"Серые люди". Кошмар для реалиста

И вот снова, в который уже раз я был разбужен этими треклятыми соловьями. Метафизическое гнездо, которое должно было находиться немного левее моего окна, на выщербленном выступе панельки, казалось, расположилось у меня под темечком. Звенят и звенят неуёмные птицы у меня в черепной коробке, а я ничего не могу с этим сделать. Только в сотый раз бросить в опасно скрипящую оконную раму подушкой.  

Закатные солнечные лучи встретили меня по-домашнему уютно, будто бы угадывая моё настроение. В голове снова промелькнула мысль о том, что в этот раз закатный свет принимает меня как старого знакомого. Как того самого гостя, который остаётся желанным несмотря ни на какое время суток.  

– Лето, – удовлетворёно выдохнул я, по привычке косясь через окно на улицу. Не то чтобы меня каждый раз увлекал типичный пейзаж средненаселённого города нашей прекрасной и обширной родины, просто слишком уж приятно было понимать, что ничего нового ты там не увидишь. Всё та же детская площадка, будто бы зажатая в тисках потрёпанных девятиэтажек, всё те же асфальтовые дорожки, с уютно неосвещаемыми закоулками и всё тот же мохнатый зелёный парк. Деревья были слишком уж зелёными, а кусты слишком уж густыми. Как обычно.  

Кое-где малиновый, кое-где рыжий, а кое-где серый многоцветный закат горел так ярко, как только может пылать догорающее солнце. Как с картинки, послегрозовые тучи отсеивали рыжий жар, наполняя голубое небо нежным розовым оттенком. Будь я романтиком, то так и просидел бы у своего вполне уютного окна, глядя на то, как панельные дома напротив, выжимают друг из друга последних собачников. Но вместо пассивного наслаждения природой, я решил прибегнуть к активному.  

Не так резко, но я всё же встал с дивана. Простояв несколько секунд в ожидании «тёмного экрана», я удовлетворённо хмыкнул. Внезапного потемнения в глазах не последовало, голова не закружилась, а разноцветные круги – отголоски дифракции и неврологической патологии – не думали проявляться.  

Небольшая ванная встретила меня громким жужжанием лампы. Пора было менять светодиоды, но я не решался. Грустно было осознавать, что недовольное бурчание в моей квартире могу издавать только я.  

– Гложет ли меня одиночество? – Начал я рассуждать вслух, одёргивая занавеску, – не знаю даже. Отвечать на такие вопросы лучше тем, кто смотрит на меня со стороны. Если говорить конкретно об одиночестве в квартире, то, пожалуй, да. Собаку завести, что ли?  

Я глупо хихикнул. На эту тему уже в который раз будет сегодня подшучивать Артём. Хотя, откуда бы мне это знать?  

Действительно, откуда мне это знать?  

Я перестал яростно натирать губку мылом.  

Откуда мне знать, что я увижу за дверью, на улице, через пару часов или даже что я услышу в ответ? Глобальное дежавю? Я подвергся зондированию инопланетной расы? Петля времени или отдельная реальность?  

Тёплая вода смыла все мои идеи в канализацию. И я снова принялся яростно натирать губку.  

Да кому какая разница. Я слишком долго переживал для того, чтобы начинать загоняться по этому поводу снова. Сущность этого мира была такова, что он был абсолютно реален. Для меня. Всё остальное уже давно перестало иметь значение. Жизней двадцать тому назад.  

– Нет, собака всё равно исчезнет или убежит, собака… – пробормотал я и задумался:  

– «Зачем люди ходят в душ? Смыть с себя последствия плотного ужина, похмельного утра, тревоги или плохого сна. В конце концов просто чтобы помыться. Но не может же это быть без глубинного смысла, так ведь? Элемент очищения с себя грязи – элемент человеческого обновления. Как змея снимает кожу, так человек сбривает определённые места и смывает с себя грязь, пот и тому подобные вещи. Остаётся только уловить в этой мысли определённую неопределённость философии. Глубокий смысл. Закидать себя сократовской диалектикой и ждать в наполненной ванне ответов, которые ярким лучом осветят твою туманную жизнь. Ага, и ведь точно, ответ может прийти. Остаётся только вечность сидеть в полной ванне и слушать, как испорченные светодиоды жужжат тебе в уши занудную мелодию бытия. Прекрасная картинка».  

Я переключил смеситель. Горячая вода полилась из крана, облизывая эмалированное дно сократовской бочки. Я сел, понимая, что ветвь моих размышлений в итоге привела меня в никуда.  

– Собственно, ничего нового, – заключил я и крякнул от удовольствия. Мои лодыжки облизывала горячая водная струя. Звук гудящего крана и смывающегося водного потока в лабиринт канализации вгонял меня в поэтический настрой. Хотя я мало что понимал в поэзии. С излишком хватало чувство атмосферности моего положения. Пусть оно и затягивалось всего-то на три дня. Снова и снова эти редкие моменты радовали меня своей неповторимой репризой.  

Прошло около двадцати минут, прежде чем я вылез из «бочки». Проводить в ней вечность, натужно ожидая ответы на диалектику Сократа было, как по мне, слишком уж претенциозно к этому миру. Тем более что если забить в поисковик значение термина «диалектика», то тут же найдёшь объяснение даже в этом странном мире. На ограничение интернета здесь я никогда не жаловался. Только вот узнать можно всё что угодно, кроме того, что тебе действительно нужно. Как тривиальнейшая психологическая обманка, которая обманывает саму себя.  

Не знаю почему, но в этот момент я почувствовал себя котом Шрёдингера.  

Ступая босыми стопами по линолеуму, вздутому в нескольких местах, я задумался о сущности косметического ремонта. И тут же перестал терзать себе этими мыслями голову, прекрасно понимая насколько мне лень этим заниматься.  

Вслушиваясь в звуки города из распахнутого окна, я натягивал рубашку. До кончика моего носа доносился нежный аромат сирени.  

– Для фимиама не хватает крыжовника, – сам не зная к чему, тихонько добавил я.  

***  

Улица приняла меня сладковатым благоуханием булочной, которая находилась слева, на торце здания. За то время что я собирался, на небе стало куда больше малинового. Всё это как нельзя лучше сочеталось с пышными кустами сирени, облепившими нижние этажи дома и источавшими приятный аромат.  

Я глубоко вздохнул и оглянулся. Торопиться никуда не хотелось, так как я вышел без особых на то причин. Глубоко врезалась в сырую землю дорожка асфальта. Кое-где на меня поглядывали невольные глаза небосвода – раскиданные лужицы.  

Да, недавно была гроза. Каждое моё пробуждение сопровождалось предшествующим ливнем. Вой ветра, который я привык слышать сквозь сон, охватывал всё моё естество, пытаясь унести куда-то за пределы моего понимания. Но я лежал камнем на одном месте, будто прибитая к асфальту скамейка в сумеречном парке, не в силах пошевелиться. А буря выла и стенала за моим окном, говоря разными голосами.  

Немного постояв, я двинулся в сторону супермаркета, за которым косыми линиями тянулись пятиэтажки. Разнообразие в этом районе школ и детских садов иногда вводило меня в социофобный ужас. Хотя, всё это с излишком компенсировалось немалым количеством парковых зон, стадионов и огромного шоссе, которое скрывало за собой рыжину соснового бора.  

***  

Я не мог вспомнить точное название и местонахождение своего городка. Часы, проведённые над политической картой страны не дали мне ровным счётом никакой определённой информации. Даже если удавалось узнать координаты своего местонахождения, то поисковик презрительно щерился на меня мутными строками выскакивающих вариантов. Иногда по моему запросу вовсе ничего не находилось. То ли это были определённые правила, которые нельзя было преступать... То ли меня и в самом деле засунули в гиперогромную матрицу. Задаваться вопросом: «Кому и зачем это было бы нужно? », – бессмысленно, хотя бы потому, что я не мог окончательно осознать себя прошлого. Так же как не мог с точностью сказать, кем я был до того, как попал сюда. Сколько мне лет, как меня наверняка зовут..? Что я умею и чего хочу добиться? Добивался ли раньше..?  

А отрывной календарь вечно показывал мне двадцать второе мая.  

Я осознавал, что я – это я. Что вот оно моё отражение в зеркале. Черты лица не были смазанными. И всё же странное ощущение говорило мне, что стоит изменить хоть одну линию, хоть один штришок и я окажусь абсолютно другим, собой настоящим. Если бы у меня в этом мире был брат близнец, то поменявшись с ним телами, я бы испытывал в точности то же ощущение.  

Оговорок к миру было ещё больше. Цикличность в три дня меня сначала раздражала, а после стала веселить. Это же как глубоко должны проникнуть человеческие предрассудки, чтобы даже на такую непонятную реальность наложить свои мохнатые лапы? Привыкать к нему я стал ещё и по той причине, что в нём были те изъяны и те плюсы, которых, как мне казалось, могло бы не хватать в той, прошлой моей реальности. Если она вообще была. С другой стороны я появился не сразу же – со сложившимся набором крайне смутных знаний и умений. С определённой логикой и мировоззрением. С определённым набором черт характера, разговорного стиля, модели поведения. С другой стороны – отрицать то, что возможно я просто неплохо прописанный персонаж в одной из «живых» книжных вселенных тоже было нельзя. И всё же этот мир мне нравился. Он каждый раз немного менялся. И я вместе с ним.  

Кто-то перегородил мне дорогу. Дама с собачкой. Чуть ли не напудренный пудель с салонной стрижкой. Создавалось такое впечатление, будто его кучерявость взята вовсе не из природной эволюции, а вместе с аккуратно постриженными коготками и химией от парикмахера. Дама, в общем-то, отличалась от своего питомца не сильно. В данный момент она, не обращая совершенно никакого внимания на меня, кричала на электрика Саню, с которым пару перерождений (или «жизней» как этот цикл называл я) назад мы встретились. Я – прогуливаясь с утра в парке, а он – громко посапывая на скамейке. Я не был уверен присутствуют ли в этой реальности блюстители правопорядка, но всё же разбудил его и пригласил на чашку чая. Чаем всё не обошлось, и вскоре мы сидели, болтая о всякой ерунде. Я поражался реальности всего происходящего, в том числе и обыденности электриков в этом мире, а он весело рассказывал мне о приходящих и уходящих от него девушках, о весёлых случаях в армии и травил анекдоты.  

Сейчас же, встретившись с этой девицей, которая на фоне окружающей местности выглядела максимально нелепо, он починит наконец-то светофор и с горя напьётся в парке. Причиной всему будет очередная смс-ка о расставании, которые он переживал очень тяжело.  

Улыбнувшись оглянувшейся на меня девушке, я быстро перешёл дорогу. Мне вслед тявкнул пудель.  

Где-то сбоку вдалеке смеялись на площадке дети, этот вечный элемент наступающего лета. В той же стороне беззаботно болтали мамочки, максимально беспокойно при этом оглядывая свои чада.  

Мой путь лежал в один полюбившийся мне бар, зашарканный линолеум которого блестел в поблёкшем свете ламп. Уютное зданьице, ростом в один этаж, находилось недалеко от станции в окружении корявых сосен. Тянувшаяся линия электропередач была проведена туда прямо через окно, а стоявшие криво фонари напоминали торчащие из клубка спицы.  

В который раз я сяду там в самый уютный угол стойки, где Артём перебегая от компании к компании, присядет ко мне рядом. И снова затянется долгий разговор.  

***  

Сущность мечтаний такова, что если они не заканчиваются, то преобразуются в реальность. Иногда совсем уж в кардинальной манере. Кто-то назовёт это шизофренией, а кто-то – исполнением желаний, но суть остаётся неизменной – попасть в них легко, а вот как выбраться, и выбираться ли – личный вопрос каждого.  

Горячая идея не может сама по себе окрасить человека, даже если он погрузился в неё с головой, как ребёнок в глубокую лужу. Но она может показать вкус сухого чайного пакетика, что мы зовём человеком. Чтобы и дальше подготавливать для себя благоприятную среду для собственных мечт.  

Главное не перепутать кипяток с серной кислотой.  

***  

Я начал осознавать одну небольшую деталь.  

Меня не сильно заботило происхождение этого мира до тех пор, пока в одном из заброшенных домов, так аутентично расположенных рядом с пустырём на окраине городка, я не нашёл молодого человека, пускающего слёзы над трупом девушки. Наткнулся я на них случайно, уже ближе к ночи прогуливаясь в алкогольном бреду и в предвкушении нового цикла. Новой «жизни».  

Ситуация, на первый раз выглядевшая пугающе с каждым разом наполнялась различного рода фарсом. Вот здесь герой целует её в губы, а уже в следующий раз гладит её лицо и монотонно обращается к небесам.  

И совсем скоро для меня эта сцена превратилась в бесконечный абсурд. Я не видел в девушке ни жалкий труп, ни осколок горячего пламени, именуемого жизнью. Передо мной, за пузырящимися занавесками лежала кукла и плачущий актёр, не знающий куда себя деть от безделья. Я словно читал один и тот же рассказ, с каждым разом перелистывая страницы чужими пальцами и напрягая чужие глаза.  

Моё отражение, в котором я пытался изменить свои черты не было в этой книге даже второстепенным персонажем. Я жил в городке таком же крохотном, как талант писателя, намалевавшим эту бульварщину. И не сказать, чтобы был этому рад.  

В моих глазах всё обесцветилось, пропал ароматный запах атмосферной действительности. Я был даже не прописанной персоной в чьём-то поганом детективе о войне и про любовь. Меня здесь не должно было быть, но даже понимая это – я не знал выхода отсюда.  

Я знал только что цикл закончится и начнётся снова. Что все Артёмы и Сани, дамы с собачками завертятся в круговороте и сотрутся навсегда. Пока я буду спать на продавленном диване и вкушать звуки грозы, напоминающие мне о самом страшном моём кошмаре.  

В очередной раз идя из бара, я столкну Саню со скамьи и скинув его бутылки с досок, лягу спать, не обращая внимания на скапливающиеся надо мною тучи. Сладких снов, человек без собственного имени, сладких снов.  

***  

С утра у меня болела голова. С самого пробуждения в черепной коробке был сплошной пар. Чёрный пар. Это была тёмная пелена жуткой боли, что заслоняла собою разум и лезла из глазниц.  

В груди было стойкое ощущение готовящейся гадости. Я чего-то ждал. Вернее, опасался той томительной секунды, когда что-то невероятно страшное посетит закоулки моего сознания.  

Показавшийся мне в момент пробуждения блеклым, солнечный свет бил в окно. Шторы рассеивали лишь малую толику лучей, отчего пыль, зависшая в воздухе, казалась жирным бульоном. Да, весь воздух был пропитан разгорячённым от солнечного жара супом с мелкими кусочками разварившейся курицы. Именно так в тот момент я видел всю эту пыль в лучах солнца. И никакой Демокрит Абдерский, ни учитель его Левкипп, не смогли бы в моём состоянии назвать неделимым то, что существует в пространстве неисчислимыми частицами. Поэтому я просто сохранял сонную позу и, уткнувшись виском в холодную стену, смотрел в сторону окна.  

– «Что это? Что за странное чувство в груди? Будто я – не я. Так неприятно, что хоть зубами грызи штукатурку с потолка, – подумал я и поднял глаза на потолок, – хотя, она и так уже обвалилась».  

Я лежал в неудобной позе, но ничто на свете, казалось, не смогло бы меня заставить сменить её. Никакие природные катаклизмы, террористические акты и интервенции. Всё, что мне было достаточно на данный момент – это осознавать необъяснимые чувства, что засели во мне, словно спицы в запутанном клубке.  

Не знаю как долго я спотыкался взглядом о неровности поклеенных обоев, да только осознание одной вещи крепко взяло меня за левый желудочек. Я вскочил и, пока не упали шторы, выглянул в окно.  

Над хрущёвками горело солнце. Потрескавшиеся дорожки были сухи и твёрды, как куски овсяного печенья, а когда-то сочные зелёные кусты покрылись слоем пыли. Августовской пыли, которую не смоют никакие ливни, вьюги и дожди.  

Я ринулся в ванную, натыкаясь на все возможные углы, где на меня с не меньшим удивлением, чем само покосившееся зеркало, уставилось небритое лицо. Оно ощупало себя и растянуло щёки. Удостоверилось в запойных покраснениях и выдохнуло, отчего-то с облегчением.  

Я вернулся к дивану и сел. Мне предстояли долгие часы самобичевания и самоненависти, но перед ними я хотел ещё раз вспомнить тот кошмар.  

– Да, – похмельным голосом вырвалось из меня слово, – я прожил так четверть жизни. Какой уж тут кошмар?  

И сбросив сальное одеяло в стиральную машинку я открыл холодильник. Там было универсальное лекарство от кошмаров. Там было лекарство от всего, но на этот раз, надеюсь, мы поменялись с ним ролями. Мой срок годности исчерпан для таких лекарств.