Охотники на мамонта

Однажды утром мама заглянула в холодильник, в коробку с консервами и грустно заметила, что у нас дома заканчиваются продукты.  

– Вот уж не знаю, как мы доживем до пятницы, – покачала она головой, – Придется идти в магазин. По крайней мере, кефир и муку достанем.  

Нам с Наташкой по десять лет, и нас еще не отпускают одних так далеко, ведь ближайшее сельпо – в восьми километрах. Но мы все равно рады, ведь для нас магазин – это целое событие.  

Во времена нашего детства для нас, юных москвичей, сельпо было крайней необычной торговой точкой. В столице все магазины имели свою специализацию: хлеб продавали в булочной, нитки и пряжа – в галантерее, сандалии – в обувном. В сельпо же, как в современном супермаркете, можно было купить сразу все.  

Разумеется, советский дефицит никто не отменял. Но именно в сельских магазинах иногда выбрасывали на прилавок обои, вату, туалетную бумагу, импортные духи или туфли на высоком каблуке. Все это совершенно не радовало сельчан и пользовалось бешеным успехом у заезжих дачников.  

Уже став взрослой, я узнала, что подобное чудо объяснялось политикой КПСС. Абсолютно все товары распределялись по разнарядке по всем магазинам огромной страны. Никого не волновало, что дояркам некуда носить вечернее платье, а актрисам Большого театра – ватники и резиновые сапоги.  

– Дети, спросите у соседей, что им нужно, – велела мама.  

Мы с Наташкой взяли альбомный лист, фломастеры и устроили обход, который сделал бы честь любому участковому.  

– Тетя Оля, мы собираемся в магазин, Вам что-то нужно? – спрашивали мы, входя в калитку.  

Тетя Оля, охнув, выдавала нам целый список нужных, крайне необходимых в хозяйстве вещей, которые могли в этот день «выбросить на прилавок». Мы записывали со всей серьезностью и ответственностью, иногда переспрашивая:  

– Цветные нитки нужны тонкие, для вышивания?  

– Да, только мулинэ. Сороковка у меня есть.  

Затем наступала очередь тети Тани, которая просила привезти крахмал и желатин, если будет такая возможность. Тете Марине оказывались крайне необходимы консервы, свиная или говяжья тушенка, бабушке Насте – лущеный горох, сухая красная фасоль и черный перец, а бабушка Рая заказывала мороженую рыбу. У Марии Максимовны закончилась пшеничная мука.  

– Как мы все это понесем? – схватилась за голову мама, – Тут же на целый автомобильный прицеп наберется!  

*** *** ***  

Удивительно, но Небеса услышали мамины молитвы и послали нам колеса. Просьбу высшие силы выполнили с избытком, но весьма своеобразно: в магазин мы отправились не на каком-то «Москвиче», «Запорожце», или «Жигулях», и даже не на престижной «Волге» или «Победе». Мы поехали на самом настоящем тяжелом грузовике – КАМАЗе.  

Наш сосед дядя Коля, тот самый, кто работает на строительстве дороги, узнал о нашем намерении совершить набег на сельпо и предложил подвезти нас до села, а затем забрать вместе с сумками в один из рейсов.  

– Будете ждать меня у перекрестка, там, где поворот на воинскую часть, – предложил он, – Я мимо вас точно не проеду.  

– Что бы я без тебя делала, Коля! – мама чуть не расплакалась от благодарности.  

Вы когда-нибудь пробовали проехать вчетвером в двухместной кабине грузовика? Ладно, ладно, все поняла. Пусть не вчетвером, а втроем, если считать нас с Наташкой за одного взрослого.  

Водителя теснить никак невозможно, так что мама, стараясь занимать как можно меньше места, села на пассажирское сиденье, меня она взяла к себе на колени, а Наташка как-то пристроилась рядом, на самом краешке сиденья, сев к нам спиной и свесив ноги в сторону дверцы.  

– С Богом! – вздохнул дядя Коля, проверив, плотно ли захлопнулась дверца, – Ну, чур не жаловаться! Держитесь!  

Дядя Коля нажал на газ. Грузовик фыркнул, задрожал всеми железными суставами, узлами, деталями – и ринулся в путь. Ему предстоял очередной рабочий день, полный подвигов и свершений.  

При выезде с улицы грузовик тяжко вздохнул и встал в четко проложенную колею. «Тры-тры-тры» – ровно затарахтел мотор, и сиденье под нами мелко задрожало.  

– Полет нормальный! – хмыкнул в усы дядя Коля.  

Но тут колея закончилась, машина рыкнула – и вскочила на только что уложенную плиту.  

– Ох! – вздохнул КАМАЗ, – Закончилась моя спокойная жизнь!  

– Ух! – сказали мы, подпрыгнул и стукнувшись головой в крышку кабины.  

– Да что я вам – каторжный, что ли? – жаловался грузовик, заваливаясь колесом в яму.  

Мы тут же съезжали в сторону дверцы. Наташка прижалась лицом к стеклу, я же старалась не толкнуть ее случайно локтем под ребра, а мама судорожно вцепилась в край сиденья.  

– Надо же – вышли из положения! – удивился про себя грузовик и тут же встал на дыбы, взбираясь на пригорок.  

Нас откинуло назад, мы вжимались в спинку сиденья, как при перегрузке в самолете. А затем, резко качнувшись в другую сторону, утыкались носом в колени.  

– Давай, давай, мой хороший! – уговаривал КАМАЗ дядя Коля, – Совсем немного осталось. Поднажми!  

Наконец, началась готовая часть дороги, и через пять минут мы, переводя дыхание, высыпались из кабины прямо на сельской площади.  

По нашим представлениям, поездка прошла хорошо. Мы знали, что бывает и хуже. На всю жизнь мы запомнили случай, когда один из соседей – водитель небольшого микроавтобуса – посадил нас в железный кузов без окон и погнал машину прямо через поле.  

Держаться в кузове было абсолютно не за что. Нас подбрасывало вверх на каждой кочке, швыряло от стены к стене. Мы чувствовали себя насекомыми в жестяной банке, которую трясет и подбрасывает в ладонях великан. Мы кричали и барабанили в стенку кузова, которая граничит с шоферской кабиной.  

Безрезультатно. Нас услышали лишь после вынужденной остановки: острый камень пропорол машине покрышку.  

– Сейчас поменяю колесо – и продолжим путь, – не унывал сосед.  

– Нет! – в один голос закричали взрослые, показывая в сторону полузнакомой деревни, – Мы уже приехали! Нам туда!  

– До нее же километра полтора, – удивился сосед, – Да не волнуйтесь, все будет в лучшем виде. Полезайте в кузов, что ж вы под дождем мокнете?  

– Дождь полезен для легких и цвета лица, – нашлась моя мама, – И прогуляться лишний раз не помешает.  

Сосед только пожал плечами, мы же поплелись в деревню по мокрому овсу, с трудом нашли автобусную остановку и долго ждали транспорт на Наро-Фоминск.  

*** *** ***  

В полутемном сельском магазинчике с потолка свисали клейкие ленты, облепленные дохлыми мухами, за единственным прилавком дремала за кассой толстая продавщица. Справа от кассы и весов выставлены на полки продукты, а слева – все остальное.  

– Здравствуйте! – робко спрашиваем мы, – А хлеб у вас свежий?  

– Специально для вас вчерашний привезли, – слегка приоткрыв глаза, процедила сквозь зубы богиня прилавка.  

Мы подобострастно хихикаем и интересуемся, завезли ли молоко.  

– Цельного, с фермы, уже нет, – тоном проповедника, разъясняющего грешникам прописные истины, ответила продавщица, – Есть в пакетах, могу дать три в одни руки. Есть еще можайское в бутылках, по две в одни руки, но к нему в нагрузку еще и банка морской капусты прилагается.  

*** *** ***  

В полутемном сельском магазинчике с потолка свисали клейкие ленты, облепленные дохлыми мухами, за единственным прилавком дремала за кассой толстая продавщица. Справа от кассы и весов выставлены на полки продукты, а слева – все остальное.  

– Здравствуйте! – робко спрашиваем мы, – А хлеб у вас свежий?  

– Специально для вас вчерашний привезли, – слегка приоткрыв глаза, процедила сквозь зубы богиня прилавка.  

Мы подобострастно хихикаем и интересуемся, завезли ли молоко.  

– Цельного, с фермы, уже нет, – тоном проповедника, разъясняющего грешникам прописные истины, ответила продавщица, – Есть в пакетах, могу дать три в одни руки. Есть еще можайское в бутылках, по две в одни руки, но к нему в нагрузку еще и банка морской капусты прилагается.  

Это означало, что нам продадут можайское молоко только в том случае, если мы купим три банки морской капусты.  

– Хорошо, что это хотя бы не перловка с овощами и не « Завтрак туриста», – подумала я.  

– Жаль, что в нагрузку не дают кальмаров, – прошептала Наташка мне на ухо.  

История о том, как бабушке Клаве однажды в сельском магазине в нагрузку к копченой колбасе дали консервированные кальмары, давно стала легендой Наташкиной семьи. Деликатесы бабушка Клава приберегла к новогоднему столу и с гордостью, которой позавидовал бы Остап Бендер, рассказывала гостям, как ей удалось купить кальмары без всякой очереди.  

– Повезло, – заметил кто-то из коллег отца, – Видать, в деревне еще не распробовали морепродукты.  

– Если так дело дальше пойдет – скоро все распробуют, – вздохнула мама Наташки, – Недавно хотела суп сварить на плавленом сырке. Так не поверите: ни «Дружбы», ни «Волны» нигде нет!  

Гости сочувственно ахнули.  

– И знаете – все же сыр удалось достать! – Наташкина мама обвела присутствующих торжествующим взглядом, – Никогда не поверите, где именно! Дочка из школьной столовой принесла. Им, оказывается, часто дают плавленый сыр на завтрак.  

– Подумать только! – умилилась одна гостья, – Девочка сырок домой принесла. Какая сообразительность и самостоятельность!  

– Я давно предлагаю те продукты, что исчезают из магазинов, фотографировать для потомков, – засмеялся отец Наташки, – Пусть наши правнуки хотя бы представляют себе, как сыр, колбаса, мясо выглядели. Интересный семейный альбом получится.  

– Надеюсь, они хотя бы не будут их поминать, как духи предков, – схватилась за голову бабушка Клава.  

*** *** ***  

Мама достала из сумки наш список.  

– Мы берем все, – заявила она, – Девять пакетов молока, шесть бутылок и еще… не могли бы Вы посмотреть, что есть из этого списка?  

Продавщица медленно прочитала наши каракули.  

– Мясо будет на следующей неделе. Ниток нет никаких, даже суровых, – отчеканила она, – Есть горох и мороженая рыба минтай. Мука есть только блинная, вместо желатина возьмите желе, апельсиновое и лимонное. Отпускаем?  

– Да, пожалуйста. Если Вам не трудно, – мама была сама вежливость.  

Свертки и кульки росли на прилавке. Мама исследовала полки магазина взглядом опытного охотника.  

– Еще, пожалуйста, все бутылки подсолнечного масла, кило пряников, два пакета гречки и геркулеса, – поспешно добавляла она, – Десяток свечей из белого воска, нет, лучше два десятка. И три метра вот этого чудесного набивного ситца – зеленого в белую ромашку.  

– Подождите, подождите, у меня же не десять рук, – немного обиженно отзывалась продавщица.  

*** *** ***  

Когда у всей нашей компании появились велосипеды, совершать визиты в магазин стало намного проще. Мы быстро запомнили, в какие дни в сельпо бывает свежий хлеб, а в какие – молоко или простокваша. Нас хвалили все соседи, потому что у всех жили старики и маленькие дети.  

Иногда, чтобы собрать все поручения соседей и никого не обидеть, приходилось пускать в ход дипломатию.  

Жили на нашей улице, в самой ее середине, четыре дружные, веселые и работящие семьи: Тришкины, Гришкины, Мухины и Ивановы. Тришкиных и Гришкиных разделял общий забор, а участки Мухиных и Ивановых располагались напротив.  

Семья Тришкиных состояла из бабушки Оли, тети Алены, дяди Леши и их крошечной дочки Алечки.  

Главой семьи Гришкиных являлся как раз тот самый дядя Коля – водитель КАМАЗа и строитель нашей дороги. На его попечении находилась тетя Лена, медсестра в больнице, и две дочки – невесты, Манька и Танька, семнадцати и восемнадцати лет, похожие как близнецы.  

Семья Мухиных могла похвастаться дедушкой Иваном – безусловным авторитетом в строительстве теплиц, бабушкой Настей – таким же специалистом в выращивании и пересадке растений, дочкой Ириной, зятем Ермолаем и внуком Ромкой – грозой всех местных девок.  

Семья Ивановых, в первую очередь, гордилась Марией Максимовной – мамой и бабушкой. Ее единственная дочь очень давно развелась с мужем, так давно, что никто и не помнил, как его звали. Во всяком случае, в жизни своих детей – девятилетнего Дениса и семилетней Нины – отец никогда не появлялся, только переводил алименты по почте.  

– Откупается какими-то копейками, – горько и пренебрежительно говорила Мария Максимовна о бывшем зяте, – Вот ушел, так и глаз к нам не кажет. Дочка, мать двоих детей, вынуждена работать как мужик. А внуки – все на мне, все на мне!  

Люди кивали головами, сочувствовали, пытались утешить.  

– А ведь жрут они, как прорва, каждый день ужинают дома, – ныла Мария Максимовна, – Хорошо еще, завтракают и обедают в школе. И одежда на них горит просто – вот этими руками я стираю и глажу каждый Божий день! И в школе им то одно нужно, то другое – то краски, то пластилин, то форма. Что за наказание!  

Люди потрясенно молчали.  

Справедливости ради надо заметить, что Мария Максимовна едва ли могла ужиться со своим зятем, да и вообще с любым человеком, который имел бы наглость попробовать сохранить хотя бы частичку независимости и отстоять право на собственное мнение. Семейная жизнь такого человека, в любом случае, была бы обречена на постоянную, изнурительную партизанскую войну, которая время от времени переходит в грандиозное сражение, вроде Сталинградской битвы.  

Дочь Марии Максимовны так и не вышла замуж во второй раз. Люди, которые были знакомы с ее матерью, прекрасно понимали, по какой причине. И именно потому, что они знали характер потенциальной тещи, эту причину никто так и не озвучил самой Марии Максимовне.  

Все четыре семьи дружили домами с ранней юности. Не раз и не два мужики одалживали друг другу нужный инструмент, бабы делились рецептами и рассадой. Если кому-то надо было срочно уехать в город, соседи присматривали за их детьми и поливали огород. Часто вечерами все соседи собирались у кого-то на шашлыки и пели песни под самогон.  

И все же каждый год, а иной раз и два раза за одно лето лучшие друзья ссорились навсегда, прерывали отношения окончательно, целую неделю принципиально не разговаривали ни с одним представителем вражеского клана. Причиной ссор чаще всего являлась вредность Нинки, внучки Марии Максимовны.  

Нинка то щипала до синяков маленькую Алечку, то обливала краской платье Таньки, то вдруг забиралась на соседский огород и съедала там половину урожая клубники. Ссора детей, как воронка, быстро затягивала взрослых.  

Если бабушка Оля Тришкина ругала Нинку из-за Алечки, бабушка Настя Мухина из самых добрых побуждений заступалась за бедную сиротиночку, растущую без отца. Упоминание бывшего зятя действовало на Марию Максимовну, как красная тряпка на быка: бабушка Нинки начинала вопить, что ее дочь и внуки ничуть не хуже других. Тут на помощь бабушке Насте приходила тетя Лена.  

Скандал каждый раз получался великий и могучий, как Советский Союз. В общем крике, визге и шуме уже ничего невозможно было разобрать, и часто сами участники свары не помнили, а из-за чего, собственно, они поссорились?  

Однажды мы всей компанией возвращались из леса и заметили шумную толпу посреди улицы. Пришлось свернуть на обходной путь.  

– Это что – собрание? – спросили мы у встречных знакомых.  

– Нет, – объяснили нам, – Это Тришкины, Гришкины, Мухины и Ивановы.  

– Понятно, – вздохнули мы.  

К Тришкиным за поручениями зашел Иван, к Гришкиным – Наташка, к Мухиным – я. Интересы Марии Максимовны лоббировала бабушка Настя. К самой Марии Максимовне несколько дней никто не рисковал подходить.  

*** *** ***  

Въезжая в село, мы заметили огромную толпу, которая замерла у входа в магазин.  

– Неужели попали в обеденный перерыв? – расстроился Иван.  

– Очень похоже, что дают дефицит, – не согласилась более практичная Наташка.  

Очередь в большой столичный магазин всегда выглядела как змей из древней мифологии: люди стояли ровно, в затылок друг другу. Выходить из такой очереди всегда нежелательно и даже опасно, потому что стоящий впереди человек, если и соглашался посторожить место – мог попросту тебя не узнать. Если же впереди окажется добрый самаритянин, готовый делать добро своим ближним, стоящие за тобой наглецы иногда попирали все устои советской действительности и не пропускали «прогульщика» вперед.  

Иной раз, когда стоять приходилось очень долго, случалось при «выбросе» в промтоварных магазинах, что и несколько суток, администрация магазина вставала на защиту справедливости: очередникам прямо на запястье писали тушью его номер. При этом опытный глаз продавца всегда мог отличить подделку от оригинала.  

– Наш народ точно никто не победит! – веселился дядя Петя, простояв за стиральной машинкой полных тридцать шесть часов, – У нас же любой товаровед – опытный сотрудник разведки. Наблюдательность, находчивость, умение разбираться в людях – выше всяких похвал! Шерлок Холмс и Джеймс Бонд – щенки по сравнению с работником советской торговли!  

– Ты скажи спасибо, что тебе этот номер на лоб не поставили, – благоразумно заметила тетя Марина.  

– Молчи, женщина! Ты ничего не понимаешь в жизни! – грохотал дядя Петя, – В нашей стране человеку на лоб номер никогда не поставят – у советских собственная гордость! У нас даже заключенных заставляют сводить со лба наколки «Раб КПСС»!  

На такой аргумент тете Марине возразить было нечего.  

Очередь в сельском магазине – это совсем другое дело. Большая часть присутствующих хорошо знакомы друг с другом, а остальных знают в лицо, все стоят небольшими группами. Советские трудящиеся ведут беседы на отвлеченные темы, мужчины курят, женщины следят за детьми. Со стороны может сложиться впечатление, что люди проводят досуг на свежем воздухе.  

Милые наивные читатели, будьте уверены: это – обман зрения, мираж более жестокий, чем водопад в пустыне Сахара. Сельская очередь – сплоченный единый организм, не чета городской. Сельская очередь живет по своим законам и не любит чужаков.  

– Здрасьте, тетенька! – обратилась Наташка к молодой белокурой женщине, державшей за руку малыша лет четырех, – Не скажете – что дают?  

Молодуха презрительно осмотрела нашу компанию, только что спрыгнувшую с велосипедов, и демонстративно отвернулась.  

– Чего надо – то и дают, – нелюбезно отозвалась ее соседка, – Вы сами-то чьих будете? Дачники?  

– Дачники, – подтвердил Иван, – Скажите, Вы крайняя?  

Холодное молчание.  

– Деточки, будете за мной, – сжалилась над нами аккуратная сухонькая старушка, – Только за лисапедами следите. Крадут у нас лисапеды!  

Мы рассыпались в изысканных благодарностях.  

Без пяти минут два толпа всколыхнулась, в два часа ровно глухо зароптала. В десять минут третьего, когда некоторые особо нервные товарищи принялись громко возмущаться, призывая на головы нарушителей трудовой дисциплины дух товарища Сталина, отворились врата Сезама.  

На этот раз за прилавком стояли две продавщицы, в продуктовой части магазина и в промтоварной. Безусловно, это была крайне гуманная и необходимая мера со стороны директора магазина, который со свойственной советскому руководителю мудростью и заботой о благе простого человека спас здоровье, возможно, и жизнь сотрудницам и покупателям.  

В конце квартала на прилавок выбросили сахарный песок, болгарский зеленый горошек, консервированную горбушу и шпроты, стиральный порошок и недорогое банное мыло. Люди ахнули – сколько дефицита сразу!  

Очередь вышла из берегов. Шустрые дети быстро побежали по дворам родственников и друзей, потому что многие честно стоявшие норовили привести с собой еще одного или двух тунеядцев, прошляпивших такую удачу на ферме или собственном огороде.  

Те, кто никого не пытался взять с собой, разумеется, громко возмутились и заорали, что не для того провели несколько часов на солнцепеке, чтобы уйти с пустыми руками по милости наглецов. Кое-где вновь прибывших выталкивали из очереди взашей, и сила оказалась не на стороне меньшинства. Потасовки могли закончиться плохо, если учесть, что кое-где застигнутые счастливой вестью крестьяне прибежали с огородов с граблями или серпами наперевес.  

– Товарищи! Соблюдайте же порядок! – надрывались продавщицы, – Не прите как на буфет, вы же друг друга покалечите! Граждане, угомонитесь, я сейчас милицию вызову!  

Нам с Иваном повезло: мы прорвались еще с первой партией вошедших. Меня прижало к продуктовой части прилавка.  

– Сахар – по два кило в руки, консервы каждого вида – по три банки, – гаркнула продавщица, – Денег у тебя хватит, девочка?  

К счастью, утром мама дала мне десятку и строго наказала принести сдачу.  

– Тетенька, нас двое, – кивнула я на Ивана, который в давке пытался достать деньги из кармана.  

На улице Наташка приплясывала от нетерпения возле наших велосипедов. Пробившись через толпу, Иван показал ей жестом – спеши!  

Наташку вдавил в магазин огромный мужик, который орал на всю улицу, что городским не надо ничего продавать, потому что москвичи и так не сеют и не жнут, а жить, сволочи, приспособились куда лучше трудового народа.  

Наташку прибило к промтоварной части прилавка.  

– Мыло закончилось! – кричала продавщица.  

– Тетенька, нас трое, друзья велосипеды сторожат, – умоляющие глядела Наташка.  

Наверное, вид у нее был такой жалобный, что продавщица поверила и отпустила целых девять пачек стирального порошка.  

*** *** ***  

Обычно путь до дома занимал у нас полчаса, но на этот раз мы развили такую скорость, что пролетели его минут за пятнадцать.  

Наши родители уже начинали нервничать: куда запропастились дети?  

Когда мы предъявили добытые с боем трофеи, взрослые так удивились и обрадовались, что мы чувствовали себя древними охотниками на мамонтов, которые вернулись домой с богатой, полученной с риском для жизни добычей.