Стригой. Глава 3.

Глава 3.  

– Ну, сиди, не сиди, а работа сама себя не сделает, – сказала Катерина, целуя Матвейку в пухлые щёчки.  

Она тяжело поднялась и попросила старшую дочь приглядывать за малышами.  

– Иди, матушка, иди. Конечно присмотрю, – ответила Даша, беря брата за руку.  

Катерина вышла на крыльцо, и закрыв глаза втянула в себя прохладный утренний воздух.  

– Ох, Хорошо-то как на дворе, – говорила она, открывая курятник. Куры слетали со своих нашестов и, обгоняя друг друга, выбегали на двор. Катерина насыпала им пшеницы и хотела выпустить гусей, как пронзившая всё тело боль заставила упасть на колени.  

Пятерых детей родила, а такой боли ещё не испытывала. Она пыталась доползти до сарая, где лежал тюк чистой соломы.  

Из дома выбежала Клава, которая хотела пожаловаться матери на Дарью.  

– Ох, доченька, беги скорее к бабке Настасье. Скажи, что срок мне подошёл, – стонала Катерина, кусая губы в кровь от боли.  

Клава со всех ног бросилась на окраину села, где жила старая повитуха и знахарка Настасья.  

Всё случилось так быстро, что Катерина сама не ожидала. После пронзительной боли наступило затишье. Она лежала на соломе, обхватив живот руками. Новый приступ заставил женщину закричать. И в это мгновение Катерина услышала писк своего ребёнка.  

– Батюшки святы, да уже всё без меня случилось, – всплеснула руками Настасья глядя, как Катерина перегрызает пуповину зубами.  

Повитуха дала Катерине выпить отвар. Вытерла лицо и грудь роженицы белым льняным полотенцем, и в него же завернула послед, чтобы закопать его в саду.  

Пока Настасья проделывала свои ритуалы, Катерина лежала прижав новорожденную дочь к груди.  

– Золотиночка ты моя. И в кого же ты такая рыжуля уродилась, – шептала она, целуя золотистую макушку дочери.  

Девочка открыла ротик, ища сосок матери, и Катерина ахнула от удивления, увидев белый ряд зубов.  

Она сморщилась от боли, когда девочка больно сжала сосок зубами.  

– Ну, я смотрю, что в моих услугах здесь больше не нуждаются, – улыбалась Настасья, вернувшись из сада. – Мужики надысь рассказывали, что стригоя убили. Вот ведь нечисть-то, юродивого нашего загрыз. Столько лет в земле пролежал, и ничего ему не сделалось. Говорили, что, как живой в могиле был. А как Михаил ему кол в сердце загнал, так и душа его проклятая вон. А Никодим боится, чтобы он в младенца новорожденного не вселился. Глупости всё это. Вон, какая у тебя дочка-то крепенькая. Смотри, как сопит. Дай вам бог здоровьичка. А я пойду уже. Если что, то зови в любое время, – сказала Настасья и вышла из сарая.  

Стригой. Нет, не может этого быть, думала Катерина, прижимая сытую дочь к себе.  

Ещё её бабка рассказывала, как в их селе завелся стригой. Семью её сестры всю загрыз, не пожалел и деток малых. И ведь был обычным человеком днём, а ночью оборачивался в сову и выклевывал людям внутренности. Пока забредший в их село слепец не почуял нечистую силу исходившую от неприметного пастушка. Ночью-то, когда он спал мёртвым сном, а стригои спят так потому, что душа их покидает тело, чтобы снаружи творить своё чёрное дело, его мужики и проткнули осиновым колом.  

– Страшно-то как, – шептала Катерина, крестясь и прижимая дочь к себе.  

Нет, не может этого быть. Глупости всё это, и стариковские сказки.  

– Ну, дети, знакомьтесь. Это ваша сестра, – сказала Катерина, заходя в дом. Она положила новорожденную в люльку, а сама прилегла рядом.  

Дети с любопытством рассматривали крепко спящую девочку.  

Матвейка протянул рученки, чтобы погладить девочку по огненным волосам, торчащим из под платочка.  

– Ты что, нельзя. А то проснется, – отдернула его руку Клава, приложив палец к губам.  

Дуняша и Аннушка молча смотрели на сестру, переглядываясь между собой.  

– Мама, а как мы её звать будем? – спросила Даша, тихо качая люльку.  

– Смотрите какая она у нас золотая, как солнышко. Пусть будет Злата, – ответила Катерина, с нежностью глядя на своих детей.  

Продолжение следует...