Двое в пути

Алина Хатько & Олег Вайнтрауб  

ДВОЕ В ПУТИ  

Часть первая  

Глава 1. Письмо  

Наташа.  

Это письмо свалилось на меня, как снег на голову. У меня было очень тяжёлое дежурство.  

За день в нашем городе произошло несколько аварий. Людей с переломами подвозила скорая четыре раза за моё дежурство. Некоторых приходилось собирать по частям. А сколько крови… Сегодня при очередной перевязке я вспомнила медицинских сестёр, работающих с ранеными на фронте. И это молодые девушки 16-17 лет добровольно шли на фронт, чтобы спасать раненых. Какое же мужество надо было иметь. Мне скоро стукнет пятьдесят, а я никак не могу привыкнуть к крови, к людской боли. Хотя и в больнице работаю более тридцати лет.  

Выйдя после ночного дежурства, я решила не ехать домой автобусом, а немного прогуляться по осеннему листопаду. Стояла средина октября, но в этом году заморозков ещё не было, хотя обычно уже в начале октября выскакивал морозец до -3, -4 градусов, подмораживал всё, а потом снова, как ни в чём не бывало, светило осеннее солнце.  

Я задумалась… Аллея парка была вся засыпана золотыми листьями. Они так приятно шуршали под моими ногами, что я нарочно волочила ноги, как в детстве, чтобы продлить это удовольствие. Мне было хорошо. Здесь, в гармонии с природой я приобретала душевное равновесие.  

Вдруг кто-то легонько тронул меня за плечо. Я резко оглянулась и с удивлением вслушалась:  

– Не грусти, Наташка! Ведь бабье лето ещё впереди! Это кленовый листок сел ко мне на плечо и, как мне показалось, прошептал такие обнадёживающие слова.  

– Да уж! Чего только не померещится, тебе Наташа, после такой ночи, подумала я и широко улыбнувшись, ускорила шаг.  

Навстречу мне шёл молодой мужчина. Лицо у него было небритое, хмурое. Он взглянул на меня и резко спросил:  

– Ты чего лыбишься?  

Я не растерялась, так как в карман за словом никогда не лазила, и также с улыбкой ответила грубияну:  

– А вот смешинку только что проглотила.  

Мужчина остановился, почесал затылок и спросил:  

– А со мной поделишься?  

–_Так мне не жалко, держи! ещё шире натянув улыбочку, я послала ему воздушный поцелуй.  

Мужчина растянул также рот до ушей, низко поклонился мне, и уже насвистывая что-то весёлое, пошел дальше пружинистой походкой. Мы одновременно оглянулись и, засмеялись, помахали друг другу рукой, как давние знакомые, и ушли, каждый своей дорогой.  

– Ну, кажется, немного моё душевное равновесие пришло в норму, подумала я и вскочила в автобус. Через 20 минут я уже входила в свой подъезд. В почтовом ящике лежали газеты. Открыла ящик и была немало удивлена. Из газет выпало письмо. А писем мне давно уже никто не писал.  

Разве только сын решился, наконец, подать матери весточку? – вздрогнуло моё сердечко. А сын у меня строптивый: как уехал в Сибирь после нашей ссоры, так и ни разу весточки не прислал. Правда, я узнаю от родителей его друзей, с которыми он работает, что у него всё в порядке.  

Но письмо было от Тимофея. Теперь у меня дрожали не только руки, но подкосились ноги. Сердце усиленно колотилось в груди.  

Так что же это такое? – подумала я. Прошло более шести лет с того памятного майского дня, когда я получила от него последнее письмо.  

Не помня себя, я открыла дверь и, не раздеваясь, опустилась на стул. Дрожащими руками вскрыла конверт. Строчки запрыгали у меня перед глазами. Тимофей писал:  

«Наташа!  

Дорогая, моя девочка! »  

У меня зарябило в глазах. Слёзная пелена застелила глаза. Я перестала видеть и соображать что-либо.  

Какая же твоя девочка? Я таковой уже шесть долгих лет не являюсь для тебя, стучало в моём мозгу.  

Утёрла ладошкой глаза и продолжила чтение.  

«Наташенька! Милая моя Наташенька! Как же я виноват перед тобой. Теперь-то я точно знаю, что мне не хватит жизни, чтобы искупить свою вину. Почему не хватит, спросишь ты? А потому, что я нахожусь на грани. Я дошёл до последней черты, за которой непроглядная тьма.  

Но начну свою исповедь по порядку. Поверь мне, Наташенька, что я тебя очень любил. Мне так не хотелось покидать наше уютное гнёздышко. Ведь ты такая хорошая, ласковая и нежная женщина. Ты такая хрупкая, что мне тебя всегда хотелось защищать. Только не знаю от кого. Ведь у меня, когда мы с тобой встретились, не было ни кола, ни двора. Моя болезнь отняла буквально всё. От меня отвернулась семья, с работы меня уволили, квартира досталась детям. И только благодаря тебе, я встал на ноги, почувствовал себя мужчиной.  

Это только ты кажешься хрупкой. А на самом деле ты очень сильная женщина. Это же какую силу воли надо иметь, чтобы ежедневно, невзирая на непогоду, бегать не менее трёх километров в день. И это после таких тяжёлых смен! Да и меня надо было кормить холить и лелеять. Недаром твой сын заерепенился. Я подслушал вашу ссору. Он был прав, в том, что сидит здоровый дядька на плечах у женщины. И тогда я решил, что должен поехать и заработать, чтобы вернуться к тебе не с пустыми руками. Я мечтал, что заработаю денег, вернусь к тебе. Мы купим просторную квартиру, а в ней будет современная мебель. А ты…ты.. создашь для нас двоих «райский уголок», где нас будет только двое. Я мечтал накинуть на твои плечи шубу из норки, нет…из голубого песца. Ты же у меня королева. А у королевы всё должно быть только самое лучшее. »  

Я отложила письмо в сторону и уже не сдерживаясь, зарыдала, уткнувшись головой в стол.  

Что он со мной делает? Он что, решил поиздеваться надо мной? За что, за какие такие провинности? задавала я вопросы в никуда.  

Голова моя раскалывалась. Слёзы, как горошины капали на письмо, размывая слова, а мне казалось, что они начисто хотят смыть написавшего эти слова человека из моей жизни, из моей памяти. Я думала, что я уже давно это сделала. Оказывается, что нет. Тимофей глубоко засел в моём сердце. Иначе, почему же мне так больно читать эти строчки?  

От оглушительного, как мне показалось звонка в дверь, я подпрыгнула и оглянулась по сторонам. Я не могла прийти в себя. Наконец, сообразила, что я дома, ещё не раздетая. Размазав слёзы по лицу, не спрашивая, кто стоит за дверями, я открыла их. На пороге, стояла Маша, моя закадычная подруга, которая жила со мной через стенку.  

Маша только взглянула на меня, и ни слова не говоря, шагнула в коридор, захлопнула  

дверь.  

– Да ты что, Наташка? С ума сошла, что ли? Почему ревёшь, как белуга? Скоро весь четвёртый этаж на ноги поднимешь!  

А я завыла ещё сильнее. Тогда Маша принесла из кухни стакан воды и плеснула мне в лицо. Такую выходку я могла простить только ей, моей дорогой подружке. От неожиданности я прекратила истерику, и начала снимать с себя пальто и полуботинки.  

– Так-то лучше!  

С улыбкой победителя произнесла Маша. Затем по-хозяйски осмотрев содержимое холодильника, она усадила меня за кухонный стол, а сама начала готовить завтрак. Поскольку в моём холодильнике ничего не было кроме десятка яиц и литрового пакетика молока, она решительно приступила к приготовлению омлета.  

Пока омлет жарился, чайник уже вскипел. Маша заварила две не полные чашки кофе, затем извлекла из холодильника бутылку Рижского бальзама и плеснула в него изрядную дозу содержимого из этой глиняной бутыли.  

– Пей сначала кофе, а потом есть будешь, командирским, не допускающем возражения голосом, скомандовала Маша и поднесла свою чашку к моей, заставляя взять её в руки. Я почти залпом проглотила содержимое. Мне ужасно захотелось есть. Я со вчерашнего вечера не имела маковой росинки во рту.  

Ох, сколько раз моя подруга вот так вот умело ставила меня на место, когда я срывалась. Возможно, что только благодаря ей, своей Маше, я сумела выстоять в этой нелёгкой борьбе с судьбой, которая раз за разом преподносила мне сюрпризы. И они всегда были не самыми счастливыми.  

Маша вывела меня из задумчивости. Потребовав после чашки кофе отведать её фирменный омлет. Так шутя, называла запечённых два яйца, смешанных с молоком, а потом попросила рассказать о причине моих слёз.  

Я принесла из комнаты письмо, обильно политое горькими слезами. Некоторые буквы, а местами и слова почти исчезли, покинув бумагу, уйдя в небытие, но оставив после себя смысл, который мы уже вместе с подругой продолжали постигать.  

«Наташенька!  

Приехав в Сибирь, я вместе с другими приезжими, поселился в каком-то бараке, находящемся в самом конце посёлка. Удобств там, конечно, не было. Но все были настроены на работу. Ведь что греха таить: в эту глухомань мы все приехали не за романтикой, а за длинным рублём.  

Так начались тяжёлые будни лесорубов. Чуть свет вставали. Дежурный по бараку, уже расставлял немудреный завтрак. Это была перловая каша и крепкий горячий чай. Наскоро позавтракав, мы садились в машину и почти два часа ехали к месту лесоповала. И работали, работали…  

В полдень на участок приезжала машина, и женщина-повар раздавала нам горячие обеды. Нас согревала не только горячая пища, но её ласковая улыбка. Ведь мы здесь одни мужики, да к тому же и не старые. Нам каждому хотелось получить свою порцию. Но, как оказалось, повар была замужем и не отдавала никому предпочтение, видимо, любила только своего мужа.  

Через полгода моего пребывания на лесозаготовках, меня пригласили товарищи пойти в посёлок. Там демонстрировали какой-то кинофильм. Подумав, я согласился.  

Случайно или нет, но рядом со мной, оказалась женщина. От неё исходил приятный запах духов. Он щекотал не только нос, но и мои мужские нервы испытывал на прочность. Во мне проснулся мужчина. Я не мог усидеть спокойно, а всё время елозил. Стараясь найти удобное положение. А она, шельма, зная это, старалась задеть меня, то плечом, а то прижималась ножкой к моей ноге.  

Кино я почти не видел. Она, то ли издевалась надо мной, толи привлекала моё внимание. После сеанса мы вместе вышла на крыльцо. Она поскользнулась и вскрикнула. Я подхватил её под руку, удерживая от падения. Женщина с благодарностью прижалась ко мне. И тогда я спросил:  

– Куда пойдем?  

– Ко мне, здесь недалеко, – игриво ответила она. – Зовут меня Ириной.  

Я только открыл рот, чтобы назвать себя, как она выдала:  

– А ты Тимофей, не так ли?  

Я был шокирован. Откуда она обо мне знает?  

Но она не дала задать мне этот болтающийся на кончике языка вопрос, а рукой в перчатке зажала мне рот.  

Вскоре мы подошли к небольшому домику. Света в нём не было. Ирка достала из кармана ключ и открыла дверь. Она вошла первая и зажгла свет, жестом пригласила следовать за ней. В первой комнате, на широкой кровати спали двое мальчиков, лет семи-восьми. Ира взяла меня за руку и повела дальше. Там была вторая комната, гораздо больше первой. И там Ира начала снимать с меня фуфайку. Я не мог уже себя сдерживать и стал раздевать её.  

Время летело, а мы всё никак не могли насладиться друг другом. Я брал её раз за разом. А она не сопротивлялась, а всячески подстёгивала меня к этому. Только под утро, крепко обнявшись, уснули. В тот день, впервые за полгода я не вышел на работу.  

Мы стали встречаться с ней почти ежедневно. Мои друзья подтрунивали надо мной:  

– Смотри Тимофей, иногда не выходи на работу, а то уведут твою красотку. Нас, страждущих, очень много.  

Я только посмеивался в ответ. Я был уверен в Ирке, как в самом себе.  

А потом, потом Ирка предложила жить с ней вместе. Я согласился. Все свои заработанные деньги я приносил и отдавал ей. Она меня кормила, а ночами как могла, ублажала. Как женщина она была страстной. Мне такие сексуальные, ещё никогда не встречались и я думал, что счастливейшего человека, чем я нет во всём свете.  

Мальчики ко мне привязались. И когда у меня было свободное время, я ходил с ними на лыжах, а во время оттепелей лепил снеговиков. Вот тогда, в ту пору моей затуманенной головы, я и написал то злополучное письмо о том, что разлюбил тебя.  

Годы пролетали незаметно. Я уже подустал как-то от этих ночных забав. Здоровье моё резко ухудшилось. Вернулись боли, от которых ты меня спасала в своё время. А Ирка была в самом расцвете сил. Она всё также требовала от меня сексуальных многократных утех.  

Мои боли усилились. Я уже совсем не мог спать ночами. Днём не мог выходить на работу. Поехал в город на обследование. Врачи вынесли вердикт: рак костей. Теперь он прогрессировал на позвоночнике.  

Узнав от меня мой диагноз, хладнокровно Ирка вынесла свой приговор:  

– Убирайся в свой барак!  

И вот сейчас я лежу здесь. Друзья обустроили для меня в бараке уголок, они как могут, заботятся обо мне. Я постепенно ухожу из этой жизни. Я уже не могу почти передвигаться самостоятельно. И вот я только теперь я вспомнил о тебе, Наташа. Я знаю, что я в твоих глазах являюсь негодяем. Так оно и есть.  

Но я хочу, Наташа, чтобы ты приехала ко мне. Чтобы я мог встать перед тобой на колени и выпросить прощения. Иначе не будет мне покоя на том свете. Денег на дорогу я тебе дам. У меня ещё хватило ума, сохранить те деньги, которые я заработал до встречи с Иркой. За это время накопилась порядочная сумма. Может, и схоронишь меня сама. Я бы очень хотел этого. Ведь больше в жизни у меня никого не осталось. Эх, недаром говорит пословица: «Что имеем – не храним, а потерявши плачем»  

Я взглянула на штамп на конверте. Письмо было отправлено месяц назад.  

Теперь уже и моя подруга была в таком же состоянии, как и я. Ведь Машенька знала обо мне не меньше, чем я сама о себе. Она знала, наверняка, какая буря носится по закоулкам моей неуёмной души. Она знала, что я уже почти что приняла решение, и только жду, чтобы она, моё второе «Я», согласилась с этим решением. И тогда, не сговариваясь, мы подошли к карте и, надев очки, начали пальцем водить по ней, отыскивая далёкий сибирский посёлок под названием Верхние Кряжи. Это было почти у чёрта на куличках. Ехать нужно было до Москвы, а потом самолётом. Но до какого города, это лучше выяснять там уже в Москве.  

Я уже мысленно была там, у Тимофея. Воображение рисовала неприглядную картину: вот он лежит совершенно один всеми покинутый в не отапливаемом бараке, голодный, больной… Я ходила по квартире, ломая голову, как же мне выпросить у главного врача больницы отпуск? Отпуск свой я отгуляла в августе, а теперь только конец октября. О деньгах я не думала. Они у меня были. Они лежали на сберегательной книжке. Я продала три года назад родительский дом. Отец и мать ушли друг за другом в мир иной от страшной болезни, которая теперь свалилась на Тимофея. А ведь я думала, что у меня с любовью к нему давно всё покончено. Оказывается, совсем не так. Вот он написал пару ласковых слов, излил передо мной свою душу, позвал на помощь, и я уже готова мчаться к нему, сломя голову. Какой-то червячок неуверенности точил меня изнутри. Кто-то нашёптывал на ухо:  

– Остановись, никуда не уезжай. Живи, как жила последние шесть лет. Он сам выбрал себе свою дорогу. Так пускай теперь сам и несёт до конца свой крест.  

Маша, видя мои сомнения, положила обе руки мне на плечи и сказала:  

– Езжай, Наташка. Иначе ты сама себя изведёшь. Ты будешь до конца дней своих упрекать себя, что возможно смоглла бы снова вытащить Тимофея, а вот не поехала, и теперь он лежит на чужбине в сырой земле.  

Эти слова окончательно расставили все точки над «и».  

– Я еду! твёрдо заявила я.  

– Да, я это сразу знала, – улыбнулась Машка, и открыла мой скромный гардероб.  

Вдвоём мы перебирали вещи, отбирали то, что могу надеть в дорогу. Мы определили, что и в Сибири не так холодно, однако тёплые вещи необходимы. Мы выбрали: два шерстяных свитера, трикотажный костюм, шерстяной спортивный костюм, две тёплые юбки и пару фланелевых рубашек. Маша держала в руках моё самое любимое бордовое платье с белым кружевным воротничком и такими же кружевными манжетами. Оно очень шло к моим карим глазам и светло- русым волосам. Надеть мне его пришлось всего пару раз. Теперь не было подходящего случая, и оно висело в шкафу, обернутое старой простынёй, пропитанной нафталином, чтобы случайно не завелась моль. Я отрицательно покачала головой.  

– Маша, это совершенно не тот случай, чтобы мне наряжаться, – с упрёком сказала я.  

Однако Маша правила бал. Она вытащила чёрный чемодан, пощелкала замками и начала укладывать мои одёжки. И первым делом, очень аккуратно, на самое дно уложила это платье.  

– А теперь, сказала подруга, ты должна лечь и выспаться. Смотри уже полдень, а ты на ногах уже вторые сутки. Предоставь остальные заботы мне.  

Мне, действительно, очень хотелось спать. Когда за Машей захлопнулась дверь, я не раздеваясь, прилегла на свой диван, который верой и правдой служил мне уже долгие годы, со дня получения нами этой квартиры.  

Не прошло много времени, как я провалилась в небытие. И вот, что мне привиделось: как будто я совершенно одна бреду по густому еловому лесу. Он настолько густой и древний, что у меня по спине бегают от страха мурашки. Но я знаю одно, что мне обязательно нужно пройти через него. А там я найду то, что я давно уже потеряла. Я толком не знаю, что это такое. Но я знаю, что это очень важно для меня. Что без этого я уже никак не смогу жить.  

Колючие лапки елей царапают мои лицо, руки, цепляются за мои ноги, создавая трудности в моём продвижении. Темнеет. Я хочу повернуть назад. Но странное дело: позади никакой дороги, даже узенькой тропки нет. Дорожка, совсем узкая стелется между елей только впереди. В нерешительности я остановилась. И отчётливо услышала голос Тимофея. Он звал меня:  

– Наташенька, милая моя девочка, ты пришла ко мне. Я дождался тебя. Теперь я буду жить!  

Я с удвоенной энергией рванулась вперёд и… проснулась. Некоторое время не могла прийти в себя. На дворе стоял тихий октябрьский вечер. Только нет, нет да какой-нибудь жёлтый листочек прилипал на очень коротенькое время к стеклу, а затем, передумав, плавно кружась, опускался на землю.  

– Так вот и мы люди… летаем, летаем, стремимся к чему-то к главному, а в конце нашего пути опускаемся на эту грешную землю и начинаем переоценивать то, к чему так и не дотянулись.  

Рано утром я была уже в кабинете главного врача больницы. Ни слова не говоря, к моему удивлению, он подписал моё заявление на отпуск. Позвонил в бухгалтерию и отдал приказ, чтобы мне срочно выдали отпускные.  

Это всё Машина работа, про себя подумала я и, поблагодарив главврача, направилась в бухгалтерию. Вскоре отпускные были у меня в руках. Я вышла в коридор. Там в белом халате, блестя черными глазами из-под белоснежной шапочки, меня уже ждала подруга. В руках у неё был билет до Москвы. Я с благодарностью обняла её. По давней нашей традиции она трижды перекрестила меня и, проводила к выходу и пожелала счастливого возвращения.  

До отхода поезда у меня оставалось полдня. Я зашла в сбербанк, сняла в придачу к отпускным энную суму и поехала домой за вещами.  

На столе стоял транзисторный приёмник. Давно муж подарил мне его, чтобы долгими ночными дежурствами мне не приходилось скучать. Я, на всякий случай, закинула и его в свой чемоданчик. Сделала несколько бутербродов, налила в термос чай. Немного подумав, добавила к этой «собойке» ещё пару банок мясных консервов. И, конечно же, медицинскую аптечку. Она теперь всё время являлась моим неизменным спутником. Потом еще раз открыла шкаф. Что-то явно меня тревожило. Что-то я не положила в свой чемодан. Ну, конечно же! Про бельё то мы и не подумали. Да и носки тёплые забыли закинуть, а ещё полотенце, зубную щётку, пасту….  

Да, надо положить я ещё один тёплый, зимний шарф, мало ли что случится. Что-то я плохо помню географию. Одно слово Сибирь уже холодом веет. Почему это мы с Машей решили, что там не очень и холодно? Ай, пока есть место в моём чемодане, закину ещё и тёплый вязаный жилет. Когда-то мама мне его вязала, чтобы зимой не замерзала. Авось и он пригодиться…  

Итак, чемодан еле закрыла, пришлось коленками нажимать сверху. Время в запасе оставалось пару часов. Я решила, что лучше подожду на вокзале. Ведь добираться в час «пик» на общественном транспорте не очень просто. Проверив в последний раз все краны и вентиля, попросив у Божьей Матери благословения на дальнюю дорогу, я подхватила свой чемоданчик и сумочку, в которую засунула очки и маленький томик стихов С. Есенина, и мысленно простилась со своим жильём.  

Глава 2. Начало пути  

Наташа  

Как всегда, на вокзале было многолюдно. Поезд был проходящий. На перроне толпились провожающие и встречающие. Только я вот одна, с грустью подумала я, и тут же прогнала грустные мысли. Хандрить мне никак нельзя. Мне нужно быть собранной и решительной.  

Место моё было в плацкартном вагоне, внизу. Хорошо, что внизу, значит, чемодан будет под надёжной охраной. Моими попутчиками была семейная пожилая пара и молодой парнишка, примерно одного возраста с моим сыном.  

И вот уже поезд отсчитывает километры пути… пока, что в неизвестность. Волнение присутствует у меня всё время, но стараюсь сдерживать себя, отвлекаюсь на воспоминания.  

Вскоре проводница принесла чай, печенье. Мои попутчики разложили на столике жареную курицу, варёные яйца, солёные огурчики и пригласили нас с молодым парнем к столу. Мы в один голос отказались, чем, конечно, обидели хозяев. У меня действительно не было аппетита, я только с удовольствием выпила чай. Он всегда в поезде такой вкусный. Дома такой не получается.  

Наступило время отдыха. Я лежала с закрытыми глазами, сон не шёл, хотя спать мне пришлось прошлой ночью мало. Перед глазами стоял мой сын. Мой Максимка. Родила я его в 20 лет. Мы с мужем радовались, как дети, когда моя беременность подтвердилась. Мы гадали, кто же родиться мальчик или девочка? Я знала, что все мужчины хотят мальчика, и поэтому я с уверенностью говорила, что у нас родиться мальчик, а муж, Степан, твердил мне в угоду, что, как врач, он точно знает, что будет девочка, и назовём мы её Оксанкой.  

Беременность проходила с переменным успехом. Меня, то тошнило, даже от простой воды, то ела всё подряд. И тогда Стёпа заявлял, что у нас будет двойня: мальчик и девочка.  

Однако, всё вышло по-моему. Я видела, как несказанно был рад Степан. Он ходил по отделению, не чуя под собой ног. Он задаривал меня цветами. Никому не разрешали носить цветы в палату, а он же врач, ему дозволено.  

Иногда он сам приносил мне кормить малыша, и это было ему дозволено. Может за его обаятельную улыбку. Не знаю. Соседи по палате мне завидовали. А дома после выписки, надел мне на шею золотой медальон, куда положил свою, ребёнка и мою пряди волос, и сказал:  

– Наташенька, носи этот медальон всегда на груди. Это на счастье, семья наша будет неразлучной.  

А оно вон как вышло… Недолговечным оказалось счастье-то. И семья наша разлетелась, как осколки разбитой чашки…  

Постепенно усталость взяла верх над воспоминаниями, и я уснула под стук вагонных колёс.  

Проснулась я от того, что в купе горел свет. Кто-то громко стонал. Я подхватилась. В дверях стояла озабоченная проводница, а моя соседка по купе причитала над побледневшим мужем, который лежал на верхней полке, держась двумя руками за живот.  

Мне ничего не оставалось, как прийти на помощь больному. Отстранив женщину, я начала ощупывать живот больного. Все признаки моего исследования указывали на то, что у мужчины острое отравление. Я попросила проводницу принести тёплой воды, сама достала из чемодана небольшую аптечку. В тёплую воду добавила чуток марганцовки и попросила мужчину выпить этот розоватый раствор. Вскоре мужчина отправился в туалет, произошла очистка желудка. После этого я дала ему выпить активированный уголь. Несколько раз, посетив туалет, мужчина вскоре успокоился и уснул. Я попросила его жену показать остатки вчерашней курицы. Даже по запаху определила, что есть её невозможно, и посоветовала отправить её в отходы. Хозяйке повезло, наверное, желудок у неё был покрепче. Да и нам с парнем повезло, что мы отказались от этого ужина.  

Больше уснуть не пришлось. Рассвело, и я с интересом наблюдала, как осень берёт права в свои руки. Это была действительно золотая пора года. По стране шагало бабье лето.  

А вот и пригород Москвы. Давно, еще в пору моей юности, мы с Машей совершили экскурсию. Даже в Мавзолее Ленина побывали, простоям семь часов в очереди. Зато воспоминания и теперь будоражат. Как назло, страшно хотелось пить…, было жарко. Некоторые люди постарше падали в обморок, но придя в себя, упрямо продолжали стоять. Потом… метро… было страшно, когда с большой скоростью, по тёмному тоннелю пролетали вагоны. Сердце замирало, но мы не подавали виду, что немного побаиваемся.  

Из задумчивости меня вывели мои соседи по купе. Они благодарили меня за оказанную помощь, чем ввели меня в смущение.  

– Да, будет вам! Это мой долг. Любой медицинский работник поступил бы точно так же, отшучивалась я. Они были коренными москвичами, а теперь возвращались домой, гостили у родственников. Женщина достала блокнотик и на листке написала свой адрес и телефон, протянула его мне:  

– Пускай будет, на всякий случай. Возможно, когда-нибудь вам понадобиться и наша помощь.  

Я с благодарностью спрятала листок в свою сумочку. Поезд прибыл. Мои попутчики рассказали, как доехать в аэропорт, и мы попрощались. Паренёк, махнув рукой, исчез в толпе.  

И вот я уже в самолёте. Ох. Недаром в песне поётся «Лёту к нам в Таёжный несколько часов! »  

У меня потемнело в глазах, когда я узнала, что лететь мне предстоит 8 с половиной часов. Стало не по себе. Ведь лететь самолётом, да еще столько часов без пересадки… мммм… да! Однако отступать некуда. Мне сразу припомнился мой сон, в котором я шла по густому лесу. Дорога вела только вперёд. Надо же! Что-то предвидела, за несколько дней до начала событий! Как же несовершенен человек. Живёт и почти абсолютно ничего не знает о себе.  

Стюардесса прервала мои философские рассуждения. Она рассказывала о том, как пользоваться спасательным жилетом. Ой, лучше бы она рассказала о чём-нибудь другом. Страх ещё больше овладел мною.  

Вскоре я уже освоилась и, закрыв глаза, предалась воспоминаниям. И снова перед глазами, как живой встал Стёпа. Сказать, что он был хорошим мужем, значит, ничего не сказать. Он был выдающимся, замечательным мужем! Стёпа был весёлым, жизнерадостным, и старался, чтобы каждый день приносил не только ему радость, но и нам с Максимом. Он был такой выдумщик на всякие штучки, поэтому, несмотря на всякие жизненные неурядицы, нам было весело. Может он чувствовал скорую смерть, и поэтому проживал каждый свой день, как последний?  

Маша, как могла, вытягивала нас с сыном, особенно меня из депрессии. Понемногу рана затягивалась. Я научилась жить одна, засыпать без его тёплого и ласкового плеча. Теперь я могла рассчитывать только на свои силы. С Максимом мы были очень близки. Он делился со мной своими школьными успехами. Он первой мне, а потом уже Маше рассказал о том, что влюблён в свою одноклассницу, которая чем-то очень похожа на меня. Это мне импонировала. А потом был институт, и новые девочки, о которых я также всё знала. Не каждый сын вот так запросто, как с лучшей подругой, может делиться своими тайнами.  

А потом появился ОН, Тимофей. Не сразу, но как-то очень быстро он занял место в моём сердце. После нелепой гибели мужа прошло уже 15 лет.  

В наше травматологическое отделение доставили мужчину сорока лет. Он был весь избит, четыре ребра сломаны, рука вывихнута. Пока врач осматривал и вправлял руку, мужчина не издал ни звука, хотя по тому, как он закусил губу, было видно, что это ему обходится нелегко.  

После того, как сделали повторный рентген, выяснилось, что пострадала и печень. Так началось его лечение у нас, в больнице. Мне, как медсестре, приходилось часто с ним контачить. Я видела, что к нему в больницу никто не приходит, не приносит передач. Он нуждался в хорошем дробном питании. Тогда я сварила куриный бульон и, придя на вечернее дежурство, зашла к нему в палату. Завидев меня, его серые глаза, радостно заблестели и впервые он широко улыбнулся. Улыбка у него была красивой. Несмотря на страшные побои, к счастью, зубы его совсем не пострадали, они сияли белизной.  

Не курит, про себя решила я. Иначе они такими не были. Я поставила к нему на тумбочку баночку с бульоном и предложила попробовать. Тимофей, как-то застеснялся, начал отнекиваться, но я настояла на своём, мотивируя тем, что это входит в назначенный курс лечения.  

Теперь я стала готовить для своего подопечного и другие не менее питательные блюда.  

Как-то вечером я зашла к нему в палату с очередными гостинцами. Странно, но в палате был один Тимофей. Он взял меня за руки и усадил к себе на кровать. Глядя прямо в глаза, он начал мне свою исповедь. Видимо долго готовился к этой минуте, и поэтому попросил своих товарищей по несчастью, дать ему время выговориться.  

– Наталья Николаевна, дорогая сестричка! Спасибо вам за ваше доброе сердечко. Именно такими должны быть медицинские работники. Я вам очень благодарен. Однако …не надо больше этого делать. Вы же совсем обо мне ничего не знаете. Когда узнаете, может, будете сожалеть….  

Я дёрнулась, чтобы возразить, однако больной крепко сжал мою руку, заставив молчать и продолжал:  

– Я бомж. Да, да, я простой бомж. Хотя у нас таких считается, нет. У меня была семья, работа, своя квартира здесь, в этом городе. Но я всё потерял из-за своей пагубной страсти к игре в карты. Сначала после работы мы с дружками просто пили пиво, потом расходились по домам. Но однажды кто-то из них предложил сыграть в карты, в очко на деньги. И понеслось…  

Сначала ставки были низкими, но постепенно азарт охватывал, он как удав однажды захватив тело, начинал сжимать всё сильнее. Я перестал приносить домой зарплату. Откуда она у меня? Я, получая её, сразу по распискам отдавал долги и занимал по-новому. От меня ушла жена и подала на развод. Мне от квартиры осталась одна четвёртая. Вскоре и её я проиграл. Я не думал теперь о работе, я думал, чтобы скорее наступил вечер, и я смог бы отыграться. Однако фортуна резко и навсегда повернулась ко мне задом. Меня уволили с работы. Имея высшее техническое образование, я пошёл работать грузчиком. А там, кроме всего, процветало пьянство. Втянулся. Денег на всё не хватало. Ютился по углам. Вскоре меня перестали замечать мои бывшие дружки.  

И вот когда я не смог возвращать долги, меня избили. Так я оказался в вашем отделении. Лёжа тут, я многое переосмыслил.  

Тут я встретил вас, Наталья Николаевна. У меня открылись глаза, что есть такие прекрасные, красивые не только лицом, фигурой, но и душой женщины. Впервые за последние годы во мне проснулся мужчина. Вы можете сейчас плюнуть мне в лицо и гордо уйти из этой палаты. Но пока вы этого не сделали, я признаюсь, что я люблю вас, Наташа!  

Я сидела, как оглушённая его признанием. Я не могла даже слова вымолвить. Впервые за моих пятнадцать лет одиночества, мне мужчина признался в любви.  

Вскоре по одному начали заходить в палату больные, и я поспешно ретировалась. Оставшись одна в комнате медсестры, я старалась успокоиться и взять себя в руки. Однако сердце не могло успокоиться. Она требовало продолжения. Видимо, давно ему приглянулся этот красивый, мужчина с такими красивыми глазами и чувственными губами. И вот результат…  

Я продолжала навещать Тимофея и приносить гостинцы. Он заглядывал в мои глаза. Стараясь, что-то в них прочитать. Но я всегда прикрывалась своей надёжной завесой, ресницами.  

Наступил день выписки. У меня был выходной, но я пришла к нему. Он растерянный стоял у окна. В палате снова никого не было. Я подошла к нему и, положив руки на его широкие плечи, просто сказала:  

– Тимофей, идём жить ко мне. Я также измучилась одиночеством.  

Его глаза вспыхнули. Он обнял крепко, крепко и начал целовать меня так неистово, так страстно, что у меня закружилась голова.  

Вот так началась наша с ним совместная жизнь. На работу пока он не ходил. Я не разрешала, так как нагрузка после больницы могла повредить его здоровью. Тимофей делал всё по дому. Он убирал, стирал не только свои вещи, но и наши с Максимом. Он готовил нам обеды. Он носил меня на руках. Я снова была счастлива, как в те далёкие годы, живя с мужем.  

Однако такой расклад явно не нравился моему сыну. Он стал избегать меня. Он перестал делиться своими новостями. Я даже не знала, куда он распределён, так как заканчивал институт. Однажды придя домой я, как обычно, ласково обратилась к сыну, и попросила рассказать, как у него прошёл очередной день. Максим резко ответил, что это совсем не должно меня интересовать. Лучше поинтересуйся тем, почему такой здоровый и молодой мужчина сидит у тебя на шее. Я так же не сдержалась и резко ответила, что это не его дало.  

Хлопнув дверью, Максим ушел. А потом вскоре уехал по распределению на Север. Он по специальности нефтяник. Я понимала, что сын меня очень любит и очень ревнует меня к Тимофею. Но так поступить со своей матерью, которая одна вырастила и дала образование, нельзя. Я обиделась. Мне было очень больно.  

Тимофей всячески старался сохранить моё душевное спокойствие. Он был очень ласковым, нежным. Я с огромной страстью отдавалась ему. И он это ценил. Он и сам сгорал от любви. Признаюсь, что я была самой счастливой женщиной. Я в свои, чуть больше 40 лет, расцвела. Не зря же говорят, что и в 45 баба ягодка опять.  

Я не прекращала по утрам бегать. Это давала мне заряд бодрости. Иногда и Тимофей присоединялся ко мне. И тогда наше утро превращалось в своеобразный ритуал. Мы бежали три километра по парку. Возвращались, принимали душ и… занимались любовью. Это было незабываемо. Отдохнувшие после ночи, зарядившись энергией раннего утра, наши тела требовали любви. Сливаясь воедино, мы дарили друг другу сладостные минуты, уносящие нас на такую высоту, которая нам и не снилась.  

Прошло два года…. И тогда Тимофей решил, что уже окреп полностью и должен ехать на заработки. Я долго отговаривала, что и тут можно найти достойную работу. Но он был упрям. Вскоре я его проводила в дорогу. Наше расставание было нелёгким. Мы несколько раз прощались, но потом снова возвращались, и не могли насытиться поцелуями, пока проводница не стала закрывать дверь тамбура. Только тогда мы расстались. Я долго махала вслед уходящему поезду. Душа моя рвалась вслед…  

И снова… я осталась совсем одна.  

Постепенно мои воспоминания покрывались какой-то дымкой, и я уснула. Проснулась от того, что стюардесса предлагала обед. Еда выглядела аппетитной, и я почувствовала, что проголодалась. Запив сосиски чашкой горячего сладкого кофе с булочкой, я достала томик Есенина и сделала попытку вникнуть в состояние поэта. Томик открылся на странице, где он вопрошал:  

–Ты жива ещё моя старушка?  

Жив и я, привет, тебе привет!  

И тут снова боль разрыва с сыном охватила меня. Я смотрела на строчки, а видела своего сыночка Максима. Только теперь до моего сознания дошло, что возможно, я могу там встретиться с ним. Ведь и он же где-то там, куда я еду. Только не на лесозаготовках, а нефтедобыче. Я встрепенулась. Это как же я сразу не подумала об этом? В голове я старалась воссоздать географическую карту, которую мы с Машей так тщательно изучали. Как ни странно, но и она не вспомнила о том, что можно организовать встречу с моим дорогим мальчиком. Но как я ни старалась, представить в уме то место, где сейчас обитал Максим, я не смогла. И тогда решила действовать по намеченной мною раньше программе. Мне нужно сначала приземлиться в этом областном городе, а потом решать дальше, как и что.  

Томик стихов так и лежал у меня на коленях, а мысли так и кружили вокруг дорогих мне людей.  

Память снова перенесла меня на перрон, где мы, распрощались с Тимофеем, возможно навсегда.  

Несколько дней я ходила, как в воду опущенная. И снова со мной рядом была моя дорогая подружка Маша. Она ухаживала за мной, как за больной. И даже делала со мной трёхкилометровые пробежки, хотя категорически считала неприемлемым для её фигуры. Жизнь шла своим чередом. Работа требовала собранности и внимания. Письмо пришло от Тимофея только спустя месяц. Оно влило в меня новые силы. Я снова обрела почву под ногами. Так продолжалось шесть месяцев, а затем пришло письмо, которое, как ушатом ледяной сибирской воды, охладило мой пыл, и заставило сойти на эту грешную землю. Он так прямо и написал:  

– Прости меня, Наташа. Я виноват перед тобою. Я оказался слабым существом и не устоял перед молодой, красивой и очень сексуальной женщиной. Обманывать тебя я не смею, потому, что тебя нельзя обманывать, ты-святая женщина.  

Я помню, как письмо выпало у меня из рук, и как я рыдала, пока Маша, моя Машуля, не вывела меня из этого состояния. Она принесла бутылку коньяка и заставила меня выпить половину фужера, а затем сама допила до дна. Потом мы сидели и плакали уже вдвоём.  

Теперь я уже не смотрела на мужчин, я их избегала, хотя часто ловила на себе взгляды. Я знала наверняка, что теперь они для меня просто не существуют. Пошли в моду гороскопы. Маша прочитала, что имя у меня соответствует тому, что одним браком я никак не обойдусь. Их у меня должно быть, как минимум два. А ещё то, что в сексуальном отношении, я не опасная, т. е спокойно отношусь к этому делу. Ну, тут я не могла согласиться с подругой. Я-то знала, как меня зажигал Тимофей. Он сам мне говорил, что я очень хороша в постели. Хотя…. Кто поймёт этих мужчин? Теперь вот в письме пишет, что его женщина, которой он живёт, является, чуть ли не секс-бомбой, и что он с ума от неё сходит, или с ней…….  

И вот прошло шесть лет после того злополучного письма. Куда девалась та самоуверенность влюбленного в молодую женщину Тимофея. Он позвал меня, а я как та дура полетела к нему, пересекая огромное расстояние. Я лечу к человеку, который растоптал мою любовь, отнял веру в людей. Мои горькие размышления прервала стюардесса. Ласковым голосом попросила пристегнуть ремни. Самолёт шёл на посадку.  

С аэропорта в город шёл автобус. Я заняла своё место. На душе было совсем неспокойно. Что теперь? И снова я сама себя сдерживала, уговаривая, что всё сложится, как нельзя лучше. Ведь не одна же я еду в эту глушь. Кто-то же должен ещё ехать. Однако тревожные мысли не покидали мою голову. И тогда я начала рассматривать пассажиров, стараясь угадать возможного попутчика, или попутчицу. Однако женщин в автобусе было мало. Очень не похоже, чтобы вот эта старушка, с небольшой сумкой могла ехать так далеко. Да и трое девчонок, которые переговаривались и громко смеялись над своими же выдумками, явно не собирались покидать город. Я перевела взгляд на мужчин. Может кто-то из них готов, как и я, покорять сибирскую тайгу?  

Но сколько я не приглядывалась, так и не смогла определить того смельчака.  

Автобус подошёл к речному вокзалу. Я вышла и пошла к кассе, но меня опередил мужчина, ехавший со мной в автобусе.  

На вид ему было лет пятьдесят, роста чуть выше среднего, полноватый с небольшим животиком. Когда он снял свою фуражку а ля Лужков, чтобы вытереть пот, видна была небольшая лысина на голове среди черных с проседью слегка вьющихся волос. Лицо было приятным, небольшие черные усики над верхней губой явно шли ему. Поражали яркие, почти небесной голубизны глаза с темными ресницами. На нем было кожаное коричневое пальто до колена, из-под которого выглядывали темно-коричневые твидовые брюки. На ногах были тяжелые ботинки коричневого цвета.  

Григорий  

Ну как же мне не хотелось ехать в эту командировку! В этом году я еще не был в отпуске, а уже кончается октябрь. Только собрался отдохнуть, а тут, на тебе! Новая командировка! Да не куда-нибудь, например, в Подмосковье, или Крым, а к черту на кулички, в Сибирь! Да еще на край света! Как еще туда добираться? Смотрел по карте, самолеты туда не летают, железной дороги нет, автомобильных дорог, похоже тоже. Только по реке. Ничего себе начальничек удружил! Да и кого тут пошлешь? В отделе остались одни бабы. И среди них я один мужик. Вообще-то я люблю ездить по командировкам, чтобы только не сидеть в отделе с бабами. До чего же противно! Когда начальника на месте нет, рот не закрывают. Целый день могут трещать о тряпках, мужиках. Они меня уже не стесняются, словно я уже такой же, как и они. Но ничего, за эту командировку начальник обещал добавить неделю к отпуску. Съезжу, навещу мать, уже пять лет ее не видел, а потом махну на Кавказ на своей машине. Ох, и оторвусь!  

Мысли мои прервались. Автобус подъехал к пристани. Из автобуса вышли мы вдвоем: я и какая-то женщина. Мы оба направились к расписанию. Названия пристаней мне ни о чем не говорили. Нужно было обращаться в справочное бюро, чтобы узнать, как добраться до поселка Верхние Кряжи. Справочного бюро не оказалось. Пришлось обращаться в кассу. Но она была закрыта. Рядом с ее окошком сидел мужик. Я спросил у него, не знает ли он когда откроется касса.  

– А чего ей открываться? Седни уж ничего не будет.  

– Вы случайно не скажите, до какой пристани брать билеты, чтобы попасть в Верхние Кряжи?  

– Э, милок, опоздал ты. Вчера еще ушла в ту сторону ракета. Следующая будет только через неделю!  

– Как через неделю?!!  

Это уже спросила стоящая рядом со мной женщина. Я взглянул на нее. На вид ей было лет 45-48. Она была среднего роста, худенькая. Бросалось в глаза странный контраст: у женщины были карие глаза, чёрные ресницы длинные и пушистые, но волосы светло-русые. На левой щеке, когда она улыбалась, видна была симпатичная ямочка. Чувствовалось, что волосы у нее вились от природы.  

На ней было надето демисезонное пальто темно синего цвета, черные полуботинки на среднем каблуке, удобные для длительного путешествия. Полуботинки ещё больше подчеркивали её стройные ножки. На голове была красивая шляпка, из-под которой выбивались светлые пряди волос. Шляпка была под цвет пальто. На шее был кокетливо повязан кашемировый шарф бардового цвета, как и женская сумочка. С ней был также дорожный чемодан черного цвета. Макияж на ее лице почти отсутствовал. Только чуть подкрашены губы помадой, которая была под цвет шарфа. На руках были черные перчатки.  

Да, это была та, что ехала со мной сюда на автобусе. Похоже, она тоже собралась в Верхние Кряжи.  

Вот еще, – подумал я, – черт попутчицу прислал. Этого мне еще не хватало! Уж не везет, так не везет!  

– А что больше ничего туда не ходит? Может хоть с пересадками…  

– Эт тебе не столичное метро, чтобы с пересадками. Не хошь ждать, нанимай лодку и греби по реке вверх по течению 600 верст.  

– Батюшки! – женщина всплеснула руками. – Что же нам теперь делать? Ведь так нужно скоро туда добраться! Человек умирает, может и не дождаться…  

– А вы, люди добрые, сходите на пошту. В те края иногда летает почтовик, почту возит. Поговорите с летчиком, может и согласится захватить вас хоть на полпути к Медвежьему. Так вы обгоните ракету. А там и пересядете.  

– А как пройти на почту?  

– Выйдите на площадь, там увидите красное здание слева. Это и есть пошта.  

Я поблагодарил словоохотливого мужчину и вышел из здания пристани. Женщина поплелась за мной. Мы подошли к почте, зашли в здание. В первом же окошке я спросил у девушки, где можно найти летчика, который возит почту.  

– Поднимитесь на второй этаж, в комнате 202 спросите Прокопыча.  

– Извините, а фамилию можно? А то как-то неудобно сразу так фамильярно.  

– Князев Иван Прокопыч, – чётко, по словам ответила девушка.  

Мы поднялись на второй этаж. В комнате 202 никого не оказалось. Спросить было не у кого. Рядом с дверью этой комнаты стояла скамейка с облупившейся краской. Делать было нечего, пришлось ждать, когда кто-нибудь появится в этой комнате. Мы сели на скамейку. Долгое время мы сидели молча. Потом женщина спросила у меня:  

– А вы в Верхние Кряжи по делам или так?  

– Так в такую даль не ездят! – довольно грубо ответил я. А про себя подумал. – Вот навязалась попутчица! Теперь будет приставать с разговорами всю дорогу.  

Так прошло часа два. Я сидел, изучая в свои бумаги, а моя соседка молчала, углубившись в свои мысли. Мы почти не разговаривали.  

По коридору послышались шаги, и к комнате 202-й подошел мужчина. Я поднялся со своего места.  

– Иван Прокопыч? – спросил я.  

– Да, я. А что вы хотели?  

– Понимаете, Иван Прокопич, тут такое дело. Нам нужно попасть в Верхние Кряжи, а ракета туда ушла еще вчера, а следующая будет только через неделю. Не могли бы вы нас подбросить до Медвежьего, чтобы успеть попасть еще на эту ракету? Нам очень нужно…  

Тут я поймал себя на мысли, что впервые подумал о нас двоих, имея в виду себя и свою попутчицу.  

– До Медвежьего… Да, завтра я туда собираюсь… Если только почта будет готова. А вы успеете?  

– Да, мне сказали, что ракета в Медвежьем будет завтра в средине дня. Если утром вылететь, то мы сможем успеть. Выручите нас, Иван Прокопыч, ну пожалуйста! Мы заплатим…  

– Дело не в деньгах. Вы же понимаете, что не положено брать посторонних на борт, когда везешь почту – серьезно начал летчик, а потом с улыбкой добавил. – А вдруг вы террористы и захотите угнать самолет за границу…  

От того, как он это сказал, и от его улыбки появилась надежда, что он согласится.  

– Ну что вы, командир! Какие мы террористы? Вы посмотрите на нас.  

– Да кто вас знает… На вид вроде бы не похожи. Но мало ли чего. Правда, да куда тут улетишь, в Китай только или в Монголию… Ладно, подойдите сюда часов в семь вечера, уточним, будет ли завтра доставка почты в Медвежий. Если будет, то вылет завтра на девять.  

– Спасибо вам, Иван Прокопич. Вы нас так выручите… – это уже вмешалась женщина.  

– Спасибо скажите, когда полетим. С этими словами летчик зашел в свою комнату, а нам ничего не оставалось делать, как покинуть это здание.  

– И что нам теперь делать? – спросила женщина, когда мы вышли из подъезда. Кстати, как вас зовут? А то уже как-то неудобно, уже столько времени вместе, а я не знаю, как к вам обращаться.  

– Меня зовут Григорий Федорович, – буркнул я, а сам подумал: ну вот, началось, сначала спросит, как зовут, а потом и в душу залезет со своими разговорами. – А для приличия спросил:  

– А вас как?  

– Меня зовут Наташа.  

– А по батюшке?  

– Николаевна. Но можно просто Наташа.  

– Очень приятно, Наталья Николаевна, – подчеркнуто вежливо сказал я.  

– Хотелось бы уже где-нибудь покушать, уже третий час, а утром я только чая попила. Должны же быть здесь хотя бы какие-нибудь кафе, чайные или столовые, или, на худой конец, какой-нибудь буфет с сосисками и кофе.  

– Забывайте про сосиски, здесь они не водятся, а кофе только из цикория, – заявил я с видом знатока здешних мест, хотя сам здесь был впервые.  

От почты мы прошли несколько улиц, и нам удалось разыскать какую-то рабочую столовую. Время было позднее, обед уже давно закончился, поэтому Нам предложили яичницу с колбасой и жидкий травяной чай.  

– Эх, в эту яичницу бы еще помидорчик и ржаных сухариков… – мечтательно произнесла Наташа.  

Я ничего не ответил, а только посмотрел на нее, как смотрят взрослые на непонятливого ребенка. А она продолжила:  

– Голод мы немножко утолили, а вот где до утра нам кантоваться придется?  

– Есть же в этом городе какие-то гостиницы или дома приезжих… Сейчас спросим у официантки.  

– Девушка, можно вас на минутку? Будьте добры, скажите, пожалуйста, где тут есть гостиница или дом для приезжих? Нам нужно где-то остановиться на ночь.  

– Вы знаете, гостиницы у нас нет, был «Дом охотника», но сейчас он на ремонте, после пожара его второй год никак не восстановят. Я даже не знаю, что вам и посоветовать. Поспрашивайте, может кто-нибудь пустит вас на постой на одну ночь. И хорошо, что вы семьей, вас пустят охотнее. По- одиночке, как-то подозрительней…  

Мы с Наташей переглянулись, но ничего говорить ей не стали, только поблагодарили и вышли на улицу.  

– Я даже себе не представляю, как мы будем заходить в дома, и спрашивать, не пустите ли нас переночевать? И как просить ночевать вместе или по отдельности?  

– Что касается меня, то я буду ночевать в зале ожидания на пристани, – заявил я, – а вы попытайтесь найти себе ночлег. Одинокая женщина вызывает меньше подозрений.  

– Неее, тогда и я с вами.  

Вот навязалась! – подумал я, но вслух ничего не сказал.  

Мы еще немного побродили по улицам города, и так ничего интересного не найдя, вернулись на пристань. Из всей мебели, которая была в зале ожидания, были только несколько скамеек да бачок с водой и кружкой, прикованной к нему цепью. Расположились мы на скамейке у окна. В зале было прохладно, короткий октябрьский день клонился к вечеру, за окном быстро темнело. Тусклая лампочка под потолком едва освещала это унылое помещение. И нам предстояло здесь провести всю ночь.  

(продолжение следует)