Экспедитор

– Да чтоб тебя кошки жрали, собака ты сутулая!  

Боб бьёт планшет ладонью, за то что тот не отображает карту.  

– Работай, твою мать, работай!  

– Боб.  

– Собранный слепым китайским ребёнком...  

– Боб?  

– Стоящим по пояс в говне внутри слепленной из говна же и хижины...  

– Боб!  

– Кусок говна!  

– Боб, планшет тут не причём. Над этим районом уже две недели как не летает спутник.  

– Ага, сейчас, спутник. Так я и поверил. Просто этот чертов планшет!..  

Боб ещё несколько раз ударяет планшет ладонью. Причём бьет не в исцарапанный экран, а в контур, усиленный металлической рамкой. Так планшету ничего не будет.  

Боб прекрасно понимает невиновность планшета. Просто ему надо выпустить пар. Нам обоим сейчас предстоит работенка, и мы оба на неё по своему настраиваемся.  

– Так и че ты говоришь, спутник упал?  

– Да, Боб, я тебе уже пару раз рассказывал.  

Боб уже наизусть помнит эту историю. Про то, как очередной навигационный спутник, не получавший должного обслуживания уже двадцать лет, свалился с орбиты, обрубив четыре канала связи, по одному из которых передавались топографические данные. Боб упивается местной атмосферой разрухи и угасания.  

– И че, его прямо двадцать лет не чинили?  

– Да, Боб, двадцать лет. Как закинули на носителе на низкую орбиту, так он там и торчал.  

– И че, прям четыре канала связи екнулись? И прям тот, что с картами, тоже?  

– Ага, там же все одними пакетами отправлялось. Мы остались без карт, кто-то без биржевых котировок, кто-то без китайского порева.  

Боб каждый раз веселится так, будто впервые слушает то, о чем я рассказываю.  

Тем временем заднюю часть нашего пикапа уже под завязку загрузили одинаковыми деревянными ящиками. Последний из них венчает пирамиду в кузове, на планшет приходит накладная. Можно ехать.  

А вот куда ехать, мы с Бобом пока только пытаемся выяснить.   Вместо удобного адреса, обычно состоящего из двенадцати букв и тринадцати цифр, все в разном регистре и вперемешку, тут какое-то название и две цифры.  

– Высокое, 27. Может это типа один из небоскрёбов на севере?  

– У каждого из них есть свой номер. Высокое это какое-то старье времён Перепланировки. Ты пока выходи на магистраль, а я покопаюсь в старых картах.  

Если бы я умел молиться, я бы попросил у какого-нибудь из богов счастья и здоровья для предыдущего владельца этого планшета. Хотя, зная сколько ему лет...  

Короче, в памяти этого китайского куска пластика до сих пор хранятся старые карты всех районов города. Перепланировки сглаживали сетку районов и дорог в простыню, а затем снова резали на лоскуты и ленты, каждый раз на свой манер. Словно взбесившийся портной из старых эпох, которому каждый раз не нравилась его работа.  

На одной из старых карт я нашёл это проклятое Высокое и заставил поделие ускоглазых совместить две карты, и накидать примерный маршрут. Я был бы на пятьсот процентов уверен, что такого адреса уже не существует, если бы его не указал заказчик. Письмо с почти правильно оформленным заказом пришло сегодня утром. Правда не на эл. почту, а на каком-то тонком прямоугольном листе белого цвета. Но заказ есть заказ.  

Пока планшет трудился над совмещением, Боб уже выкатил пикап из гаража с вывеской "Станция доставки всего номер е2356". (Вы можете воспользоваться нашими услугами, зайдя по адресу е2356. city17. ) От станции вела достаточно хорошая и даже асфальтовая дорога. Вдоль неё, почти соблюдая порядок, стояли двух-трехтажные дома серого цвета, занятые такими же, как наша, мелкими конторами по доставке, вывозу, сборке или разборке чего-нибудь.  

Дорога вывела нас к магистрали,   опоясывающей город несколькими кольцами. Здесь было покрытие  последнего поколения, оно не крошилось и не проседало в течении тридцати лет. Чёрный глянцевый асфальт скрадывал шуршание покрышек и визг тормозов, он был идеально размечен индикацией на четыре полосы, его поверхность не грелась в периоды экваториальной жары и не покрывалась льдом во время экстремальной зимы. Вот только на этом чудеса инфраструктуры для города заканчивались. Магистраль лишь соединяла сто двадцать четыре района между собой, проходя через их центры или края. И от её широкой ленты отделялись кривые тонкие нитки, уходившие вглубь районов. Как грибница они ветвились и захватывали площадь, питая жилые массивы, и квадратные километры брошенных руин, промзоны и деловые центры, стоящие выше остального города на железобетонных  сваях. Выше них были только районы особняков, покоящиеся на сваях уже из титана.  

А внизу, в паутине районов, копошились двести миллионов жителей. Задыхаясь от дыма, химии и нечистот, работая за гроши и целыми месяцами не видя солнечного света, и никто из них уже не делал попыток вырваться из этой западни. Бежать все равно особо было некуда.  

Мы мчимся в стремительном потоке разного транспорта, от быстрых трёхколёсных доставщиков еды до массивных грузовиков с цистернами, кранами или фургонами на прицепе.  

– Не, ну какая дорога!? Я по ней если брюхом буду ползать – не испачкаюсь! Даже майка не порвется!  

Это с Бобом случается каждый раз, когда мы едем по магистрали. Он нахваливает.  

– Никаких тебе ям и горбов, полосы видно, все водители нормальные, и пропустят, и не подрежут. По такому чуду всем хочется ездить как надо!  

Такую патологическую вежливость у водителей вызывает магистральная система контроля. Стоит ей только засечь нарушение, она точечным лазером вторгается в систему управления твоим ржавым ведром и перехватывает его. А если ты сильно умный и лазеры отражаешь, то она просто сжигает тебе всю электронику направленным ЭМИ.  

Планшет с горем пополам сшил два рваных одеяла друг с другом, выдав примерный маршрут. Когда я показал его Бобу, тот снова ругался сутулой собакой, кошачьим говном и другими своими любимыми словами. Нам предстояло пройти восемь километров по местности, которую мой водитель метко и поэтично окрестил "Горой крупной блевотины".  

Через  семь километров мы свернули с магистрали на развязку, а оттуда на усыпанную мелкой пакостью колею. Грязно-белые пластиковые многогранники, извергаемые какой-то из высотных автономных фабрик. Нас осыпало парой больших горстей, и мы рванули дальше. Колея то сужалась, то расширялась. Ныряла ниже уровня домов и взбиралась на пригорки из шлака и грязи, так что мы иногда пролетали над крышами местных жилищ, снося антенны и спутанные нити кабелей.  

Пока мы шли очень хорошо, древняя карта почти не отличалась от реальности. Пару раз вместо озера шлака мы натыкались на гору прессованного десятилетиями мусора, а вместо скопления руин в небо улетала монолитная свая, которую венчал то ли деловой центр, то ли чье-то поместье.  

С первыми трудностями мы столкнулись, будучи всего в трёх километрах от пункта назначения. И этой трудностью, естественно, стали люди.  

На рогатке-развязке нас должен был пропустить фургон с невнятным логотипом на борту, но вместо этого он сделал "максимально тупое движение", как потом выразился Боб. Фургончик попытался проскочить вперед, зацепил пикап бортом и отлетел прямо в остатки каменной стены. При этом фольга, из которой он был сделан, смялась. Мы остановились, намереваясь помочь. А из верхнего люка фургона высунулась турель.  

– Ну нет же! Ну какая турель, братан, тебя же там как того котёнка спрессовало.  

– Видать, не до конца. Ты бы двигал уже дальше.  

– А чего он, правда пальнет?  

– Пальнет, Боб, на это ему мозгов хватит.  

– Так у нас же щиты!  

Боб уже двинул дальше, когда турель раскрутила все четыре ствола и харкнула в нас огненным сгустком. Когда тот влетел нам в левый борт, в кабине стало ощутимо теплее.  

– Левый щит отвалился. Следующий заряд, Бобик, нас хорошенько прожарит.  

Но Боб уже и сам все к тому моменту просек и уже давил на газ, вытирая рукавом рубашки внезапно вспотевший лоб.  

Я подключился к задней камере и как раз успел заметить второй огненный сгусток. Стрелок фургончика, делая поправку на дальность, взял слишком высоко. Термальный патрон пролетел над нами, и поджег колею в нескольких метрах впереди. Боб бросил пикап в сторону, и мы успешно объехали препятствие.  

Мы могли бы остаться и повоевать с этим дурачком – Боб давно хотел испытать на ком-нибудь поддельную китайскую рельсу, которой руководство недавно наградило нас за службу. Но Высокое, 27 ждало свои ящики. Сперва работа – потом развлечение.  

Пикап, постепенно охлаждаясь, мчался дальше, через возникшие на руинах трущобы. Здесь, если верить старой карте, был когда-то район девятиэтажной застройки. Длинные прямоугольные здания образовывали квадраты с парками, скверами, а то и озерами в середине. В наше время, естественно, прямоугольники стояли раскрошенными, а в центрах возвышались горы мусора или свалки брошенной техники.  

Но здесь все равно жили люди. Постоянно собирая и разбирая свои сделанные из подручного мусора жилища, они выстраивали целые ансамбли в новом, никак пока не названном стиле. Огромный шатер, сшитый из сотни старых, но все ещё ярких рекламных баннеров, ржавая башня с балконами, пирамида из автодомов. И везде горел свет, мелькали фигурки людей, слышался смех, крики, обрывки музыки. Один из тысяч трущобных районов города, полный жизни.  

Здесь легко можно было расстаться со всем, что у тебя есть, наш пикап провожали отнюдь не довольные взгляды и разного вида стволы. Но сегодня местным не сильно хотелось драться.  

Через два километра мы снова очутились в брошенных руинах. Деремня – так назывались раньше эти поселения, состоящие из домиков с двускатной крышей и небольшой огороженной территорией вокруг. Крыши почти всех домов провалились вниз, заборы были разрушены, а планшет вообще утверждал, что на этом месте должен быть пустырь.  

– Ну что мы, уже почти на месте?  

Боб, которому почти всегда до фонаря, что происходит вокруг, озирается больше обычного.  

– Да, Боб, пятьсот метров до пункта назначения.  

– А куда заезжать-то? Впереди не видно ни черта. Карта говорит тут ничего нет.  

– А ты жми пока что прямо, а там посмотрим.  

На двухстах километрах до цели мы выкатываемся на древнюю бетонную площадь, окруженную, опять же, остатками застройки. Дорога дальше начинает круто уходить наверх.  

– Нам туда.  

Пикап натужно ревет, но всё-таки преодолевает подъём. Из плотного смога, что день и ночь укрывает нижние районы, проступают контуры здания. Высокого и массивного, с четырьмя заострёнными башнями наверху. По мере приближения постройка обрастает цветом – темно-красным внизу, и белым – на центральной и боковых башнях.  

– Какой странный особняк. На башнях-то смотри, турели. И бойницы везде. Сожгут нас тут за секунду.  

– У нас для них груз, так что пока нас не тронут. Рули вон к тем воротам.  

Мы встаем у ржавых металлических ворот. Они тоже забавные – не сплошные толстые листы металла, а вертикальные решётки. Боб несмело давит на гудок.  

С минуту ничего не происходит, я перепроверяю адрес, Боб все опасливо косится на турели и окна, наклоняется вперед и задирает голову, чтобы ещё раз посмотреть на зловещую центральную башню.  

– Это скорее антенны, Бобик. Турели бы так не торчали в открытую, их снести легко.  

– Не хочу я это проверять.  

– О, смотри, кто-то живой.  

Из тумана к нам двигается фигура. Боб уже шарит рукой под сиденьем, проверяет, на месте ли рельса.  

Фигура подходит ближе. На ней чёрный балахон с капюшоном, лицо замотано тряпками так, что видно только глаза. Вполне человеческие.  

– Он чего так вырядился-то, а?  

– Да мне откуда знать, Боб, может это химзащита. Тут сверху столько дряни каждый день льется. Смотри, он ворота открывает.  

Пикап закатывается на площадку перед особняком, нам открывается вход – массивные ступени ведут к двустворчатым дверям на уровне второго этажа, и все это украшено каменными карнизом и перилами.  

Фигура в балахоне машет руками – показывает, куда ехать дальше. А дальше нам прямо внутрь, через пристроенный к особняку гараж. Там стоят ещё двое, они руками открывают ворота уже посерьезнее тех, что на въезде. Пикап заползает внутрь.  

Вполне обычный гараж. В нём пахнет пылью, старым бензином и отработанной смазкой, и чем-то незнакомым, достаточно чуждым этому месту. Вдоль стен косятся стеллажи с каким-то хламом. Освещает все одна тусклая лампочка на потолке.  

Десяток фигур в балахонах окружает машину, Боб все норовит вытащить рельсу, я беру планшет и сую его под нос человеку со своей стороны. Тот, едва не вплотную приблизив лицо, пару секунд читает накладную, потом кивает и крякает.  

– Открывай кузов, Боб.  

Кузов открывается, балахонщики выстраиваются в очередь, берут по ящику, и, сгибаясь под их весом, волокут к двери в другое помещение. Мне удаётся высмотреть отблески света в проёме. Я понимаю, что неизвестный запах идёт из-за этой двери.  

– Куда этим доходягам такое таскать? Едва не роняют же. Пойду помогу.  

Боб, видать, осмелел – выбрался из машины и попробовал помочь с выгрузкой. Но его старания не оценили – мягко и настойчиво отобрали ящик и оттеснили от двери. Сами, типа, справимся.  

– Ну, как хотите. Роняйте свои ящики сколько влезет.  

Балахоны действительно один ящик грохнули об пол, так что содержимое по гаражу разлетелось. Какие-то черные пластины с белыми торцами, часть из них ещё открылась. Эти сразу засуетились, стали ползать на коленях и собирать. Притащили другой ящик, в него все аккуратно сложили и за дверь унесли.  

Разгрузив пикап, все балахонщики кроме одного скрылись за дверью. Оставшийся подошёл сначала к двери Боба, исполнил пальцами какой-то жест – вроде как ромб нарисовал. Потом обошел машину, протянул мне какой-то мешок, снова сделал ромб, и отправился открывать ворота гаража.  

Пока Боб сдавал назад, я в мешок посмотрел. Там бутылка и какие-то кругляши белые. Угостили нас, значит.  

– Теперь чего?  

– Да ничего, Боб. Доставка была оплачена заранее, мы её только что выполнили. Двигаем обратно.  

– А пожрать бы вот? Че там в мешке такое?  

– В мешке как раз пожрать бы вот дали. Давай, Боб, вниз съедем.  

Скатились мы на бетонку внизу, из мешка достали бутылку и шарики эти белые. Боб два цилиндра из под сиденья вытащил, в них и налили.  

– Выпивку дали, странную какую-то. Сладкая, как сок, но этанол чувствуется. Как они её сделали так?  

– Да кто его знает, Боб, какую сейчас химию с водой мешают. А эти штуки типа как синтетическое тесто, только пластиком не воняет. Даже вкусно.  

Смололи мы, короче, угощение балахонщиков и трогать решили. Боб только движок завёл, как нас застрясло. Он мотор на всякий случай погасил, вот только тряска не прекратилась.  

– Это чего так трясётся, неужто пальба?  

– При пальбе её слышно. А тут гул какой-то. Причём сверху, Боб, гул идёт.  

– Эти из особняка что-то готовят?  

Боб опять за рельсой полез, но я его остановил. Велел ему движок завести и опять на подъём заехать.  

Особняк трясся и тот гул как раз издавал. Гул нарастал, стал чуть тоньше, перешёл как будто в рёв.  

– Че они там делают? Смотри, горит! Пожар!  

– Подожди, Боб, сдаётся мне, так задумано.  

Нижняя часть здания пылала ярким огнём. Настолько мощным, что он сжигал асфальт вокруг. Досталось даже въездным воротам – те мигом оплавились и стекли блестящей лужей. Стало светло, как днём на верхних уровнях.  

А потом постройка начала медленно подниматься вверх, толкаемая четырьмя бьющими в землю струями огня. Оторвалась от земли, увлекая за собой трубы, тросы, пристройки. Все это оторвалось, когда это скопление башен на два десятка метров ушло вверх.  

– Ты смотри, а? Куда эта собака сутулая полетела, а?!  

– Мне-то знать откуда, Боб? Видать, место получше себе нашли.  

– А вдруг не долетят?  

Я был уверен, что долетят. Постройка уходила в грязное небо все выше и выше, теряя не столь важные части конструкции. Последним отвалился и упал на землю гараж, разлетевшись на старые кирпичи и железки.  

– Так и улетели. А мы че дальше делаем?  

– Это последний заказ на сегодня, Боб. Можно и отдохнуть. Ты там вроде рельсу свою китайскую испытать хотел?  

– Хотел. Только ведь это нарваться надо.  

– Ну так поехали нарвемся.