Бойня (часть 1)

Бойня  

часть 1  

Легче убивать мелкий скот. Чем больше глаза у божьей твари, тем тяжелее лишить жизни такое существо. В больших глазах можно отчетливо разглядеть палача, но ведь на бойне нет палачей. Есть только рабочие, которые выполняют свою работу.  

Убивать животное с большими глазами – тяжело, но только первое время, так говорят обычные рабочие, которые вкалывают на бойне. Они просто рабочие. Никто на бойне не называет их палачами.  

Убивать легко. Когда ты убиваешь каждый день.  

***  

Я не палач, но мне предстоит убивать. Если ты отказываешься убивать на бойне, то ты не выполняешь свои должностные обязанности, и, следовательно, ты плохой работник. От таких работников избавляются. Но как работать на бойне, если до этого ты не убивал? Правильно – стать убийцей.  

Мое знакомство с бойней началось в кабинете директора. Он проводил собеседование, и он же решал смогу ли я влиться в немолодой коллектив, который находится у него в подчинении. Аудиенция с директором проходила в полной тишине. Порой молчание лучше любой беседы. Мужчина пару минут пристально смотрел мне в глаза. Он надеялся, что я отведу взгляд, начну нервничать, не справлюсь с его «проверкой». Я справился и тем самым изменил свою жизнь. Принудил себя к продолжительным мучениям.  

Опытный убийца, который в данный момент занимал директорский пост и сидел напротив меня, разглядел во мне такого же убийцу. Нос руководителя, весь пронизанный крупной сетью выделяющихся капилляров, учуял исходивший от меня запах палача. «Завтра выйдешь в первую смену», – просипел начальник. Я не стал возражать. Я безмолвно принял его условия и стал убийцей, хотя никогда не убивал. Собеседование закончилось. С завтрашнего дня приступаю к работе.  

Иногда чтобы уничтожить человека достаточно лишь не отрываясь посмотреть пару минут ему в глаза и сказать: «Завтра выйдешь в первую смену».  

***  

Мой первый день на бойне. В этот день мы никого не убили. Наверное, благодаря этому я подумал, что смогу продержаться в этом месте. Когда ты убийца, то лучшего места, чем бойня тебе не найти. Даже если ты никого не убивал ты все равно убийца. Чтобы стать убийцей достаточно убить самого себя, при этом оставаясь в живых.  

Коллектив, в который мне предстояло влиться, состоял исключительно из мужчин. Работа осуществлялась в две смены по три человека на смене. Я вышел в первую смену, потому что коллектив проводил на заслуженную пенсию одного из работников именно первой смены. Штат был неукомплектован. Чтобы его укомплектовать на работу нужно было принять нового палача. Но на бойне нет палачей. Есть только обычные работяги.  

Моими напарниками по первой смене были два мужика предпенсионного возраста. Первого звали Густав. Его ноги были выгнуты дугой, потому что в молодости он увлекался игрой в футбол. Густав работал на бойне, сколько себя помнил. Хорошей памятью он не отличался. Вторым моим напарником по первой смене был Олаф. Он увлекался выпивкой. В отличие от Густава, Олаф отдавался своему увлечению полностью. На это указывало его вечно красное лицо, как у человека с повышенным давлением. Эти два мужика – мои напарники по первой смене. Они не были палачами. Но они убивали.  

Начало рабочего дня. Густав и Олаф пребывают в легком волнении. Они знают, что сегодня к ним добавиться третий. Ведь на смене должно быть по три человека. Втроем убивать сподручнее. Перед началом смены Олаф опрокидывает в себя пару стопок «холодненькой». Исключительно чтобы унять волнение перед встречей с новым коллегой – со мной. Это ложь. Олаф всегда пьет перед работой. Потому что он не убийца, а на бойне надо убивать.  

Густав, в отличие от Олафа перед работой не пьет. Чтобы убивать ему не нужен «допинг». Густав выпивает с Олафом после работы. Выпивает, чтобы попытаться забыть сегодняшние убийства. Они не убийцы, но каждый день им приходится убивать. Это мои напарники по первой смене. Сработаемся.  

Сегодня мой первый рабочий день. И сегодня никто не умрет.  

Когда ты стал единым целым со своей деятельностью, иными словами, закостенел, ты воспринимаешь ежедневную рутину спокойно. Со спокойствием приходит и умиротворение. На бойне не бывает умиротворения, но есть спокойствие. Если ты убийца, то умиротворение тебе ни к чему. Довольствуйся спокойствием.  

***  

До начала своего первого рабочего дня мне необходимо было явиться в кабинет директора. В кабинете – просто маленькая комнатка с тусклыми стенами без намека на уют, я обнаружил спящего директора. Воздух был спертый. Директор помятый.  

– Здравствуйте, извините… – растерянно произнес я, глядя на лысеющую директорскую макушку, покоящуюся на письменном столе. – Извините… я пришел работать, – уже чуть более уверенно, повысив голос, закончил я с приветствием. Со стороны лысеющей макушки последовал намек на пробуждение. Директорская голова неспешно приподнялась буквально на пару сантиметров от поверхности столешницы. И осталась висеть в воздухе. Его лысеющая макушка по-прежнему смотрела на меня. Никто из нас не двигался. Я даже задержал дыхание. Наконец руководитель установил связь с реальностью. Он поднял свою голову над столом и со стоном откинулся на спинку стула. Начал усиленно моргать. Потер деформированную, твердой столешницей, щеку, покрутил головой из стороны в сторону. Болезненно скривился и произнес: «Сука».  

– Пришел, хорошо. Дай оклемаюсь, потом пойдем на рабочее место, – неокрепшим голосом, еле слышно, закончил начальник.  

– Жду Вас за дверью, – скороговоркой выпалил я и вышел из кабинета.  

Директорский рот исторг еще какие-то слова, но к тому моменту я уже закрыл за собой дверь, чуть сильнее, чем требовалось от человека, который только пришел на новую работу. Наше приветствие состоялось. Одному нужно было укомплектовать штат, а другому – почувствовать себя убийцей.  

Знакомство с Густавом и Олафом вышло скомканным. Мужики пожали мне руку, чуть сильнее, чем нужно жать руку незнакомому человеку и устремили взор на руководителя, который конвоировал меня на рабочее место.  

– Новый сотрудник. Будет работать с вами в первую смену, – произнес ласково директор, указывая взглядом на меня. Директор никогда не переходил на командный тон. Весь коллектив бойни был одной большой семьей. Они все убийцы и понимают один одного без командного тона.  

Когда ты убиваешь изо дня в день на протяжении многих лет, тобой уже не нужно командовать.  

– Пусть работает. Обучим его. Убивать несложно, – по-доброму усмехаясь, резюмировал Густав.  

– Ага, быстро освоится, – вторил ему Олаф.  

– Коллектив у нас хороший и работа не пыльная. Только работай! – пробасил директор, окончательно отошедшим ото сна голосом. – Ну, мужики, покажите молодому, что к чему, – распорядился мужчина в помятом руководительском пиджаке, обращаясь к Густаву и Олафу, и покинул рабочее место своих подчиненных.  

Если ты всю жизнь убиваешь, то на бойне ты освоишься быстро.  

До обеда Густав сопроводил меня в кладовую, где мне выдали спец одежду и кое-какой инструмент. Показал мне, где я могу переодеться и оставить личные вещи. После того как были завершены все обязательные манипуляции, мои коллеги приступили к обеду. На бойне обед не привязан ко времени. Когда некого убивать – ты ешь. Когда приходит время кого-то убивать – тебе не до обеда.  

За всю смену мужики не обмолвились ни словом о процессе лишения жизни скота. Когда я попытался склонить их к разговору о выполнении наших служебных обязанностей – они промолчали. И продолжили молчать об этом до конца смены. Они охотно говорили о чем угодно: травили смешные байки из своей молодости, беззлобно «перемывали косточки» один одному, но о смерти не говорили. Убийцы не говорят о смерти, а я хотел знать все. Ведь я никогда не убивал.  

***  

Второй рабочий день. На бойню стали поступать животные. Крупный рогатый скот: быки и коровы. Я стал свидетелем парочки смертей. Но своей руки к ним не приложил. Мне нужно было просто смотреть. Впитывать, вникать в процесс – обучаться.  

Постепенно Олаф и Густав вводили меня в курс дела. Когда один убивал, другой комментировал все его действия для меня. Затем они менялись. Бойня работала медленнее обычного. Она замедлилась для меня. Так проходила моя стажировка.  

Перед забоем животное принято мыть. Первое время я только этим и занимался. Приезжал грузовик. Оттуда выводили скотину и сопровождали в душевую зону. Там уже стоял я. Вооружившись шлангом и в водонепроницаемом костюме – дожидался смертника. Обычно каждый из рабочих на смене выполняет какую-то одну операцию. Это сделано для того чтобы процесс не останавливался и конвейер «смерти» работал постоянно. «Пока есть кого убивать – нужно убивать, а не яйца чесать», – часто повторяли мужики, а директор удовлетворенно кивал головой на это.  

Мне показывали весь производственный процесс. Обучали убивать. После того как все смертники приняли душ, я снимал водонепроницаемый костюм, сворачивал шланг и мы с мужиками следовали дальше по «производственной цепочке смерти».  

После душа животное оглушали. Как правило, оглушение это и есть убийство. Принято считать, что оглушение выводит животное из сознательного состояния, ограждая его от страданий и агоний. Это ложь. Оглушение на бойне происходило при помощи пневматического пистолета. В мозг животного выстреливали металлическим болтом, который взрывает мозг и органы с чудовищной силой. В этот момент приговоренный испытывает непередаваемые муки. Благо, длится это мгновение. «Самый гуманный метод, парень», – обращаясь ко мне, говорил Густав. Олаф его поддерживал. Еще одна ложь. В таком методе оглушения не больше гуманности, чем сострадания в глазах голодного крокодила, перед тем как он наброситься на свою жертву. Данный метод оглушения применялся исключительно к крупному рогатому скоту. Свиней и птицу ждало оглушение электричеством.  

На бойне есть спокойствие, но гуманность там не встретить.  

«Гуманное оглушение» состоялось. Затем, уже мертвую тушу животного поднимают за задние ноги на подвесной путь. Вооружившись полым ножом, вскрывают артерии и вены в области шеи с целью обескровливания. И, наконец, финальный этап забоя: отделение от обескровленной туши частей. Для дальнейшей транспортировки этого, некогда животного, на послеубойный ветеринарный контроль.  

– Парень, на этом наша работа завершена, – пробубнил кто-то из мужиком… наверное Олаф.  

– Ага, – только и смог выдавить я из себя.  

– Ага, – повторил за мной Густав.  

Трое мужчин уставились себе под ноги. Два предпенсионного возраста и один совсем молодой. Каждый из них понимал, что работа не будет окончена никогда. Может закончиться рабочий день, но убивать ты не прекратишь. По инерции продолжая убивать уже у себя в голове.  

Конец первой части