Соперник

Сближаюсь, бью. Сближаюсь, бью. Он уходит, уворачивается,  

«танцует», «ныряет». Хороша техника, но устал. Не успевает. Три  

удара, еще. Пытается встречным. Отбиваю. Есть. Прошел в челюсть.  

Шатается. Опускается на четвереньки. Трясет головой.  

Павел Соломкин. Тридцать четыре. Старик для большого бокса.  

Многократный чемпион страны, Европы, призер мира. Две олимпиады  

с проигрышами в четвертьфинале. В Мехико явно засудили в пользу  

американца. В Мюнхене кубинец разорвал. А свои, потом, добили.  

Столько гадости на голову вылили, не выдержал. Ушел. Три года не  

было слышно. Вдруг, вернулся. Пахал, как черт. Все отборы прошел.  

И сейчас в финале первенства страны против меня.  

Сергей Будов. Двадцать. Способный и дикорастущий. Все золото  

юношеское и молодежное взял. Зол, азартен, агрессивен. Без этого на  

улицах Красноярска не выжить. На кону золото первенства страны  

и олимпийская путевка. Тренер заверил, что в Монреаль, точно, поеду.  

Соломкина не возьмут, старый. Но выиграть нужно, принципиально.  

Если такого технаря свалю, никакие кубинцы нипочем.  

Встает. Добивать надо. Хитрит, уходит. Гонг.  

Тренер полотенцем машет, что-то говорит. Не слышу. Устал  

соперник. До конца не дотянет. Вперед.  

Жму. Давлю. В клинче сцепились. Шепнул что-то. С добротой,  

жалостью и снисхождением. Себя, лучше, пожалей. Серия: раз, два, три.  

Раз, два, три.  

Ой! Кислород кончился. Свет погас. Почему я на полу? Что он  

сделал?  

Зал гудит.  

– Ничего, – утешает тренер, – серебро, тоже, неплохо. Пилюлька  

горькая перед олимпиадой, даже, на пользу.  

Рука соперника вверху, но улыбка не лице не держится. Перелом  

двух ребер и трещина в челюсти. Дорого досталась победа.  

Последняя. Доказал и уходит во славе. Мне бы так уйти.  

Утром разбудил звонок телефона. Билеты домой были заказаны  

на вечер второго дня после финала. Было время погулять по столице,  

затариться, прибарахлиться. Тренер уже ушел, а я отходил от вчерашнего.  

Лечил глубоким сном чувство горечи и стыда. Как теперь на олимпиаду  

ехать? Не заслужил, скажут, авансом путевку дали.  

Звонит Соломкин.  

– Чемпионство, – говорит, – обмыть не с кем. Забыли за три года.  

Днем по городу покрутимся. Вечером в ресторане посидим. На троих.  

Третий такой, что не забудешь.  

Согласился. У Павла «жигули». «Копейка», но ходкая. Всю Москву  

объездили.  

– Кубинца по очкам не победить, – говорит, – только нокаут. Два раунда  

пусть давит, отбиться надо. А в первую минуту третьего резко прибавить  

и сломать. Только одна минута будет. Если устоит, не выиграть.  

– Ты выиграешь, сказал с теплотой, – бей как меня, только гораздо злее.  

Олимпиаду без злости не взять.  

К вечеру карман стал легче, сумка тяжелее. Закинув вещи в гостиницу,  

поехали в один стильный театр, о котором раньше лишь слышал.  

– Пашенька, – расплылась в улыбке вахтерша, – Валера предупредил.  

И Вас, молодой человек, вчера по телевизору видела, обратилась ко мне.  

Похоже, вся страна знает, как меня на пол положили. Кулаки, невольно,  

сжались.  

– Популярность, мой друг, привыкай, – обнадежил Соломкин.  

Спектакль был хорош. На одном дыхании смотрел. Артиста, игравшего  

главного героя, узнал сразу. Валерий Высотин. Пол жизни его песни  

в мозгу звучат. На любой случай.  

– Вот и третий, – шепнул Павел.  

После спектакля дождались у служебного входа.  

Вышел. Поздоровался. Улыбка открытая. Во взгляде грусть, ирония,  

усталость.  

– Посидеть можно, – согласился с предложением, – на своей бы довез, да  

Натали ключи забрала.  

Ресторан небольшой, но уютный. Столик удобно стоит. Высотина  

здесь знают.  

– Наша команда часто здесь отдыхает, – поясняет артист, обращаясь ко  

мне, – видел, хорошо Павла метелил, но опыт не пропьешь, верно?  

– Главное, вернуться, – соглашается Соломкин.  

– Точно, – подтверждает Высотин, – я с семнадцати лет регулярно падаю,  

встаю, ухожу, возвращаюсь. Не жизнь, а поединок с судьбой. Причем,  

сам все создаю и решаю.  

Я слушал и не мог раскрыть рта. Так хотелось спросить о многом.  

Его знанию и опыту поверил бы безоговорочно. Но сижу рядом, с  

деревянным языком. Остается слушать.  

– Олимпиада, значит. Монреаль? – продолжал Валерий. Я только кивнул. -  

Бывал в Монреале. В семьдесят втором, с хоккеистами. Бобер пригласил.  

Как мы этих профессионалов сделали! А могли и не поехать.  

– Неужели? – Павел не знал.  

– Руководство спортивное, да и политическое, сильно разгрома боялось.  

Предложили Бобру расписку написать, что ручается партийным билетом  

за хотя бы одну ничью в Канаде, и одну победу в Москве. Написал.  

Он бы и жизнь свою на кон поставил, если бы вера была. А Никита  

Палыч Симонян, два года спустя, такой расписки не дал. Вот наши  

футболисты в Чили не полетели и мимо чемпионата мира пролетели.  

Нельзя в таком деле малодушничать, – внезапно голос усилился до крика,  

удар по столу, такой что бокал треснул.  

Соломкин тут же обнял его, так крепко, что не вырвешься. Валерий  

утих и обмяк. До потери сознания.  

Выпили-то немного. Но поэту хватило. Ослаб организм в борьбе  

с судьбой.  

Повезли домой. Натали, красавица какая, только охнула.  

– Что бы я, Пашенька, без тебя делала? – сказала, когда Высотина  

уложили в кровать. – Так этот тебя вчера на ринге лупил? – Узнала меня.  

Стыдно как.  

– Совести у Вас нет, – уперла руки в бока, – он на четырнадцать лет  

старше. Как в большой семье первый и последний. Кто главный защитник  

от отцовского ремня да материнских подзатыльников? Он. Кто первый  

учитель жизни? Он. Кто пример? Он. Выросли под его стеной, оперились,  

сил набрались, дождались, пока поизносится, и решили за все хорошее  

мордобоем отплатить?  

Тут Соломкин не выдержал и покатился от хохота. Следом засмеялась  

она, а потом до меня дошло. Чай на кухне пили. О многом  

говорили. Не помню. На нее глядел. Есть все-таки справедливость, если  

у такого человека – такая женщина. Красивая, обаятельная, умная,  

сердечная. Может, благодаря ей, он до сих пор под ударами судьбы  

поднимается. И такие вещи пишет.  

Закончился вечер. Каждый вернулся к своему.  

Меня чествовали в родном городе, затем началась подготовка к  

олимпиаде. За день до отлета в Монреаль услышал новую песню  

Валерия Высотина. «Боксер».  

«Удар. Удар. Еще удар. Еще удар. И вот. Борис Будкеев, Красноярск,  

проводит апперкот». Слеза прошибла. Так переживал за героя. Радовался,  

что выстоял и победил. Не сразу дошло, что это про наш с Соломкиным  

бой. Ах, артист. А насчет «ни шиша», зря.  

Мы возвращались из Монреаля. Золотая медаль олимпиады сверкала  

под лучами заоблачного солнца.