Ох, тяжела редакторская шапка!

Он снова сидел за работой, сонными глазами почти что не видя текст, был должен отредактировать ещё много листов, сидел и твердил себе: должен. За плечами лежали десятки лет стажа в издательстве, на часах был почти поздний вечер, и надо скорее домой.  

Он смотрел на очередную рукопись, а в голове прокручивал, повторял только свои мысли о доме. Вроде был должен читать, а на деле почти бездумно только водил глазами по длинным закрученным строчкам. Когда читал предыдущего автора, его раздражало, что тот пишет «чересчур коротко: фразы можно бы было подправить, красивости убрать, а детали сократить, и в тоже время, нет, можно…» Он ловил себя на мысли о том, что подсознательно сравнивал всё прочитанное, всех авторов друг с другом, сравнивал, соединял, выстраивал какие-то дополнительные сюжетные линии, которых на самом деле не было и не могло быть. Редактор снова воображал, соединяя миры всех героев, и в который раз он печалился, и думал о том, как когда-то хотел писать книги сам, и как это трудно – не получилось.  

Он пытался вникнуть в новый текст, но буквально пересиливал себя так сделать. Чай и кофе не помогали сосредоточиться, мысли прыгали и убегали за горизонт. За новую вкладку, за новую грань, туда, где ещё утром он набрал в Сети картинки с едой и смотрел на свои любимые булочки. К сожалению, сейчас, в условиях значительно изменившихся за последние годы, в ситуации, когда авторов стало в десятки раз больше, чем раньше, у него попросту не оставалось времени завтракать или обедать – он приходил на работу и ел – только глядел на картинки, почти весь белый день проводя за первой вычиткой, за листами рукописей или компьютером.  

С детства человек думал, что обладал отменным воображением, постоянно что-то выдумывал, сочинял. Когда был юн, даже мечтал стать писателем, но, увы, не сложилось. Осталось лишь чувство, глухая ноющая боль и уверенность, уверенность в том, что он тоже может. А теперь эту мысль подтверждали ещё годы редакторской работы.  

…Он сидел и смотрел на этот печальный лист, исписанный корявыми буквами, то ругал автора за неправильный почерк, то находил ошибку, маленькую, почти незначительную, и придирался к словам, считая, сколько ещё найдёт ошибок сегодня, сколько всего раз ошибся тот человек, и нередко удивлялся безграмотности. У него даже мелькали мысли, что современный автор ничуть не уступает читателю, то есть даже он, который, казалось бы! – должен разбираться в литературе, не читает ничего, только пишет. Иногда подобные предположения оказывались впоследствии правдой.  

Но так было отнюдь не всегда. Сегодня, вернёмся опять в этот день, этот вечер, когда на часах оставались последние минуты – и дальше уже виднелась свобода, тот вечер, когда редактор, ещё не спешил домой. Он много отвлекался в течение дня, предаваясь фантазиям о сюжете и прочих мелочах, он, грубо говоря, только потратил время, а теперь его торопил срок. Всё же, как ни крути, а его работу за него никто другой делать не хотел, не был должен, и если не в обед, то вечером, занимая уже своё собственное время, он должен был закончить рассказ, дочитать сам.  

Произведение подходило к концу, но читать дальше оказалось почти невозможно. Человек отвлекался, без преувеличения, почти каждые пять-десять минут, обдумывая ту или иную строчку и фразу, глядя на сладкие булочки и даже ковыряясь в носу. Он тут же вносил свои правки – не прочитав до конца, убирал всё, что казалось ему непонятным. Он точно не учитывал, что сюжет может сыграть с ним шутку. А ведь он не знал, что будет дальше, не знал, важно оно или нет. Не поняв, что некоторые стилевые моменты являлись уникальным авторским видением, просто и грубо нажимал «удалить» и стирал.  

Казалось, он даже входил в азарт, вновь предаваясь своим мечтам и юношеским утопичным фантазиям, сидел и читал с горящими, точно пламя, глазами, а толстые пальцы тем временем бегали по клавишам и писали. Да, он добавлял на ходу почти всё, что считал нужным: вспоминал свои собственные впечатления, случаи и события, и не важно – были в тему они или нет. Он вмиг начинал наполняться такой неутолимой страстью, что уже и по-настоящему считал себя писателем, причём знаменитым, заслуженным. Осознавая тот факт, что сейчас он находится в издательстве, и издательстве, к слову сказать, весьма крупном, начинал думать, что он – знаменитый писатель, произведения которого ещё до написания уже обречены на успех, ведь он уже здесь, он знает всю технологию книжного дела, это совсем несложно, что сложного в этой работе?! И забывал, бессовестно и непростительно, что он творил на самом-то деле…  

Он не был автором и не стоял даже близко возле него, такие произвольные включения ломали канву и меняли фабулу, добавляли бессмысленности диалогам и портили впечатлением обо всём в целом, а потом он ещё, разумеется, не признавался, что написал он, а что – другой человек. Книгу пересматривал второй редактор, нередко отклоняя или критикуя, но ведь важным было не это, а сам процесс, и редактора вполне устраивал даже такой ход событий. Вмешательство в авторский текст было его маленькой и одновременно с тем самой большой в жизни тайной, производящий в какой-то странный, почти мистический шок или трепет.  

…А параллельно с этим он думал о том, какой «бред» только что прочитал, и что получилось в итоге. В рассказе главным героем был таинственный молодой человек, о котором никто ничего не знал, и которому все удивлялись. Сначала он просто появился из ниоткуда, а затем стал раскрываться другим, показывать свою натуру. И дошёл сюжет почти до конца, когда стало много чего известно, когда этот таинственный незнакомец уже одарил цветами всех, с кем он встретился и кто ему был симпатичен. Неоднократно его внутреннее состояние пересекалось с царящей погодой, было созвучно с ней, совпадало или предсказывало. Но и одно, и другое, и его красивые дары, и эта непонятная связь, – всё было безжалостно выброшено в электронную корзину компьютера. В новом варианте текста молодой человек был невыносимо холодным, циничным и чёрствым, не произносил никаких лишних красивых фраз, и главное без причины не покрылся вдруг зелёными листьями, – этот момент в рассказе редактор выбросил вместе с собственным ругательством, он просто не смог смолчать, видя такую «откровенную и небывалую бессмыслицу»: «Как такое возможно? Такого не может быть! Автор должен понимать, что он пишет, а не так, если ему что-то вздумается…»  

В самом конце рассказа был такой эпизод, когда неизвестный человек, покрывшийся зелёными листьями (и сам почти превратившийся в антропоморфное растение) упал со слезами в молебном поклоне пред городом, полном ревущих машин и светящихся вывесок. Один, запыленный и израненный, с погоревшими после недавнего пожара листочками на стене, он взмолился, чтоб люди обратили на него внимание и ему помогли. Только что этот город разрушил его тихий дом, но люди были холодны и не обращали внимания на странного полубезумного. «Упал в ноги – ну, и пусть падает, непонятны нам его придуманные проблемы! » – так рассуждали они. Редактор выбросил и этот эпизод, и тогда текст стал окончательно «отвратительным».  

Довольный, что закончил работу, человек начал собираться домой. Уходя, выключая и закрывая компьютер, он всё ещё думал о человеке, покрытом зелёными листьями и с яркими цветами, спрятанными внутри запахнутого плаща. Он не внял мольбам персонажа, продолжил повторять ошибки других героев, он даже не понял, кого встретил сегодня. Он не понял, что перед ним была никакая не фантастика и не сказка, а самая настоящая жизнь, и люди, такие, как он, бездумно уничтожающие природу и саму жизнь. А она уже стоит на коленях и просил оставить в живых, но он её даже не слышит…  

Севастополь, 3 ноября 2020, 459