Староновая година

Джеймсу Боливару Ди Гризу посвящяется.  

В некотором трижды седьмом царстве, в некотором проворовом государстве жило-было население. А правило им тёмное скопище хвастунов и бездельников, которых обобрял царь, для сношания населения во все их грошданские права. Вот однажды в ягваре царь проснулся после позавчерашнего отмечания Дня Старого Календаря, глянул на окружающих его собутыльников и понял, что надо уползать от них выкрутасом дзю фасоль. И, заодно, выйти к населению на встречу с балкона параллельным с ним противолодочным зигзагом, чтобы стать ими ещё любимее по сходству речи.  

Население царства двадцать первого неблагодранно презирало сношателей из себя, собою вылезших в тех, что доминируют, но обожало царя, как гаранта символа стояковой опоры. Царь же тяготел к населению не только умственно, но и даже своей простонародной речью, полученной тем же путём – стяжками сознательности до простых указаний поз. Население по полному согласию, поэтому называло царя ласково и достойно – «презиком», с заглавной буквы, намекая на ожидающуюся бесплодность взаимоуважения. Поднялся презик во весь свой гарантийный рост, держась за президиум и выдавил из себя:  

– Пошли вон... Все! Надоели, дураки! Привести мне ту... – Царь, склонившись над картой выводящих труб, задумался – имя той, в которою хотелось очистить душу, подло колобродило. – Инсинуацию? Перетурбацию? Какое головокружительное имя... – В горле у стоякового гаранта клокотало. – Кыо-кыо.. – сказал моложавый царь, чувствуя в нутре стремящийся наружу чёрный пояс.  

– Кынцепцию? – спросил голос всегда трезвого полового референта из двуглавой солонки-перечницы.  

– Какую концепцию?! О конце каком намекаешь, двуличный? – царю стало дурно до отрезвления. «Враги и тут! » протопала в его блистательном подсознании оплатным верблюдом гордая мысль.  

– Кырдинацию? – спросили побледневший трезвый половой референт, судорожно вращая за перьями ситечко с трёхцветной каёмочкой.  

– Ах ты ж петух! – сказал солонке-перечнице душевно близкий к населению гарант с рвущимся на карту труб подвластной территории чёрным поясом. – На кичу! В Хренск! Сошлю!... В Буэливию! – рвалось из гаранта отношение к речеписцу и к куклам, ворочающимся по залу собраний по случаю. – Кирд... Ик!.. И – нация... Пьедерастии тут не место!  

Ребром длани Их Величества врезали по двуглавому столовому прибору и, не удержавшись на опорах, свалились торсом на карту, выполненную из венецианского малахита заморского с прожилками из чёрно-голубого эквивалента золота.  

Драгоценная карта охладила висок всеблагого властителя.  

В свете, отраженном от черно-голубого золота притомившемуся властителю привиделся его лучший непьющий джинн восточной стартапии. «Какой плохой у тебя учёный собраний» сказал джинн в звёздном небе. «Я их мама качал как бурый дан ослыцу».  

– Зачем качал? – хотел спросить укоризненного джинна властитель, но получилось у него только «Чем качал? » – столешница мешала литься чёрному поясу царского красноречия.  

– Чэм, чэм... Канстытуцией! – хохотнул джинн, расправив плечи на полнеба занавесок. – Моя канстытуция всех качал. Канчал?... – Джинн начал сомневаться и потому распадаться на инвестиции. – Качал илы канчал? Канчал как качал? Суна халаду... – забормотал он, струясь в вентиляцию из виньеток кондиционера.  

– Друг! – с сердцем воспрял от карты транзитов самодержец. – Так и надо! Конституция изменилась – не надо тазика! Все – пидарасы! Тащите сыдыть медведя моего из берлоги – буду его в советники выводить да на шутейство короновать.  

На следующий день население проснулось: конституция, которая кого-то грела – на воротох висит, вся статьями наружу. И государственный медведь уже не тот – коронован старшим советником. А дураков всех из дворца за ворота повыгоняли, бесштатных. Так им, неприкасаемым (или – неприкосновенным? вот ведь суна халаду! ), и надо – на прокорм их сколько народного добра уходило! Теперь им – шишки! Медведь закушает. Главное, что гарант остался – своё население любить, медведя мантию чесать. А как эту парочку ласково упоминать, то население всяко площадно сообразит. Даже не собираясь больше трёх.