Проворовался

Семен Сергеевич Ленов жил, как некоторые бы сказали, «одним днем». Не желая и задумываться о том, что будет завтра –подобные мысли чрезвычайно портили ему настроение. Пожилая мать, души не чаявшая в своем единственном чаде и оберегавшая его ото всех невзгод с детства, всё ещё жила с Леновым, и на её-то пособие по инвалидности Семён Сергеич преимущественно и существовал.  

Нет, иногда, конечно, Ленов подряжался на заказы и мероприятия, которые разово приносили ему доход. Но тут же спускал все заработанные деньги на развлечения, выпивку и не бесплатных женщин. Дело в том, что женщин он любил чрезвычайно молодых и исключительно симпатичных, но, в силу своего возраста и весьма потрепанного вида, добровольно мало какая из них уж согласилась бы иметь с ним, так сказать, дело... А за определенную плату он мог позволить себе любую. Иными словами, мимолетно заработанные деньги разлетались моментально на «полную жизнь», как он сам это называл. Мать его денег тех и в глаза ни разу не видела.  

Вообще, работу Ленов не любил и искренне считал её преступлением против человека. Но чрезвычайно обожал бренчать на пианино. И мог делать это по несколько часов кряду. А иногда и сам пытался писать сонеты. Ни одного хоть сколько-нибудь стоящего произведения из-под его руки не вышло, да и исполнение чужих преимущественно оставляло желать лучшего, но он никогда особенно по этому поводу не расстраивался. Семён был вполне удовлетворен тем, что по выходным в гости приходили мамины подруги, такие же пожилые дамы, знавшие Сенечку ещё с беззубых времен, и радостно хлопали в ладоши, когда тот бренчал. В эти моменты он ощущал признание и становился особенно счастлив и сияющ! В конце концов музыка для того и существует, чтобы дарить людям радость! В этом, наверное, и есть главный признак жизни «одним днем»: никогда по-настоящему не возникает амбиций стать чем-то большим, чем есть сейчас.  

Семен Сергеич и не заметил, как стукнул ему 41-й год...  

Он даже, грешным делом, призадумался, что пора и за голову браться. Семьи нет, детей нет, работы нет... Вроде бы как неудачник! Нехорошо... Впрочем, не стоит понимать превратно. Его-то самого ситуация вполне устраивала. Она немного докучала его матери, которая вот уже который год твердила о том, что страстно хочет внуков и очень переживает, что после её смерти Сенечку «не на кого будет оставить». Она так и говорила. Семён и сам понимал, что мать не вечная. А потому как никогда, на 41-м году жизни, решил заняться обустройством своей дальнейшей судьбы.  

Он сменил имидж, сделал модную прическу, начал напрашиваться в музыкальные салоны, чтобы «сыграть там что-нибудь великое». И пару раз даже играл! Но никому отчего-то не нравилось... Оказалось, что чуть более осведомленная в музыкальных вопросах публика вовсе не рвется хлопать в ладоши и организовывать Ленову признание. Тот расстраивался и, приходя домой, гневно жаловался матери на остолопов. Поскольку друзей он практически не имел – в силу характера любая критика, пусть даже шутливая, вызывала в нем гнев– мама была его женой, сестрой и другом. Она утешала его и говорила, что мир просто пока не готов принять такой талант... Ленов немного поколебался, но в итоге с радостью принял эту оптимистичную позицию и забросил посещение ненавистных салонов с «непонимающей публикой», продолжив играть для матери и её благодарных подруг.  

С женщинами у него так же не склеилось. Его вид вызывал в них жалость, а абсолютное отсутствие хватки и чего-нибудь хоть сколько-нибудь мужского в поведении, –раздражение и желание поскорее от него отвязаться. Тут он тоже недолго расстраивался, быстро поняв, что женщины, как и салонная публика, – народ без понимания. А потому бросил попытки найти «единственную», временами утешаясь обществом юных платных дев.  

Скорее всего, в таком нежном состоянии Семен Сергеич провел бы всю свою жизнь, если бы не такая неожиданная и такая досадная смерть матери. Произошла она, когда Ленову только исполнилось 42.  

Ох, и разозлился он на мать! Ну неужели же нельзя было хоть чуточку попозже... У него же только-только начал получаться "музыкальный шедевр", ради которого он, предположительно, и был рожден на этот свет!  

Негодование сменилось грустью, а за грустью пришла откровенная тоска. Семён Сергеич долго не мог ужиться с тем, что теперь ему придется ходить на работу, вставать по будильнику, и наблюдать рядом с собой не бесконечно любящее существо, готовое на всё ради него, а злого начальника, которому до Сенечки и его проблем нет никакого дела.  

Главная беда была в том, что теперь он и заболеть не мог! Раньше, бывало, выйдет на работу, не понравится ему там, он раз, – и заболел! Мама вокруг скачет, плюшки с чаем носит. Так хорошо! Что и выздоравливать не хотелось. Он и не выздоравливал. Так и оставался «болеть», пока начальство его не увольняло. Сразу после увольнения всю хворь как рукой снимало, и Семён Сергеич снова «жил»!  

А теперь... Теперь тоска сплошная. Болей– не болей, а пособия материнского уж нет, как и её заботы. Счета, долги, вставание по будильнику... Всё это вместе буквально ввергало Ленова в отчаяние. Он всё чаще стал выпивать, ходить на свидания к проституткам, выбирая каждый раз всё моложе и моложе. Так он хоть как-то пытался компенсировать невыносимую тягостность своего существования. Конечно, это утешало, но от проблем не спасало. И в какой-то из особенно грустных вечеров, выпивая у себя дома, решился Ленов, что воровать и то лучше, чем вести такую жалкую жизнь... Время на музыку останется опять же! Наконец, он думал, получится доделать шедевр...  

Начал Ленов с малого: подворовывал у коллег и закладывал в ломбард. Позже наловчился вскрывать замки, пробираться тихо в дома и выносить оттуда всё особенно ценное и малогабаритное. Оказалось, всё проще, чем выглядело на первый взгляд. Поначалу Ленов был бесконечно рад своей находке и такому простому решению всех проблем! Достаточно было всего раз в месяц сходить на «дело» и потом весь месяц можно отдыхать! Не это ли счастье! Почти как с мамой, только девушек теперь уже можно было водить домой, никого не стесняясь.  

Первые полгода Ленов жил в блаженстве. Его нисколько не тяготила моральная сторона вопроса: в конце концов до последней нитки он людей не обирал, брал только по мелочи, пусть и самое ценное. Ему же что? Просто чтоб на жизнь хватило... Лишнего не надо. И так ему это всё нравилось, пока не начали появляться мысли разные, нехорошие и нервные... Он думал, ну хорошо. А если поймают? Это же тюрьма, грязь, сокамерники... Хуже, чем на работе! Нельзя такого допустить! Ленов всё тщательнее начал выбирать объекты, всё аккуратнее относиться к подготовке, всё больше пытаться унести с собой, чтобы накопить и уехать куда-нибудь подальше. И так же всё более нервными, пьяными и безрадостными становились его вечера. Даже проститутки уже не приносили того удовольствия, что раньше.  

В один из таких вечеров Семён Сергеич сидел у себя на кухне и допивал бутылку водки. Расслабляться иначе он уже не мог, а расслабиться надо было. Пора было снова что-то решать со своей жизнью...  

– Проворовался совсем... – пьяным заплетающимся языком сказал себе Ленов. И тут вдруг на него снизошло страшное озарение. Нет, не сейчас он проворовался. Он всю жизнь воровал. У матери – её силы и деньги, у женщин – их молодость и красоту, у людей – накопленное жизнью в труде. И так противно ему от себя стало, что тут же захотелось кого-нибудь в этом обвинить. Но ведь не может же быть так, чтобы он просто был ужасным человеком? Он ведь на самом-то деле ничего такой – он твердо это знал. В пьяном мозгу он перебирал все факты своей жизни и пришел к выводу, что во всем виновато... воспитание.  

– Эх, – икая, сказал вслух Ленов, – вот если бы меня да в юношестве да на палубу к морякам... Да на просторах морских рассекать! Другим человеком был бы! Стойким!  

И так эти мысли, – по сути своей, конечно, верные, – огорчили его, что не нашел он ничего лучше, чем обрушиться всем своим гневом на почившую с миром мать. Он мысленно обвинял её в том, что она излишне опекала, что не «закалила» и не подготовила его к трудностям – и тем самым по сути довела до воровства и хандры мрачной! Пьяный Ленов от невозможности сидеть в четырех стенах, тех самых стенах, что насквозь пропитаны духом теперь ненавистной матери, пошел бродить по улицам. Он был слишком пьян, оттого неловко поскользнулся на тротуаре и упал прямо под колеса проезжавшего автобуса. Смерть случилась мгновенно, Ленов и почувствовать ничего не успел.  

После смерти Семёна Сергеича сердобольные подруги его матери решили сделать доброе дело. Они отнесли неоконченный "творения» Сенечки в консерваторию. Там бумаги долго ходили по рукам – ни у кого не поднималась рука выкинуть их сразу из уважения к памяти усопшего. Пока один из этюдов не попался на глаза именитому профессору. Тот долго смотрел на бумагу, исписанную нотами, потом присел за фортепиано и наиграл мотив. Отодвинувшись от клавиш, он накрыл их крышкой и грустно произнес:   

– Эх... Хорошая вешица могла бы получиться. Её бы только доработать...