Полет с мечтой

Полет с мечтой  

Будильник меня не разбудил, а скорее убедил в том, что пора вставать.  

За окном спальни ночь допивала остатки безмятежности жизни. По привычке рывком встал с кровати, и только ледяная вода из-под крана окончательно перевернула страницу календаря.  

До вылета еще два часа, а чемодан собран, одежда готова и телефон заряжен. Я не люблю кофе, и никаких утренних ритуалов а-ля зарядка, медитация или чтение мантр у меня нет. Хочется скорее переступить порог, чтобы закрепить мысль, что скоро, совсем скоро я буду в совершенно другом городе и ритме, буду смотреть на таких похожих, но других людей, другими фразами говорить то, что никого не удивит, но кем-то будет услышано впервые.  

Звонок таксиста застал меня в лифте, и оборвавшаяся связь стала поводом для начала беседы, когда я закинул чемодан в багажник. Убедившись в том, что водитель говорит только на испанском, я мысленно высмеял себя за попытку максимально точной имитации американского произношения. И откуда у меня это желание говорить в пять утра? Наверное, предвкушение полета, хотя я давно уже должен был привыкнуть.  

Экран навигатора объяснил быстрее, чем я, что ехать нужно в аэропорт, но не в тот, который внизу, а в тот, который совсем недалеко и в северном направлении. Эта новость слегка огорчила Хосе – поездки в аэропорт на юге города прибыльнее, да и клиентов на обратный путь больше. В такие моменты приятно не понимать язык друг друга, он может спокойно проклинать меня на своем языке, а я – удивляться наглости, обращенной в мой адрес на лучшем в мире языке для мата. А ведь я хотел оставить чаевые... хорошее оправдание самому себе.  

За окном мелькали тускнеющие в утренней дымке фонари. В памяти всплыли планы на день и то, что не успел сделать вчера. Странная все-таки штука наш мозг – ну, у тех, у кого он есть. Ему абсолютно все равно происходящее вокруг, он не чувствует боли, но умеет посылать ее туда, куда захочет, и именно он живет, в полном смысле этого слова, а мы лишь оболочка, предназначенная для его транспортировки.  

Звук щелкающего «поворотника» вернул меня к реальности и отвлек от экзистенциальных мыслей. Мы остановились. Вежливо попрощавшись с Хосе, я забрал чемодан и стал лицом к лицу с порталом в другую реальность... Огромные стеклянные двери терминала – за ними все иначе, не так, как тут.  

Прохладный поток кондиционерного воздуха намекнул, что мне пора внутрь. Устремившись прямо к офицерам, проверяющим документы, я окинул взглядом полупустой вестибюль. Утренние вылеты радикально отличаются от дневных или вечерних: нет суетливых путешественников с тоннами распечатанных посадочных талонов, страховок и имэйлов, подтверждающих их право быть среди избранных в воздухе; не шумят гиперактивные дети и не сходят с ума их мамы, как всегда, забывшие что-то важное выключить дома; в конце концов, не нужно ускорять шаг или обгонять завязывающего на ходу шнурки хипстера.  

Величие и простор… На мгновение ты чувствуешь себя королем в этом замке из стекла, и взоры камер наблюдения направлены только на тебя. В аэропорту нет попрошаек, никто не пристает к тебе с целью что-то продать – в этом месте «прайвэси» обретает смысл.  

Блаженство продолжается недолго, офицер просит документы и посадочный талон, ее пристальный взгляд прошивает тебя насквозь, и пауза, выдержанная в долю секунды, заставляет сомневаться – уверенность смыло как волной. Дальше все в режиме «зомби»: ремень, обувь, ноутбук отдельно, руки вверх, как в стоячем солярии. И вот я снова неспешным шагом совершаю променад в сторону гейта номер 23.  

С кресла, в которое я сел, открывался фантастический вид на взлетно-посадочную полосу. Совсем немного времени прошло, но что-то заставило меня оглянуться. Я увидел приближающийся силуэт... легкое летнее платье и развевающиеся на ходу локоны... Мы часто додумываем красоту, окруженные серостью момента, так устроен одинокий либо пьяный человек. Я был трезв.  

Мы сидели вдвоем на длинной лавочке из пластиковых кресел – в такой ситуации даже аккуратный взгляд опытного наблюдателя становится студийным прожектором. Я не мог отвести от нее глаз. Казалось, она чувствует, что я смотрю на нее, но наши взгляды так и не встретились.  

Объявили посадку, и я остался один – не люблю стоять в очередях, да и куда они без меня полетят...  

Телескопический трап, и вот приветливая стюардесса желает мне доброго утра. Колкие взгляды пассажиров бизнес-класса немым укором подгоняют вереницу «простолюдинов», загружающих ручную кладь в полки над сиденьями. Кто-то взял на борт чемодан размером с холодильник и пытается затолкать его поближе к выходу, чтобы быстрее выйти после посадки, обязательно найдется парочка людей, усевшихся у окна не на свое место, ну и куда же без тех, для кого схема abcdef становится сопроматом в определении своего места.  

Именно загрузка пассажиров занимает больше всего времени, а от разгона до взлета среднемагистрального лайнера проходит меньше сорока секунд... И почему я не доплатил двадцать долларов за выбор места... Двадцать четвертый ряд – это лишние пятнадцать минут на выходе...  

Суета закончилась, все на местах, щелчки ремней безопасности синхронной канонадой закрепляют уверенность в тех, кто боится летать. Я уже минут пять в наушниках рассматриваю предполетную подготовку правового крыла и не замечаю соседей по трехместному купе. Дирижер с красным флажком ленивыми движениями направляет наш дирижабль. Старшая бортпроводница монотонным голосом аккомпанирует двум исполнителям «ламбады» в проходе, и все это я замечаю краем глаза, не отвлекаясь от происходящего на полосе.  

Сквозь музыку в наушниках слышу: «Сэр, сэр! » – ну да, конечно, нужно выровнять спинку кресла и поднять столик. Одна знакомая стюардесса мне поведала, для чего кресло должно быть в вертикальном положении: как оказалось, для того, чтобы в случае эвакуации можно было свободнее покинуть свой ряд.  

И все эти процедуры, настолько знакомые, мне кажутся вторжением в личное пространство... эх, как хорошо в терминале... прайвэси.  

Неуклюжий по своей натуре и чуть шире кресла в плечах, я цепляю соседа рядом и рефлекторно извиняюсь... навстречу моей вежливости лучом солнца сверкает улыбка ангела. Это она...  

Каскад мыслей о невероятном совпадении и необратимости судьбы растапливает лед прагматизма в моем мозгу. Такая мелочь, а с какой легкостью она реинкарнирует романтика. Впереди почти три часа полета, в котором я наверняка с удовольствием буду беседовать и доставать из чертогов разума все самое интересное. Самоуверенность выравнивает мою осанку. Она такая хрупкая рядом со мной, и я подсознательно хочу ее защитить, даже не задумываясь о том, что в этой капсуле мне ничто не подвластно.  

Плавно катимся в сторону взлетной полосы. Сейчас будет самое интересное и захватывающее, нас ждет разгон многотонной птицы, мощь которой поражает воображение. Менее минуты демонстрации силы, стартовый рывок, оставляющий всех позади.  

Капитан дает команду экипажу приготовиться к взлету, умышленно игнорируя в своем обращении пассажиров. Сегодня мы летим под руководством человека, за плечами которого слишком много тонн перевезенного самозагружающегося груза – на английском это звучит self-loadingcargo, и перевести без тавтологии у меня не получается.  

Эту шутку я впервые услышал от знакомого, бывшего командира грузового самолета. Он часто рассказывал о преимуществах работы на грузовых судах. Ты можешь взлетать под максимально допустимым углом набора высоты, совершать маневры без учета нервной системы аэрофобов, в конце концов, ответственности за сотни людей за спиной нет. Таким пилотам безразлично демонстративное тщеславие, они давно на Олимпе и, как говорил мне Тим, мало чем отличаются от дальнобойщиков. После пятнадцати лет в воздухе ему предложили долгожданную должность командира корабля, но медицинская проверка установила проблемы с сердцем, затем операция и конец карьеры. Мне кажется, он так и не оправился от этого падения. Как Кроноса, его сбросили в Тартар, где он на всех смотрит свысока, но, поднимая глаза в небо, чувствует холодный взгляд бывших братьев по оружию.  

Двигатели набирают полные легкие воздуха, и с шумом кавалерийской атаки мы начинаем разгон. По привычке засекаю время: тридцать две секунды, и мы отрываемся от земли. Голосом андроида из старых фантастических фильмов шасси прячутся в фюзеляже. Самолет достаточно резко набирает высоту, ведь чем быстрее поднимется, тем комфортнее будет жизнь людей вокруг аэропорта. Я замечаю, как моя соседка крепко держится за кресло, ей страшно... я улыбнулся ей и сказал, что все будет хорошо. На мгновение мне показалось, что ей стало легче, но страх в отличие от радости скрыть очень сложно. До тех пор, пока самолет не принял горизонтальное положение, она не могла произнести ни единого слова. Я с пониманием отношусь к тем, кто боится летать, таких большинство.  

Осознав, что мечты о разговоре остались на земле, я разочарованно откинул сиденье. В иллюминаторе безмятежно отдыхали облака.  

«Вы пилот? » – неожиданно обратилась ко мне попутчица. «К сожалению, нет», – ответил я, и пауза начала растягиваться, как тетива старого лука.  

Где же все остроумие и готовность? Куда подевалась уверенность? Черт возьми, почему это происходит в такие моменты? Почувствовав опасность и тревогу, мой мозг выдал блестящий вопрос, который разрушил мой образ окончательно. «Куда летите? » – спросил я. Она растерялась, но в следующую секунду ее улыбка превратила мою глупость в неплохую шутку. Мы разговорились. Я выяснил, что ее зовут Сари, и она летит на отдых во Францию, стыковка в Филадельфии.  

Стандартный вопрос в разговоре с любым американцем: чем ты занимаешься? Тут так принято, и невежливо не рассказать. В Америке нет постыдных профессий, позором считается тунеядство. Все-таки, какие же мы разные, ведь у нас обеспеченное безделье – это признак аристократизма, а в США это говорит о том, что за бездельников платит работающий человек, и это мало кого устраивает.  

Я коротко рассказал о себе, не вдаваясь в детали: особенность американцев в том, что, в сущности, им безразлично, где ты работаешь, но они умеют с интересом слушать.  

Встречная вежливость – тот же вопрос Сари. Ее работа была связана с преподаванием. Мы перескакивали с темы на тему, но разговор не становился сумбурным, все как-то органично вписывалось в сложившуюся ситуацию. Два незнакомых человека коротают время. И все же это было что-то большее, чем просто разговор…  

На вид ей лет тридцать, черные длинные волосы, большие карие глаза, стройная, даже хрупкая фигура и абсолютно божественная улыбка. В каждом ее движении прослеживалась грациозность. Она показалась мне воплощением нежности. В те мгновения, когда я отвлекался от созерцания ее красоты и действительно слушал, я узнал, что Сари много путешествует, любит читать и готовить, что очень переживает за стареющую собаку, которую вновь пришлось оставить соседям. Она с такой легкостью открывала мне свой мир, что на ее вопросы я отвечал не менее откровенно. Мы стали настолько близки, насколько могут быть два едва знакомых человека, симпатизирующих друг другу. Мы не слышали плачущих детей и сообщений стюардессы, нас не отвлекал шум моторов и курсирующие между туалетами пассажиры, мы были одни на этом лайнере.  

Звонкий равномерный сигнал раздался в салоне. Табло «пристегните ремни» гирляндой загорелось над креслами. Пилот неразборчиво сообщил, что мы проходим зону турбулентности и порекомендовал всем вернуться на свои места. Самолет начало трясти. Я увидел, как Сари переживает, и развернул свою ладонь; ее нежная рука сжала мою. И мне искренне хотелось, чтобы турбулентность не заканчивалась до самой посадки.  

Мы держались за руки – именно такие моменты напоминают тебе, что за бравадой прагматизма и тщеславия прячется ранимое существо, которое хочет любить и быть любимым и защищенным.  

Чтобы отвлечь ее, я начал увлекательную историю о том, как устроен самолет, что тряска ему не страшна, что все системы дублируются, и главное, за штурвалом человек, который с легкостью приземлит самолет даже при отказе обоих двигателей. Разумеется, моя попытка только усилила ее страх. В критические моменты, когда мы не контролируем свой разум, когда нам страшно, подсознательно мы улавливаем только то, что усугубляет страх. Так было и с Сари. Она начала выглядывать в иллюминатор с целью убедиться, что мотор еще под крылом. И мой мозг опять решил, что самое время для юмора. «Еще ни один самолет не остался в воздухе», – произнес я. (Думаю, мне нужно устроиться в кол-центр для самоубийц, все-таки умею разрядить обстановку). Но она меня не слышала, настолько была напряжена.  

Спустя минут пятнадцать мы снова замерли в воздухе. Все засуетились по салону, щелканье столиками возобновило привычную атмосферу. Сари посмотрела на меня с благодарностью. Я осознал, что сейчас она отпустит мою руку, и мне стало грустно. Я разжал ладонь, и ее маленькая рука выскользнула. «Простите, – прошептала она, – я очень боюсь летать». Это признание вызвало во мне самые нежные, давно забытые чувства. Улыбнувшись друг другу, мы продолжили разговор. Он уже не был столь энергичным, казалось, мы перешли черту, как будто началось второе свидание на следующий день после первого поцелуя. Тактильный контакт становится фундаментом, хоть это вовсе не означает, что будет построен уютный домик для двоих.  

Полет продолжался в штатном режиме, стюардессы разносили напитки и снэки, а наш разговор уже ничем не отличался от беседы в очереди в банке, мы не пытались друг друга удивить, но нам по-прежнему было интересно. Именно так думал я, что истории о моих путешествиях вперемешку с нелепыми событиями в аэропортах и гостиницах, безусловно, увлекают мою спутницу. «Она умеет слушать» – эта мысль балансировала мой энтузиазм в те мгновения, когда мне казалось, что я рассказываю что-то важное и новое для Сари. Но что дальше?  

До посадки оставалось минут сорок, в динамиках по салону нам сообщали о кредитных картах и «бесплатных милях», и я почему-то вспомнил, что давно не видел журналов из «воздушного магазина», которые раньше были во всех самолетах. Неужели я пролетел столько лет, что не обратил внимания, как все изменилось? Кажется, жизнь стала настолько быстрее, все исчисляется в часах и минутах, и в этом статическом замере пролетают годы. Я не заметил почти три часа жизни... неужели благодаря ей?  

Наше плаванье по облакам закончилось, и начался шторм посадки. Самолет снижался, стремительно пробивая облака. Решительно и с улыбкой я сказал Сари, что это был один из лучших полетов в моей жизни. Но нельзя говорить в прошедшем времени о том, что еще продолжается, особенно на высоте 9000 метров рядом с едва знакомым человеком, который боится летать.  

В иллюминаторе стали видны рассыпанные, как семечки, крыши частных домов в окрестностях Филадельфии. На широких магистралях уже можно было разглядеть машины, плотно прижатые друг к другу в дорожном заторе. Я снова почувствовал, как она взяла меня за руку, и в этот миг наши взгляды снова встретились – она уже не боялась, она мне верила.  

Шасси распрямились под крыльями, закрылки медленно стали выдвигаться. Касание, шум встречного потока при торможении, и муравейник до сих пор бездействовавших людей ожил – всем резко захотелось выйти, все начали спешить. Трап еще не был состыкован с самолетом, а в проходе уже стояла очередь из тех, для кого несколько минут способны изменить жизнь. Я и Сари сидели неподвижно, она не отпускала мою руку... Я хотел пропустить абсолютно всех вперед, даже стюардесс, я готов был сидеть так, даже когда начали бы убирать салон, но презрительные взгляды уставших соседей сзади заставили нас уйти.  

Я достал ее сумку и поплелся за ней по коридору, цепляя кресла и спотыкаясь, Сари оглядывалась и хохотала. «Тебе помочь? » – спросила она, созерцая перформанс слона на высотном тросе. «Помоги мне продлить этот полет, этот день рядом с тобой, эту жизнь, которую мы провели вместе»… Наверное, так надо было сказать, но я не смог найти нужных слов.  

Мы вышли в терминале F, а следующий вылет Сари был в другом конце аэропорта. Мы шли вместе, как будто нам и дальше по пути, но это было не так. Она остановилась... Мы застыли, как две скульптуры в музее, глядя друг на друга, не произнося ни слова. Остановилось время, исчезли люди, и в терминале снова появилось «прайвэси».  

И вот – грандиозный финал в исполнении мастера. «Напиши мне, когда долетишь», – вырвалось у меня. Мы попрощались, и я пошел, ускоряя шаг. Отойдя на несколько метров, услышал, как Сари рассмеялась: «Так ты оставишь мне свой номер? » Как это глупо… Хотелось, чтобы меня, как сваю, забили в бетонный пол терминала.  

Почему я не взял ее номер? Хотя, может, лучше ждать сообщения, чем ответа? Следующие несколько дней я ждал, искренне веря, что она напишет...  

Очередное такси, только в другом городе, за окном темно, и желтые огни сливаются в пламенную трубку по дороге в аэропорт. Все те же процедуры в терминале, и я тенью в пластиковом кресле возле гейта. Витражные окна опять открывают панораму на танец самолетов и буксировщиков.  

Перечитываю очередной имэйл и вижу новое сообщение. Фотография с подписью: «С любовью из Парижа».  

Не наяву  

Мне кажется, я наконец понял, как останавливается время. Не переставая смотреть на смс, думал о том, насколько все в этом мире неоднозначно, насколько условности и стереотипы размыты современностью. Глянец на экране телефона показал мне картинку, которую увидела Сари. Среднего роста, но достаточно крепкого телосложения парень, со стрижкой что-то между Джэйсоном Стэтхэмом и Джудом Ло, плавный переход от плеч к голове очень четко и ясно говорит о спортивном прошлом. Добавим к этому серо-зеленые глаза и какой-то угрюмый взгляд. И вот такому человеку она решила написать? Неужели косноязычность вкупе со сбивчивостью речи могли привлечь такую милую и хрупкую девушку?  

Признаться, долгое время основным своим достоинством я считал чувство юмора, но этот конкретный случай слегка понизил мой рейтинг в собственных глазах. Меня то бросало в жар, то передергивало от воспоминаний нашего диалога. Сколько нелепостей я произнес! Почему никогда не получается создать образ загадочного и немногословного мужчины, обаянием которого является редкая улыбка? Может, потому, что это не кино, и некоторые люди способны видеть тебя насквозь, даже едва зная? Миллионы вопросов и сомнений... Но это все было скорее удивлением, а не самоанализом.  

Таких девушек, как Сари, чаще представляешь себе рядом со смазливыми парнями, с которыми они смотрятся гораздо органичнее. И в тот же миг мой мозг полароидом напечатал фотографию ангела, обнимающего средней упругости тигра в моем обличии. Картинка, конечно, милая, но Парис смотрится с Еленой лучше, чем Менелай. Может, Парисы в ее жизни уже были...  

Озадаченный всеми этими мыслями, я совсем позабыл ответить на сообщение, но Сари и тут меня опередила, спросив, как у меня дела. Живя в Америке уже долгое время, я понимал, что это простая вежливость и уж никак не искренний интерес. Я написал, что все хорошо, она спросила, где я, я ответил, что жду вылета в Майами, и спросил, где она. И так в легкой переписке мы провели несколько часов.  

Сари длинными текстами описывала красоты столицы Франции и свои первые впечатления, я раздавал ей советы, куда пойти, руководимый стереотипом недалекости американцев. Она не переставала удивлять меня. Такая легкая и элегантная. Я впервые за долгое время вчитывался в каждое слово в сообщении, я чувствовал все ее переживания, несмотря на расстояние и время. Как оказалось, она знала о Париже намного больше, чем я, и наверняка улыбалась, когда я рекомендовал променад по Елисейским полям или фото возле Триумфальной арки. Я недооценил ее, сфокусировавшись на красоте и доброжелательности этого милого человека.  

Объявили посадку на мой рейс, но я писал ей до тех пор, пока шасси моего самолета не оторвалось от земли. Я бы продолжал и дальше, но стюардесса уже попросила пассажиров выключить телефоны.  

Часто, находясь в небе, я радуюсь отсутствию связи и вайфая. Можно почитать книгу или послушать музыку, не отвлекаясь на звонки и имэйлы. Такие себе пару часов для самого себя. На современных авиалиниях это уже редкость, но в этот раз, в тот самый раз, когда эта связь мне нужна, в самолете ее не было.  

Пара часов рейса показалась мне трансатлантическим перелетом. Я так и не успел с ней попрощаться и надеялся, что она поймет причину моего исчезновения. Понимая разницу во времени с Европой, я уже не надеялся на ее ответ по прилете. Но едва мы коснулись земли, я стремительно начал печатать объяснение моего отсутствия.  

Как и следовало ожидать, ответ пришел только на следующий день. И снова мы провели несколько часов, обсуждая все интересное, что происходило в ее жизни сейчас. В промежутках между описаниями созерцаемых красот Сари спрашивала, как у меня дела и что я планирую делать, но мне искренне хотелось говорить только о ней. Я уже не помню, когда я столько времени переписывался с кем-то, но этот особенный случай пробудил во мне того общительного парнишку, каким я был в юности. Количество моих вопросов было поразительным даже для меня. Я умудрялся втиснуть вопрос, комплимент и свою историю в одно сообщение. Гончаров когда-то писал, что влюбленные очень болтливы, такая простая и очевидная истина...  

Так прошла целая неделя. Моя память начала мне помогать в минуты общения, когда возникает вот эта неловкая пауза, когда уже все происходящее известно, вплоть до графика приема пищи. Чтобы не казаться однообразным, я каждый день начинал с вопроса, касающегося ее реальной жизни, а не временного путешествия. Вспомнив о ее болеющей собаке еще прошлым вечером, я с нетерпением ждал утра, чтобы справиться о ее (в смысле, собаки) здоровье.  

Мы до сих пор ни разу не говорили по телефону, все переписки да фото разных местностей. Мне это играло на пользу, так как акцент не слышен в тексте. С другой стороны, я понимал, что даже в сообщениях легко распознать во мне иностранца. Языковой барьер – препятствие для любви. Кто бы что ни говорил, но на своем родном языке ты думаешь и говоришь иначе, как-то красочнее и разнообразнее. В первые дни, недели и месяцы это не играет роли, ведь поначалу мы видим в человеке только лучшее. Сари неоднократно делала мне комплименты, говоря о моем практически незаметном акценте и на удивление грамотном письме. Но если бы она знала, чего мне это стоит! Стараясь быть лучше самого себя, я раз за разом перепроверял слова в переводчике. Мне казалось, за тот месяц, который ее не будет, я стану Драйзером, и по прилете она не почувствует разницы. Такой наивности я не ожидал от самого себя. Как все-таки забавно выглядят влюбленные постарше. Как-то неестественно и пафосно, все вроде как в книгах, но ведь жизнь – это не книга, жизнь – это ежедневная газета.  

Как будто чувствуя мое самоедство и переживания, Сари прислала мне фото откуда-то из Италии, где она в пестром сарафане, босоножках и в огромной летней шляпе на голове стоит на смотровой площадке, с которой открывается вид на Альпы. Ярко-красный закат лишь дополнял эту картину. Мир вновь перестал для меня существовать...  

Придя в сознание спустя несколько секунд, я поймал себя на мысли, что нужно написать ей, сделать комплимент, ну хоть как-то отреагировать. Тщетно. Я не мог решить, что именно сказать. Мне хотелось передать чувства, охватившие меня, когда я созерцал эту красоту. Но у мозга были другие планы. Ограничился восторженным «вау! ». Ну вот почему не написать, что это фото хотел бы сделать я, или быть рядом в тот момент, в конце концов, что-то из цикла «ты невероятная» – но нет! Иногда мой мозг, как любимый старый автомобиль: он еще многое может, но набрать скорость в нужный момент ему не под силу…  

Характер отношений в самом своем начале – это то, что со временем помогает людям дольше оставаться вместе. Я начал обращать внимание, насколько растянутыми и медлительными были первые дни и недели. Никто из нас не спешил, даже самую обычную тему мы обсуждали часами, я терпеливо ждал ее ответов и не задавался вопросами в стиле «а что она там делает и почему так долго не отвечает? ». Порой, когда Сари не выходила на связь полдня, я успевал заскучать, но уж никак не становился подозрительным. Велико же отличие подходов спустя год вместе, например...  

Романтичная натура побеждала в первом туре, я мысленно планировал совместный отдых с друзьями в горах, Новый год у камина и прочие завтраки в постель. Одним из огромных плюсов отношений с американкой для эмигранта является отсутствие у нее, как говорится, бэкграунда. Никто не сможет заочно навесить на нее ярлыков или поведать отталкивающую историю. У всех у нас есть прошлое, и когда мы встречаем абсолютно незнакомого человека, из другой культуры и, как в моем случае, страны, то, в конце концов, понимаем, что неважно, как крепко мы держимся за это прошлое – его уже нет.  

Несколько дней тишины. Я не заметил, как прошло три дня. Погрузившись в работу, я не писал Сари. Когда тебе за тридцать, ты уже не можешь в омут с головой надолго, тебе нужно решать вопросы, задачи и прочие хлопоты. Не то чтобы ты руководил процессами и сам определял завтра. Вовсе нет. Снежный ком из необходимостей уже крепче твоей спины, и волей-неволей ты поддаешься тому, что «надо», а не тому, что «хочешь». Но вечером третьего дня амур постучал в черепную коробку.  

Меня даже на мгновение дрожь пробрала. Как это я забыл о человеке, который стал символом целого этапа в моей жизни? Как я мог забыть о той, которая изменила все? Ведь она напомнила мне лучшее во мне.  

Драмкружок имени Самоедова-Философского набирал обороты. Крайностей становилось все больше, и, как следствие, начало зарождаться чувство собственности. Упустив из виду факт непродолжительности нашего общения, я с юморком и сатирической ухмылкой написал что-то вроде «куда пропала? ». Ответ пришел практически мгновенно. Сари радовалась моему вниманию, рассказывала, где была и что не хотела тревожить, описывала события и людей, которых повстречала, и в искренности этой энергии я не сомневался. Она умудрилась сгладить угол моего нелепого маневра, как будто чувствуя хаос в моей голове. Я даже извинился, что не писал сам, сославшись на реальную причину. И она с пониманием разогнала наше общение на прежнюю скорость. Так легко и непринужденно, по-настоящему.  

Мы снова провели несколько дней в постоянном общении, и вдруг Сари сообщила мне о том, что через несколько дней прилетает.  

Меня это повергло в шок, неужели все это время она была не рядом? Да что, в конце концов, происходит?  

Я пообещал встретить ее и с нетерпением ждал ее прилета.  

Было около пяти вечера четверга, я припарковал машину на стоянке в аэропорту и с букетом тюльпанов направился в сторону терминала.  

Теплый закат, легкий, дымчатый перламутр облаков, размытые лица прохожих – в этот момент я как будто окунулся в параллельную реальность.  

Остановившись напротив тонированной двери, из которой выходят прилетевшие, я мысленно прожил все, что было с Сари, еще раз. Я верил, что будет еще лучше, но боялся потерять то, что было.  

Дверь скользнула по рельсе, и я увидел ее. Карамельный загар и вьющиеся волосы, нежная кожа и ласковый взгляд. Мы неспешно шли друг другу навстречу. Остановившись в считанных сантиметрах, как будто застыли, чтобы запомнить этот момент. Мне кажется, я слышал, как бьется ее сердце...  

Дождись меня, если сможешь  

Не знаю, почему, но дорога из аэропорта остается в моей памяти по сей день. Закинув ее вещи в багажник, я, как настоящий джентльмен, открыл Сари дверь и, проследив за положением ее ног на коврике, аккуратно ее закрыл. Еще в терминале я обратил внимание, что у нее всего два небольших чемодана, хотя опыт подсказывал, что девушка в поездку на месяц берет с собой вещей из расчета на переезд небольшой восточной семьи. Там всякие платья и туфли, требующие незамедлительного выгула, отдельный чемодан косметики и сопутствующих фенов с плойками, теплых вещей на случай июльского ледникового периода, ну и масса прочего, что мужчине неизвестно и непонятно. Это всегда удивляло и даже забавляло меня: ну вот как человек, с весом меньше суммарного веса ее вещей, умудряется все это влачить за собой, да еще и на каблуках? Сколько из всего собранного будет реально использоваться? И как при этом наборе свидетеля апокалипсиса можно умудриться что-то забыть? Все же красота требует жертв...  

Ярко зажглась приборная панель, и мой автомобиль, издав минорный звук, сообщил о полной готовности. В промежутке между заигравшим радио и стартом движения мы очутились в вакууме, впервые по-настоящему наедине. Мне стало как-то легко – даже не знаю, почему, но этот момент закрепил уверенность как минимум на следующие минут тридцать.  

Оказалось, что Сари живет недалеко от аэропорта, а значит, далеко от меня. В дороге мы практически не говорили, скорее, присматривались друг к другу. Ей, уставшей после перелета, скорее всего, было не до бесед. Я же хотел убедиться в своих воспоминаниях и подтвердить непривычную частоту пульса последних нескольких недель.  

Не знаю, как Сари, а я был в восторге. Она показалась мне еще прекраснее. Кокетливо поглядывая на меня, она заставляла правый бицепс быть в перманентном напряжении. В игре взглядов я безнадежно проигрывал. Ее застенчивость заставляла меня улыбаться. Я постоянно поворачивался, чтобы посмотреть на Сари, и подобные движения в моем исполнении в очередной раз демонстрировали мою встроенную неуклюжесть.  

«Как ты долетела? »– спросил я и в ожидании развернутого ответа расслабился, думая, что выиграл время. Но реакция была лаконичной. Лишь спустя несколько секунд до меня дошло, что она боится летать, и для нее беседы о недавно пережитом страхе – стресс. Расслабляться не время, намекнула мне резко выпрямившаяся извилина. И все же я продолжал настойчиво расспрашивать спутницу, но наконец обратил внимание, что Сари совсем не задавала вопросов мне. И тут на помощь вылетел сарказм: «У меня тоже все хорошо, спасибо, что спросила», – заявил я после очередного ответа.  

Вы когда-нибудь растягивали резинку для денег так, чтобы она лопнула у вас на пальцах? Для понимания глубины моего провала представьте себе растянутый жгут за мгновение до того, как он порвется. Именно так я себя чувствовал, когда образовалась пауза между моим нелепым изречением и реакцией Сари. Силясь улыбаться, я всячески давал понять, что это юмор такой, разрядка созданной мною же обстановки, попытка раскрыть талант весельчака. Но тут Основатель нашей планеты сжалился надо мной и послал агрессивного водителя, который явно куда-то спешил и которому я, скорее всего, мешал. Южнофлоридский Айртон Сенна поравнялся с нашей машиной и начал активно жестикулировать, настаивая на открытии окна моей пассажирки.  

Грубость на дороге тут не новость, подобные происшествия случаются ежедневно, но я же был не один! Если опущу окно, мы вступим в словесную перепалку, как следствие, мне придется оставить Сари на пару мгновений и позволить «воину дорог» высказать негодование. Это неминуемо повлечет за собой мою рекомендацию выяснить суть проблемы тет-а-тет, затем изменение положения тела обидчика из вертикальной в горизонтальную плоскость и променад в стиле победителя обратно к моему фаэтону. Не то чтобы я Рэмбо или Дэдпул, но соперник был ростом не выше сидячей собаки, а его вес не предусматривал никаких серьезных нагрузок, кроме истерического крика. Этот набор качеств сокращал вероятность моего фиаско в разы. Конечно, он мог быть вооружен или хранить под сиденьем плащ человека-чепухи, но в такие минуты об этом не думаешь.  

Впервые в жизни демон с ангелом в моей голове вступили в дискуссию: а что подумает Сари? Оценит ли она героизм или разочаруется в подобного рода действиях? Испугается или бросится в объятья, когда я вернусь со щитом в руках? Дилемма!  

«Сурдопереводчик» продолжал ехать рядом с нами. Тот факт, что он двигался со стороны Сари, усложнял споры внутричерепных моралистов. Все происходило в считанные секунды, и темная сторона во мне побеждала, но неожиданно Сари обратилась ко мне. «Пускай он едет, не обращай внимания, пожалуйста». Она показалась мне встревоженной, а я ведь больше всего на свете хотел, чтобы ей со мной было спокойно. В следующий миг, опустив окно и развернув ладонь, я извинился перед агрессором. Он что-то прокричал, продемонстрировал центральный обрубок кисти и умчался к следующему перекрестку с красным светом.  

Через десять секунд мы снова стояли рядом. Мне было и смешно, и обидно. Судьба давала второй шанс наказать негодяя, а я с красными от ярости глазами ничего не делаю. И в этот момент Вездесущий стал на мою сторону. Участник нашего конфликта вновь начал жестами настаивать на открытии пассажирского окна, и мой внутренний мир обрел гармонию. Я поступил правильно в первый раз, но теперь это уже акт агрессии, а значит, я вынужден защитить нас.  

Кажется, Сари прочла на моем лице неизбежность дальнейших действий и ничего не сказала. Опустив окно и приготовив слово «паркуйся», я неожиданно услышал:. «Ты меня тоже прости, чувак, плохой день. И вы, девушка, простите. Хорошего вам вечера». Удивлению моему не было предела. «А что, так можно было? » – подумал я, вспоминая подобные ситуации с совершенно другим исходом. Сари взяла меня за руку и, прижавшись к моей щеке, прошептала: «Ты даже лучше, чем я думала».  

Эпизод на дороге нас сблизил, во всяком случае, так это выглядело. Мы виделись практически каждый день, рестораны, кино, прогулки, долгие разговоры и, разумеется, переписки. За все это время я ни разу не был у Сари в гостях. Она регулярно оставалась у меня, но никогда не ночевала. Оправданием всегда была работа, так как утром пробираться через пробки было сложно. Не то чтобы я задумывался или переживал по этому поводу, мне было комфортно, и отсутствие промежутков в общении не вызывало подозрений. Мне все равно казалось, что мы засыпаем и просыпаемся вместе. Жизнь стала размеренной и спокойной.  

Ни я, ни Сари не были социально активными. Мне не нравились шумные вечеринки, да и приводить ее в русскоязычную компанию было бессмысленно. Чаще всего иностранец вызывал интерес только до того момента, пока все не напивались. Коллектив искренне вел беседы на английском и засыпал подопытного вопросами. Процесс занимал не больше часа, затем появлялся волонтер-переводчик, который в пьяном угаре старался перевести шквал корпоративного юмора, но и его хватало ненадолго. Как следствие, гость оставался наедине с собой в театре лицедейства и смеха на незнакомом языке. Разумеется, спустя несколько часов все или некоторые вспоминали об иностранце и по второму круг проводили опрос, забыв под воздействием алкоголя о том, что уже спрашивали...  

Близилось лето, и я решил, что было бы неплохо где-то спрятаться от жары, ну хоть на пару дней. Распланировал поездку в Калифорнию и скрупулезно изучил все обязательные для посещения места в условиях жесткого графика, забронировал все необходимое. Но Сари восприняла эту новость как-то холодно и безразлично. Я удивился, ведь даты были подобраны под ее график, и все путешествие выглядело заманчиво. Даже для меня, путешественника со стажем. Огорченный апатией Сари, я начал скручивать салфетку на столе в кафе, в котором торжественно презентовал поездку. Подсознательно ждал, что она начнет оправдываться или объяснять, почему моя идея ей не нравится и что в ее жизни делает это событие невозможным. Но мне не хотелось ее тревожить или устраивать разбор полетов, поэтому я отпустил ситуацию. Принесли счет. Оставив очередной автограф знаменитости, я отвез ее домой.  

Утром следующего дня раздался звонок (как бы архаично это не звучало, но звонок именно раздался). Было около восьми утра, и в пустой квартире, в которой из шума были только мои мысли в голове, церковным колоколом зазвенел телефон.  

«Привет», – послышалось в трубке. Сари редко звонила первой, и это стало настоящим событием. «Прости за вчерашнее, я была в плохом настроении». Еще несколько фраз с объяснением вчерашнего поведения вперемешку с вопросами о состоянии моих дел. Беседа продолжалась около пяти минут, и неожиданно Сари пригласила меня на ужин. Я отшутился, уточнив, не планирует ли она мне делать предложение и что для начала ей следовало бы поговорить с моим отцом. Насладившись ее смехом, я спросил, в каком ресторане встретимся. Пауза затянулась, и Сари сказала, что будет готовить для меня, что ужин будет у нее дома и еще что-то из цикла «я думаю, время настало». Разумеется, я согласился. Очевидный прорыв, подумал я. Это определенно следующий этап, и она открывается мне.  

День моего первого официального визита наступил. Была пятница, и по традиции я носился по городу по особо важным делам. Мы даже не списывались, оба были заняты, а главное, все детали встречи были заранее определены. Около шести вечера я стоял у цветочной лавки, подбирая правильный букет. Мне всегда нравилось, как в Америке заворачивают букеты в обычную коричневатую бумагу. В этой элегантной простоте ты концентрируешься на цветах, а не на салате в целлофановой упаковке. Далее последовал винный магазин, где я с важным видом оценивал урожай и год выбранного напитка, касса, с комплиментом за правильный выбор, и мой внутренний смех, ведь я слабо отличаю красное от белого, куда там до французских провинций.  

Наряжаться я, разумеется, не стал, посчитав джинсы и футболку подходящим дресс-кодом. Сари, в свою очередь, отнеслась к событию чуточку серьезнее, и когда она открыла дверь, в моей голове зазвучала песня Криса де Бурга. Облегающее красное платье подчеркивало ее хрупкую фигуру, выступающий кант красной подошвы туфелек и слегка напряженные из-за высоты каблуков ножки, распущенные волосы и красная помада на губах. Наверняка это был какой-то Jungle red либо «лед и пламень», но для мужчины цветов ровно как на радуге. Lady in red…Она была прекрасна!  

Я вручил букет и вино, и Сари тут же убежала на кухню, оставив мне время осмотреться. К моему удивлению, дом Сари напоминал картинку из журнала. Пастельные тона, винтажная мебель, пейзажи и натюрморты вместо столь популярных абстракций с сублимациями от невероятно талантливых и вечно подающих надежды художников. В доме было кристально чисто, такого рода порядок – это образ жизни. Это был дом, в котором жили долго, дом, который любили.  

Пока Сари накрывала на стол, я пошел мыть руки. На стене в коридоре – целый каскад семейных фотографий. Бабушки, дедушки, дети и прочие дальние родственники. Чаще всего на фото был маленький мальчик лет пяти – либо рядом с Сари, либо один. Сын? Племянник?  

Застыв в размышлениях, я почувствовал на себе взгляд. Оглянувшись, увидел мальчишку, на вид лет семи, черноволосого, с зелеными глазами. «Меня зовут Джон», – обратился ко мне он. Я протянул ему руку, и он крепко ее сжал. «Мне очень нравятся самолеты, и я хорошо учусь в школе», – малыш явно говорил заученными фразами, приготовленными, судя по всему, «на попозже».  

Наш диалог продлился недолго. Сари окликнула меня из кухни, сообщая о полной готовности. Как двое из ларца, мы появились перед хозяйкой дома. Она опешила. Джон прыгнул на стул, а Сари встревоженно пыталась оценить мою реакцию. Я улыбнулся ей и сказал, что когда он вырастет, отбоя от девчонок не будет. Мне показалось, ей стало легче. Пока мы стояли рядом, Сари начала объяснять, почему не рассказала о ребенке раньше, что не знала, как я к этому отнесусь, и так далее. Слушая ее, подумал: кто же тебе встречался раньше? Почему ребенок – это проблема? Ведь чужих детей не бывает.  

Когда мы приступили к трапезе, к слову сказать, Сари готовила прекрасно, образовалась неловкая тишина. Сари молчала по понятным причинам, а мы с Джоном уплетали за обе щеки домашние деликатесы. На мгновение я поднял глаза и увидел, с каким счастьем в глазах она за нами наблюдала. Эта картинка сожгла всю мою предыдущую жизнь. Теперь все стало до и после этого момента.  

Малыш просидел с нами недолго и отправился сражаться с монстрами в какой-то игре. Сари начала рассказ о своей жизни практически сразу, и я узнал, что с мужем она не живет уже год, что они были вместе с выпускного класса школы, что он хороший отец и на ребенке их развод не сказывается. Я не стал докучать вопросами, а просто сказал, что очень рад, что она познакомила меня с сыном. Моя реакция явно удивила Сари. Кажется, я окончательно растопил ее сердце. Она встала из-за стола, села ко мне на колени и, склонив голову на мое плечо, нежно обняла меня.  

Теперь мы гуляли втроем. Парки, мультики, барбекю на берегу океана, игры в мяч, много улыбок и смеха. Мы были счастливы. Время снова застыло. Я каждый день стремился к ним, дарил малышу подарки, иногда забирал из школы. У нас с ним даже появились свои секреты от мамы. Стабильность – именно ее я не знал в жизни, и тут все изменилось. Впервые за долгое время я хотел возвращаться домой.  

В один из вечеров я ехал к Сари и возле ее дома увидел незнакомый автомобиль. На часах было около семи вечера, но о гостях мне не сообщали. Я постучал в дверь. Мне открыл мужчина примерно моего возраста, средней комплекции. До его первых слов подбежала Сари и представила нас друг другу. Он явно знал о моем существовании, его же существование меня не интересовало. «Я уже ухожу», – сообщил он мне и, пожав руку, тихо спросил: «Как тебе мой дом? » В голове моей вспышками появлялись картинки нашей дуэли. Я мысленно уничтожал его.  

В этот вечер Сари всячески пыталась отвлечь меня и даже объяснить, что он просто привез Джона, а потом они обсуждали вопросы по школе. Я не слышал ее. Стараясь не выдавать эмоции, я пристально смотрел в ее глаза. Нужно было уйти, нельзя показать слабость, это проигранное сражение, а не война. Финальная битва еще впереди! Сославшись на ранний вылет из другого аэропорта, я уехал к себе домой.  

У жизни всегда есть свой план, и в этот раз моя командировка растянулась практически на месяц. Мы ежедневно переписывались и созванивались с ней. Эпизод со встречей был исчерпан. Мы планировали и обсуждали будущее. Я всерьез занялся поиском подходящего жилья и ждал своего возвращения, чтобы обрадовать ее. Дата приезда хранилась в тайне для того, чтобы сюрприз был полноценным, а главное, я мечтал увидеть ее сияющие от счастья глаза. Но есть две вещи, которые одновременно лечат и убивают, – время и расстояние.  

День моего прилета наступил. Впервые в жизни вся романтика путешествия для меня была мукой. Я долго ехал в аэропорт, медленно проходил регистрацию, даже в воздухе мне казалось, что мы стоим. Весь полет я пересматривал фотографии дома, который выбрал для нас, вся кропотливая работа с учетом локации, размера жилья, качества инфраструктуры была выполнена на высшем уровне. Я был уверен и нетерпелив. Ведь это же еще из аэропорта домой за машиной, в душ. Эх, как это сейчас не нужно. Но я справился и пережил. Я победил себя.  

По дороге к Сари я по традиции купил букет тюльпанов. Подарки малышу едва помещались в салоне автомобиля. Последний поворот, и я увидел ее дом. Но на парковке снова была та машина. Это не смутило меня, а даже наоборот – финал близок, главное сражение жизни увенчается триумфом, и на глазах у поверженного соперника я обниму свою королеву.  

Я постучал в дверь. Что-то стеклянное разбилось, и кто-то устремился к двери. Это был отчетливый стук каблуков. Дверь открыла Сари, в том же красном платье и с красной помадой на губах, а за ее спиной расплывчато показался накрытый стол с двумя бокалами вина. На темный мужской силуэт я даже не обратил внимания. Из всех возможных вопросов я задал только один: «Где Джонни? ». На глазах Сари выступили слезы, и она сказала, что он у бабушки. «Передай это ему», – спокойно произнес я. Без злости и упреков. Как будто понимал, почему все это произошло, как будто я это заслужил. Уходя, я выбросил букет в урну и, не оглядываясь, сел в машину. Ключ в зажигании, в колонках заиграла песня It must have been love, я улыбнулся этому совпадению и уехал.  

Мне долго не хотелось останавливаться, и я все ехал, пока огни города силуэтом из восьмибитной приставки не начали тускнеть в зеркале заднего вида. Свернул в сторону океана, выехал на набережную и, выйдя на пляж, наконец встретился с пустотой. Я не знал, что будет дальше, не помнил, что осталось позади, время не остановилось и не ускорилось – оно исчезло.