Il biglietto d'addio del crimine.

Идёт второй час, а Карлос – в наречии семьи и врагов просто Карл – так и не вышел из своего двухэтажного белого домика. Его красота всегда отмечалась прохожими, а миниатюрный садик во дворе хвалили все ценители «высокой» садовой эстетики. По слухам, главную красоту составляют невесть откуда привезённые экзотичные растения и, что довольно необыкновенно, изумительные дорожные плитки, поддерживающиеся всегда в должном состоянии.  

Впрочем, жизнь Карла и состоит как бы из многих паттернов его богемской плиточной кладки, коей обложены все тропинки в его хвалёном саду. И казалось, что каждый такой кусочек идеально, с утончённостью подобран к соседнему, а общий рисунок воистину образец дзена жизни. Вот только люди, нанимавшие Боба, увидели в узоре судьбы Карла нечто такое, за что им захотелось стереть в порошок керамическое произведение искусства.  

Боб – парень, которого вы видите в фильмах про гангстеров. Тот самый, чью жизнь не раскрывает режиссура по причине его «малой роли» – персонажа второго плана. Когда происходит перестрелка между бандами, Боб и вовсе отходит за кулисы, и его смерть вы соотносите с «пушечным мясом», ценой экшена. Вспомнили?  

Тёмное пальто с поднятым воротником, федора, руки либо в карманах, либо одна поднята ко рту с зажжённой сигарой.  

Сейчас Боб держит обе руки в карманах. Что в них? Наверняка ответ очевиден, но стоит огласки во избежание бестактности. Револьвер, Smith&Wesson M60, тот самый «малыш» от которого отправлены на тот свет больше американских горожан, чем от любого другого оружия. Пять выстрелов могут обеспечить быструю смерть, но главное – надёжную.  

Такие как Боб всегда выполняют грязную работу. Пешки, которые не в счёт и которым всегда найдется замена другим игроком. Правда, сами они обычно не уходят на скамью запасных, ведь правила игры в мафию всегда были одними и теми же: либо смерть, либо твой ход. Бобы за свой ход получают деньги, количество которых, может и не велико, но на неизвестные нужды, верно, хватает. Иначе они не ввязывались в такие дела.  

Итак, в этот вечер среды, дня ужасного, даже более гнусного, чем понедельника, Боб морозится от осенней погоды Нью-Гэмпшира, но не подаёт виду. Его лицо всегда ровным счётом ничего не выражает, отчего он пользуется определённым уважением в покере. Лист клёна проносится перед глазами Боба, что заставляет его моргнуть. Уже второй час, как Боб стоит в тени клёна и ждёт выхода Карла. Нервничать ли Бобу? А есть ли смысл? Боб его не находит, а потому продолжает стоять. Ничего, он подождёт.  

Свет в доме Карлоса горит, как и желтизна уличных фонарей, с семи после полудня, как только сумерки охватили эту часть света. Утром прошёл дождь, и сейчас по уличному асфальту стекают к площади маленькие струйки, по которым, в своё никому не известное время Боб отправлял бумажные корабли. Наверняка одновременно загадочнее и пошлее биографии Боба в мире не сыскать. Даже путь священника к своему сану предполагает больше крови и грешности, чем тропинка жизни Боба к наёмному убийце.  

Карлос рано или поздно должен был выйти на улицу за вечерней прогулкой. Этот дом – его тайная резиденция, к которой он не к месту применил принцип: лучший способ спрятаться наверняка – слиться с окружением. А головорезы, наподобие Боба, шастающие вокруг любого дома – это нездоровый признак хорошей репутации его хозяина.  

Но Карл выбрал не то окружение. Акулий плавник всегда заметен среди плавников озёрных щук.  

К дому подъезжает блестящая и чёрная, словно покрытая туфельным лаком, машина. Из неё никто не вылезает, а потому Боб решает, что сегодня у Карла назначена встреча. Странно, ведь его никто об этом случае не предупредил. Начальство всегда на его памяти просчитывало каждый шаг врага, каждое уклончивое движение. Но чтобы машина такая гангстерская машина в такой поздний час подъезжала к такому человеку… Остаётся один вариант. Карлоса заказала ещё одна семья.  

Из машины наконец выходят троя, у одного «томиган», другие держат руки в пальто. Все – Бобы.  

Наш Боб решает не оставаться в стороне и идёт за троицей, как только машина отъезжает. Кто убьёт Карлоса – неважно, но интересно, кто стоит за этими парнями? Вот это и нужно выведать Бобу. Даже при большом риске: он один – их трое. Один труп можно с лёгкостью бросить рядом с трупом Карла, всё представиться мщением хозяина. Но вот чтобы трое трупа… Хозяин этого будущего склепа должен иметь репутацию отчаянного парня, коем он и есть в криминальном мире, но которого таким не знают в мире закона. Нужно быть осторожным.  

Боб осекается на четвёртом шагу и прыгает за ближайшее дерево влево, что в полтора метрах от изначальной позиции Боба: слышится мотор приближающего автомобиля. Через долгие минуты три такой же чёрный лакированный автомобиль останавливается перед домом Карла. Из него вылезают четыре человека, каждый из которых также Боб, но уже два с автоматом, и тоже направляются к дому. Подойдя впритык к троице, все вместе они начали напряжённый разговор.  

Наш Боб в недоумении стоит за тем же деревом и решает, что делать дальше. Уже понятно, что не сможет ни убить Карла, ни узнать от кого эти люди. Но судя по всему, троица и четвёрка – ребята из разных семей. Неужто Карл каким-то образом вышел из репертуара хладнокровной и расчётливой акулы и сумел чем-то помешать другим семьям?  

Спор усиливается, но сразу же затухает, как только выезжает из поворота ещё один «туфельный» автомобиль, заезжает правым бортом на тротуар, высаживает четвёрку Бобов, из которых все четверо держат автоматы. Когда машина скрывается за поворотом в конце улицы, группа из семи человек с недоумением смотрит на приехавших. После наш Боб видит, как эти 11 людей, словно праведные апостолы перед гробницей Иисуса, плотной чёрной массой облепили дворовую лужайку дома Карла, человека, которого им всем приказано убить.  

Наш же Боб в смятении. Он отходит немного в гущу сада и, выбрав траекторию, бежит трусцой к телефонной будке на противоположной от Сикоморовой, по другую сторону сада, улице.  

Через минуты две он набирает своего Боса. Но не прошло и минуты, как Боб на что-то согласительно ответил «хорошо» и положил трубку.  

Ему приказано любой ценой «убрать» Карла самому, так как тот знает нечто такое про людей нашего Боба, что может послужить козырем в руках врагов.  

Задачка не из лёгких, заключает Боб, подбегая к своей уже обжитой позиции во мраке деревьев. Затуманенный месяц на секунду скользнул своим светом по асфальту, просеребрив на мгновение дождевую речушку. Ветер начал усиливаться.  

Как оказалось, толпа перед домом Карлоса всё так же стоит, переговариваясь между собой. Напряжение чувствовалось даже на расстоянии, но надо отдать должное этим парням: никто не превышает голос, ни кричит, ломая свою линию, и, пока что, не угрожает оружием.  

Как оказалось, не всё равно, кто убьёт Карла.  

Предпринимать решительно нечего – заключает Боб. Одиннадцать к одному. Но если начнётся пальба раньше времени, то Карл может и унюхать что да как. Поэтому они возьмут Боба живым, а потом будут допрашивать. И этим-то и можно воспользоваться…  

Одна поразительно дерзкая мысль внезапно осеняет его голову.  

Боб уверенной походкой выходит из ночного мрака. Его освещает уличный фонарь, поэтому его замечают сразу и, видя его уверенность и убеждённость в своем праве подойти к ним, гангстеры, дружно обернувшись, ждут.  

Наконец Боб становится перед ними. Не обращаясь ни к кому лично, а как бы всем сразу, он говорит:  

– Доброго вечера, джентльмены. Я с донесением к некоторым парням от их семьи, которую не нахожу надобным называть. Я доверенное лицо доверенного лица дона, поэтому один пришёл сюда разрешить этот спор. Видите, как аккуратна наша семья, что послала меня следить за делом и быть, так сказать, связующим, потому как помимо аккуратности и осторожности, мы ещё и расчётливы и предвидели возможность такого тупика. – Он подмигивает так же как и говорит: безлично, всем одновременно.  

Видимо, план удался. Каждый думает, что этот посыльный из его семьи. Слово остаётся за Бобом.  

– Начальство сказало мне, чтобы я передал вам одну вещь, которую вы без сомнения поймёте. – Боб, всё это время державший руки за спиной, разводит ими, как бы сожалея. – Ничего личного, просто бизнес.  

Он уходит, стараясь придать походке такую же естественную уверенность.  

За его плечом молчание: все взвешивают слова Боба на правду, на возможность такого приказа начальством. Но чем похожи все мафиозные семьи, кроме как осторожности, аккуратности и расчёта? Правильно, хладнокровной жестокостью, которая для криминального мира вовсе не является чем-то ужасающим и грешным: просто бизнес. Каждый знает, что играть в эту игру опасно, но всё равно продолжает кидать кости. А раз играешь, то умей и проиграть.  

Выстрелы рассекли ночное спокойствие, когда Боб зашёл за ограду соседнего дома. Ад продолжался с секунд десять, а после всё стихло. Когда Боб посмотрел за угол, перед домом Карлоса валялись трупы его несостоявшихся убийц. Почти всех: двое, которые прибыли на последнем автомобиле, раненные, спешно проходят несколько метров до двери Карла, а после вышибают его с первого же удара ноги.  

Наш Боб достаёт револьвер и бежит за ними вглубь белого дома.  

Пока двое выживших всё так же спешно просматривают первый этаж, сам Боб проскальзывает в дом и становится в прихожей. На него набегает один из бандитов и, пользуясь его недоумением, Боб успевает выстрелить ему в лоб. Тело падает, а признаков Карла пока не обнаруживается.  

Второй, напарник убитого, по-видимому услышав выстрел, стал осторожнее: безумного топота туфель о кафель стало не слышно. Боб падает на пол напротив тела и вытягивает руку с револьвером вперёд, маскируя железо под складки чёрного костюма несчастного. Когда из дверного проёма соседней комнаты показывается полголовы второго уцелевшего, Боб лежит ничком, не подавая признаков жизни. Когда бандит всё же осмеливается выйти из комнаты и направляется на второй этаж, Боб стреляет сначала два раза с положения лёжа, пытаясь попасть в голову недотёпы – один скользящий и прямое попадание в шею, по всей видимости пробивая сонную артерию: кровь вырывается из под кожи словно из вино из разбившегося сосуда – а после встаёт на одно колено и отправляет на тот свет незадачливого киллера третьим выстрелом в глаз.  

Признаков Карла пока что не было.  

Боб, взяв у убитого «томиган», поднимается по лестнице вверх, на второй этаж. После того, как в доме упало второе тело, стало казаться, что жилище пусто. Это подтвердилось: на втором этаже была большая гостиная с десятью пустыми плетёными креслами, что беспорядочно расставлены вокруг широкого довольно низкого стола с застеклённой поверхностью. Ещё помимо книг, лежащих разновысотными стопками-башнями буквально везде, в том числе и на полу, странного, но великолепного растения человеческого роста, а также редких узких шкафчиков с вещами вроде компаса и миниатюрного глобуса, повсюду были разбросаны белые, словно снег, комья бумаг, яростно, с усилием скомканных в снежки. Они же нашлись и в светло-кремовом кабинете Карлоса, где, впрочем, их было особенно много. Большая их груда лежала на письменном столе Карла, рядом с печатной машинкой.  

Боба заинтересовали бумаги, и он решил посмотреть их содержимое.  

Biglietto d'addio  

Эти два слова оглавляли с дюжину скомканных листков, которые просмотрел Боб в кабинете. Аналогичное название оказалось у пяти других листов из гостиной на втором этаже. Содержание же менялось в разные стороны и краски. Было видно, что писавший не мог определиться со словами и всё время переделывал своё письмо. Но очевидно, что желание оставить после себя послание переросло в маниакальную манию помешанного. Но если по поводу благополучия психического здоровья Карлоса Боб не был уверен, то в значении этих разбросанных и смятых комков он был твёрдо убеждён: как истинный американский мафиози Боб был сицилийского происхождения, а потому сумел перевести эти два слова как предсмертная записка.  

Дело оборачивалось неожиданной стороной.  

Он стремительно сбежал на первый этаж и направился к входной двери со стороны внутреннего дворика. По пути Боб заглядывает в комнаты и замечает такой же очерк второго этажа: везде и повсюду скомканные листы бумаги.  

Боб находит дверь приоткрытой и через мгновение оказывается во внутренних владениях Карла, где сад описывается ближайшими к Карлу прям-таки мифически, а плиточная кладка тропинок чуть ли не сопоставима с византийской мозаикой.  

Боб осматривается и первое, что привлекает его глаз, это причудливые растения, которых он в жизни не видывал. Помимо прочего, некоторые из них были подстрижены к тому же необычайно искусно, но зелёные фигуры, которые представляли из себя обстриженные кустарники, вселяли необычайное чувство… страха. Нельзя было понять, что хотел показать художник, но то, что он передал посредством живых статуй, источало помимо мастерской работы животный страх.  

Но Боб если и оторопел, то на некоторое мгновение. Его задача – найти Карла.  

По сторонам Бобу незачем было смотреть – он пришёл сюда убивать, а не любоваться красотой, обещанною мольвами. Но эти растения по обочине… Чёрт возьми, это действительно пугающее зрелище.  

Наконец Боб лёгким бегом достигает конец аллеи.  

Здесь растёт дуб, по ширине ствола видимо давно. Под его шуршащей кроной – обычные деревянные скамейка и столик, наподобие которых ставятся в городских парках. Пространство, по всей видимости, служило местом уединения и тяжёлых раздумий, требующих свободы взгляда, отчего метров на шесть в сторону дома ничего не прорастало, а плитка прерывалась прихожим ковром, продолжаясь только в совсем другой стороне от этого места. Поверхностью импровизированной лужайки служил аккуратный газон.  

Место было простое. И тихое.  

Ветер вдувал в крону дуба сильные порывы, отчего его листва громко и беспокойно перешёптывалась. Где-то кричала птица, огрызнулся городской ворон. Облака спешили на север, то и дело своими разрывами приоткрывая ночное небо.  

Боб чувствует что-то неладное. Что-то… плохое.  

Скрип верёвки убеждает его в своём предчувствии. Он обходит дуб и видит, что работу за него сделал сам Карл-петля-на-шее. Глаза трупа вытаращены и тупо уставлены на сад. Лицо, точнее предсмертная маска, выражает грусть и сожаление.  

Бобу стало совсем не по себе. Неприятное и необъяснимое предчувствие всё более и более усиливалось, несмотря на его надежду полного исчерпания тревоги столь внезапной находкой.  

Он обернулся. Перед ним восстала живая изгородь сада. Теперь в этих живых скульптурах Боб что-то улавливает, до сих пор непонятное глазу, но уже ощутимое нутром. Что-то как будто затаилось в растениях. Боб начинает серьёзно нервничать.  

Боб пятится назад. Сердце его, словно пытаясь что-то вытолкнуть, стучит и бьётся так, что гулкий убыстряющийся ритм барабаном отдаётся в ушах.  

Ветер неустанно набирает обороты и завывает всё сильнее и сильнее, сильно тревожа пугливую листву, что уже, казалось, кричит со страху быть оторванной от своего пристанища. Резкие напевы одинокой птицы переходят в душераздирающие визги, молящей о пощаде жертвы.  

Боба встряхнуло, когда он почувствовал чуть выше обратной стороны колен сопротивление, словно кто-то неумело подставил подножку. Этим злодеем оказался деревянный стол, на который, несмотря на его влажную поверхность, Боб сразу же подсел.  

Да что со мной такое?  

Мимо, кружась и выделывая па, пролетает листок. Не скомканный. Благодаря его малой скорости, Боб быстрым от подступившего адреналина рывком хватает листок. На середине его верхней стороны – по отношению расположения надписи Biglietto d'addio – пролегает разрыв. Видимо письмо было закреплено на чём-то вроде гвоздя, а резкий порыв ветра сорвал с него листок, оставив такой шрам.  

Машинописным текстом в Biglietto d'addio содержалось следующее:  

«Криминальный мир отличим от мира общего и цивилизованного, прежде всего, наличием его населения, ведущее двоякую жизнь, общего греха: скрытия от правосудия многочисленных убийств, взятых в расчёт донами, не иначе как жертвами их бизнеса.  

Потому я больше не могу терпеть утраты. Все семейства поочерёдно убили всех моих близких. Кэтрин, Джулию, Майка… крошку Сью. Одну раскатали шинами «фольцвагена», другую отравили любезно предложенным вином – как выражается поэт, ушла со сладостию на устах! – третью, мою девятилетнюю дочь, украли и теперь я не знаю, что с ней. Но она умерла для меня навсегда. Все попытки отыскать её канули в напрасную. Все семейства сговорились против меня. Конечно, я всегда был опасным игроком. Но бремя опытного игрока заключается в том, что он начинает жить законами игры: я не могу переступить черту местного закона для осуществления правосудия. Я вынужден смириться, что это – лишь часть ведения бизнеса. Но, Бог свидетель, я так настрадался! Неужели я грешен уж настолько? О Боже! Убийца, мне известно, что тебя подослали лишить меня жизни. Так смотри же, мой последний ход. Ушёл красиво? Нет, иначе бы не оставлял бы этой чёртовой тысячу раз переписанной записки».  

Такие же слова, с некоторым различием, Боб видел и на «черновиках». Создавалось ощущение, что они писались исключительно для поддержания официальной этики. Иначе говоря, за этими фразами стояло всё то здравомыслие, что успело сохраниться Карлом. Дальше было приписано от руки, спешащим и неразборчивым почерком, отчего буквы принимали устрашающий готический вид, сродни пугающим обстриженным кустарникам. Многое было нечитаемым, но этого хватило для чувства всего тёмного влияния этого страшного безумца, заключённое, конечно, не в связях и деньгах, а в его злом духе.  

«Этот сад… Когда впервые у меня появилась мысль увековечить мою скорбь в виде живых скульптур, я даже и не думал, что выйдет настолько… зло. Да, вышло зло. Грусть утраты затмилась праведной злостью…  

Этот сад особенный: приглянись, посмотри, мой убийца, внимательно… под правильным углом… и узришь ты плоды своей жестокости. И пожнёшь их».  

Ветер завопил и начал швырять садовые принадлежности по всей аллее. А живые изгороди кланялись земле. И тотчас с ужасом Боб всё понял: эти фигуры для него сразу же оказались осквернёнными смертью трупами. Кое-где вырисовывались даже лица, кричащие в исступлении от боли и страха.  

Боб приподнял зад со стола и в оцепенении смотрел на разворачивающийся кошмар. И странно: весь сад был как бы в обозрении Боба. Сердце вырывалось из груди и уже стискивало её огненными клещами, словно стремясь разбить её вдребезги и вырваться на свободу, убежать от этого ужаса.  

Венцом этой стихийной дьяволиады, скрашенной безумием человека, стало одно крайне ужасающее до немого вопля осознание: зелёные изгороди не просто хранили в себе страшный эстетический факт, но и нечто ещё, что придавало им форму: ветер снес с металлического каркаса листву и Боб увидел человеческую руку, потемневшую и распухшую, безвольно свисающую над аккуратным газоном.  

Боб пал с разрывом сердца под шелестящую листву дуба. В руке он, вцепившись, словно в билет в мир живых, держал записку покойного Карла, озоглавленную двумя итальянскими словами: Biglietto d'addio.