FB2

Последний шанс

Повесть / Любовный роман, Проза, Психология, Реализм, Религия, Философия
Девушка-социальный работник пытается помочь умирающему старику разобраться с его загубленной жизнью...
Объем: 1.769 а.л.

«Вера без дел мертва»  

(Иак. 2:17)  

1.  

Молодая красивая девушка, стараясь не спешить, поднялась на пятый этаж обычной панельной многоэтажки и, выйдя из лифта, замерла перед весьма обшарпанной дверью, пытаясь подавить волнение.  

– Господи! Дай мне сделать дело сие во славу Твою и на пользу людям! – помолилась она, трижды осенила себя крестным знамением и хотела поклониться, но дверь перед её лицом помешала ей это сделать. Коснувшись на мгновение лбом двери, она достала ключ и внимательно посмотрела на него.  

"Как же это, должно быть, ужасно, – размышляла она сама с собой, – когда при тебе в твою квартиру посторонние люди входят своим ключом! Бедняга! Господи, только бы всё сложилось хорошо! Помоги мне и ему! "  

Она решительно вставил ключ в скважину, повернула раз, другой, дверь не сразу, но вскоре поддалась, и девушка, снова перекрестившись, шагнула в полумрак незнакомой квартиры и громко произнесла в пустоту: "Здравствуйте, Петр Павлович! ", затем поспешила войти, закрыв за собой дверь, сбросила обувь и пальто и, миновав коридор, поспешила в полутемную комнату. Здесь на кресле сидел неподвижно очень худой, высохший старик. Свет пасмурного дня через щель между полузадвинутыми шторами освещал его напоминающее восковую маску жёлтое лицо, покрытое коричневыми возрастными пятнами, большой сгорбленный нос и очень выступающий кадык. Замерев прямо перед ним, девушка громко и четко повторила: "Здравствуйте, Петр Павлович, меня зовут Екатерина, социальный работник! Как Вы себя сегодня чувствуете? "  

Старик, кажется, только теперь очнулся ото сна или какого-то забытья, медленно взял с журнального столика у его правой руки очки с огромными линзами и дрожащей, неестественно тонкой рукой не с первой попытки водрузил их у себя на переносице, затем уставился на девушку, рассматривая её. Девушка терпеливо ждала, замерев перед ним.  

"А она ничего, эта новенькая, – думалось ему, – фигурка очень даже! Если бы подошла поближе, я бы и личико разглядел... Последний раз на старости лет хоть полюбоваться... Вот ведь судьба хоть чуть-чуть, да порадовала напоследок... "  

Пауза очень уж затянулась, и девушка ещё раз повторила.  

– Здравствуйте, Петр Павлович! Как Вы себя чувствуете? Может быть, Вам что-нибудь нужно? Что-то сделать?  

– Да... – медленно ответил, наконец, старик еле слышным голосом, – помой, пожалуйста, пол.  

– Да, конечно, – согласилась Екатерина, немного удивившись, так как пол вовсе не был ничуть грязным.  

– Швабры у меня, правда, нет...  

– Ничего-ничего, я и так, не страшно!  

– Только давайте я включу свет, вам будет лучше видно...  

"Неужели она догадалась? – удивился про себя старик, – а она не из стеснительных"  

– При ослабленном зрении рекомендуют, – продолжила девушка, – побольше света, да и мне удобнее будет мыть пол, Вы не возражаете?  

– Нет-нет, включай, конечно, – сказал старик и пару раз как будто странно каркнул. Девушка с удивлением обернулась к нему, и тогда только поняла, что это он так смеётся, и тоже заулыбалась, обрадованная, что удалось поднять ему настроение. И, даже не поинтересовавшись, что именно его развеселило, поспешила включить свет. Затем быстро прошлась в ванную, наполнила ведро воды и, вооружившись тряпкой, принялась мыть пол, усердно нагибаясь. Старик же неотрывно следил за её движениями. Когда Екатерина обернулась к нему спиной и опять усердно нагнулась к самому полу, он весь, преодолевая немощь, подался вперёд...  

"Какая же великолепная у неё задница! Кажется, у какой-то из моих подружек была такая же... Лет тридцать? сорок назад?.. А одета весьма скромно, ну да такую фигурку не спрячешь!.. Только что мне теперь до этого?.. Что я мог бы с ней сделать, даже чисто теоретически?.. Мне и шлёпнуть её по попе сил не хватит... Разве что погладить... Забыл уже, что с женщиной надо делать! Старый пень!.. А у неё наверняка есть мужчина – молодой сильный самец!.. " Тут изображение в его глазах помутнело, расплылось и исчезло. "Ну вот, опять слёзы! Ещё не хватало! Теперь я её даже видеть не могу... Только бы она не заметила... " И он сильно, как мог, склонил голову на грудь и вбок, и закрыл лицо дрожащей левой рукой. Екатерина продолжала усердно мыть пол, ничего не замечая.  

Наконец, слёзы кончились, и старик, не отнимая левой руки от своего лица, опять осторожно, одним глазом между своими тонкими пальцами, взглянул на девушку. Она всё так же усердно мыла и без того чистый пол. Тогда он, взяв правой рукой со столика бумажный платочек, тщательно вытер им лицо и скомкал в руке, вдруг крикнул со злостью в голосе.  

– А ну прекрати немедленно!  

Девушка резко выпрямилась и обернулась к нему.  

– Простите, пожалуйста! Я что-то сделала не так? Извините, я же первый день…  

Старик недоумевающе глядел на неё. В какой-то момент ему показалось, что она издевается над ним, но нет, теперь при ярком свете он четко видел её миловидное, почти детское личико с большими глазами, вопросительно и немного испугано смотрящими на него.  

– Зачем тебе это надо? – неожиданно для самого себя спросил он.  

– Я же… Вы же сами сказали помыть пол! – удивилась Екатерина. Тут она опять немного испугалась, а вдруг у него проблемы с кратковременной памятью, и он попросту забыл, что только что велел ей помыть пол?  

– Петр Павлович, – начала она терпеливо объяснять, – когда я пришла и спросила, не нужно ли сделать что-нибудь, Вы сказали помыть пол…  

– Я не об этом! – резко, хоть и всё равно тихо попытался крикнуть старик, – деменции у меня нет!  

– Ой, простите! Простите, пожалуйста! – теперь уже не на шутку, не столько испугалась, сколько расстроилась она, – мы же с Вами пока не знакомы, вот я на всякий случай…  

– Перестань… Помолчи… – старика уже совсем вымотал этот разговор, а особенно, собственные эмоции и попытки кричать, – налей мне лучше чая...  

– Да-да, конечно! – обрадовалась девушка, что так легко теперь можно выйти из этой неприятной ситуации, и поспешила на кухню.  

– Подожди…  

– Да?  

– Побольше сахара клади… Так я хоть немного чувствую вкус…  

– Да-да, конечно! – и Екатерина поспешила сначала в ванную, мыть руки, затем на кухню.  

Однако, когда она вернулась с заботливо приготовленным чаем, то обнаружила старика спящим – настолько обессилили его переживания. Внимательно прислушавшись к его дыханию, и убедившись, что всё в порядке, она осторожно поставила чашку с чаем рядом с ним на журнальный столик, а сама присела поодаль на край весьма ветхого дивана, размышляя, чем сейчас лучше заняться. Вообще говоря, у неё как у социального работника был график дел, которые нужно было сделать в квартире подопечного, и мытье пола на сегодня туда не входило, просто он попросил зачем-то… Екатерина встала и осторожно, стараясь совсем не шуметь, взяла ведро с водой и понесла в туалет выливать, затем вернулась за тряпкой, ещё раз внимательно взглянула на спящего старика.  

«О чём же он всё-таки говорил? – размышляла она, – ах, вот оно что… А я, глупая, не поняла… Он чувствует себя таким ненужным, что не понимает, зачем молодой девушке приходить к нему помогать по дому! И вообще, браться за такую работу! Бедный! Надо найти возможность деликатно поговорить с ним об этом, повысить самооценку… У меня ведь совсем нет опыта! Как же это, оказывается, непросто!.. И как такую ответственную работу доверяют людям без соответствующего высшего образования? Только после курсов, как у меня… Моё высшее тут никак не поможет! Ну, разве что доведётся побеседовать о литературе, но это как раз можно было бы и без образования… – Екатерина, осторожно вылив ведро грязной воды в унитаз, помыла тряпку, и накрыв ею ведро, убрала их на прежнее место, тщательно вымыла руки и направилась на кухню готовить подопечному пищу на двое суток, до следующего посещения социального работника. – Какое же мрачное у него жилище! Ни одной иконы, сидит в полумраке, книги, кажется, только какие-то случайно сохранившиеся на полках собрания сочинений всяких горьких и тОлстых… Вряд ли он их читает. Что же он делает целыми днями? Неужели так вот сидит и то дремлет, то смотрит в пустоту?.. А что бы я делала на его месте? Ну, положим, читала бы… Молилась бы?.. Но целыми днями? Надолго ли меня хватило?.. »  

Екатерина тяжело вздохнула и принялась за приготовление пищи, одновременно припоминая знания, полученные на курсах социальных работников.  

«Я с самого начала неправильно повела себя – социальный работник не должен слепо выполнять распоряжения получателя социальных услуг! Нужно стремиться к взаимодействию, партнёрским отношениям для раскрытия потенциала личности… Но как это сделать, когда он так стар и беспомощен? »  

– Катенька… – она вздрогнула и замерла, услышав из комнаты такое обращение, – Катенька! Подойди ко мне, пожалуйста!  

Екатерина поспешила к старику и опять, как при первом своем появлении, замерла прямо перед ним, чтобы ему, учитывая плохое зрение и малоподвижность, хорошо было её видно.  

– Да, Петр Павлович… Вы задремали… – «Как бы так тактично сказать ему, что такое обращение ко мне не совсем правильно? » – Понимаете, Петр Павлович…  

– Помолчи… Я тебя лет на пятьдесят старше, могу на старости лет обратиться, как мне удобнее.  

«Да Бог с ним, правда… Что в этом плохого? » – подумала она, всё так же стоя перед ним, не далеко и не близко, – «может, ему так лучше?.. »  

«Теперь могу наконец разглядеть её глазки… Как они трогательно по-детски распахнуты с выражением лёгкого испуга… Пусть смотрит на меня так и ждёт, что я скажу, а я помолчу… Может, это мой последний шанс хоть посмотреть на красивую молодую девушку… Скоро, скоро ей надоест эта работа… Хотела помогать немощным старикам, глупенькая, но надолго ли её хватит? Или её сильный молодой самец вскоре сделает своё дело, и она уйдёт в декрет… Вот, встрепенулась! Надоело стоять? Надо приболтать её, чтобы не упорхнула! »  

– Ты присядь, Катенька! Вон там стул, давай его сюда, поближе, – «Сколько же изящества в движениях её сильного молодого тела! » – Готовкой потом займёшься, у меня и аппетита нет, чтобы всё съесть, что мне готовят... Мне поговорить нужно… Так сказать, не в телесной пище нуждаюсь! Вот расскажи, почему ты выбрала эту работу?  

И он пристально уставился ей в глаза сквозь толстые стёкла своих очков. Екатерина заёрзала на стуле, обдумывая ответ.  

– Ты не спеши, Катенька! Время у нас есть… Расскажи хоть пару слов о себе! Работники сменяются вокруг меня, летят, как годы, как в степи поезда, а мне ведь нужно человеческое тепло, я же не боров, чтоб меня только кормить надо было!.. Вот скажи, почему ты выбрала эту работу?  

– Петр Павлович, сложный вопрос, правда! Сама долго думала, искала, куда приложить свои силы… Ну, если в двух словах, захотелось заниматься чем-то полезным для людей.  

– И ты специально училась для этого, получала образование?  

– Курсы… Так-то у меня образование совсем в другой области.  

– Высшее?  

– Да.  

– Так у тебя и высшее есть? Какая ты молодец! И какое же?  

– Да… – девушка почему-то опустила глаза и даже чуточку покраснела, – литературоведение.  

– Прекрасно! Как это здорово, литература! Ну, расскажи ещё, чем ты занималась, когда училась? И почему не стала работать по основной специальности? Наукой заниматься?  

– Ой, Петр Павлович, да какая это наука?! Вкусовщина сплошная… Я столько об этом передумала, за пять лет учёбы, не хочется повторяться… Когда я была семнадцатилетней дурочкой, выбрала факультет, потому что любила с детства книжки читать, а когда стала старше, стала искать что-то жизненное, а не текст ради текста, диссертации там всякие, которые никто не читает, кроме кучки скучных специалистов, которые всё равно думают каждый сам по-своему!..  

– Ну, говори, говори, Катенька! Как интересно ты рассуждаешь! И тогда ты решила помогать людям?  

– Ну, Петр Павлович, это уж слишком «громкое» слово «помогать людям»! Но всё-таки, да, делать что-то полезное… Может быть, самое простое, но настоящее! Подальше от вторичной действительности текста!  

Старик, улыбаясь, словно впивался в неё взглядом сквозь толстые стёкла: «Ох, как же она мило раскраснелась, рассказывая это! И что я в юности на какую-нибудь литературу не пошёл, если там такие барышни скучают?!»  

– Ты, говори, Катенька, говори! И тогда, закончив обучение, получив диплом, ты решила всё бросить?.. И помогать людям? Сама приняла такой волевое решение?  

– Ой, Петр Павлович, да ладно Вам… Да и как сказать, «сама»… В жизни моей, ещё в бытность в университете, произошло одно очень важное событие… Но это, понимаете, очень личное…  

«Вот мы и подходим к самому интересному! » – старик, как позволяли силы, подался вперёд, – ЧтО же произошло? Рассказывай!  

– Понимаете, в юности у меня были довольно нелепые взгляды на жизнь, эдакая смесь из пустой гордости, каких-то, может быть, стереотипов, предрассудков, а ещё, обрывков фраз из разной прочитанной в большом количестве литературы, из которых я пыталась тогда сложить какую-то чуть ли не философию... И вот в этом контексте и было моё поступление в университет; хотела, да, заниматься литературой... Хорошо ещё, что на философию не пошла, – девушка вдруг непринуждённо рассмеялась, увлеченная своими воспоминаниями, – но всё не случайно в человеческой жизни! И вот, в бытность мою уже в университете, на третьем курсе, в жизни моей произошло событие, в корне изменившее и взгляды мои на жизнь, и меня саму... Понимаете, о чём я?  

– Да-да, конечно, Катенька, я весь внимание! Рассказывай!  

– То есть, это даже не одно событие, или не только событие... Ой, Петр Павлович, сложно об этом всем говорить, да и нужно ли? Мои...  

– Говори-говори! – перебил её старик, – это как раз то, что и нужно в моём одиночестве, выслушать другую, как вижу, родственную мне душу! Продолжай, Катенька!  

– Ой, ну что Вы... Я и высказать всего этого не умею... Короче говоря, суть в том, что я обрела веру!  

Петр Павлович отпрянул назад, словно его окатили холодной водой, но девушка, поглощённая воспоминаниями, уже не замечая его, продолжала.  

– Как будто пелена спала с глаз, или лучше, с души! Я вроде и та же осталась, со своими слабостями и глупостями, да уже не та! Жизнь моя с тех пор обрела своё направление, развитие, смысл!..  

– Замолчи! – вскричал старик срывающимся голосом, – я не заказывал проповеди! Проваливай! Твоё место на кухне!  

Екатерина, сильно побледнев, встала и, не говоря ни слова, пошла на кухню. Здесь она не сразу смогла продолжить готовить – так дрожали руки.  

«И что же это он так? Получается, сначала претворялся, что ему интересно? Ждал чего-то другого от моего рассказа?.. Как мерзко! Кого же он мне напоминает?.. Ах, вот кого! Фёдора Карамазова!.. Да ладно, всё я со своими литературными глупостями… Он ведь живой человек! И имя-отчество ещё такое – два верховных апостола! Какое жестокое противоречие!.. До таких лет дожить с таким отношением к вере… Да не дай Бог! Господи! Не допусти!.. Это же какой у него ад в душе уже сейчас?! Господи! Если я вдруг буду становиться такой же, забери меня пораньше! Заранее!!! – она всё же немного успокоилась и смогла продолжить приготовление пищи, – как он там теперь? Надо бы заглянуть к нему в комнату, да только как бы не навредить… А что он ожидал от меня вообще услышать? Я же не сразу, постепенно подошла к этой теме, да он и сам так расспрашивал, интересовался… Да и что я такого сказала? Или он так ненавидит… Бога?! Как же ему… вскоре же уже предстать перед… Господи, не допусти! Пресвятая Богородица, да не порадуется враг о душе его! »  

Девушка почувствовала, как по щекам побежали градом горячие слёзы, и с ними словно вытекали из души боль и обида, а на их место – Бог весть откуда – поселялась надежда.  

Закончив готовку, она взглянула на часы и с радостью обнаружила, что время её посещения Петра Павловича подошло к концу. Она, правда, укорила себя за эту радость, «словно радуюсь бросить в беде несчастного, чтобы не возиться с ним», и решила к следующему своему визиту непременно продумать, как и чем оказать психологическую помощь несчастному, – не касаясь, конечно же, трудной и слишком личной религиозной темы.  

С этими мыслями Екатерина выглянула, наконец, из кухни и обнаружила, что старик опять спит в своём кресле. Послушав опять его дыхание, убравшись на кухне и выключив лишний свет, она с облегчением вышла вон из мрачной квартиры.  

 

2.  

Второе посещение несчастного старика началось с неожиданности. Войдя в знакомую уже прихожую, Катя обнаружила включенный повсюду свет, сильный запах жареного лука и доносившееся с кухни скворчание масла в сковороде. Это немало её удивило – она знала, конечно, что Петр Павлович может ходить по квартире, сам принимает пищу, но готовить он, вроде бы, не мог, как и делать многие другие дела по хозяйству, почему и требовалась ему помощь социального работника. Заглянув в комнату, Катя, однако, обнаружила Петра Павловича на прежнем месте, в кресле, и в неплохом, вроде бы, настроении – он даже ответил что-то на её вежливое приветствие. А с кухни в это момент вышла крепко сбитая немолодая женщина лет пятидесяти в фартуке и сразу обратилась к немного опешившей Кате.  

– Здравствуй, дорогая! Соц. работница, значит? Молодец! Я Катерина Петровна!  

– Здравствуйте, а я Катя! – девушка от души улыбнулась и даже зачем-то немного поклонилась, успев про себя подумать: «Так это, наверное, его дочь! Всё совсем не так плохо, как я думала! Бог никого не оставляет! »  

– У, так мы тезки! Отлично! Давай тогда на кухню помогать, я тут захаживаю иногда постряпать, но вообще дело не моё. А вы, соц. работники, молодцы, что такое дело делаете! А у меня всё ж семья, сама понимаешь. Сама-то, кстати, не замужем?  

– Нет.  

– Ну, так скоро будешь, девка вон видная!  

– Спасибо, – сказала Катя, немного краснея, – чем Вам помочь?  

– Да давай на «ты» уже! Это тебе с Пёт-Палычем положено «выкать», а со мной-то что? Я тут сбоку-припёку. Давай за сковородками следи, картошка и мясо, а я пойду уже, пора мне. Пёт-Палыч любит жареное, про здоровое питание ему не вздумай рассказывать, – закончила она и подмигнула «Пёт-Палычу», затем, подойдя к нему, поцеловала его на прощание, и ещё раз громко распрощавшись и с ним, и с Катей, вышла вон из квартиры, шумно затворив за собою дверь.  

Катя же, последив за сковородками, вскоре уже сняла их, аккуратно сервировала на подносе кушанье в тарелке, чай с большим количеством сахара, хлеб, и понесла подавать Петр Павловичу.  

– Приятного аппетита!  

– Спасибо!  

– Славная женщина Екатерина Петровна, да?  

– О, да-а – протянул Петр Павлович, принимаясь за еду, и не жалуясь более на плохой аппетит, – а ты бы видела её в молодости! А, впрочем, тебе этого не понять.  

– Вы о чём? – искренне не поняла Катя.  

– Ну, о женской красоте, например. У тебя и в голове только всякое «еси на небеси», – дружелюбно пошутил старик, не отрываясь от еды. Катя заметила, что у него хорошие зубные протезы, – ты, кстати, тоже покушай, не стесняйся.  

– Да нет, спасибо, я уже поела… – пробормотала Катя, явно думая о другом.  

– Фигурку бережёшь? Молодец! Катерина Петровна в молодости тоже ого-го была! Такая крепкая деревенская девка была, знаешь ли! Сейчас, конечно… Возраст никого не жалеет… Ну, да не будем о грустном. Лучше вспомнить молодость.  

«И, улыбаясь, вспоминать о том,  

Что с этой дамой мы когда-то были близки», – протянул он с набитым ртом, – знаешь такую песенку?  

– Ой, Петр Павлович, он меня, честно говоря, раздражает.  

– Кто?  

– Как кто? Вертинский!  

– А! Я и не знал, что это Вертинский… – задумался вдруг Петр Павлович, а потом вдруг с оживлением опять стал говорить, – а ведь знаешь, Катенька, я в своё время не такие песенки пел… Не такие!.. Пел арии, кантаты, хоралы! Драматический баритон! Знаешь, что это?  

– Замечательно, Петр Павлович! – не на шутку удивилась Катя, – послушала бы с радостью Ваши записи! Я в классической музыке, к сожалению, мало чего понимаю, но вот Вы меня, может быть, и просветили бы в этой области! Давайте Ваши записи послушаем?  

– Записи – непременно послушаем! Только, к сожалению, подходящей аппаратуры у меня, увы, сейчас нет, а через смартфон свой голос слушать я, уж извини, позволить не могу, мне это профессиональные принципы не позволяют, чувство художественного вкуса! А ты представь только, Катенька, каково это выходить на сцену консерватории, где тысячи людей ждут твоего выхода, замирают в ожидании, трепещут от каждого звука твоего могучего голоса, наполняющего огромный зал, а затем, когда ты кончил, взрываются бурными, несмолкающими аплодисментами!  

– Да уж, Петр Павлович, боюсь мне этого не понять, – произнесла Катя, опять размышляя о чём-то, хотя рассказ явно её заинтересовал.  

 

* * *  

Люди на улице не без удивления посматривали на стройную девушку, сгибающуюся под тяжестью огромного туристического рюкзака, однако упрямо и энергично шествующую по скучным серым улицам спального района. Несмотря на рюкзак, её трудно было бы принять за туристку из-за одежды, светлого пальто и джинсов, и совершенно неспортивной обуви. Только девушка не замечала удивлённых взглядов, она заранее радовалась и надеялась на успех своего замысла. Теперь её подопечный, во-первых, получит хороший повод для приятных воспоминаний, что, конечно, очень подбодрит его, во-вторых, у неё с ним теперь будет интересная им обоим тема для общения, да и её он просветит в малознакомой ей, хоть и интересной теме! В классической музыке!  

Поднявшись в лифте на этаж и зайдя в квартиру, она обнаружила Петра Павловича на его обычном месте, в кресле, с удивлением наблюдающим за её появлением, – он уже по звуку её шагов, ставших из-за ноши тяжёлыми, понял, что Катя зачем-то несёт что-то, едва ли соответствующее её физическим возможностям, и, весьма заинтригованный, пристально смотрел на неё. Катя особенно приветливо поздоровалась и опустила, наконец, на пол свой тяжелый рюкзак, переводя дыхание.  

– Что это? – спросил старик.  

– Сейчас увидите! – весело сказала Катя, развязывая рюкзак, глаза её, несмотря на явную усталость, горели детским задором, щёки раскраснелись, а на лбу выступили мелкие капельки пота, – выпросила на день у одной старой подруги, меломанки, очень дорогая, говорит, вещь! Непросто же это было!.. Но теперь, Пётр Павлович, Ваш голос мы сможем услышать достойным образом, в достойном качестве, – через настоящий музыкальный центр! Ну, а записи Вы мне поможете сейчас найти в интернете – скажите произведение в Вашем исполнении, с которого начнём, может быть, хор или оркестр, в сопровождении которого выступали? Сейчас быстро найдём!  

Старик, до того сидевший, широко раскрыв глаза, как будто ничего не понимая, вдруг начал странно каркать и трясти головой. Катя успела даже испугаться, что с ним что-то происходит, пока не поняла, что он весь заходится от смеха.  

– Катенька!.. – от смеха он с трудом говорил, – Дурочка! Да я пошутил про пение! Я и думать уже забыл! А ты эту бандуру припёрла! Ну, спасибо, хоть повеселила! Давно так не смеялся! Ой, давно!  

Старик продолжал заливаться своим смехом-карканьем. Катя почувствовала, что пол уходит из-под ног и не хватает дыхания, затем бросилась прочь из квартиры, словно за глотком свежего воздуха, захлёбываясь от рыданий. «Зачем я ввязалась во всё это?! Зачем мне нянчиться с этим моральным уродом?! Меня же сам научник звал в аспирантуру! Занималась бы сейчас любимой литературой! » Сбежав зачем-то вниз по лестнице, она тут же вдруг бросилась обратно вверх, вбежал в квартиру, не обращая внимая на притихшего уже старика, схватила опять рюкзак и поспешила вниз, на улицу, по дороге вызывая такси, на которое ранее пожалела денег. Старик же остался снова один, начиная, наконец, понимать, что не на шутку обидел её.  

Пётр Павлович вдруг ощутил страх – ему вдруг стало именно страшно от мысли, что Катя больше не придёт, что она – уж, конечно! – теперь уволится, а он останется… Не то чтобы совсем один, нет, будет приходить какая-нибудь другая социальная работница, более профессиональная, сдержанно-дружелюбная, слегка холодная, в возрасте… Или флегматичный улыбчивый парень, который был раньше, или… Да мало ли он их видел? Изредка заглянет, как воспоминание из прошлого, Екатерина Петровна… Но сейчас ему страстно хотелось, чтобы была именно она, эта Катя, его последний шанс – он сам не знал на что – он привык уже, вроде бы, думать, что шансов у него нет никаких и ни на что, но что-то, оказывается, уже изменилось с появлением этой Кати.  

 

* * *  

Мерно тикали старые часы, на смену серому дню в окно вползли сумерки и укутали одинокого старика в старом кресле. Пётр Павлович искал в себе силы, чтобы встать. Сейчас он пройдёт, пусть с трудом, по комнате, нащупает выключатель – вон там, на стене – затем уже при свете напишет предсмертную записку… Что он напишет? «Никого не винить? » Ну, да, это верно, кого уж тут винить?.. Неужели ему нечего больше сказать людям перед смертью? Что же ему на восьмом десятке совсем нечего по себе оставить? Или сказать, что ему до сих пор нравятся молоденькие девушки?.. Ох, как же он сам себе от этого противен! Ну, да теперь недолго терпеть собственную мерзость! Много ли ему надо, чтобы умереть? Он и так еле живой… И всё же, что бы ему хотелось сказать людям? «Помогите! », «Верните Катю! » – вот, пожалуй, и всё.  

Однако Пётр Павлович так и не смог найти в себе силы встать, вместо этого он погрузился тяжёлый угрюмый сон.  

 

3.  

Выйдя из подъезда с рюкзаком, который теперь казался невыносимо тяжёл, Катя с облегчение плюхнула его на тротуар, и, присев на него сверху, стала ждать такси. Согласно приложению, время ожидания должно было составлять всего пять минут, но Кате и это ожидание показалось томительным, к тому же, она вдруг подумала, что таксист заметит, что она только что плакала, и ей стало от этого неприятно, – у неё наверняка ведь теперь красные глаза. Однако косметичку с собой Катя принципиально не носила с третьего курса, так что ни зеркальца, чтобы проверить свои подозрения, ни косметики, чтобы исправить ситуацию, у неё не было. Тем не менее, эти мысли отчасти отвлекли её от тяжелых переживаний.  

Таксист, приехав, кажется, ничего не заметил. Не говоря лишнего, погрузил тяжёлый Катин рюкзак в багажник и уселся на своё место. Катя же выбрала место сзади. По дороге он, почему-то, стал жаловаться ей на свою тяжёлую работу, особенно на то, что с появлением приложений для такси доходы очень упали, а все компании берут ни за что неоправданно высокий процент. Катя соглашалась, иной раз вставляла утешительное слово или солидаризировалась с его переживаниями, думая при этом о своём, таксист же от этого только подробнее стал изливать ей свою душу, рассказал, как тяжело ему даётся работать так вот вахтовым методом, вдали от родины, от родных. Катя с этим тоже согласилась, не интересуясь, конечно, откуда именно он родом, раз сам он этого говорить не стал.  

Уже выйдя из машины и, опять с тяжелым рюкзаком, заходя в подъезд, где жила подруга, Катя неожиданно осознала, что только что провела с таксистом вполне сносную психологическую работу, проявив и такт, и внимание, позволила ему выговориться, своевременно и разумно используя приём «присоединения» и тактику «слушания»… Почему же с Петром Павловичем она, вместо этого, вела себя так непрофессионально, позволила манипулировать собой? Ей нужно было бы видеть в нём просто «клиента», как это принято говорить в социальной работе, а вместо этого, она увидела несчастного старика, которому нужна куда более существенная помощь, чем приготовление пищи.  

Зайдя к подруге, она механически поблагодарила её за предоставленный центр и рюкзак для его транспортировки. Она одновременно и хотела как-то поделиться с ней своими переживаниями, и в то же время, опасалась не найти слов, да и вообще трудно было вдаваться в долгие и сложные объяснения; нет лучше бы подруга ничего необычного не замечала ни в ней, ни в слишком скором возвращении музыкального центра. Подруга же, однако, хоть и заметила в этом нечто необычное, но только как-то странно хмыкнула и посмотрела на Катю с любопытством естествоиспытателя, увидевшего необычное явление природы или диковинную зверюшку. Катя вдруг поняла, что подруга давно относится к ней как к «ненормальной», «ударившейся в религию», и поспешила покинуть её дом. Эта новая обида всколыхнула прежнюю, и, спуская на лифте, Катя снова начала беспомощно по-детски плакать. Затем она какое-то время бродила по серым улицам между мокрого бетона многоэтажек, словно это могло помочь её обиде. Кажется, иногда начинался дождь. Прохожих было немного, и равнодушие мира сего казалось абсолютным. Катя в своих пеших раздумьях боялась сказать и не сказать самой себе, что именно то в ней, что она в себе с трудом и тщанием растила, её религиозные чувства, и стало причиной немых насмешек подруги, да и пренебрежительного отношения жестокого старика.  

Наконец, она, свернув в очередной переулок, как будто случайно наткнулась на величественный собор. Бело-золотое здание ослепительной свечой рассекало серость спального района, бросая вызов повседневной действительности. Катя, взглянув на часы, поняла, что как раз в самом разгаре должна быть литургия, и поспешила внутрь, на ходу повязывая что-то на голову в качестве платка. Поспешно крестясь, вбежала по паперти, с трудом открыла тяжёлую кованую дверь и жадно бросилась в атмосферу благоухания и пения.  

«Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех», – оглушила Катю знакомая Весть, и снова захотелось плакать, только теперь уже от счастья.  

Время снова приобрело свой привычный ход, после того как поцеловали крест. Катя теперь поспешила к выходу, спокойно рассудив, что неправильно бросать работу вот так, в разгаре рабочего дня, и что непременно надо честно поговорить со своим руководителем. У свечной лавки она всё же опять задержалась, подала записку о здравии своей матушки и ещё немногих, кого смогла припомнить, православных христиан. Затем записку о упокоении, и тут напротив, места не хватало для имён, так как из памяти её хлынули любимые и нелюбимые писатели.  

Выйдя, наконец, на улицу, Катя бодрой и решительной походкой направилась в районный центр социального обслуживания населения. Она теперь решила обо всём рассказать максимально честно своему непосредственному руководителю, Федору Егоровичу. Вспоминала с лёгкой опаской этого крупного средних лет полноватого мужчину – пусть это будет тяжело, пусть даже ругает её за непрофессионализм, это будет заслуженно, и кроме того, она выговорится, причём с человеком, которого не придётся долго вводить в курс дела.  

Аккуратно выкрашенное, чистенькое здание центра социального обслуживания населения казалось ей теперь мучительным диссонансом с её собственным непрофессионализмом, а значит, и неспособностью реально помочь многим нуждающимся. Неторопливый начальник, однако, выслушал её рассказ с пониманием и без каких-либо упрёков. Сказал, что к Петру Павловичу она может больше не идти, что заменит её кем-нибудь опытным и хладнокровным, это не проблема. И предложил подумать, кого ей взять вместо Павловича.  

– Вы при поступлении на работу говори, – вежливо и дипломатично стал предлагать варианты Федор Егорович, – что не боитесь, скажем так, не самой приятной работы. В нашем деле это весьма востребованное качество, так что, если и правда готовы попробовать, могу назначить вас к лежачему клиенту, обмывать и прочие гигиенические процедуры.  

– Запросто! – решительно сказала Катя, уже забыв, что только что ожидала от этого разговора собственного увольнения, и даже рассчитывала на это. И добавила, – главное, чтобы человек был хороший.  

– Замечательный! – чуть заметно усмехнулся, не сдержав иронию, Федор Егорович, – вегетативное состояние, сознание полностью отсутствует. Несколько лет уже, так что без шансов. Результат передозировки наркотиками.  

– Согласна!  

 

* * *  

Перед входом в эту, новую для неё квартиру, Катя тоже кратко помолилась. Здесь открывать своим ключом не пришлось, так как с её подопечным клиентом проживала его пожилая мать, про которую Федор Егорович намекнул, что она «тоже не без проблем». Пришлось долго ждать у двери и успеть весьма основательно помолиться, пока, наконец, не заскрежетал уныло старый замок, и дверь не открылась, правда, не полностью, выпуская из образовавшейся щели затхлый запах чего-то кислого и громкий звук работающего телевизора.  

– Здравствуйте, – обратилась Катя к невидимому собеседнику в темноту щели, – меня зовут Екатерина, социальный работник.  

– А!.. – послышался из щели сиплый голос, больше похожий на шёпот, заглушаемый к тому же телевизором. Лязгнула, выходя из паза, дверная цепочка, и дверь, скрипя, отворилась шире. Свет с лестницы упал на мгновение на низкую женскую фигуру за дверью, Катя заметила только, что лицо её ужасно отёчное, хотела ещё раз поздороваться, но та сразу отвернулась, снова прячась в полумраке, и поспешила обратно в глубину квартиры. Кате пришлось поспешить за ней, тщетно пытаясь обнаружить в темноте выключатель.  

– Простите, а где можно свет включить? – проговорила вдогонку удаляющимся шагам Катя.  

– Там, на стене, – неопределённо ответил голос, утопая в нарастающем звуке телевизора.  

Катя, включив фонарик на смартфоне, довольно быстро обнаружила выключатель. При свете квартира оказалась, конечно, ветхой, захламленной, но, в общем, сносной, угнетал только кислый запах и звук работающего телевизора. Насчёт запаха, Катя уже подбирала в уме слова, как предложить хозяйке убраться и, скорее всего, разморозить и вымыть холодильник. А вот телевизор был проблемой, которую придётся просто терпеть, поняла Катя.  

Ещё снимая в прихожей пальто, она догадалась, что закрытая дверь в дальней стороне большой комнаты ведёт к её новому подопечному. Поспешно минуя комнату с громким телевизором и сутулой фигурой перед ним, с отвращением заметила на столе бутылку водки, а потому почти с радостью удалилась в ту, дальнюю, комнату, поплотнее затворив за собой дверь, заметно приглушившую телевизор.  

Здесь полумрак был ещё гуще. Катя вновь при помощи смартфона смело нашла выключатель. На белых простынях кровати лежал без движения такой же бледный, как простыни, молодой парень. Красивые тонкие черты лица, высокий лоб, в обрамлении слегка вьющихся, довольно длинных волос, казались особенно аристократичными из-за мраморной бледности его кожи и полной неподвижности худощавой фигуры. Только на виске подрагивала еле заметная синяя жилка.  

Катя, приготовив таз с водой, полотенце и всё необходимое, принялась обмывать его, неподвижного, словно покойника, строго следуя при этом внимательно изученным инструкциям. Руками в медицинских перчатках поднимала и перекладывала его тонкие, послушные руки, ощущая под истончившейся плотью близкие хрупкие кости. Как ни пыталась Катя действовать отстранённо и машинально, её всё сильнее захлёстывала жалость. «Мир вокруг, люди на улице, даже соседи не догадываются, что лежит здесь этот совсем молодой ещё человек без шансов на выздоровление… А душа его где? Как? Душа спит? Чтобы проснуться только… Но зачем так живёт человек? Ведь ему ни покаяться, ни исправиться, ни даже пострадать невозможно! И что же его может ждать в вечности? Он, может быть, сам во многом виноват, это всё понятно, но… Неужели Господь не даст ему как-нибудь ещё один последний шанс?.. Или живёт он, чтоб я о нём заботилась? А что же он тогда – просто кукла? Нет, душа его!.. Где-то… Спит? А после смерти – душа с ужасом проснётся?!» Бледная, холодная фигура юноши перед ней растаяла вдруг от заполнивших глаза горячих слёз, и Катя, не переставая работать, принялась за него молиться.  

 

4.  

– Егорыч! – начальник позволял опытной сотруднице, заменившей Катю с трудным клиентом, такое панибратское обращение. Он знал её не один десяток лет, доверял всецело, и бросал всегда на самые трудные участки, – Егорыч! Петр Палыч в глубокой депрессии. Согласно регламенту должна сообщить, вот докладываю. Может, вернуть ему нашу Катю? Согласно заявлению знакомой клиента, Екатерины Петровны, та очень положительно влияла на его душевное состояние.  

– Хорошо, я подумаю над этим, – сказал Федор Егорович, и действительно тут же подумал: «Молодых, инициативных сотрудников, готовых усердно трудиться, у меня раз-два и обчёлся, а что если он её доконает, и она уволится? А вот трудных стариков в моём районе хоть отбавляй, и если один из них вследствие депрессии, например, поедет доживать свой век в интернате на галоперидоле, жалеть об этом не буду. »  

 

* * *  

Катя выходила из магазина с покупками для дома, когда увидела очень тощую, довольно крупную грязно-жёлтую собаку, блуждавшую поодаль от магазина и с собачьей тоской в глазах глядящую в сторону людей. Катя решила её немедленно покормить, и с некоторой опаской направилась к ней – собак у Кати никогда не было, и она не очень-то знала, чего от них можно ожидать. Зато в детстве у неё была горячо любимая кошка, которая уже несколько лет назад как умерла, оставив в юной Катиной душе первую рану.  

Подойдя ближе к собаке, Катя совсем перестала её бояться – до того испугано и жалобно сама собака глядела на неё, – однако, при этом, не убегая, в робкой надежде получить что-нибудь. Катя, приговаривая что-то ласковое, положила на землю пакет вместо миски и принялась выкладывать на него из другого пакета угощение для собаки, из того, что только что купила в магазине. Собака же стояла рядом, но не притрагивалась к пище, словно не веря своему счастью, только из пасти её потянулась к земле длинная слюна. Катя вспомнила свою холёную домашнюю кошку, которая, торопясь поесть, нетерпеливо отталкивала от миски руку хозяйки, накладывающую ей дорогой кошачий корм, и умилилась от собачьей робости ещё больше.  

– Ну, иди, милая, кушай!  

И собака поняла, пошла к ней, усиленно виляя низко опущенным грязным хвостом, но вместо того, чтобы наброситься на еду, она вдруг, очень низко опустив голову, и подобострастно глядя на Катю снизу вверх, стала благодарно тереться о ногу своей благодетельницы. У Кати перехватило дыхание, и к горлу подступил комок, она, бросив пакет с оставшимися продуктами, опустилась на корточки и принялась гладить собаку, а та всё продолжала ласкаться, только потом решилась приняться за еду, причём с такой поспешностью стала заглатывать куски, что Катя испугалась, что она подавится, и начала дрожащим от волнения голосом уговаривать её не торопиться. Затем Катя встала, взяла пакет с оставшимися продуктами, и двинулась было по направлению к дому, однако собака, проглотив очень поспешно ещё пару кусков, последовала за ней.  

– Ну, что же ты?! – растерялась Катя, и вернулась, чтобы собака могла доесть.  

Понятно, что когда собака доела, она опять последовала за Катей, а та, по дороге домой, уже обдумывала, как поделикатнее представить ситуацию маме. Бросить собаку на улице она теперь просто не могла, да и исхудавший вид животного ясно говорил, что у той совсем не получается выживать на улице. Катя аккуратно погладила её по загривку, а та опять подобострастно прижалась к её ногам. На шее собаки ясно видно было примятую шерсть – след от многолетнего ношения ошейника.  

– Неужели тебя выкинули! Бедная! Как можно?! – и собака, словно поняв слова, опять принялась ласкаться, – бедная!..  

И тогда добрая девушка принялась звонить домой маме, сбивчиво объясняя, силясь сдержать волнение, ситуацию с собакой. Мама сначала испугалась, что с Катей что-то случилось, поэтому, когда наконец выяснилось, что собака в Катином сбивчивом рассказе вовсе не источник угрозы, а пострадавшая сторона, мама даже почувствовала облегчение.  

Поднимаясь в лифте, Катя снова присела на корточки, чтобы погладить собаку, а та опять ласкалась, трогательно и покорно засовывая морду Кате под мышку. Катя заметила, насколько по сравнению с привычной для неё кошачьей шерстью, собачья грубее на ощупь, и как явственно теперь, в замкнутом пространстве лифта, ощущается неприятный запах псины.  

Мама была, конечно, шокирована и крупными размерами собаки, и её грязным, ободранным видом, и немедленно явившемся в квартире запахом, однако ничего не могла возразить на основной аргумент дочери о том, что на улице эта собака явно умирает от голода. Выступающие на собачьих боках из-под свалявшейся шерсти рёбра и позвонки на спине ясно это доказывали. В глубине души, впрочем, мать радовалась за дочь, что та не проходит мимо чужого несчастья, и, дослушав Катин взволнованный рассказ, прошептала только, как будто самой себе: «Блаженны милостивые…». Собака же всё время разговора жалась к ногам своей спасительницы, не решаясь, конечно, пройти вглубь квартиры. Кате было очень неудобно перед мамой и за собаку, и за мамину нежданную похвалу, и тут она как раз вовремя сообразила, что собаку неплохо бы показать ветеринару, благодаря чему прервала ставшую тягостной для неё сцену объяснения с мамой, и, сказав маме насчёт ветеринара, поспешила с собакой опять на улицу.  

Чтобы добраться до ветеринарной клиники пришлось потратиться на специальное ветеринарное такси, так как лезть в общественный транспорт с такой собакой, да ещё и без ошейника, поводка и намордника не представлялось возможным. По дороге Катя так и не смогла решить вопрос, как назвать собаку, – христианское имя животному, понятно, не положено, а как-то слишком «по-собачьи» называть ей тоже не хотелось. Затем ждали новые траты на поводок с ошейником, корм, шампунь для собак, чтобы позже дома можно было её отмыть, и конечно, сам медосмотр и анализы. Однако в самом главном, в вопросе собачьего здоровья, Катя была обрадована – ветеринар сказал, что собака, в целом, помимо истощения, здорова. Там же её взвесили, и ветеринар, качая головой, сказал: «Двадцать пять килограмм! А при её размерах, должна быть килограмм сорок! »  

Впереди предстоял путь домой, опять на такси. Катя вышла с собакой на газончик рядом с ветклиникой, чтобы перевести дух от навалившихся забот. Собака по-прежнему ни на шаг не отходила от Кати, так что та даже не знала, зачем ей вообще поводок, и надела на собаку только ошейник, который как в паз поместился в след на шее.  

– Бедная ты моя, бедная! – сказала собаке Катя, и та опять благодарно завиляла хвостом, – ну, теперь у тебя всё хорошо будет, теперь всё хорошо!..  

«Как же это здорово, – размышляла Катя, – что животному так просто сделать добро, надо просто накормить, приласкать, обогреть. И как же трудно бывает помочь человеку! ». И она вспомнила свой конфликт с Петром Павловичем. «И что же, – почувствовала она словно укол совести, – дОрого ли стоит моё милосердие, за которое так хвалит мама, если оно распространяется только на тех, с кем просто?! Нет, надо непременно съездить к Петру Павловичу, проведать, как он! Только теперь уже поеду не как социальный работник, раз меня от него отстранили, а просто как знакомая! »  

 

5.  

Катя подошла к уже знакомой обшарпанной двери, только теперь уже, конечно, без ключа, и осторожно позвонила. Петр Павлович передвигался медленно, и ждать пришлось долго, так что Катя как раз успела основательно помолиться. Но время шло, а дверь всё не открывалась, и Катя стала уже беспокоиться, не случилось ли с ним чего, и позвонила ещё раз, чуть настойчивее. Тут ей на смартфон пришло СМС, Катя беспокойно взглянула на экран, но нет, это всего лишь что-то про погоду. Не читая, Катя опять надавила на звонок, когда за дверью послышалось тихое шарканье шагов. Она с облегчением выдохнула. Дверь медленно отворилась, а за ней застыл, не веря своим глазам, Петр Павлович. Он, наверное, так и смотрел бы на неё, не произнося ни слова, сквозь свои толстые очки, если бы Катя не заговорила первой.  

– Здравствуйте, Петр Павлович! Это опять я… Пришла Вас проведать, не как социальный работник, а просто… По знакомству.  

– Катенька…  

– Если возможно, называйте меня, пожалуйста, чуть более официально как-нибудь, – Катя улыбнулась, – давайте я войду?  

– Конечно-конечно, – Петр Павлович зашаркал назад, уступая ей дорогу, – вот уже не думал, вот уже не надеялся!  

– Вы только не переживайте, Петр Павлович! Вы идите, присядьте у себя, а я сейчас чайник поставлю, как раз кое-что к чаю принесла, как Вы любите, сладкое. Попьем чайку, да я пойду. Просто решила вдруг проведать…  

– Спасибо тебе, Кать… – сказал Петр Павлович как-то совсем еле слышно, осёкся и зашаркал обратно к себе в комнату. Катя с сочувствием посмотрела ему вслед и прошла на кухню.  

За чаем разговор сначала не получался. Петр Павлович всё смотрел на Катю через свои толстые стёкла, только теперь как-то снизу вверх, жалобно, и Кате этот взгляд неприятно напоминал взгляд подобранной ею собаки, и она не знала, что с этим делать и как быть, и только очень жалела несчастного старика. Затем Петр Павлович сам вдруг начал рассказывать о своей жизни.  

– Катя, Катя, я в жизни-то искал, может быть, только одного – любви!.. И не то, чтобы совсем не находил, но... Вспоминаю себя сейчас юным мальчиком, школьником, лет сколько мне тогда было, уже не вспомню, да и времена были совсем другие, молодежь другая... Но не в этом дело! Вспоминаю первую любовь!.. Тогда по-другому всё было, это было тайна – "наша тайна про встречи, мечты... " Нас двоих... Говорят, первая любовь никогда не проходит, ты веришь в это, Катя?  

– Ой, Петр Павлович, это сложная очень тема, и у меня для неё маловато жизненного опыта, одна теория...  

– Нет, но ты же любила?  

– Петр Павлович, – Катя чуть покраснела, – зачем эта тема?  

– А о чём, Катя, о чём ещё говорить?!  

– Ой, да множество же тем можно придумать!  

– Можно, но мне другое не интересно, Катя!  

– Как же Вы, Петр Павлович, столько лет... Прожили... Чем-то же ещё занимались в жизни?  

– Конечно, но разве это интересно? Ну, при советской власти работал, как все, образование высшее, инженер. После того, как Союз распался, бизнесом понемногу стал заниматься, даже получалось одно время, но дефолт в 98-м меня разорил, потом опять, вроде, поднялся, капитальчик даже небольшой сколотил, вкладывать стал в бумаги, брокерство, радовался, помню, что деньги стали сами на меня работать... Но потом кризис восьмого года шарахнул... Я-то всё в валютах держал, думал, там надёжнее, а он именно там и шарахнул!.. Ну, потом, что осталось, я уже в рублях старался держать, да только вскоре 15-й год, рубль упал, меня и добило... Но разве это интересно, Катя, разве стоит этим жить, скажи?  

– Нет, конечно, Петр Павлович, конечно, не стоит!..  

– Вот и я говорю, Катя, конечно, не стоит!.. В нулевые, в самое сытое моё время ездил, одно время, на "Бентли"! Представляешь, Катя, на "Бентли"! Но разве это я сейчас вспоминаю? Нет, Катенька, а вспоминаю я, каких женщин тогда на моём "Бентли" катал!..  

– Ах, Петр Павлович, это всё ужасная ошибка!  

– Какая ошибка, Катя, о чём ты?..  

– Да, я не в праве Вас учить, даже просто в силу возраста, но мне кажется, я уверена, что и это тоже, чем Вы жили, ошибка, как и "Бентли"!  

– Почему же "Бентли" ошибка? Быть богатым, я слышал, грех?  

– Нет, не в том дело, Петр Павлович, не грех, Вы не так поняли!.. Не в том, может, грех...  

– Ой, да перестань ты, грех-грех! – перебил старик, сдерживая волнение, – ты, молодая, красивая, ладно я бы причитал про грех, мне уже впору, а тебе-то это к чему? У тебя вся жизнь впереди! Эх, Катя, Катя, как я тебе... Ну, да что поделаешь... Ну, вот расскажи, порадуй старика, ведь я же тебе так откровенно всё о себе рассказал, вот скажи, у тебя была, конечно, первая любовь?  

– Ах, ну зачем Вы?.. Ну, была, конечно...  

– И что, и как сейчас? Была, значит, уже нет? А сейчас кого-то другого, наверняка, любишь?..  

– Нет, Петр Павлович, я точно не буду это обсуждать! Да и в прошлом всё это давно...  

– Ах, Катенька! – Петр Павлович засмеялся своим каркающим смехом, – ну, как это «давно»? Тебе лет-то сколько? Да и как так «в прошлом всё»? Новая непременно будет любовь, вот увидишь! Ну, не хочешь говорить, не надо, я расскажу о своих многих-многих любовях... Или любовей...  

– Вот, Петр Павлович, я думаю, недаром это слово с множественным числом не дружит!  

– Ах, Катенька, – старик весь расплылся в улыбке, – да ты всё-таки, оказывается, романтик, как и я! Ах, Катенька, ну, конечно, не дружит! Ну, конечно, любовь одна... Только где найти её? Как? Вот я искал всю жизнь, и не то чтобы не находил, нет, находил, находил, да только... Знаешь, что теперь учёные говорят, что любовь живёт три года?  

– Глупости!  

– Ну, конечно, глупости, я тоже думаю, что глупости! Катенька, а ты вправду неисправимый романтик, как и я! Да! Вот только, где найти её? Среди шести-то миллиардов – единственную?  

"Не видят люди друг друга,  

Проходят мимо друг друга... " Какая редкая, должно быть, случайность!  

– Да нет, всё не случайно происходит, Петр Павлович!  

– Да, Катенька, я тоже хочу в это верить! Да, впрочем, мне-то теперь уже какая разница? Мои звёзды, значит, не сошлись...  

– Ну, какие звезды, Петр Павлович?! – Катя вдруг повысила голос, и Петр Павлович даже притих от неожиданности, – до ваших лет, извините, дожить, и повторять эти глупости про звезды из гороскопов для дурочек-малолеток?!  

Петр Павлович смотрел на Катю ошарашено, и в то же время, с каким-то восхищением, а Кате тут же стало совестно за свою резкость по отношению к старику.  

– Вы меня извините, за резкость, Петр Павлович...  

– Нет-нет, Катенька, всё в порядке! А ты, я скажу, прекрасна в гневе, – он опять заулыбался, – так, значит, не звезды, конечно, не звезды, а кто? Мы сами? Или, может быть... Бог?  

– Да, Петр Павлович, Вы же знаете, что я верующая... Да, без воли Божией и волос с головы не упадёт! Однако мы сами за себя в ответе...  

– То есть, как это? Бог вершит судьбы, а отвечать нам?  

– Да нет, Петр Павлович, не судьбы... Мы сами выбираем, только не то, что Вы имели в виду, не обстоятельства жизни, а то все выбрали бы себе лёгкую жизнь, и на этом преткнулись... Обстоятельства нам промыслительно устраивает Господь, я в этом не сомневаюсь, у меня хоть и мал жизненный опыт, но именно в этом он, мой опыт, меня уже убедил!  

Петр Павлович опять посмотрел на Катю с восхищением.  

– Так всё это сложно, Катя... Ну, вот, допустим, я выбираю, какие акции купить, или с какой женщиной гулять, да, а Бог делает, чтобы эти акции вдруг упали, а женщина меня бросила? Но зачем? Разве плохо иметь деньги и любовь?  

– Нет, конечно, не плохо... Просто всё это не должно поглощать с головой...  

– Ага, то есть я ещё и благодарен должен быть, что меня разорили и бросили? Чтобы меня это всё не поглотило, да?  

– Выходит, что так, Петр Павлович...  

– Да иди ты вместе со своим... – Пётр Павлович весь помрачнел и смотрел теперь прямо перед собой, не мигая, – спасибо за чай, красавица, а теперь проваливай! Я, пожалуй, лучше один посижу, чем это слушать!  

 

6.  

Катя выгуливала свою собаку, которой, наконец, придумала имя – Азо́с, что по-гречески означает "невинная" – Катю давно волновала мысль о невинности животных, страдающих вследствие человеческого грехопадения, к которому они вовсе не причастны. А греческий язык был выбран в силу почтения к высотам византийского богословия, которые Катя последнее время усердно старалась постигать в поисках ответов на многие свои вопросы. Азос гуляла без поводка и не только не пыталась никуда убежать, но напротив, по-прежнему жалась к Катиным ногам, более всего на свете боясь снова остаться одной на улице. Как-то Катя привела её на собачью площадку, но та ужасно испугалась скопления собак, и пришлось поспешно увести её оттуда под недоуменные взгляды собаководов и угрожающее тявканье их здоровых породистых собак, словно по команде ополчившихся против своей безродной тощей соплеменницы. Уводя перепуганную Азос, Катя догадывалась, что во время её одиноких голодных скитаний на улице именно так ополчались против неё и бездомные собаки, не пуская к своим источникам пропитания – к задним ходам продуктовых магазинов и к помойкам – обрекая ни в чем не повинную Азос на голодную смерть, причём жалкий внешний вид её не только не пробуждал в соплеменниках жалости, но и, видимо, добавлял им самоуверенности и агрессии. "Неужели и эти жестокие твари, – думала Катя, – без вины гонящие и обрекающие на голодную смерть себе подобное существо, неужели они так же невинны в своих действиях, как и моя Азос?! Что же ими движет? Слепые инстинкты? Но где тогда эти жестокие инстинкты в моей Азос? Не видно и следа их! Или в других условиях и она стала бы такой же, как они? А человек стал бы? Человек может умом абстрагироваться, возвышаться над наличной действительностью, находить идеалы в религии, искусстве, истории... Может, если захочет! Если нет, то его вина, что допустил себе деградировать, – тут всё понятно!.. Но как же животные, не имеющие всего этого, избегнут мерзкой власти обстоятельств? Одни погибают, другие тут же радуются, как ни в чём не бывало! «Кому что рок назначит»! От грехопадения и поныне... Но, впрочем, таинственно направляется всё Промыслом Божьим – я же всё-таки нашла Азос! "  

Звонок смартфона оторвал её от раздумий. Номер был незнакомый.  

– Здравствуй, Катенька! – женский голос тоже показался незнакомым. И такое фамильярное обращение... Как же она не любит, когда добавляют этот суффикс к её имени!  

– Кто это? – резко спросила Катя.  

– Ой, извини, не представилась! Это Катерин-Петровна, ты меня должна помнить, подруга Пет-Палыча. Ты извини, что так звоню, тут такое дело... А номер-то твой я у Пет-Палыча в телефоне нашла...  

– Что с ним? – Катя вдруг представила себе безвременную кончину несчастного старика, и ей стало тошно.  

– Нет-нет, так-то вроде ничего, жив... И на здоровье особо не жалуется, почти... Не в этом дело. Скажу прямо. Знаю, что ты теперь его не обслуживаешь, но просто по дружбе, не сможешь с ним посидеть?  

– Да нет, Вы поймите, у нас с ним некоторая ссора вышла... – возразила Катя, чувствуя тем не менее облегчение, что он не умер.  

– Ой, да какая там ссора! Он со всеми регулярно ссорится! Характер такой, тяжёлый. Но он отходчивый. А тебя так и вовсе обожает, так и знай! Да и тут ведь вот какое дело... Некому с ним посидеть ночью, а в эту ночь ведь ураган обещают – всё смс-ки от МЧС слали, вида́ла ведь? – вот он, старый дурень, того урагана всё боится, понимаешь? А посидеть с ним некому – у меня семья, дети, я вообще никак! Соц. работники в неурочное время, сама понимаешь, не пойдут, да ещё и на всю ночь...  

– Катерина Петровна! Ну как Вы себе это представляете? – голос Кати звучал почти резко, и Катерина Петровна как-то притихла.  

– Да, в общем, конечно, да... Может, и ну его? Все носятся с ним как со списанной торбой! Тоже мне пуп земли! У всех свои дела... – и повесила трубку.  

Катя вздохнула, взглянула на несчастную собаку, которая опять чего-то испугалась, ища у её ног защиты, и стала звонить Катерине Петровне.  

– Да ладно, Катерина Петровна, я готова подежурить... Вы только его предупредите, что ли, а то он, вообще-то, меня в прошлый раз выгнал.  

– Ой, Катенька, какая же ты молодец! Конечно, предупрежу! Он ещё у меня благодарить тебя и извиняться будет!  

 

* * *  

Трудно было объяснить маме, куда она идёт на ночь. Врать и придумывать легенды Катя не умела, и принялась долго и обстоятельно рассказывать, вводя маму в курс дела, начиная от первого своего знакомства с Петром Павловичем. Обычно, Катя не очень любила делиться тем, что её более всего волновало, предпочитая переживать всё в себе. Однако мама всё поняла и в глубине души гордилась своей дочерью.  

Уходить на ночь глядя Кате всё равно было грустно и тошно – сама перспектива ещё одной встречи со злым и несчастным стариком была в тягость. Она пыталась вызвать в душе хотя бы жалость к нему, но и жалость эта была щедро разбавлена гадливостью.  

 

7.  

– Катенька, Катенька... – унылая квартира встретила её сгущающимися сумерками и скрипучим голосом старика, – пришла скрасить моё старческое одиночество? Все меня бросили, сколько их было? А когда состарился, никому не нужен оказался... Скорее бы, Катя, скорее бы уж смерть пришла...  

– Ну, Петр Павлович, вы и так, наверное, знаете, что я думаю на этот счёт, так что не буду... – сказала Катя, включая свет.  

– Нет-нет, перебил её старик, – не знаю, говори!  

– Я думаю, или лучше, уверена, что вам нужно ещё что-то очень важное успеть сделать!  

Собираясь сюда, Катя вовсе не планировала снова поднимать эту, очевидно бесполезную, тему, и думала, что нужно просто пообщаться со стариком, скрасить, действительно, его одиночество. Только просто поболтать ни о чём она как-то не умела, да и он сам ведь опять к этой теме обратился.  

– Ох, Катенька, твои добрые сказки мне скрасят последние... Я ведь во всё это не верю... Может, и хотел бы поверить? Только зачем? Теперь уже всё поздно, да и не надо мне этого, понимаешь, Катенька? Мне кажется, что такой конец, когда совсем всё, когда нет человека, – так даже как-то утешительнее...  

– Тошно же от одной мысли такой, Петр Павлович!  

– Тошно? Да, Катенька, пожалуй, что тошно, но потом-то уже не тошно будет, потом ничего, ни-че-го, как сон без сновидений, вечный...  

– Но откуда тогда в человеке жажда другого? Откуда хотя бы это "тошно"?  

– Ну, инстинкт самосохранения так срабатывает, наверно.  

– Нет, не получается, Петр Павлович, гипотеза про инстинкт! У меня вот собака, у неё, очевидно, все инстинкты на месте, не меньше, чем у нас, если не больше. Я вот про неё иногда думаю, как же она, когда её не будет. Но это я, и всякий вообще человек, а её этот вопрос не волнует совсем – опасность для неё это только что-то конкретное, а не сам факт собственной смертности. То есть страхи опасностей есть, но нет экзистенциального страха, понимаете? Опасности для неё существуют, а вот смерти как таковой – как будто и нет вовсе! Потому что когда собака есть, смерти ещё нет, а когда будет её смерть, собаки уже не будет! Чего, в самом деле, бояться?  

– Хм, действительно, чего бояться?..  

– Да нет, Петр Павлович, у человека ведь не так! Откуда это "не так"? Не значит ли само это, что человек создан для жизни вечной?  

– Ой, Кать, прекрати, опять ты проповедуешь... Мне, знаешь, утешительнее думать так, что не будет ничего, пусть лопух вырастет. Тошно, говоришь? Зато и отвечать ни за что не надо!.. Кто это придумал, про лопух, замечательные слова?..  

– Тургенев... Только это никак нельзя считать позицией автора!  

– Ох, Кать, ты такая умная для своих лет, только мне уже поздно всё это учить... Да и не интересно. Мне бы напоследок... Только был бы я ещё при этом молод... Почему люди не умирают молодыми? В смысле, в полном здравии? Зачем это медленное загнивание заживо? Может, как раз чтобы не очень жалко было умирать?  

– Я думаю, чтобы отмирающие вместе с телом страсти не мешали душе приготовиться к вечности!  

– Ой, Катенька, а ты всё-таки молодая и глупая! Ну, какие там "отмирающие страсти", ты о чем? Все на месте "страсти" эти, только реализовать их не получается – еда не вкуснит, не то что уж женщина... Вот я потому и говорю, мне бы ещё хоть на одну ночь стать бы молодым опять... А там можно и в могилу...  

Старик затих в своём кресле, и Катя тоже притихла, то ли не зная, что сказать, то ли не желая уже говорить. Что за дерзкая, в самом деле, у неё идея обратить старика? Да и как это вообще возможно без его желания? Но как же он будет... там?.. Если сам говорит, что страсти все с ним, – там-то уж тем более не будет возможности для их реализации! Катя почувствовала холодок, пробежавший по спине. Что это? Такая вечность? Вот он "Дон Жуан в аду"! И никакой романтики, как у Бодлера!.. Ах, все эти писатели страшно врут людям! Ну, или почти все... Только зачем она опять про своих писателей? Вот он, самый настоящий человек перед ней погибает – навечно! – а она ничего не может для него сделать! Ни-че-го!..  

Катя почувствовала вдруг комок в горле, встала, подошла к окну и принялась смотреть сквозь стекло в ночь. Её тень на стекле выхватывала силуэты деревьев, которые сильно раскачивались из стороны в сторону. Сквозь плотно закрытые пластиковые окна всё явственнее доносился вой ветра. Катя беззвучно молилась.  

– Катя! – послышался вдруг сзади скрипучий голос, – Катя! Как страшно ветер воет!  

– По́лно вам, Петр Павлович, чего же страшного в ветре?  

– Нет, Катя, ты не понимаешь... Словно демоны какие-то воют! Катя, если есть демоны, значит, должен быть и... Катя, этот твой Бог правда всех прощает?  

– Всякого, – прошептала Катя, не веря своим ушам, – кто приходит от чистого сердца с покаянием!..  

– Катя, слышишь, как они воют?  

– Это просто ветер, Петр Павлович, это ещё не они... – Катя вздрогнула от собственных слов.  

– Ещё не они... – протянул старик, – ещё не они...  

С улицы послышался жалобный скрежет терзаемого ветром кровельного железа.  

– А это кто?  

– «Что», а не «кто»! Не знаю...  

Оба помолчали, слушая ветер. Потом Петр Павлович вдруг спросил.  

– И что же мне нужно сделать, чтобы получить от Бога прощение? Исповедоваться тебе во всех грехах за всю мою долгую жизнь?  

– Нет, Петр Павлович, исповедь может принимать только священник… Обычный христианин может только покрестить, если нет возможности, чтобы это таинство совершил священник. А вы не были крещены в детстве?  

– Какой там! Тогда же все коммунистами были!  

– Ну, полноте, «все»!  

– Мои – все! Коммунисты, партийные… Отец даже офицер НКВД. Знаешь такие четыре буквы?  

– Знаю… Вы-то тут причём? Сын за отца не отвечает…  

– Да, отец как раз любил эти слова повторять!  

– Это из Библии, из Ветхого завета.  

– А я всю жизнь думал, это так говорил…  

– Нет, – прервала его Катя с запалом, – просто даже коммунисты иногда повторяют библейские истины, потому что они, истины эти, вечны и универсальны для всех вообще людей!  

– Ну, пусть будет так… – старик какое-то время молчал, глядя перед собой, потом продолжил, – Кать, ты вот думаешь, наверное, я на принцип иду? С Богом спорю?.. Нет, Кать, мне просто всё равно… Даже пусть меня после смерти черти на сковородке поджаривают!  

– Ну, кто придумал эту глупость?! – воскликнула Катя.  

– В ваших церковных книжках разве так не написано?  

– Нет, конечно!  

– А что там написано?  

– Много чего… Что «кто будет веровать и креститься, спасен будет» и что «все грехи человеческие перед милосердием Божием, как горсть песка, брошенная в океан»!  

– Да-а, красиво… Только к чему мне это? Что мне там делать? В ангельском хоре псалмы петь? Мне бы женщину… – он опять замолчал, глядя перед собой, – я иногда думаю, почему я не умер пораньше? Пока ещё был в силах… Только, конечно, внезапно, не успев и подумать… И чтобы после смерти всё-таки ничего не было… Лопух… Знаешь, какую всё-таки я сладкую жизнь прожил? Ты себе такого и не представляешь, Катенька!  

– Да уж чего там сладкого? Да ещё в Советском союзе, потом в девяностые…  

– Ой, перестань! Сладко жить можно когда угодно! Особенно, если удачно родиться… Ты представляешь, что такое тогда семья офицера НКВД? Нет, Катенька, ты не представляешь! Я только в перестройку узнал, что после войны голод был, что бОльшая часть страны в бараках и коммуналках жила… Да, что там в перестройку! Я даже когда при Союзе советские фильмы смотрел, вроде «Места встречи…», не мог поверить, что это времена моего детства показывают!.. У нас была огромная квартира с потолками в три с половиной метра, у нас была прекрасная дача, у нас были машины с шофёром… Сначала "Эмка", потом, почему-то, "Бьюик" – так они назывались… Катя, ты можешь себе представить, что такое тогда автомобиль в личном пользовании? Нет, ты не можешь представить! Это примерно как сейчас "бизнес-джет"! Помню, какое это впечатление производило на моих друзей, кто попроще… И как это было уже тогда мне приятно! А ещё помню, как однажды родители кого-то из моих друзей увидели моего отца в форме… Я тогда мало что понимал, но их впечатление на всю жизнь запомнил!.. О, может быть, ты думаешь, мой отец был чудовищем?! Вовсе же нет, Катенька! Как неправильно мазать всё одной краской, чёрной или белой!.. Для меня он был всегда добрым героем! Может, он и правда был героем, у него ведь было полно орденов… Ветеран войны… Войска НКВД тоже воевали, если ты не знала, да ещё как воевали!.. Но и расстреливали иногда, конечно, своих же… Может, он и не расстреливал, а только воевал? Или, наоборот, не воевал, а только расстреливал?.. Он никогда ничего не рассказывал о войне, только был очень добр и мягок к своим домочадцам и родне… Ко мне, конечно, особенно… Я был поздним ребёнком, родился сразу после войны, а мои старшие брат и сестра в войну погибли при авианалёте… Мать, как мне потом всегда говорили: «Почти умерла от горя, но выжила». Я только когда повзрослел, связал, что к чему, – у неё был характерный шрам на шее, она его всегда прятала под разными прекрасными шалями, которые ей дарил отец… Но она выжила, и отец выжил, и дали жизнь мне… И, конечно, очень хотели сделать мою жизнь самой прекрасной на свете… И делали! Я, кажется, уже в детстве умел это ценить… Потом, правда, когда я учился в школе, классе в пятом, всё несколько изменилось… Машины с шофёром у нас уже не было, да и родители стали как будто всё больше о чём-то молчать… Они и раньше о чём-то молчали… Кать, ты умеешь о чём-то молчать? Тогда все умели… Ну, да меня-то это не сильно коснулось, жить стали, может, немного скромнее, но это с лихвой компенсировалось заботой родителей. Отец, стал, кажется, ещё нежнее к нам с матерью, хотя куда уж «ещё»?.. Да, родители умели не говорить, а я умел не спрашивать…  

Старик какое-то время опять молчал, глядя перед собой, но потом стал тихонько улыбаться, припоминая, и продолжил.  

– А ещё, мама замечательно пела романсы! Я их с детства люблю… Для меня, может поэтому, романтическая любовь всегда была не просто так, а что-то высшее… И всегда меня влекло к женщинам трагической судьбы или, лучше сказать, поэтической! Не знаю, как тебе это объяснить… К актрисам!.. Ты, может, думаешь, что в Советском союзе все были только рабочие и колхозницы? И одевались в одинаковые шмотки из универсальных магазинов? Одинаковые шмотки, одинаковая мебель и предметы обихода, какие теперь можно увидеть на чёрно-белых фотографиях в чьих-нибудь запылённых семейных фотоальбомах, которые многие без стыда всем показывают, да? Нет, Кать, мы жили не так! Даже когда стали жить поскромнее, после «развенчания культа личности», – мы жили не так! И потом, когда я стал уже взрослый, и наступил так называемый «застой», – мы жили не так! У нас были спец. магазины с невиданными для «простых смертных» товарами и услугами!..  

– Петр Павлович, вы раньше рассказывали, что при Союзе работали, как все…  

-Ой, Кать, я с детства умею, о чём нужно, молчать, а ты учись, о чём нужно, не спрашивать!.. Так вот, актрисы! Это был совершенно особенный мир – тем более особенный, что он отделён был от скучной советской действительности!..  

– Петр Павлович, мне, честно говоря, дальше не интересно.  

– Да ну? А до сих пор интересно было? А теперь «пошлинку» почувствовала? Ах ты, невинная девочка! Был бы я моложе лет на…  

– Перестаньте!  

– А сейчас, думаешь, не так? Времена изменились?  

– Не думаю…  

– Так чего же не хочешь учиться жизни?  

– Потому что жизнь моя… Но, впрочем, не буду бросать жемчуг на попрание!  

– Чего?  

– Петр Павлович, вот если вы сами понимаете, что и тогда и сейчас мерзость, «пошлинка», то как же не искать лучшего?  

– Ах да, опять проповедуешь… Мне там не интересно будет, «на небеси», я же сказал… Мне бы женщину напоследок…  

Кате надоело слушать безумного старика, она села в углу, достала смартфон и углубилась в чтение любимого "Добротолюбия". На стене устало тикали старые часы.  

 

8.  

– Катя, мне больно!  

Катя посмотрела на него внимательно, полагая сначала, что речь идёт о боли душевной.  

– Вот здесь, в груди, сжимает, и в левую руку отдаёт… Дышать тяжело… Я умираю?  

Катя вскочила и подбежала к нему.  

– Постарайтесь не волноваться, Петр Павлович, откиньтесь на спинку кресла, – говорила Катя, доставая из аптечки аспирин и одновременно неловко набирая на смартфоне "скорую". В трубке слышалось "ждите", что-то про то, что едут, но могут задержаться, потому что дороги завалило деревьями, и рекомендации оставаться в положении сидя, в кресле со спинкой, принять аспирин и оставаться в покое, – всё это Катя и сама знала. Но какой уж тут покой? За окном продолжал злорадно завывать ураган.  

– Нет, не сейчас, – тихо пробормотал старик, – пусть когда-нибудь потом…  

Кате хотелось что-то сказать, но она не могла подобрать слов от волнения. Секунды складывались в минуты, длинные и тяжёлые. Дыхание давалось ему всё труднее. Тогда старик заговорил опять.  

– Катя, Катя! Знала бы ты, как ужасно так жить, как я всю жизнь прожил! Я же не хряк, чтобы так прожить!.. – старик часто и неровно, тяжело дышал, – какое это богатство! Какое это богатство, Катя, те семьдесят-восемьдесят лет жизни, которые мы живём! О, если бы я только мог вернуть их себе, чтобы прожить заново! Я бы каждую минуту использовал с пользой... Помогал бы другим, как ты... О, как я теперь ненавижу и саму жизнь свою, прожитую!  

Катя держала руку умирающего и не произноси более ни слова. Ей хотелось чем-то подбодрить его, но чем тут подбодришь? Хотелось сказать что-то дельное, но что ещё она могла сказать? И тогда, в гнетущем молчании, прерываемым только злобным воем ветра, и слабым, прерывистым дыханием, Петр Павлович сказал вдруг сам.  

– А этот твой Бог… Христос… Правда всякого прощает?  

– Всякого, приходящего от чистого сердца… – прошептала Катя почти неслышно.  

– Как это «от чистого сердца»?  

– То есть искренне… Хотите ли вы искренне креститься? Это ваш последний шанс…  

Пётр Павлович подумал, и неожиданно твёрдо сказал.  

– Да, хочу!  

Катя на негнущихся ногах сходила в ванную, принесла воды. Всё происходило так, будто бы она наблюдала за собой со стороны.  

– Отрекаешься ли ты от сатаны, служения ему?.. – повторяла она трижды, неуверенно припоминая нужные слова.  

– Да, – как никогда в своей жизни твёрдо, трижды повторял Петр Павлович.  

– Сочетаешься ли ты Христу? – Уже увереннее трижды повторяла Катя.  

– Да!  

… И, наконец, уже радостно трижды возливала на него горстью воду.  

– Да!  

– Крещается раб Божий Петр! Во имя Отца. Аминь! И Сына. Аминь! И Святого Духа. Аминь!  

 

* * *  

«Скорая» приехала, когда всё уже было кончено. Катя вышла из квартиры, оставляя за спиной коченеющий труп старика и врачей, документирующих факт смерти. Когда она вышла из подъезда, брезжил рассвет, утренний морозец разогнал печальную хмарь. Прочь от Кати с перепуганным карканьем понеслась огромная стая воронья.  

Катя направилась в церковь. Золото куполов сияло в утреннем морозном небе среди звёзд. Звезда от звезды разнилась сиянием, были среди них и совсем крохотные, но живые и трепетные звёздочки. Когда она вошла, в самом разгаре полыхала литургия. Читали из Апостола: "вы – род избранный, царственное священство. "  

 

 

Послесловие…  

Что будет с Катей в будущем, когда станет старше? С таким религиозным рвением, может быть, в монастырь уйдёт? Нет, её тип религиозности – деятельный, практический. Для монашества, кажется, нужен другой – созерцательный. Монахи выбирают путь, наверное, более возвышенный, но и менее очевидный и прямой, с точки зрения Слова Божьего, ведь Сам Христос в повествовании о Страшном Суде говорит именно о деятельно-практическом пути – "голоден был, и накормили, жаждал, и напоили, болен, и посетили... ".  

Катя станет многодетной матерью, выйдя замуж за человека совсем не идеального, но искренне стремящегося к исправлению. Они преодолеют все трудности, благодаря, во многом, именно её жизненной энергии, терпению и воле; укрепляемые молитвой, душеполезным чтением и причащением Святых Тайн... У них будет много детей, и она проведёт жизнь в творческом труде воспитания детей и любви к мужу.

| 565 | 5 / 5 (голосов: 12) | 14:49 12.01.2020

Комментарии

Juliesmith3456511:16 28.12.2021
shashkov_dmitriy,
я тоже хотела бы пойти не со стариками работать а , допустим в ту же колонию , или детский дом
Shashkov_dmitriy09:00 28.12.2021
juliesmith34565, класс! А я работаю, правда не со стариками, а с особыми детьми :)
Juliesmith3456507:47 28.12.2021
это классно ... я учусь на соц.раб пхпхх совпадение .....
Emmanuele15:30 27.12.2021
Начала читать. Но работа не ждёт. Захватывает с самого начала, обязательно прочту.
Shashkov_dmitriy15:24 26.12.2021
emmanuele, спасибо!
Emmanuele15:08 26.12.2021
Шикарно. Просто нет слов)
Shashkov_dmitriy14:24 26.12.2021
morskaya, спасибо, совершенно верно! И вам успехов!
Shashkov_dmitriy14:23 26.12.2021
ingvar79, спасибо! Вы совершенно правы!
Morskaya13:45 26.12.2021
Есть в вашем рассказе ,, зерно"- это Вера!А без Веры, Надежды и Любви нет будущего у человечества! С уважением, успехов вам!
Ingvar7901:17 26.12.2021
5+ "вера без дел мертва" но и намерения видит Господь ", даже если дела мы исполнить не в состоянии..с ув.
Qwerty778722:49 24.12.2021
Комментарий удален. Посмотреть
[удалено] Взвлвовлылыовов
Shashkov_dmitriy18:01 19.12.2021
dekabrina, спасибо!
Что спасение уже совершено Христом, это верно, только вот человек должен ещё и сам захотеть быть спасённым. Если он рассуждает (как долгое время рассуждал Петр Палыч) "что я там буду делать, в ангельском хоре псалмы петь? Мне бы женщину", - то как его спасти? Не насильно же... Ведь "Царствие Божие не пища и питие, но праведность и мир и радость во Святом Духе" (Рим.14:17) - то есть такие вещи, которые человек должен ещё суметь оценить и полюбить...
Dekabrina13:19 18.12.2021
Круто! В Катеньке я узнала себя. Я раньше думала, если я уговорю человека перед смертью покаяться, то душа его будет спасена. И я очень сильно радовалась, когда мне это удавалось. Какой же я была наивной. Покаяние влияет только на качество нашей жизни на Земле. Вечная жизнь любого человека зависит только от Господа нашего Иисуса Христа, Который уже совершил наше спасение на Голгофском кресте. Желаю успехов в творческой деятельности.
Shashkov_dmitriy21:25 23.01.2020
bennysamwolf, спасибо! :)
Bennysamwolf17:54 23.01.2020
Очень динамично, но в это же время трогательно!))) Интересный слог и яркая задумка.... продолжайте в том же духе!:)
Shashkov_dmitriy00:44 22.01.2020
annanika, спасибо большое!
Annanika15:06 21.01.2020
Очень здорово. Сама работала в этой сфере и нахожу все написанное Вами правдивым. Словно о себе читала. И Вы остаётесь верным себе в выборе тем, что достойно уважения.
Shashkov_dmitriy14:29 16.01.2020
a-rey91, вот и подумайте сами, как разрешить это противоречие?
A-rey9113:07 16.01.2020
да уж, довольно странно наблюдать за произведением автора, который с одной стороны вроде бы грамотен и умеет писать, но с другой стороны его голова(как и его произведение), под завязку забита религиозной пропагандой, которой сквозит от начала и до конца сего произведения...
Shashkov_dmitriy23:11 14.01.2020
pisatel2020, спасибо! Надеюсь, и остальные главы будут Вам интересны :)
Pisatel202017:45 14.01.2020
Добрый вечер! первые минуты на сайте и открыла Ваш рассказ, прочла первую главу на первой странице и захотела оставить, чтобы почитать позже!! Очень здорово, откликается!
Shashkov_dmitriy19:02 12.01.2020
elver622017, спасибо Вам большое!
Elver62201717:42 12.01.2020
Очень искренний и жизнеутверждающий рассказ у ВАС получился! И так душевно и хорошо написано! СПАСИБО ВАМ! И конечно БРАВО!

Книги автора

Логика
Автор: Shashkov_dmitriy
Стихотворение / Лирика Поэзия Философия
"Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога»." (Пс.13:1)
Объем: 0.021 а.л.
08:24 04.03.2024 | 5 / 5 (голосов: 1)

Падение 18+
Автор: Shashkov_dmitriy
Рассказ / Фантастика
Продолжение "Первой космической войны"
Объем: 0.183 а.л.
12:40 23.02.2024 | 5 / 5 (голосов: 2)

Первая космическая война
Автор: Shashkov_dmitriy
Рассказ / Проза Фантастика
События разворачиваются в мире "Аномалии", "Погони за ветром" и других фантастических рассказов, однако может читаться как самостоятельное произведение.
Объем: 0.627 а.л.
15:41 15.01.2024 | 4.5 / 5 (голосов: 4)

Смерть мозга
Автор: Shashkov_dmitriy
Рассказ / Естествознание Проза Фантастика Хоррор
Естественнонаучный хоррор :)
Объем: 0.139 а.л.
15:16 15.01.2024 | оценок нет

Меч начальника
Автор: Shashkov_dmitriy
Эссэ / Проза Философия
Небольшая заметка о праве государства на насилие...
Объем: 0.112 а.л.
14:48 15.01.2024 | оценок нет

Палеолитическая военная песня
Автор: Shashkov_dmitriy
Песня / Поэзия Боевик Верлибр История Эпос
Мысленный эксперимент, как это могло быть...
Объем: 0.272 а.л.
14:22 15.01.2024 | 5 / 5 (голосов: 1)

Записки о войне 18+
Автор: Shashkov_dmitriy
Другое / Военная проза Мемуар
Продолжение "Записок наводчика"
Объем: 0.998 а.л.
18:53 23.06.2023 | 5 / 5 (голосов: 1)

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.