Лето ушло.

Осень изнемогала в тоске. Все было застлано серыми тяжелыми тучами. Все тонуло в сером мраке. И было не понятно: то ли уже новый день идет, то ли еще ночь продолжается. Это было отчаяние, граничащее с безумием. Отчаяние оттого, что ушло лето. Осень не могла забыть лето. Его веселую солнечную улыбку и раскатистый смех грома, яркие наряды цветов и беззаботное пение птиц. Шелковистую листву, которую озорной ветер так часто трепал. Лучи солнца – эти теплые, порой жаркие руки лета.  

Но лето ушло, ушло безвозвратно. И от осознания этого осень заливалась дождем. Холодной всепроникающей изморосью, которая если и прекращалась, то ненадолго. Почти все уже было в мерзлой воде, а из глаз осени все текли и текли ранящие, не приносящие ни малейшего облегчения слезы. Ветер, дыхание осени, чувствуя ее состояние, беспокойно метался по улицам. Он стучался в окна, сквозь щели заглядывал в дома, но не находя нигде тепла, жалобно стонал. Часто стон переходил в долгое безутешное рыдание. Казалось, что это безумие никогда не кончится, и зима никогда не настанет. Зима – единственное, что сейчас могло бы спасти осень. Она не дала бы осени совсем расползтись. Зима сковала бы всю грязь и слякоть, укрыла бы все белым пушистым снегом. И наступило бы спасительное ледяное забытье.  

Но настолько сильным было отчаяние осени. Отчаяние, граничащее с безумием, что даже зима не в силах была его заморозить. Как не могла она заморозить память о лете. И осень по-прежнему знобило от пронизывающего ветра, от обжигающей измороси, от осознания, что ушло лето…