Армейские судьбы Глава 4 Мельников

Глава 4 Мельников  

Жилищное строительство в семидесятые годы в клинском городке велось вяло. Один раз в два-три года строился новый дом. Очереди на получение жилья были огромными. В основном, жилой фонд в гарнизоне был старый. Большинство зданий были еще довоенной постройки. Некоторые дома, частично были разрушенные еще во время войны, и восстановлены. Несмотря на то, что с войны прошло уже немало лет, их стены носили следы еще былых разрушений. Благоустройством городка никто не занимался, потому что не было настоящего хозяина. В гарнизоне размещалось несколько частей: авиационный учебный истребительный полк, авиационный транспортный полк, авиационно-техническая база первого разряда, батальон связи, летающая лаборатория и строительный батальон.  

Если истребительный полк, база и связь входили в подчинение Севастлейскому Центру, то транспортный полк и летающая лаборатория подчинялись непосредственно штабу Авиции ПВО.  

По традиции, начальником гарнизона назначался командир истребительного полка. Если указания начальника гарнизона, касающиеся порядка в городке, база и связь выполняли формально, без всякого усердия, то транспортный полк буквально игнорировал эти указания. Начальника гарнизона полковника Поташова это особенно не волновало, он занимался своим полком.  

К концу 1972 года в полку сменилось командование. Прежний командир полка полковник Поташев ушел на пенсию. Вместо него прислали полковника Мельникова, который прежде командовал истребительным полком в Кюрдамире.  

По своему характеру он резко отличался от своего предшественника. У него был крепкий, волевой характер и неистребимое желание летать. О нем говорили, что он готов летать в любую погоду, и на чем угодно, хоть на метле. Этим своим желанием вскоре заразил всех летчиков. Если при Поташеве летали очень осторожно, рисковать он не любил, то теперь при Мельникове летали даже тогда, когда летать было нельзя. К тому же, он был настоящим хозяином. Должность начальника гарнизона обязывала.  

До этого Поташев числился формально хозяином гарнизона, реально всеми делами аэродрома и городка занимался командир базы полковник Каминский. Старый хозяйственник, сменивший за свою службу уже не одного начальника гарнизона, он в руках имел все средства, чтобы вершить все хозяйственные дела в гарнизоне. Он привык к тому, что почти 16 лет он был полным хозяином всего того, что не могло подниматься в воздух. Полушутя-полусерьезно он раньше говорил Поташову, указывая на водонапорную башню: “Вот видишь, все то, что выше – это твое, а все, что ниже – это мое”. Поташев особенно не возражал, лишь бы база обеспечивала полеты всем необходимым. А Каминский чувствовал себя в гарнизоне, как рыба в воде. Уверенность ему придавало то, что у него было много покровителей в штабе Авиации ПВО, небезвозмездно оказывающие ему это покровительство. Они “паслись” у Каминского, получая спирт, бензин, продукты, летное обмундирование и прочее. Потошев особенно не возникал, каждый из них делал свое дело. Но с Мельниковым этот номер комндиру базы не прошел. Новый командир привык быть полным хозяином в своем гарнизоне, и никак не мог терпеть какие-то притезания на его власть. С первых же дней между двумя полковниками установились сложные взаимоотношения.  

Но Мельников не был бы Мельниковым, если бы не добился своего. Как-то в присутствии одного из заместителей Начальника Центра он вызвал к себе “на ковер” полковника Каминского и поставил его на свое место. Внутреннему возмущению обиженного полковника не было предела.  

Буквально в первый же месяц своего командования новый начальник гарнизона взялся за наведение порядка в городке. За последние годы жилой массив оброс гаражами, сараями, сарайчиками, пристройками и всем, что могла себе позволить фантазия жителей, когда действия их никем не контролировались. У гаражей и сараев высились целые свалки строительного мусора, заржавелые останки разбитых автомобилей, горы прошлогодних овощей, неиспользованных за зиму, тряпок, коробок и пр. Это положение нужно было исправлять. И новый начальник гарнизона рьяно взялся за это дело. День его начинался с раннего утра. Чаще всего, он пешком обходил городок, замечая все неполадки, и уже к началу рабочего дня ему было о чем говорить на утреннем совещании командиров частей гарнизона. За это жители городка в шутку говорили: «Мороз-воевода обходит владенья свои».  

Внимательно изучив обстановку, Мельников принял решение. На совещании командиров частей, а затем на построении всего полка, приказал снести все гаражи и сараи, которые находились в жилой зоне. Для гаражей и сараев он выделил участок земли на окраине городка вдоль дороги, ведущей к лесу. Гаражи предложил он строить в одну линию, строго определенного размера, а напротив них через дорогу сараи, тоже однотипные, чтобы все было по-военному, строго и однообразно.  

Какую бурю негодования это решение командира вызвало у жителей городка, особенно тех, кто не относился к истребительному полку. Если для офицеров и прапорщиков истребительного полка Мельников был прямым начальником, то им деваться было некуда. Но их собратья из соседних частей поначалу пытались просто игнорировать эти указания. И кроме того, в городке жило много пенсионеров, которые уже не имели никакого отношения к воинским частям, и приказ начальника гарнизона касался их постольку поскольку. Но вскоре все поняли, что рано или поз дно, сделать это придется, так как все равно их не оставят в покое. И началось массовое строительство…  

Теперь все свободное время, даже в ущерб своему отдыху перед полетами, офицеры и прапорщики проводили на строительстве гаражей и сараев. В городок то и дело въезжали машины, то с кирпичом, то с досками, то с бетонными плитами. Стройматериал в большинстве случаев был просто «левый». Покупали его по дешевке за «султыгу». Султыгой называли 30% водно-спиртовую смесь, применяемую для охлаждения колес истребителей. Это доступное «добро» было у офицеров и прапорщиков истребительного полка, транспортный полк располагал чистым спиртом, который ценился выше. То и другое таскали с аэродрома целыми канистрами. За пару бутылок «султыги» можно было приобрести полмашины кирпича. Как правило, официально выписывали 2-3 сотни «половняка», т. е. битого или отбракованного кирпича. Но во время погрузки в машину за бутылку дармовой выпивки наваливали еще пару сотен кондиционных кирпичей. Вторая бутылка шла при выезде из КПП. Таким же образом доставали цемент, доски и плиты. Когда же ряды гаражей и сараев на старых местах заметно поредел, за ними потянулись и наиболее устойчивые противники нововведений.  

Но были и упрямые, которые не хотели переезжать. Тогда Мельников предупредил, что прикажет солдатам снять крыши, а остальное сделают соседи. Надо отметить, что мародерство широко практиковалось. Если сосед не мог себе позволить залезть в запертый соседний гараж или сарай, то стоило его только открыть и оставить, как хозяин уже мог не досчитаться многого. Постепенно этот, по словам Мельникова, «гадючник» был снесен. Солдаты на машины погрузили все остатки, вывезли весь мусор, землю заровняли и весной следующего года на этом месте посадили березки. И тогда все жители удивились: насколько красивым и ухоженным оказался их городок.  

Прошло уже много лет с той поры. Шумят высокие березы на месте, где стояли развалюхи-сараи. Между ними стоят новые красивые дома. И уже заметно постаревшие те, кто когда-то проклинал Мельникова, вспоминают его с благодарностью. И все, как один, считают, что ни до него, ни после не было настоящего хозяина в гарнизоне, каким был Мельников.  

И, конечно, постоянная конфронтация между командиром базы и начальником гарнизона не могла не перерасти в конфликт. И случилось вот что. В один из осенних дней Мельников, как всегда, утром объезжал городок, проверяя, что сделано перед приездом командующего. Возле летной столовой на небольшой площади у памятника Ленину солдаты убирали опавшие листья.  

Командирский газик остановился, и из него вышел начальник гарнизона. В это же время подъехал газик командира базы. Из него вышел полковник Каминский. Мельников начал давать ему какие-то указания. Тот возражал, что-то доказывал. Мельников настаивал, и стоял на своем. Со словами: «Я вам приказываю», он стал садиться в машину. Каминский в сердцах ногой врезал ему по заднице. Мельников выскочил из машины, и два полковник схватились за грудки. Папахи полетели на землю. Растерявшиеся солдаты их подняли, и стояли в недоумении, не зная, что делать, чью сторону им принять. О случившемся командующий узнал в тот же день, и концу дня оба полковника уже стояли у него «на ковре». Этот инцидент стоил Мельникову отставки присвоения звания «Заслуженный летчик СССР», а Каминского отправили на пенсию, благо по возрасту он уже давно ее заслужил.  

Мельникова это особо не расстроило. Полк продолжать летать, и летать много, и, конечно больше всех летал сам командир. И в летном деле он быстро навел порядок. Теперь летчики стали летать намного больше, уровень их подготовки поднялся. Вскоре полк стал занимать первое место по налету в Центре. И когда 29 декабря 1974 года командир узнал, что в братском севастлейском полку налет полка на 30 минут больше, чем у них, то приказал срочно подготовить на облет несколько самолетов. Дело в том, что накануне нового учебного года, и во время подведения итогов за год плановые полеты не проводятся, а облет самолетов для поддержании боевой готовности полка никто не запрещает проводить. Так и сделали. Облетали 2 самолета, и, в результате, у клинского полка стал налет на 1, 5 часа больше. Первое место полку обеспечено было снова.  

Командир он был строгий, резкий, но справедливый. Вызовет офицера к себе в кабинет за какую-либо провинность, и как начнет “драть”, да так, что бедняге уже кажется, что меньше, чем тюрьмой и не пахнет. И когда офицер осознает свою вину, и мысленно уже покается, командир спрашивает: “Ну, так ты понял? ” Виновник кивает головой или говорит: “Так точно. ” “Тогда иди! ” – отпускает командир даже без всякого взыскания. Человек вылетает от него, как после бани, очищенный и счастливый с твердым желанием теперь быть только отличником боевой и политической подготовки. За все время новый командир очень редко кого наказывал, но “драл” многих.  

Подчиненные о нем говорили словами Лермонтова: “Полковник наш рожден был хватом, слуга царю, отец солдатам. ” Но в слове “хват” они усматривали другое значение. Большим хватом там была его жена. Сам же полковник иногда ходил в заштопанных брюках. Зато жена его щеголяла в самых дорогих нарядах, и считала долгом каждой модной портнихи в городке бесплатно шить ей наряды.  

С подчиненными офицерами отношения складывались у него ровно. Несмотря на его внешнюю строгость, его хотя и побаивались, но любили. У него не было ни любимчиков, ни недоброжелателей. Единственным исключением были его отношения с Кирсановым. Кирсанов был из той семерки молодых летчиков, которых отобрал в свое время Командующий Авиацией ПВО Савицкий.  

Обычно молодые летчики после окончания летного училища приходили в боевые полки, и только через год-два получали III класс, потом еще 2-3 года уходило, чтобы достичь II класса, и где-то уже к 30 годам получали I класс. Савицкий же поставил задачу: подготовить 7 летчиков, выпускников Армавирского летного училища до уровня I класса за один год. Эта задача была поставлена клинскому полку. Целый год полк «пахал» на них, но задачу выполнил. Молодые летчики уже участвовали в воздушном параде 1967 года в честь пятидесятилетия Советского государства. За этот парад они были награждены орденами Красной Звезды.  

Свою летную карьеру эта семерка делала быстро. Но какой-то рок преследовал их. К моменту, когда писались эти строки, в живых не осталось ни одного. Последним ушел из жизни Кирсанов. Его летная карьера в полку окончилась печально. Остальные погибли, и, как правило, трагически.  

Первым погиб красивый парень, шутник-весельчак, любимец женщин, Левченко. Особенно девушки и молодые женщины просто не сводили с него глаз. Эта катастрофа запомнилась мне на всю жизнь. Она было одной из первых, происшедших на моих глазах, и несмотря на то, что прошло уже много лет, эту трагедию я помню во всех подробностях.  

А произошло вот что. Летний солнечный день клонился к вечеру, шли полеты во вторую смену. На аэродроме Севастлейка базировалось два учебных истребительных авиационных полка: 615-й и 594-й с номерами войсковых частей 22692 и 32994 соответственно. Очевидно, по номерам войсковых частей 615-й считался первый, а 594-й – вторам. Первый полк летал на самолетах СУ-9. В третьей зоне (зоне вылета) старший лейтенант Левченко занял свое место в кабине, включил рацию, доложил о готовности, и стал ждать разрешения на запуск. Рядом на стремянке стоял техник самолета лейтенант Букатич готовый помочь летчику произвести запуск.  

Разрешения пока приходилось ждать. Стоял чудный летний день и, казалось, ничто не предвещало беды. Молодые парни весело болтали, смеялись, Левченко рассказывал технику очередной анекдот про попа. Его рассказ прервала команда руководителя полетов на запуск. Веселье отброшено, началась серьезная работа. Запуск прошел успешно. Техник убрал стремянку, и по команде летчика из-под колес убрал колодки. Весело махнув технику рукой, молодой летчик вырулил на полосу. По команде «Взлет разрешаю» самолет резко набрал обороты, включил форсаж и начал разбег.  

Сколько бы ты не служил в авиации, и какую бы должность не занимал, но, находясь на аэродроме, ты будешь обязательно провожать глазами каждый взлетающий и садящийся самолет. Иначе ты не авиатор. Так было и в этот раз. Я был на стоянке, шел ремонт радиолокационного прицела. По привычке, при звуке включившегося форсажа оторвал глаза от аппаратуры и посмотрел на полосу. На моих глазах самолет, набирая скорость, вдруг резко начал резко уклоняться влево. Истребитель несло все быстрее и быстрее, и он все круче и круче уходил в сторону. Вот он оторвался от земли и с резким креном влево врезался в землю, и развалился.  

Пожара не последовало. Все, кто находился в это время на аэродроме, на какое-то время оцепенели от увиденного, а затем, как по команде, бросились к месту падения самолета. Пред ними предстала жуткая картина. Самолет чудом не взорвался, но был полностью разрушен. Переднюю часть фюзеляжа до крыла вместе с кабиной оторвало и бросило вперед. Остальная часть: крыло с двигателем и хвостовым опереньем лежала немного в стороне. Левая треугольная часть крыла глубоко врезалась в землю по пилоны. Оторванные шасси валялись рядом. Дальше всего почему-то оказалось тело летчика. Он был внешне цел, даже нигде не было видно крови, и еще дышал, но был без сознания. Как ему удалось освободиться от привязных ремней, и как он покинул кабину, так и осталось загадкой. Его быстро погрузили в примчавшийся медицинский уазик и увезли в санчасть. Через пару часов он, не приходя в сознание, умер. Как рассказывал потом доктор, у него от удара полностью были повреждены все внутренние органы.  

Хоронили его всем гарнизоном. Родители стояли черные от горя. Женщины и девушки плакали навзрыд, вытирая слезы платками. На жен летчиков вообще было страшно смотреть. Очень тяжело переживала смерть своего товарища оставшаяся шестерка молодых летчиков.  

Что же произошло? А причиной этой трагедии послужила банальная беспечность рабочего на заводе. При установке гидроусилителя руля поворота в киле самолета с разъемов трубопроводов гидросистемы снимают заглушки. Это такая алюминиевая навинчивающаяся пробка, предохраняющая от попадания в гидросистему грязи и посторонних предметов. При установке гидроусилителя положено снимать эти заглушки с трубопроводов и самого гидроусилителя, а затем их сдавать на склад по окончанию работы. Но рабочий одну из заглушек в отсеке уронил, но доставать не стал. Лючок, в котором установлен гидроусилитель, он закрыл, оставшиеся заглушки без проверки сдал на склад. Теперь во время полетов забытая заглушка носилась в этом зарытом пространстве, дожидаясь своего часа.  

И этот час наступил. Когда летчик, выруливая на полосу, начал устанавливать нос самолета вдоль полосы, дал левую ногу вперед. Тяга гидроусилителя повернула руль поворота влево. Летчик поставил педали нейтрально, но тяга гидроусилителя назад вернуться не смогла, заглушка попала между нею и полом отсека, и наглухо заклинила ее. Руль поворота остался в положении поворота влево. На малой скорости влияние руля поворота незначительно, но чем выше скорость, тем сильнее самолет вело влево. Летчик пытался парировать это отклонение педалями, но руль поворота оставался в прежнем положении, поврнутым влево. Поэтому истребитель, едва оторвавшись от полосы, рухнул с левым креном на землю.  

Конечно, конкретную причину этой катастрофы установили намного позже, но для всего городка потеря такого молодого перспективного летчика была большой утратой. Они еще тогда не знали, что это была только «первая ласточка». Хотя эта оставшаяся шестерка впоследствии служила в различных частях, но за 9 лет с 1968 по 1977 год из них разбилось трое, и один умер от болезни. Остался в живых один Кирсанов. Он пережил их на 27 лет.