В три пополудни

Иннокентий писал много, или даже можно сказать – очень много, но безответно. Как выражалась Изольда Вениаминовна: "Мой сын пишет взахлеб, но эта... – она вставляла нецензурное слово с мягким знаком на конце, – не обращает на него никакого внимания! " Вот и в этот раз, клацнув "send", Иннокентий встал и направился на кухню смочить пересохшее горло. И тут раздался звук разбившегося стекла. Глянув на окно и убедившись, что оно целёхонько, стал медленно обводить взглядом комнату. Совершив полный круг и, убедившись, что все в порядке, сделал шаг и замер. Затем резко повернулся к компьютеру и уставился в центр экрана, где висел скромный конвертик, и вдруг понял, что странный звук – никогда ранее не слышанный им сигнал полученного сообщения. В голове, где до этого хаотически перемещались и сталкивались друг с другом противоречивые мысли, наступила тишина, в которой были едва слышны топот ног и маты рабочих, готовивших праздничный салют. Затем раздалось шипение и наконец: "Бабах! Да! Es! Виват! Ура! Получилось! " На бледном, неподвижном лице получателя письма в моменты наиболее удачных выстрелов вздрагивали ресницы. Фейерверк мозга длился несколько минут, и с последней петардой Иннокентий опустился на стул и кликнул мышкой. В сообщении было написано: " Кафе Парнас. Третий столик у окна. Три часа пополудни. "  

"Пополудни... " – отозвалось эхом в голове Иннокентия, который посмотрел на часы и кинулся одеваться.  

За несколько минут до назначенного времени, приглашенный открыл дверь кафе, и шагнул навстречу судьбе. За третьим столиком у окна спиной к нему сидела она. В шляпке, в белом воздушном платье и с прозрачными крылышками. Как он себе музу и представлял. Прижав к животу портфель, остановился и вообразил, как в его честь организуются банкеты, встречи с читателями, огромными тиражами выходят книги и на всех проезжающих автобусах его портрет и рядом огромными буквами "Великий писатель современности! "  

– Кхе-кхе, – глухо кашлянула дама, и посмотрела на великого писателя.  

И в этот же момент воображение Иннокентия громко шмякнулось задницей о грязный пол забегаловки.  

"Мужик?!" – эта мысль словно ударом тока пронзила вместилище мозга.  

– Музык! – поправил его сидящий за столом, открыл бутылку водки и жестом пригласил сесть напротив.  

– Но почему? – пролепетал пристроившийся на краешке стула Иннокентий.  

– Почему? – музык опрокинул в рот рюмку и занюхал ломтиком лимона. – Да потому, что твое творчество без бутылки не может постичь никто. А муза? Прости, но мы переживаем за ее тонкую, душевную, творческую натуру. Сопьётся же.  

Иннокентий надолго задумался, а затем, словно пугаясь своих же слов, спросил:  

– А ты останешься со мной?  

– Я? – вздохнул музык и, опрокинув еще одну рюмку, кивнул:  

– Да, как и с миллионами остальных!