FB2

Кишинёв

Повесть / Мемуар, Приключения, Философия, Юмор
Произведение о студенческих годах в СССР, подпольной торговле дефицитными товарами, приключения с элементами юмора и философии
Объем: 2.092 а.л.

КИШИНЁВ  

 

Я еду в Кишинев! Стараюсь подсчитать, почти тридцать лет я не был в нем. Ностальгия, воспоминания и желание увидеть город теперь уже независимой Молдовы, наконец то собрали и отправили меня в путешествие.  

Поездка казалась простой: купил билет на поезд Черкассы – Одесса, а там, в Одессе на автобус с Привоза и через пять часов я в солнечном Кишиневе! Так оно скорее всего и было бы, если бы не форс-мажор на автостанции – с утра исчез свет, а с ним пропала возможность продавать билеты в кассах. Пассажиры растеряны, ходят между кассами, по перрону, возмущаются, спрашивают диспетчеров что делать.  

– Придет автобус и в порядке общей очереди займёте места в нём, – невозмутимо, а скорее равнодушно отвечали все работники автостанции.  

– А если не хватит места? У нас дети, багаж, мне нужно уехать именно сейчас, где гарантии того, что я уеду именно этим рейсом, когда дадут свет? Мы приехали специально заранее, чтобы… – волновались люди, ходили взад-вперед, искали справедливости. В глазах растерянность, граничащая с паникой, непонимание и неприятие ситуации, А вокруг традиционная черствость и нежелание ассоциировать себя с чужими проблемами, не то чтобы их решать. Люди как-будто попались в ловушку, она захлопнулась, а сверху, сбоку, как в кино, смотрели на эти мытарства и бесполезные потуги станционные работники-зрители или равнодушно или со злорадством, смакуя в удобных креслах происходящее, с пустыми, в лучшем случае и ничего не выражающими глазами, в худшем – с презрением и насмешкой  

Нас, стоящих около перрона на Кишиневское направление было трое: я, парень лет 25 и женщина лет пятидесяти. Ждать подачи автобуса оставалось около часа.  

–Шестичасовой автобус в рейс не поехал, – сказала женщина начиная разговор.  

–Это почему же? В расписании он есть, – спросил я стараясь соблюдать спокойствие.  

–Не дали и всё! Нам не объясняют. Это связано с тем, что приехал – не приехал он из рейса, молдавский или украинский…  

–Так и этот, что на 7. 30, получается, могут не дать?  

–Этот – должны, я спрашивала, – прозвучало довольно убедительно.  

Трудно было не заметить странного вида мужика, что ходил по перрону и предлагал ехать в Кишинев своим частным авто. Ему было лет пятьдесят, весь в черном, как эмо, в почти обтягивающих джинсах, такой же черной футболке, сверху джинсовая куртка и черная бейсболка. Выделялась только толстая золотая цепь на шее. Лицо, как по мне, крайне одиозное. Оно, как и сам хозяин, как-будто вернулось или вовсе не уходило из бандитских девяностых: настороженно-наглый и бесцеремонный взгляд, который давил и отталкивал одновременно, полубеззубый рот с остатками черных, неправильной формы зубов, источавший устойчивый прокуренный запах, что по-видимому не беспокоило его и делу не мешало.  

–На Кишинёв? Поехали! Машина тут, рядом, – обратился он к нам.  

–Сколько?  

–350 гривен.  

–Та не, на автобусе 250.  

–Так это же машина! Три часа и в Кишинёве!  

–Я не тороплюсь, – последовал ответ.  

Таксист стал обрабатывать женщину и парня, но пока безрезультатно. Он, как и все представители его профессии, старался быть убедительным, презрительно отзывался об общественном транспорте и рекламировал как мог свои услуги. Периодически повышал голос, размахивал руками, злился и искренне не понимал как можно не воспользоваться его чудесным предложением. Он исчезал, потом опять появлялся. Я из интереса и безделия наблюдал за ним.  

–Время идет, скоро подадут автобус, ему надо нас уболтать до его прихода, – поделился я мыслями вслух.  

–Пусть снижает цену, – согласилась женщина.  

Он как будто услышал нас.  

–Хорошо, 300!  

–Я готов платить 250, – невозмутимо парировал я.  

–Да как же?! Это же машина, а не автобус!  

–Для меня разницы нет…  

Его это уже начинало бесить. Какие же мы идиоты! Ведь машина быстрее и комфортнее, неужели не понятно? Парень начал сдаваться, полез в карман, начал считать деньги, насчитал 280 гривен, по-видимому всё. Странно, подумал я, с такими деньгами ехать в Кишинев? А может у него есть доллары, евро, а он их не достает? По лицу трудно было понять что-либо, оно ничего не выражало.  

Мужик исчезал, появлялся, продолжая искать пассажиров, но безуспешно. Он негодовал, злился и торопился одновременно.  

–Ладно, поехали за 250! – сдался он. Однако по нему было видно, что он не доволен и еле сдерживал свою злость.  

Мы с парнем пошли за ним, женщина почему то в растерянности осталась на месте.  

–Эй, мужик, забери женщину, она тоже на Кишинев!  

Тот сделал вид что не услышал, я же, пытаясь сделать доброе дело для обоих, еще громче повторил сказанное. Он вдруг резко обернулся и напустился на меня:  

–Чего ты кричишь? Хочешь чтобы на меня тут «наехали»?  

–У вас что тут рэкет свой? …не знал о твоих условиях работы здесь… – немного смутился я.  

–Тихо пошли, сели и всё! Сейчас я её заберу. Там спереди уже сидит женщина, я взял с неё 350 гривен, не говорите за сколько мы с вами договорились.  

Перед нами стоял «Мерседес» синего цвета с Приднестровскими номерами тех же 90-х годов, что и сам водитель, они как-будто вдвоём путешествовали во времени.  

Заплатив назначенную сумму, чтобы не видела другая женщина, что уже ожидала нас в машине на переднем сидении, мы сели троём назад и тронулись в путь.  

Мне казалась такая поездка несколько рискованной, высадит где-то и что мы дальше будем делать? Я, конечно, вида не подавал, остальные пассажиры вели себя тихо и спокойно, что успокаивало меня.  

–Сейчас быстро, через Тирасполь – три часа и мы в Кишиневе, – закуривая сигарету важно сказал водитель, – вы бы через Маяки ехали бы шесть часов, а тут напрямую. Мне же ещё одну ходку сделать надо.  

–Ты, должно быть, хорошо зарабатываешь? – издевательски и иронично спросил я.  

–Я вообще ничего не зарабатываю! – взорвался он, – один бензин мне стоит тысячу гривен! А масло, а запчасти?! Мне сто долларов платят из Одессы в аэропорт Кишинева, а тут я с вас вообще ничего не взял!  

Мне становилось смешно. Какие же они все одинаковые, эти таксисты – готовы плакаться всю дорогу, рассказывая как им плохо и тяжело живется и какая негодная власть в стране, не забывая аккуратно выходить каждый день на работу.  

–Можно включить музыку? – поинтересовался я когда мы уже выехали за город.  

–Плати и будет тебе музыка!  

–Разве это не входит в стоимость? Я могу доплатить «безналом» за радио Rock. s или помочь помыть тебе машину, потом… в Кишиневе… – веселился я, видя что тот начисто лишен чувства юмора или, скорее всего, до сих пор злится из-за меньшей прибыли.  

Он включил итальянское диско 80-х годов, я откинулся на сиденье. За окнами в утреннем солнышке мелькали бескрайние поля, небольшие посадки деревьев, частные домики.  

Мы въехали в Приднестровье. Тирасполь оказался красивым, светлым и ухоженным городом. Дружба с Россией и отголоски канувшего в Лету СССР здесь были на каждом шагу: в памятниках, названиях улиц, триколорах, в клятвах в вечной дружбе, верности и любви, в новом военном городке для военнослужащих РФ почти в самом центре города, в огромной очереди усталых и печальных людей у консульства России. На въезде в Бендеры под маскировочной сеткой «спрятался» БТР с российским флагом. Что-то во мне сжалось, наша страна, Украина, воевала с Россией на Донбассе и здесь, увидев российское оружие спрятанное так, чтобы все его видели, невольно стал серьезнее и собраннее, машинально ощущая тревогу и волнение.  

В Бендерах наш таксист-плакальщик передал нас другому и помчался назад в Одессу, догонять упущенное, как он считал.  

Новый водитель оказался веселым, открытым и разговорчивым человеком.  

–Вовчик, конечно, уникальный человек, – начал наш новый таксист о своем предшественнике, – для него это не заработок, то, что он взял с вас за проезд, это так… Ему важно «развести» и «кинуть» клиента, для него это смысл поездок, всей его работы и жизни.  

–Он лил слезы всю дорогу что «бесплатно» везет нас, а топливо стоит тысячу гривен, – поддержали мы тему.  

–Тысячу? Ха-ха-ха… – рассмеялся он, – он же на газу ездит, если потратит гривен двести, то хорошо. Он как то одного румына «застраховал» на триста долларов…  

–Как это?  

–Сказал что ввели новые правила, условно с первого апреля и страховка обязательна, пошел в вагончик, вернулся с какой то бумажкой, которую румын и смотреть то не стал, там по-русски написано… Триста долларов…, – смеялся водитель вместе с нами.  

–А как он немца «бросил»? Взял с него двести долларов, из Одессы в Кишинев, погрузил его вещи в багажник, велосипед его, подъехал на ближайшую заправку, высадил его, мотивируя тем, что у нас так принято заправляться по технике безопасности, отъехал немного, вывалил вещи из багажника и смылся…  

–Как так? А полиция? Тот разве не обращался в полицию?  

–Не знаю, его всюду ищут: в Кишиневе, в Одессе, Тирасполе… Я ему звоню как то, привет, говорю, Вовчик, а он говорит тонким измененным голосом, фальцетом: «Вы не туда попали…», я ему – Вовчик, это я, Санёк, не узнал? …Видно телефон мой не был записан… Смехота! А как он другого румына «развел»? До сих пор эта легенда живет в Бессарабии… Взял с него сто долларов и поехал с ним в аэропорт Кишинева. Выехали из Одессы на Тирасполь. Вовчик спрашивает румына: «Ты через какую таможню въезжал в Украину? ». «Через Маяки», – ответил тот. «Ну так через другую не пропустят назад», – безапелляционно заявил Вовчик. Румын в замешательстве, Вовчик разворачивает машину, возвращается в Одессу, высаживает того на Привозе и исчезает…  

–А сто долларов? – спросили мы хором.  

–А кто о них тогда вспомнил? – ухахатывался Саня, – это издержки румына.  

–Как же он живет, и не боится же? Ему обязательно аукнутся все его гадости и злодеяния, – удивлялись мы.  

–Похоже он об этом вообще не думает… Хоть бы зубы вставил для имиджа, что ли…  

–Может ему часто их выбивают, и он решил уже экономить на этом… Когда-нибудь соберется критическая масса и так его шандарахнет по голове!.. Такие вещи безнаказанно не проходят, – подытожила женщина с переднего сидения.  

Впереди показались первые белые высотки спального микрорайона Кишинева, через Ботанический сад мы въезжали в город. Я сосредоточился. Чудесная солнечная майская погода после интересной поездки наполняла меня радостью, я улыбался, я в Кишиневе!  

Высадив всех нас у железнодорожного вокзала и сердечно попрощавшись с попутчиками и водителем я отправился на поиски хостела.  

Я не мог сказать что Кишинев сильно изменился, по крайней мере в центре. Железнодорожный вокзал стал очень красивым, чистым, уютным, с развевающимися у входа флагами Молдовы и Евросоюза, но выглядел пустым. Одинокие поезда в Москву, Киев и Бухарест, сделали его похожим на не очень популярный музей. Там же у вокзала расположился огромный стихийный блошиный рынок. Молдова, как мне сказали, обеднела, люди выносят на продажу всё своё нужное и не нужное. Поднимаясь вверх от вокзала, еще большее удивление и замешательство вызвала заброшенная гостиница «Интурист». Как может в центре города стоять такое здание запущенным, безжизненным и бесхозным? Непонятно. На мгновение я вернулся назад, в восьмидесятые, эта гостиница была эпицентром движения и самой жизни в городе. Здесь сновали фарцовщики, работали проститутки, был ресторан, притягивающий к себе самый разный люд, бандитов, дельцов, тех же иностранцев, элиту города и республики. На главном бульваре Штефана чел Маре стояли те же красивые, величественные дома, особняки 19-20 столетий, и здесь всегда кипела жизнь, тротуары с обоих сторон с раннего утра и до позднего вечера выкладывались плиткой.  

Я дошел до центральной площади с Парламентом и Триумфальной аркой. Зайдя в прохладу сквера Кафедрального Собора, что за Аркой, сев у фонтана, принялся вспоминать. Обращал ли я тогда, много лет назад, внимание на окружающую красоту, так же как теперь смотрел ли на фонтан и слушал ли умиротворяющее журчание воды? Вряд ли. Тогда, в далекие восьмидесятые, я не был беспечным и праздным путешественником, я заходил сюда коротко отдохнуть, перевести дух, сосредоточиться, подвести какие-то предварительные итоги. Я был тогда молод, даже юн, но все еще помню себя собранным, серьезным и деловитым не по годам… Сердечко начинало учащенно колотиться, так как если бы я первый раз заходил к стоматологу или, скажем, к декану свого факультета. Я поднялся, старался быть спокойным, веселье и волнение одновременно охватили меня. Я хочу там побывать! Это не музей, кино, выставка достопримечательностей, нет, это был большой магазин, бывший универмаг «Детский мир», сейчас торговый центр «Gemenii». Пройдя квартал до основного городского бульвара и быстро найдя памятный магазин, я зашел внутрь где, конечно, почти всё со временем изменилось. Тогда магазины, универмаги были полупустыми, то ли дело сейчас; бесконечные бутики, магазины, ларьки фаст-фуда, банковские терминалы, кафе. Я двинулся вглубь до конца зала на первом этаже. Вот здесь! Лестница идет наверх, на другие этажи, рядом, справа, та дверь которая теперь рассматривается мною как вход во что то необычное, пугающее и зловещее, как в одной из серий «Восставшего из ада». Сколько лет прошло с тех пор? Почти тридцать пять. Но я до сих пор помню тот незабываемый день почти поминутно…  

 

 

Причин для моего поступления в торговый институт у меня было несколько. Друг моего папы, дядя Слава, с которым он был знаком еще с партийной работы в Калуше, работал одним из руководителей в Черкасском «Облпотребсоюзе». «Облпотребсоюз» занимался торговлей и заготовительной деятельностью в селах и районных центрах, в отличие от госторговли, что была монополистом в больших городах. Дочь дяди Славы, Ирина, красивая девушка с серыми глазами, пышными волнистыми русыми волосами, стройная, изящная, ухоженная, волновавшая мое юное сердце, училась уже на втором курсе Полтавского кооперативного института. Ее будущее уже было предопределено, перспективы были радостны и безоблачны. К концу десятого класса, когда явственнее стал подыматься вопрос о моем выборе жизненного пути, решение связать свою жизнь с торговлей и, следовательно, поступать в Полтаву, было принято быстро и единогласно, к всеобщей радости двух наших семей. Тем более что дядя Слава обещал, разумеется, помочь с удачным трудоустройством в Черкассах.  

Еще с дошкольного возраста, в конце шестидесятых, я стал интересоваться музыкой. Увы, или к счастью, меня не отдали в музыкальную школу, куда отправляли почти как на каторгу многих детей. Но это не уменьшило моё, скорее врожденное, тяготение к музыке. У нас был проигрыватель «Аккорд» с одной моно колонкой и куча пластинок, начиння еще с 78-ми оборотных, а также гибких полупрозрачных голубых и белых, до уже прочно входивших в обиход виниловых 33 оборотных, больших и маленьких на одну-две песни. Что то просыпалось во мне и с каждой прослушанной пластинкой, исполнителем, я начинал входить в бескрайний, радостный и интересный мир музыки. Там, в этой куче, были советские «Цветы» с глубокими текстами, «Песняры» с необычной этномузыкой, поющие красивими голосами на неведанном славянском языке, вечно молодая София Ротару, группы и исполнители социалистического лагеря – венгерский «Экспресс» с вокалом, похоже, присущим только этой нации, польский «Но то цо», югославская певица Радмила Караклаич, певшая больше на русаком языке, группа Саши Суботы, «Фламинго», американец Дин Рид, перебравшийся в ГДР, чешский «соловей» Карел Готт. Но больше меня притягивала «чуждая» нашей идеологии западная музыка, которую оттого что её знал и любил весь мир, не могла не просачиваться и в наше музыкальное пространство. Я заслушивался «Битлз», «Свит» в начале их творческого пути, Том Джонс со своей бессмертной «Лайлой», «Роллинг Стонз», Саймон и Гарфанкл и певцами Леса Хамфри. Эта музыка тонкой живительной струйкой наполняла сосуд моей девственной души и уже впервые давала понимание прекрасного и удивительного в этом мире. В этом становлении и развитии дальше эстафету взяли на себя мои соседи сверху, старший сын которых продвинулся дальше имея уже магнитофон, пусть еще примитивный, с так называемой 9-ой скоростью и «шестым» типом ленты рыжего, матового цвета с таинственными цифрами на рулоне. Через открытый балкон с третьего этажа на наш, что на втором, летом с утра в солнечные дни и до самого вечера проникали, заполняли все пространство звуки более сложной, волнующей и неизведанной музыки. Это была уже середина семидесятых. Кто помнит сейчас «Rabbit», «5000 Volt», «Hollies»? Но можно ли забыть «Eagles» «One of these night», что предшествовала всемирно известной «Hotel California»? Я сначала вообще не мог понять возможно ли так петь или подпевать, фальцетом, как в заглавной композиции. Мне казалось это сюрреализмом, мистификацией, вплоть до обмана слуха. А «July Morning» «Uriah Heep»? Эти чарующие, еще не очень привычные для слуха звуки клавишных, что разливаются летом в нашем дворе, среди фруктовых деревьев, ласкового солнышка, стрекотни кузнечиков в траве, в один из многих ленивых дней на каникулах, бесконечная радость, нега, эта музыка как-будто вплетается в счастливое детство и передает оттуда привет…  

Кто вообще придумал музыку? Может ли быть в мире что-нибудь более мистическим и в то же время чарующе-универсальным чем музыка? «Есть только один Ангел, что противостоит демону тьмы, и это Ангел музыки», – сказал великий Гофман, этот тонкий знаток влияния музыки на человека. Что останется жалеть после конца света, который когда-нибудь, возможно, будет? Наши технические знания, водопроводы, микроволновки, автомобили, кондиционеры, бесконечные тома умных книг, бегущих наперегонки по популярности между собой, знания, которые не делают нас счастливее и здоровее, может проза, поэзия? – удачно подобранные красивые и заумные слова, фразы какого-то гения, которого поймут – не поймут, забудут – не забудут потомки, да еще и в переводе. Музыка универсальна, ее не надо переводить, ей не надо соревноваться, даже технический прогресс не уродует ее, напротив, делает ее разноплановее, ярче, объемнее. Многие сотни лет музыка услаждала и будет услаждать нас, не зависимо от стиля, сложности и технического прогресса. Я хотел бы одного, когда мир исчезнет, пусть останется Музыка, пусть ее слушают другие миры, Вселенная, сам Бог и его Архангелы. Пусть в Солнечной системе будут правильно расставлены колонки: одна, скажем, на Юпитере, другая на Сатурне и круглосуточно в космос льётся музыка Rick Wakeman, Steve Hackett, Pink Floyd, Queen, Genesis, Manfred Mann, Баха, Генделя, Гайдна, Вивальди, Моцарта, а Солнышко, в центре, слушает, радуется и дальше творит, как творили когда-то мы под музыку в свое время. Знают ли что-нибудь о нашей музыке инопланетяне? Есть ли у них плейеры, наушники, компакт диски? Интересуются ли они хит-парадами, новинками, свистят или срывают голоса на концертах? Учатся ли их дети играть на гитарах как виртуозы-земляне Joe Satriani, Steve Vai или Marty Friedman, а может им ближе клавишные? Тогда пусть слушают Rick Wakeman, Clive Nolan, Vangelis, Баха. Может они знают как звучит флейта в Jethro Tull или скрипка в Kansas или Jean-Luc Ponty? Может они знакомы с уникальными барабанщиками из Rush, Dream Theatre, Arena? Увидим ли мы когда-нибудь наших братьев-друзей по разуму в футболках с Deep Purple, Nazareth, Slade, Metallica, с распущенными волосами или туго затянутыми косичками, смогут ли они вместе с нами скандировать «Rock, n, roll forever, long live rock, n, roll! »?  

Я думаю плохой человек не может писать музыку, он просто не сможет! Ему не дадут Высшие Силы. Потому что вдохновение такого рода может рождаться только у чистых душ, готовых к самопожертвованию, к тому чтобы раствориться во всём Мире и пульсировать своими произведениями, вдохновлять, наполнять, показывать своим примером истинный смысл жизни – творить и делать добро.  

Мне иногда снится моя музыка. Я просыпаюсь, целые композиции, где есть все основные инструменты, ещё звучат в моей голове. Я ее раньше не слышал, она, по-видимому, моя. Но как мне ее запомнить, переложить на ноты? Я не умею, я не учился, я не играю и никогда не сочинял музыку. Жаль, конечно! А чтобы я с ней делал? Считал бы себя гением, ходил, бегал всюду, призывая услышать, понять, восхвалять себя? Сколько таких непонятых, которые отчаялись пробиться, смирились с забвением, с непризнанием, может быть со своей заурядностью, обиженных, ушедших в себя или старающихся заняться другими делами, которые, конечно же, чужды творчеству. Ведь как и в других видах искусства, слава, признание, триумф, поклонники – постоянные спутники гениальности и успеха. Кто же от этого будет отказываться и кто же об этом не думает, вступая на этот непростой, но такой манящий путь? Другое дело звёзды, исполнители, которые добились успеха. Есть ли более счастливые люди на Земле? Они пишут свою музыку, тексты, играют в своё удовольствие – это всё от Бога, перед ними толпы зрителей, фанатов, слушателей, известность, деньги, а вместе с ними комфорт, гармония и сбалансированность во всех основных аспектах жизни: материальной и духовной. Повезло ли им в жизни? За то, что Бог дал им талант и они сумели его реализовать, они получили возможность до конца дней своих, и дальше, после смерти, купаться в лучах радости и счастья. Мы не будем говорить о зависти, просто они молодцы и они достойны этого!  

Пришло время и мне обзавестись магнитофоном. Летом, после седьмого класса, я месяц усердно работал на тарном складе овощной базы, ремонтируя деревянные ящики для капусты и яблок. Их были горы, этих ящиков. Они, как безжизненные, обглоданные скелеты, изнывали под солнышком, ожидая когда их реанимируют, дадут новую, очередную жизнь, заменяя разбитые и поломанные планки и тогда они снова, радостно, нужные и полезные, будут путешествовать снова по миру, катаясь в машинах, железнодорожных вагонах с сочными овощами и фруктами внутри себя, рассказывая друг другу о своих странствиях, перевоплощениях, приключениях, хирургах и травматологах, каким я был временно для них.  

Денег, которые я заработал было, конечно не достаточно, рублей 40, наверное, но это были первые честно заработанные деньги и мои родители, по договоренности, добавили оставшуюся большую сумму и купили мне «Маяк-203». Это был хороший и надежный стерео магнитофон, правда без колонок.  

Началась новая эра в моей жизни. Я старался экономить на всём, чтобы покупать плёнку. Сначала я переписывал альбомы у соседей, товарищей, знакомых с магнитофона на магнитофон, что делало запись некачественной. Наконец я подошел к тому, чтобы записывать музыку на бобины только с первого носителя – пластинки, да еще только стерео и на девятнадцатую максимальную скорость движения ленты в магнитофоне. Со временем я был знаком с несколькими ребятами старше себя, которые на этом зарабатывали, но при этом были настоящими меломанами. Одни из них были фанатично преданы какой-то одной – двум группам и я переписывал все понравившиеся у них альбомы. Другие собирали, меняли, продавали западные пластинки, плакаты и при этом вели лёгкий, вольготный образ жизни, занимаясь в том числе продажей и других дефицитных в 70-80 годах прошлого века товаров – джинсы, книги, обувь. Таким был Женя, студент Киевского политеха, который на выходные и праздники всегда приезжал в Черкассы, привозя из столичного Киева всевозможные музыкальные, и не только, новинки. Он был общительным, спокойным, с живым чувством юмора парнем. Высокий, немного меланхоличный, уравновешенный, всегда был готов к различным деловым операциям. Мои посещения его дома всегда носили радостный, почти таинственный и волнующий характер. Он жил в частном доме с мамой, такой же спокойной и приветливой женщиной, всегда радой гостям. Дом находился в районе парка 50-летия Октября, известного своей замечательной, почти девственной природой. Здесь, в парке, в изобилии росли сосны, дубы, аромат и шум которых всегда убаюкивал и умиротворял. Рядом с домом Жени также росли большие развесистые дубы, они как-будто охраняли, припрятывали и окутывали спокойствием стоявшие рядом жилища. Все гости, приходившие к нему, проходили через прихожую прямо в его комнату. Там, у Жени, начинался другой мир. Прямоугольная комната заканчивалась большим окном и здесь всегда было светло. У стены, слева от входа, стояла полуторная низкая кровать, всегда застеленная, но чистота покрывала оставляла желать лучшего. На нем были видны проженные следы от сигарет. У окна большой стол заваленный книгами и тетрадями, здесь все-таки жил студент. Напротив кровати, у противоположной стены стояли два легких кресла и столько же стульев. Между кроватью и креслами стоял табурет, служивший центром тяготения курильщиков с пепельницей в виде черепа, спичек, сигарет и игральных карт. Все стены, оклеенные светлыми желто-голубыми обоями, были увешаны плакатами известных рок-групп – Kansas, Kiss, Queen, Black Sabbath. На полу, в правом дальнем углу, стояла вертушка «Ария – 001». Одна колонка АС-90 стояла на столе около окна, другая за вертушкой на небольшой тумбочке. Те, кто сидел на кровати, креслах и стульях могли сполна наслаждаться стереоэффектом. Рядом с вертушкой иногда, для записи, стоял магнитофон «Маяк-205» или «Юпитер-202». Все пространство вокруг проигрывателя сзади, спереди и справа было отдано главному сокровищу этого дома – западным виниловым пластинкам. Их было десятки, они лежали, стояли стопками, некоторые были без конвертов и вкладышей.  

Ты попадаешь совсем в другой мир, где, в частности, обложки этих пластинок являются не меньшим чудом, шедеврами, верхом изобретательности и фантазий рисовавших их людей. Увидев десятки, сотни таких произведений, практически неизвестных авторов, невольно спрашивал, почему эти работы не висят рядом с Тицианом, Рубенсом, Ван Гогом, Пикассо? Их красота, глубокая проникновенность, мастерство – завораживают. Их авторы, реализовавшие себя на оформлении конвертов, мне кажется незаслуженно не воспеты. Они лишь «обложки», верхняя незначительная часть, на которую только бросают взгляд перед тем как прослушать содержимое любимой группы. Но автор рисунков, художник, хочет подготовить нас к музыке, настроить, запечатлеть в нашей памяти визуально данный альбом – он тоже имеет право на славу. Здесь и анимационные рисунки по мотивам известных произведений Льюиса Кэррола и Чарльза Диккенса как у «Genesis», фантасмагория и сюрреализм как у «Pink Floyd», « Gentle Giant», « Yes», « Kansas», « ELP», « Saga», «Marillion», средневековые застолья с министрелями как у «Jethro Tull» и рыцарями круглого стола как у Rick Wakeman, разные ужастики и страшилки как у «Ozzy Osbourne», «Alice Cooper», «Black Sabbath», «Nazareth», «Merсyful Fate», «Iron Maiden», фирменные знаки как у «ELO», «Boston», «Eagles», «Asia», «Pretty Maids», размытые образы как у «Steve Hackett» и «Peter Gabriel».  

Я часто приходил к Жене, приносил пленку, выбирал что записать, платил по два рубля за записанную пластинку. Голова шла кругом от количества музыки. Однако это были лучшие годы, когда каждая открытая группа для меня была новой планетой на еще пустовавшем небосклоне моих познаний, вкуса, притязаний, сравнений и симпатий. Теперь, много лет спустя, когда мои музыкальные потребности утряслись и состоялись, поиски и открытия тех давних дней выдаются мне путешествием в чудесную сказочную страну, где на каждом шагу тебя ждут радости, приключения, общение с непознанным, неизведанным, что давало стойкое ощущение счастья, подъема, эйфории, чистоты, неземного наслаждения и блаженства.  

У меня уже было более пятнадцати бобин по 525 метров, которые помещали по два альбома на каждой. Таких как я у Жени было много, но и меня уже окружали ребята, пусть младшие, но желающие также приобщиться к современной рок музыке. Запросы их я удовлетворял тем, что переписывал со своего магнитофона на другой, беря плату от 30 копеек до 1 рубля. Таких клиентов было несколько. Это были соседи, приятели, одноклассники, знакомые. Я проводил небольшую рекламную работу, устраивая прослушивания, хвалил группы, альбомы и качество записи. Таким образом я умудрялся не только вернуть деньги, заплаченные Жене и ему подобным, но и заработать больше. Дальше, чуть позже, я подключился к перепродаже пластинок, плакатов с исполнителями и журналов, выменивал книги, полученные за макулатуру, на пластинки или просто продавал их. Особым «гурманам» я записывал на пленки с пластинок по большему тарифу, разницу оставляя себе, все были довольны. Я очень любил и люблю музыку, но уже тогда, с восьмого класса, моя любовь к ней и знакомства с «продвинутыми» меломанами позволяла мне немного зарабатывать деньги, учиться азам торгового искусства, дару убеждения, простой бухгалтерии, рекламному мастерству. Но поскольку я не знал нот и не играл на инструментах, карьера торгового работника выглядела более убедительной. И мне ничего, как я думал, не мешало впоследствии считать предполагаемую прибыль сидя дома, за столом, в черных бухгалтерских нарукавниках, со счетами, которые можно увидеть теперь только в старых фильмах, с довольной улыбкой, после удачной сделки и слушая «Money» в исполнении «Pink Floyd» или «ABBA».  

На первом курсе института, когда студенты зашуганы, еще не пообтерлись и всецело заняты учебой, жизнь выглядела несколько напряженной, это уже не школа и все серьезно, могут отчислить за неуспеваемость и прогулы, предложить «сходить» в армию, взять академотпуск. В конце концов надо было удачно сдавать сессии, без «троек», тогда гарантировано получаешь стипендию в 40 рублей, что было неплохим материальным подспорьем, не говоря уже о моральном удовлетворении.  

На втором курсе, уже оперившись, немного облегченно вздохнув, студенты с радостью начинают больше познавать прелести студенческой жизни. Некоторые начинают путешествовать, благо студенческий билет давал возможность ездить по стране вдвое дешевле, а стоимость билетов была довольно низкой. Другие, как и я в том числе, больше и строже занимались спортом. Мы ходили на концерты отечественных рок-групп в Полтаве, Харькове, Черкассах, также по существующим традициям все группы в институте готовили и проводили в студенческом кафе вечера с различными развлекательными номерами и, конечно, дискотекой. При этом приглашались в гости на наше усмотрение студенты из других четырех ВУЗов Полтавы или курсанты военных училищ. Мы также ходили на дискотеки и в другие институты и городские диско-клубы, наподобие кафе «Театральное» или в гостинице «Турист».  

Я вплотную подошел к занятиям фарцовкой. Мы уже были не маленькие, мы видели, понимали, знали в какой стране мы живем. Идеология, которой была пропитана вся жизнь общества и каждого его гражданина в отдельности производила двоякое взаимоисключающее впечатление: с одной стороны мы знали, должны были знать, что социалистический строй – самый правильный, честный, справедливый и гуманный. Он, этот строй, дает нам необходимый и бесплатный набор инструментов для счастливой жизни, это: бесплатное образование, здравоохранение, гарантировано мы получали работу, пенсионное обеспечение, профсоюзы, порой, полностью оплачивали отпуска в санаториях, домах отдыха, детских лагерях. Также было гарантировано право на жильё, можно ли сейчас подумать что его тогда давали бесплатно? Эдакая жизнь в резервации, где тебе успешно навязывают мысль что жизнь здесь и есть счастье и другой – не надо, да ее и не существует. Но перелезать через забор этой резервации было запрещено, зачем бередить шаловливые мысли, зачем давать повод в сомнении, предполагать что возможна другая жизнь вообще, не говоря о том, что она могла быть лучше? Обратная сторона жизни в СССР это тотальный дефицит на всё: вкусные продукты, одежда, обувь, автомобили, ковры, хрусталь, золотые изделия, парфюмерию, бытовую технику, ту же туалетную бумагу. Это был нонсенс, у людей были деньги, но купить желаемые товары они не могли, в магазинах их не было, а если их «выбрасывали», то только в конце месяца и перед праздниками для выполнения плана. Да, была у нас плановая экономика, торговым предприятиям, в том числе, доводились определенные цифры, которые необходимо было выполнять. За невыполнение руководителей наказывали, давали выговоры, вычитывали на собраниях, лишали премий, иногда увольняли. Однако изобретательность и хватку не выжжешь никаким социализмом. Некоторые руководители торговых предприятий проявляли завидную смекалку и изворотливость. Они ездили сами договаривались с предприятиями-производителями, составляли с ними договоры на прямую поставку, умудрялись менять неходовой товар на ходовой, заводили нужные знакомства в вышестоящих ведомствах и тогда при распределении могли получать больше, чаще и лучше качественных товаров. Простые люди приспосабливались как могли. В основном доставали вещи, продукты по блату, заводили знакомства в продовольственных и промышленных магазинах. Это было удивительно, на Новый год в магазинах, как правило, ничего не было интересного, но в холодильниках в каждой семье уже находились вожделенное советское шампанское, колбаса «сервелат», зеленый консервированный горошек, майонез для салата «Оливье», хорошие шпроты, мандарины и, может быть, айвовый сок с мякотью. Был и другой вариант – переплачивать за товар. Это больше касалось промышленных изделий: одежды, обуви, бытовой техники, парфюмерии, автомобилей. Была, впрочем, как есть и сейчас, группа импортных товаров, которые отличались лучшим качеством. Разве можно забыть обувь «Цебо», «Саламандер», парфюмерию «О Жён» или «Опиум», тушь, тени «Пупо», кроссовки «Адидас», «Пума», джинсы «Wrangler», «Levi Straus», югославскую мебель, чешский хрусталь, венгерскую и болгарскую консервацию? Импорт завозился как по официальным каналам, так и полулегально иностранными и нашими туристами, студентами, спортсменами, командировочными, моряками, дипломатическими работниками, даже военнослужащими, служившими в дружественных странах. Фарцовщики, забытое и настораживающее тогда слово, которых власть клеймила спекулянтами, зарабатывали тем, что перепродавали обычным гражданам нужные им товары, минуя официальные учреждения торговли и были, конечно же, вне закона. Однако в период всеохватывающего дефицита они, фарцовщики, делали полезное дело для себя и людей, все были довольны, особенно если получалось избегать нахождения в поле зрения правоохранительных органов, боровшимися с «нетрудовыми» доходами в обществе.  

–Мне нужны джинсы, – сказал мне на перерыве Игорь Местеренко, он же Ашот.  

Взгляд его был немного растерян, он заискивал, отводил глаза в сторону, как-будто стыдился своей просьбы.  

–Сделаем! – уверенно сказал я, оценивающе глядя на него.  

Игорь родом из Харьковской области, с золотой медалью окончил школу, а потому легко поступил в институт, был большим умницей в учебе, но забит в других делах. Он был маленького роста, потому получил полуобидное прозвище Ашот из известного анекдота. Он когда-то занимался гимнастикой, был хорошо сложен, но выражение лица было не в его пользу. Его выпуклые серые глаза часто выражали удивление и выглядело это довольно глупо. Такая же глуповатая улыбка была частой реакцией на неожиданные и ироничные обращения к нему. Он как-будто косил под дурачка или таким образом прятался от непонятного и неизвестного мира, всегда был готов поддержать веселый разговор, не обижаясь даже если объектом насмешек был в том числе и он сам. Честно говоря так и осталось непонятным о чем он думал, что переживал внутри, казалось порой что он был неестественным, брошенным в чуждую ему среду, где приходилось защищаться и прятаться от незнакомого и насмешливого окружения. Я знал что деньги у него водились. Мы уже все ко второму курсу примерно знали финансовые возможности друг друга. Игорь рос в зажиточной сельской семье и теперь пришло время выглядеть соответственно, хотя бы внешне.  

–Ну ты же знаешь сколько они стоят? – пытался я прощупать его, давая таким образом понять кто здесь главный и навязать ему линию поведения жертвы.  

–Да… Примерно…  

–Хорошо. Какие пожелания, какой размер?  

–Размер, вроде бы, 46, ну… я хотел бы… что-нибудь известное и чтобы терлись, конечно…  

Джинсы должны истираться, со временем. Это выглядело и правильно и модно. То есть сначала они должны быть синего или темно-синего цвета, а со временем, при носке, на швах, складках, красиво стирались до светло-синего, то есть голубого цвета. Была джинсовая ткань которая не стиралась, это зависело от красителя и это проверялось спичкой на изнанке штанов: спичка слюнилась и ею тёрли ткань, если цвет менялся, становился светлее, значит ткань что надо и краситель со временем будет вытираться.  

Я уже знал где брать джинсы на продажу. В секции дзю-до, где я занимался с первого курса, было много кавказцев – чеченцев, дагестанцев, осетин. Известно, что они всегда были при деньгах, хорошо одеты и нередко занимались фарцовкой. Иса был маленьким, невзрачным, щуплым уроженцем кавказских гор, он не занимался ни дзю-до, ни каким –либо другим видом спорта, хотя для них это было редкостью. Он тёрся со своими земляками и я знал что он имеет доступ к импортным вещам.  

–Привет, Иса! Как дела? – обратился я к нему, найдя его около общежития. Уже была устойчивая и развитая привычка не переходить сразу к делу. Надо было узнать настроение, подготовиться к диалогу, переброситься словами об учебе, спорте, девушках.  

–Есть ли у тебя джинсы на продажу? – после дежурных фраз продолжил я.  

–Какие надо?  

–Размер 46, а там что будет, почти всё равно.  

–Такого размера есть «Brooklyn», с внутренней строчкой.  

Конечно, ценилась классическая двойная внешняя строчка оранжевой ниткой. Она могла быть и одинарной. Но известны были фирмы, которые шили джинсы с внутренними строчками, что у нас котировалось меньше.  

–Сколько ты хочешь?  

–Ну… я отдам по такой… хорошей цене… – неуверенно сказал Иса.  

–По какой «хорошей»? – давил я, напирая на него, становясь чрезмерно серьёзным.  

Известно, кто имеет деньги, то есть покупает, находится в лучшем положении. Он выбирает, торгуется, уходит, возвращается, придумывает кучу доводов, чтобы сбить цену, угрожает купить в другом месте, играет, гримасничает, шутит, изводит, если может, конечно.  

–Ну 200… 190 рублей…  

–Да ты что?! Неизвестный «Brooklyn» за 190?! С внутренней строчкой?! Перестань, мы же знаем цены. Мне «Wildcat» предлагают за 160, – взорвался я от деланного негодования, – давай творчески подойдем к этому вопросу, – доверительно продолжил я, почти обняв его.  

Голос мой стал мягче, убаюкивающим и располагающим к торгу в мою пользу.  

– Мы сколько уже знаем друг друга? Нужно ли столько драть с меня денег? Кстати, меня еще кроссовки интересуют и спортивный женский костюм 52 размера…  

Я почти сбил его с толку, возможность будущих удачных сделок уже отодвинула в сторону так и не начавшийся толком торг по джинсам, как будто всё уже было решено.  

–Я предлагаю тебе 170 так как «Wildcat» будет только через неделю, а джинсы просят сейчас. Нужно ли нам упускать такую возможность? – подытожил я.  

–Ладно, хорошо, встречаемся завтра…  

–Вот это дело! До завтра!  

Ашот весь сиял и изнервничался одновременно. Первые джинсы! Когда перед институтом, к первому курсу, дядя Слава достал для меня первые джинсы, это был праздник, почти как день рождения и ликованию не было предела. Они назывались «Majestic». Конечно, они были «величественны» и я вместе с ними, или, правильнее, я в них! Запах свежего индиго красителя, они были как накрахмаленные, казалось, плохо сгибались и чуть капризничали, принимая мою форму. Я вертелся довольный перед высоким зеркалом в прихожей и хотел с ними сроститься навсегда, так казался я себе неотразимым и превосходным.  

Мы ехали ко мне на квартиру, что на Киевском шоссе на Алмазном. Там предстояло мерять и продавать. Витёк, мой сосед по комнате, учившийся в мединституте, был предупрежден и был готов подыграть мне для верности.  

Глаза Игоря не скрывали волнения и светились нетерпением и уже больше ничего не выражали кроме устойчивого желания получить вожделенные обновки. Он достал из пакета новые, пахнущие джинсы еще с картонной этикеткой в области пояса. Мы с Витей переглянулись, еле скрываемые улыбки пробежали по нашим лицам. Ты зритель, ты сидишь в зале и перед тобой разворачивается представление, сценарий которого ты написал сам, получаешь удовольствие от игры, а актёры, массовка, статисты должны честно и естественно сыграть свои роли, по сути – себя, что выглядело весело и почти предсказуемо, но вот нюансы, мелочи! Их никто прописать не сможет, эта неповторимость, спонтанность и непредсказуемость – самая яркая часть пьесы, итог которой практически всегда известен – расчет за товар.  

Игорь дрожащими руками стал разворачивать штаны. Блеском своих глаз, казалось, он освещал каждую мелочь и стежок на них. Прошло несколько минут тишины, пусть упивается желанным, он так долго шел к этой цели…  

–«Brooklyn»?.. Я не слышал о такой фирме, – начал диалог Игорь.  

–Это элитное предприятие, не выпускающее ширпотреб, а только эксклюзивные и ограниченные партии продукции в основном для Северной Америки. Они очень строгие, хотя, как видишь, есть и заклёпки и маленькая лейбочка на правом заднем кармане и надежный замок…  

–А строчка…  

–Строчка внутренняя, да, но представь, ты будешь не такой как все, инкубаторский. Все эти «Wrangler», «Levi Straus» уже приелись, ходят все одинаковые как близнецы… Ты же будешь выделяться, видел ли ты у кого-нибудь подобные джинсы? Я, честно говоря, думал сначала их себе оставить… Посмотри какое качество? Нитки нигде не лезут, строчка ровная и надежная, а пуговица, а карманы?..  

Похоже, Игорь уже начинал их любить. Его движения становились мягче, бережнее прикасался и разглаживал изделие. Он быстро таял, по нему было видно, что он внутренне уже согласился, мы с Витей лишь только легонько подправляли его на выбранном им уже пути.  

Началась примерка. Джинсы сели на него хорошо, но, понятно, были слишком длинны. Мы с Витей завертелись вокруг Игоря подкатывать их до нужной величины. Это происходило и весело и деловито одновременно. Мы представлялись закройщиками в ателье, обслуживая хорошего, доброго клиента. Отойдя после работы на пару метров от Игоря, принялись расхваливать его.  

–Как будто на тебя шили, – начал Витёк.  

–Посмотри как правильно сидят, облегают тело, – подхватил я.  

–Все девчонки – твои…  

–Что там девчонки, преподаватель английского языка…  

–Теперь ты лучший…  

–Сразу на дискотеку?..  

–Сколько теперь зависти…  

–Весь институт у твоих ног…  

–Вся Полтава…  

–Когда поедешь домой, лучше как-то подготовить… разорвут тебя поклонницы, фанатки, пожалей их…  

–Может ты будешь постепенно готовить людей вокруг себя? Носить по 10-15 минут в день, увеличивая до полу-часа…  

–Может теперь охрану…  

–Может теперь и не учиться…  

Игорь крутился как юла, вокруг себя, перед зеркалом, выставляя ноги вперед поочередно, отставляя назад, в стороны. Голова, мы думали, отвалится. Она проделывала невероятные «па», как только выдерживала шея? Она крутилась, наклонялась, закидывалась, напряженно застывала. Кто знал до этого возможности этой шеи? Она работала на пределе возможного, тщательно отрабатывая своё предназначение. В унисон с шеей руки тоже были при деле, а в триумвирате с ногами, казалось, Ашот занимается или разучивает новые формы из тайцзицюань – стилей журавля, орла или, скорее всего, обезьяны.  

Игорь долго крутился под наши хвалебные восклицания, перемешанные с иронией и издёвкой. Казалось, он кружится только под наши слова, они как бы приводили его в движение, замолчи мы, и всё остановится и замрёт как на паузе в видеофильме.  

Он остановился. На преображенном лице радость, немного усталости и немного лукавства – лесть сделала своё дело.  

–Сколько они стоят?  

–240, Игорь, я сбил цену с 260, – уверенно и безапелляционно ответил я.  

Смятение, лишь на мгновение, пробежало по его лицу, но лишь на мгновение. Разве когда он сюда ехал джинсы уже не были проданы? Каждый выполнил свою задачу: я достал, мы с Витьком одели и воспели Игоря, а он, в свою очередь, с сегодняшнего дня приобщился к великому и элитному клубу почитателей джинсов. Все счастливы и довольны, правильно ли и уместно ли при этом торговаться? Деньги получены, сделка совершилась. Стоит ли говорить что после этого я у Игоря стал лучшим советчиком, признанным лидером, кумиром в одежде, мы стали ближе, роднее, как мудрый учитель и талантливый ученик. Он ушел счастливый, подшивать джинсы, чтобы назавтра свести с ума пол института. А мы с Витьком начали собираться в «Турист» на дискотеку, хохоча, вспоминая и делясь впечатлениями от примерки.  

Кто- то мне подсказал ездить за товаром в Молдавию. Близость Румынии, наличие «прогрессивно» настроенных цыган, занимающихся коммерцией, а не только гаданием и попрошайничеством, полуизвестные предприятия, выпускающие качественную продукцию в содружестве с партнерами из соцлагеря, – делали поездки в Кишинёв привлекательными и полезными.  

Я приезжал на поезде в Одессу, а потом, часам к 11 дня на дизеле через Раздельную и Тирасполь, ехал в Кишинев. Приехав в город, всё надо было делать быстро; я ездил на выходные, так как учился, потому быстро поселившись в дешевую и безымянную гостиницу, сразу же бежал на поиски. Уже были известны точки, магазины, рынки, где я затоваривался. Это были стихийные рынки где-то на отшибе города, прямо рядом с колеями железных дорог, а также в центре у Центрального универмага на углу нынешних бульваров Штефана чел Маре и Измаил, а также этот и другие универмаги города.  

Ко времени событий, о которых идет повествование, я уже нашел возможным находить в Кишиневе и перепродавать в Полтаве и Черкассах большой и разнообразный ассортимент промышленных товаров. Прежде всего это были качественные «ластиковые» спортивные костюмы румынского производства различной толщины, фасона и цвета, импортные кроссовки и очень интересные «БОФы» – произведенные Бендерской обувной фабрикой совместно с восточными немцами и почти полностью шедшие на экспорт, парфюмерия, та же румынская – дезодоранты, тени, карандаши, тушь и, если удачно попадались по цене, котоновые и вельветовые джинсы.  

Сначала я справлялся своими деньгами, осторожно и постепенно открывая для себя этот рынок и занятия. Потом, идя вперед и разрастаясь в своих «аппетитах» мне понадобилась финансовая помощь и вливания в мои торговые операции. И я уже знал к кому лучше обратиться. Валя Одерий, наш групкомсорг, не была избалованной персоной. Она была отличницей в школе, техникуме и теперь не сбавляла оборотов. Эта девушка – «кровь с молоком», свежая, энергичная, с легким естественным румянцем, длинными песочного цвета волосами, серыми большими глазами. Она была достаточна высока и несколько крупновата, но при этом стройна, черты лица были тонкими, алые губы, белые крупные зуб – всё дышало здоровьем и силой. Иногда казалось что она может, если станет напирать, смять тебя своим напором, это был комок энергии, настоящий холерик, очень эмоциональная и взрывная. Мы стали хорошо ладить еще с первого курса, какая то обоюдная симпатия установилась между нами, впрочем, не выходившая за рамки дружеских отношений. Я знал что у нее водились деньги, и однажды решил обратиться к ней с предложением.  

–Ты говорила о возможности деловых отношений? – начал я издали.  

–Что ты имеешь ввиду? – поинтересовалась в ответ Валя.  

–Я езжу иногда за товаром, предлагаю его здесь…так, одежда, обувь, всё полезное…  

–Фарцуешь, значит?  

–Я помогаю одеваться людям, выглядеть им лучше и красивее… а ты какие то ярлыки…  

–Хорошо, что от меня нужно?  

–Хотел просить тебя время от времени ссужать у тебя немного денег, чтобы привозить больше, моих не очень хватает на большие партии, если можно…  

–А что это даст мне?  

–Ты сможешь заказать себе что-нибудь по более низкой цене, там одежда, обувь, парфюмерия…  

–Заманчиво…  

–Станешь ещё красивее, тебя повысят до комсорга факультета, сможешь сама организовывать сборы взносов, поехать по комсомольской путёвке на родину Патриса Лумумбы или на БАМ, стать делегатом всесоюзного съезда комсомола. Ты будешь самым привлекательным, изящным, утонченным, продвинутым и модным комсоргом в Украине, твоё фото будут красоваться на страницах и обложках «Комсомольской правды», «Ровесника» и «Агитатора», ты станешь законодателем мод для всей комсомольской элиты…  

Валя согласилась, и мы стали сотрудничать на радость друг другу.  

В один из солнечных майских выходных, в субботу, Кишинев снова радостно встречал меня. Город уже благоухал цветами, стал зеленым от молодой листвы, обновление в купе с непрестанным движением, делало его живым, веселым и здоровым организмом, и мне нравилось, пусть на время, становиться его частью.  

На блошином рынке, что на окраине города, народу как всегда было много. Тут продавали всё кроме продуктов. В один из приездов я нашел и не удержался, купил дешево 15 томов Оноре де Бальзака. Коммерция коммерцией, а тяга к классической литературе была у меня огромна.  

Я без труда нашел своих цыганских поставщиков. Они, как всегда, всей своей семьей и в пёстрых своих одеждах, выделялись среди других продавцов импровизированного рынка.  

–Добрый день, удачной торговли! – с улыбкой обратился я.  

–Здравствуй, здравствуй, дорогой! – не сразу узнав меня ответила Динара.  

Их было шестеро. Динара, старшая дочь, как обычно неопределенного возраста, думаю лет тридцати, самая бойкая и деловитая. С ней я в основном и вел дела. Усталые, но уже опытные, порой напряженные глаза почти черного цвета, смотрели на тебя вдумчиво и изучающе. Её сестра, Мирела, была моложе, мягче и немного отстраненнее. Такое создавалось впечатление, что ее не особо спрашивали – хотела ли она быть цыганкой или нет, и дали ей эту полукочевую жизнь вопреки ее желаниям. Она выглядела несколько меланхоличной и, казалось, неготовой и неприспособленной к своей уже состоявшейся участи. Её глаза, светло-карие, открыто улыбались, как и всё лицо, в ней не было видно присущей их роду хватки и даже трудолюбия. Наверное она мечтала, раз уж так получилось, прожить всю жизнь среди пахучих ароматных цветов и трав на лугах, под песни и пляски, не думать о хлебе насущном, будучи вечным романтиком, живя в ожидании чудес. Тётя Флорина, их мама, конечно больше всех походила на все известные описания цыганок. Из-под цветного платка выбивались наполовину седые волосы, взгляд, когда-то бойкий и хваткий, перешедший, по-видимому, Динаре, стал спокойнее, больше направленным в себя, внутрь. Она была вожаком этого прайда, осуществляла, скорее всего, общее руководство по «сроку службы», как говорили в Советской армии. У Динары было трое детей: мальчики лет пятнадцати и семи и девочка лет пяти. Мужчин я не видел ни разу. Удивительно, какое все-таки у цыган невероятное разделение труда по гендерному признаку. Женщины и дети, как правило, занимаются домашними делами, зарабатывают на жизнь гаданием, попрошайничеством, реже торговлей, как в нашем случае. Мужчины, как я помню по Болгарии, собирали и сдавали металлолом, дрова, навоз, а также занимались делами, которые осуждались уголовным кодексом в любой стране.  

Я давно занимался делами с этой семьей. Они снабжали меня спортивными костюмами, но чаще парфюмерией и косметикой. Я покупал у них румынские дезодоранты, пудру, румяна в наборах и косметические карандаши. Встретившись на рынке и оговорив что у них есть сейчас на продажу, мы ехали к ним домой – то на съемную квартиру, то в какой то дом в частном секторе, где они хранили все товары. В квартире, насколько я помню, из трех комнат, мебели не было вообще. Они спали по кочевому на полу, на каких то матрацах и одеялах, в окружении тюков, мешков, пакетов с парфюмерией, одеждой, обувью, сигаретами. Однажды, что было незабываемо для моего опыта, я вынужден был напроситься к ним на ночлег, ввиду отсутствия свободных мест в гостиницах. В дом к себе они не пустили, что меня не обидело, постелили мне на старой высокой пружинистой металлической кровати, что стояла под навесом у входа в какой-то сарай рядом с домом. Я очень долго засыпал, помню, слушая невольно лай всех собак в округе, глядя из-под не очень свежего одеяла на яркие звёзды в небе. Мне было весело, забавно и спокойно одновременно. Решая важные свои коммерческие дела, я мимоходом набирался всякого другого жизненного опыта, уже верил и знал что не бывает безвыходных положений. Ты лишь с улыбкой и готовностью встречаешь любую новую задачу, будучи уверен и зная что она непременно будет решена. Радость, может странную на первый взгляд, вызывало то, что я еще не знаю о способе, но был уверен в неизбежности правильного или почти правильного решения, что уже тогда давало мне зачатки здорового и свежего адреналина, которые впоследствии выросли до устойчивого и вечного понимания того, что со мной ничего плохого произойти не может. Это была и есть уже не самоуверенность и надменность, это, по-видимому, суть моего договора с моим подсознательным, душой, которая бережёт и развлекает меня одновременно.  

На следующий день, с утра, я уже был на толкучке около Центрального универмага. Здесь, ниже универмага, около торговых рядов с выносной торговлей, крутились разного рода фарцовщики, менялы, продавцы. Это было бойкое место, здесь требовалась сосредоточенность, осторожность и деловитость.  

– По чём джинсы? – спросил я у молодого человека, неуверенно передвигавшегося среди других продавцов и покупателей.  

–Эти? – растерянно посмотрев сначала на меня, потом на джинсы, переспросил парень, -эти – 120.  

Он был худощавым, высокого роста, с всклоченной кучерявой головой русого цвета. Красные глаза выдавали в нем то ли недоспанную ночь, какую то нужду, озабоченность или болезненность. Он был как-будто случайно здесь, вёл себя неуверенно и точно не походил на профессионального торгаша. Вельветовые джинсы «Wildcat» цвета какао были перекинуты через правую руку. Я осмотрел их, меня всё устраивало, но я решил попытаться воспользоваться его, как мне казалось, затруднительным положением.  

–Я бы взял за 100, цвет такой… светлый… на нём грязь и пятна сразу видны…  

–100? – протянул худощавый продавец. В его бессмысленных и усталых глазах мелькнул вопрос, мольба и разочарование.  

–Ну да… Я, честно говоря, вообще не знаю до конца, нужны они мне или нет. За 100 я, наверное, себе этот вопрос уже меньше бы задавал. Ну как, устраивает?  

–Хорошо, давай, – обреченно, как из склепа, отозвался он, передавая мне штаны.  

Рассчитавшись, положив покупку в свою спортивную сумку я, оставшись довольным первым приобретением, двинулся кружить дальше.  

–Что ищешь, что интересует? – обратился ко мне такой же высокий по росту парень, что и предыдущий. Но на этом их сходство заканчивалось.  

–Кроссовки, джинсы, спортивные костюмы, такого плана… – ответил я, живо рассматривая нового торговца.  

Его звали Сергей. Он отличался спортивным видом, да и был, собственно, в классном спортивном костюме «Пума», себе он точно мог это позволить. Короткие черные волосы, карие живые умные глаза, тонкие черты лица, всё говорило об уверенности в правильном выборе занятия в жизни. Он был профессионалом в этом деле, с такими людьми приятно иметь отношения. Он быстро располагал к себе, мы почти не торговались, хорошо зная кто и что уже может получить и заработать. Это как гребёшь на легкой лодочке по течению в приятный летний денёк, тебя несет само по себе, ты только наслаждаешься окружающей красотой, иногда, по мере необходимости принимая участие в движении легкими взмахами вёсел.  

Два спортивных костюма перекочевали ко мне в сумку. Мы расстались довольные друг другом. День обещал быть таким же чудесным, как и все предыдущие в моей жизни, но с уже деловым уклоном.  

–Что интересует? – похожим естественным вопросом остановил меня следующий клиент. Ответ последовал тот же. Этот коммерсант отличался от предыдущих двух. Он был пониже, не спортивен, даже немного заплывший, в голубом джинсовом костюме. Белые кучерявые волосы и такая же светлая, почти мраморная кожа, говорили об отсутствии каких-либо забот и отягчающих обстоятельств в жизни, он бал холён и, казалось, немного высокомерен. А вот глаза! Если бы я тогда умел быстро и точно определять человека по глазам, но нет, это теперь в моей галерее «взглядов», если можно так сказать, подобные глаза заняли бы свое очень определенное, особое, броское место. Они были светлые, серые, как-будто ничего не выражающие, равнодушные, не то чтобы холодные, больше изучающие, недоверчивые, глаза человека, ведущего своего виз-а-виз к своей цели. Там было что-то неподвижное, змеиное, коварное и ты, раз посмотрев в них, как-будто засыпал, как-будто через эти глаза в тебя впрыскивали яд, блокирующий правильные мысли, парализующий здравый смысл, ты как-будто подпадал под чары, магию, приворот, а попросту становился послушной жертвой, которую отпустят потом, позже, выпив из тебя все соки, забрав всю жизненную энергию, лишив на нужное ему время тебя здравомыслия, инстинкта самосохранения, способности сопротивляться.  

–Моя тётя работает товароведом в «Детском мире», через нее я достаю все товары, в том числе и те, которые нужны тебе, – сказал Олег, когда мы познакомились, – через нее проходят редкие партии кроссовок «БОФ», встречается также импорт одежды и обуви. Можем подъехать к ней после обеда и затариться.  

–Очень хорошо! – обрадовался я.  

Мы договорились встретиться в два часа дня, здесь же на остановке. Я уже больше ничего не искал, всё распланировал и подсчитал. «БОФы» были хорошими качественными кроссовками, которые практически не попадали на внутренний рынок СССР, а сразу шли на экспорт, в основном в страны соцлагеря. Иногда, изредка, они попадали в открытую продажу в Кишиневе, Тирасполе или Бендерах. Цена их была ниже импортных, но качество не уступало. Я радовался, планировал купить 10-12 пар кроссовок ходовых размеров, зная что быстро смогу их продать, как раз в сезон. До встречи оставалось около двух часов и я лениво и спокойно слонялся по центральной улице, радостно, смакуя и не спеша подсчитывая свою выгоду и прибыль от поездки. По приезду, до сессии, надо будет быстро все распихать, потом позволить себе купить пару пластинок в свою коллекцию. Может одни кроссовки оставить себе? Ещё не знаю, не решил. Мысли струились легко, мягко и не навязчиво. Возможность планировать свою жизнь, в том числе свой материальный доход и его трату, безусловно, придавали уверенности, позволяло мечтать, делали меня сильнее и независимее. Никто уже не думал о нужде, только о росте и приумножении; собрать весь «Genesis», «Steve Hackett», «Peter Gabriel», «Kansas», для начала, купить нормальную аппаратуру… Моё увлечение требовало немалых вложений, да их и не жалко было. Разве человек, зарабатывающий деньги, не должен как-то проявлять это, показывать и доказывать себе и окружающим свои удачи, воплощать их в конкретные материальные проявления, согласно своим пристрастиям, увлечениям, вкусам? Если, конечно, ты не Гобсек, Плюшкин или Кощей – Бессмертный, чахнущий над своим златом. В молодости денег, по-видимому, не хватит никогда, что правильно, в отличие от старости, когда ты еще жив, но свет в глазах твоих уже не такой яркий и освещает, быть может, только то, что делает комфортным твое существование и еще, возможно, какие то шалости, на которые у тебя хватает здоровья.  

В назначенное время я подошел на остановку. Олег уже ожидал меня с каким то парнем.  

–Это Игорь, он из Харькова, тоже хочет купить кроссовки, – представил его Олег.  

Мы сели в троллейбус. Мой новый знакомый завел беседу об учебе, студенческой жизни, поездках и торговле. Он был невзрачным, спокойный голос, такой же взгляд. Он, казалось, не давал места пробелам в диалоге, постоянно поддерживал разговор, который, все же, не казался вынужденным и напряженным, скорее общим и естественным.  

Мы зашли в «Детский мир». Приглушенный, тусклый свет на первом этаже делал полки магазина еще более скучными и безрадостными. Товары промышленной группы от недостатка разнообразия и ассортимента просто многократно выставлялся и повторялся на полубезжизненных прилавках. Пройдя через весь зал мы остановились у широкой лестницы, ведущей на последующие этажи.  

–Давай деньги, – обратился Олег к Игорю оборачиваясь к нему.  

Игорь достал из заднего кармана джинсов хрустящую купюру в 50 рублей и не глядя на нее быстро передал Олегу.  

–Ждите здесь, – сказал продавец взяв деньги и пройдя к двери, что была справа от лестницы с надписью «Служебный ход», быстро исчез за ней.  

Вместе с тем как захлопнулась дверь, харьковчанин тотчас начал разговор о тех кроссовках, какие давно хотел купить, казался немного взволнованным и озабоченным в своем радостном ожидании. Конечно, я поддерживал его в разговоре. Его волнение не передавалось мне, скорее забавляло и веселило, как-будто подчеркивало мое превосходство над ним в этой ситуации, ведь я позиционировал себя бывалым и опытным оптовым покупателем.  

Через пять минут дверь открылась и появился Олег с пакетом под мышкой. Он уверенно подошел к нам и вынул кроссовки.  

–На, смотри, такие ты хотел? Настоящий «Адидас».  

–Да, похоже это они… Посмотри, Саша, хорошие, нормальные ли они? – обратился ко мне Игорь.  

Мне, конечно, польстило что я явился контролером и судьей этой сделки. Деловито рассматривая и вертя обувь, хвалебно отзывался о качестве покупки. Мягкая трехслойная подошва с пупырышками, замечательный желто-черный верх как бы являлся продолжением той же подошвы, форма, дизайн, цветовая гамма – всё произведение искусства, которое никогда не повторить нашему легпрому. Но почему? Неужели у нас воображение и фантазия исчезла, испугалась, сбежала вместе с выстрелом «Авроры»? Почему социализм должен был выбрать для всех нас серые, невзрачные косоворотки, сделать нас бесцветной массой болотного цвета, причем и внутри тоже? Огромная безликая, однородная масса шагающая строем, при этом пугающая, грозная, желающая сделать таким же весь мир, выбросить, забыть, уничтожить все другие яркие краски в жизни, кроме серо-зеленого.  

–А теперь ты давай деньги, – обратился ко мне Олег, после того как удовлетворенный Игорь бережно положил в пакет свое приобретение.  

–Вот тут на листочке размеры… – сказал я, передавая ему деньги и свою сумку.  

Олег снова исчез за дверью. Игорь, как по команде, и как-будто проснувшись начал эмоционально обсуждать свою покупку. Я радовался за него, конечно.  

–Ну, я пойду, – сказал вдруг мой новый знакомый, – мне надо еще до отъезда конфеты купить, меня просили, уж больно хороши они здесь…  

–Удачи тебе! – сердечно попрощавшись сказал я.  

Игорь удалился, я остался один ожидать своего товара. Вокруг сновали покупатели, посетители магазина, просто зеваки, убивающие время. Как мне казалось я отличался от них, я был при деле, что мне до этих невзрачных полок? Я тоже имел отношение к торговле, но считал это отношение на порядок выше, ведь я и был той самой торговлей, покупателем, продавцом, экономистом, бухгалтером, грузчиком, доставкой, экспедитором, пусть в одном лице. За этими невинными размышлениями прошло минут пятнадцать и я просто отметил про себя это, что еще не начинало беспокоить меня, но уже вернуло на землю и начало потихоньку концентрировать меня на времени, которое проходит. Сначала я думал, и это было правильно, что чем больше времени проходит, тем быстрее Олег появится, это же просто, ведь время, отведенное на покупку, имеет свой срок, следовательно с каждой минутой я к ней приближаюсь. Прошло еще минут десять, уже никаких других мыслей кроме ожидания не было в голове, как-будто само время текущее теперь медленнее, отбросило все другие, параллельные мысли, сосредоточив все мое внимание на двери «Служебного хода», которая никак не открывалась. Это еще не была тревога, это было то пограничное состояние, которое никому не пожелаешь, которое разделяет две противоположные жизни – счастливую, радостную, удовлетворенную и другую, полную разочарования, печали и грусти. Следующие пять-десять минут начали приносить мне сомнения, эта, сначала легкая прохлада, появляющаяся откуда то издали, как с вершины заснеженной, окутанной мрачным туманом горы, позже, спускаясь в долину моего сознания, медленно, неминуемо, грозно наполняя и заполняя все вокруг себя, привнося уже от самого вида леденящий холод, парализуя члены и сознание, которое еще хотело, могло бы бороться, так как это его работа и предназначение, но уже проигрывало, поглощаемое новой, доселе неведомой, мощной силой тревоги, волнения, опасности, увеличивающейся с каждым мгновением. Я должен был сбросить с себя оцепенение ужаса, который уже полностью завладел мною. Мой мозг, лихорадочно и отрывисто работавший, через силу говорил мне что надо двигаться, надо что то делать. Я двинулся к двери, с которой не сводил глаз, казалось, вечность. Открыв ее, я оказался на площадке; вверх шла лестница, ведущая к служебным помещениям, внизу был выход во двор универмага. Я инстинктивно бросился во двор. Там кипела жизнь; несколько грузовых машин разгружались у рампы, другие ожидали своей очереди. Грузчики, экспедиторы, товароведы, были заняты привычной своей работой. Они находились сейчас в другом, параллельном от моего мире. Я вышел во двор, огляделся. Сзади меня здание универмага, справа вдоль него – рампы для приема товара, середина и около рампы – автомобили с товаром, территория ограждена высоким трехметровым бетонным забором, в дальнем углу – проходная со шлагбаумом. Будучи почти что в состоянии аффекта, я смог быстро настроить и сконцентрировать себя должным образом. Оставалась еще надежда и я, вернувшись на лестницу, начал быстро подниматься на этажи служебных помещений. Одни двери были закрыты, другие, на третьем этаже, привели меня в полутемный склад, где у входа вопросительным взглядом меня встретила пожилая вахтерша, четвертый этаж вывел в коридор с десятком комнат товароведов, бухгалтеров, экономистов. Я вошел к товароведам.  

–Здравствуйте, извините, не заходил ли к вам сюда парень такой, в джинсах, со спортивной сумкой, у него еще родственница здесь?.. – обратился я, сдерживая волнение, к работникам универмага.  

Я, как видно, нарушил спокойный ход их работы, а попросту полусонливого состояния послеобеденной неги, когда работа делается уже «сама» и не требует большого внимания и отдачи. Человек семь-восемь женщин разных возрастов с ленивым любопытством рассматривали меня не особо пытаясь вникнуть в мое состояние, причину появления у них на пороге и суть вопроса.  

–Какой парень? Не было здесь никого. А кто его родственница? А где она работает? – посыпались ненужные, бестолковые вопросы, уничтожающие последние мои надежды.  

Я не ответил, бессильно затворил за собой дверь и двинулся на выход. Еще, быть может в последний раз, с остатками надежды, бросал я взгляды, похожие на жидкий спасательный круг, по сторонам, на двери, лестницу, прислушивался к голосам со двора, наконец снова через мистический «Служебный ход», который уже разделил, пусть на время, мою жизнь на «до» и «после», вышел в знакомый торговый зал.  

Ничего не замечая вокруг, вышел на улицу. Я уже не видел солнышка, оно померкло в глазах или вообще исчезло. Я тупо и автоматически шел по улице. Как же так, как же это могло произойти со мной? У меня ничего не осталось, в сумке все мои покупки, да еще, глупец, студенческий билет там оставил. Конечно, думал я, нужно ли было вынимать вещи, если к ним через пять минут прибавятся новые? А Валя, что я ей скажу, когда теперь отдам долг и с чего? Какие то деньги остались в карманах, на билет назад хватит. Что это: наказание за самоуверенность, стечение обстоятельств или испытание? Что бы это ни было, мне трудно было принять факт того, что меня просто «кинули», «развели», красиво, искуссно, мягко, так что никто физически не пострадал. Я сам, идиот, отдал сумку, деньги, а вместе с ними расписался в собственной недальновидности, не смог защититься, стал разбитым и поверженным.  

Надо идти в милицию. Это была последняя надежда исправить ситуацию. С помощью правоохранительных органов я, наивный и доверчивый, думал изменить положение, это истина в последней инстанции, где тебя выслушают, утрут слезы, дадут защиту, найдут и накажут преступников. Узнав где находится ближайшее отделение милиции, я уже через десять минут, с остатками надежды, продолжая верить в свою удачу и немного успокоившись, входил в дежурную часть.  

–Меня обокрали, – сказал я дежурному поздоровавшись.  

Сержант, до этого равнодушно-расслабленно сидевший за стеклянной перегородкой, стал серьезнее.  

–Я провожу вас к оперативникам, – выйдя ко мне отреагировал милиционер.  

Я зашел в комнату рядом с «дежуркой», где, по-видимому, проводились предварительные опросы и беседы с теми, кто по тем или иным причинам сюда являлся. Через пару минут зашли два молодых оперативника в гражданской одежде.  

–Рассказывай что случилось, – не теряя времени обратился ко мне один из них, среднего роста, с пытливыми карими глазами.  

Я не стал скрывать ничего кроме, разве что, истинной цели своего визита в Кишинев, уменьшив количество закупленного товара, однако оставив фактической сумму переданных денег, на случай если мне ее будут возвращать.  

–Откуда ты, чем занимаешься? – спросил второй, внешне похожий на первого.  

–Я студент, учусь в Полтаве, приехал купить себе кое-что из одежды и так вот попался…  

Оперативники переглянулись и как-будто быстро, почти сразу, приняли какое то решение.  

–Понимаешь, можно, конечно, написать заявление, мы его примем, потом будем принимать меры, отрабатывать, искать по твоим описаниям, придется вызывать тебя сюда и может не один раз. Будем писать тебе повестки, вынуждены будем поставить в известность руководителей твоего института, ты будешь отпрашиваться с занятий, тратить время, которое мы тебе назначим, свои деньги, надо будет ездить опознавать и, возможно, не раз, тебе это нужно? Как в институте посмотрят на эти твои «приключения»? Смотри сам, конечно, но… и мы гарантий дать не можем, знаешь сколько сейчас в городе краж, мошенничества, грабежей? Тебе еще повезло что ты, приезжий, остался жив-здоров.  

Они замолчали, наступила пауза, которая уничтожала последнюю мою надежду вернуть статус-кво, эта пауза, эта нависшая громкая и грозная тишина больше ничего радостного для меня породить не могла, другого пути решения не предлагалось, это и было решением – всё забыть, проглотить, убраться поскорее с их территории, зализывать свои раны поскорее восвояси, в Полтаву, куда угодно.  

–Ладно… – убитым голосом выдавил я, понимая что сильно здесь задержался, что лишний и ненужный, один на один со своим безрадостным положением, поднялся и направился к выходу.  

Я не испытывал к этим ребятам неприязни. Разве они виноваты в моих бедах? Должны ли, могли ли они мне помочь? Вопрос риторический. Я, по-видимому, должен сам испить эту чашу до дна. И всё же, чем они занимаются? Это ли их работа, обязанности – рассказать, запутать, напугать несчастных пострадавших, пришедших к ним за помощью? Причём за помощью, которую они должны оказать, не футболить тех, кому по долгу службы обязаны помочь. Может у них есть еще одна статистика, которую никто не ведет, наверное, более радостная – количество неподанных заявлений, а следовательно, прошедших мимо «тяжелых», «изнурительных» дел, решение которых им самим ничего не даст; ни звездочек на погонах, ни дополнительных денег, ни грамот, ни благодарностей, а только больше хлопот и лишних движений.  

До дизеля на Одессу оставалось несколько часов, часов грусти, осознания произошедшего, попыток стабилизировать ситуацию и найти решение чтобы идти дальше. Это был первый такой серьезный случай в жизни, когда ты реально терял что-то, вернее у тебя забирали без твоего спроса и ведома, нагло, жестко и безапеляционно.  

Слушая разные истории о мошенничестве, обманах я, как и многие, думал что со мной уж точно подобное произойти не может. Как же! Я то умный, осторожный, чуть ли не опытный, это где-то, с кем-то такое может произойти, только не со мной. Теперь, идя по улице в Кишиневе, без денег, без товара и надежды, я вынужден был взрослеть. Я должен был согласиться и уже соглашался с тем, что я не лучше других, попавших в подобную ситуацию. Я принял это, я должен был принять этот факт. Мне нужно было быть честным самому с собой, только так я мог избежать в дальнейшем подобных вещей, ошибок. Наш ротный в армии, капитан Гелиев, любил говорить с пафосом слова Бисмарка о том, что только умные учатся на ошибках других, а дураки – на своих. Но мне помнилась фраза, сказанная одним из героев Вальтера Скотта – нет в мире ничего лучше собственного опыта, я запомнил ее и теперь находил в ней яркое применение в своей жизни. Если ты честный, хотя бы по отношению к себе, а не высокомерный, напыщенный идиот, который свято верит в собственную непогрешимость и, соответственно, делает всех вокруг и во всем виноватыми, то ты признаешь не только факт свершившегося, но и сделаешь нужные выводы, поняв раз и навсегда, что во всех своих бедах виноваты только мы сами и никто другой, ни Игорь со змеиным взглядом, ни милиционеры, частично выполняющие свои обязанности, ни, тем более, Валя, давшая тебе деньги. Сделав правильные умозаключения ты обретаешь опыт, мудрость, которые тебя сберегут и сохранят в последующих подобных ситуациях, впрочем не оградив от других, решая также которые мы со временем претендуем на звание «само совершенство» или просто «мудрец», к которому тянется только все хорошее, а плохое, негативное отскакивает как мячик.  

Я расхаживал по центральному бульвару, немного успокоившись, продолжая задавать себе одни и те же вопросы, ища выход из ситуации. Город продолжал жить своей жизнью не замечая меня, какое ему до меня дело? На одного такого несчастного – тысячи счастливых, каким был я несколько часов назад, также, по-видимому, не замечал вокруг себя нужду и печаль.  

Вдруг неожиданно, ниоткуда, идя понуро опустив голову, я чуть не столкнулся с Сергеем, у которого утром купил несколько спортивных костюмов. Он шел с несколькими ребятами, гуляя, беззаботно и весело обсуждая что то.  

Мой вид, взгляд были очевидно очень красноречивы, так что он со своими приятелями остановились и окружили меня.  

–Что то случилось? – поинтересовался он.  

–Да… меня «выставили» пару часов назад…  

Я рассказал ему все как было, в больших подробностях, чем в милиции. Лицо Сергея стало серьезным, выслушав меня он бросился через дорогу к телефонному автомату. Через несколько минут он вернулся, озабоченный и взволнованный.  

–Это не наши, не местные, скорее всего приезжие, но не издалека…  

–Это почему? – поинтересовался я.  

–Наши не станут так «кидать», эти козлы мешают нам нормально торговать, делать свои дела честно, всё портят! – негодовал Сергей, – вряд ли их можно сейчас найти с таким «уловом», они уже, наверное, выбрались из Кишинева и успешно пропивают твои деньги.  

–А они не обопьются? – зло сыронизировал я.  

–Их, скорее всего, было трое, – задумчиво сказал один из товарищей Сергея.  

–Точно! Известная и отработанная уже тактика, – подхватил другой.  

–Первый – главный, организатор, что повел тебя в «Детский мир», второй – отвлекающий манёвр, типа такой же нуждающийся в товаре как и ты, он же у «первого» купил кроссовки, давая понять что здесь всё чисто и можно доверять, заговорил тебя не давая обдумать всё и опомниться, – продолжал третий.  

–А я еще, глупец, только сейчас вспомнил, он достал банкноту в 50 рублей из кармана и не глядя отдал ее «первому», – сокрушался я.  

–Да он же не собирался ничего покупать, этот «полтинник» – дежурный, лежал в кармане «всегда» и нужен был для отвода глаз. У кого из нас в кармане лежат пятьдесят рублей? – большие деньги! Обычно люди покупая, достают деньги, пересчитывают их, а не отдают что попало найденное в кармане.  

–Но был и третий! Тот занимал своё место за забором универмага, что во дворе и в первый раз он перекинул кроссовки «организатору» за мнимую продажу.  

–А вот в случае с тобой – просто вышел с сумкой и деньгами, перекинул ее, сам перепрыгнул через забор и был таков! Всё чисто и умело! – подытожили товарищи Сергея.  

–Тебе ещё повезло, вычислив тебя как не местного, да еще с деньгами, могли просто избить, силой отобрать всё, если вообще не убить… Такое уже случалось неоднократно…  

Слушая ребят я, конечно, меньше всего думал о благодарности Богу за то, что сохранил мне здоровье и жизнь, отобрав только деньги и вещи. Естественный, знакомый всем нам максимализм; мы думаем и переживаем о том, что произошло, но не о худших последствиях того, что могло бы произойти. Зачем забивать себе голову тем, чего нет, если надо решать то, что случилось, что на это время является самым важным и самым насущным?  

–Поехали! Поехали со мной, – увлекая меня за собой, очевидно приняв какое то решение, предложил Сергей.  

Я послушно последовал за ним как тень. Произошедшее сделало меня безвольным, уязвимым на время. Я не задавал вопросов, искренне предполагая что хуже быть не может, следовательно, все другие варианты являются если не спасительными то, по крайней мере, успокающиваемыми, обезболивающими, а потому приемлемыми. Мы проехали несколько остановок на троллейбусе, зашли в какой-то трех- или четырехэтажный дом старой постройки, поднялись на третий этаж и зашли в квартиру, в его квартиру.  

Дом был «сталинской» постройки, квартира большая, но темноватая, света явно не хватало. Пройдя через длинный коридор, мы свернули в комнату, что была слева. Она была большой и такой же полутемной. Три двухстворчатых окна с тюлевыми занавесками, мерно тикающие настенные часы, стол, покрытый кружевной белой скатертью с пустой хрустальной вазой, слева у стены обычный советский шкаф с посудой, сервизами и фарфоровыми безделушками, справа два мягких зеленых кресла, несколько стульев, под потолком люстра с абажуром из прозрачной пластмассы, напоминающие хрустальные висюльки, расположенные в три ряда амфитеатром. Комната, как и вся квартира, хранила спокойствие и умиротворение прошлых лет, консерватизм и особый порядок, как будто время здесь остановилось и оно же берегло атмосферу этого архаизма.  

Всё же пространство этой большой комнаты от входа до шкафа, окон, кресел и стульев было завалено огромными баулами, мешками, пакетами или насыпью без тары, одеждой, по большей части спортивными костюмами, кроссовками, футболками, толстовками. Я попал на оптовый фарцовочный склад, Мекку подпольной торговли одеждой, святая-святых, закрома самого Меркурия, его филиала в Кишиневе! Я не мог сказать ни слова, машинально двинулся к этой куче сокровищ и добра, так сначала, наверное, был ослеплен Алладин, попав в пещеру с драгоценностями.  

На какое то время я даже забыл о Сергее, так поддался эмоциям от увиденного, забыл даже о своей недавней потере, боль вытеснилась близостью запретных материальных ценностей, да еще в таком безграничном количестве. А он стоял опершись на косяк двери, скрестив руки на груди, полунаклонив голову на бок. На лице играла довольная, но не высокомерная улыбка, еще бы, он наслаждался эффектом, произведенным на меня своим складом дефицита. Он не спешил, давал мне возможность вволю насладиться увиденным, потрогать, прикоснуться, удостовериться что всё это реально, не мираж и не иллюзия.  

Прошло какое то время, прежде чем я смог немного успокоиться, осознать эту действительность. Я повернул к нему уже спокойное, улыбающееся лицо с немым вопросом – какое я имею к этому всему отношение?  

–Выбирай что хочешь и сколько хочешь! – торжественно ответил мне Сергей.  

–Как это?.. Я выберу… и что?..  

–Выберешь, возьмешь с собой, продашь, рассчитаешься и будем работать дальше.  

Наверное я сплю! Сначала горы сияющих сокровищ, затем предложение унести их сколько смогу, может меня кто-то разбудит? Такое вообще бывает? Мы не знакомы, или почти не знакомы, я мелкий делец, старающийся сделать свою жизнь чуть богаче и разнообразнее, и Сергей, воротила подпольного бизнеса, работа или не работа которого со мной ничего существенного не изменила бы в его деловой жизни. Но, может так бывает, Бог забирает и Бог даёт? Может я не самый большой грешник на этой земле? Может не случайно Небеса дают этот шанс мне, может так и надо было бы? Кто то невидимый, как в кинотеатре, сидит и смотрит на мои мытарства, на мои старания, потуги, может развлекается, добавляя «остренького», какие то вводные, приключения, испытания, смотрит как я справляюсь с этим, как отнесусь к происходящему, похоже на ученого с исследованиями лабораторных мышей, на которых отрабатываются и проверяются разные, больше нехорошие, внешние воздействия.  

Какова вероятность встретить дважды в день не знакомого ранее человека в городе с населением под 800 тысяч человек, тем более если эти встречи не планировались? Я даже телефон его не взял, считая первую нашу встречу случайной, обычной и бесперспективной, впрочем, как и он, по-видимому. Это, наверное, как вытянуть удачный лотерейный билет, при этом лучше не думать о радостных последствиях, купил и забыл сразу же, не строя в голове своей фантастические иллюзорные замки из хрусталя, алмазов и отделанных золотом. А Удача, эта милая капризная дама, сама знает когда и с чем появиться перед нами, не отвечая особо на мольбы, просьбы, стенания и уговоры.  

Времени до отъезда оставалось не много и я с радостью принялся за работу. Костюмы, синие, черные, голубые, бордовые, с белыми, оранжевыми полосами, лампасами, с капюшонами, с молниями-тракторами, разных размеров и фасонов, быстро проходили отбор и откладывались в сторону для дальнейшего путешествия. Их было много, очень много, разных, мне казалось что они все проснулись, зашевелились и, весело толкаясь, бойко становились в очередь, чтобы попав ко мне в руки пройти смотр, кастинг, как настоящие модели, покинуть этот унылый и тихий склад, сопроводить меня в своей пёстрой компании и через путешествия найти своего нового хозяина, которому бы они могли верно служить, украшать и радовать его.  

–Не знаю…я бы всё забрал…- с оттенком приятной усталости сказал я.  

–Бери сколько надо, я помогу тебе добраться до поезда.  

Казалось Сергея забавляла эта ситуация. Он улыбался, шутил, подбадривал меня как добрый отец своего нерадивого ребенка. Что же им двигало, почему он помогал мне? Был ли он добрым человеком по натуре, как я, что не мешало ему, однако, успешно заниматься делами? Может это просто холодный расчет, прагматизм – куда я в сущности денусь? Конечно я вернусь, продам и вернусь, хороший маркетинговый ход? А может он просто развлекался от скуки, а может он хорошо знал и разбирался в людях и только МНЕ предложил бы это? Мне бы это тоже польстило. Это были отрывочные мысли, занятия для моего ума, с радостью перешедшего с темы разрушительной грусти и печали на новую, более здоровую – деловую, коммерческую и, соответственно, созидательную стезю.  

Работа была окончена. Большие сумки и пакеты с отобранным товаром готовы были отправиться в дорогу. Всё было пересчитано, записано, переведено в денежные единицы. Одна «накладная» осталась у него, другая – у меня. Я боялся произносить вслух цифру, значащуюся для отдачи, не говоря о той, какую мне предстояло получить после продажи.  

Мы, наконец то, двинулись в путь. Вокруг, выйдя из дома, всё уже радовалось вместе со мной, Солнышко, уставшее уже от дневной работы, казалось, намного ярче чем несколько часов назад, молодая листва деревьев, чуть шевелившись, как-будто поздравляла меня хором и была рада за меня.  

Дальше всё пошло быстрее и веселее. Доехав до вокзала и дождавшись подачи дизеля на Одессу, мы стали прощаться.  

–Я не знаю чтобы я без тебя делал, – искренне сказал я, почувствовав как комок подкатывает к горлу и, может, мне показалось, даже слезы выступили на глаза.  

–Да ладно! Помог чем мог, – с улыбкой и деланным равнодушием ответил Сергей. Всё же, я думаю, ему были приятны мои слова, слова которые хочет слышать каждый человек – что он хороший, добрый и щедрый.  

Мы крепко пожали руки и после еще одной, тысячной, благодарности за помощь я, всё же сел в дизель, расположив вокруг себя, как дорогое семейство, весь свой вновь приобретенный скарб. Поезд тронулся, я помахал напоследок Сергею рукой из окна, он, улыбаясь, ответил тем же и медленно, повернувшись, направился с перрона в город.  

 

Вокзал уже закончился, дальше пошли вспомогательные помещения, склады, камеры хранения, потом частный сектор вперемешку с многоэтажками.  

Только сейчас я почувствовал голод, что давно не ел ничего. И это обрадовало меня, значит я жив, я вернулся к жизни! Я ехал, возвращался в Полтаву реализовывать, утолять свой голод, свои аппетиты, свою жажду к жизни, к творчеству, к созиданию!  

 

 

 

| 181 | 5 / 5 (голосов: 2) | 11:24 10.04.2020

Комментарии

Книги автора

Свобода и долг 3 часть
Автор: Fadeyev
Рассказ / Мемуар Юмор
Аннотация отсутствует
Объем: 1.258 а.л.
11:57 12.03.2021 | 5 / 5 (голосов: 1)

Свобода и долг 2 часть
Автор: Fadeyev
Рассказ / Мемуар Юмор
Аннотация отсутствует
Объем: 0.69 а.л.
21:11 20.11.2020 | 5 / 5 (голосов: 2)

Свобода и долг 1 часть
Автор: Fadeyev
Рассказ / Мемуар Приключения Юмор
Аннотация отсутствует
Объем: 0.747 а.л.
11:57 22.07.2020 | оценок нет

Стенгазета
Автор: Fadeyev
Рассказ / Мемуар Юмор
Аннотация отсутствует
Объем: 0.507 а.л.
12:38 10.07.2020 | 5 / 5 (голосов: 2)

Сессия 18+
Автор: Fadeyev
Повесть / Мемуар Юмор
Произведение о студенчестве в СССР, изобретательности на экзаменах, взаимоотношениях студентов и преподавателей
Объем: 2.228 а.л.
11:21 10.04.2020 | оценок нет

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.