Бессонница

-... Регулярно ложиться спать вовремя – одно из самых важных правил. Именно благодаря нему формируется столь важный для нашего организма режим. Ложитесь спать пораньше, чтобы отдохнуть и набраться сил. Кроме того, вас ждут необычные сновидения, дарующие незабываемые ощущения...  

Ну да, конечно, подумал Алтон. Ищите дураков.  

Он выключил телевизор, оборвав сонный голос диктора, явно не следующего собственным советам. Было уже далеко за полночь, а сон всё ещё не приходил, веки не тяжелели, глаза не слипались. Даже сладких зевков не было. Алтон решил, что это весьма иронично – смотреть передачу о пользе сна, страдая от бессонницы. Если бы не она, то он бы сейчас не сидел здесь и не слушал весь этот бред, больше походивший на насмешку. Для кого вообще показывают эту программу в столь поздний час? Для таких как он? А зачем? Чтобы он уснул, забылся? Не хватало только, чтобы ведущий облачился в пижаму с медвежатами, завел будильник на шесть утра, ткнул пальцем в него, Алтона, и, щурясь, сказал:  

– Я ложусь спать вовремя, чего и тебе советую, лунатик гребаный.  

Алтон усмехнулся. Чертовы глупые мысли, они всегда пробиваются в голову не вовремя.  

Он потер глаза и уставился во тьму комнаты. Над его головой светил ночник, из-за трупно-бледного света которого не удавалось взглянуть в окно и увидеть маленькие точечки на черных небесах. За пределами кирпичных стен завывала одичавшая снежная вьюга.  

Справа раздался знакомый голос:  

– Почему ты не спишь?  

– Ты же знаешь – бессонница, – спокойно ответил Алтон, глядя в потухший, бездонный экран ящика. В ушах застрял нравоучительный, гнусавый голосок ведущего: "Ложитесь спать вовремя, ложитесь спать вовремя, а не то, мерзавцы, мать вздернет вас утром на ремне".  

– Все люди сейчас тихо спят, а ты почему не с ними?  

Все люди... Кутаются в мягкие одеяла, шуршат простынями, сопят, храпят, путаются в собственных непослушных волосах, пускают слюни... Сон срывает любые лживые маски и на некоторое время оставляет людей лежать на перинах с их настоящими лицами, скрываемыми ночной тьмой. Хотите увидеть человека реального – просто взгляните на него во время сна, пока он нежиться в постельке, оттягивая ненавистные минуты подъёма. Завтра новый день, новый день... Новые разбитые надежды, убитые нервы, любовная кутерьма, пока солнце не сядет и не заберет остатки сил вместе с дневным притворством. Ночь – вот истина. Вот когда люди живут по-настоящему.  

– Отвали, ты и так всё знаешь.  

Алтон рассматривал свои ногти, не обращая внимания на стоящую рядом с ним фигуру, укутанную в плащ цвета вороненого пера. На голову человека был накинут капюшон, а лицо всегда скрывал белый мешок, на котором был изображен странный смайлик. Глаза были в виде двух черных крестов с подтеками краски. Такие обычно изображаются у мертвых героев мультфильмов. Рот представлял из себя сочетание одновременно двух улыбок – грустной и веселой. Обе дуги, кончики которых были направлены либо вверх, либо вниз, переплетались, образуя в центре фигуру, похожую формой на мяч для игры в регби. Всё вместе это выглядело невероятно зловеще... или глупо, Алтон сам не мог решить наверняка. Его эта рожица не пугала, но и не смешила. Она лишь то и дело притягивала к себе его взгляд. А так ему было плевать на своего полуночного, слишком любопытного, надоедливого, но безобидного гостя. На маску его – тем более.  

Алтон выбрался из объятий скрипучего кресла и прошёл мимо фигуры к столу. Зажег свет и уселся. Придвинул к себе серую тетрадку с рукописью.  

– Почему ты не хочешь поспать? – спросил гость, глядя на Алтона.  

– Потому что я не могу, – ответил тот раздраженно. – Может хватит постоянно спрашивать? Поди к черту со своими вопросами, оставь меня в покое.  

О чудо, Чернильник заткнулся! Алтон смог найти место, где он прервал работу в последний раз, и продолжить писать.  

Чернильником он прозвал своего ряженого гостя на третью ночь. Алтон не знал, почему он наградил это странное существо таким неподходящим именем. Ему просто пришло это слово в голову. С таким же успехом он мог назвать его Виктором Гюго.  

Но вот вопросы посыпались вновь.  

– Что ты пишешь?  

– Книгу, – ответил Алтон.  

– О чём твоя книга?  

– Какая тебе разница?  

– О чём твоя книга? – повторил Чернильник.  

– Ты умеешь только спрашивать? – разозлился Алтон.  

– О чём твоя книга?  

– Боже мой! – воскликнул Алтон. – О девочке книга, о девочке! Доволен?  

– Кто эта девочка?  

– Она слепая...  

– Почему она слепая?  

– Она такой родилась.  

– Почему она родилась такой?  

– Хватит! Дай мне спокойно поработать! Я должен завершить эту книгу до конца месяца, а иначе мой редактор сдерет с меня кожу, понятно?  

– Почему она родилась такой?  

Алтон уже был готов взвыть, настолько сильно он ненавидел своего гостя. Однако в этот момент входная дверь открылась, и Чернильник моментально исчез, забрав с собой осознание реальности и ирреальности. Вместо него в комнату, шатаясь, зашёл Брайан, делящий с Алтоном квартиру. Закоренелый безработный пьяница с ворчанием плюхнулся в кресло. Иногда Алтон не мог решить, кого он терпеть не может больше: вечно пьяного соседа по квартире или Чернильника, доводящего его по ночам глупыми вопросами до нервного срыва. Наверное, обоих в равной степени.  

Брайан принялся напевать какую-то песню. При этом его обвисшие небритые щеки дрожали, как паруса. Громкость пения нарастала.  

– Брайан, – не выдержал Алтон, – прошу потише, я работаю.  

Брайан засмеялся.  

– Всё бумагу переводишь, да? – спросил он. – Чернил на тебя не запасешься. Работяга! И днём и ночью пера из рук не выпускаешь. А толку от твоих манускриптов? Их даже съесть нельзя.  

Брайан громко икнул и потер свой пивной живот. В душе Алтон желал, чтобы его красноречивый и далеко не глупый сосед поскорее захрапел. Алкоголь должен был ускорить приход сна, окутавший всех жителей города в столь поздний час. Но Брайан, видимо, был настроен на беседу. Возможно, это хорошо, поскольку его последние слова задели Алтона.  

– Что ты имеешь в виду?  

– Что говорю, то и подразумеваю. Толку нет от твоей писанины. Люди читать не любят, люди слушать любят, уши в дерьме всяком пачкать. Ну прочтут они твои книги и что дальше? Думаешь, они хоть слово поймут? Думаешь, учить себя позволят? Да они забудут всё на следующий же день! Ничему книги не учат... Злые читают о добре и становятся ещё злее, пока другие верят им на слово. Вот напишешь ты о любви, да? И что? Человек прочитает, влюбится и повесится с горя. А ты будешь прыгать под его раскачивающемся трупом и каркать: а я говорил, а я говорил!.. Тьфу ты, кто сейчас к писателям прислушивается? Все себя и так умными мнят... Вот будешь ты умирать, например. Напишешь кровью: я умираю, помогите. А дальше что? Ничегошеньки! Люди прочтут, головой покивают и пойдут себе дальше... Неблагодарное это занятие, ох какое неблагодарное... И бесполезное!  

– Вообще-то это моя работа, Брайан, и мне она нравится.  

– Ах вот оно что! Так бы и сказал, что тебе нравится тешить чувство собственного величия: приходить в магазин и видеть на полках свои пухлые книги. А на обложках золотые надписи: Алтон Адамс, очередной сборник всякой чуши. Покупайте! Кстати, мусорка за углом.  

Алтон вздохнул. Он понимал, что Брайан просто завидует, но всё-таки...  

– Согласен, Брайан, – сказал Алтон. – Намного лучше ничего не делать и пить целыми днями.  

– Шутить вздумал? – обиделся Брайан. – Я же тебе по делу говорю. Я читал, я знаю... Я к людям прислушиваюсь, а не забываю их слова. Ты пишешь – хорошо! Но о чём ты пишешь – плохо! У тебя такая власть в руках, такое влияние, а ты... Эх, тратишь силы зря! Да ты ещё более слепой, чем та девчонка, о которой ты пишешь, раз не понимаешь сути.  

Алтон повернулся к своему пьяному соседу, тело которого растеклось по креслу.  

– Что ты хочешь этим сказать?  

– Да я уже сказал, – махнул рукой Брайан. – Глухой... Дар в тебя есть! Талант! Слово твоё режет больнее ножа! А ты на что себя тратишь? Раз у тебя способность есть управлять мнением стада, то почему ты не пользуешься этим? Это же редкость. Никто никого не слушает, а к тебе хоть немного прислушиваются. Тебе верят! Тебя читают! А ты бред какой-то пишешь, в депрессию всех вгоняешь... В мире и так много плохого, так ты ещё и пишешь об этом. Надежду людям дай, а не пиши о том, как всё плохо... Люди устали от невзгод постоянных, им что-то светлое нужно. Каждый мечтает, чтобы его обняли, пожалели, а не били снова и снова. А тебя почитаешь, так хоть руки на себя накладывай, только больнее на сердце становится...  

– Я всего лишь писатель, Брайан. Моё дело – писать, – сказал Алтон. – Я шут, моё дело публику развлекать, нравам угождать, а не мораль грызть. Нравится людям об оживших мертвецах читать, что ж, я напишу об этом. Я должен деньги зарабатывать, чтобы с голоду не умереть.  

– Ни черта подобного! – гаркнул Брайан, брызнув слюной. – Ты учить должен, правду писать, свет нести! Кукловодом быть, а не марионеткой. У тебя мозги есть, а ты их не используешь. Ты можешь, а не делаешь!  

– Да о чём же мне писать по-твоему? – не выдержал Алтон. – Все вокруг твердят мне, что я искалечен. Что я черный внутри. Что я ничего хорошего в жизни не вижу! Думаешь, мне приятно слышать это? Когда я говорю, что у меня хреново дела, то в ответ слышу "как обычно". Как обычно! Понимаешь? Меня все привыкли считать меланхоликом, запертым в собственной тоске нытиком, требующего жалости к себе... Таким меня видят люди. Для них я мертвец, не умеющий мыслить позитивно. Люди любят поржать, поэтому и стараются держаться от меня подальше, как от какой-то заразы печальной. Боже, о чём же мне писать, а? Может, о счастливой, разделенной любви, которой у меня никогда не было? Или о семье, где царит взаимопонимание? Об этом я должен писать, изливать из себя ложь на каждую страницу? Воображать, что у меня всё хорошо и писать об этом? Я пишу о том, что знаю, с чем был знаком, а люди называют меня трагедией ходячей... Пусть придёт кто-нибудь, кто научит меня жить правильно. Вот о чём мне писать? Скажи, раз такой умный.  

– О важном! Не о нытье своём, а о важном! Наш мэр там развлекается, пока ты упиваешься жалостью к себе, вымещая злость на списанных с реальных людей героях. Люди голодные ходят, больные, на морозе мрут, а мэру плевать, как и тебе, видимо. Он людей за блох считает...  

– Наш мэр – такая важная тема?  

– Да! – воскликнул Брайан и вскочил с кресла, гордо выгнув грудь. – Я алкоголик! Я безработный! Я человек сломленный, необразованный, но даже я всё понимаю! А ты? Неужели не видишь? Так проснись же, проснись, выйди из своего эгоистичного круга проблем. Потом будешь о девках плакаться... Мы тут умираем, потому что над нами сидит диктатор, скотовод, самодур! Люди спят спокойно, крепко спят. Они знают всё это, живут не лучше моего, скрипят зубами, растягивают зарплаты... Раньше они точили вилы, готовые бороться, а теперь смирились, опустили руки. А почему? Устали? Нет, просто знают, что они здесь ничего не значат! А вот ты значишь! Ты не ноль в этой системе, ты большая птица, хоть и сам не признаешь этого. Ты своим словом огонь из камня добыть мог бы, если б только из тлена своего вылез. Людям это нужно, а ты что? Ничего не делаешь, даже не пытаешься изменить что-либо. Будто спишь, как все остальные... Ведь ты всё знаешь, знаешь, как жить тяжело, как перемен люди жаждут... Смотришь ведь ящик. Там наш мэр, будь он проклят, постоянно призывает покарать кого-то. И улыбается, потому что живёт счастливым, пока мы воем. А ты, ты! Почему молчишь ты, раз все тебя слушают? Да я могу лишь мечтать о том, что имеешь ты. Я! Кто я? Да никто! Моё слово ничего не значит, но я всё равно готов плюнуть в рожу нашего мэра. А ты бездействуешь, пока мы гибнем, хотя можешь изменить всё.  

Брайан повалился обратно в кресло и стал тяжело дышать.  

– Политика не мой конёк, – проворчал Алтон и уставился в тетрадь.  

Вскоре Брайан захрапел. Алтон же сидел без сна и не мог написать ни строчки. Речь соседа по комнате сильно впечатлила его, но...  

"Кто я? " – спросил сам себя Алтон и усмехнулся. – "Всего лишь писатель".  

***  

Утомленный дневными заботами, город спал. Горожане лежали под слоем темноты и ровно дышали, кутаясь в мягкие одеяла. Некоторые из них видели счастливые сны, лишь для того, чтобы утром проснуться и столкнуться с реальностью. Ночь подчинила себе разумы каждого человека, отложив проблемы до утра.  

До утра...  

В столь поздний час не спал лишь Алтон, мучимый святой бессонницей. Он стоял на пустыре, обдуваемый со всех сторон ледяным ветром, пока взгляд его уставших глаз скользил по сугробам, перескакивая на темные окна жилых домов. Где-то там спали люди, точно такие же, как он сам. Город спал и на улице это чувствовалось особенно хорошо. Только Алтона не одолевала сонливость: он бодрствовал и он видел, наблюдал со стороны. Слушал тишину, не нарушаемую никем.  

До утра.  

Алтон прошелся по темным закоулкам города в полном одиночестве, убегая от собственной тени. Прошёл мимо фонарей, освещавших серых горы снега. Вот аптека, закрытая то ли навсегда, то ли до утра. Всё спокойно, мир спит и ни о чём не тревожиться. Во сне нет места страхам. Тишина царит такая, что Алтон слышит журчание реки, спокойно протекающей вдали под покрытым коркой льда мостом. И вот она, усыпляющая тишина среди ночной тьмы, а Алтон бредет по пустынным улочкам, ведомый бессонницей сквозь покой неизвестных людей.  

Пройдя несколько кварталов, Алтон вышел на центральную площадь города, где воздух был так же пропитан тишиной. Но вот её нарушил чей-то голос. Алтон прислушался. Да, голос. Где-то впереди.  

Алтон прошёл вперёд, пока не различил темные фигуры. Укрывшись за вязом, он прислушался к голосам.  

–... Так что не надо злиться, – услышал он. – Просил ведь завязать тебе глаза, чтобы ты не смотрел на меня, как на деспота. А раньше сколько сахару было в этих глазах, сколько мягкости, помнишь? Ну?  

– Я не буду с тобой разговаривать.  

– Э не, братец, так не пойдёт! Героя из себя корчить передо мной не надо, не поможет. Я же тебе, дураку старому, шанс последний потрепаться даю. Слыхал ли, право голоса есть такое? То самое, что никому не дается, кроме меня. Люди ох как любят на него ссылаться. Да ты и сам, помнится, святым себя мнил, права какие-то отстаивал. И что теперь, а? Я тебя спрашиваю – что? Сам под собой яму вырыл, вот что!  

Алтон со своей позиции увидел одного похожего на шар человека, стоящего рядом с длинным и тонким мужчиной, руки которого были спрятаны за спиной. Рядом с ним плотной стеной выстраивались люди в полицейской форме.  

– А ведь раньше ты меня другом называл, – продолжал человек, похожий на шар. – В ноги кланялся, льстил без конца, лишь бы денежки не таяли...  

– Заткнись!  

Тощий харкнул под ноги своему необъятному собеседника, на что тот лишь засмеялся.  

– Вот оно – твоё истинное отношение ко мне, – шар ткнул носком ботинка в замерзающую слюну. – Руку мне кусаешь, самодуром называешь, хотя у самого грехов на шее куда больше. И зачем только ты попер против меня, а? Дурак, согласись? Ты меня деспотом мнил, извергом называл... А я ведь тебя даже не мучаю, видишь?  

Неожиданно Алтон понял, что этот голос принадлежит мэру. Удивительно, что он не догадался раньше.  

– Отдыхал бы как все, веселился, – сказал мэр, – пил шампанское и девчонок на яхте катал... Я тебе, псу, всё позволил, всё! Ты у меня вторым королем был. Кого ты теперь винишь? Меня? Себя вини, себя!  

– Пошёл ты к дьяволу, – рявкнул тонкий.  

Мэр махнул рукой и отошел в сторону. К худому человеку тут же подошёл один из полицейских и поднял руку. Раздался выстрел, заставивший Алтона вздрогнуть и прижаться к стволу дерева. Тонкий человек повалился назад и упал на снег. Под его телом расползалось темное пятно, окрасившее снег в красный цвет.  

К обмякшему телу подбежали остальные полицейские. Они подняли его и затолкали как мешок с картошкой в багажник машины. После этого мэр уселся на заднее сиденье, и вся процессия скрылась за ближайшим поворотом.  

Когда они уехали, а привычная тишина начала танец с метелью, Алтон отлип от дерева и помчался домой. Как же хорошо, что сон не властен над ним!  

***  

Другой ночью Алтон сидел за столом в своей темной комнате, скрыв голову под капюшоном кофты. Руки его, не зная усталости, летали над бумагой, исписывая её с невероятной скоростью вдоль и поперек. Работа кипела, а сна не было ни в одном глазу.  

За его творческой работой наблюдал Чернильник и время от времени задавал новый вопрос.  

– Почему ты пишешь это?  

– Потому что не хочу молчать, – ответил Алтон, не прекращая писать. Губы его пересохли.  

– Разве это что-то изменит?  

– Не знаю. Наверное, нет. Или да. Я не знаю, я просто пишу, исполняю свой долг, ведь я был рожден, чтобы дарить людям надежду, а не забирать её.  

– А если будут неприятности?  

– Наплевать, я не боюсь!  

Чернильник вдруг исчез, поскольку в комнату вошёл жутко пьяный Брайан. Алтон даже пожалел об уходе любопытного ночного гостя; с ним вдохновение не покидало его, поток слов не иссякал. А теперь... Будто кто-то сыграл фальшивую ноту.  

– Ты слышал? – завопил Брайан, нависнув над пишущим Алтоном.  

– Слышал что? – спросил Алтон, стараясь не дышать, поскольку от его соседа несло перегаром.  

– Грядет переворот! Революция! Восстание!  

Брайан кричал как маленький ребенок, радующийся подаркам на рождество.  

– Что ты несешь? – спросил Алтон, нахмурившись. – Сколько ты выпил?  

– Я пьян, да! Но во мне кипит кровь! – орал ему на ухо Брайан. – Столь сладкий дух грядущих перемен отрезвляет меня. Ха-ха!  

Брайан схватил Алтона за плечо и встряхнул.  

– Черт возьми, что с тобой такое? – крикнул Алтон.  

– Со мной всё отлично! – ответил Брайан. Глаза его были широко раскрыты. – А ты пиши, пиши! Записывай историю! Великий день, великий! Мы сделаем этот день праздником, назовем его Днём Свободы. Скоро падут наши оковы, ведь против мэра готовится нечто грандиозное! Пиши об этом, пиши!  

– С чего это ты взял? Эй, да успокойся!  

– Не важно! – отрезал Брайан. – Друг мой, мечты сбываются! Кровь льется, история пишется! Верь мне – скоро всё изменится.  

– Алкоголь пробудил в тебе поэта? Чьи это строки? Платона?  

– Мои! – гордо сказал Брайан. – Наши! Гимн свободы! Пиши, пиши, ну пиши же, писатель.  

– Черт с тобой, – махнул рукой Алтон. – Иди проспись и успокойся... Куда же ты?  

– На улицы, к людям, – ответил Брайан, направляясь к выходу. – Хочу быть ближе к истории и ничего не пропустить, когда всё начнется.  

– В час ночи?  

Но Брайан не услышал его и вышел. Пошёл пить, подумал Алтон и вернулся к работе. Нет, он не считал Брайана плохим человеком. И даже дураком не считал. Он уважал его. Просто Брайан много пьёт и воображает себя оратором, когда смотрит дебаты по ящику.  

После себя он оставил в душной комнате самое страшное, что может подарить человек писателю: сомнение. Алтон прекратил писать и уставился на свою бледную руку. Прав ли он? Возможно ли, что все свои силы от тратит зря, занимаясь чушью? Это ведь всего лишь слова, как многое они смогут изменить? Это его слова... Они лишены силы.  

Боже, неужели все его старые работы... такие? Пустые, вызывающие лишь тошноту?  

Алтон выдвинул ящик стола и извлек несколько тетрадей, страницы которых были насквозь пропитаны чернилами. Даже не перечитывая старые записи, он принялся рвать бумагу, разрывать тетради целиком на части. Избавляться от прошлого, полного слез и самоуничтожения на каждой странице. Перед глазами мелькали знакомые слова, когда-то казавшиеся ему вершиной писательской мысли, настоящим произведением искусства. Всё, что когда-то он вымучивал по ночам, превращалось в гору рваной бумаги. Разрывая тетради, Алтон чувствовал, будто рвет собственную душу.  

Бездарность, бездарность... Всего лишь никчемный человек, растративший себя даром и теперь старающийся искупить чернилами грехи.  

Он уперся локтями в клочки бумаги и зарылся лицом в ладони, тяжело дыша.  

Чья-то рука сочувственно похлопала его по плечу, отчего вымоченное в слезах сердце бешено забилось, ударяясь о ребра.  

– Чернильник, – устало произнес Алтон. – Ты один знаешь, как же мне плохо...  

Продолжая закрывать глаза, Алтон вслепую протянул руку к мобильнику, чтобы набрать номер своего редактора.  

***  

Прогулки по ночному городу в сопровождении бессонницы нравились Алтону. Во время них он чувствовал себя лучше и как бы набирался сил, дыша полной грудью. А ещё ему просто нравилось осознавать, что он ходит по темным улочкам совершенно один, а крепко спящие люди берегут тепло пуховых одеял и даже не подозревают о нём.  

В ту роковую ночь он точно так же спокойно прогуливался по дворам, пока снег хрустел у него под ногами. Незаметно для него хруст усилился, а затем из ниоткуда вылетело нечто и врезалось ему в живот.  

Алтон упал на колени, стиснув зубы и закрыв глаза от шока и накатывающейся боли. Что-то тяжёлое в этот момент ударило его по спине. Следующий удар пришелся по его лицу. Кожей он ощутил прикосновении чего-то холодного, металлического. Что именно Алтон понять не успел, поскольку повалился в бок, на холодную землю, закрывая руками залитое горячей кровью лицо. Новые удары тут же обрушились на его обмякшее тело.  

"Я словно пиньято" – успел подумать Алтон, прежде чем очередной удар сломал ему ребро. Отломанная кость вонзилась в легкое, из-за чего Алтон стал задыхаться. У него началось обильное внутреннее кровотечение, боль стала невыносима.  

Его страдания закончились так же неожиданно, как и начались: удар по голове, раздробленный череп и моментальная смерть. Тьма, а после неё... Свет. И никакой боли.  

Алтон стоял на снегу – целый и невредимый. Он ошеломленно посмотрел на свои чистые белые руки, ощупал ими всё тело. Да, это он. Он цел. Но что тогда произошло?  

Я уснул, подумал Алтон, но тут же отмел эту мысль. Бессонница ни за что бы не отпустила его.  

– Всё, исписался, – услышал он незнакомый голос за спиной и обернулся.  

В нескольких футах от него находилось трое неизвестных парней. Все трое держали в руках арматуры и окружали скорчившееся тело, лежащее в окровавленном снегу.  

Трое неизвестных засмеялись, швырнули арматуры в сугроб и пошли прочь. Они не заметили стоящего Алтона. Вернее, не увидели его вовсе. Зато сам Алтон всё прекрасно видел и поражался всё сильнее, ведь прямо перед ним на снегу лежал явно мертвый он сам.  

Этого не может быть... Банальная мысль, но именно она посетила Алтона в первую очередь. Всё так и было, он будто грезил на яву. Видел собственный труп и жил. А жил ли он вообще? Да, он вдыхает морозный воздух, но означает ли это, что он действительно живёт? В этом смысле он ничем не отличается от беззаботно спящих людей...  

Алтон взглотнул и вспомнил все эти глупые легенды о призраках и перемещении душ. Взгляд его скользнул по собственному лицу, на котором засохла кровь. Легенды, похоже, оказались не такими уж глупыми, поскольку, судя по всему, Алтон стал призраком, невидимой душой.  

Ради чего?  

Он не знал, но понимал, что скоро всё может закончиться по-настоящему. Времени мало.  

Алтон помчался домой, ругая богов за то, что ему не дали способность летать. Быстро поднялся на свой этаж и прошёл прямо сквозь дверь. В комнате, развалившись в кресле, храпел Брайан, уткнувшись в серый плед и пуская слюни. Алтон не обратил на него внимания, а просто подошел к столу и взял пухлую рукопись. Несколько секунд постоял, пристально глядя на исписанные страницы. Да, рукопись не идеальна, далеко не шедевр. Но она была завершена. И она дарила надежду.  

Прижав к груди свой труд, Алтон выскочил на улицу и побежал прямо к дому литературного агентства. Уже светало и город постепенно пробуждался от сна, когда Алтон преодолел несколько кварталов, не чувствуя усталости, и засунул скрученную в плотную трубочку рукопись внутрь проржавевшего почтового ящика. А после исчез, заснув вечным сном.