Ментальная стена.

Смерть – моё ремесло.  

Как умеренная стабильность пустоты.  

Не движется, в воздухе повисла.  

Будто тучи сдуваемой листвы.  

Как сладкие сновидения, словно вата,  

Словно экзистенциальный экспресс.  

Словно грех, отданный аббату.  

Безмятежны, веселы,  

И задорны, но взгляду не милы.  

Не успел отойти от преждевременных родов, как идёшь в детский сад, растекаться мыслию по древу, впитывать жадно людей скорбящих, незнающих. Не далось свыкнуться с тем ритмом, уже приготавливаешься к школе. Забыв последние месяцы учёбы, поступаешь на низкобюджетное образовательное учреждение. Заработав кровавыми слезами, стекающими ручьями с впалых щёк, заслуженную корочку, идёшь батрачить на работу, и, наконец, не поспевая отдохнуть, едешь к последней станции прогнившего насквозь метро – могила. Заслуженный покой, недостижимый среди прошедших лет. Надейтесь на лучшее – на более скоротечное наступление вселенского покоя. После вас не будет ни единого человека, для вас не играет роль последующее событие мирового масштаба, ваше тело уже забота других людей, живых. Вас уже нет, привыкнуть можно лишь к сему.  

За окном полнеют лужи,  

За стеной идёт стража.  

Неторопливо, конечно.  

Тихо ползают змеи снаружи,  

Ещё ниже твердеет масса людей, их стужа,  

Чем-то в награду перебиваясь.  

За спасённые жизни – очеловеченное "Нихуя"  

Как-то первобытно стараясь,  

Ест свой корм электрическая свинья.  

Скромно ломти переставляя,  

Шляясь по зловонной куче,  

Чем-то нескладным довольствуясь,  

Похрюкивает, повизгивает.  

Найти цель пытаясь,  

А за неё уже всё решили.  

Суп сам себя не сделает,  

На утро её убили,  

Её радость, сильнейших питает.  

***  

Свинья пришла в себя, но оказалось поздно. Она уже переварена, и выброшена пищеводом наружу. Вот наша комичная жизнь, имеющая ОЧЕНЬ великое значение.  

***  

Ледяной скульптурой,  

Бьётся резво сердце,  

Омерзительной культурой,  

Восхваляются невежды,  

Негде нам погреться,  

Все места забиты,  

Влажными словами,  

Несбывшимися головами.  

Каждый где-то провинился,  

Не смотрел на друга,  

Завтра ведь не станет,  

Этим-ли гордиться?..  

И теплеющая скука,  

Валом мост продавит,  

Сокрушит защиту,  

Из живого блока,  

С толку все ведь сбиты,  

И не знают только,  

Как здесь устоять...  

Ну, будем милости среди врага искать.  

Слышу крики, прямиком из искажённого далёка,  

Ужас ненависти, стынет в кожно-потовой росе,  

Чую смерть, и близится к концу моя дорога,  

Рвёт восприятие, как нерабочие блоки людских штабелей.  

Неистовые боги, смеются над судьбой жестокой,  

Из осквернённого истока, в послевоенную чащобу,  

Истерзан вечными душевными трущобами, заканчивая путь,  

Бреду в оцепенении, чтоб гибель под конец мне не спугнуть.  

Из мрачнеющего далёка,  

Слышу ада стоны, зовущие в страшащие края,  

Слышу ужас, ужас спрашивает строго –  

Чем взаправду в жизни, был хоть раз полезен я?  

Гибельными струпьями, покрыто осознание,  

И коснувшись хотя бы раз,  

Забываешь улыбок мерцание,  

Забываешь, что был счастлив сейчас.  

Ментальное расстройство, глядит из потолка,  

Рассматривая остекленевшие глаза,  

Разбивает зрение, со звуком хлопка...  

Настигла не тюрьма и не сума,  

А занавес всей цели...  

Вот послеобеденная сумма,  

Расплатитесь до метели.  

***  

Ползли люди, словно мёртвые многоножки в газовых камерах, рвотно кашляли, блевали ненавистью к себе, обросшие коркой безразличия, сдавленно кричали, моля о помощи. Природа не плакала, лишь давилась своими соплями в виде моросящих грязных капель, которые целились людям в глаза, грозясь выжечь их, как кислотой. Люди отплёвывались, ворчали, испуская зловоние несбывшихся надежд, и шаркали туфлями дальше по улице, с трудом переставляя кривые ноги.  

Такова осень моего города.  

***  

И гуще кофе, сделалась та туча, что над головой,  

И пепел стынет навесу.  

Ручьями льётся над страной,  

Сгоревший флаг, который я несу.  

И персиковый, розовый заход,  

Всё мечется из-за поляны рысью,  

Покажется на лишь единственный, тщедушный год,  

И сразу скроется, и сразу скиснет.  

Сосульки над телами виснут,  

Фотограф на ногах стоит,  

Каждый ждёт, кто первый свистнет,  

Тому и помереть грозит.  

Кто первый выкажет себя,  

Свои возможности и дух,  

Тому уйти в глубины бытия,  

И не вернуться тем, кто будет вечно глух.  

Беда: цветёт одно растение из ста,  

А прочие безбожно все погибли,  

Жизнь не жестока, жизнь – мила,  

Для тех, чью память осветили.  

Собрав сей образ воедино,  

В глазах предстало будущее, то прекрасное далёко,  

Забвенна пропасть, аки прорубь мыслей,  

Кукушка, не ответишь-ли, осталось сколько?  

Ведь время всё, кажется, идёт быстрей.  

***  

Пустота витает всюду: На улице, в лицах прохожих, в лицах на зеркале, в лицах на небе, в лужах, внутри глаз животных, внутри окон первого этажа, среди деревьев, зданий, дорог, озёр, среди каждого живого поныне существа. Человек идёт, теряя любовь, временные рамки, близких, не останавливаясь ни на мгновение, лишь сбавляя темп яростной ходьбы, набираясь сил и идя более медленным шагом. Остановка – смерть душевная, окончательная, безвременная, душещипательная менее, чем на четверть высоты изгрызанного червями тела.  

***  

Камень в озере мигает,  

Походя на горящий лес.  

Медведь утренний в берлоге зевает,  

Не вживаясь наотрез.  

Где та прохудившаяся лодка,  

Везущая к царству Аида?  

Несите, плывите пока не сдохла,  

Душа простая, пока не смыта.  

Лучики Солнца ласкают землю,  

Охотясь глазами на караваны,  

Они всё приятнее, всё темнеют,  

Пока не исчезнут. Босые взгляды,  

Проводят истлевшие, мёрзлые твари,  

Завидуя, в те благие да́ли,  

На вечное служение меня обрекая,  

Спивали, душили, и умирали рабами.  

Тихое царство наступило сейчас,  

Навечно гранитный, забитый алмаз,  

Охраняя века́ми, не уставая,  

Подкидывать в свою лампу масла,  

Некогда помнить, что чуть не угасла.  

Пустые вёсла всё время гребут,  

Тихие воды сметая в сметану,  

И цвета безразлично умрут,  

Оставляя семянами тёмные ска́зы,  

Для предков, для терпких, для непокорных нас,  

Всегда желающих выйти на свет,  

И получить незаслуженный постоянным трудом тет-а-тет,  

На который мы примчались бы бомбой,  

Скинутой на Нагасаки,  

Отправились бы убийственным тромбом,  

По венам загнившей собаки.  

***  

Лирический убыток, выраженный словесными, пресными априори символами.  

***  

Чахлое здравие иллюзорное,  

Раскрылось во всей красе,  

И клеймо неочищенное, позорное,  

Распылилось по воздуху, и утренней росе.  

А знание дешёвое, непременно достоверное,  

Продалось навсегда, насовсем,  

А кому – неизвестно.  

Да без разницы, у меня бед где-то семь,  

Мне бы разобрать состав сего теста,  

А потом лишь уже замесить.  

А желание несбыточное, но насущное,  

Не даёт радостных умерших дней вспоминать.  

На кладбище приду иссохшее, погибшее,  

Дабы два лепестка на надгробие возложить.  

Нет у меня цельного любимого тобою цветка,  

Нет у меня ни совести, ни любви,  

Но неминуемость настолько сладка,  

Что не слышаться и вопли, и соловьи.  

Жить тяжело, но к счастью, недолго,  

Настолько приторной, неотёсанной,  

Должна быть твоя берлога,  

Чтобы желать сбежать через путь потайной,  

Скоростной.  

***  

Конец душещипательного движения иллюзорного.