Предисловие к сборнику НЕЛЮДЬ

Игорь Шестков  

ПРЕДИСЛОВИЕ К СБОРНИКУ  

СТРАШНЫХ И СТРАННЫХ РАССКАЗОВ  

ПИСАТЕЛЕЙ РУССКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ  

«НЕЛЮДЬ»  

Писать «предисловия» я не умею. Да и смысла в них не вижу, потому что их обычно пропускают. Но отказать редактору настоящего сборника Владимиру Батшеву, попросившему меня написать предисловие, я не в силах. Поэтому я решил кратко представить тексты, опубликованные в сборнике, потом записать те немногие соображения, которые у меня возникли после прочтения «Нелюдя», смешать это все в один ком и выдать его за «предисловие».  

…  

В позднем рассказе знаменитого эмигранта-миллионера Владимира Пименовича Крымова, названном весьма претенциозно «Анатас», речь идет о злоключениях пожилого эмигранта, парижанина, Исайя Ильича Ипорукоположенского, бывшего чиновника при оберпрокуроре святейшего синода, действительного статского советника. Принявшего во Франции фамилию «Труази» для облегчения произношения своего имени европейцами.  

«Анатас» – это имя его приятеля еще по дореволюционной России, с которым «они встретились в эмиграции, в Париже, через много лет, почти как старые друзья». Загадочный этот богач-биржевик Анатас (полное его имя Ираклий Астартович Анатас), является, похоже, альтер-эго автора. Может быть поэтому мы так мало узнаем о нем из текста Крымова. Подробно написано только о том, кому Анатас давал взаймы деньги, а кому нет.  

В какой-то момент Анатас исчезает, дом его, «в окрестностях Парижа, на берегу Сены» стоит пустой, двери заперты. Исай Ильич недоумевает «как это после таких дружеских отношений можно куда-то уехать, не простившись, и не дать о себе знать».  

«Так прошло два года или больше».  

А потом… Исай Ильич вдруг получает от Анатаса письмо «пневматик», приглашение «на бридж».  

Встретил его «лакей или камердинер с рыжими с проседью бакенбардами … в чем-то вроде смокинга с какими-то блестящими нашивками». Исай Ильич вспоминает, что лакей этот умер, и он даже давал когда-то деньги «на венок», о чем и сообщает лакею. Тот подтверждает: «Так точно, венок был получен с благодарностью…»  

Непонятно откуда взявшийся Анатас проводил гостя в большую комнату. Предложил поиграть за него и вышел. И из комнаты и из текста.  

«За ломберным столом, затянутым голубым сукном… с четырьмя большими восковыми свечами в подсвечниках с розетками, сидели трое партнеров».  

Как выяснилось, один из них был студентом, Дмитрием Бегичевым, с которым Исай Ильич жил в студенческую пору в одной комнате.  

«На последнем курсе университета Бегичев застрелился».  

Исай Ильич был на его похоронах… И «ясно вспомнил, был такой мрачный осенний день, слякоть»… и он «простудился тогда, стоя у могилы с непокрытой головой и без кашне».  

Другой, «пожилой мужчина с седой бородой», Петр Семенович Захаров, бывший революционер-бомбист, даже служил в синоде, куда его устроил в свое время Исай Ильич. «В девятнадцатом году был расстрелян большевиками».  

Третий игрок, в генеральском мундире военного инженера, сказал Исайю Ильичу: «Сколько раз мы завтракали с вами у Кюба на Морской и не я ли вам тогда говорил в июле четырнадцатого года, что война неизбежна, а вы сдуру не послушались, уехали в отпуск и потом не могли вернуться в Петербург несколько месяцев. Это вы дурака ломаете, как будто не понимаете, что все мы покойники и что вы тоже умерли три дня назад и сегодня утром вас хоронят на монпарнасском кладбище…»  

В панике покидает Исай Ильич дом Анатаса… едет на кладбище… устраивает там дикую сцену… пытается разбить киркой крышку гроба… попадает в полицию… откуда его – и вполне заслуженно – препровождают в дом умалишенных Сент-Анн, где он проводит три месяца. По выходе он «рассказывает всем о том странном и непонятном, что с ним случилось».  

Что произошло дальше, читатель сам узнает, если прочтет текст Крымова.  

Замечу только, что автор как-то подозрительно быстро теряет и этого героя (Исайя Ильича) и заканчивает свое повествование длинным-предлинным диалогом непонятно зачем вынырнувшего в тексте врача-психиатра и некой Саввишны, вдовы священника, женщины без социального положения, шьющей для православных покойников шелковые или шерстяные туфли разного цвета, слывущей за ясновидящую.  

Несмотря на то, что литературные критики страшно ругали Крымова-писателя (хотя и почитали за честь быть приглашенными на его обеды и лопать там отменные деликатесы), этот небольшой рассказ подтверждает то, что написал о нем Кирилл Дмитриевич Померанцев, хорошо его знавший, – Крымов действительно был замечательным рассказчиком. Добавим от себя, не омрачненным никакими литературными амбициями. «Анатас» – это не художественное произведение, а вечерняя сказка-страшилка, рассказанная много пережившим, почти ослепшим денежным дедушкой. И ожившие покойники тут появляются потому – как говорила Саввишна о Боге и чертях – «что жить лучше, когда в это веришь, не так пусто и одиноко на земле».  

…  

В мастерски написанном рассказе Александра Урусова «Товарищ Комаров» описывается странное гибридное существо. Вроде бы оно – Председатель Госкомитета (какого – не важно) тов. Комаров, совчел, чиновник, начальник. Имеет заместителей, секретаршу, большой штат сотрудников и персональную «Чайку» с шофером. И в то же время оно не человек, не начальник, а нечто «скользящее», метафизический комар, или «окрыленный кровососущий гнус». И существует это создание параллельно в двух мирах – в хорошо нам знакомой, реальной до дрожи Совдепии и в другом, ужасном мире.  

В этом, втором мире Комаров выглядит так: «… к маленькому кругловатому тельцу с четырьмя худенькими конечностями сверху была приставлена, как бы совершенно не к месту голова, из нее торчали красноватые ушки, а черты лица, сморщиваясь к центру, оставляли особняком выразительно выступающий вперед подвижный рот». Что-то мультипликационное, плоское, лишенное глубины…  

Текст Урусова – это день Комарова. Начинается он с поездки героя на «Чайке» с дачи в Москву, в Госкомитет.  

«Они уже мчались по шоссе; верхушки сосен вдруг вырастали в ветровом стекле на фоне пустого ноябрьского неба и также неожиданно исчезали; город приближался, – вместо сосен стали появляться верхние этажи многоэтажных башен, – Комаров подступающей тошнотой чувствовал приближение городского хаоса». Браво!  

В то же время, в параллельной вселенной, в настоящем обиталище Комарова происходит нечто другое – «…какие-то посторонние силы тащили его … в холодный… мир, похожий на склеп с низкими ноябрьскими сводами».  

Комаров входит в «подъезд для избранных»…  

Далее автор так красочно описывает абсурдные бюрократические ритуалы, круговорот бумаг, безделье, подхалимаж и прочие прелести… что читатель солидаризируется с героем рассказа – он как и Комаров не хочет ни с кем встречаться в этом мертвом советском доме.  

После небольшой потасовки с вахтером, Комаров овладевает ключом от двери в общий коридор, через который он хочет пройти к пожарной лестнице. Все это только для того, чтобы ни с кем не встретиться. Он знает, что чиновникам в это время выходить в общий коридор строжайше запрещено.  

Но тут происходит непредвиденное. «Странный звук, доносившийся из-за двери какого-то кабинета… его испугал – слышался стрекот пишущей машинки, но казалось, что по клавишам немилосердно лупили не пальцами, но крыльями». Понятно, комар боится птиц.  

«С тихим стоном бросился он к уборной…»  

Неожиданно происходит встреча начальника и подчиненного: «Отшатнувшись от писсуара, побелев лицом, похожий на некое выделенное стеной кафельное изваяние, перед ним покачивался какой-то человечишка, видимо служащий первого этажа».  

«Комаров … стремглав устремился в кабинку и закрыл за собой в дверь».  

Тут новая напасть – надписи на стенах. Одна из них раскрывает страшную тайну этого рассказа: «Комаров – кровопиец. Кровавый гнус. Вампир».  

Все следующие сцены, особенно описание состояния Комарова непосредственно перед тем, как он «вошел хоботком в самую плоть живого тела» – написаны мастерски и вызывают заслуженные ужас и омерзение. Те самые чувства, которые пробуждали советские начальники в нормальных людях.  

«Комаров... голый проходит в ванную и долго стоит под холодным душем. По коже его пробегают волны озноба, она дервенеет, покрывается гусиными пупырышками, волдырями; он весь затвердевает, преображаясь в новое существо, и зудящее вожделение охватывает его. Начинают дрожать нетерпеливо пальцы, дрожь переходит в руки, мучительно ноет в паху – он уже выскользнул из ванной и с еле слышным гудением все быстрее и быстрее, не касаясь пола, несется по коридору, сотрясаемый конвульсиями, дергаясь всем своим новым тельцем». Урусов воспроизводит правду не традиционным прямолинейным реалистическим путем, достаточно осточертевшим и читающей публике, и самим писателям, а с помощью элементов литературы-фэнтези. Убийственный контраст свинцовой советской мерзости и изящных описаний автора – является на мой взгляд главным достижением этой прозы....  

Написанные приятно старомодным, немного корявым, эмигрантским русским языком рассказы недавно умершего Владимира Рудинского (настоящее имя – Даниил Фёдорович Петров) – реалистичны по форме и романтичны по содержанию. Они содержат милые, наивные и симпатичные, как говорят геологи, «включения». Фантастические, мистические…  

«Приключения на Корсике». Приятель рассказчика, доктор Пьер Арнели, страстный орнитолог и энтомолог, подстрелил, сам не зная зачем, причудливо парящую над лесом летучую мышь. После чего «высокий и плотный рыжий мужчина» попросил его о помощи. Его жена потеряла много крови. Но никаких следов кровотечения не нашли. После чего рассказчик, уже один, встретил по дороге домой странного «мужчину в темном плаще». Он был ранен. Дробью. «Кожа его была холодна как лед». Кто это? Неужели вампир, которого подстрелил доктор?  

«Нелюдь». Рассказчик и отец Никанор шли домой после обильного угощения «на именинах Софьи Димитриевны». «Город выглядел пустынным и мертвым», как и положено при появлении нечистой силы, оказавшейся поэтом-декадентом, эссеистом и критиком Майдановичем, «вершителем судеб прозаиков и стихотворцев», душителем подлинных талантов.  

Рассказчик говорит об этом страшном человеке со своим знакомым, полицейским Ле Генном. Ле Генн сообщает ему, что «в нашей картотеке… о нем богатейший материал. Но ничего такого, за что бы можно ухватиться». Рассказчик узнает, что Майданович «сексуальный извращенец» и дает полицейскому идею, поймать злодея на живца. Полиция так и поступает и, в конце концов, освобождает в ходе ночной операции в жутком подвале «прикованную за руки и за ноги к прутьям своего ложа» белокурую девушку и разоряет гнездо сатанистов.  

«Коса на камень». Герой-рассказчик возвращается домой после кино.  

«Стоял густой туман, и только фонари рассеивали мглу позднего вечера».  

В силу обстоятельств рассказчик попадает в таинственную комнату, в которой обнаруживает «вылепленную из розового воска фигурку … с точностью воспроизводящую его черты». Рядом с куколкой лежала длинная вязальная спица.  

«Иррациональный ужас мною овладел … мою грудь пронзила острая боль».  

В комнате той оказывается жила колдунья. Эмигрантка первой волны. Аристократка.  

Чтобы нейтрализовать ее чары, рассказчик обращается к знатоку оккультного, венгерскому эмигранту, профессору Керестели…  

В этом же стиле написаны еще пять рассказов Рудинского, включенные в сборник: «Преступление в Медоне» (об убийстве из корысти), «Ночь на Монмарире» (о игре в бридж и покушении на рассказчика по политическим мотивам), «Старик со сквера» (о любви и таинственном старике, изобретшем удивительную машину, усиливающую волю), «Нырок во тьму времен» (о машине времени), «Неразъясненное происшествие» (о вампире и его жертве).  

…  

Свою фантасмагорию «Неизвестный пейзаж с руинами на холме» пишущий по-русски и по-французски парижанин Евгений Терновский начинает с констатации: «Этот день злорадно вылил на меня рог изобилия мелких и крупных неприятностей».  

«Неизвестный похититель» обокрал машину рассказчика, испортил его итальянскую машину (ее марка – первая загадка для читателя, и далеко не последняя в этом тексте). Пришлось ему пойти искать помощь пешком.  

Рассказчик, как и положено, натыкается на «давным-давно заброшенную усадьбу», за которой «виднелись смутные очертания руин замка или того, что называют бастидой». Употребленные автором слова – «департаментская дорога 26» и «бастида» дают читателю понять, что действие рассказа происходит на юге Франции.  

«Ни ворот, ни ограды, ни места для стоянки автомобиля… Не было ни души, ни живой, ни мертвой… затейливая полустертая надпись на стене привлекла мое внимание: Усадьба ОННО» (еще одна загадка).  

Декорации построены, пора герою войти в таинственное строение, то ли в усадьбу, то ли в бастиду, а приключению пора начинаться. Оно и начинается. Путешествие по странному миру требует однако поводыря, который конечно не заставляет читателя слишком долго ждать: «Кряхтя, сипя и сопя, небольшое существо неизвестного пола вышло из пасти камина, сопровождаемое гулким стуком подозрительного происхождения … Трудно было вообразить более отталкивающую физиономию. Его крючковатый нос, покрытый зеленоватыми прыщами, можно было назвать сучковатым… Багровые щеки, отвислые, как у старой кобылы, почти касались ключиц. В глубине глазниц умирали два зрачка. … Ко всему прочему, во рту воинственно торчал желтый клык». Знакомый образ, сбежавший с картины Босха чертяка.  

Он назвал себя Куассаром и повел его по усадьбе.  

Рассказчик и Куссар посетили: Опрятный рабочий кабинет, комнату для друзей, гостиную, которую Куассар характеризовал так: «Король ливерных колбас из Ливерпуля специально приезжал с тем, чтобы сфотографировать ее. Профессор из Лейдена написал о ней диссертацию».  

Затем случилось что-то вроде взрыва и…  

«Когда черные клубы и клоки рассеялись, я увидел необозримое пространство, освещенное нежным аметистовым светом … на расстоянии не более ста метров … множество крохотных и круглых домиков, похожих на ячейки, располагались стройными ярусами … можно было бы подумать, что все это предназначалось для любителей моделизма, если бы не многочисленные сизые и лиловые лилипуты, которые радостно протягивали к нам свои кукольные ручки и раскрывали свои кукольные рты…» Хоббиты! Мило.  

После небольшой лекции о четвертом измерении Куассар привел гостя в странный кинотеатр. «Несколько зрителей утопали в поту и в потоках собственных слез. Один из них брился, уставив свою заплаканную физиономию в осколок зеркальца. Крошечная пожилая дама с небольшой бородкой и с багровыми окаёмами толстых век, в черном платье, усыпанном красными горошинами, напоминала божью коровку, тогда как ее жирная соседка в коричневых джинсах и желтом поло более походила на корову. Обе сотрясались в жалобном плаче. Бледнолицый юноша рыдал навзрыд, одновременно поглощая тыквенные семена и гулко выплевывая шелуху. Плевки и рыдания чередовались с удивительной регулярностью. »  

«Почему они не уходят? Спросил я Куассара. Разве фильм не закончился? Закончился. Но они об этом не знают».  

Автор приготовил для своего героя еще несколько подобных сцен. Познакомил его со снежным человеком, втравил в кулачный поединок, хорошо помурыжил, а в конце вернул в обычную реальность.  

…  

Владимир Флеров представлен в сборнике тремя классическими рассказами ужасов. Написанными почти без иронии и литературных прикрас, в документальном стиле.  

В тексте «Берлинская ночь» описывается происшествие, случившееся с рассказчиком в начале пятидесятых годов в Западной части Берлина.  

«Дух смерти и разложения серым туманом охватывал силуэты врезающихся в небо руин … после захода солнца только бездомные бродяги, воры и агенты многочисленных разведок бродили по угрюмым улицам…» Какая идиллия!  

Рассказчик ехал себе ночью по Нюрнбергской улице, как вдруг: «… какая-то черная тень мелькнула в свете левой фары и исчезла перед носом моего автомобиля».  

Выяснилось, что он чуть было не задавил «стройную, слегка худощавую, высокую женщину, одетую в черное платье». Она назвала свое имя – Рита Рехагель. «Предложила зайти к ней на бокал старого вина».  

Рассказчик согласился. В ее комнате, освещенной красным светом, он неожиданно встретился глазами с пригласившей его женщиной.  

«В них горела безумная страсть, смешанная с холодной жестокостью. Вуаль соскользнула в сторону и между нервно вздрагивающими губами блеснули две пары, острых как у хищного зверя, клыков»… Бедняга еле ноги унес.  

Действие двух других текстов Флерова происходит в оккупированной немцами Белоруссии.  

В «Деревенском колдуне» дочь раскулаченного крестьянина, Марфа Ивановна, рассказывает о своем покойном муже, Амвросии, деревенском знахаре-травнике.  

После своей кончины он до смерти напугал жену и убил их собаку.  

В «Забытом хуторе» описываются невеселые приключения деревенского гармониста, приглашенного поиграть на свадьбе мертвецов.  

Оба этих текста читаются как показание свидетелей. Интересно… и жуть берет.  

…  

В рассказе Бориса Майнаева «Пурпурная мгла» речь идет о смертельно опасной для людей новой форме жизни, зародившейся в реакторах атомной станции. И еще о ее директоре Вадиме Григорьевиче Поликарпове, его двойнике из параллельного мира, о его жене, любовнице и о его дочери. И еще – и это главное и пронзительное сквозное ощущение – о старении и смерти.  

Повествование движется на двух героях-ходулях – на удивление приличных, порядочных и достойных сотрудниках «регионального управления государственной безопасности» – начальнике управления полковнике Алексее Сидоровиче Мишине и его подчиненном, тоже полковнике, Василии Игнатьевиче Ручьеве.  

Директор АЭС Поликарпов приходит к Мишину в управление. Но трагически умирает в вестибюле. У него «неестественно синяя кожа и черные пятна на лице». Очевидно, он был отравлен. Вскрытие показывает, что у Поликарпова свернулась и высохла кровь. «Он был набит сухим порошком».  

Мишин поручает дело Ручьеву. Ручьев посещает жену Поликарпова, «высокую, красивую женщину … В ее выразительных глазах, стремительном разлете бровей было что-то жесткое». Поликарпова сообщает следователю, что у его мужа была маленькая внебрачная дочь. Ручьев находит ее и ее мать-художницу, «худенькую женщину с огромными лучистыми глазами». Сообщает им о смерти Поликарпова. Тем временем на АЭС умирают еще девять человек, видимо для ровного децимального счета.  

У одного из знакомых Поликарпова Ручьев находит пакет с общей тетрадью и тремя конвертами для сына, дочери и жены.  

В этой общей тетради Поликарпов описал загадочные и неприятные события, произошедшие на АЭС в последние два месяца, а также процитировал апокалиптические прогнозы своего двойника из параллельной вселенной…  

Кончается повесть мрачно: «Туман сгустился, и теперь со стороны атомной станции на город ползла пурпурная мгла».  

Рассказ написан хорошим, приятным русским языком, легко читается и захватывает с первых строк.  

Читатель верит в «пурпурную мглу», верит в «потоки маслянистой розоватой жидкости из стены реакторного отсека», верит в то, что зародившиеся в радиоактивной гуще реакторов существа размножаются в телах людей, верит даже в двойника из параллельного мира, но не верит в порядочность и ум чертовых гэбистов.  

…  

Игорь Шестков. В сборник вошли три мои рассказа.  

В тексте «Багровая полоса» я привожу рассказ одного бывшего советского немца о невероятном событии, произошедшем с ним в Экибастузе после женитьбы.  

Как и во всех других моих рассказах, фантастический элемент тут не является главным, а только «техническим средством» или «механизмом подачи топлива»… в данном, конкретном случае – позволяющим огрубевшей, почти окаменевшей в советском промышленном захолустье душе пережить чудо. Пусть и несколько негативное.  

«Ночь в квартире мертвого человека» – не вегетарианский текст. Хотел написать о прострации, в которую погрузились сейчас слишком многие. И о непохороненных мертвецах – сталинизме, фашизме – которые вот-вот воскреснут. О тягостном ожидании новой мировой бойни. Но темы эти слишком широкие, абстрактные... поэтому написал о поиске новой квартиры в Берлине... вспомнил о жутковатом реальном происшествии, которого кажется и не было вовсе. Свалил всю вину на лирического героя. Он выдюжит.  

«Черный аспирант» – это мрачная мистическая история, произошедшая со мной в студенческие годы. Своего рода фольклор.  

…  

Виталий Скуратовский. «Вечно живой».  

Два приятеля, которым надоели «узбекистаны с арагвями», в поисках места, где можно уютно, «в по-приличному грязной подворотне» выпить, забрели на Красную площадь. Подкупив охранника фальшивыми стодолларовыми купюрами, они вошли в Мавзолей и расположились вокруг стеклянного саркофага.  

«Эх, – сказал Петя, отправляя в рот бутерброд с колбасой. – Где мы были раньше? Такое место зря пропадало! Тут тепло, музычка бренчит и ни одного мента. Рай земной! »  

За разговором… открыли саркофаг… и вылили в рот мумии Ленина полстакана водки.  

«… лицо вождя порозовело. Он шумно вздохнул и внезапно открыл глаза. Мы с Петей в ужасе отпрянули».  

«В-в-владимир Ильич, – наконец спросил я, заикаясь по непонятной причине … – к-как в-вы с-себя ч-чувствуете? – Хогошо! – ответил он своим неповторимым говорком».  

А потом…  

Сатирическая эта проза на мой взгляд излишне груба. Но и фактура тут описывается конечно не шелковая. Больше всего мне понравилось то, что воскресший Ильич принял двух приятелей за приснопамятных «ходоков».  

…  

Николай Боков. «Смотритель моста».  

Это изысканно мистический текст. Непонятно где, непонятно когда, возможно в Европе девятнадцатого, золотого века, «в погожий осенний день смотритель моста, как обычно, вышел посмотреть вдаль. Он смотрел довольно рассеянно, однако скоро внимание его привлек путешественник с мешком за плечами…»  

Оказалось, это женщина в мужском костюме.  

«Она шла уверенно и быстро, как свойственно людям, чья воля к движению соединена с другой, более могущественной». Посланница!  

Путница с «прозрачными серо-голубоватыми» глазами попросила смотрителя о аудиенции. Передала ему таинственный и чудесный, поющий как небесные сферы предмет, содержащий «карту небесных созвездий и, возможно, само небо».  

Далее смотритель «потчевал путешественницу ужином, состоящим из плодов … и особым вином…»  

«Они легли на постель…»  

«Ни с чем не сравнимую радость вызвала у него спазма рук женщины, сжимавших его ягодицы».  

Изящная, зрелая проза.  

…  

Анатолий Гладилин. «Лодочник».  

Начинается рассказ интригующе: «Две молодые женщины сидели на открытой веранде кафе-ресторана и вели заинтересованный разговор».  

По ходу дела выясняется, что «обе птички были высокого полета и все друг про друга знали. Или почти. Одной покровительствовал российский миллиардер, другой – колумбийский наркобарон, выбившийся в сенаторы…»  

Кроме того, у обеих «птичек» были любовники на стороне.  

Читатель ждет криминально-эротической драмы с кровавым исходом. Напрасно.  

Выясняется, что любовник одной из прелестниц, «офицер», служащий на некой «закрытой территории» – вызывает у нее страх. Она предполагает, ни больше, ни меньше, что он – серийный убийца. И просит вторую прелестницу помочь ей разобраться в этом деле. Та предлагает встретиться вчетвером – две прелестницы, «офицер» и ведущий финансовые дела обеих леди, ушлый и всезнающий адвокат Оливье – пообедать и поговорить. Она надеется, что опытный Оливье выведет «офицера», которая его пассия кстати зовет Арончиком, на чистую воду.  

Оливье в предварительной беседе высказывает предположение, что Арончик – один из тайных главарей русской мафии, и соглашается прийти на обед.  

Обед состоялся. Оливье немилосердно колол железо-бетонного Арончика вопросами-иголками, но так ничего и не добился. Арончик не разговорился и не выдал никаких тайн. Но рассказал занятную историю про то, как конвоировал самого… Саддама Хусейна. Саддам пытался подкупить Арончика, потому что цинично считал, что любого человека можно купить. Но Арончик не поддался и заявил Хусейну многозначительно и с пафосом: «Дорога, по которой мы двигаемся, – с односторонним движением. За всю историю человечества людская память не сохранила ни единого случая, чтоб кто-то по ней вернулся обратно».  

После этого автор как бы забывает и о обеих прелестницах и об Оливье… и на тридцати страницах рассказывает о том, кто есть Арончик на самом деле, что с ним происходило последние 200 лет его жизни и что с ним случилось после визита ангела хранителя и помещения его в особый госпиталь…  

Арончик оказывается работает в бригаде Харонов… Да-да, настоящих. И перевозит мертвых через Стикс.  

…  

Фантастическая новелла берлинского писателя Игоря Гергенрёдера «Испытание Тарана» написана и опубликована автором (в Челябинске) еще в советское время, в далеком 1985-м году. Это его прозаический дебют.  

«Молодой инженер Карлейн и его подруга Эли» поехали «в уединённую горную усадьбу», принадлежащую дяде Эли, главе фирмы, в которой только что начал работу Карлейн. В давнее время эта усадьба была «санаторием доктора Шимона», занимавшимся там «страшно таинственными» экспериментами.  

В одной из комнат усадьбы Карлейн и Эли нашли узорчатую вазу «из серовато-фиолетовой» яшмы и яшмовые же полированные дощечки с странными надписями.  

Хорошо информированная Эли рассказывает другу о докторе Шимоне. Процитирую кусочек из ее рассказа: «Декабрьской ночью потерпел аварию дирижабль, летевший из Монте Негро; от горы, о которую разбилась его гондола, до ближайшего городка насчитывалось шестьдесят километров. Один из пилотов и часть пассажиров уцелели.  

Газеты потом не раз возвращались к описанию места, где среди обломков укрывались от бури полуживые люди. Это был уступ формы неправильного сегмента не более сорока шагов длиной, имевший в самом широком месте около пятнадцати метров. Острый сланцевый край обрывался перед бездонным провалом, а с другой стороны гладкий откос взбегал к вершине, придавленной ледником. Днём с уступа виделись только теснина и горный, без единого признака жизни массив, который мертвенно ощеривался чёрными скалами; позади них обрисовывались размытые контуры бледно-голубоватых от снега пиков.  

В ночь аварии дикий скрежещущий шум, с которым буря словно яростно отирала поверхность скал, прерывался оглушительно-резким громом: сносимые сверху камни ударялись о площадку. Один угодил в тело погибшего до того пассажира, и оно оказалось разорванным на неузнаваемо изуродованные части».  

В этом же стиле написано и продолжение новеллы.  

Читателю предстоит насладиться подробностями нескольких неслыханно дерзких преступлений, вдоволь побегать и полазить с двумя сомнительными героями по заснеженным горам, познакомиться с «ширококостными горцами», с «тонконогим волком», с «приемным сыном Шимона с вызывающим именем Таран», с амбициозными коллегами Карлейна Кунешом и Снелем, с методом высасывания подсознания с помощью хитроумного электромагнитного резонанса, побывать на неудачных испытаниях сверхнового бомбардировщика…  

………………………….  

Текст этот так и не был опубликован редактором в сборнике «Нелюдь». Он был опубликован как «рецензия» в журнале Литературный европеец. Я не обиделся.