Сила Феникса

Близился новый знойный день. Электронные часы на главной башне Актиаполлиса ещё не показали и двух часов утра, как яркое, пылкое солнце угрожающе выплыло из-за горизонта и вновь нависло над городом.  

Несведущий странник, забредший сюда по воле судьбы, был бы весьма удивлён происходящим, ведь всего несколько часов назад этот красный гигант только-только исчез из поля его зрения, совсем недавно перестал измываться над испещрённой глубокими трещинами почвой, сожжёнными мёртвыми деревьями, кустами и травой.  

Это был февраль две тысячи семьсот шестьдесят пятого года, ещё один из сотен других, ничем не отличавшихся от этого. Всё было по-прежнему или даже несколько хуже: хаос и разрозненность покорили планету и часть космоса. На своей заре человечество подавало надежды, цвело и пахло, несмотря на все трудности и невзгоды, оно было одним целым, кто бы что ни говорил. Но затем, когда прекрасное летнее утро подошло к концу, а душистая сирень отцвела, над миром повисла угнетающая разум тишина. Дни были скоротечны, а жизнь не бесконечна — она бездумно неслась сквозь года к чему-то неизведанному и печальному. Так и человечество незаметно приблизилось к бездонной пропасти, не успев моргнуть и глазом. Теперь же оно медленно угасало, изредка подавая призрачные надежды на возрождение.  

Четыреста лет назад, когда шаттл с первооткрывателями покинул Землю, отправившись бороздить просторы Вселенной, люди столкнулись лицом к лицу с первыми серьезными проблемами — мрачными всадниками Дюрера. Слабые и опасные, беззащитные и грозные, приземлённые и свободные... Они были тепличными детьми, Новыми Людьми. Так юны и нежны, взращены вне колыбели жизни. Прекрасные парниковые цветы, которых внезапно выкинули на улицу, а затем безжалостно растоптали.  

Второй удар не заставил себя долго ждать — всего пару десятков лет спустя появились воинственные авимы, принёсшие на некогда процветавшую голубую планету голод, разруху и войну. Они захватили половину территорий так же внезапно, как и всё человечество заселило космос, основав первые поселенческие колонии. Люди всегда искали другие цивилизации, желая наладить контакт, но кто же знал, что пришельцы, жившие всё это время под боком, окажутся далеко не добрыми душами — а наоборот, возжелают заполучить множество полезных ископаемых и потенциальных рабов.  

Годы войны истощили малую часть людей, оставшихся на Земле, и только с помощью объединённой коалиции Новых Людей был заключён Филлийский мир, по которому половина земного шара переходила во власть авимов. Боль, раздражение и безысходность охватили выживших, надолго омрачив их будни, — на десятки лет низкие черные тучи позорного проигрыша повисли над ними, и не было больше покоя. Лишённые половины родной планеты, покинутые и забытые всеми, они медленно погружались в небытие, теряя надежду получить свободу. И сейчас пришла пора нанести последний, решающий удар — начать освободительную войну.  

Немногочисленные выжившие постепенно собирались с силами, продумывая план наступления и попутно отражая набеги окрепших авимов. Время, которое ополченцы ждали с содроганием и замиранием сердца, наконец пришло, и мрачные улицы всегда бодрствующего Актиаполлиса наполнились смелыми возгласами о победе. «Готовь свой боевой раскрас, народ! Свобода или ничего», — гласил один из них.  

Горячий, как молодая кровь, ветер беспрестанно перегонял с места на место спёртый сухой воздух, а кристально чистые небеса печально смотрели вниз, мечтая заплакать навзрыд, окропив безжизненную землю своими слезами. Но сливочные облака — неторопливо плывущие по небу корабли, превратились в такую же сказку, как мифы и легенды о древнегреческих героях. Они затерялись где-то в прошлом и безуспешно пытались выбраться на волю. Выжившие верили, что когда-нибудь небо непременно потемнеет, появятся первые мрачные тучи и жизнь опять наладится: человечество возродится Фениксом, восстав из пепла.  

Капитан Либерт Ортогоналис — коренастый мужчина лет тридцати-тридцати пяти, один из самых влиятельных людей Актиаполлиса, стоял со своими бравыми воинами на передовой уже более суток, вновь и вновь отбивая атаки пришельцев. Его уже немолодое сердце вырывалось из груди, и градины пота стекали с тёмных, смоляных волос, падая на грязную, изорванную и испачканную в чужой крови одежду. Служа коалиции Новых Людей, он повидал немало смертей и, идя сюда, думал, что уже ни один мускул не дрогнет при виде мертвого солдата. Как же он ошибался. Эти воины стали за несколько лет его друзьями, родственными душами, поэтому каждый раз, когда кто-то из них падал замертво на поле боя, капитан Ортогоналис начинал дрожать, как беспризорный щенок, промокший под дождём, — его карие, медовые глаза внезапно чернели, и боль утраты пронзала душу насквозь до такой степени, что он снова и снова порывался броситься на рожон. В такие моменты и тысячи самых остро заточенных лезвий казались безобидными игрушками, ведь душевная боль намного сильнее физической. Она медленно съедает человека, безжалостно разрывая его в клочья изнутри. Каким бы сильным ни был человек, рано или поздно ему придёт конец.  

Ещё позавчера мир казался мужчине немного приветливее, чем сейчас. Вся та грязь, которую он повидал и собрал за годы своей военной карьеры, была лишь крошечным пятнышком на цветастом полотне его жизни, — но сейчас всё изменилось: уже сутки он купался в море дёгтя, нырял в беспросветную тьму, искренне надеясь на быстрый конец. Только вот умирали все, кроме него...  

Ортогоналис никогда не хотел служить коалиции, более того, он ненавидел войну и всё, что с ней связано; с детства он мечтал связать свою жизнь с растениями — невообразимым миром природы, красочным и таким легким. Только его никто не спрашивал: обязанности и ответственность за чужие жизни камнем легли на плечи и теперь тянули ко дну. Он так старался предусмотреть все исходы боя, просиживая дни и недели в мрачном штабе, но что из этого вышло? Капитан Либерт не только потерял друзей, но и самого себя: запутался в паутине бремени, забыв кто он, откуда он, что и кого он всё ещё так сильно любит.  

Всё было напрасно. Авимы снова наступали, и Ортогоналис с перекошенным от безысходности лицом смотрел на то, как умирали его бравые солдаты, не в силах пошевелиться. Эти люди сражались за свободу, и он знал каждого из них: с кем-то мужчина обсуждал насущные проблемы, с кем-то смеялся над старыми анекдотами, а с кем-то мечтал о прекрасном беззаботном будущем, где все будут счастливы. Он всегда знал, что это просто слова, пытался не воспринимать их всерьёз, но ему никак не удавалось. Да и как можно было разочаровать доброго малого, желавшего мира на Земле? Он просто не мог стереть ту юношескую, даже мальчишескую улыбку с лица товарища. Это был Пелерин — простой рядовой с чистой душой и большим сердцем. И сейчас он тихо лежал на земле, как сотни таких же. Его светлые голубые глаза навсегда застыли — и он уже никогда не увидит торжествующих и кричащих от счастья друзей. Ещё один мертвец, отдавший жизнь за свободу.  

В красных, воспалённых глазах Ортогоналиса вновь заблестели слезы. Сжав зубы от злости, он грозно втянул носом воздух и отчаянно, пронзительно закричал, бросившись туда, где шёл оживлённый бой. Серый мир на секунду замер, и пули, свистевшие вокруг, застыли в полёте. Он знал, что поступал опрометчиво и это могло привести к более печальным последствиям, чем просто его смерть. Но когда все твои планы рушатся на глазах и от них остаются одни развалины, так и хочется уничтожить последнее, не оставив и камня на камне. Обида, злость и отчаяние — вот что чувствовал капитан в этот момент.  

Но не успел он пробежать и нескольких метров, чтобы навсегда закрыть пустые глаза Пелерина, как нечто холодное, обжигающе ледяное, пронзило его грудь. Яркая вспышка ослепила упавшего на спину Ортогоналиса, и лишь через несколько минут, показавшихся бесконечностью, зрение вернулось к нему.  

Он лежал на тёплой земле и смотрел на бескрайнее голубое небо, которое безмолвно тянуло к себе. Тревога и суета внезапно куда-то испарились, и он уже не чувствовал боли, наоборот, какое-то неизвестное доселе чувство наполнило всё его тело. Эти прекрасные небеса, которых он доселе почему-то не замечал, манили его, и вскоре всё остальное перестало для него существовать, оно вдруг стало неважным. Даже крики ещё живых, сражавшихся солдат не могли пробудить его. Лишь он и небо — вот что имело значение для так нелепо завершившего свою войну капитана Либерта Ортогоналиса.  

— Мы блуждающие в июле огоньки, что поджигают небеса. Мы молодая кровь, сыновья и дочери огня — спички, что сожгут любого дотла, — тихо напевал мальчик, высаживая в ряд молодые петунии и бархатцы. Ещё в том году он раздобыл у местного торговца семена и надежно спрятал их в сундуке подальше от любопытных глаз. В их маленьком деревянном домишке было не так много места, но, несмотря на это, у каждого из них был собственный уголок.  

Мать Амира — старушка, присматривавшая за сиротами, давала им всё, что было в её силах и даже больше. Она изо всех сил старалась огородить детей от жестокого мира и ужасной правды о том, как и где умерли их родители. В то же время женщина предоставляла полную свободу действий: ни один из них не чувствовал себя заложником маленькой деревушки, расположенной на границе с запретными землями. Иллюзия мирного неба всё ещё висела над их головами — небольшая стабильность, сохранявшая сознание в целости.  

Закончив с посадкой цветов, мальчик радостно вздохнул и поставил горшки на потрескавшийся подоконник.  

— Не теряйте меня! — крикнул он в пустоту и выбежал из дома.  

Никого не было: мать Амира и остальные отправились в город, чтобы продать часть урожая, — и он знал это. Но так было спокойнее.  

Выбравшись на улицу и почувствовав живительную свободу, мальчишка помчался по едва заметной тропке туда, куда людям ходить было запрещено. И если бы кто-то узнал о его проделках, то ему бы сильно не поздоровилось.  

Мотая головой из стороны в сторону, он внимательно следил за тем, как сочные зеленые кусты постепенно сменяли сухие ветки и стволы. Уже через пятнадцать минут он оказался в совершенно другом мире: в чужом и таком родном одновременно. Бескрайние поля ржи и овса раскинулись во все стороны, и куда бы он ни посмотрел, везде виднелись зреющие колосья. Даже воздух здесь был иным — каким-то мягким, сырым и несколько сладким, а ветер — непривычно свежим и прохладным. На этой стороне Земли всё было другим, совершенно непохожим на привычную человеческую обитель.  

— Вот ты где, Орти! — из-за спины мальчика послышался звонкий, как пение соловья, голосок, а через секунду на него налетела хрупкая, миниатюрная девочка.  

Вздрогнув от испуга, Ортогоналис выдохнул:  

— Это ты, Этр. Ты меня напугала!  

Перед ним стояла та, кого было положено считать своим врагом и убить при первой же встрече: невысокая девочка с длинными тоненькими ручками, худым лицом и бледной, отливающей нездоровой голубизной кожей. Инопланетянка, дочь тех, кто захватил часть его родной планеты. Ортогоналис знал это и даже пытался пересилить себя какое-то время, но потом просто сдался: эта милая безобидная девчонка просто не могла причинить ему вреда. Более того, она полюбилась ему с первого взгляда — в тот момент, когда он, несясь сломя голову за Аттишком, котом матери Амиры, врезался в неё, сбив с ног. Было в ней нечто странное, знакомое, человеческое...  

— А у меня для тебя сюрприз, — воскликнула Этр, расплываясь в улыбке. — Тебе понравится.  

— Что?  

Хитро улыбаясь, девочка вынула из кармана своего лёгкого платья золотистое перо, которое сияло, словно маленькое солнце.  

— Это перо Этенелья, птицы, что спасает и исцеляет наш народ. Оно поможет и тебе, когда придёт время. Возьми его, я не хочу, чтобы ты умер, — серьёзно произнесла она, вдруг посерев.  

В небесах — сила, в земле — безмятежность, в огне — свобода.  

Поле, залитое кровью и усыпанное сотнями трупов, воспламенилось так же легко, как и леса от могущественных солнечных лучей. Пламя, которое никто не в силах был остановить, за считанные секунды распространилось по прилежащим территориям, возрождая к жизни утерянное, мёртвое и забытое в прошлом. Ошарашенные люди и авимы в ужасе спасались бегством. Праведный огонь, обжигающе горячий, окутал замерзающего от холода капитана Либерта Ортогоналиса, принял в свои тёплые объятия, вдыхая жизнь.  

Спустя несколько минут мужчина уже твёрдо стоял на ногах, вглядываясь в плачущие тёмные небеса, в ликующих товарищей, восставших из мертвых, в голубые глаза Пелерина, удивлённо смотрящего по сторонам, на ожившую природу.  

— Этот бой остался за нами. Твои воины бежали, так выпусти же белых голубей и сдайся в конце концов любви, — умиротворенно произнёс он, глядя на высокую худую женщину, которую не видел столько лет.  

Это была всё та же Этр. Он знал это и даже понимал её чувства, то, как тяжело ей было стоять сейчас подле него. Она была убийцей, поднявшей на руку на дражайшего призрака прошлого.  

— Орти, — тихо произнесла она, — только живи. — Слёзы ненависти к себе стекали по её острому подбородку и, смешиваясь с дождевыми каплями, падали на землю. Ей было больно, как было больно капитану Либерту, когда гибли его солдаты и когда он, истекая кровью, узнал во враге именно её. «Милая безобидная Этр», — пронеслось тогда в его голове, а затем наступило забвение. Он даже не успел ничего сказать, не смог разочароваться и обидеться, а сейчас ему и не хотелось. Он пылал изнутри, ощущая желанную свободу, и мечтал подарить Этр всю ту любовь, что скрывал долгие годы. Но сможет ли она принять её?  

— Ты одета в такие давние невзгоды, но не бойся, я изменю тебя и подниму из пепла, как птицу-Феникс, — схватив ошеломлённую женщину за холодные мокрые руки, капитан Либерт Ортогоналис закружил её в одном ему известном танце. И уже ничто не могло остановить его — все препятствия и барьеры были сломлены.  

Апокалипсис, что унёс тысячи невинных жизней, постепенно подходил к концу, и выглянувшее после долгожданного дождя солнце предвещало лишь самое лучшее. Это было только начало...