СОКРОВЕННОЕ

Была у меня бабушка… такая самая тихая, скромная, теплая как ласковые первое летнее солнце, лучистая и необъятно добрая. Она любила людей, животных и все вокруг, что могла видеть! Каждую букашку, каждого червячка, любую козявку, что встречала на своем пути. Со всеми разговаривала, всех жалела и каждому спешила помочь. Помню соседи жаловались, что как не зайдешь за солью, а ее все нет дома – у самой огород не полотый стоит, а она уже пошла многодетным или больным сапать, копать, готовить. Если не дай Бог где-то, у кого-то горе -бабушка была там. Просто тихо сидела где-то на лавке и ждала когда ей дадут команду что надо делать. От того слыла она местной чудачкой. Помню как прибегаю к ней, а она сидит на перевёрнутом ведре и плачет. Я к ней: «Бабушка, что случилось». А она мне : «Вот суп тебе хочу сварить, а мне ее жалко» – тут она бахнула ногой по ведру, а от туда испуганно раскудахталась курица. Я засмеялась тогда и успокоила ее, что есть-то я и не собиралась вовсе ближайшие несколько дней пока клубника не отойдет! Пусть бегает! Помню как ей легче стало, как она посветлела и повеселела. Потом несколько дней тогда лечила ту курицу, так как ножка у нее хромая была. Вообще, мне кажется, все ее курочки, которых цыгане не успевали унести, умирали у неё своей старческой, тихой, куриной смертью.  

Дом ее стоял на горе, был очень старым, укрытым золотой соломой, утопленным в черную, лоснящуюся землю, словно большая оплывшая от жаркого солнца шоколадная фигурка. В нем было всего две комнаты – одна в которой она жила и ела, а вторая комната-музей.  

Как сейчас помню как приезжая в село летом, я бежала первым делом к ней по залитым солнцем улицам, объедая все попадающиеся по дороге шелковицы, яблони и сливы, обрывая все полевые цветы, связывая их в тугой разноцветный букет, зарывая ноги в густой горячий песок пыльной сельской дороги, вдыхая запахи скошенной травы, пекущихся яблочно-абрикосовых пирогов и буйно цветущей липы.  

Бабушка жила в конце улицы. Идёшь, рассматривая соседские домики, клумбы, детей, выглядывающих из-за калиток и рассматривающих тебя словно дикого зверя, корчащих тебе рожи и показывающих языки, и ищешь, что же изменилось за этот долгий год? Какие секреты приготовило мне это лето? Где затаилось то необыкновенное, запретное и чудесное, что мне суждено было познать в эти короткие месяцы? Помню, как останавливаются встречающиеся тебе прохожие и кивают, приветствуя. Или отдыхающие на лавочках старики и старухи, завидев тебя, спешат шушукаться и шепчут друг другу: «Дождалась Галя своих. Галкина идёт. Вот это радость».  

Я всегда знала что она уже не первый день выходит к старому, покосившемуся и изъеденному древоточцем забору, опирается на него руками и молча смотрит на дорогу. Маленькая, худенькая, в светлой цветастой косыночке, в сером передничке и заплатанных чунях.  

Я взбегала на ее двор по крутой дорожке, обнимала ее маленькую фигурку и вдыхала ее терпкий, мятный запах. Подпрыгивала в надежде поцеловать, но бабушка брала мое лицо в ладони и говорила : «Не надо. Я старая». Тогда я не понимала, что это значит…сейчас я знаю, что боялась отпугнуть меня запахом старости, который так не любят дети. Она пускала слезу, тут же ее быстро вытерала, и спешила отвезти меня в заветный палисадник. Когда б я не приехала -в июне/июле моя волшебница всегда радовала меня ровными рядами аккуратно выполотых кустиков клубники, которые соблазняли меня своими румяными алыми боками через зелёные, резные листочки. Больше всего в детстве я любила именно эту ягоду! Я объедала их с большой охотой и усердием, а бабушка стояла в сторонке и улыбалась. Никогда она не соглашалась съесть хоть одну – все должны были достаться мне! Я вспоминаю эти полные свершившегося счастья глаза и мне так хочется разрыдаться у нее на груди.  

Потом мы шли в дом. Бабушка заводила меня в свой храм. Садила на высокую, железную, с большими резными ножками кровать, застеленную белоснежными, накрахмаленными вышитыми простынями. На ней забавной пирамидой были выставлены ушастые, вздернутые уголками вверх, вышитые красными маками и синими васильками подушки, которые покрывала вывязанная крючком ажурная салфетка. Сидела я на этой кровати как величественная царица на богатом троне. И передо мной открывался тайный, заветный мир моей бабушки.  

История ее жизни сложная и загадочная. Она была замужем совсем недолго. Как говорила она -мужу не нравилось как она готовит. И она его выгнала. Хотя причина, сплетничали, была в том, что она дома мало была, все спешила везде всем помочь, а готовить и убирать просто не успевала. Ей всегда всего было достаточно. Себе она всегда оставляла крохи, отдавая все ценное людям. Детей у нее не было. Она была сестрой матери моего отца. Бабушка Оля – родная мама моего папы умерла молодой, оставив четырехлетнего сына и молодого мужа одних. Дедушку тогда забрали на целину и он отдал маленького моего папу бабушке Гале. Он прожил у нее несколько лет. Она очень любила его. Как настоящая мать, возможно, даже не каждая мать так любит… Когда я сидела на той кровати она доставала книжку, в которой как в альбоме через страничку были сложены ее драгоценности – фотографии папы. Тогда они стоили сумасшедших денег и она не жалела их – бралась за любую работу, чтоб своему Митенке купить лучшие штанишки, самую красивую рубашку, заказать школьные фотографии! На стенах среди икон висели большие снимки маленького, аккуратно одетого, выстриженного папы. Она раскрывала свою книгу-альбом и, поглаживая, рассказывала какой хороший был мой папа! А вот обертки от конфет, которые он ей привозил из Германии, а вот приглашение на свадьбу от Димы, а вот Митино письмо! А вот смотри – бусики из коробочки конфет, которую он подарил на день рождение – она их и сейчас иногда надевает….  

Она мечтала, что дедушка оставит ей ее Диму, но он женился и, конечно, забрал мальчика назад. Не знаю, что и почему, но бабушке нельзя было приходить к ним. Видимо, чтоб не ревновала молодая жена. Только по праздникам на лавочку возле двора…  

Тяжело она перенесла их разлуку и создала целый музей в собственном доме в память о своем несостоявшемся сыночке.  

Она мечтала, что когда ее не станет, то все вот это – весь ее крохотный, но такой милый, наивный, любящий его мир она оставит для него. Обводила комнату глазами и говорила: «Все это я оставлю ему! » -ее глаза блестели в предвкушении его радости, когда он получит ее дом, словно это был великолепный дворец, полный несметных сокровищ!  

Через много лет, когда бабушки не стало случилась удивительная история… Я уже была взрослая, замужняя тётя и решила податься на экскурсию в родные края. Это был тур по местам казацкой славы, крепости Чигирина, тропам повстанческих войск и тому подобное. У меня было три часа свободного времени, чтоб заехать в свое село. И я без сомнения помчалась туда, на каких-то местных маршрутках. Я взяла с собой подругу.  

Мне очень хотелось к ней… Так звала меня ее крутая тропинка, ее крохотный дом и я так злилась на папу, что он после ее смерти не забрал фотографии из дома, которыми она так гордилась. Эти мысли не давали мне покоя. Я знала, что дом давно сгорел, что двор зарос и никто меня там не ждал… Но меня тянуло туда и как на магнит.  

Я взяла пару бутылок пива, шоколадку как гостинец, подругу и мы помчались к моей бабушке. Конечно, я не сразу узнала то место…. Как быстро природа заметает следы! Забор окончательно съели насекомые и на его месте выросла неприступная, густая стена из дикой малины. Как я не пыталась пробраться внутрь -она меня не пускала. Заросли были настолько плотные и колючие, что ободрав все руки и ноги, я в отчаянье прыгнула в гущу. И мне, наконец, повезло… мы преодолели преграду и перед нами раскинулся двор, заросший высокой пшеницей! Она ласково клонила свои головы, словно приветствуя, била волнами пшеничного золота, шелестела листвой, отблёскивая закатное солнце. Я наклонилась в сторону дома и сказала «Здравствуй, бабушка. Это я пришла». Мы умостились как в гнёздышке среди травяного леса, пшикнули открывая пиво и молча сделали глотки. Я сидела и молилась к ней. Говорила ей спасибо за всю ее безграничную любовь, которую я никогда не забуду, за все ее обогревающее всех и всё добро, за ее наивную, неподдельную преданность и ласку. И мне казалось, что она стояла рядом, тихо улыбаясь смотрела на меня с нашего клубничного палисадника.  

Потом мы собирались идти и, в это сложно поверить, но перед нами открылась абсолютно нормальная протоптанная тропинка к дому и к калитке! Я готова поклясться, что ее не было! Ладно если б я была одна…но подруга видела все своими глазами. Когда мы прорывались во двор-никакой дороги не было! И тут – чудо! Просто аномалия. У меня задрожали коленки. Я осторожно пошла к дому… он стоял совсем покосившись, осиротелый, без крыши, стекол и дверей. Он сильно обгорел, все бока его были в густой, черной саже. Подойдя ближе к дверному проёму – я обомлела… На пороге, прямо посередине передо мной лежали две фотографии в старых рамках… нетронутые огнем. Это были те фотографии моего папы, которые не давали мне покоя все это время… Я вбежала в дом – там ничего не сохранилось, все выжег огонь! Как могли уцелеть эти фотографии? Неужели они просто ждали когда за ними приду я? Слезы капали у меня из глаз и я тихо шептала «спасибо». Потом мы легко и спокойно вышли со двора по стелящейся перед нами тропинке, и я слышала как за спиной, закрывая малиновые ворота, крохотная, мозолистая рука благословляя перекрещивает меня на прощание…