О первой любви

У этой истории нет хорошего конца, иначе бы я не стал ее писать. В жизни не бывает хэппи-энда, это лишь виденье, смирение и нежелание начинать все по-новому. Вы не узнаете имени той, о ком я хочу рассказать, вы не узнаете, как сложилась ее жизнь после школы. Я лишь скажу, что ее красота вдохновляла, а ум мотивировал. Я поступлю также, как и Шерлок Холмс, назову ее «Эта женщина». В моем случае, «Эта девушка».  

Эта девушка училась в параллельном классе. Я познакомился с ней в конце десятого класса, а сдружился летом. Я тогда сочинял всякий мусор, который в итоге порвал и пустил на «топливо» для костра. И вот однажды, в один августовский день, я написал ей. Все выглядело банально, настолько насколько можно себе это представить. «Привет», – написал я ей. И с этого началась непродолжительная, длиною в несколько месяцев, дружба.  

Если вам не хочется окунуться в розовы сопли мальчика-подростка, то настоятельно рекомендую избавиться от этого текста. Чужие страдальческие истории волнуют нас меньше, чем свои.  

Как я и говорил, мы начали переписываться. Все началось наивно, как можно себе это представить. Мы рассказывали друг о друге все, что можно было рассказать человеку, с которым познакомился недавно, а заговорил только что. Мы нашли общие темы – оба любили фэнтези, кино, сериалы. И, пожалуй, самый ключевой момент, фраза, которая только укрепила наши взаимоотношения: «Я, кстати, тоже пишу рассказы», – написал я через какое-то время. Вот тогда-то и завертелось. Я выслал ей рассказ, который написал недавно. Ее реакция на историю не заставила меня долго ждать и была непривычной для меня. Я не видел ее лица, но, думаю, она выглядела, как фанатка какого-нибудь известного писателя, который завоевал сердца миллионов девушек свой сказкой. «Эта девушка» написала мне сразу, как только прочитала текст. И вот тогда я понял, что влюбился. Влюбился по-настоящему. Это же бред, скажете вы, это просто влюбленность, пубертат, который так свойственен подросткам. Однако я не сводил все к этому, так бы я согласился, если бы рассказывал о других девочках, на которых обращал внимание. Я не стану говорить, что меня привлекало в них, – в этом мире и так много пошлости. Но «Эта девушка» могла дать фору всем. У нее были длинные светлые волосы, серо-зеленые глаза, миниатюрный подбородок, маленький нос. Даже ее школьная форма немного отличалась от остальной. Когда все носили юбки до колен, она носила штаны. Пока другие девочки ходили в блузках, она ходила в пиджаке с засученными рукавами. У нее была прямая осанка, уверенная походка. Я мог увидеть ее издалека, среди ее одноклассников.  

С сентября мы начали видеться в школе, всяко лучше, чем переписываться – тратить время на напечатание слов, когда вживую можно успеть рассказать больше. Я приходил к ней, видел ее в коридоре и подходил. Хотя, нет… погодите – такие визиты начались после того, как я прошелся с ней до остановки. Я тогда стоял за фасадом школы, разговаривал с одноклассником. Уже и не вспомнить, о чем мы тогда говорили, кажется, о кино. Я не заметил, что рядом проходила она в компании двух своих одноклассников, с которыми ей было по пути, и я бы так и отпустил ее, но тут «Эта девушка» спросила:  

– Пойдешь с нами? – По-моему, это была первая встреча в живую спустя долгое время.  

Несмотря на холодную погоду в начале сентября, мне вдруг стало тепло и приятно. Это сравнимо с тем, когда человек приходит с улицы, где царит холод, домой и наливает себе чай. Тепло растекается по телу, приятно обжигает внутри. Здесь то же самое, только все тепло уходило в грудь, в сердце.  

Я забыл о своем однокласснике.  

– Да, пошли, – ответил я.  

Мы шли вдоль дороги, мимо клумб, посаженных под окнами жилой хрущевки, где я, собственно, и жил. У нас было, что рассказать, особенно ей. Мне все чаще кажется, что люди, говоря со мной, находят повод рассказать обо всем, будто никто из их знакомых не желает об этом слушать. Никому не хочется слушать, всем хочется говорить. Я же наоборот, предпочитал молчать и слушать. «Эту девушку» заботили экзамены, итоговое сочинение в середине декабря, да и заключительный год учебы в школе, в общем и целом. Мне же было плевать на это. Я давно понял для себя, что в школе нет того, что мне нужно. Мотивации. И жить бы и учиться дальше, выравнивать свое положения ради нормального аттестата, но я бросил все это, когда познакомился с «Этой девушкой». Когда я был с ней, мне было все равно на окружающее, я забывал о том, что у меня остались задолженности по алгебре, забывал, что мне нужно быть у репетитора через полчаса, забывал обо всем. Появились совсем другие чувства, совсем другие мысли. Мы подходили к перекрестку, остановились на красном сигнале светофора.  

– Ты читаешь? – спросила она меня тогда.  

Я сказал, что нет. До этого я читал одну книгу в год, и то, если мне ее покупали. «Эта девушка» сказала мне то, что говорили многие, когда я им рассказывал о писательстве. «Больше читай, больше пиши», – сказала она мне. И аргументировала это тем, что я знаю, что хочу рассказать, но не умею это делать грамотно. Мы стояли около остановки, подъезжал троллейбус, на котором «Эта девушка» уезжала домой. Я попрощался с ней, ощущая, как внутри все сдавливается. Никто не говорил так развернуто, как она. Другие ограничивались тем, что льстили, лишь бы я не подходил к ним с широкой улыбкой и дружелюбным лицом, и не просовывал им тексты под нос. Если бы я знал, что лишусь такого человека, я бы отказался от мыслей, которые подсказывало мне сердце.  

Просматривая недавний текст, я понял, что не эволюционирую в писательстве, топчусь на одном месте, словно уже стою на вершине Эвереста. Примерно, через неделю, когда я ехал от репетитора, мне пришла в голову мысль купить почитать. В школьной библиотеке тоже было достаточно книг, но меня не тянуло брать использованные книги. Даже сейчас я не могу точно сказать, почему я придерживаюсь мнения: книга должна быть только моя, и ничья больше. На улице был конец октября, а это значит, что времени прочесть небольшую книгу у меня хватит.  

Когда я зашел в магазин, глаза начали разбегаться. Люди, чьи произведения стояли на полках, прошли не малый путь – путь длиною в несколько лет, через горы отказов от издательств, редактирований, финансов. Я знал, что мне до этого далеко, нет ничего такого, что можно было бы отправить боссам литературного рынка. Надо было начинать с чего-то небольшого, чтобы можно было оттолкнуться от лени и читать. Взял книжонку Рэя Брэдбери «Лекарство от меланхолии». Ну, почему бы и нет, я ж по темпераменту меланхолик, надо вылечиться от этого.  

В школе я виделся с «Этой девушкой» ближе к концу учебного дня, тогда перемены были на пять минут дольше. Один, конечно, я не шел к ней, т. к. она всегда была в компании своих одноклассников. Особенно, парней. Не знал бы я ее, то подумал, что она просто всем нравится. Однако ее интересы во многом были схожи с мальчишескими, нет – она не интересовалась матчами, ставками на игры, у нее просто был свой подход к каждому. Она знала, о чем можно поговорить с тем или другим парнем. Глядя на нее, как ее окружают ее одноклассники, начинало колоть в груди, в голове – мысли, что я неровня ее друзьям, которых она знает дольше. Но в итоге моему лучшему другу, которого я и брал с собой, удавалось привлечь к себе внимание ее друзей. Я же оставался с ней. В ту перемену мы болтали о том, что скоро выйдет в кино.  

– Ты пойдешь со мной на «Доктора Стрэнджа»? – спросил я тогда. Шансы, что она пойдет были мизерными, «Эта девушка» всегда была занята учебой.  

И в этот раз тоже.  

– Нет, у меня уже планы на каникулы, – ответила она. – Я хочу подготовиться к итоговому сочинению, и тебе рекомендую сделать то же самое.  

– Я спишу, – сказал я, – или просто заучу аргументы.  

Мне не хотелось говорить, что я думаю об этом сочинении. Оно бессмысленно, не раскрывает человека, а просто показывает его шаблонное виденье, которое ему навязали учителя, которые, в большинстве своем, пекутся о статистике, чтобы их не выбросили с места работы. Все было придумано за наше поколение, все приходится говорить и делать, как это сказали взрослые, которые, будучи обиженными на весь мир, решают только ухудшить жизнь других. Я сомневался, что ей это будет интересно, не думал, что мы сможем обсудить подобное, т. к. это никому не надо, никто не хочет рыться в этом и понимать, что здесь – ты живешь завтрашним днем, не думая о сегодняшнем, делаешь все лишь бы завтра просуществовать еще раз по той же самой программе.  

– Я беспокоюсь за сочинения, – сказала она, – заучить я тоже могу, но ты же не знаешь, что попадется, а в голове все перемешается.  

– Так шпоры сделай, и дело с концом, – усмехнулся я, ведь в этом не было ничего сложного. – Это же не экзамен в какой-то другой школе, здесь-то тебе дадут списать.  

В конечном итоге мы сдали сочинения. Она на «5», я на «3». Вопрос был о чести, но для каждого честь – это свое виденье, которого он вправе придерживаться. Мы же пишем то, что хотят услышать те, кто одним махом может оборвать твой путь обучения. С самой школы нас держат в страхе, учат поступать во благо власти, лишая нас своей индивидуальности – мыслей, – и стать одной из миллиарда единиц.  

Когда наступила зима, «Эта девушка» решила задержаться в школе на какое-то время. Я встретил ее в коридоре, около раздевалки. Тогда все ее одноклассники уже ушли домой, коридоры были пусты, на крючках оставалась висеть одежда тех, кто остался на дополнительные занятия или пересдачу проверочных. Я же остался, потому что она осталась.  

– Ты не пошел домой? – удивилась она.  

– У меня есть кое-что для тебя, – ответил я и вытащил из рюкзака распечатанный текст. И шоколад.  

Она аккуратно взяла рукопись.  

– Шоколад-то зачем? – заметив его, спросила она.  

– Считай, что это за то, что вдохновила меня написать рассказ, – ответил я.  

– Я не могу его взять, – она опустила взгляд, протянула руку с шоколадом.  

– Бери, – сказал я.  

Она скривила губы, положила шоколад в сумку.  

– Съедим ее вместе, – сказала она.  

– Как скажешь, шоколад-то твой. А ты сама, что здесь делаешь?  

– Дела были, – ответила она. – Надо с подругой встретиться, а она добирается до сюда сотню лет, поэтому решила здесь походить. Не на улице же мерзнуть, – она посмотрела на часы, которые висели на стене, – хотя, думаю, можно уже идти. Пойдешь?  

Я кивнул.  

Мы шли вдоль фасада школы, разговаривали о итоговом сочинении. Потом о сериалах, о книгах. К тому моменту я понял, что мне нравятся детективы. Мне и до этого они нравились, но я предпочитал их смотреть, а не читать.  

– У вас решили, кто будет танцевать на выпускном? – спросила она.  

Я мало что об этом знал, не было смысла готовиться к этому событию так рано.  

– Нет, – ответил я, пожимая плечами, – а у вас уже вовсю готовятся?  

– Конечно, – улыбнувшись, ответила она.  

– И что, ты уже знаешь, с кем будешь танцевать?  

– Да, он еще первого сентября подошел и предложил выступить. Ну и я согласилась.  

Вместо того, чтобы ревновать, я подумал, что было бы, если бы я ее пригласил танцевать. Мы бы точно упали со сцены, если бы сказали, что нужно будет поднимать партнершу вверх.  

– Хм, – я кивал головой, собирался сказать, что тоже хочу с ней потанцевать. – А со мной потанцуешь, если будет медляк? «Эта девушка» молчала. Мимо нас проносились машины, проходили люди. Я начинал нервничать, так долго она не молчала рядом со мной.  

– Да, – согласилась она. – Нам же, кажется, говорили, что после основного выступления поедем отмечать выпускной дальше. Если там будет медленный танец, то…  

– Я приглашу тебя.  

Не знаю, как я выглядел в тот момент. Сейчас я думаю, визуализирую себя и смотрю со стороны, как посторонний, и вижу наивного юношу, который не умеет скрывать эмоции. Он широко улыбается, старается держать спину прямо и говорить внятно, несмотря на холод и ледяной ветер, дующий в лицо. «Эта девушка» улыбается мне, но в ее взгляде, только сейчас вспоминая, я вижу неуверенность в согласии. Она видела меня насквозь очень давно, просто это я был слеп на оба глаза. Но тогда я этого не знал, я продолжал жить, думая, что иду в верном направлении, чтобы добиться ее сердца.  

Накануне Нового года у меня появилась лихорадка, я с трудом стоял на ногах и перемещался также. Мне бы стоило отправиться домой, но, во-первых, у меня не была закрыта геометрия, а во-вторых, я должен был отдать подарок «Этой девушке».  

Со слабостью в теле, с болью в глазах и красноватым лицом я пришел в рекреацию на третьем этаже, где у «Этой девушки» должен был начаться урок литературы. Ученики стояли в коридоре, разговаривали, смеялись, а я волочусь к ней, сжимая в руке коробку конфет. На большее у меня денег не хватило, да и тратиться много – тоже не вариант.  

Я подошел к ней, она стояла рядом со своими одноклассницами.  

– Привет, – сказал я ей.  

Она улыбнулась мне. Я чувствовал, что иду по минному полю, я должен был подходить более тактично, думать мозгом, а не отдавать управление сердцу.  

– Что у вас сейчас? – спросил я.  

– Литература, – ответила она, – вы читали Замятина?  

Уж кого я и недолюбливал, так это русских писателей, у которых что не страдальческая книга, то произведение которое не удостоено упоминания. Я пытался читать «Мы», но не хватило сил, мне и в реальной жизни хватало интегралов и прочей липы. То ли дело Оруэлл, да…  

– Начали недавно проходить, – замешкался я, – есть и более интересные антиутопии.  

– Всегда найдется что-то интереснее русской классики. – «Эта девушка» косо посмотрела на руку, в которой я держал конфеты. – Мне… я должна зайти в класс, кое-что забыла. – Она направилась к кабинету, но тут я преградил ей путь. Я не обращал внимания на других, но спиной чувствовал, что они смотрят на нас. – Зачем? – прошептала она.  

Я понял, о чем она.  

– Мне хочется сделать тебе приятно, – сказал я. – Разве плохо, что я хочу подарить подарок на Новый год?  

– Не нужно мне ничего от тебя, – сказала она, – дай пройти.  

Не знаю, что на меня нашло, зачем я это сделал, вместо того чтобы подождать завершения дня, но я это сделал – я преградил ей путь, взял за руку. Мне самому неприятно вспоминать тот день, именно этот эпизод у меня отложился в памяти, в то время как все остальное исчезло. «Эта девушка» видела, что на нас все смотрят. Ее одноклассницы, которые стояли отдельной компанией от парней; четыре одноклассника, которые жили на той же улице, что и она; и другие парни, которые поддерживали связь с моими одноклассниками. Она схватила меня за локоть и отвела подальше, в коридор, через который можно было попасть соседнюю рекреацию.  

– Я ничего не возьму, – сказала она еще раз. – Мне не нужны подарки!  

– Но ведь я… – был тяжело говорить, голова болит. – Просто возьми их, прошу, как тогда с шоколадом. Мы можем съесть их вместе.  

– Съешь сам, если хочешь, но я ничего не приму от тебя.  

– Но почему? – не понимал я. Насколько же надо быть наивным, чтобы полагать, что ты кому-то нравишься из-за подаренной шоколадки и безграмотного рассказа. Походили до остановки, поговорили о книгах и кино, и все! – можно любить друг друга, обжиматься у всех на виду. Какие же мы безнадежные, романтики.  

– Ты думаешь, я настолько глупая? – спокойно начала она. – Я вижу, чего ты хочешь, но мне этого не надо. Я… просто оставь свой подарок при себе, или подари кому-нибудь другому.  

– Н-но ведь я хотел подарить…  

– Хочешь, чтобы мы поссорились?  

Она ушла. Я зашел в кабинет русского, приняв поражение. Самое большое поражение, которое не мог сравнить ни с чем. В тот момент я хотел лишь одного – упасть и лежать, пока силы не вернутся ко мне. Я словно приковал свои ноги в холодные цепи, приваренные к стене, в то время как меня тянет к ней. Еще немного, и меня разорвет пополам.  

Я свалился на стул, чуть не скатился вниз. Голова была откинута вверх, будто где-то там есть ответ на то, как я должен был поступить. Мои одноклассники посмотрели на меня. Одна девочка, которая сидела ближе всех, спросила:  

– Не получилось?  

Я промолчал. Глаза стали влажными, а губы затряслись. Нельзя давать слабину, не при этих людях.  

Слабость усилилась после того, как я переписал геометрию. Я решил не мучить себя и отправился домой. Там-то чувства, успевшие смешаться в одну кучу, вышли из меня. Два-три дня, пока не настал Новый год, я лежал в кровати, смотрел телевизор, искал какой-нибудь кровавый фильм, где нет места любви, а есть место насилию, кровожадному инстинкту уничтожать себе подобных. Меня вдруг начало интересовать, грешу ли я тем, что не пропускаю мимо себя ни одной юбки? Нельзя было прелюбодействовать, но мне до этого нужно было испытать любовь. Есенин говорил, что любовь кажется хорошей вещью, пока через нее не пройдешь. Я хотел, хочу верить его словам, но продолжаю отрицать это, я пытаюсь компенсировать – может, он говорит о самих отношениях, до которых у меня не дошло. Любовь – прекрасная вещь. Пока она тебя не растопчет. Мне давно начинает казаться, что мне, как и двум третьим всего населения Земли уготована дорога в Ад, потому что мы не замечаем за собой грехов. Я любил и представлял нас вместе. Она и я. Я и она. Это была моя утопия, мой Дивный мир. И неважно, грех или нет. Счастье должно быть здесь, сейчас, и до конца жизни.  

После каникул я встретился с «Этой девушкой» вновь. Мы стояли в длинном коридоре, который соединял правое и левое крылья школы.  

– Мы можем забыть о том, что произошло тогда, и болтать, как прежде? – спросил я.  

– Да, – скрестив руки на груди, холодно ответила она, – но «как прежде» уже не будет.  

Вы должны понимать, что подобные истории плохо заканчиваются. Если не любит один, будет любить второй – это, как умножать отрицательное число на положительное, минус на плюс равно минус. Но это не конец истории, это – начало конца. Тогда мы оба поняли друг друга, но я не терял надежду остаться друзьями.  

Февраль подходил к концу, в параллели начинали поднимать тему «Последнего звонка» и выпускного. Я оставался в сторонке, т. к. не мог ничего привнести в пользу этих событий – ни идей насчет номеров, ни мыслей о костюмах или хореографии, ничего. «Почему ты не можешь придумать что-нибудь сейчас, когда это действительно нужно? », – спросили меня однажды. «Потому что это надо вам, а не мне», – ответил я. У меня не удавалось писать на пользу людям, когда им было нужно что-то. Я брался за рассказы, когда сам того хотел, когда мне было, что рассказать. Наверное, поэтому в сочинениях есть план и готовые аргументы, который нужно поставить по теме. Такие вещи пишутся просто, потому что чужие мысли выдавать за свои – проще, чем показывать свою точку зрения.  

К февралю я не написал ничего целого. В голове были мысли о годах в старшей школе. Они были никчемные, бессмысленные, – поэтому я и решил их взять, как фон. И я знал, что хотел получить в конце. Не мелкий рассказ на пятнадцать страниц, а роман, который мог бы оставить наши имена, как инициалы, выточенные на камне.  

– М-да, это интересно, – застенчиво сказала «Эта девушка», когда я рассказал ей об этом. Она не знала, чем все начинается, не читала первые черновики, только слова, вроде тех, что говорят режиссеры, когда заходит речь о их новом фильме.  

Я продолжал провожать ее до остановки после школы, когда самому было некуда торопиться. Если же нет, то я шел домой, либо проходился со своим другом. Я не припомню ни одного случая, чтобы я не упоминал об «Этой девушке». Это изрядно напрягало моего друга, Д. Он был равнодушен к отношениям, ему это было не нужно. Его, как и большинство учеников, мучил вопрос: куда идти после школы? Я для себя точно знал, куда хочу. Но по ходу последних месяцев в школе, понимал, что я мог выбрать для себя другой путь, который, возможно, помог бы развить во мне писаку.  

– Ты можешь пытаться дальше завоевывать ее, – сказал он однажды, когда мы стояли на остановке, ждали пока приедет троллейбус, на котором Д уедет, – а можешь бросить это.  

– В каком смысле – бросить? – не понял я.  

– Просто оставить ее в покое, – спокойно ответил он. – Я не знаю, о чем вы там с ней болтаете, не знаю ее мыслей, но… А, что мне тебя учить?.. Просто не веди себя, как влюбленный дурак.  

– А как мне себя вести, м? Как высокорослое быдло, которое мы видим каждый день? – Я бы хотел отнести подобное к «Загадкам человечества». Почему девушки считают типажи вроде наглецов – примером хорошего парня? Я ни разу не стремился стать таким, некоторые пытались до меня достучаться, называли это курсом «Молодого бойца», но я наотрез отказывался. И так, вместо кучи друзей, у меня осталось человека два-три – те, кто разделял мои взгляды, но не стремился к отношениям.  

– Нет, – ответил Д, – я хочу, чтобы ты понял, что проиграл. Если продолжишь до конца бороться, ничего путного не выйдет, понимаешь? Она – не такая девчонка, которую можно уломать на отношения, будь ты крутым-тупорылым-парнем или художником.  

Мы спорили долго на такие темы. Мы не приходили к общему заключению и оставались при своем. Так, думаю, и должно быть между лучшими друзьями. Они поддержат твою точку зрения, но выскажут свою.  

После этого разговора я, недолго думая, пошел к «Этой девушке». Именно после этого я рассказал ей о романе.  

– У нас могло бы что-нибудь быть? – тихо спросил я.  

Она упиралась о стену, держала руки за спиной. Ее усталый взгляд смотрел в стену, невидимую точку. Она немного повернула голову ко мне, но избегала встречи взглядами.  

– Не знаю, – ответила «Эта девушка».  

Может, она и знала ответ, мы оба могли думать об одном и том же, но истина была скрыта от нас навсегда. Это было впервые, когда я точно не мог догадаться, могло ли что-то сложиться или нет. Раньше все было как-то просто, раньше огонь в сердце гас быстро, незаметно. Но с «Этой девушкой» было не так. Я не мог переставать видеть ее образ перед глазами. Я иду по улице, вижу пару. Вижу нас с ней.  

Любовь – болезнь, у которой нет причин, нет лечения. Человеку остается лишь переболеть ею и жить дальше.  

С каждым днем я отдалялся от нее. Мы разговаривали меньше, предпочитали не замечать друг друга в коридорах, когда шли на уроки. Мы стали просто знакомыми, которые знают друг друга в лицо, но никто не заговорит первым.  

Однако спустя две недели мы встретились в раздевалке. Мы тогда пошли вместе к остановке, как всегда. Мы хорошо поболтали – обсуждали свежие новости о «Игре престолов», спросили друг у друга, что читали. Я помню она упомянула Дарью Донцову, из-за чего у к горлу подступила желчь. Мы подходили к перекрестку, когда к нам присоединилась еще одна девушка, моя одноклассница. Все внимание «Этой девушки» забрала она, Т.  

– Иди впереди, мы догоним, – в какой-то момент сказала Т мне.  

Я не хотел при «Этой девушке» посылать эту зазнайку, которая и так в классе мозолила глаза, куда подальше. Она ни разу не ходила этой дорогой, по которой шли мы. Надо было сегодня, прямо сейчас проявить какой-то интерес, когда остальное время, – Т было все равно. Ей было все равно на всех. Я замечал за ней, что она мало кому приходилась подругой. Она выбрала для себя самую скромную и молчаливую девочку в классе, с которой мало кто имел дело. Они ходили вместе туда-сюда, и я честно скажу, что на фоне этой «серой мышки» Т была той подружкой, за которой должны были бегать парни.  

Я пошел вперед, перешел через перекресток. Когда «Эта девушка» и Т перешли дорогу, они разошлись. «Проваливай, самовлюбленная гниль», – думал я.  

– О чем говорили? – спросил я дружелюбно, хотя я предчувствовал, что Т не просто так решила сегодня стать «третьей лишней».  

– Да так, – пожав плечами, ответила «Эта девушка», – об экзаменах, о поступлении в универ.  

Я кивнул, хотел продолжить разговор, но мысли были только о Т. Стоило бы ее забыть, но проблема была в том, что я тоже пытался с ней встречаться. Я не хотел об этом вспоминать, но приходится, иначе вы подумаете, что этот эпизод был пустышкой. Однако именно он послужил движущей силой и подвел меня с «Этой девушкой» к раздвижному мосту, который разъединил нас.  

Вернувшись домой, я сел за ноутбук, принялся печать роман дальше. Дома никого не было, и домашняя тишина меня раздражала, особенно, когда я был чем-то занят. Я включил музыку, заиграла «Группа крови» Кино. Я уже настроился писать, как тут пришло сообщение. Я не знал, кто эта девушка, хотя лицо было знакомым. Она знала «Эту девушку». «Привет (улыбающийся смайлик), перестань разговаривать с ней. Надеюсь, ты услышал меня», – написала она.  

И музыка затихла, на одно мгновение у меня перед глазами пронеслась тьма. От меня словно отломили часть чего-то важного, без чего трудно жить. «Почему я должен это делать? », – написал я в ответ. «Ты ее раздражаешь. Не подходи к ней, оставь ее в покое», – сразу ответила эта девчонка.  

Я не стал ничего писать. Ладони задрожали, скользнули по клавишам, и руки опустились. В ушах я снова слышал музыку. Болезненное чувство в груди – вроде того, когда проглотил слишком большой кусок пищи, и ты не можешь его протолкнуть дальше, – разрывает изнутри. Я откинул голову назад, разлегся на кресле и засмеялся на всю квартиру, попутно плюясь в потолок матом.  

Шло время. Погода становилась теплее, в школе ничего не задавали (я просто ничего не выполнял), одиннадцатые классы готовились к «Последнему звонку» и выпускному вечеру. Я не стал разбираться, что действительно Т обсуждала с «Этой девушкой», только потом, когда я окончу школу, у меня возникали предположения. Один мой друг, который как разучился с «Этой девушкой», В, однажды, когда у нас был выпускной, и мы расселись на террасе, попивая чай с пирожными, мне сказал:  

– Она говорила, что обиделась на тебя из-за того, что ты обсуждал ее с другими?  

Такого не было, или было?  

– Как мне кажется, – сказал тогда Д, – ты рассказывал о ней другим нашим. Точно не скажу, но Т могла это услышать. Но зачем ей было это рассказывать?  

– Женская солидарность? – предположил я.  

В щелкнул пальцами.  

– Точно, – сказал он.  

– Это имеет место быть, – согласился Д, – но разве она настолько глупа, чтобы верить Т, с которой разговаривала… м, сколько раз? Два? Три раза за все время? – Д перевел дыхание, затем продолжил: – Я бы на ее месте не стал слушать эту поверхностную мышь. Т – хитрая девушка, она может завести дружбу, – Д косо посмотрел на меня, – или заставить в себя влюбиться. Но я точно знаю, что она слабая сама по себе. Она, как и многие, не представляют из себя ничего, если никого нет рядом.  

– Какая теперь разница, – сказал я. – Теперь все вернулось на круги своя.  

Мы молчали, но тут В сказал:  

– У тебя бы с ней ничего не сложилось.  

– Это еще почему?  

– Ты не первый, кого она отшила в старшей школе. Один пацан тоже пытался к ней подкатить, но не сложилось. Как-то раз я услышал разговор, где она сказала, что ей это не нужно сейчас. А знаешь, почему она так ответила?  

Я задержал дыхание.  

– Она уедет учиться в другой город, – сказал В, будто объявил приговор. – Если бы у тебя что-то и получилось с ней, это было бы не вечно. Мы же все, трое, здесь останемся, а она будет там. Кратковременные отношения нужны тем, кому хочется поиграть в любовь, я так считаю.  

– Я сейчас тебя только больше зауважал за такие слова, – сказал Д, и они, Д и В, засмеялись.  

А я лишь улыбнулся. Хотелось улыбнуться, забыть об «Этой девушке», но я не мог. Закрывая глаза, я видел ее, вспоминал выпускной вечер. Она была в синем платье, у нее красивая прическа, губы покрашены гелем для губ, туш подчеркивает взгляд, ее белозубая улыбка ярче, чем первые лучи солнца над морем. Это был заключительный раз, когда я ее видел вживую. Я стою на пороге в помещение, где проходит выпускной, мерзну в июньской ночи и смотрю, как «Эта девушка» танцует со своим одноклассником – кружится с ним в медленном танце, который когда-то принадлежал мне.