Фэнтези с любовной линией

Тихий печальный лес разрезала какая-то вспышка. Она промчалась мгновенно, и лишь листья тревожно зашелестели в ответ. Высокие макушки дрогнули от налетевшего ветра, а после снова застыли на месте. На полянке стоял мальчик. Ещё недавно он шёл вприпрыжку из дома, чтобы собрать грибы и ягоды, и уже сумел разглядеть несколько озорных головок под листвой, как вдруг остановился. Его лицо изменилось – сам взгляд вдруг стал чужим и испуганным. Листва закружилась перед глазами, небо стало ужасно высоким, а он – маленьким и беззащитным.  

Ноги подкосились, он упал, примятая тельцем трава пахла землёй и грибами. Лукошко откатилось в сторону, рассыпались небольшие пожитки. Тяжело дыша и оглядываясь, он потёр лоб и, яростно стараясь вспомнить хоть что-то, принялся искать свои следы. Но ветер уже растрепал травы, и они сомкнули свои шелестящие ряды и спрятали в своих недрах ягоды.  

Перед глазами всё ещё мерцал свет. Какие-то обрывки воспоминаний, точно он видел себя со стороны, как видел этот лес, как летел где-то над ним в облаках, как видел маленького мальчика, весело собирающего грибы… И вдруг он здесь, ни единого воспоминания, кроме вспышки. «Откуда я? Зачем сюда пришёл? – в страхе забилась тревожная мысль. – Почему я ничего не помню?.. »  

Он встал и направился к лесу, высокие деревья обступили малыша со всех сторон, махая своими ветвями, точно приглашая вдаль. И он пошёл, медленно переставляя ноги по мокрой траве, жадно вдыхая сочный цветочный воздух, ещё пахнувший вчерашним дождём. Он шёл долго, пока не выбился из сил. Увидел пенёк и решил ненадолго остановиться. На земле было слишком твёрдо.  

«А туда ли я иду? И где дом? Почему я совсем не помню дома? Есть ли он у меня? » – и на каждый из вопросов – туман. Сознание напрочь отказывалось давать ответы. Тело казалось чужим, руки с трудом слушались, усталость отчего-то пугала, а ещё было странное чувство тяжести, будто раньше он мог летать... Ноги подкашивались, он часто падал и останавливался, прислонившись спиною к могучим стволам…  

А потом он почувствовал холод. Он шёл отовсюду: от стволов, листвы и земли, просачивался сквозь тонкую одежду и больно щекотал кожу. Приходилось обхватывать себя руками и ёжиться – иначе превратишься в ледышку. А ведь на дворе была хорошая погода – где-то над кронами мерно светило солнце, стоял обычный летний день – в меру тёплый из-за приближения осени.  

Что-то изменилось не в погоде, а в нём, и мальчишка всячески пытался понять это. Наконец, добравшись до реки, он с жадностью зачерпнул из неё ладошкой и стал пить. А после взгляд случайно упал на его отражение… Не от того, что оно было искорежено брызгами, а по какой-то странной внутренней причине, оно показалось странным и неестественным. Волосы вмиг потемнели, а рост уменьшился. Он снова ребёнок! А ведь в душе давно вырос, давно!..  

И снова воспоминание – мысль, он отчего-то знал, что что-то изменится. Что после того, что было, он больше не сможет быть прежним. А вот что было – ни единого слова… Оставалось лишь идти дальше, любуясь странными чужими птицами, чужими цветами и миром. Голод брал своё, и он наклонялся и рвал маленькие красные ягодки. Остановился лишь вечером, когда лес подошёл к концу. Так хотелось оказаться снова вдали от ужасного одиночества!  

Вперёди домик, полуразрушенный, ветхий, больше напоминающий землянку. «Если это единственный дом, значит, мой дом, не зря же я шёл так далеко…» – подумал мальчик, задержавшись почти у порога. «А если нет, если я чужак и сейчас потерялся? Родители ведь, должно быть, извелись и ищут меня, а я… Смогу я найти их, и надо ли? » – но эти мысли были тут же прерваны – из-за двери показалась голова какого-то человека. Малыш отскочил в сторону, замер, прислонившись спиной к дощатой стене. Когда мужик вышел на середину тропинки, в голове завертелась новая мысль: «А он кто – отец? Даже если так, я ничего не помню. Ни одного лица, ни одного имени… Даже своего имени. Это значит, я не смогу узнать их, мне остаётся лишь остаться здесь…» – для ребёнка он был очень смышлён, ловок и аккуратен, моментально прятался в тень, точно его много лет учили этому, грозя за непослушание болью.  

Когда мужик ушёл, во дворе стало тихо. Лишь куры в сарае тихо щебетали между собой. Он вышел из укрытия и посмотрел туда, где ещё недавно стоял хозяин дома. Он насыпал зерна и поменял птицам воду, хорошая вода, прозрачная. Мальчику ужасно хотелось пить… Он снова стал с жадностью черпать её ладонями, на сей раз уделив странному отражению внимания больше, чем в первый раз. Всё же тогда в голове стоял туман, и всё казалось страшным, теперь он немного освоился, и стало немного легче. Холодные капли точно вернули ему былое блаженство и тишь.  

Лишь в глазах осталась тревога. Огромные и яркие, они смотрели на своего обладателя так, будто впервые его видели, и, правда, они были чужими. Маленький рот, длинные растрёпанные волосы, тонкие белые руки, тонкие черты лица. Но особенно чужими были глаза – и вроде бы взгляд их казался знакомым, вторая половина сознания никак не могла его вспомнить. Обе части души точно вошли в контакт, и теперь сложно было сказать, что помнил он, а что вспоминалось украдкой.  

Огромные лиловые глаза были необычно красивы и обворожительны, в них читалась мудрость и детская искренняя простота. «Вроде бы раньше они были синими, – снова заговорило испуганное сознание, – как же такое произошло? Не стал же я другим человеком? » Он долго смотрел на себя, хлопая длинными ресницами, точно, глядя в этакий омут, воспоминания станут немного ближе. Какое там, только явились вопросы!  

Конец этого дня он просидел в тени, нашёл удобную щель, перетащил остатки разбросанной соломы, скрутился калачиком, согрелся, уснул. И всё равно было ужасно твёрдо и холодно. Хозяин так и не заметил незнакомца… А подойти к нему мальчик боялся. Его охватывал чудовищный ужас при мысли о возвращении к людям. Он как будто бы знал, что может после случится.  

Утром он снова вышел во двор, долго возился на огороде, потом ушёл. Лиловоглазый наблюдал за ним всё это время, не испустив ни одного звука, застыв, точно каменный. Так прошёл второй день и третий, мальчишка воровал оставленную ненароком еду и прятался в щели между домом и сараем. Ему уже начала нравиться такая жизнь, совсем не хотелось назад, казалось, что так оно и было весь век, до той поры, пока хозяин не открыл глаза на происходящее…  

Когда он увидел незваного, перетащившего свой «домик» к сараю, он первым делом обратил внимание на его глаза, схватил стоящие у стены вилы и погнал его прочь, крича на пути проклятия. С тех пор он выстроил высокий забор, чтобы «всякие странные дети» не крали его имущество, не брали его еду, не переступали порог его дома…  

И так он снова остался один. Снова пошёл в лес, снова стал искать нужную дорогу. Некогда высокие кроны стали казаться чуточку ниже, среди их малахитового цвета появилась первая золотистая «седина». Следующим домом, где остановился лиловоглазый, был небольшой домик на другом краю леса. Там жил один пожилой человек, тихий и добрый, как показалось ему с первой «встречи».  

Человек сидел на лавочке и тихо говорил сам с собой. Он жаловался на жизнь, вспоминал жену и детей. Что случилось с ними, не удалось узнать, но это послужило беглецу-мальчишке поводом ненадолго остаться.  

Человек построил для своей жены какое-то каменное сооружение, это была не могила, скорее что-то вроде огромной плиты со словами. Именно там он оставлял еду для неё и для дочки, убирал осыпавшиеся лепестки роз и ромашек, смахивал засохшую еду, а как только она исчезла, он понял, что духи услышали его, и возрадовался. С тех пор лиловоглазый частенько бегал возле его дома и, как только смеркалось, забирал оставленный «подарок» себе.  

Он не показывался хозяину на глаза, так как прекрасно помнил прежнего и не хотел повторить всё опять, домик соорудил из веток, но не рядом с ним, а чуть дальше, накрыл его мхом и палками, сделав что-то вроде норы. Там проводил ночь, а днём смотрел за старцем, слушал, что он говорит птицам, грустил вместе с ним, сожалел, но выйти, показать себя не решался. И хотя вряд ли бы одинокий старик прогнал бродягу, лиловоглазый просто боялся людей. Он предпочитал одинокие прогулки по лесу, размышления о несчастной судьбе и о мире. И вновь казалось, что он уже много лет был вынужден так поступать – не верилось в столь взрослое поведение ребёнка. Слишком быстро он научился всему и понял, привык к одиночеству. Однако, оно не доставляло ему особую боль – тишина и величие природы казались намного привлекательнее людской жизни, и таким образом он сам уединился в себе. Сам воспротивился идти в город.  

Лиловоглазый также оставлял человеку гостинцы, тенью проскальзывал в дом и клал на окно цветы, их оставлял у сооружения. Вероятно, он казался старцу каким-то диковинным гостем или даже домовым, и, возможно, он даже любил его, привык, что теперь не один. Человек даже сказал однажды, что теперь он рад приветствовать нового друга, обращался к нему в своих восклицаниях и вопросах и говорил, что был бы рад встретить…  

Над этими словами мальчишка думал достаточно долго, но в итоге так и не решился, кто знал, что было у того на уме? «Мне хватает того, что он меня кормит, остальное я сделаю сам…» Но из-за этого ли отказа или каких других причин буквально через несколько месяцев старец перестал выходить и оставлять рядом еду. Дом опустел, обветшал огород, никто больше не проходил в этих краях, никто так и не поинтересовался исчезновением человека, а он, спорится, просто умер… Случается подобное у людей.  

Третий дом нашёл он не сразу. Совершенно другие люди, склад характера и отношение к миру, было лишь одно «но» – дети, их там слишком много… Семь или даже восемь голов. Лиловоглазый думал задержаться, но после некоторого времени решил, что он всё равно не сможет. «Ведь кто я для них – лишний, не примут, скажут идти по свету…» – эта мысль, возможно, могла быть неправдой, но он так и не решился остаться здесь, и ушёл, пожалел, не стал даже надоедать.  

Очередные хозяева оказались людьми очень скверными. Только с виду они были достаточно хороши, в меру богаты, имели просторный дом, и хозяйка красивая, весёлая, была очень доброй к животным и даже говорила с деревьями. Она гладила их шероховатые стволы, когда поливала их или рвала урожай. Но один случай расставил всё на места. Притаившийся в кустах, мальчишка увидел, как она гнала по дороге какого-то бродягу. Бранила последними словами, кляла, что он последний кусок хлеба у неё забирает. «А кто я? Такой же самый… Люди не любят тех, кто ниже их, не стоит даже показываться…»  

За это время он исхудал, фрукты надоели, ночью становилось всё холоднее. Мальчишка бегал из одного дома в другой в надежде найти там пристанище. К счастью, не так давно на его пути попался один заброшенный домик. Видать, хозяева ушли оттуда очень быстро – с собой не унесли почти ничего. Этого хватило ему на первое время, а после – опять в путь, надеяться, что кто-то да примет…  

Он был тих, порою даже чрезмерно, спокоен, рассудителен, смел. Волосы струились по спине, порванная одежда стала грязной и уже не могла согреть. С последней ему повезло – в заброшенном доме было много различных вещёй.  

Но что могли сделать холодные стены для одинокого брошенного ребёнка? Разве что отгородить от снега, вихрем срывающегося с небес…  

Поэтому он не задержался и тут. Простывший, часто кашлял и почти не выходил из дома. Ждал, как кто-то оставит что-то случайное, чтобы потом украсть. Особенно часто это происходило у одного кирпичного домика на углу – молодая женщина была слишком рассеянной, после винила судьбу, хотя не была ни в чём виновата… И вроде вот оно, счастье, но снова «но» – она не любила детей, да так сильно, что, услышав вдали редкй плач, была готова убить самым ужасным способом…  

С животными было проще – они все точно любили его, не крича и не отталкивая, как люди. Это малость удивляло, но вскоре он даже привык. И это его утешало.  

Каким-то удивительным образом мальчик знал, что, если он останется здесь или в каком другом доме из предыдущих, радости особой не будет. Жить будет он тяжело. Не те это люди. Не с ними его судьба. Не нужен он им. Счастья никто не получит. Он точно бы видел будущее и поэтому искал тот дом и тех людей, с которыми бы ему было лучше. Выбирал, точно ангел, подыскивающий лучший вариант для своего человека. И это в каком-то смысле так было – та сила, что уже начинала незаметно, но постепенно овладевать им, действительно, была здесь замешена. Именно с помощью неё он и предвидел будущее.  

Немного погодя удача улыбнулась лиловоглазому. Его встретила на улице девочка. Увидев оборванного попрошайку, она протянула ему немного монет и фруктов, а после пришла снова и предложила вместе играть. Её звали Инир, малышка, едва ли не младше его, была очень нежной и скромной, зато с чистым широким сердцем. Именно она сумела скрасить его невысказанное одиночество и печаль, вновь заставив улыбаться и почувствовать рядом дружеское плечо.  

Когда она касалась своими пухленькими пальцами его рук, она всегда удивлялась тому, какие они «бледненькие и тоненькие. »  

«У тебя, наверное, голубая кровь…» – с полной уверенностью в голосе говорила она, сияя огромными глазами. Она даже называла его за это ангелом, при том, что на эту роль больше подходила сама. Но вскоре она умерла – несчастный случай оборвал эту хрупкую жизнь, и мальчик с лиловыми глазами снова ушёл в себя... На сей раз он зарёкся, что не покажется больше людям и не станет заводить с ними знакомств. Чтобы не было больно отпускать, когда они уходят или когда вынуждают уйти. С жизнью, лишённой людей, он смирился сам собой, так, как если бы жил до этого лет пятьдесят в одиночестве и привык к тому, что уже ничего не изменится. Возможно, просто боялся нового.  

Это удивляло и его самого, но ответом могли служить только сны. Странные белоснежные картины, полные лёгкости и отчуждения, были для него нормой. «Как будто раньше я уже жил на свете, но не здесь, и не так, – понимал он, обдумывая странные видения, и, когда смотрел в небо, чувствовал сильную необъяснимую тягу. Она усиливалась с каждым днём, а с нею ещё одно чувство. Он чувствовал, как одежда начинает трескаться – на спине постепенно рос горб. Он мешал быть ловким и проворным, а ночами болел, когда он на нём лежал. Лиловоглазый понял не сразу, что происходило с ним на самом деле… Понял далеко не сразу, но про это будет новый рассказ.  

Когда же, наконец, кожа взбугрилась почти до самой шеи, и кровь залила его протёртое одеяльце, он очнулся с мыслью, что кто-то вонзил ему в спину нож. Ни с чем другим эта боль сопоставима не была. А когда запустил руки, чтобы коснуться, нащупал что-то гладкое и колючее. У него не было зеркала, и густые золотистые волосы закрывали обзор, лишь утром глаза поняли, что за спиной его вздёрнулись крылья.  

Сперва они были голыми и нежными, кожа – мягкой и очень горячей, а после – постепенно стали становиться мягкими и покрываться первым оперением. Это забавляло мальчишку, особенно ему нравилось касаться чёрных пёрышек – гладить их вдоль и смотреть, как они растут. Медленно, но изо дня в день. Через несколько месяцев на его спине снова высился горб – так он прятал под одеждой крылья, закрывая их от чёрных человеческих глаз. А когда тех по близости не было – мог расправить плечи и дать крыльям волю – помахать, коснуться руки, снова сложить за спиною. Летать он боялся и, признаться, не верил, что мог, а потому до сих пор не пускался птицей с обрыва. Наверное, он просто сжился с ролью нищего оборванца, а устрашающая «горбатая» внешность играла лишь в его сторону.  

Странные воспоминания постепенно накладывались на действительность. Первый полёт окончательно убедил его в том, что раньше он уже жил, и у него были крылья. «И, пожалуй, Инир была права, называя меня ангелом. Ведь теперь это сходство видно! Не тот лишь цвет, но разве это так важно? – с радостью понимал он, касаясь этих странных пушистых отростков: – За что мне такое счастье? За что я не такой, как все? » – хотя по его радости читалось не «За что? », а скорей – «Почему? », мальчишка больше не чувствовал себя простым и никчемным, сила полёта убедила его в том, что в жизни ещё много прекрасного.  

Теперь-то он с лёгкостью мог бы перемещаться по городу, летать в ночи, чтобы оставаться незамеченным и устремляться ввысь, если путь был оборван и заперт, но, нет, летать оказалось непросто. То ли крылья не окрепли, то ли для больших полётов не доросли, но даже маленькое такое «путешествие» выбивало его из колеи на весь следующий день, а то и на два с лишним. Но даже так, невзирая на боль, он был по-настоящему счастлив.  

Бегал с улыбкой на лице по грязным городским улочкам, даже не глядел под ноги, а ведь кареты и кони часто встречались бок о бок... И выискал дом, последний, как думал, туда его манило что-то не ясное, такое, что вправе следовало бы назвать атмосферой, хотя атмосфера в семье была далеко не из лучших.  

Молодая пара, капризный, всем недовольный ребёнок. Из окон доносились крики, часто билась посуда и падали какие-то предметы. А после родители важно уходили «гулять», оставляя чадо на попечение самостоятельности. Они ужасно к нему относились, а взамен к себе хотели любви и уважения. Энзели, как оказалось, звали мальчишку, был примерно одного возраста с лиловоглазым. Хотя, как он мог об этом судить – он ведь не помнил себя, кажется, только с виду, а там сходство было огромное.  

…Ночами становилось очень темно. Родители экономили свечи и рано ложились спать, точнее они просто запирались у себя и запирали в кроватке сына – пусть спит, без сказок и просто без добрых слов, уходили, бросали его в одиночестве. Разумеется, малыш вырос вредным и эгоистичным, всё, что сумел достать, оставлял уж своим «на веки».  

Однажды в такой час на балконе показалась тень. Крылатый медленно продвигался в зал. Ждал, как уснёт Энзели, а сам хотел стащить одну свечку. Её всё равно выбросила никудышная мать, положила на край стола, а завтра обещала растопить в печке.  

Сынок, кажется, спал. Тихие, почти беззвучные шаги лиловоглазого, не раздавались скрипом, лишь крылья создавали тихий приглушенный шум, но вдруг щепка скрипнула, и белоснежное лицо ребёнка устремило свой взгляд на незванного. Тот застыл, как статуя, распушив перья и округлив перепуганные глаза. Сердце подскочило к горлу, а руки покрылись гусиной кожей.  

«Закричит, и я пропал! А нет, кто знает, кому потом он расскажет? » Однако, Энзели не стал будить непутёвых родителей. А зачем? Он давно свыкся с тем, что он им не нужен. И с важностью знал, что может делать сам, что захочет.  

С минуту они смотрели друг на друга, недвижно, безмолвно, просто глядя в глаза. Потом выражение лица сыночка стало меняться. С него исчезло удивление, взамен растянулась улыбка.  

– Ты кто такой? – прошептал он тени, лиловоглазый сжался ещё больше, но маленькая детская рука уже коснулась крыла.  

– Ты – ангел?  

Снова эти слова!  

Бродяжка замотал головой. Он даже позабыл, что иной раз лучше ответить, чем молчать и походить на загнанного зверька. Быстро и резко вдохнул, повернулся, сел напротив него на кровать.  

– Ты настоящий? – снова повторил Энзели.  

– Да… – сорвалось с дрожащих уст.  

– А кто ты?  

Признаться, он не знал, как ответить.  

– Я не знаю, – так и прозвучало в ответ.  

– Тогда ты будешь моим другом! – наивные и настойчивые слова вызывали на лице обоих улыбку.  

– Хорошо… – слова постепенно становились уверенными, сходило с них напряжение, умчался прочь дикий страх. Руки расслабили хватку и больше не впивались ногтями в ладони.  

– Откуда они у тебя? – крылья вызывали у Энзели невиданный интерес и удивление.  

Лиловоглазый лишь пожал плечами.  

– Выросли…  

– И ты умеешь летать?  

– Учусь. Это достаточно сложно.  

– А меня ты научишь?  

Он хотел сказать: «Как?!», но новый вопрос отвлёк и снова удивил мальчика.  

– А зовут тебя как?  

– Не помню…  

– Откуда ты взялся?  

– Помню лишь, что уже был такой… Хотел бы знать, да спросить некого…  

Кажется, последний ответ был напрочь не услышан сынишкой, странные слова накануне никак не выходили у него из головы.  

– Как это, ты имени не помнишь? У тебя его нет, что ли?  

– Может, и нет… Говорю же, я не знаю, откуда взялся… Шёл по лесу, собирал грибы, а как маленьким был, родителей, дом; ничего не припомню…  

– И ладно! – вздохнув, надул щёки сынок.  

– Ты чего? – удивился крылатый. Кажется, он успел подумать, что про странного гостя вскоре будут знать все.  

– Не видишь – думаю!  

– Над чем?  

– Над тобой. Погоди… О… Ориби!  

– Что?  

– Имя такое. Теперь тебя так называть.  

– Ори…би? – нескладно повторил лиловоглазый, и улыбнулся. – Скажи, а что это значит?  

Теперь пришёл черёд удивления Энзели.  

– Чтоб я знал! Просто ты такой интересный, испуганный, мне отчего-то пришло на ум… Оно на тебя похоже. – и он протянул руку вперёд так само, как видел, здоровался отец, и с тех пор они стали друзьями.  

…Маленький хозяин часто приглашал Ориби к себе, они вместе играли, и радость не сходила с их лиц. Сколько историй было рассказано в это время! Сколько сказано слов! И он поселился там, родители всё равно редко заглядывали к сыну, а когда, наконец, увидели, удивились:  

– Почему твой друг не идёт к себе домой? Уже поздно…  

– У него нет дома… – тихо без лжи сказал Энзели. Его белоснежные волосы взвились и растрепались от бега.  

– Что же он, значит, бездомный?  

– Да…  

Блондин опустил глаза.  

Они так и не заметили, что мальчишки даже комнату разделили на две части – прочертили мелом на полу длинную неаккуратную линию. Они не поссорились, нет, просто Энзели отдал половину своей комнаты другу. Стали они очень дружными и почти никогда не ругались, а ещё блондин был без ума от чёрных пёрышек. Ориби это не нравилось не так сильно, он чувствовал себя замученным котёнком, которого всё время тискали, и в тоже время не имел ничего против того, чтобы новый друг немного повосхищался и погладил их – после стольких месяцев тишины с трудом верилось в то, что на свете ещё осталась дружба…  

Как признавался себе Энзели, сперва он думал, что спит. Слишком уж неожиданным и неспешным оказалось пришествие друга. А ещё – как раз ночью – вот и подтверждение сну.  

– Мне стоит идти… – однажды сказал лиловоглазый. – Не могу я жить у вас вечно…  

– Нет, можешь! Не отпущу! – залившись слезами, бросился к нему блондин, обхватил руками и чуть не задушил. Эти самые слёзы заставили Ориби убедиться в том, что теперь он нашёл своё место. Защита и любовь было тем самым, чего он искал и не мог дать себе сам.  

Блондину нравился он, его тихий характер, красивая улыбка и глаза, а ещё смех – отчего-то Ориби казался ему очень смешным. Наверное, в силу наивности. Особенно ночью, когда смотрел часами на звёзды, или спал и, сложив руки на груди, внимал тихой мелодии сердца. Этот немного странный жест он объяснял скомкано и, возможно, с долей обмана, говорил, что помнит что-то, а что не может понять, и лишь так воспоминания немного приходят к нему… Что любил кого-то, знал это, чувствовал, но не мог понять и вспомнить даже лица. У Энзели это вызывало смешанные чувства, чаще всего смех, он не мог понять и осмыслить такое, и, как говорили родители, Ориби ещё мал – в возрасте мальчишек действительно была небольшая разница…  

К слову, родителей немного напрягало то, что у них стал жить бродяга. Они всячески обзывали его и подшучивали, а, если выдавалась возможность, могли даже ударить и оскорбить, бывало выгоняли на улицу.  

Но Энзели был добрым не всё время – характер сказывался и часто проявлял себя. Кажется, мальчишка на полном серьёзе считал Ориби своей собственностью. Или так лишь казалось? После стал замкнутым, перестал играть и общаться, по какой-то неведомой причине в его душе появилась злость, и она распространялась на всех.  

– Прости, сам не свой был, – после, рыдая, оправдывался он, – я просто очень боюсь…  

– Кого?  

Такого ответа Ориби точно не ожидал услышать.  

– Кого ты боишься?  

– Тебя… – всхлипывания стали чуть тише, но слёзы по-прежнему катились градом, как большие жемчужные горошины, дорогие и редкостные жемчужины.  

– Что я тебе сделал?  

Он замотал головой и ответил не сразу.  

– Я боюсь, что ты исчезнешь, вот что!  

Снова удивление, после улыбка и облегчение.  

– Нет, не исчезну, некуда мне…  

– Я долго думал, что ты – сон, а недавно узнал, как сосед сошёл с ума. Слышал, он разговаривал с каким-то невидимым другом. Вот и я подумал, что тоже… Прости.  

Больше они к этому не возвращались.  

– Ты не такой, как мои другие знакомые. Ты – не как все! – и, не желая делить ни с кем такого друга, как Ориби, Энзели часто улыбался своим мыслям, даже просто увидев Ори вдали, просто думая о нём или вспоминая. – Даже не думал, что у меня когда-нибудь появится брат… – мечтательно признавался он самому себе. С тех пор и повелось – все думали, они родные, и только разная внешность заставляла людей задуматься. Впрочем, подумали так не сразу. Был ещё один эпизод.  

Спустя несколько неполных лет их жизнь немного переменилась. Чуть не произошёл один печальный случай, благодаря которому Ориби официально стал братом. Родители больше не ворчали на «друга», приняв в свою обитель. За это время тот немного подрос, став более уверенным в себе и в обществе, а ещё стал часто видеть один сон: после того дня, как он с братом посетил городскую ярмарку и увидел вдали златокудрую красавицу-девушку, ему показалось, что он был с ней когда-то знаком. Что много лет назад он уже знал о реальности этой встречи-любви.  

Если бы он только знал, что она с ним после сделает… Если бы только мог представить, что благодаря ней проведёт в скитаниях последние годы, если бы он только мог помнить, кем был раньше и как познакомился с ней, что увидел красотку с неба...  

Сны оказались правдой. Он потерял большую часть своей силы, но ангельская натура всё равно оказалась сильней, поэтому и распахнулись крылья, только на сей раз – чёрные.  

Названный брат клялся в дружбе, любви, но с каждым годом, нет, даже днём проявлял чудовищную агрессию. Рыдал, после клялся, что этого не повторится, но нет – он не мог изменить себя и то, что уже заложено. Он чуть не умер по этой же самой причине – чуть не сошёл с ума от страхов, нервов и мании, тогда такое не умели лечить. Брат согласился помочь, объяснив родителям, что он сможет, но они были настолько ветрены, что едва ли слушали какого-то там мальчишку. Они и забыли уже, что он давно был знаком с их сыном, что они виделись, жили вместе и ели с одного их стола. Забыли – не замечали. А он помог. Всё наладилось. Но, к сожалению, ненадолго.  

Новая относительно спокойная жизнь закончилась, когда родители умерли. Случайный случай заставил судьбу оставить Ориби вместе с Энзели. И следующие почти двадцать лет они пробыли вместе, но далеко не в мире, согласии, понимании и любви…