Вишнёвый Суд

Грехи других судить вы так усердно рвётесь –  

Начните со своих и до чужих не доберётесь.  

Шекспир  

Он смотрит затравленным и усталым взглядом на проезжающих мимо окна людей. Им можно. Они избранные. В их оболочке ни единого недостатка. Идеальные.  

Он зажмуривается и затыкает уши руками. Невыносимые звуки – лицемерный смех и наглые выкрики – сводят с ума. Но в минуты уличной тишины приходится ещё хуже – тогда слышны громкие выкрики сверху. Стены здесь не тонкие, но у Судей слишком мощные голоса, чтобы игнорировать их речи. Когда говорят они – должны замолкнуть остальные, задержав дыхание, и слушать, не отвлекаясь. Потому что их слово – закон, которому никто не смеет перечить. Потому что их мнение – это единственная правда, но далеко не истина. Потому что их стандарты и вкусы, их стереотипы и привычки формируют общество. Высшее, Среднее и Низшее – только они выбирают, в какой "каст" определить человека. А если с этим кто-то не согласен – "Будь добр, проведи всю жизнь в темнице под Судом, вынужденный слушать наши Приговоры до самой смерти".  

Он был таким – несогласившимся, ратующим за справедливость, которой и в помине не было в этом городе, ждущим честности и ищущим истины. Для него это было зверством – ломать жизнь человека только по его внешним признакам. Но здесь не терпели возражений, тем более, от Худшего круга, к которому Судьи отнесли его. Им не понравился его огромный шрам, пересекающий глаз, и дерзкий взгляд, а ему – их отношение к бедному сироте, стоящему рядом. В чём виновен ребёнок, потерявший родителей из-за Идеальных? "В том, что имел таких родных – не успевших уступить место Лучшим и поплатившихся за это" – был ответ на его немой вопрос.  

Но сирота молчал, уже не в силах что-то говорить перед Судьями. Запуганный, потерянный ребёнок – разве посмел бы он сказать что-то против? В его больших глазах не было ни капли понимания – страх уже поглотил его с головой. Дитя, слишком малое для Суда, ещё не осознавало, что любимых мамы и папы больше нет, и всё надеялось, что родители вернутся и всё будет хорошо.  

Но хорошо уже ничего не будет. Парень, в отличие от ребёнка, прекрасно это понимал и не мог стоять в стороне. Он заслонял сироту и не давал увести его стражникам, кричал прямо в лицо Судьям, наслаждаясь их удивлением и испугом. Пытался хоть как-то помочь мальчику, чтобы о нём на время забыли, и обращал всё внимание на себя. Но ничто не бесконечно, и через некоторое время его силы стали иссякать, так что подмога, прибежавшая на зов Судей, смогла без труда скрутить его и поволокла прямо в камеру. Он не сопротивлялся, надеясь, что ребёнок успел убежать под шум. Но его голову склонили слишком низко, и он не мог удостовериться в этом.  

Парень вздыхает, припоминая те события, и думает о дальнейшей судьбе сироты. Куда пошёл неимеющий никого и ничего ребёнок? Жив ли он ещё или уже лежит в канаве, пав жертвой бандитов?  

Его размышления прерывает грубый голос за дверью, чей обладатель приносит ему еду и воду раз в день и всегда ворчит. Атмосфера в темнице действительно никудышная – даже луч света меркнет, попадая сюда – так что недовольство стражника вполне понятно.  

Пища тоже отвратительная, но ничего другого больше нет. Разве что растение около решёток окна, но оно ядовитое – это заметно по его приторному запаху и яркой окраске сока. Говорят, будто его выращивают специально, чтобы побыстрее избавляться от недовольных и освобождать камеры.  

Узники здесь очень тихие, и их почти никогда не слышно. Уже привыкли к этому месту и порядку и потеряли всякую надежду когда-нибудь отсюда выбраться. Может, даже сошли с ума, вынужденные день изо дня слушать мольбы людей и безжалостные Приговоры Судей.  

Парень задумчиво смотрит на тарелку, всё так же стоящую около двери, и стакан грязной воды рядом с нею. Есть такое совершенно не хочется, а воде он не доверяет. Лучше уж половить капли небесной воды во время дождя, чем пить непонятную муть, в которую наверняка добавили что-то нехорошое. Что-то, что должно избавить Судей от проблемы в его лице.  

Но жажда мучительна и не терпит, когда её пытаются игнорировать. Дышать с каждым разом становится всё трудней, и в глазах уже плывёт.  

Он выглядывает в окно, за которым уже во всю властвует ночь, и смотрит на небо, в надежде не найти там звёзд. Но небесный купол будто смеётся над ним и нахально улыбается сверкающими огонёчками. Мол, прости, приятель, но дождя мы сегодня не планируем.  

Узник кладёт голову на подоконник и вновь поднимает глаза к звёздам. "Что ж, я хотя бы могу лицезреть эту красоту, в отличие от мёртвых" – думает он, и горькая усмешка растекается на его губах.  

Парень закрывает глаза в попытке успокоиться, а когда открывает, то первым делом замечает стоящую прямо около его носа корзинку, манящую ароматом выпечки. Не в силах сдержать любопытство, он забирает посылку и оглядывает глазами улицу в поисках неожиданного спасителя, но так никого и не находит. Когда узник, удостоверившийся, что поблагодарить незнакомца за помощь он не сможет, открывает крышку корзинки, на глаза попадается ещё тёплый хлеб – источник вкусного запаха, и стеклянная бутылка воды небольшого объёма.  

Поначалу он не верит в своё счастье и внимательно просматривает содержимое корзинки ещё раз, ища подвох. Ему ни в коем случае нельзя умирать, иначе всё, что было задумано, канёт в лету. Справедливость не восторжествует, город не освободится от гнёта, а люди так и продолжат ненавидеть друг друга.  

Но пути без риска нет, и он, прекрасно понимая это, решает довериться незнакомцу и его подарку.  

У хлеба хрустящая корочка, которая восхитительно ощущается на самом кончике языка, и потрясающий вкус, но узник сдерживается и съедает только треть, пряча остальное на будущее в выемку от камня. С водой он поступает так же и, пряча следы, возвращает корзинку на то же место у окна. Чуть отведённый взгляд и повернутая в другую сторону голова – и иллюзия невнимательности готова. Мгновение – и он видит маленькую тень, ловко хватающую корзинку и быстро исчезающую с ней наверх.  

Его осеняет – наружний подоконник у окна первого этажа – вот где всё это время сидел помогший ему! Тюремное окно расположено слишком высоко для узников, чтобы туда можно было просунуть голову и проверить вверх, так что парень даже не думал о нём до этого момента.  

Но окликнуть незнакомца не получится – это наверняка услышит стражник и поднимет тревогу, заподозрив неладное, а узнику это совершенно не нужно.  

Остаётся только один вариант – ждать.  

Через два дня ситуация повторяется. Снова та же корзинка. тот же вкусный хлеб и тень за окном. Правда, в этот раз парню удаётся её поймать.  

Он не прикладывает лишней силы, хватает мягко и легко, но так, чтобы нельзя было выбраться, и по-тихому тянет незнакомца к окну. Тот не сопротивляется и спокойно сдаётся, не проронив ни одного слова.  

Какого же удивлении узника, когда в лице, выглянувшем из-под капюшона, он узнаёт сироту. Улыбающегося и взбудораженного – но всё такого же потерянного мальчика, стоявшего в страхе перед Судьями.  

– Ты спасёшь нас. – доверительно шепчет дитя, и его улыбка становится шире.  

– Ты спасёшь, ты спасёшь, ты спасёшь... – повторяет он как мантру, и парню становится не по себе.  

"Ты спасёшь" набатом отдаётся в голове, путая все мысли, и узник поневоле отпускает руку мальчика, чем тот сразу пользуется и растворяется в ночи.  

Парню остаётся лишь досадно кусать губы и снова ждать.  

Проходит время, и вместо сироты в том же самом плаще приходит кто-то другой.  

Он так же приносит ту корзинку, так же скрывается от взоров стражников, но, в отличие от мальчика, подбирается к самому окну и остаётся рядом с ним, прячась под подоконником.  

У этой тени синие глаза и идеальные пропорции лица и тела. Нос, губы, кожа, фигура – всё безупречно и приторно. Слишком хорошо, слишком красиво. Что может делать девушка из Избранных в такое время около грязной темницы?  

– Завтра. – небрежно бросает она, и даже так её голос звучит до ужаса мелодично.  

Он не реагирует, но девушка не теряется и хватает его за руку, опаляя горячим дыханием.  

– В корзине... – она делает паузу и глубоко вдыхает. – Всё есть в корзине.  

Он молчит и исподлобья смотрит на неё испытующим взглядом. Вдруг это ловушка?  

– Я понимаю, что не вызываю у тебя ничего, кроме презрения и недоверия, но, прошу, оставь все сомнения, я правда хочу помочь. Не смотри, что я из общества Идеальных – не все мы такие, как те, из-за которых погибли родители Геры – того мальчика-сироты. Я приютила его, когда он бежал после Суда, на котором ты устроил переполох ради его спасения. И сейчас мы хотим отплатить тебе тем же – добротой и помощью.  

Он ей не верит. Никому не верит. Жизнь в таком городе даёт свои плоды – после стольких лет ты уже перестаёшь верить в лучшее, подозревая всех и вся. В каждой подворотне чудятся бандиты, за каждым углом – доносчики, и даже отражение в зеркале порой не вызывает доверия.  

Но выбора у него немного, как и времени, так что парень, пряча глаза, просто кивает, чем вызывает у девушки облегчённый вздох и лёгкую улыбку.  

Она уходит, не попрощавшись, и узник опять остаётся один в темноте. Ждать рассвета.  

Он собирается с утра. Ножи из корзины, спрятанные под рубахой, бутылка воды и камни в мешочке, висящем на поясе, – негусто, но это лучше, чем ничего. В умелых руках даже такой набор сподручных средств становится опасным.  

К вечеру в голове уже складывается точный план действий, стоит лишь дождаться вечернего боя часов и можно начинать.  

Когда стражник, не увидевший узника на его законном месте, заходит в камеру для проверки, прячущийся за дверью человек тут же лишает его сознания точным ударом камнем в висок и аккуратно кладёт на кровать, придерживая. Ключи от темниц и комнат Суда парень благоразумно забирает с собой.  

Через несколько минут, когда все остальные камеры открыты, а томившиеся в них люди выпущены наружу, в главный коридор проскальзывает шустрая тень. Она крадётся вдоль стен, прячется за колоннами и в целом, создаёт создаёт довольно-таки безобидный вид, пока на её пути не появляются два стражника. Они идут не спеша, переговариваясь между собой, и тень за углом, надеясь на их увлечённость разговором, уже вытаскивает лезвия. Но кровопролитным планам сбыться не суждено – как только звенит тревожный колокол, все стражники тут же срываются со своих постов и бегут к дверям темницы. Ножи пока что остаются чистыми.  

Наконец, тень оказывается в комнате Суда. Сейчас здесь тихо и спокойно – у Судей в это время перерыв, и все стараются не тревожить их сон.  

Тень запирает огромную дверь, через которую проникла сюда, на засов и снимает капюшон с коротко остриженной головы. На уверенном лице – длинный шрам, пересекающий правый глаз. Парень подходит к богато украшенным креслам, где Судьи обычно проводят целый день, прерываясь лишь на еду и сон, и наконец-то видит их – тех, ради кого всё это и планировалось. Они спят сидя, прямо на мягком диванчике за столом с пустыми тарелками. Всё, что было там ранее – изысканные блюда, вина, десерты – уже давно съедено и выпито этими тучными фигурами в красных мантиях.  

Одного Судью, который находится ближе всех к краю дивана, парень хватает за горло, но тот даже не просыпается. Не раздумывая, он снимает тёмно-бордовую маску со спящего, и его взору предстаёт совсем молодое, ещё не познавшее щетину лицо. Но какое! Всё красное, в рубцах и шрамах – оно напоминает скорее огромное родимое пятно с глазами и ртом, чем лицо человека. Парень припоминает – в городе такие пятна называют "вишнёвыми родинками". Появляющиеся сразу после рождения, они остаются на всю жизнь. Пятна невозможно хоть как-то замаскировать или удалить хирургическим путём, поэтому человек с таким подарком природы вынужден прятать их под слоями одежды. Но здесь парень никогда не встречал людей с вишнёвой родинкой – насколько известно, Судьи клеймят их и ссылают за пределы города.  

Вспоминая это, он, в слепой ярости, встряхивает молодого Судью, из-за чего тот просыпается. Наверняка это не самое приятное его пробуждение – перед глазами острый нож, который тут же приставляют к горлу. Он выпучивает глаза и в ужасе глядит на напавшего, так и не издав ни единого звука.  

Но шоковое состояние быстро сменяется паникой, и красный рот начинает издавать непонятные булькающие звуки, раздражающие и так напряжённые до предела нервы. Парень еле сдерживается, чтобы не лишить пятнистого жизни раньше времени. Он взглядом приказывает ему замолкнуть и оттаскивает подальше от дивана, где всё ещё спят остальные Судьи. Лезвие, щекочущее кожу, оказывается прекрасным мотиватором послушного поведения – они в полной тишине доходят до высоких кресл, где решаются жизни людей. Но сегодня, спустя долгие годы жестокости, он собирается положить этому конец.  

Парень не собирается церемониться с Судьями или читать им нравоучения и морали – сейчас они уже бесполезны. Единственное, чего он хочет – покончить со всем этим Судом раз и навсегда.  

Они не лишали его семьи, но послужили причиною страданий других людей в городе. Возомнившие себя Богами, Судьи вершили чужие судьбы направо и налево, делали выбор за других против их воли. Но кто дал им право судить?  

Пятнистый снова хрипит и привлекает к себе внимание. Парень усадил его на самое низкое кресло из стоящих и ослабил хватку на горле, но нож остался на своём месте, и теперь по шее текла тоненькая струйка крови. Недостаточно глубокий порез, чтобы умереть от потери крови, но его хватает, чтобы пострадавший завопил. От крика на диване происходит копошение, и до тех пор спящие Судьи через минуту предстают перед парнем – растерянные и сонные. У них тоже скрытые капюшонами лица, но даже так заметен их шок от происходящего. Увидеть одного из своих с открытой чужому взору вишнёвой родинкой, да ещё и в компании с опасным узником, который держит около его горла острое лезвие, – явно не то, что им хотелось бы лицезреть после хорошего сна. На минуту в комнате воцаряется пугающая тишина, пока её не прерывает самый высокий Судья – спокойным голосом он просит парня спрятать нож подальше, обещая осыпать его золотом и всем тем, что он пожелает.  

Узник, разумеется, никого не отпускает и ничего не убирает. Он взглядом показывает на красные мантии, и Судьи понимают его без слов. Они снимают с себя капюшоны и маски, открывая для глаз такие же родимые пятна, как у первого. Тот же цвет, рубцы, форма – всё в точности повторяет вишнёвую родинку молодого Судьи. Единственное, что их различает – возраст. Самый высокий оказывается седым стариком, а стоящему рядом с ним мужчине не дашь меньше сорока лет. Но переводя взгляд с младшего Судьи на остальных, парень даже сквозь морщины и шрамы различает схожие черты лица, и в его голове окончательно складывается сложный пазл. Посты Судей передаются из поколения в поколение вместе с их родовым пятном на лице, и сейчас перед ним стоит семья – дед, его сын и внук. Но их вину это никак не уменьшает; будучи в его глазах последними тварям, они ими и остаются. Поэтому парень, не раздумывая, снова хватается за нож. Ему всё равно, что с ним сделают, когда всё закончится – если дела пойдут совсем плохо, он сбежит, сбежит, как последний трус, борящийся за выживание. Но пока есть возможность, он будет за неё хвататься из последних сил. Идея справедливости застилала ему глаза мутной пеленою, и он даже не замечал, что творит. Осуждая судивших, он сам судил, как ненавистные ему Судья. Желая лишить их жизни за прегрешения, он взял на себя непосильную ношу для человека – возомнил себя Богом, способным решать, кому и почему стоит жить, а кому – нет.  

Ему не замедлила сказать об этом приходившая к нему прошлым вечером девушка, которая во время его размышлений незаметно проникла в комнату. Не скрывая гнева на лице, она твёрдою походкой направлялась к застывшему парню. Когда девушка подошла почти к самому креслу, он очнулся и выставил в её сторону другой нож, ловко вытащенный из тайника под рубахой. Идеальная остановилась и с опаской и волнением посмотрела на него.  

– Ты спятил. – сказала она спокойно, и он мог с этим поспорить. Единственные спятившие здесь – это Судьи. И она, если решится помешать ему.  

"Провинившихся нужно наказывать" – эта простая истина известна всем. Выученная благодаря родителям, она применяется после и во взрослой жизни и передаётся детям. Разбил вазу – получи подзатыльник, подрался – отхвати ещё, своровал – отвечай за это, убил – готовься к худшему. Но Судьи не просто убивали – они ломали жизни людей, перестраивали их на свой лад, делили горожан на хороших и плохих, как вишни при сборке урожая. Красивые и гладкие в одно ведро, сморщенные и червивые в другое. Неужели девушка не видит, что они заслуживают смерти?  

Но она не видела или не хотела видеть. Она только подошла ещё ближе, встав так, что лезвие упёрлось ей в солнечное сплетение. Она говорила много и мягко, как будто разговаривала с умалишённым:  

– Не уподобляйся им. Не суди, не бери на себя заботы Всевышних. Ты думаешь, что борешься за благое дело – освобождаешь город от гнёта Судей – но на самом же деле сам превращаешься в Судью. Даже если справедливость и восторжествует, этот город всё равно не спасти. Яд, что внесли в горожан Судьи, продолжит разъедать их сердца, а ненависть, испытываемая к друг другу, лишь возрастёт. Общества смешаются, больше не будет разделения на касты, но люди не смогут мирно жить. Привилегированные когда-то Лучшие не найдут общего языка с бедными Низшими и продолжат смотреть на них сверху вниз, а те, в свою очередь, не прекратят презирать первых за излишнюю идеальность. В конце концов, без контроля, люди в злобе просто-напросто переубивают друг друга. Гнев, взлелеянный с годами, перерастёт в жестокое и массовое кровопролитие, где сын пойдёт с оружием на отца и брат восстанет против брата. Смертью Судей ты не добьёшься справедливости, но замараешь свои руки. Прикончив убийцу, ты сам назовёшься им же. Разве это то, чего ты на самом деле добиваешься?  

Вопрос остаётся висеть в воздухе, а ножи, который до того сжимали сильные руки, падают на плитку, оглушая присутствующих громким звоном.  

– Нет... – и это становится его первым словом за много лет молчания.  

Несколько столетий спустя, темноволосый юноша, копаясь в архивах, наткнётся на записи о жестоком Вишнёвом Суде. Исторический документ настолько поразит его описанием несправедливости, царившей в том городе, что он забудет об истинной цели своего визита и уйдёт, так и не найдя то, чего хотел. Только дома, смотря на отражение в зеркале, он прикоснётся к своему красному родимому пятну на всё лицо, преследовавшему его с самого рождения.  

И почему-то юноша вспомнит его старое, давно минувшее в лету название.  

Вишнёвая родинка.