Песня жаворонка.

Небо было синее-синее, и жаворонки пели, как тогда, когда жизнь была "до".  

Они сидели в окопе. Сидели молча, слушая тишину летнего полдня, когда земля дышит жаром, отдавая аромат полевых трав.  

Пахло горькой полынью и сухой травой.  

– А дома сейчас наверно сено заготавливают, – сказал рядовой Голиков, скручивая самокрутку. – Эх, люблю сенокос. Выйдешь бывало на первой зорьке, трава ещё росная, земля влажная. Идёшь, смотришь на просыпающеесяе небо, и так хорошо делается, аж до слёз. Земля – она такая большая, а ты – вошь на её поверхности. Копошишься, копошишься, а чего копошишься и сам не знаешь. А жизнь, она вон как может повернуться. Вчера сено косил, а сегодня фрицев из винтовки.  

Замолчал.  

Сидели, смотрели вдаль и курили.  

– А я, братцы, страсть, как рыбачить любил, – сказал мечтательно рыжий старик Михалыч. – Моя Матрона в сердцах грозилась все мои уды поломать и топтухи порезать. Я же, как только начинается сезон, так прямо с ума сходил. Сбегал утром, как малое дитя, честное слово. И понимал ведь, что не дело это, но ничего с собой поделать не мог. А сено, его ж и днём косить можно.  

– Эх ты, дурья твоя башка, по росе коса легче идёт. А сухая трава только остриё тупит, – сказал Голиков.  

– А руки у меня на что? Поклепать и поточить всегда можно. А рыба, она же по утренней заре знаешь, как клюёт. Матрона хоть и бранилась, но карасей в сметане и сама любила. Натушит, да в печи оставит, чтобы томились. Вечером домой приходишь, она чугунок с карасями на стол поставит, рюмашку нальет, если в духе, а нет – и так хорошо, – говорил Михалыч мечтательно.  

В окопе зашевелились, закряхтели, начали подавать голоса:  

– Ну вы, это, кончайте про еду.  

– Ага, кишки и так сводит от голода, а они карасей в сметане вспомнили.  

– Вы бы ещё баб в бане обсудили, чтобы уж совсем с тоски помереть.  

Тишину нарушил свист снаряда. Потом ещё один, и ещё. Пулемётная очередь прошла по кромке окопа, заставив упасть на дно.  

– Суки страшные, – закричал лейтенант Ревенев. – Михалыч, к пулемёту. Голиков, видишь снайпера?  

– Вижу. Вижу эту тва....- не успел договорить Голиков. Упал навзничь и тонкая струйка крови показалась в уголке рта.  

Бой продолжался несколько часов. Снаряды рвались, пули свистели, люди кричала.  

Всё стихло так же внезапно, как и началось. Гробовая тишина стояла над окопами, которую не нарушали даже стоны. А некому было стонать.  

Земля такая большая, а человек на ней такой маленький, как вошь. И жизнь его такая же непредсказуемая, как у того насекомого. Сегодня живёт, наслаждаясь запахом свежескошенной травы. А завтра его кишки будут разбросаны по окопу, и смешаны с пылью и кровью других, таких же маленьких и незначительных во вселенском масштабе.  

И опять небо стало синим-синим. И опять жаворонки запели свою неизменную песню. И опять продолжалась жизнь, несмотря на тех, чьи тела смешались с землёй.