Мастер

Пожилой мастер как всегда сидит за потертым столом в своем скромном, но уютном домике. Шикарным домом это, конечно, не назовешь, но и лачугой — язык не повернется... в общем, что-то среднее. Он не всегда здесь жил, поначалу, когда был ещё совсем молод, они с женой успели испробовать городской суеты, потом дети, смерть жены. Когда дети выросли и стали крепко стоять на ногах, и в помощи отца перестали нуждаться, он оставил свое прошлое и в придачу всё нажитое им, и перебрался в этот самый домик стоящий где-то на отшибе своего провинциального городка. Никто из детей, сказать, так и не пошёл по стопам отца, никто не перенял его таланты, его кропотливость и внимательность к мелочам, хотя самая старшая из детей, дочь Софа, что-то и пыталась смастерить, но выходило все нескладно и неладно, и после очередной колкой фразы язвившего братца, бросила эту затею. Сыновья же, изначально стремившиеся построить блистательную карьеру, сказать, довольно неплохо продвинулись. То ли благодаря своему неповторимому уму прыжок оказался высок, то ли слава отца помогла, в любом случае старик был покоен за их сложившуюся жизнь благодаря чему мог не отвлекаться от своей работы на дурные мысли.  

Очередной день подошел к концу, сегодня он изрядно потрудился, даже запозднился, вся природа уже крепко спит как часа три, но работа почти выполнена, лишь платьице осталось натянуть, завтра девочка со своим отцом заберут заказ, и он вновь увидит горящие оживленные глазки. Приятные мысли о завтрашней встречи и чувство того, что он делает что-то по-настоящему важное и нужное, позволили сейчас без всякой злобы встретить отрывистый стук в дверь, хотя все же не без настороженности. Старик покряхтел в кулак и как ни в чем не бывало принялся прибирать захламлённый различными инструментами стол, незнакомцу он, по своему обычаю, не крикнул разрешения войти. В его доме всегда так, ему не надо кому-то что-то дозволять, обычно к нему приходят люди за помощью и для них всегда раскрыты двери. Порой даже доходило до абсурдного, ему приходилось бросать все свои насущные дела или же срывать важные встречи, просто потому, что он не мог по-другому, он считал это своей миссией.  

Медленные сбивчивые шаги продавливали скрипучие доски, эти шаги, он их узнаёт, ему приходилось однажды их услышать. Тогда, когда впервые повстречался с этим человеком, мастер-кукольник уже был известен в своем маленьком городке аж настолько, что к нему стягивались люди со всей страны, а спустя какое-то время, он уже будет обыкновение работать с иностранцами. Тогда, когда мастер ещё жил в городе, незнакомец впервые постучал в дверь и вошел в открытую для всех квартиру, а затем нерасторопно, в силу своей комплекции, неритмичной походкой подошел к мастеру. До того, как плотный мужчина уселся на стул возле мастера, он уже был окинут взглядом, и мастер, честно сказать, ничего не нашел такого, что могло его привести сюда. Тогда кто такой этот незнакомец, может быть он хочет пообщаться с ним, прежде чем приведет больного ребенка, может не доверяет его репутации и имени? К нему ведь только дети и приходят, не здоровые дети, только они в нем нуждаются, как правило; хотя было раз-два, когда и взрослый при болячке приходил.  

Незнакомец не спешил начинать разговор, он был достаточно осторожен и в тоже время своим видом обозначал неуверенного в себе человека. По лицу ему можно было накинуть тридцатку с копейками, не больше, молодость в наше время, вчерашний юнец считай, но почему же молодой человек так печален на лицо, да и это мягко говоря! Вроде, здоров, красив в меру, немного лишний вес беспокоит, но это пятиминутное дело поправить, тогда что же?..  

— Знаете, — начал тот, — я о вас наслышан, да и найдется сейчас кто-нибудь кто о вас не слышал? Я видел все ваши работы, они просто шикарны, а дети? Они просто счастливы благодаря вам, вы для них всё! И это меня, честно сказать, очень пугает, я бы не очень хотел показать своё ур... свою рану на общее обозрение.  

Мастер понимающе кивнул, ведь таких как он на самом деле большинство, просто он об этом не догадался. В основном дети и соглашаются на публикацию его работ вместе с ними, а вот их родителям такое вовсе кажется, по-видимому, чем-то оскорбительным. Как-то была здесь одна мамаша, после его предложения сфотографировать дочку с куклой не то чтобы спасибо не сказала, так вообще клялась, брызгая слюной, что он будет гнить в местах не столь отдаленных и это в прямом смысле этого слова, ведь всего в десяти минут ходьбы стоит одна такая себе, всяких туда ссылают. А так дети не против, они даже рады что ли этому.  

Мастер окинул взглядом руку человека, укутанную в полотнище, вот почему он здесь. А ведь ловко её прячет, сразу и не подметишь, но, заметив на руке взгляд, мужчина запрятал её ещё ниже под стол.  

— Знаете, — продолжил тот и указал взглядом на больную руку, — эта рука... честно сказать, пустяк. Просто травма. Рука опухла после последнего случая, вот я и укрыл её, чтобы не смущать людей.  

Мастер все ещё в непонимании, совсем запутался, зачем тогда ему его услуга, здоров ведь, да и про детей ни слуха.  

— Знаете, — вновь продолжил незнакомец, — как бы вы не старались найти во мне телесных изъян, вы не сможете их найти, просто их нет, за исключением лишнего жирка. Все это пустяки, у меня проблемы куда серьезнее и страшней. — Он с трудом и кряхтением вытащил платок из заднего кармана, смахнул капли пота со лба, помолчал какое-то время что-то явно обдумывая, и продолжил: — Не знаю, как вам и сказать... Я душевно болен, понимаете? Нет, я совсем нормальный и адекватный человек, просто эта нездоровая тяга... Она с детства меня сопровождает, не отставая ни на шаг, я никак не могу побороть это, это ломка, наркотик!.. Честно, я не понимаю за что мне все это, почему именно я должен душить людей. Я и сыт, и одет, и нету какой-либо ненависти к какому-либо, просто душу и все... Я ненавижу себя...  

Как бы мастер и не хотел понять его со всей его любовью к проблемам и болячкам других людей, он не мог этого осознать и принять, сложно было поверить, что сама адекватность и интеллигентность под видом фантика окажется с такой гнилой начинкой. Теперь лицо незнакомца стало не то чтобы ещё более печальное, оно стало нестерпимо мучительным и жалким. Мастеру лишь оставалось пускать губами глухую струю.  

— Мастер, я видел, вы сами всем говорите это! Много людей подтвердят это! Вы помогаете людям принять себя, свое уродство, свое проклятие, чтобы люди осознали, что это нормально! Что ничего сделать нельзя! Прими себя! Ты не одинок, видишь, кукла такая же как и ты! У тебя нет руки, и у неё нет руки; ты пятнистый, и кукла твоя пятнистая... — Он вздохнул, весь пар уже был выпущен, теперь же спокойно продолжил: — Знаете, мне уже ничего не поможет, я это со всей трезвостью осознаю, поэтому я хочу лишь смириться и принять себя таким, какой я есть, просто помогите мне...  

Дальше незнакомец безжизненно выложил свое пожелание, чтобы тот смастерил куклу, копию его, где он душит какого-то несчастного. И она будет смастерена со всей душой и талантом искусного мастера. Он обошел даже все ожидания незнакомца, кукла, его копия, так точно передавала его внутренний мир, так метко давала прочувствовать всю ту боль, которую он таскает в себе на протяжении своей жизни. А секрет, как и пообещал честный мастер, замолчится, но не забудется.  

И вот уже опять этот человек сидит возле него. Мастер, как и в первый раз, уже успел окинуть взглядом гостя. Он похорошел, чего тут сказать, стал выглядеть более мужественно и благородно, а от заплывших скул ни осталось и следа. Но все это пустяки, игра времени и действий человека... Главное, что перед пожилым мастером сидел довольный жизнью, сияющий человек, каким и должен быть свободный, здоровый, сытый человек его возраста.  

Мужчина не просто так здесь, суета в движениях выдавала его. Теперь он осторожно достанет из-под куртки ту самую куклу, правда, она уже была без жертвы и без запачканных рук, заботливо погладит любимую игрушку и положит на стол.  

— Послушайте, мастер, ваше творчество и вправду творит чудеса, — сказал тот и нервно оглянулся на дверь. — Знаете, я уже как года два, если не три, как завязал... Теперь только от одной мысли становится тошно. Наконец-то, я смог побороть чертово пристрастие, поэтому я отсек грязные руки куклы как отрезал свое прошлое от себя, выкинул и растоптал...  

В дверь разок стукнула тяжелая рука на что Старик неожиданно обернулся, а незнакомец никак не отреагировал, правда, улыбки больше не было на лице, а сам он вздохнул и начал торопливо договаривать, мол, сможет ли тот подлатать игрушку, что она ему как родная, что он без нее теперь никак, она спасла его... и его умелые руки, и его воля... Далее незнакомец смахнул слезы рукой и сказал напоследок мастеру, что ему надо идти, что его ждут. Просто его поймали наконец, но это теперь не главное, мелочь, пустяк; главное, что он изменился, но разве это что-то меняет после того, что он натворил? Сколько семей оставил без кормильцев и любящих матерей, ведь он только на взрослых и кидался, детей он не трогал, он не бездушный был все-таки, нет, с принципами и определенной моралью, просто несправедливо проклятый, от чего сам всегда страдал.  

— Послушайте, — запинался тот в спешке, — они сопроводили меня сюда, я только минутку попросил, чтобы вас поблагодарить, чтобы в благодарности расцеловать ноги, а взамен я пообещал, что покажу все места и раскрою многие запутанные дела. После всего, меня, скорее всего, не оставят в живых, мне один из них пообещал это, что меня все равно достанут, что такие как я должны сдохнуть. Через какое-то время будет известен приговор и дальнейшая моя судьба, можете не сомневаться где я буду проводить остаток своей жизни.  

Мастер понял о какой тюрьме шла речь, по всей стране только одна такая, самая злющая из всех, такие как он только там.  

Перед тем, как выйти за дверь, где его облепят человек семь по форме, где его повяжут в стальные браслеты, он скажет на прощание старику его последнюю просьбу, чтобы тот отправил посылкой ему куклу, с ней, видишь ли, и подыхать не страшно, и добавит: «Спасибо и прощай, друг! »