Сказка. Ссора в Старом Лесу

Дядька Ноябрь сидел на укромной поляне Старого Леса и предавался хандре, то есть отчаянно печалился. Ему хотелось плакать, просто так без причины. Всё время было чего-то или кого-то жаль, особенно себя. Дядька старался сопротивляться как мог, но иногда не справлялся и начинал хлюпать носом, часто моргать и задыхаться от подкативших рыданий. Вот чего спрашивается он припёрся сюда? Поплакать можно было и в избушке, в тепле как никак. Но не мог дядька Ноябрь отказать папаше Декабрю, который анадысь попросил его встретиться и потурыкать о чем-то важном без свидетелей. Пришлось уважить папашку-то. Да, честно, и любопытство раздирало, не смотря на хреновое настроение. Тут дядька Ноябрь опять собрался поплакать. Вот за что его к примеру окрестили дядькой. Октябрь почему-то называют дядей, а его дядькой. Вроде разница не большая, можно сказать, ваще без разницы. Дядька, дядя – по сути одно и тож. Ан нет. Что-то да не так. Дядька – оно как-то обидно, непочтительно. Из носа потекло, из глаз тоже. С чей же лёгкой руки к нему это пришпандорили? И как лихо все за это ухватились! Никто не возразил, ни одна сволочь. Батю Хозяина забоялись. Кажется, он первый брякнул, ну и все рады-радешеньки Бате угодить. Горькие слезы потекли сильнее. Сразу усилился мелкий осенний дождик. Закономерность такая, чем больше дядька Ноябрь квасился, тем больше хмурилось небо и проливалось холодным дождем. Надо заканчивать, папаша (идишь как уважительно других-то называют! ) Декабрь страсть как не любит осеннюю хлябь, осерчает поди.  

Хрустнула ветка. Дядька Ноябрь поднял голову, вгляделся в чащу. На опушке показалась фигура. Да, это был папаша Декабрь. Его трудно было спутать с кем-то другим. Выйдя на поляну и осмотревшись, Декабрь уверенной молодцеватой походкой направился к Ноябрю.  

– Давно ждёшь, друг Ноябрь?  

– Не очень. Привет, папаша.  

Пожали руки, приобнялись слегонца, как бы поздоровкались.  

– Где б нам поуютнее примостыриться? – Декабрь начал суетливо озираться, подыскивая подходящее местечко. – Сыро как-то кругом, противненько. Одним словом, ноябрь на дворе, ничего не попишешь, закон природы.  

Ноябрь потупился, набычился.  

– Да ты чего, друган? – папаша хлопнул Ноября по плечу. – Не то обиделся, а? Я ж не в укор тебе. Просто так ляпнул. Прости.  

– Да чего уж там, я привык. – обиженно безысходным тоном пригнусавил Ноябрь.  

– Только плакать не смей, ладно? Как друга прошу, слякоти итак хватает. Давай-ка вот тутачки присядем. Как специально для нас два пенька поставили.  

Присели. Декабрь не заводил разговор, а Ноябрь не торопил. Не хотел выдавать любопытство. Помолчали. Ноябрь громко вздохнул. Декабрь шевелнулся передернул могучими плечами и начал из далека.  

– Ты, друг Ноябрюшка, меня лучше других знаешь. Чай друг за другом посменно идём. Я тебя хоть раз подвёл, скажи? Нет, ты скажи, скажи.  

Надо было отвечать, но на дядьку накатило. Никогда раньше никто его не называл Ноябрюшкой. Он заплакал позорно, навзрыд. Полил сильный дождь.  

–Ах ты ж, божечки ты мой! – запричитал Декабрь и, обняв трясущиеся плечи Ноября, притянул его к себе.  

Ноябрь как маленький ребёнок уткнулся в меховой воротник богатой папашиной шубы (никогда у него такой не будет шубки-то).  

– Ну-ну, будет, будет, – верещал папаша, похлопывая и поглаживая Ноября по спине. – Чего ты вдруг взялся? Успокойся. Эдак мы совсем замокнем. На-ка утрись варежкой, а то ты мне весь воротник уделал слезами и соплями, а он поди драгоценного собольего меха будет. Эх, грехи, наши грехи...  

Декабрь сам вытер искаженное горем лицо Ноября. Дождь лил, не переставая. "Да чтоб тебя мокрица осенняя, надо же прорвало не кстати! " – подумал он в сердцах, а вслух сказал:  

– Слухай сюды. Ты вот мокнешь без дела, слезы горькие льешь, а куда ж мне с моей бедой деваться прикажешь?  

Ноябрь перестал заходиться рыданьями, насторожился.  

– С какой такой бедой? – глухо спросил он, всё ещё пряча лицо в воротник декабрьский шубы.  

–Ох, дружище, беда у меня стряслось. Не беда, а бедища, можно сказать. Ну что, слушать будешь или нюни распускать?  

– Слушать буду, – тихо прогнусавил Ноябрь.  

Любопытство взяло-таки верх. Декабрь понял, что прелюдиями можно только все испортить, и приступил сразу к делу.  

– Так вот, друг мой Ноябрь, поведаю тебе свою проблему. Паршивец Январь притеснить меня вздумал. Меня, почтенного Декабря! Прикинь? Гаденыш, мерзавец, ух!  

Декабрь потряс кулаком в промозглую темень. Ноябрь от неожиданности перестал плакать, распрямился и с интересом уставился на папашу. Он ни разу не видел его в таком гневе.  

– Это как притеснить? – спросил он, не понимая, куда клонит папаша.  

– Как, как, – передразнил Декабрь. – Каком!  

Потом тут же сообразил, что переборщил с эмоциями, и как бы Ноябрь опять не заплакал.  

– Прости, прости, – торопливо сказал он, – нервы ни к черту. В субботу тётка Сорока мне на хвосте принесла. Видела, мол, как Январек с Батей Хозяином о чем-то шептался. Да рьяно так обсуждали что-то.  

– И что же? – нетерпеливо спросил Ноябрь.  

– Не спеши, всё по порядку, – строго сказал Декабрь. – В воскресенье, как ты помнишь, сход был.  

– Помню, – вставил Ноябрь.  

– Так вот, ты, наверное, не обратил внимание, ни к чему тебе, а я заметил, что Январек к Бате подкатил и что-то ему на ухо наяривает, вещает. Батя слушает, молча внимает. А паршивец-то разошёлся, ручонками машет, мордочка раскраснелась, щёчки горят, глазенки наглые блестят. Подозрительно это, подумал я. Кликнул проворную Синицу да Снегиря, послал подобраться к парочке и разговор ихний подслушать, а потом мне все как есть доложить.  

– И что, доложили? – поинтересовался Ноябрь.  

– Доложили, еще как доложили, – Декабрь стукнул крепким кулаком по коленке. – Всё доложили!  

– И чегось там? – Ноябрь почему-то перешёл на шёпот.  

Декабрь произнёс "Ух! " и дыхнул от возбуждения морозом прямо в лицо Ноябрю. На любопытном ноябрьском носу мгновенно образовалась сосулька из соплей.  

– Ой! Ты чего? – недоуменно спросил он Декабря, осторожно трогая сосулю.  

– Прости, эмоции зашкаливают, – ответил Декабрь и аккуратненько отломил застывшие сопли из-под носа Ноября.  

– И что дальше, – поторопил он папашу. – Что Синица со Снегирем рассказали.  

–А вот что. Этот хитрожопый паршивец Январек уговаривал Батю открыжить у меня Декабря мой законный тридцать первый денёк.  

– Да ладно! – изумился Ноябрь.  

– Точно тебе говорю, птицы зазря брехать не станут, знают, что я с брехунами крут. Да я и раньше слыхивал, то там, то сям, что Январь тренькает, будто ему от декабря денёк причитается. Но чтобы вот так на уровне Бати Хозяина... Такого я, признаюсь не мог предположить. Тварь творенская!  

Декабрь побагровел от злости, лицо пошло пятнами, он часто-часто задышал холодом. Ноябрь на всякий случай прикрыл нос плюгавеньким воротником.  

– Вот так то, друг Ноябрюшка. А ты говоришь...  

Ноябрь не понял, что он говорит, ежели он молчит.  

– Что ж делать-то, папаша? – спросил он вкрадчиво. – Вдруг Батя поведётся, а?  

– Да, похоже, уже... – обречённо произнёс Декабрь и низко опустил голову.  

– Да как же так, Дек? – запальчиво затараторил Ноябрь, не замечая, что перешёл на фамильярность. – Не посмеет без схода. Не законно это будет, не правильно.  

– Оооо, ещё как посмеет и, главное, никто не возразит. А сход он соберёт и голосование проведёт. А толку? Все ручонки "за" подымут, как водится. Каждый за себя беспокоится, как бы его Батя в опалу не пристроил. Да что я тебе плету, ты ведь сам столкнулся. Почему к тебе и обратился, братья мы, получается, по несчастью.  

Декабрь тяжело вздохнул. Ноябрю было приятно, что Декабрь назвал его братом, хоть и по несчастью. Он даже просиял. Тучи резко разверзлись и среди серой пелены неба обозначилось голубое пятно, из которого брызнуло солнце. Сразу же зачивиркали лесные птахи, радостно загалдели.  

Ноябрь участливо погладил папашу по коленке, преданно заглянул в глаза типа "что делать-то будем.?"  

– Я им не какой-нибудь Февралишка, которого урезали до нЕльзя, а он проглотил, засунул обиду в задницу. Я – могучий Декабрь! Я – сила! – папаша поднялся, выпрямился во весь рост, развернул плечи.  

Дядька Ноябрь аж сьежился весь в комочек, таким ему папаша Декабрь показался огромным, могучим и суровым. Да ить и не показался вовсе, таков папаша был на самом деле. Пока его не трогаешь, Декабрь – сама красота с тихими солнечными денёчками, бодрящим морозцем, пушистым снежком, а чуть зацепишь невзначай, таким монстром предстанет, окоченеешь весь, пропадёшь. Декабрь гневно взглянул из-под густых, нависших над глазами бровей на Ноября. Тот быстренько отвёл взгляд, завилял заплаканными глазками. Боязно смотреть в этот ледяной омут, того и гляди в ледышку превратишься. Папаша опомнился, сбавил обороты. Ему надо было до конца свой план довести, и Ноябрь играл в этом плане, по задумке Декабря, очень даже не последнюю роль.  

– Так вот, друг мой Ноябрюшка. – сказал он помягчевшим голосом. – Вижу, вижу, спросить хочешь, каким боком ты во всей этой канители.  

– Ну да. Хотелось бы узнать, – скромненько подтвердил Ноябрь.  

– Слушай же. Мне тут Сорока с Белкой, две кумушки, страсть до сплетен бабских охочие, на хвостах своих вертлявых принесли, что Батя Хозяин глаз положил на кралечку одну лесную. – Декабрь совсем съехал на шёпот, от чего речь его приобрела какой-то загадочный и заговорщеческий оттенок.  

Ноябрю аж не по себе стало. Обсуждать Батю Хозяина за глаза было страшновато и чревато. Батя везде имел свои глаза и уши. Такие разговорчики могли дорого обойтись. Ноябрь непроизвольно заёрзал. Декабрь заметил это и крепко сжал плечо Ноября своей огромной лапищей.  

– Не дрефь, милай! – сказал он с насмешкой и пристально заглянул Ноябрю в глаза.  

– Да не дрефю я, просто... – сиплым голосом произнёс Ноябрь. – Что ты вцепился так?  

Ноябрь с трудом вывернул онемевшее плечо, освободившись от мёртвой хватки папаши.  

– Ну так что, будешь дальше слушать или укакался весь? – Декабрь явно был не в духе.  

Их дружба разлаживалась на глазах. Смотрел папаша как-то не ласково, в глазах то и дело загорались не добрые зелено-голубые огоньки. Ноября этот взгляд пронимал до мозга костей. Он чувствовал надвигавшуюся беду. От безысходности Ноябрь взял да и заплакал, тот час полил холодный дождь.  

– Оппа, снова здорово! Чего опять мокнем?  

– А ты меня забижаешь, – загнусавил Ноябрь. – И пугаешь ещё. Смотришь вон как. А я не виноватый вовсе.  

– Да кто ж тебя винит, глупенький, – запричитал Декабрь примирительным тоном, спохватившись, что перегнул палку в сердцах. – Дальше слушать будешь?  

– Буду, – сказал Ноябрь, поняв, что деваться ему некуда.  

– Вот и молодец! – Декабрь одобрительно хлопнул Ноября по спине, от чего тот зашёлся хриплым кашлем. Декабрь не обратил на это никакого внимания и продолжил: – А кралечка та – самая что ни на есть Русалка, утопленка, чуешь.?  

– Чую, – сказал Ноябрь, хотя пока мало чего чуял.  

– Она, эта Русалочка – одна из игривых девах Нежити болотной, слыхивал о такой?  

– Слыхивал, я её страсть как боюся!  

–Ты кого только не боюся, ты всех боюся, – иронично заметил Декабрь. – Ладно. Дальше – больше. Проводим параллель – Батя Хозяин – Русалочка. Провёл.?  

– Че то не проводится, – беспомощно признался Ноябрь и приготовился поплакать.  

– Ща я сам всё проведу и тебе, друг Ноябрюшка растолкую. План мой таков сообразно ентой параллели. Надоть деваху эту расчудесную на Январька натравить, пущай она с ним в игры любовные поиграется. Бате это будет поперёк сердца, озлится он на выскочку Январька, в опалу его задвигнет, всех льгот лишит, не видать паршивцу мой тридцать первый денёк. О, как я придумал!  

Декабрь облегчённо вздохнул, похлопал себе в ладоши и уставился на Ноября, типа что скажешь, хорош ли план. Ноябрь мялся, не знал, что сказать, наконец выдавил из себя:  

– Неплохая задумка, как рассорить Батю с Январем. Только.... – Ноябрь многозначительно приткнулся.  

– Что только, – не понял Декабрь.  

– Скажу прямо, папаша, раз уж мы друзья. При чем здесь я? – решительно заявил Ноябрь. – С какого, так сказать, боку и перепугу?  

– Как это с какого? – удивился Декабрь. – А кто к Нежити пойдёт? Ты, Ноябрюшка, и пойдёшь.  

– На фига мне к ней? – теперь уже удивился Ноябрь.  

– Да что ж ты не вьедешь никак? Просьбицу от меня передать, чтобы деваху к балабону Январьку направила для флирту, так сказать.  

– А сам чего не пойдёшь с просьбицей своей? – допытывался не понимающий Ноябрь.  

– Рад бы, да не можно мне самому, – вздохнул Декабрь.  

– С чего бы не можно?  

– Ага, как у тебя все просто. А конспирация, ети её мать! – Декабрь дыхнул холодом и разом заморозил двух зазевавшихся пташек, которые льдышками свалились с ближней берёзки.  

– Конспирация?! – изумился мудреному слову Ноябрь. – Что за хрень?  

– Оооо, брат Ноябрюшка! Это великая вещь, конспирация! В таком деле никак без неё не обойтись. Чтоб следы замести да подзапутать все и всех. Понял теперь? – папаша назидательно постучал Ноябрю по башке.  

Ноябрь ничегошеньки бедный не понял. Внутри он весь засопротивлялся, но толково возразить строгому Декабрю не смог. Только скорчился весь, скособенился и начал часто-часто подсмаркиваться. А папаша Декабрь приступил к конкретным указаниям. Он подробно объяснил Ноябрю дорогу к Тухлому болоту, где Нежить обитается. Затем научил, как эту самую Нежить кликнуть, заставил запомнить три заветных кодовых слова, без которых Нежить с ним и вводиться не станет. Потом, самое главное, просьбицу сформулировал и велел выучить назубок, чтоб без единой запиночки Нежити передал. Фуу! Кажись всё, можно и в путь. Напоследок Декабрь вынул из-под широкой полы резиновые сапожки с шерстяными носками и подал их Ноябрю.  

– На-ка, экипировочку тебе. По болотам проклятущим в самый раз шляться. Примерь, Ноябрюшка, да отправляйся в путь-дорогу, нечего тянуть, рассусоливать.  

Ноябрь нехотя натянул сапоги. Они были очень ловкие, классные такие сапожки. Только не радовали они сейчас Ноября. Чувствовал он, что накололи его где-то, и не слабо так накололи. Мучило это Ноября, коробило, но против конспирации не попрёшь.  

А попёр дядька Ноябрь прямиком к Тухлому болоту с просьбицей хитрюги Декабря. Декабрь махал ему на прощанье варежкой, но Ноябрь не обернулся, так и исчез в гуще леса со сгорбленной спиной и поникшими плечами. Шёл мелкий холодный дождь. Хмарь, серость, тоска.  

Долго ли, коротко ли Ноябрь шёл, а пришёл он, наконец, на Тухлое болото. Ну и вонь! Огляделся Ноябрь, нету никого. Тишина, только внутри трясины что-то булькает, ухает и поднывает. И кажется всё время, что сейчас что-то невообразимо из стелящегося над болотом седого тумана выползет да и в стрескает тебя со всеми потрохами. Только Ноябрь рот раскрыл, чтобы Нежить болотную кликнуть, как папаша Декабрь учил, как услышал сзади себя короткий властный свист. Оглянулся. На коряге сидело и раскачивалось нечто. Страшно стало Ноябрю, он громко чихнул. Нечто свалилось с коряги и недовольно проскрипело:  

– Совсем дурак что ли? Ты хто, чихатель?  

– Ноябрь я, дядька.  

– О как! А чего на болоте забыл, дядька Ноябрь?  

– Нечисть, то бишь Нежить болотную ищу, дело у меня до неё. Вы не знаете, где можно её повидать? Оченно надо.  

– Культурный, говоришь?  

Нечто плавно приблизились, как будто подплыло и стало с нескрываемым интересом разглядывать Ноября.  

– Видали мы таких культурных, всё "вы" да "вы", а сами стибрить чего-нибудь наровят...  

– Да что вы говорите такое?! – возмутился Ноябрь. – Да и что у вас тыбрить тут в вашем захудалом болоте? Вонь одна.  

– Э-э-э не скажи, милок, – пустилось нечто в полемику. – Ежели повнимательнее присмотреться... туточки ого-го чего стибрить можно. Вот, к примеру, намедни к нам банкира одного занесло...  

– Не собираюсь я ничего тыбрить, – возмущённо перебил Ноябрь, – и не надо мне сказки про банкиров рассказывать. Подскажите, где Нечисть, то бишь Нежить болотную найти, да и до свиданьица.  

– Ох, мутный ты какой-то, дядька, как там тебя, Ноябрь. Путаешься в показаниях, виляешь... Не ндравишься ты мне...  

– А мне фиолетово как-то ндравлюсь я таким чувырлам или не ндравлюсь, – перешёл на грубость Ноябрь, дюже ему надоело препираться с некчемной нечтой. – Не хотите помощь оказывать заблудшему в болоте – прощевайте будете. Найдём более сердечных, участливых.  

Ноябрь заплакал, отвернулся и зашагал прочь.  

– А ну, стоять! Ишь ты гордец какой! – нечто подбежало и ухватило Ноября за рукав. – Ты на что намекаешь, что тут кто-то из нас бессердечный, безучастный? И я, похоже, догадываюсь на кого ты пальцем тычишь, кому на все болото беспочвенные обвинения кидаешь. Совести у тебя подлеца нету! Да знал бы ты, что я в прошлом годе такую сердечность, такое участие проявила. Эээх! Да что с тобой толковать с бессовестным.  

– Отвязни от меня! – гаркнул Ноябрь, которого порядком вся эта брехология достала уже. – Пошло в болото! Тьфу!  

Ноябрь с силой вырвал руку из цепких пальцев нечта и кинулся бежать.  

– Ан нет! Не уйдёшь, гаденыш!  

Нечто быстро настигло Ноября и прыгнуло ему на спину, охоляпив руками и ногами.  

– Мама Нежить, ты кого тут оседлала, мать твою! – послышался удивлённо злой голос.  

– С несправедливость борюся, – ответили за спиной у Ноября голосом нечта.  

Тут Ноябрь сообразил, что он все это время с Нежитью общался. От волнения он так тряхнул плечами, что Нежить слетела со спины и шлепнулась в болтную жижу.  

– Видал, что вытворяет поганка! Ну-коть помоги мне, Лешачок. Вдвоём мы его быстренько усмирим, да в болтце потопим.  

Ноябрь понял, что дело совсем плохо. Боковым зрением он увидел, что к нему огромными прыжкам движется что-то тёмное, косматое и дышит с остервенением. А когда взглянул прямо, вообще обомлел, увидав длинный по колени язык, высунутый из волосатого рта чудища. Наверное, это был тот самый Лешачок.  

– Ату, его, ату! – вопила Нежить.  

От страха Ноябрь вдруг выкрикнул три заветных слова, откуда-то пришедших ему на ум из дальних глубин памяти.  

– Стой, Леший! Похоже, он посланец. Ты от папаши Декабря что ль?  

Нежить с удивлением воззрилась мутными глазами на Ноября.  

– А ты сама Нежить что ль? – еле выговорил трясущимися губами Ноябрь.  

– Совсем дурак что ли, чего сразу не признался? Полюбуйся на него, Леший!  

– Это ты зря, сразу не признался. – безразличным тоном произнёс успевший затормозить Леший. – Ещё чуть бы и хлебал бы щас дерьмо болотное. Тщательнее надо быть. Ладно, пошёл я по своим делам.  

Леший огромными прыжкам удалился, сцапав на ходу горсть лягушек, которых благополучно отправил в пасть.  

– Ну, пошли потурыкаем, Ноябрик, – Нежить дружески хлопнула Ноября по плечу. – С какими печалями кум Декабрь такого красивого дяденьку ко мне заслал?  

Ноября удивило, что Нежить Декабря по-родственному кумом назвала, но долго он не стал над этим задумываться, а сказал:  

– С просьбицей я. От папаши Декабря.  

Нежить внимательно выслушала просьбицу, села на корягу, скрючив по-узбекский ноги и противно захихикала.  

– Смешно там у вас все в лесу вашем. Мадридский двор, растудыт вашу. Позавидуешь. У нас такого нет. Да-а-а... А я страсть как интриги люблю!  

Нежить вдруг резко нагнулась, запустила руку в трясину и что-то выхватила оттуда. В зажатой ладони Ноябрь увидел махонькое существо зелёного цвета, с рожками и выпученными глазками. Существо извивалось, будучи зажатое в ладони Нежити и бессовестно какало жёлтой жижой ужасно вонючо.  

– Ма... Ма... Мама! – лопотало существо, задыхаясь и все больше выпучивая глазки.  

– Не дрищщи! – прикрикнула на существо Нежить. – Слушай задание. Ответственное! Сгоняешь к Тихому Омуту, кликнешь Нюшку-русалочку, пущай она под старой ракитой посидит покуда мы с гостем не придём. Скажешь, мол, Мама велела. Всё понял, вонючка хренова?  

– Ммм... – подтвердило существо, извиваясь как ужик.  

– Ну и ладненько. Внимание! На старт! Начинаю обратный отсчёт – три, два, один, пуск!  

Нежить размахнулась и запустила существо в небо. Ошарашенный Ноябрь увидел на мгновение безумные глазки, искаженную мордочку и услышал визглявый голосок "Поехали-и-и! ". Существо превратилось в точку и исчезло в тёмном небе.  

– Запуск прошёл удачно, – констатировала Нежить.  

– Не жалко тебе его? Вдруг расшибется при приземления? – заметил Ноябрь.  

– Ты че? Совсем дурак что ли? Откуда расшибется, он же так себе, не живой вовсе. Понял, бестолочь? – Нежить покрутил пальцем у виска и горько вздохнула. – Ох, грехи наши, грехи тяжкие. Пошли что ли до речки с русалкой на рандеву.  

Нежить поплыла над болотом. Ноябрь почапал за ней. Долго идти не пришлось. Вот и река тихо несёт свои воды, в них отражается тёмный лес. На берегу под старой развесистой ракитой сидит девица ждет. Значит существо все же долетело, благополучно приземлилось и передало русалке указание Мамки Нежити. Подошли ближе. Ноябрь с интересом воззрился на русалку и обомлел. Перед ним была девушка красоты неописуемой. Про таких говорят, ни в сказке сказать, ни пером описать. Или ему так показалось?  

– Привет, Нюха! – бодро сказала Нежить. – Опять в печали.? Ох, любишь ты это, печалиться. А я с гостеньком к тебе, водянистая ты моя.,  

– Что воля, что не воля... – запричитала девица-русалка, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.  

– Ну-ка, цыц мне, – прикрикнула на неё Нежить и махнула рукой Ноябрю. – Иди представлю что ль.  

Ноябрь подошёл, не спуская глаз с красавицы. Та корчила из себя скромницу, тупила глазки долу, рдела ланитами. Короче, сама непорочность. Подойдя близко, Ноябрь вдруг увидел, что девица совершенно голая, но прикрыта длинными-предлинными волосами зеленоватого цвета, под которыми угадывались прелестные формы. Ноябрь впервые за долгое время почувствовал себя мужчиной и ему стало жутко стыдно за свои резиновые сапоги. Нежить между тем продолжила знакомство.  

– Это наша Нюшенька, русалочка, – ласково сказала она, указывая на девицу, – сегодня в печали. А это наш гость из леса дядька Ноябрь. Он, Нюшечка, с просьбицей от кума моего Декабря.  

Девица перестала качаться и с интересом подняла глаза на гостя. На Ноября воззрились два темно зелёных омута. Он начал в них тонуть. Ему стало совсем стыдно, что он какой то дядька, а не кум, как Декабрь. Русалка протянула Ноябрю тонкую, как веточка ручку. Он взял её за хлипкие пальчики и неожиданно даже для себя поцеловал.  

– Хо-хо, парниша! – кокетливой признесла русалка. – Даже так? Да ты мне нравишься, Ноябрь.  

Ноябрь взбодрился и внутренне весь расфуфырился.  

– Тэк-с, вот и ладненько, вот и познакомились, – обозначилась Нежить. – Давайте к делу.  

Она быстро зашептала что-то русалке на ухо, назидательно грозя скрюченным пальцем. При этом Нюша всё больше дула губки и после повелительного "Так надо! ", вдруг разрыдалась и выкрикнула:  

– Не хочу! Я вам не шлюшка какая-то!  

– Цыть, водянистая! Не кабенься, а то накажу! Дура эдакая!  

– Сами вы маменька дура-а-а... – взвыла русалка.  

– Всё! Тема закрыта. Бери её, Ноябрь, ташшы в свой интриганский лес. Сама она ходить не может, потому как русалка, сам понимаешь. Бери её сердешную на ручки и неси.  

– Может не надо, мама? – сделала попытку русалка.  

– Надо, доча, надо. Смирись, будь умницей. Уважь кума моего Декабря.  

Нюша сосклизнула с ракиты, хлопнул рыбьим хвостом о земь и легко запрыгнула Ноябрю на руки. Затем обвила руки-плети вокруг ноябрьский шеи и покорно склонила головку ему на плечо. Ноябрь опять ощутил себя мужчиной где-то внизу живота и удивился, что Нюша была не просто лёгкая, а совсем как бы невесомая.  

– Пока-пока... – помахала Нежить грязным платочком вслед удаляющемуся в сторону леса Ноябрю с русалкой Нюшей на руках. И пошёл Ноябрь тем же путем, как пришёл, только теперь с драгоценной ношей. И было ему легко и томно. И размечтался Ноябрь. И разулыбался. Так с глупенькой улыбочкой вошёл Ноябрь в свой родной Старый лес. Осеннее небушко не проронило ни дождинки. Как будто и не осень вовсе.  

Папаша Декабрь ожидал на поляне. Увидев Ноября, он быстро поднялся и протянул руки, готовый принять драгоценную ношу, но Ноябрь не отдал русалку. Сел вместе с ней на пенёк. Русалка поудобнее устроилась на коленях Ноября и с любопытством воззрилась на Декабря, быстренько отметив шикарный прикид папашки.  

– Ути, цыпочки какие! – восторженно ахнул Декабрь. – Ну Батя! Не мудрено, не мудрено...  

Декабрь облизнулся. Ноябрю это страсть как не понравилось и и у него защипало в носу.  

– Это не цыпочка тебе, а Нюшенька, – сказал он с вызовом.  

– Да, я Нюшенька, – подтвердила русалка и протянула Декабрю тонкую ручку.  

Декабрь кинулся к ручке и облобызал её троекратно, добравшись почти до локотка.  

– Хорош! – выкрикнул Ноябрь, взбешенный наглостью Декабря, отпихивя папашу от русалки.  

Декабрь поднялся в рост, зло взглянул на Ноября.  

– Чего, чего? Это кто тут чавкает?  

Ох, быть беде! Но тут встряла Нюша.  

– Не ссоритесь, мальчики! – сказала она ласково и добавила кокетливо, – Из-за меня всегда все ссорятся. Даже не знаю почему. Классная шубейка, папаша.  

– Хм, ну да, ну да, – пришёл в себя Декабрь. – Давай, милочка о деле.  

– Не хочу о деле, противное дело. Хочу шубку потрогать.  

– Потрогать всегда успеешь, сейчас о деле.  

– Фи, противный папаша, – закапризничала русалка. – Хрен тебе, не буду о деле!  

– А мамке скажу, она тебя ататашки! – припугнул Декабрь своенравную девицу.  

Русалка присмирела, прижалась к Ноябрю.  

– Меня дяденька в обиду не даст. Правда Ноябрьчик?  

– Ага, не дам, – боязливо поглядывая на Декабря, сказал Ноябрь.  

– А я кому-то нос отморожу и ещё кое что, ась? Да и тебе, деваха, хвост прищемлю, хоть ты и ладная красотка.  

Декабрь задышал холодом. Было заметно, что он не шутит.  

– Слазь, дурища, с моего друга Ноября, чеши в свое болото, доложись Мамке Нежити, что ослушалась кума ейного по глупости своей. Ужо она тебя! Ишь ты, рассорить меня с лучшим другом хотела. Накось, слизня болотная, выкуси!  

Декабрь сунул крупную фигу в нос русалке. У Ноября сами собой опустились руки и русалка сползла на землю.  

– Ой, несчастная я девушка! – заголосила русалка. – Всё кому не лень забижают.  

Она поползла к Декабрю в ноги, виляя рыбьим хвостом и извиваясь телом.  

– Не губи, папашечка, будь добренький! Давай дело делать, согласная я.  

– То-то, дурочка. – погладил её по красивой головке Декабрь, сразу смягчившись.  

Ноябрь вообще сидел как пришибленный. Он даже плакать забыл, совсем раздвоился – и русалочку свою ненаглядную любил, и Декабря зауважал до ужаса за такие его речи проникновенные об их дружбе. Ноябрь просто сидел и пялился на все происходящее молча. А папаша Декабрь тем временем начал выдавать затеянное им дело, подучивать русалку, как обольстить паршивца Января. А, когда тот соблазнится прелестями русалки, сделать так, чтобы это стало её ухажеру Бате Хозяину известно. И уж тогда... Тогда начнётся потеха! Декабрь заржал в голос. Ноябрь встрепенулся и подхихикнул, тоненько подсмехнулась и русалка. А потом сразу опечалилась, потому что было ей не до смеха. Бедняжка всех боялась, и грозного папашу Декабря с его холодным дыханием, и мамку Нежить, с её совсем не мамкиным поведением, и Батю Хозяина, который мог сурово наказать за измену, подарки-то брала от него и кокетничала со старичком. Ну, теперь уж не попрешь на попятную. Всё во власти Декабря. А Ноябришка трусливый только корчил из себя заступничка. Да и сапоги у него резиновые притивные, сам вечно соплями дёргает. Что ж всё мерзко так!  

Первая как бы случайная встреча с Январем была намечена на утро.  

Перед самым рассветом, когда едва-едва начало розоветь небо, Декабрь с Ноябрем взгромоздили русалку на кудрявую березу, стоящую на пути ежедневного следования Января. Любил Январек здесь прогуливаться. Начало предприятию было положено. Оставалось ждать. Декабрь строго погрозил русалке пальцем "для порядку", так сказать. Она показала ему в ответ язык. Ноябрь подмигнул своей Нюшечке и прослезился на всякий случай, за что получил по горбу от Декабря, так как заморосил мелкий дождик и папаше стало противно. Месяцы-заговорщики углубились в лесок и спрятались за деревьями, пристально наблюдая за русалкой на березе. Оставим их в ожидании и посмотрим, чем занят в это утро Январь.  

Январь был молод и красив. Здоровый румянец очень шёл его юному лицу, излучающему здоровье и радость. Январь был щеголь, любил с утра натереть щеки снежком или мерзлой водой, красиво и празднично одеться и пробежаться по лесным тропинкам часика эдак два-три. Это был его обычный утренний мацион, которому он старался не изменять. Сегодня утро задалось. Небо было чистым, воздух прозрачным, лес дышал свежестью. Январю захотелось нарядиться по-особому. Он остановил свой выбор на сиреневом кафтане с белой песцовой опушкой. Оценив свою неописуемую красоту в большом зеркале, Январь двинулся в лес на показ. Путь его лежал по заветной тропке, аккурат мимо берёзы, на которой поджидала его обольстительная русалочка. Ничего не подозревая, Январь почти бежал от распирающей его энергии и гордости собой по тропинке. Он чувствовал, как знакомые белки, куницы и стойки столбенеют от его неземной красоты, а некоторые даже падают в обморок и "укладываются сами собой в штабеля". Январь рдел от счастья.  

– Ку-ку, парниша! – услышал он очаровательный голосок откуда-то сверху.  

Январь удивленно повернулся, чтобы сказать кукушке "Хай! " и сразить её наповал. Он даже представил, как глупая кукушка кувыркнется ему под ноги и беспомощно закукует, сраженная его красотой и английским. Январь для пущего эффекта нацепил на румяное личико снисходительную улыбочку и встретился взглядом с поразительно изумрудными глазами, явно не кукушкиными. От неожиданности январская улыбка сделалась совершенно глупой и "хая" не получилось вообще.  

– Ммм... – выдавил из себя ошеломленный Январь.  

– Торопишься? – спросила русалка, наполнив вопрос по меньшей мере пятьюдесятью оттенками нежности.  

– Ммм... Ммм... – прозвучало в ответ, и это вы ещё не видели выражения январского лица.  

Глупее ничего нельзя себе представить, кроме того оно страшно побелело это красивое румяное лицо...  

Ты что, глухо-немой? – спросила русалка взволнованно  

– Нет, – умудрился отчеканить Январь.  

– Что нет, что нет, – довольно грубо прикрикнула на него русалка, – мычишь коровой, простите, быком!  

Январь немного пришёл в себя от грубости полуголой девицы, постарался собраться в кучку и дать достойный отпор.  

– Сами вы корова! – гордо заявил Январь и порозовел, приходя в себя окончательно.  

Наблюдавший за сценой знакомства Ноябрь обхватил голову руками и испуганно бормоча "Шеф, всё пропало", уселся прямо в грязь. Декабрь воспринял всё более стойко и попробовал выправить ситуацию. Он ударил посохом по стволу сосны и дыхнул холодом. Всё вдруг сковало жутким морозом. Деревья заскрипели от отчаяния и жалобно зашумели. Русалка ощутила сначала беспокойство, потом неописуемый страх. Она поняла своим коротким умишком, что напортачила и папаша злится. Поэтому вместо заготовленного "Пошёл, малолетний сучонок, в жо...!" она закатила свои изумрудный глазки и выдала:  

– Хо-хо! Какой красавчи! Обалдеть, не встать!  

Восторженный возглас незнакомки возымел свое магическое действие. Так то лучше! Гордо подумал про себя красавчик Январь.  

– Хочу на ручки! – капризно заняла русалка.  

Неимоверно изогнувшись, она потянулась к Январю, рискус сосмыгнуть с ветки.  

Январь было кинулся подхватить соблазнительное девичье телко, но его умный-разумный внутренний голос строго сказал "Ну-ка, стоп! " и Январь сделал стоп и даже подтвердил свой стоп многозначительным жестом открытой ладони.  

– Вы... Это... Не надо так... Это опасно, как не крути... – понёс Январь несусветную чушь.  

Русалка вылупила на него глаза и задышала, как рыба без воды.  

– Я, пардон, то бишь "Хай", в ваших же интересах – начал оправдываться Январь, совмещая французский с английским, причём сам себя не понимая.  

– Да чего ты забзде... в смысле нашарохался так? – кривя губки и играя вовсю глазками спросила русалка почти шёпотом, переходя на загадочные полутона.  

Приемчик удался, Январь запластелинился, не столько от интимного шепотка, как от того, что страсть как стремно было, что его вдруг бздуном посчитают. Эх, была, не была! И хотя внутренний голос голосил "Дурак, не вздумай! ", Январь протянул руки к русалке.  

– Сигай, кукушка!  

– Сигаю! – с радостью проворковала русалка. – Оппа, оппа! Америка-Европа!  

Девица ловко сползла студенистым телом с ветки прямо в руки Января и уютно устроилась в его объятьях.  

Январь закрутился на месте, туго соображая, что делать с русалкой. Бросить её прямо в грязь не хватало совести. Как никак он – цвет лесного общества, так сказать. Если все по его примеру начнут русалок в грязь бросать, это что же такое начнётся? Просто бардак какой-то! Так рассуждал про себя Январь, весь такой Джентльмен в сиреневом. Русалка тем временем все яростнее тулилась к Январю, как бы невзначай подставляя ему пухлые губки.  

– Вот это... Э-э-э... Пардон, не надо... – бормоталя в Январь, каждый раз уворачиваясь от таких прелестных притягательных губ и стараясь не встречаться взглядом с бездонными тёмными изумрудами русалкиных глаз.  

– Это почемуй-то, противный? – томно дышала ему в ухо русалка. – Кто-то боится меня, негодный  трусишка?  

Русалка исхитрилась и прикусила Январю мочку уха.  

– Прекрати! – рассердился Январь. – Я не шучу, Нюша. Осерчаю сейчас и скину тебя в грязь, будешь знать!  

– Оюшки, бедную девушку, да в грязь – притворно испугалась русалка и закатила глазки, типа падая в обморок.  

– Да куда ж тебя деть-то? – запсиховал Январь. – Везде грязь сплошная, ноябрьские проделки, блин! Не хватало, чтоб нас кто-нибудь застукал, мать твою!  

– Оюшки, как интересненько! Хочу чтоб нас застукали. Январек, пусть нас застукают за самым непотребным, а? – капризно заныла русалка. – Хочу, хочу, хочу!!!  

– Ты чего орёшь?! – накинулся Январь на русалку. – За что мне это наказание?  

Январь почти решился сплавить свою ношу с рук и бежать от неё куда глаза глядят. Ему порядком надоела эта комедь, которая угрожала закончится для него трагедией. Январь собрался с духом, чтобы попрать принципы джентльментства, как услышал сначала шорох за спиной, а затем характерную трескотню. Сомнений не оставалось. Это была самая что нинаесть сплетница Сорока и ничего хуже нельзя было придумать. Его, благородного Января, застукали... с голой девицей на руках... Твою ж  

маму!  

– Тррр-тррр-тррр... Что ж енто делается, что ж енто делается?.. Тррр-тррр-тррр.... Посмотрите, люди добрые, бесстыдство-то какое! Грех, грех.. Тррр-тррр-тррр...  

Январь развернулся к Сороке, чтобы крикнуть ей "Заткнись, дура! " и опупел. Сплетница сидела, балансируя хвостом, на ветке высокой берёзы и вещала на многочисленную аудиторию. Вокруг неё разместились сойки, синицы, белки ещё какие то мелкие зверушки и пташки. Самое главное, они внимательно слушали Сороку, которая указующим иссеня-черным пером из растопыренного крыла тыкала в сторону Января с русалкой. При этом вся эта толпишка мерзко перепихивалась и перехихикивалась. Гадость какая!  

Январь ещё яростнее завертелся на месте. Язык у него отнялся. Январь подсознательно почувствовал неминуемую беду. И она пришла. Сначала в виде старого кабана Хрюкана, который вырулил на поляну, посмотрел на Января слезящимися поросячьими глазками и начал с остервенением рыть землю пятаком и копытами.  

– Позорище! Разврат! Караул! Хрю-хрю-хрююю! – завизжал кабан, как резаный.  

Январь на мгновение оглох, так как к поросячьему визгу примешался визг русалки прямиком ему в ухо.  

И тогда беда превратилась в кошмар. При очередном повороте налево совершенно растерявшийся Январь заметил что под большой сосной на краю поляны, где происходил весь спектакль, обозначил ась большущая белая фигура. "0эПисец котёнку, полная жо..., кирдык! " промелькнула в бедной обезумевшей головушке Января. Белоснежная гора под сосной был никто иной как Буран – старший брат его возлюбленной девицы Поземушки. Буран не должен был видеть всю эту хрень. Не должен, но увидел. Падла кабан Хрюкан сильно постарался своим душераздирающим визгом. Буран, всегда-то нерасцветающий, смотрел на Января очень не добро, не ласково так смотрел. Январь даже не попытался что-то сказать в свое оправдание. Знал, что не получится, предатель язык сделался совсем шершавым и не хотел слушаться. Январь молча с ужасом смотрел на Бурана и отрицательно качал головой, типа "Пойми меня правильно, Буран". Зато прорезалась русалка. Суровый взгляд огромного снежного дядьки под сосной жутко напугал ее и русалка с каким то невероятным надрывом изрекла, как бы прося прщенье у почтенной публики:  

– Не виноватая я! Он сам меня...  

– СволЫчь! – констатировал Буран, как смертный приговор объявил.  

Тут же вся толпа свидетелей задвигалась, зашелестела, заверещала. "СволЫчь, от сволЫчь, сволЫчь и есть, а ты думал, ООО! " – понеслось над Старым лесом на все голоса и подголоски. Хрюкан решил выпендриться, услужить, подмаслить Бурану.  

– Гнать развратника из нашего лесу! Пинчить его всеми, пущай на треклятое болото впиживает со своей потаскухой! (при этом он похотливо воззрился на случайно мелькнувшую из-под волос голую  грудь русалки и облизнулся, подтягивая слюну). А мы, порядочные, не дозволим сеять разврат и порнуху в нашем приличном лесу! Правильно я говорю, Буран? Хрююю!!!  

Буран не обратил никакого внимания на брехуна Хрюкан. Он, не отрываясь, смотрел на другую сторону поляны, где появилась его любимая  сестрёнка Поземушка. Она шла медленно, как бы плыла и была мертвенно бледна. Всё вокруг застыло. Тишина была оглушительная, страшная.  

– Зачем ты сюда, Поземушка? – тихо и ласково спросил Буран. – Не надо тебе сюда, деточка.  

– Я не надолго. – бесцветный голосом произнесла девушка. – Просто посмотрю на кого он меня променял...  

Поземка направилась к Январю, который так и стоял со злосчастной ношей на руках, не веря, что кошмар, который приключился с ним, становится всё кошмарнее и кошмарнее. Январь смотрел на возлюбленную во все глаза и ему очень хотелось сказать: "Не виноваты я, она сама ко мне... ", но он вспомнил, что русалка это уже сказала и, Январь молчал.  

– Аааа, ну да, ну да... – задумчиво произнесла Поземка, мельком взглянув на русалку.  

Тут вдруг у Января отлип язык, но не совсем в нужную сторону, и он выдал:  

– Земушка моя... По... моя...  

Чёрт дёрнул за язык кабана, он взрыхлил пятаком землю и взвизгнул:  

– Тварь, не успел трахнуть потаскуху (он опять облизнулся), уже и имя заветное забыл! Народ, что ж вы смотрите? Скоко терпеть? Пинчить его всем миром, пинч...  

Кабан не договорил. На глазах у всех он превратился в ледяного статУя и следом рассыпался на мелкие осколки, которые сложились у ног Января аккуратно кучкой. На неё Январь и водрузил наконец-то русалку со словами: "Ну ка, посиди тут. "  

Что же произошло? А вот что. Декабрь и Ноябрь потихому наблюдали  всю трагикомедию, разыгравшуюся на лесной поляне, запрятавшись в густом ельнике. Когда спектакль достиг своей кульминация, Декабрь не выдержал, какая бы не была у него затаённая  обида на Января. Честно, он не ожидал такого развития событий. Получается, что Января застукали с русалкой все, кроме Бати Хозяина, на которого всё было рассчитано. А уж когда старый придурок Хрюкан проявил чрезмерную активность (моралист хренов) Декабря проняло. Он запустил посохом кабан в пятак и, на секундочку, приморозил гаденыша.  

Буран, будучи в растрепанных чувствах за свою сестрёнку, взьегозил на папашу Декабря. Хотя ему совсем не жаль было вонючую продажную свинью, он для порядку набычился на Декабря и заметал искры из глаз. Декабрь тоже приударил холодком. Лесной народ, почуяв неладное между двумя "титанами ", как по команде сдристнул кто куда и притаился. Две мощи стояли друг против друга – Буран закружился на месте, вокруг него в страшном вихре завьюжился снег, Декабрь дышал холодом, скрипел зубами, крепчал  мороз. Всё застыло, омертвело, приготовилось к гибели. Неизвестно, чем бы это противостояние закончилось, если бы тишину не разрезал истеричный крик русалки:  

– Аааааа, я боюсь! Ноябрьчик, миленький, спаси меня! Хочу к мамке на болото!  

Ноябрь, не помня себя, кинулся к русалке, поскользнулся, упал, врастопырку дополз до русалки и накрыл её своим телом в старенькой прохудившейся шубейке. И ведь спас от верной гибели. Уж дюже по-серьёзному забыковались серьёзные ребята лесные. Нюшкин истошный крик привёл обоих в чувство, сбавили обороты. Помолчали, стыдливо пряча глаза.  

– Поговорить бы, – начал первым Декабрь.  

– Давай, чего не поговорить-то, – выдержав паузу, согласился Буран.  

Декабрь подошёл близко-близко и начал что то быстро говорить на ухо Бурану. Тот нимательно слушал, не перебивал Декабря, иногда только покрякивал, хмыкал или коротко выругивался.  

– Вот так вот, – завершил Декабрь.  

– Ага, – только и сказал Буран и согласно кивнул головой.  

– Я отнесу её сердешную в болото? – обнаружился Ноябрь с Нюшкой на руках.  

–Ташши её отселя уже, – скомандовал Декабрь.  

– Шубку-то дай за услуги да за ущерб моральный, – заканючила русалка, уже отошедши от страстей-мордастей.  

– Да, братан, заплати уж по-честноку, – поддакнул Ноябрь.  

– Вымогатели! – зло-шутливо заметил Декабрь, но шубу снял и кинул парочке.  

Ноябрь облачился в неё, весь засиял от важности. За пазухой у него улыбалась Нюшка. Она заботливо гладила его исхудавшее лицо мягкой ладошкой и приговаривала : "Ноябрьчик, Ноябрюшка, какая у нас с тобой шубка классненькая! "  

Парочка направилась в болото. Ну и пущщай их!  

А мы наведаемся в избушку Бати Хозяина. Сам Хозяин восседал за обеденным столом и уплетал жирные блины на дрожжах, которые пекла ему заботливая Танюшка и подавала горячими с пылу, с жару. Танюшка была по происхождению лисичка. Она давно служила у Бати домоуправительницей. За долгие годы службы лисичка привыкла к Бате настолько, что позволяла себе всякого рода фамильярности с суровым Хозяином, могла правду-матку ему в глаза ляпнуть или пристыдить за что, а уж от постоянных лисичкиных советов и нравоучений у Бати порой лопалась голова. Батя только от Танюшки и терпел такое, так как сам прикипел к ней всей душой. Иногда они вдрызг ругались и лисичка уходила из батиной избушки, гордо дернув пушистым хвостом, но каждый раз мирились, потому как жить не могли друг без друга. В избушке было тихо, молчали. Батя делал вид, что занят блинами, а Танюшка, что тоже занята теми же блинами.  

– Эхехе, ну, как тама? – тихо спросил Батя, и покосился на лисичку.  

– Где тама? – ответила вопросом на вопрос Танюшка.  

Она уставилась с вызовом на Батю, зачем то взяла скалку и начала постукивать ею о ладонь своей лапки.  

Батя непроизвольно заёрзал на лавке, угнулся, сосредоточиться над блином.  

– Нуу... В лесу нашем что тама?  

– Да хреново как-то всё!  

– А чевой-то, хреново-то?  

– А ты, поди, не догадываешься?  

Батя угнулся ещё ниже.  

– Не-а, я из дому уже сто лет не выходил, сами там по себе кузюкаются, народ мой лесной...  

– Да что ты? Вот так вот сами по себе, – лисичка не скрывала иронии. – И ты, Батя, не при чём?  

– Не-а, не при чём, – включил дурака Батя.  

– Вот ща как огрею по спняке-то! – Танюшка подскочила к Бате и замахнулась скалкой.  

Батя втянул голову в плечи, поперхнулся блином, закашлялся. Танюшка начала стучать ему скалкой по спине.  

– Дурища! ЗадОхнусь ведь! – заругался Батя сквозь кашель.  

– Поди опять скажешь, скучно было, – начала допрос Танюшка, не переставая охаживать Батю по спине. – Признавайся, ты интригу выдумал? Надо ж было стравить Января с Декабрем. Натворил дел, радуйся теперь, изверг! Весь лес перебаламутил, чувырла!  

– Ну ка, цыть мне, рыжая! – наконец прокашлялся Батя.  

Лисичка отскочила к печке, вернулась, швырнул подгоревший блин на тарелку.  

– Жри вот поджарок! Жри и радуйся, как всех рассорил! Скучно ему видишь ли... Эх!  

Танюшка в сердцах ткнула Батю в затылок и он уткнулся носом в миску со сметаной.  

– Ой, нечаянно, – испугалась лисичка и отошла на всякий случай подальше.  

Но Батя не осерчал, покорно утерся салфеткой и поманил жестом лисичку, велел сесть напротив.  

– Рассказывай, Танюш!  

Лисичка затараторила, пересказывая все, что принесла ей на хвосте сначала Сорока, потом белки-подружаки, потом синички-сестрички, потом кто-то ещё и ещё.  

– Так-то! – завершила она и пристукнула лапкой по столу.  

– Ого! Вот это я дал! Надо выправлять ситуевину!  

– Да уж постарайся!  

– Значит так, зови-ка сюда обоих двух месяцев Декабря с Январем, да Поземушку впридачу. Да сгоняй в погребец, принеси литровочку забористой, а лучше две литровочки. Ну и сладенькой наливочки, дамской на свой выбор...  

–... И закусончику соответственно, ага? – добавила с охотой лисичка.  

– Это уж как водится, по этой части ты у меня знатная мастерица! – подмаслил лисичке Батя, почувствовавший себя кругом виноватым.  

Танюшка накинула богатую дубленочку, повязалась цветастой шалью и умчалась за гостями вся красивая-прекрасивая. Батя озабоченно застучал пальцами по столу. Он усердно придумывал, как выправить ситуевину, которую сам сочинил и подкинул двум зимним месяцам. Ну, да, грешен Батя Хозяин. Иногда его заедает тоска смертная, скучно становится, хоть волком вой. Тогда он выдумывает и закручивает какую-нибудь интрижку, чтоб развеселить себя, сбросить хандру. И наблюдает за героями своей авторской пьески. Весело! Но иногда, как к примеру в этот раз, что-то идёт не так, выходит из под контроля. Ничего, выправим, не будь он Сам Батя Хозяин. Батя встал, подошёл к зеркалу, оглядел свою могучую фигуру, покривлялся лицом, примеряя маску, которую нацепит при разговоре с Декабрем и Январем. Нашёл нужный вариант, улыбнулся своему отражению.  

– Однако, хорош я, ох и хорош! Красава просто, настоящий Хозяин! Да! Ещё малиновый кафтан одену шитый золотом, ащеее!  

Батя был сыт и доволен. Как вести беседу с месяцами он продумал и теперь умиротворенно ждал гостей.  

Батя выправил ситуевину, он помирил месяцев. Никто даже близко не догадался, что Батя сам все закрутил. Для Декабря с Январем он остался отцом родным, который радеет и заботится о своих чадах лесных и желает им добра пуще всего на свете. Батя выбрал самую правильную форму общения с месяцами. Всё происходило за общим столом с белоснежный крахмальной скатертью, связанной Танюшкой замысловатыми кружевами под рюмочку-другую настоящей забористой. Градусов 60, не меньше, а пьётся легко. Он обращался к месяцам исключительно "детушки мои" и через слово напоминал им: "Вы же месяцы, как братья, вас всего-то двенадцать у меня. Берегите друг друга, детушки. "  

Потом лисичка ненавязчиво увела папашу Декабря в другую комнату, они лопотали без остановки, весело смеялись. А Батя начал мирить влюблённых на той же кружевной скатерке только под сладкую наливочку. После третьей рюмочки щечки у Поземушки порозовели и она начала стыдливо хихикать на Батины комплименты. Всё как-то само собой объяснилось и встало на свои места, как будто не было никакого пассаж. Батя заставил влюблённых поцеловаться и все сделались счастливы.  

Батя, пошатываясь от прилично принятого на грудь, стоял у окна своей избушки и улыбался. Он только что проводил гостей. Распрощались друзьями. Это хорошо! Очень хорошо! Батя был доволен собой. Он справился. Он молодец! Батя засмеялся, вспомнил, как в конце, дошедши до кондиции месяцы, уставившись друг на друга глаза в глаза, вели такой разговор.  

– Друг Декабрь, возьми мой первый день, как друга прошу, возьми. Не жалко, бери! – задыхаясь от любви к папаше твердил Январь.  

– Эээ, нееет, это ты бери мой тридцать первый, ты ж хотел. Бери, дарю, безвозмездно!  

Так они перетыркивались бесконечно, снова обнимались, чмокались, одним словом, дружили.  

На душе у Бати сделалось светло.  

Танюшка к нему снова благоволила. Не махала скалкой, не тыкала носом в сметану. Батя беззвучно засмеялся. Распустилась его лисичка, но куда он без неё? Вон как умеючи взбивает ему перинку и подушки, будет спатюшки укладывать. Сладко! Батя громко зевнул.  

– Готово, готово, иди-ка баюшки, Батюшка! – ласково позвала лисичка.  

– А песенку... – капризно, как ребёнок сказал Батя.  

– Спою, спою, ложись.  

Батя развалился на постель, приятно утонул в пуховой перине. Танюшка заботливо подоткнула ему одеяло. Батя сразу захрапел, расслабился. Танюшка погладила его по пышным седым волосам.  

– Умаялся, бедный. Ну, чисто дитя малое. А туда же Батя, Хозяин. Спи, милай. Завтра пирожков тебе состряпаю, любимых с ягодами, чтоб скучно не было, а то опять чего-нибудь выдумаешь.  

Так мыслила лисичка Танюшка, легонько покачивая подушку со спящей головой Бати.  

А за окошком была ночь, спокойная, тихая. На небе выпендрился ясный месяц, указывая на морозец. Хлюпик Ноябрь уступил место папаше Декабрю. Всё в Старом Лесу было по порядочку, чин-чином.