Dono
Новенький Боинг 787 после уверенной пробежки и отрыва от земли набирал высоту, его шасси прощались со взлётной полосой международного аэропорта Индианаполиса. Пассажиров наполняло то неповторимое чувство смены стихий: от раскаленной беспощадным июльским солнцем земли они уносились в манящие своей прохладой небеса. Как только салон принял привычное горизонтальное положение, а вышка аэропорта получила подтверждение о чётком следовании по курсу, в салоне раздался звук одновременно отщёлкивающихся двухсот восьмидесяти трёх застёжек ремней безопасности. Отточенным годами взглядом стюардессы быстро сканировали стройные ряды кресел обычного салона, коих за долгие перелёты бортпроводницы перевидали немало. В разномастной публике всех возрастов, профессий и религий, которая решила лететь в Даллас, выделялись лишь двое мужчин: у обоих в руках были специальные контейнеры, и каждый, как окажется позже, выполнял особую миссию. Для таких пассажиров авиакомпания резервировала специальные места. Хранителей небольшого никелированного контейнера и белого вместилища покрупнее с широкой красной полосой усадили в самом углу эконом класса возле иллюминатора поближе к отсеку стюардесс: и вниманием не обделены, и от глупых расспросов сидящих в соседних креслах защищены. Спецпассажир с небольшим контейнером цвета металлик был значительно моложе своего коллеги и не оставлял попыток боковым зрением рассмотреть попутчика. Возле него сидел мужчина, вид которого говорил о том, что его 60-тилетний юбилей уже не за горами. После нескольких минут безмолвия очередной изучающий взгляд молодого соседа заставил попутчика с доброй и широкой улыбкой повернуться к нему.
– Джеймс Эйбингер, сердце, – ровным тоном сказал владелец белого контейнера. Недоумевающий собеседник уставился на автора путаного представления: оно в тандеме с внутренним органом звучало то ли как жалоба, то ли как подсказка отгадывающему кроссворд. Молодой человек, пристёгнутый наручниками к никелированному боксу, был растерян, а Джеймс похоже наслаждался этим эффектом, уж очень быстро его улыбка скинула пальто доброты и облачилась в пиджак ехидства.
– Ооо, ну перестань, парень, мы одни в этом ряду и, похоже, коллеги по несчастью. Обоим нужно привезти груз целым, а значит скоро между нами завяжется предметная беседа. Я не сторонник лирических предисловий, перехожу сразу к делу. Моё имя Джеймс Эйбингер, внутри этого контейнера настоящее человеческое сердце. Я работаю в компании, которая занимается поиском доноров. Мы что-то вроде посредников: находим тех, кто не против расстаться со своими кишочками, или же тех, кому они уже точно не понадобятся. Потому, парень, сразу два главных незаданных тобою вопроса нашли свои ответы, могу ли я рассчитывать на дружеское рукопожатие и аналогичное представление? – весёлый Эбингер протянул руку для приветствия, а на лице соседа уже таяла маска непонимания.
– Да, конечно. Питер Уитни… GFMI, – радостно пожав руку соседу, ответил молодой человек. – Если следовать вашей формуле ответов, то звучит именно так, но без объяснений вижу всё-таки не обойтись, – всё увереннее изъяснялся Питер.
– За этим набором букв скрывается препарат, который вводят приговорённым к смертной казни. В данном контейнере – результат трёхлетней работы нашей компании «Indichemistry», нам удалось разработать препарат, который гарантировано делает процедуру безболезненной и, конечно, – он сделал неловкую паузу, – приносит нужный результат. В Техасе часто жаловались на качество таких инъекций, некоторые казни переносились из-за сомнений в препаратах и уровне подготовки персонала. Теперь спустя годы исследований я должен представить нашу разработку власти штата для разрешения на её использование, – закончил своё увлеченное повествование Питер.
– Да уж, думаю, скоро ваш коктейль смерти вгонят кому-то в вены, – ухмыляясь, ответил Джеймс.
– Это так забавно и даже в чем-то страшно, – задумчиво начал Питер, – у меня в руках смерть, а у вас жизнь, и как только мы ступим на трап с надписью «Airport Fort Worth», кто-то умрёт, а кто-то продолжит жить, подарит ещё одну жизнь, а может даже больше. Знаете, я не только химик, последние три года я изучаю психологию…
– О, Пит, перестань, – почувствовав, что разговор вот-вот утонет в болоте философии и ненавидимой перевозчиком чужих сердец психологии, Джеймс резко прервал Питера. Он ожидал от молодого парня услышать что-то интересное и живое, пусть даже скабрезную историю о похождениях попутчика, которая невероятно приободрила бы заскучавшего пассажира. А сейчас он чувствовал, будто выиграл годовую подписку на «Сторожевую башню»: не лучший приз законченному цинику с абсолютно приземлёнными и практичными взглядами на жизнь.
– Какая психология? Сейчас в самолёте около трёхсот людей, и каждый из них зарабатывает на жизнь по-разному, так же, как и проживает её. Пилот в данный момент видит три сотни пассажиров, которых нужно доставить в Даллас, а я вижу 600 лёгких, 600 почек, 300 желудков, печеней, сердец и так далее. А ты и вовсе должно быть размышляешь, кому из них судьба сулит встречу с вашим GFMI. Живи сегодня, делай, что должен и голосуй за республиканцев – вот моя философия, – под конец Джеймс снизил тон и расплылся в своей фирменной улыбке. Питер внимательно слушал соседа, но так и не решился что-то сказать.
– А ваша контора, как я погляжу, боится потерять уникальный коктейль, – решил заполнить неловкую паузу Эйбингер, указывая пальцем на наручники, которые временно сроднили Питера и его загадочный бокс.
– Наше руководство помешано на безопасности, ничего не поделаешь, – спокойно ответил химик.
– Дааааа, наши боссы тоже стали закипать в вопросах безопасности, уже закупили новые контейнеры, еще прочнее, надёжнее и даже со встроенным GPS-датчиком. «Мы должны знать, где находятся наши деньги», – попытался изобразить Эйбингер гнусавый голос одного из директоров, которому принадлежала эта идея. – Я на правах ветерана этих во всех смыслах кровавых рейсов пока передвигаюсь со старыми… мало ли, может старина Эйб забредёт в какой-нибудь бордель и оставит там все командировочные, – довольный собственной шуткой, Джеймс рассмеялся.
Далее диалог стал более непринужденным, обмен репликами давался легче, а улыбки на лицах становились шире. Мужчины продолжили обсуждать свою работу, особо в расспросах усердствовал Питер, ему почему-то был интересен механизм этого бизнеса.
– Мы получаем заказы на органы из клиник по всей Америке, и наша задача – найти донора. Они у нас, как ты уже понял, бывают двух видов: те, кто становится ими при жизни, либо те, кто дал разрешение на трансплантацию после своей смерти, – спокойно голосом наставника объяснял Джеймс, ему льстило внимание попутчика. – Несмотря на широту взглядов современных индивидуумов и крики на каждом углу о жизни человека как величайшей ценности, мы, словно волки, ищем добычу годами. Вот посмотри на этих людей позади нас, как ты думаешь, сколько из них готовы пожертвовать своими органами, чтобы спасти чью-то жизнь? В лучшем случае 3 человека. Остальные спрячутся за религией, этикой, наукой и ещё чем угодно, лишь бы не признать свой страх.
– А ты, Эйб, готов пожертвовать своими органами? – внезапно спросил Питер.
– Эээээх, старина Эйб изрядно нафаршировал их никотином и виски, чтоб быть в списке доноров, – мужчина снова показал свою стильную улыбку.
– Ну, а как же добровольцы? Разве их мало? – продолжил допрос Питер.
– Сейчас в очереди на пересадку порядка 130 тысяч американцев. Не так уж и много, скажешь ты, но не спеши, Пит, здесь много нюансов. Главный из них – качество органа. Да, жертвы несчастных случаев – стабильные поставщики органов, и количество их действительно велико, но зачастую это люди из группы высокого риска. Ты видел человека, который ведёт здоровый образ жизни в надежде стать образцовым донором? Отказывается пропустить стаканчик-другой да под ароматную сигарку, презирает фаст-фуд, потеет в зале и всё ради благородной миссии. Джек-пот – это внезапная смерть, гибель молодой девушки или парня, ну и стоят они дороже.
– То есть? – к лицу Питера снова прилипло недоумение.
– Мы же не благотворительный фонд, труд каждого агента оплачивается в зависимости от многих параметров, главный из которых, опять же... – на этих словах Джеймс прищурил один глаз и направил указательный палец на собеседника.
– Качество органа, – сказал Питер, правильно интерпретировав своё участие в словесной эстафете.
– Ладно, Пит, пойду малость скину балласт, – с лёгким кряхтением в голосе и крепко держа свой бокс, Джеймс поднялся с кресла и направился в сторону туалета. Он сделал несколько шагов, как вдруг в салоне самолёта раздался громкий гул, разом заложивший уши всех пассажиров. Затем по салону чётко в одном направлении стали лететь бумаги, гаджеты, наушники, с болью вырываясь из рук и ушей сидящих в креслах. В этот поток хайтека и одежды даже вклинился парик, несколько кепок чередовались с форменными пилотками. Шествовать этот карнавал начал буквально вмиг, и тут, словно подвыпивший турист, в пёструю колонну вклинился тот самый белый бокс с красной полосой. Старина Эйб не успел понять, что происходит: он упустил чьё-то сердце, произошла разгерметизация, когда до земли было примерно 10 тысяч метровых линеек. Левый двигатель взорвался, и один из осколков разбил иллюминатор, превратив его в мощный пылесос. Через секунды на головы пассажиров свалились кислородные маски, еще через три – всё прекратилось: беднягу, сидевшего прямо возле дыры, засосало в иллюминатор, к счастью, угодил туда спиной, он кричал и корчился от боли. Всё же лучше, чем оставить пассажирам возможность изучить подошву на предмет размера ноги, а верхнюю часть туловища – для осмотра криминалистов после вынужденной посадки.
Самолёт начал резкое снижение и сел в ближайшем аэропорту. После эвакуации всех пассажиров разместили в специальном помещении аэропорта города Биллингс в штате Монтана, который стал для пассажиров злополучного рейса экстренным убежищем. Очень расстроенный с опущенной головой и с отрешённым взглядом Джеймс сидел в углу суетливого зала, по которому от одного эвакуированного к другому носились медики. Прямо перед глазами мужчины появились коричневые туфли, взгляд начал подниматься вверх по ногам и закончил своё восхождение на лице Питера.
– Джеймс, ты в порядке? – спросил уже знакомый голос.
– Я упустил это чёртово сердце, – скрипя зубами, выдавил разозлённый Эйбингер, который еще 32 минуты и 10 тысяч метров назад был самим обаянием и эксклюзивным дистрибьютором юмора на Земле. Спустя минуты сокрушений о потере внушительных премиальных старина Эйб, не поднимая головы, будто читая что-то на полу, стал рассказывать Питеру о настоящей трагедии. В контейнере находилось сердце скончавшейся от аневризмы мозга девочки-подростка: незадолго до смерти она смогла убедить родителей внести её в список доноров. Её сердце ждала еще одна 17-ти летняя девочка по имени Джесс.
– Джесс – настоящее сокровище для семьи. Прилежная ученица и перспективная спортсменка, которой прочат олимпийское будущее… а я… У Джесси редкое генетическое заболевание и ей срочна нужна пересадка… – Джеймсу тяжело давались слова, но ведя внутреннюю борьбу ложных утешений, обвинений и невыполнимых обещаний, он продолжил свой монолог.
– Если б я не был таким кретином и взял новый более прочный контейнер с GPS-датчиком, возможно, был бы шанс найти сердце уцелевшим.
– Можно узнать у авиакомпании подробности инцидента и определить район поиска, большая вероятность, что он мог упасть на улицы какого-то города, – пытался утешить собеседника Питер.
– А если он упал где-то в поле или в реку, или черт еще знает куда? К тому же старые боксы вряд ли рассчитаны на падения с таких высот, нет, Пит, эту ошибку уже не исправить… Почему я не оставил контейнер тебе? Почему? – на глазах Джеймса впервые появились слёзы.
***
После этого инцидента компания оштрафовала Джеймса Эйбингера на круглую сумму, но учитывая «действие непреодолимой силы», как гласила формулировка в отчёте внутреннего расследования, старину Эйба не уволили, а отправили в трёхнедельный отпуск. День за днём он пытался пережить случившееся, бродил по улицам, подавал милостыню в попытке загладить вину, хотя прекрасно знал о бесполезности такого приёма и, конечно, пил. Что еще делать одинокому мужчине за 50, чья жизнь вдруг утратила привычный ход? Но самым страшным открытием для Джеймса стала невозможность вонзить в сердце мысленного дракона меч, выкованный из цинизма и радикального прагматизма. Нельзя, выпав из постоянной охоты за органами, в которой так отчётливо чувствовался запах жизни, просто взять и увернуться от валунов тяжёлых дум. Его нагнало отчетливое понимание, что он совсем не тот старина Эйб – весёлый и удачливый ковбой, легко добывающий хрустящие зеленые пачки, туго стянутые бело-жёлтыми лентами. Джеймс с удивлением понял, что боль причиняет не потеря денег, а невозможность спасти девочку. За годы работы он думал, что оброс мозолями достаточной толщины, чтобы наждак сентиментальной гуманности не добрался до его души, но увы.
«Ты такой же, как мы: копишь деньги на Лас-Вегас и через час, расчувствованный социальной рекламой, перечисляешь половину отложенного фонду борьбы с ДЦП. Такая изобретённая изощрённым умом человека, как я её называю, защитная вилка: помог детям, но и мечту не похоронил», – объяснял Джеймсу тонкости его текущего состояния сосед Вилли, который на восьмом десятке продолжал ещё преподавать психологию в местном колледже. Они теперь часто виделись и вели задушевные разговоры, сдобренные отменным виски.
На исходе второй недели вынужденного отпуска Джеймс Эйбингер решился на то, что раньше было его личным табу. Он припарковал свой автомобиль на парковке клиники «Saimon and Raw» и долго не решался выйти из машины. Туго ввинченное в высокое небо солнце постепенно отвоёвывало всё больше пространства салона, пока полностью не превратило его в духовку. Удушающая жара и непонятный внутренний импульс буквально вытолкнули Эйбингера из машины. Уже через несколько минут он стоял перед слайдовой дверью коричневого цвета, за которой находилась палата. Он аккуратно её открыл и вошёл во внутрь. На кровати лежала Джесс Боузер, кожа на её руках и лице, некогда тёмно-коричневого оттенка стала серой. Визитёр специально выбрал момент, когда родные оставят её одну: выдержать давление четырёх пар глаз Джеймс счёл невыносимой пыткой. Он осторожно отодвинул дверь-слайд, пытаясь быть бесшумным, зашёл в палату и всё также аккуратно закрыл за собой дверь. Он стоял и смотрел на бледное лицо 17-ти летней девушки, которая здесь уже почти год ждала новое сердце. В голове Джеймса снова начался болезненный бег мыслей, который впервые возник за 10 000 метров вверх отсюда. Он вспоминал Патрисию. Перед глазами оказалась всё та же уютная аллея в парке и маленькая девочка в джинсовом комбинезоне, которая бежит на встречу любимому папе. «Стой, стой…», – в шёпоте шевелились губы Джеймса. Как только девочка делает первый шаг, в его тело вонзаются тысячи кинжалов, и он понимает, что снова обречён увидеть это. Патрисия всё быстрее сокращает дистанцию с отцом, вот он присел, чтоб поймать её в свои объятия, где-то из-за деревьев доносится нарастающий звук мотора мотоцикла. Стоящий посреди палаты мужчина плотно закрыл глаза, за годы мучительных воспоминаний он выучил каждую их деталь и знает, какой образ последует сейчас, почему-то это рука с чёрной ручкой, выводящая слова в полицейском отчёте: «в результате полученных травм потерпевшая скончалась на месте». На щеках Джеймса заблестели два извилистых ручейка, с возрастом их рисунок становился всё причудливее, а русло всё глубже. Он открыл глаза и сделал шаг к кровати Джесс, девушка всё так же крепко спала, когда возле её руки вдруг появился маленький плюшевый мишка, который был старше своей новой владелицы ровно в два раза. Джеймс решил отдать Бэнни, некогда новогодний подарок маленькой Патрисии, который бережно хранился отцом десятки лет. «Я такой никчёмный и беспомощный», – мысленно препарировал себя Джеймс. – «Кусок плюша не заменит упущенное великовозрастным кретином сердце. Иди и принеси его, иди! » – в голове мужчины шла ожесточенная мысленная перестрелка.
***
Джеймс Эйбингер напоминал своей активностью супергероя, сошедшего с цветных страниц комиксов. Он постоянно был в движении, каждый день встречи и сотни звонков – складывалось впечатление будто его мобильный телефон, как двухсторонний скотч, скрепил голову и руку. Джеймс буквально постоянно пребывал в этом положении, он лихорадочно искал нечто большее, чем сердце, он искал угасшую жизнь, чтобы продолжить другую. Порой казалось, вот он шанс на спасение, но после долгих исследований орган признавался неподходящим для Джесс, и так три раза подряд. Небывалый приток энергии, расходуемый на поиск всё больше, уступал холодным тискам апатии, Джеймс снова вернулся в свой любимый бар, где старый знакомый бармен Альберт заменял ему психоаналитика.
– Знаешь, Эйб, моя тётушка всегда любила говорить: «Решил взобраться на гору – ползи, вгрызайся, срывайся, и снова вгрызайся». Да хотя бы взять меня. После того, как мой первый бар сгорел дотла, я долго искал это место, – руки собеседника окинули помещение. – Бар – единственное, что было и есть у меня. Поиски отняли полгода моей жизни, если б не одна случайность… Случайность, – громко повторил Альберт.
– Она приходит к тому, кто не сдаётся и делает всё, что может в данный час. Случайность – маска подлинного чуда, которое неожиданно украшает твою жизнь, – монотонным и в тоже время проникновенным голосом влились слова философа за стойкой в уши Джеймса.
Надо ли говорить, что он дождался этого чуда. Очень банального и предсказуемого для такого жизненного сюжета, но столь спасительного для всех участников этой истории, зачатой маленькой искрой где-то в глубине турбовентиляторного двигателя. Чудо явилось Джеймсу ранним утром и возвестил о его приходе сам Фрэнк Синатра проникновенным исполнением «Strangers in the Night». Пытаясь спрятать свою сентиментальность, старина Эйб всё же выдавал себя рингтоном мобильного телефона.
– Да, – хриплым, непроснувшимся голосом встретил Джеймс невероятный момент своей жизни.
– Эйб, это Питер, Питер Уитни, – деловито произнёс посланник пока еще неведомого собеседнику чуда.
– Да, Пит, слушаю…
– Джеймс, я узнал, что ты всё еще ищешь сердце для той девушки. Кажется, я смогу тебе помочь.
Далее последовала увлекательная история о том, что среди «клиентов» Питера отыскался парень, который хочет стать донором прежде, чем стать, по его словам, наваристым бульоном адского супа. Им оказался 24-летний Рик Маккой, который умудрился за шесть лет своей гангстерской жизни насобирать солидный «послужной» список из ограблений и серии жестоких убийств. Его заслуги перед штатом по достоинству оценил суд присяжных единогласным приговором отправить Рика в мир иной. Но перед этим на его пути повстречался Питер. Если бы Джеймс нашёл тогда в самолёте силы не перебивать или хотя бы изображал вежливого собеседника, то узнал бы, что парень занят научной работой по теме изменений психики человека в особых условиях. Смертники стали благодатной почвой для сбора соответствующего материала. Питер имел доступ к ним как разработчик смертельного препарата, приговорённых правом общения с такими специалистами щедро наделила власть штата. Да и науке в стране победившей демократии все двери тюрьмы режима «Supermax» были открыты. В ходе стандартного для своей работы интервью с Риком Питер узнал, что он не отличается оригинальностью. Страх смерти заставил Маккоя задуматься о своей жизни, а главное – он хотел успеть сделать что-то полезное. «Не для усыпления совести или прощения перед Господом, нет, грехи прочно меня тянут в ад. Док, просто чувство такое внутри», – объяснял Питеру смертник, сидя на привинченном к полу тюремном стуле. Конечно же, написание лирических писем родным или высадка именного дерева из стандартного набора советов психологов Питером были сразу отброшены. Он предложил матёрому гангстеру «сыграть по-крупному».
– Лечь в гроб выпотрошенным, как индейка… А что, это идея, док, – сопровождая слова кивком, Рик заменил ими рукопожатие после удачной сделки.
Всю эту историю Джеймс выслушал внимательно, задав всего несколько уточняющих вопросов по ходу повествования. Он отложил аппарат, где обитал голос Синатры. Голова гудела: то ли горючий литраж, потреблённый вчера, напоминал о себе, то ли вулкан из мыслей в голове снова проснулся. Он не знал, что делать с плохими новостями, но в ступор его ввела и хорошая весть. Последнее время все замечали, что старина Эйб всерьёз сдал. Он стал будто иссушенной мумией, реакция замедлилась, прихватив с собой его некогда энергичные движения, к тому же он перестал воспринимать время линейно. Вот и сейчас ему показалось, что после звонка сразу же наступил момент, когда палата Джесс наполнилась радостными ликованием всей семьи, после обнадёживающего сообщения Эйбингера. Хотя между этими двумя событиями, повинуясь требовательной мадам хронологии, тесно затесались несколько дней, изменивших не одну жизнь. А произошло вот что.
В точно назначенный час на парковке клиники появился спецфургон в сопровождении двух полицейских машин. Надпись на борту гласила, что его пассажиры прибыли из тюрьмы «Holiday Unit». Необычный для этого места кортеж притянул к себе не один взгляд, их число заметно подросло, когда из распахнутых вооружённой охраной дверей фургона появился огромный с татуированным лицом узник. Из-за ярко-оранжевой робы он казался апельсином, брошенным в кучу угля. Передвигался здоровяк тяжело и неуклюже, причина такой походки громко звенела и тащилась с лязгом по асфальту.
– Да, это он, – довольно сказал Эйбингер стоящему рядом доктору Нортону, которому предстояло обследовать необычного донора. Они наблюдали за действом из-за окна кабинета, где уже кипели приготовления к процедурам. Спустя минуты необычная делегация двигалась по главному коридору клиники, каждый её шаг отзвуком металлического звона рикошетил от стен, пока закованный Рик вместе с надзирателями не зашли в кабинет. Джеймс проводил взглядом свою надежду и остался ждать новостей снаружи. И первые радостные вести появились через несколько часов, вместе с вышедшим из кабинета доктором Нортоном.
– Джеймс, он сможет стать донором с гарантией в 80%, более точную вероятность я смогу назвать чуть позже. Мне нужно несколько дней, – чёткой и лишённой лирических нот была речь врача. Он знал, как Эйбингера изводило томительное ожидание ответа.
После всех проверок и анализов Рик Маккой был признан идеальным вариантом для спасения Джесс. Вот только эта новость нисколько не обрадовала Джеймса, он очень переживал за одно очень важное решение Рика, без которого всё задуманное становилось просто невозможным. Речь шла совсем не о сомнении в желании Маккоя стать индейкой. Определить, выполнит ли смертник своё главное обещание, он смог уже в личной беседе незадолго до казни.
– Рик, это последняя наша встреча, и я должен у тебя кое-что выяснить прежде, чем ты подпишешь необходимые документы, – осторожно начал Эйбингер.
– Как ты понимаешь, нам нужен твой… весьма специфический орган. – «Чёрт, слишком путано», – думал о своих словах Джеймс, но ничего лучше придумать сейчас он не мог.
– Эй, приятель, – прозвучало спасительное обращение. – Если ты на счёт не передумал ли я умереть от пули в башке, а не от изобретённой Питером мути в крови, то всё путём, я уже дал письменное согласие, – весело и небрежно успокоил собеседника Рик. После этих слов к Эйбингеру будто вернулось дыхание спустя нескольких минут клинической смерти. Впервые услышав об этом добровольце в оранжевой робе, Джеймс скептически отнёсся к идее Питера. Смертнику должны были ввести тот самый GFMI, после которого сердце было бы уже непригодным к пересадке, но Питер уверял, что убедил Рика воспользоваться правом выбора способа казни в пользу расстрела. Этот пункт их плана казался Джеймсу очень шатким вплоть до этого разговора.
– Спасибо, Рик, спасибо, – всхлипывая, говорил Эйбингер. Успокоившись, он протянул спасителю документы, указал, где поставить подписи и спрятал их обратно в портфель. Еще с полчаса они поговорили, точнее Джеймс отвечал на вопросы Рика о Джесс, о её шансах, и о том, что каждый думает о смерти. Эйбингер вновь поблагодарил Рика и ушёл. На видеомониторах охраны они удалялись друг от друга: один – свободный и радостный шёл в сторону выхода, другой – в неизменном вооружённом сопровождении возвращается обратно в камеру, чтобы через несколько часов отправиться на свой последний ужин, составленный с учётом всех кулинарных предпочтений смертника.
***
У серой могильной плиты стояла женщина, она рассматривала надпись, нанесённую с присущим американским кладбищам лаконичностью и аскетизмом. Буквы и цифры гласили, что тут покоится ничем непримечательный парень по имени Рик. Для тех, кто озаботился простым подсчётом, становилось ясно, что прожил он всего 24 года и умер чуть более 18 месяцев назад. Позади женщины послышался шорох: кто-то неуверенно, будто подкрадываясь, приближался к ней. Она резко повернулась и увидела перед собой темнокожую девушку в сером пальто.
– Здравствуйте, – чуть стесняясь, сказала незнакомка.
– Привет, – выпуская струйку сигаретного дыма, ответила женщина. – Ты что же, детка? Знала моего братца? Или была его подружкой? – с ухмылкой стартовал допрос, от которого разило алкоголем.
– Зачем вы так о нём? Он хороший человек, – делая паузу между словами, ответила девушка.
– Да, как же. Этот мудак убил 8 людей, и чёрт его знает, сколько еще сдохли от наркоты, которой он приторговывал. Шла бы ты отсюда… – биографическое повествование тут же сменилось лёгкой угрозой пьяной женщины. Не обращая внимания, девушка подошла ближе к плите и что-то достала из кармана. Продолжая держать нечто в руке, она опустила это на плиту, та отозвалась коротким звенящим звуком. Чуть постояв, девушка ушла по кладбищенской аллее в зарождающийся вечер. Её хамовитая собеседница подошла ближе и рассмотрела предмет, оставленный незнакомкой. Сначала она увидела, что тот был круглой формы, затем показалась синяя лента.
– Победитель международной универсиады. Лёгкая атлетика, – почти по слогам прочитала женщина.
Позже на плите, под которой покоился Рик, появились еще конверт с письмом, его портрет и почему-то старый коллекционный фотоаппарат. Кто знает, как еще возблагодарят Маккоя спасённые им, и сколько ещё здесь появится необычных для кладбищенского антуража вещей, ведь он действительно стал выпотрошенным, как индейка. Ох, уж этот старина Эйб и его богатая кредитная история.
Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.