Анна и Абрикос

(Без посвящения)  

Осенний парк снова казался грустным. Он горел от обилия жёлтых и рыжих листов, но всё равно навевал ужасные ощущения. Хотелось отвернуться от него, не видеть его, да только единственная тропинка шла под огромными кронами. И сразу вспоминалось, как несколько лет назад в точно таком же парке, только иного города, встретилась моя подруга и Абрикос, некий парень, вроде бы приехавший из туманного Питера. Каждый раз, когда шла через золотистый парк, не специально вспоминалась эта история.  

Аня рассказала её мне в слезах, будучи на грани нервного срыва. Возможно, пожалела затем раз сто, но слово сказано – я всё знаю. Так грустно осознавать подобное, даже слушать со стороны. Так грустно, так нестерпимо больно. Так странно. Почему прошло уже несколько лет, а я помню? А я печалюсь? Не она, я. Русская душа, не иначе…  

И так снова иду через парк, снова смотрю на листья, яркие огни на тонких и толстых ножках, редкие проблески изумрудов. Смотрю и вздыхаю. Почему я? Наверное, ответ уже сказан…  

Вдали идут другие люди – кто-то один, кто-то, держась за руку. Много пар ходит в этом красивом осеннем «лесу», и только мне одной скучно, только мне одной навевает он горькие ощущения. А ведь это история о любви. Только любви ли? Не знаю.  

Анна и Абрикос (на самом деле его звали Сергей, но это не имеет значения) познакомились, наверно, случайно. Начали переписываться в Сети, затем она поступила в университет и уехала в другой город. Так совпало, что именно в тот, где жил этот загадочный парень. Нет, не парень, не знаю, как иначе сказать. Может, друг.  

Они встретились в первый раз, когда она поступила. Высокий, пожалуй, даже красивый (я понимаю это только из её слов, а также между слов – из рыданий), черноволосый, как демон, он появился в вихре осенней листвы в такой же тёплый сентябрьский день, как сегодня. Кажется, седьмого числа, но не важно… Чёрные волосы, будь это книга или кино, сразу же сказали бы об опасности. А в жизни разве поймёшь? Приятная улыбка, искренние глаза, интерес, звучащий в каждом слове и звуке. И не поверишь теперь, что это всё было неправдой, что он совершенно другой, что счастьем там даже не пахло. И как оно вообще могло быть?..  

Это было давно… Аня, помню, ещё ходила по коридорам, сияла, было видно, что случилось какое-то радостное событие, но никто не мог понять – какое конкретно. Банальная версию про любовь, не знаю, насколько уместна. Через время всё видится по-другому. Я понимаю теперь лишь одно: это любовью не было.  

Но девушка улыбалась, общалась, она жила вполне нормальной студенческой жизнью. Возможно, даже мечтала. Не могу сказать наверняка, я не знаю, но, возможно, даже видела себя рядом с ним. И поэтому продолжала встречаться. Однажды Аня поделилась своей историей, смеясь, сказала, что «один парень» чуть не подарил ящик яблок. «Я отнекивалась от него, как могла, потому что неместная, завтра – пятница – уезжать, ну куда с ними деваться, скажите? А сама-то я точно не съем, разве что подарить всем знакомым. » И сказала, как выбралась из такой ситуации, ляпнув первое попавшееся, что пришло на язык, что абрикосы больше любит, чем яблоки, а только уже не сезон, значит «извини, нет, не надо». И он подарил одно яблоко, красивое, идеальной формы и цвета. Приклеил к нему бумажечку и написал там, что «это есть абрикос». …Понятно теперь, почему заслужил он подобное прозвище.  

Дарил шоколад, приходил несколько раз на лекции – провожал Аню, встречал и с каждым своим приходом очаровывал всё больше и больше. Длинные чёрные волосы рассыпались по плечам, как вороньи перья, глаза горели – в них читалась какая-то тайна, а резкие смены настроения сначала прибавляли уверенности, что вот он – интересный человек, пусть и странный, интересный – в первую очередь.  

И Аня виделась с ним, пусть не часто, но виделась. Вновь получала в подарок (уже настоящие) абрикосы и шоколад. Радовалась его непонятной улыбке. С виду всё было вроде бы хорошо, банально – просто и ясно. Но если бы так… Увы!  

В тот день, когда она, рыдая, рассказывала мне, чем всё закончилось, Аня признавалась, что никогда не испытывала к нему сладких чувств. Безусловно, она не была равнодушна, но она до сих пор не может понять, что с ней произошло и что было. «Это не любовь, но какое-то наваждение», помнится, почти так, дословно. «Наваждение, похожее на любовь».  

Трудно сказать иначе о том, кто поддерживал каждое твоё начинание, улыбался, приходил, на самом деле – приезжал из другой части города, успокаивал, если так было нужно, хотел гулять вместе по ботаническому саду, в ночи, убаюкивая сказкой про красивые звёзды, сказкой о чистой любви.  

Но не было никакой любви ни у Анны, ни у него, только дружба. Дружба закончилась расставанием, но было безмерно грустно. Девушка настолько иногда уходила в свои чувства, что распускала соломенный хвостик, закрывалась ото всех волосами, уходила полностью в придуманный маленький мир, даже прогуливала занятия. И как объяснить другим, в чём причина такой печали? Что он только знакомый – не парень, или всё-таки парень – он? Проще сказать, соврать, и она врала, называя его своим парнем. А к тому времени уже проклинала и ненавидела.  

Но не о том сейчас… Сначала было всё хорошо. Мне даже кажется, что сначала она понемногу влюблялась. Привыкала к нему, привязывалась, присматривалась каждую новую встречу. Но почему говорит: не любила? Что тогда было с ней? Она не чувствовала притяжения, скорее просто привыкла. Или была такой, иначе понимающей это слово.  

Не так много было их встреч-свиданий. Они больше общались по Интернету, а она просто привязалась к нему, потому что это был первый мальчик, обративший на неё своё внимание, время. Как-то не задалось до того, не успелось, или она прошла мимо. Он стал первым другом, а дружба мужчины и женщины… Знаете, какой спорный вопрос.  

Возможно, Аня придумала себе его чувства. Ей казалось, что он интересуется ней, или он интересовался поначалу по-настоящему? Только с каждым годом становился всё более мрачным и отстранённым. Они реже встречались в жизни – виделись где-то раз в год, в основном только в телефоне да по компьютеру. Он не рассказывал ничего о себе, молчал о работе, образовании, стал резким и саркастичным, перестал осуждать её врагов и обидчиков. То ли говорил так в угоду времени, боясь кого-либо обидеть и ущемить, то ли уже намекал на то, что также поддерживает их мнение?  

Общались, случалось – ссорились. Он долго не отвечал, иногда закрывая страницу и давая намёки, что это – конец. Но каждый раз возвращался и, вернувшись, говорил пуще прежнего милые и ласковые слова. Противоречил себе, рассказывал очень странные вещи. Рассказывал и показывал новые фильмы, картинки, а она всё прощала. От любви ли, или потому, что боялась потерять давно уже известного собеседника? У неё не было других близких друзей, ходила всегда одна, неприкаянная. Да и со мной, если честно, познакомилась лишь по случайности. Она носила это долго в себе и так бы носила дальше, но случай свёл – знать, судьба. А я не могу забыть такое событие…  

Рассказываю в уме листьям и ветру, иду, кажись, вот, пришла. Я вышла подышать свежим воздухом – свободная, никуда не торопясь, приходила время от времени в этот парк, сидела на скамейке и наблюдала. Разные люди шли, проходили мимо, разные истории уносили, как шлейф, за собой.  

А тем временем Аня и Абрикос больше не встречали друг друга. Он ходил в университет, высматривал её, ждал, но только из собственных слов. Выходит, даже следил, но так и не осмелился встретиться. Что между ними произошло? Она и сама с трудом могла понять, осознать это. «…Вмиг развеялся первый туман, улетело, умчалось легкокрылое ощущение. Краски немного сгустились. Я начала жить сама по себе. Мы практически не общались».  

Они ненадолго рассорились после очередной его выходки с настроением. Тогда свои слова и действия Сергей объяснил не иначе, как «это затмение, так влияет Луна», засмеялся, назвав себя оборотнем, завыл, как воет иногда в детстве, наверное, каждый ребёнок. Засмеялся, а она как-то задумалась. И стала присматриваться сильнее – он вёл себя не так, как обычный парень.  

Теперь уже каждая мелочь бросалась в обиженные глаза. Упавшее однажды сомнение росло с каждым днём, и ночные «выгуливания», а не прогулки, и бесконечный разговор-диалог, лишённый приветствия и прощания, и странное неприятие к поздравлениям манило и одновременно с тем отталкивало её.  

Приступы необъяснимых поступков стали случаться всё чаще. Абрикос, впрочем, так и не узнавший, наверно, о своём смешном прозвище, мог почти в открытую начать предлагать Ане, например, познакомиться с его бывшей, сказав только сразу, что она ненормальная и тут же начав гнобить её. А та девушка, кажется, Маша, тут же начинала писать ей гневные письма – да только не на тему любви или нервности, а о том, какое у неё некрасивое платье и прочее. Речь шла о фотографии с выпускного, на наряд для которого Аня и вся семья её потратила преогромную сумму. Она выглядела очень дорого и очень достойно, дело было совсем не в платье, это – только предлог.  

Мог начать хвастать своими достижениями из прошлой жизни, или раскаиваться в грехах, даже не спросив её, верит ли она в подобные вещи. Хвастаться или раскаиваться в таких вещах, о которых другой человек постеснялся бы говорить, если бы это была вся правда, ведь речь шла об убийствах и изнасилованиях. Мог начать философствовать, напрочь теряя линию связи, о каких-то непонятных вещах, несуществующих в нашем мире явлениях. И говорить об этом с пеной у рта, без причины цепляться к словам, упрекать в чём-то.  

Это стало случаться чаще и чаще, и однажды в апреле Анна уже даже не удивилась письму, где он, начав с ласковых слов, затем предался развратным историям, где признался ей, что променяет завтра же на другую, «ты не плохая, но она куда лучше, у неё жизнь в каждом слове, настоящая, страстная, жизнь и страсть, и кишки с кровью. А ты такая светлая, что от этой банальности уже тошнит, таких, как ты все не любят». Цитата.  

Ей даже на миг показалось, что это значит конец. Облегчение коснулось плеч, но было всё равно неожиданным. Гроза залила душу на целых нескольких дней. Тот, кто не признавал праздники, очень метко отправил это письмо, выбрав день, накануне её Дня рождения.  

И Аня пыталась оборвать всё. Она не чувствовала больше ничего, ничего не хотела. Она не отвечала на его новые письма, злилась, рыдала у всех на виду. Так я и услышала, пригласив её после на чай и успокаивая почти что до ночи…  

Аня много тогда сказала, многое уже позабылось. И я уже не помню, что говорила ей. Конечно, советовала не общаться. И не кидаться из окон. И она не общалась с ним – только он бесконечно писал, навязывался. Он начал преследовать в Интернете, рассказывая неприличные вещи, советуя аморальное поведение и, разумеется, ничуть не осуждая его, наоборот осуждая и высмеивая её возвышенность. Он сболтнул несколько раз, что болен, но было уже ясно и так, что имелись проблемы с психикой, имелась определённая справка. А потом в завершение присоединился к компании «добрых людей», рассказав Аниным недругам такую клевету и бесстыдство, что, если не знать её, я бы тоже подумала: «Какая Анька сволочь и дура! »  

А ведь как всё хорошо начиналось!.. Мы видели её улыбку, глаза, слышали смех, эту историю с яблоками и абрикосами. Если бы не странности, то у них, возможно, было всё хорошо? Она говорила в тот день, что напрасно потратила «лучшие годы». Что не любила, нет, но он однажды клялся в любви. Спрашивала, умоляя ответить, за что ей судьбой был послан не просто нахал и наглец, но и больной на голову? Аня, честно скажу вам, никому не сделала ничего плохого. Она – самый светлый человек, из всех, кого я когда-либо знала, всегда была чистой, наивной, открытой, помогала другим, даже если её не просили. А её обвели вокруг пальца, заставив поверить в любовь. Это не плата, не наказание. Она не сделала никому зла, а если и были ошибки – то не такого размера.  

Она только сказала ещё одну вещь, что вырос он в довольно неблагополучной семье, что с детства был «не такой, как ты», но тогда, поначалу, она думала, он просто другой, необязательно – сумасшедший. Говорил, что в своей грустной жизни никогда не видел кроме неё ничего светлого, что мать его ненавидела, отца не было, все девушки, с которыми общался до Ани, предавали, «им нужно было только одно». Что, может, он и любил, но не мог выразить это иными поступками? Он вырос в такой среде, где разврат не назывался развратом, и иной раз, предлагая ей подобные далёкие от целомудрия вещи, на самом деле пытался сказать, что она – объект всех его чувств и желаний?  

Но она не увидела в этом любви, не поняла, истрактовала иначе. Возвышенная душа взбунтовалась словам про тело, ей хотелось иной любви, а он не умел иначе? Или не хотел? Впрочем, уже не важно. …Поняв, что она не горит желанием уединиться однажды ночью, что принимает подарки холодно, не кидаясь в ответ в объятия, возненавидел из одной грусти? Начал мстить из любви? От боли разбитого сердца? Ведь, может, он и любил. Не сейчас, но тогда, поначалу.  

Мы так по-разному видим Её, и такие разные внешне и внутренне, что иной раз путаемся, принимаем одно за другое, не видим. Из-за того, что мы разные, по-разному воспринимает одни и те же чувства, события, возникает столько непонимания, столько боли, что иной раз не пожелаешь даже врагу... Может, они любили – и он, и она, но не совпали их образы? Он не знал, что любовь заставляет обретать крылья, а она не считала ненависть лучшей подругой любви. Может быть, всё может быть… Если б мы были хоть чуть-чуть больше похожими друг на друга, всё было бы проще, понятнее. А так есть лишь боль и печаль… Падают вниз и «сгорают» красивые золотистые листья… О, за что мы порой не имеем одного определения у любви и величаем ней настолько разные, противоположные вещи?  

Севастополь, 14 сентября 2020, 451