ФОТОГРАФИЯ окончание

Через несколько дней к вечеру, где-то часов в пять в палату зашла Лика.  

– К тебе посетитель.  

– Кто?  

– Не знаю. Какой-то пожилой мужик, похожий на чеченца. Будешь с ним говорить?  

– Давай.  

Я уже привык, что меня постоянно кто-то навещает. То следователь приходил, то ребята-коллеги.  

В палату, осторожно ступая вошел мужчина лет пятидесяти –пятидесяти пяти, невысокого роста, с седой головой и черными усами. В его облике было что-то внушающее уважение. За время службы в Чеченской республике я успел насмотреться на разных чеченцев. Они были разные от звереподобных мужланов до миловидных, как девушки, парней, с белыми лицами и черными усами. Но всех их выдавал взгляд, взгляд черных глаз, почти всегда смотрящий на русских с едва скрывающей ненавистью. Но этот был не такой, я для себя окрестил его «обрусевший чеченец».  

– Вадим Александрович? – обратился он ко мне.  

– Да, я. Чем обязан?  

– Меня зовут Мансур Магомедович. Зовите меня просто Мансур, я так больше привык. Я отец Садыка.  

– Ааа… Понятно. Так что вы хотите?  

– Вадим Александрович.  

Я перебил его.  

– Просто Вадим.  

– Хорошо, Вадим. Я хотел бы с вами поговорить. Только можно не здесь? Я знаю, вы уже выходите, гуляете в больничном скверике. Можно там?  

Весь его облик и манера говорить внушала невольное уважение. Я согласился. Мы вышли из здания больницы и направились в больничный скверик. Сели на скамейку. Вокруг не было ни души.  

– Мансур, так что вы хотели мне сказать?  

– Вадим, я хотел бы вас попросить забрать свое заявление.  

Я недоуменно поднял брови.  

– С какой стати? Он меня чуть не убил, не подвернись полицейский уазик, я бы там скончался от потери крови.  

– Я все это знаю. Но понимаете, ему сейчас шьют статью покушение на убийство. А это до семи лет. Он горяч и несдержан, он на зоне нарвется и зэки его просто убьют. У вас дети есть?  

– Слава Богу, пока нет.  

– А у меня три сына и одна дочка. Садык младший…  

Я процитировал: «… средний был ни так ни сяк, младший был совсем дурак».  

– Не понял.  

– Да это так, к слову. Из сказки «Конек-горбунок».  

– Сказку не знаю, а вот что дурак, так это точно. Не будь сломанная у него рука, выпорол бы его своими руками, не посмотрел бы, что ему уже третий десяток. Понятно, хотели отомстить за позор. Их же было трое, поколотили бы немного, и ладно, но зачем ножом пырять? Вот теперь на нары готовится.  

– Вадим, вот десять тысяч долларов, заберите, пожалуйста, заявление. Я говорил со следователем. Если вы заберете заявление, все дело переквалифицируют в бытовую драку. Тогда ему за незаконное ношение холодного оружия и нанесение тяжких телесных повреждений могут дать около года.  

Я отрицательно покачал головой.  

– Я не возьму эти деньги.  

– Если считаете, что мало, я еще столько же принесу.  

– Не потому не возьму. Эти деньги грязные.  

– Почему? – с негодованием выкрикнул Мансур.  

– Знаю я вас, чеченцев. Вы честно зарабатывать деньги не умеете. На них либо кровь, либо мошенничество.  

– Напрасно вы так считаете, Вадим. Эти деньги заработанные честно. Мы занимаемся честным бизнесом. Из Чечни мы возим ценные сорта древесины. За время войны и обстрелов погубили большое количество леса, а там ценные сорта: дуб, бук, ясень. Мы возим древесину в Россию и ее здесь охотно покупают.  

– Не знаю, но денег у вас не возьму. Если хотите, можете сходить в бухгалтерию больницы и заплатить за мое лечение. Сколько скажут, столько и заплатите. Квитанцию мне покажите.  

– Вадим, спасите моего сына, вы его уже наказали, сломали ему руку. Заберите, пожалуйста, заявление. Я все сделаю, как вы скажите.  

Я подумал, что лучше бы я ему шею сломал, но вслух этого не сказал и на некоторое время помолчал, потом заявил:  

– Могу забрать заявление только с одним условием.  

– Каким? – оживился мой собеседник. Я готов выполнить любое.  

– Боюсь, это вам будет не под силу.  

– Я готов выполнить любой, только скажите.  

– Конечно, окончательное решение будет принимать следователь и его начальство. Я готов поговорить с ним. Но мое условие такое: вы покинете этот город навсегда; все чеченцы. Это устроит весь город. Нам надоели ваши художества. Почему вы ведете себя так нахально, словно вы здесь хозяева? Почему пристаете к нашим женщинам, насилуете, убиваете? Вам мало своих чеченских женщин? Вот ты, Мансур, сколько лет твоей дочке?  

– Она в девятом классе, ей пятнадцать.  

– Ну, представь себе, я с друзьями похищаю твою дочку, мы ее колем наркотиками, насилуем убиваем. Что бы ты сделал?  

Глаза чеченца недобро блеснули.  

– Зарэзал бы всэх, – с внезапно появившемся акцентом выдавил из себя мужчина.  

–Вот видишь, мы тоже защищаем своих. Потому я и поступил так с твоим сыном и его другом. Так за это они хотели меня убить. Так способен ты выполнить мое условие?  

– Да, это будет трудно сделать. Все будет зависеть не только от меня. Здесь же бизнесом занимается не только наша семья…  

– Это уж твои трудности. Если условии не выполните. Будет суд и непременно с присяжными. А народ у нас так устал от вашего хамства и художеств, что можешь не сомневаться, Садык получит по максимуму. И мало того. Ты наверное уже слышал о нашем Союзе ветеранов афганской и чеченской войн. Нас в городе около шестидесяти человек. Ребята прошли войны и натерпелись от душманов и ваших боевиков. Злые, как черти, ничего не забыли. На суд многие из них придут, и когда узнают, что на меня было покушение, то уж не взыщите. Им бы только дать. повод. Они выловят всех и перережут, как баранов. Трупы запрячут так, что никто не найдет. Да и искать никто не будет. Уж будь уверен, что полиция палец о палец не ударит, чтобы искать убийц. Может быть я слишком сгущаю краски.  

Мансур слушал меня молча, опустив голову и не перебивая.  

– И чего вы полезли в Россию? Вам что, своей Чични было мало?  

– Там все разрушено и работы нет.  

– Вы же не привыкли работать, вам бы только воевать и грабить.  

– Ну зачем же ты так о всей нации. Есть много хороших людей и хороших работников.  

– Да, есть. Я многих знал прекрасных представителей вашей нации еще до этой войны. Среди них у меня было немало друзей. Но после того, как закончилась война, в Россию хлынули массы чеченцев. Разбои, убийства, грабежи, насилия – все от них.  

– А ваши русские как себя вели в Чичне?  

– Не мы же первые начали. И чего вам не сиделось в Росси? Захотели независимости. От чего? Никто не дал бы вам самостоятельности. Вас тут же бы поглотила, мечта всех мусульман Великое мусульманское государство от Китая до Черного моря. Захотелось всех женщин нарядить в паранджу и шариатских судов? А ты знаешь, почему, в основном, в мусульманских государствах так мало ученых, совсем нет нобелевских лауреатов?  

– Я никогда об этом не задумывался.  

– А я тебе скажу. Потому что у вас большинство женщин не грамотные. Они не учат детей. А чему мужики их учат? Воевать, грабить, в лучшем случае, торговать –вот и вся учеба. Да ладно об этом. Насильно свою культуру не привьешь. Американцы тоже пытаются всему миру привить свою демократию, но что из этого получается? Живите, как привыкли, как хотите, только не лезьте к нам. Так вот, Мансур, я уважаю твои седины, понимаю твои отцовские чувства, поэтому разговариваю с тобой на равных. Поверь, я не жажду мести, хотя был на волосок от смерти благодаря твоему сыну. Но я готов пойти тебе навстречу, если ты выполнишь мое условие. Я не хочу больше встречаться ни с Садыком, ни с его компанией, ни к кем-либо из ваших соплеменников. Так будет лучше и для меня и для всего города. Вот мое решение. А с деньгами сделай, как я сказал. И попытайся уговорить своих.  

Потом мы с Мансуром обговорили детали и договорились о новой встрече.  

За несколько дней до выписки ко мне пришел следователь Федоров. Я рассказал ему о том, что ко мне приходил Мансур, отец Садыка.  

– Чего он хотел?  

– Он просил меня забрать мое заявление в полицию и предлагал за это10 тысяч долларов. Тогда, мол этот случай можно будет переквалифицировать, как бытовую драку и Садык получит меньше.  

– А ты что?  

– Я отказался, вернее деньги не взял, а сказал ему, что это сделаю только при одном условии, что эта вся черножопая сволочь уберется из город.  

– Да… А он что?  

– Обещал постараться уговорить своих соплеменников.  

– Он прекрасно понимает, что Садыку впаяют по самый не балуй. Тут и организация ОПГ, и покушение на убийство, и незаконное хранение и использование холодного оружия. По совокупности ему лет 7-10 светит. А на зоне он не выживет. Зэки его там сами пришьют. Чеченцев там ух как не любят. Но какую статью применить к нему решать не тебе. Однако, если у него получится, это будет здорово. Город бы очистился от этой сволочи. Я готов об этом поговорить со своим начальством.  

Я не сказал капитану, что пригрозил Мансуру, что после суда ребята из нашего Союза ветеранов переловят эту черномазую братию и вырежут их, как баранов.  

Потом я ответил ему на несколько вопросов, ради чего он приходил ко мне. А через неделю он официально вызвал меня повесткой в полицию. В назначенное время я явился к нему в кабинет.  

– Как себя чувствуешь?  

– Нормально. Надеюсь, не за этим ты меня вызвал?  

– Нет, не за этим… вернее и за этим тоже, но не это главное. Твое предложение Мансуру заинтересовало начальство. Пойдем, они уже тебя ждут, – сказал он, поднимаясь из-за своего стола. Мы поднялись на этаж и подошли к кабинету начальника ГУВД. Капитан постучал.  

– Войдите, – раздался зычный голос полковника.  

Мы вошли в кабинет. Кроме самого начальника в кабинете было еще несколько человек. Из них в лицо я знал только прокурора Ищенко, начальника следственного отдела майора Попова. Еще был незнакомый мне подполковник и человек в гражданском, как позже я узнал, был представитель от администрации города. Капитан представил меня.  

– Это потерпевший Виноградов Вадим Александрович. У него есть предложение, о котором вы хотели послушать.  

–Виноградов, – обратился ко мне прокурор, – пожалуйста, напомни нам что там у вас произошло. Я только помню, что подписывал ордер на арест Магомдова за покушение на убийство. Он якобы пырнул тебя ножом. Расскажи подробно, как было дело.  

Я начал рассказывать.  

Накануне, проезжая мимо больницы, (я умышленно не сказал, что ждал именно Лику) заметил, как к знакомой медсестре из больницы стали приставать пара чеченцев.  

– Здесь, пожалуйста, подробнее, – перебил меня прокурор.  

– Девушка вышла из больницы и шла по направлению к автобусной остановке, -продолжил я.  

– Раньше вы были с ней знакомы? – спросил меня подполковник.  

– Раньше я ее немного знал, знал, что зовут Лика, а фамилию не знаю.  

– Это не та, такая светленькая, симпатичная, – вмешался представитель от администрации. – На нее точно черные клюют.  

– Продолжайте, – пробасил прокурор.  

– Они подъехали на джипе, вышли двое и сразу ей наперерез. Стали хватать ее за руки и тащить к джипу. Пришлось вмешаться. На уговоры оставить девушку в покое не поддались. Тот, что побольше, полез драться. Пришлось его вырубить. Второй с ножом кинулся на меня. Вырубил и его. Потом связал их и запихнул в джип и приказал водителю  

убираться по-быстрому.  

– Так легко справились с двумя? А по виду не скажешь, – усомнился подполковник. – Где вы этому учились?  

– Я воевал в Чичне, – скромно ответил я, не вдаваясь в подробности.  

– Тогда понятно, – подал голос полковник. А дальше что произошло?  

– Я шел вечером домой по темному переулку. Впереди заметил джип, стоящий рядом с дорогой. Меня там ждали. Выскочили двое, один огромный, метра два ростом и килограмм под сто двадцать, а второй поменьше. Я узнал его, его я первым тогда вырубил. На этот раз оказать им достойное сопротивление я не успел. Больший скрутил меня, как ребенка, а меньший стал меня избивать кулаками в живот, в грудь, в голову. А тут из джипа выскочил Садык. Это его я вырубил вторым в прошлый раз. Он оттолкнул товарища и сразу кинжал воткнул мне в живот. Если бы ни руки большего, удерживающие меня сзади, удар пришелся бы в сердце, а так только слева в живот. Они бы добили меня, если бы не патрульная машина. Я только на последок успел сломать Садыку руку. В патрульной машине меня доставили в больницу.  

– Дас… сволочи, ведут себя, как у себя дома, как будто наши законы, для них не писаны, – после некоторого молчания промолвил полковник. Говорят, что к вам приходил отец Садыка и деньги предлагал. Что он хотел?  

– Он и ко мне приходил, – вставил капитан Федоров.  

– Что Садыку инкриминируют? – спросил прокурор.  

– Организацию ОПГ, разбойное нападение с применением холодного оружия, причинение тяжких телесных повреждений, незаконное хранение холодного оружия.  

– Кроме последних это еще нужно будет доказывать, – вздохнул майор.  

Я продолжил.  

– Мансур, отец подозреваемого, просил меня забрать мое заявление, якобы ему тогда удастся уговорить следователя переквалифицировать случившееся просто в бытовую драку.  

– Это не ему решать! – заявил прокурор, не было понятно, кого имел он в виду Мансура или следователя.  

– А сколько он вам предлагал? – спросил представитель администрации.  

– Десять тысяч.  

– Долларов?  

– Не рублей же, конечно!  

– И вы их не взяли?  

– Нет.  

– Почему?  

– Я их не взял, потому что считаю, что это грязные деньги. Чеченцы в России просто не умеют честно зарабатывать. На этих деньгах обязательно кровь или чьи-то страдания. Я сказал ему, что если ему уж так хочется расстаться с этими деньгам, пусть уплатить больнице за мое лечение. Почему государство должно расплачиваться за преступления его сына?  

– Зря, – усмехнулся представитель администрации, – а я бы взял, как компенсацию за физический и моральный ущерб. И еще бы потребовал побольше.  

– А я посчитал иначе.  

– И на чем же вы остановились? – спросил прокурор.  

– Я ему заявил, что заберу заявление и соглашусь на то, что это была просто бытовая драка, только при одном условии, что все чеченцы уберутся из города.  

– Оп па! Интересно! – удивился прокурор.  

– А чего это ты такой добренький? Деньги не берешь, готов смягчить наказание Садыку, – включился в разговор майор.  

– Вовсе не потому, что я добренький. Мне от того, сколько получит Садык, год или семь, не жарко и не холодно. А вот, если они останутся в городе, то не исключено, что с ними придется мне еще встретиться. А так пусть Садык получит поменьше, но зато воздух в городе станет чище.  

– Если они еще на это согласятся, – с сомнением промолвил подполковник. – Я не думаю, что у этого Мансура достаточно влияния на остальных, чтобы они все согласились уехать.  

– Согласятся, – уверенно заявил я. – Я ему напомнил, что ребята из Союза ветеранов покушения на своего члена не простят. А ребята там злые, прошли Афган и Чечню, поэтому им мало им не покажется. Это был хороший аргумент.  

– Это сработает, если мы разрешим пойти на такое изменение трактовки состава преступления.  

– А ведь дело предлагает Виноградов, – заявил полковник. – Представьте, если это прорежет, чеченцы уберутся из города, на сколько преступлений станет меньше.  

– Надо подумать, – задумчиво произнес прокурор после долгой паузы.  

– Заманчивое предложение, – сказал начальник ГУВД. – Постарайтесь это провернуть так, чтобы и дело сделать и не нарушить закон. Начальник следственного отдела вместе со следователем посоветуйтесь с прокурором, обсудите все за и против и свои соображения доложите мне. Тогда я приму решение. Так, Виноградов, на чем же вы с ним остановились?  

– Я ему сказал, что поговорю со следователем, если такое изменение в принципе возможно, то сообщу ему. Тогда даю им месяц на то, чтобы покинуть город. Если это произойдет, забираю свое заявление.  

– Хорошо, Виноградов, мы все обсудим и вам сообщим наше решение. А сейчас можете быть свободным, – заявил начальник ГУВД.  

Выходя из кабинета, я услышал слова подполковника: «Еще не перевелись патриоты». Я не понял, сказано это было с чувством одобрения или с издевкой.  

И вот наступил день выписки. Я уже чувствовал себя вполне здоровым. Шов после операции полностью зажил, болей давно уже не чувствовал. Только еще слабость от долгого лежания в больнице немного давала о себе знать. На обходе доктор заявил, что сегодня меня уже выпишут. Я стал собираться. Особенно много собирать мне было нечего. Весь мой скарб помещался в прикроватной тумбочке. Свою одежду я получил в гардеробной у нянечки.  

К моему удивлению, в этот день Лики в больнице не оказалось. Старшая медсестра сказала, что она сегодня взяла отгул. Это было для меня странным. Мы так мечтали об этом дне, когда я смогу покинуть стены больницы, а тут ее не оказалось рядом, чтобы разделить со мной радость возвращения к здоровой жизни.  

Я вызвал такси и вышел на крыльцо. Пока ожидал прибытия машины, еще раз взглянул на здание больницы. Какое-то странное чувство овладело мной. С одной стороны, мне хотелось быстрее вырваться отсюда, а с другой стороны, что-то удерживало меня здесь, эта больница подарила мне близкое знакомство с Ликой. И было как-то обидно, что именно сейчас нет Лики рядом. Почему она именно в этот день взяла отгул?  

Уже по дороге домой я порылся в карманах и не обнаружил ключей от свой квартиры. Тогда я вспомнил, что давал ключи Лике, чтобы она привезла мне одежду, бритвенные и туалетные принадлежности. Ключей она мне тогда не вернула, и я подумал, что она их сдала в гардеробную вместе с моей одеждой. Но сейчас на месте их не оказалось. Ничего, – подумал я, – запасные ключи от своей квартиры я всегда оставляю у одинокой соседки снизу пенсионерки Марии Филипповны. На всякий случай, я позвонил Лике на мобильник. Но бесстрастный механический голос заявил, что абонент не доступен или находится вне зоны сети. Во дворе нашего дома стояла моя машина. За три недели моего отсутствия она порылась пылью, и на ее стеклах мальчишки рисовали смешные рожицы и писали не вполне цензурные слова.  

Расплатившись с таксистом, я зашел к Марии Филипповне за своими ключами. Старушка явно обрадовалась моему возвращению и поздравила с выздоровлением. Очевидно, происшествие со мной стало уже известно уже всему дому. Попрощавшись с ней, я поднялся на свой четвертый этаж, подошел к двери и вставил ключ в замочную скважину, но он туда не входил, что-то мешало ему изнутри. Это говорило о том, что именно такой же ключ был вставлен в замок с той стороны. Я потянул дверь на себя. Она оказалась не запертой. Открыв дверь, я вошел в прихожую.  

Там меня встречала Лика. Она была в нарядном платье и переднике. За ее спиной в комнате я увидел накрытый стол, бутылку шампанского и еще что-то.  

– Ну, здравствуй, Вадим. С возвращением, – смущаясь, сказала она. – Прости, я без спроса тут у тебя похозяйничала. Я все убрала, навела порядок, приготовила стол. А ты располагайся, отдыхай, а я сейчас уйду.  

Я подошел к ней, обнял, поцеловал и немного охрипшим от волнения голосом сказал:  

– Лика, я тебя никуда не отпущу и хочу, чтобы ты здесь хозяйкой осталась навсегда. Ты не против?  

Она ничего не ответила, но по ее счастливому лицу и внезапно навернувшимся слезинкам счастья в углах глаз я понял, что она совсем не против.  

– А ведь ты уже здесь давно со мной и я давно уже тебя люблю, – сказал я, взглянув на ее портрет, стоящий на столе, и подумал, что в жизни она еще красивее, чем на фотографии.  

г. Клин. 2017-2018 гг.