Они же дети!

****  

Наш отряд направлялся на восток, где засел враг. Нас направили уничтожить остатки шестой армии Виктора Сипуча. Они все, в основном, придерживались нацисткой идеологии (до этого мы не знали, как ее называли). Многие деревни были сожжены из-за их взгляда. Самой известной такой деревушкой стала Корновилла, где нацисты мало того, что сожгли ее, но и истребили всех жителей, включая детей и стариков. Повоевав против росацких солдат в далеком 1911, я не наблюдал таких действий с их стороны, но здесь – свои.  

Наш отряд состоял в основном из тех, кто прошел войну с Росацкой Империей:я, Кузьма Белич, Радимир Смоглы, Вацлав Паскевич, Сергей Милевич, Марк Трубевич. Мы входим в состав 3-ей революционной Патавийской Савицкой армии, во главе которой стоит Федор Михак – бывший глава Полярной Армии в первые годы гражданской войны. По дороге, местами разрушенной от бомб, усеянной уничтоженной техникой, убитыми животными и трупами солдат и простых граждан, наш отряд старался не замечать ужасы. По направлению нам были люди, многие из которых скидывали в канавы мертвых и скотину, другие откатывали автобаны. Женщины стояли и пытались объяснить своим детям, почему их отцы скидывают убитых.  

– Солдаты идут. – сказал один из ребятушек. – Они спасут нас.  

– Как верно подметила, красавица! – ответил Кузьма, остановившись и присев на корточки. – Как тебя зовут?  

– Майя, господин солдат.  

– Очень хорошо. Кузьма Архипович.  

Вдруг к ним подошла молодая женщина в грязных лохмотьях. Она сразу стала отводить дочку от Кузьмы.  

– Не подходите, убийцы. – говорила она.  

– Женщина, мы не из сипучцев. – пытался объяснить спокойным тоном ей Вацлав. – Мы из Патавийской армии.  

– Не верю. Вы все одинаковые: мундиры то у вас такие же. – сказала она. А ведь, действительно, наша униформа не особо отличается от монархистов и нацистов: голубые верха, черные низы и тупые кастрюли вместо обычного головного убора.  

– Как же вам объяснить-то? – не выдержал Радимир. – Мы свергли режим второвольственников* в Вепоре**, являемся выходцами из рабочих классов. Я сам сын крестьянки! Во мне ненависть к дворянам! Они и убили моего отца.  

– Мне наплевать! – вскрикнула женщина. – Что эти напыщенные шляхи, что вы – "освободители народа трудящихся". Все вы проливаете кровь!  

Я решился успокоить ее: сам побывал в такой ситуации, когда приходили второвольственники и забирали моего отца на фронт. Паршивый случай: моя мать падала на колени, прося не забирать его, но им нужно было выполнить приказ сверху.  

– Успокойтесь. – начал я. – Меня зовут Серж. Старшина этого взвода. Мы хотим просто найти тех, кто вам причинил боль. – Тут я вспомнил, что недалеко отсюда находилась целостная деревня, прямо позади нас, в 3 верстах. Женщина, посмотрев на меня, успокаивалась: тон моей речи был мягок и сострадательным. – Мы просто ищем остатки сипучской армии. Они уничтожили столько деревень в центральной Савице. Там были дети, женщины и старики.  

– Не знаю, – начала говорить она, – бывал один отряд. Он уничтожил нашу деревню и направился в другую, в Ромкино. – в ее речи прослеживалась ноты недоверия, горя и страха. Не знаю, но ей удалось нам помочь в поисках.  

– Слушайте, тут недалеко, откуда мы пришли, расположился штаб в деревне. Там вам помогут, уводите всех беженцев туда. Если попросят, кто послал, скажи одно слово "Серж", там нас все знают. – Она кивнула и, взяв девочку, ушла. Мы же продолжили свой путь, направляясь в Ромкино.  

*второвольственники – сторонники павшей монархической власти в Савице, именуемой Вторым вольством ( первым была Империя с 705 – 1620; третье(патавийское) вольство – 1922(25)- 1963)  

**Вепор – столица Савицы  

****  

Мы шагали и напевали песни про свободу трудящимся, долой капиталистов и просто народные, про Ваську Литовского и его подвиг на Зброче*. Поля здесь уже переставали быть усеянными трупами. Здесь простиралась рожь. Будто прошел ад, но это только иллюзия. Небо окутывало тучами. "Только не дождь" – подумал я. Через 2 версты мы настигли Ромкино. Деревня сильно опустела: никого на улице не было, телеги кинуты прямо на дороге, где-то лежала убитая скотина. Я решил взять с собой Марка и Сергея проверить одну избу, а Радимир, Кузьма и Вацлав – бывшую дворянскую усадьбу, расположенную в самом центре деревни.  

Мы резко зашли дом, ожидая засады. Однако ее не было, но из комнаты донесся голос старушки, такой спокойный и приятный: "Кто это там шоркается? " Я зашел туда и увидел сидящую за столом бабулю лет семидесяти в черном.  

– Солдатики, бабуся. – ответил я, смотря на нее.  

– Ну, коль зашли, прошу за стол. – И после этих слов я позвал Марка и Сергея. Мы уселись за стол, на котором был портрет какого-то мужчины.  

– Кто это? – спросил Марк.  

– Внучек мой, – ответила она, положив руку к портрету. – мой Костенька. Погиб, вот, недавно, в марте.  

– А кем был-то паренек? – спросил снова Марк.  

– Лесорубом, отличным лесорубом. А к чему ты это спросил, милок?  

– Просто видел его. Сильный паренек, учил меня правильно рубить еще в 1920 году. Он тогда ждал повозки.  

– Да, он рассказывал, что встречал какого-то паренька. – У нее появилась небольшая улыбка. Я же решил перебить их разговор: мне сильно хотел найти этих подонков, что сожгли сотни деревень.  

– Бабуля, извините, что перебиваю, но вы случаем не видали тут сипучцев. – Она взволновалась. Будто ее это тронуло.  

– Да, видала. – холодно стала говорить бабушка. – Но ужас в том, что они дети.  

Мы все повернулись в сторону ее лица. В нем таилась злость и ужас: бабуля прожигала бездушным взглядом стол.  

– То есть дети? – спросил Сергей. – Как это?  

Сам Сергей был земским учителем и не особо любил воевать. Он привязался к нам после того, как его забрали на фронт в 1922 году. Когда произошло фронтовое восстание** в феврале того же года, на него собирались завести дело. Его демобилизовали, и он записался в патавийскую армию после установления в Вепоре власти революционеров. Сергей всегда выделялся среди всех своей духовностью: не любил войну.  

– Так, милок. – сказала она. – Дети лет семнадцати-восемнадцати.  

– Не верю, бабуся. – вставил Марк.  

– Они изнасиловали внучку моей соседки, Катерину, убили ее и повесили на усадьбу дворянина Ильинича.  

– Хорошо. – холодно говорил я – в деревне есть еще кто-либо?  

– Естественно, милок, кто смог уехать – уехал, а кто не смог – остался.  

– Ясно. А эти "детишки" здесь.  

– Конечно, они в усадьбе, мне нечего уже терять. – Тут я вспомнил, что Кузьма, Вацлав и Радимир пошли туда. Я, попрощавшись с милой бабусей, погнал парней. Они тоже попрощались и двинулись за мной. Бабуля закрыла глаза и продолжала сидеть и смотреть на портрет Кости.  

Подойдя к усадьбе, мы увидели Вацлава.  

– Парни, идите сюда, скорее. – Мы поспешили. Мы вошли. Усадьба опустела: видимо, с начала гражданской тут никого не было.  

– О, Серж! – сдивился Кузьма. – Смотри кого поймали. Шкеты-стрелки.  

Под прицелом винтовок Вацлава и Радимира в углу сидело пятеро подростков, двое лежали мертвыми.  

– Они уже давно умерли. – испуганно говорил паренек со старшинскими погонами. – Раны были серьезными, а мы в медицине бессильны.  

Я подошел и приподнял его.  

– Кем будешь?  

– Командир отряда Иван Копейка. – ответил паренек. Он сильно дрожал, но это меня никак не беспокоило.  

– Ты убивал мирных жителей?  

– Нет. – неуверенно прозвучало с его уст.  

– Врешь, паренек. Врунов не любят везде. – я начинал на него давить. – Если не ты, то кто? Жители обратное говорят. Вы изувечили Катерину, не так ли?  

– Не знаю, про какую вы девицу говорите, товарищ военный.  

– За дурака держишь? Что же, тогда объясни свое одеяние, слишком уж мундир сипучский: сапоги, которых у нас не было отродясь, кепка – их заменили "кастрюлями" и фуражками – и главное – штаны черные с красными полосами. Так что говорите, вы – солдаты?  

Паренек нервничал и, бросив взгляд на своих сверстников, кивающих согласие, ответил "да". Я удивился, и во мне неистово просыпалась злость. Иван закрыл глаза, и пот стекал с его худого лица.  

Зброч* – савицко-боливская река. В 1905 году на ней произошла битва, в ходе которой Савица окончательно потеряла инициативу в Боливе и стала сосредотачивать основные силы на севере от фронта, примерно в 200-250 км от реки. Подвиг Васьки Литовского – событие, в ходе которого младший лейтенант Василий Карлович Литовский смог уничтожить конвой снабжения Росацкой Империи. Сам офицер утонул при отступлении в Зброче.  

Фронтовое восстание** – восстание 19 февраля 1922 года против тогдашнего правительства Савицы (второе вольство), возглавленное Михаилом Кошкиным. Причина восстания: самоубийственные приказы насчет бесчисленных наступлений на укрепленные районы росацкой армии. Подавлено 20 февраля. Из-за него в стране взбунтовался народ. Началась гражданская война.  

****  

Вечер. Мы сидим в усадьбе, у которой собрались местные жители, жаждущие расправы над детьми. Юные сипучцы были связаны и расположены у перевернутой кровати. Вацлав позаботился, чтобы те не смогли сбежать: забрал у них кортики, вытащил всевозможное барахло и штыри и пружины из постели. Я развел небольшой костерок в проломленной дыре. Трупы захоронили Радимир и Марк. Сергей держал подростков на мушке. Кузьма нашел какие-то книжки по философии. От местных жителей мы также узнали, что именно эти детишки, помимо Катерины, снасильничали еще трех девиц, вдобавок они еще избили старика, сожгли пять домов из десяти в соседней деревне. Неудивительно, сипучцы ненавидели всех по национальному признаку, и такие жертвы для них – еще цветочки.  

Мы сидели и кумекали. Детишки уже спали, только Иван не смыкал глаза. Он пристально смотрел на нас, тяжело дыша. " Совсем молодой, примерно семнадцать. " – подумал я. Он пытался посмотреть в мои глаза, затемненные от огня костерка. Я подсел к нему.  

– Скажи ты мне. – начал я. – Зачем ты пошел в сипучскую армию?  

– С чего вам знать? – спросил он. – Я все равно умру, ведь так?  

– Естественно, на рассвете.  

– Мне не хочется! – начинал нервничать Иван. – Я просто ребенок. – Видимо, он захотел давить жалостью, но нет! Не получиться, особенно после Корновиллы. Я видел жертв сипучцев: захоронения целых деревень, сожженные села и море перестрелянных и перевешанных.  

– Не пытайся, Иван. Я видел ваши творения. А с чего мне знать, то отвечу – отчет сам себя не напишет. Мы – истребители такой нечисти, как сипучцы. Естественно, наш отряд не оставит вас в живых, а бумаги как доказательства ваших действий и мотиваций.  

– Как вас величают? – неуверенно спросил Иван. Похоже, он догадывался, кто мы такие.  

– Старшина Серж. – говорил я. – Дальше тебе не нужно знать.  

– Так я отвечу, но хочу жить.  

– Я постараюсь тебя оправдать. – схитрил, иначе информации не добьюсь.  

– Хорошо, мы все здесь не любим другие нации. Они нас портили и окончательно уничтожали своим существованием. Мы с парнями из центральной области решили вступить в какую-нибудь армию. Бушевала война, а тогда платили хорошо в армии Сипуча. И вот уже второй год пошел как мы служим. Про все преступления вы знаете от местных.  

– Хм, я попробую тебя скосить с расстрела. – сказал я. Голова моя начинала болеть от всего, чего я повидал. Из-за денег идти резать своих граждан! На войне, причем гражданской, деньги! Мы их отродясь не видели, а они из-за денег убивать, насиловать и сжигать.  

Я отошел от него. Иван, получив покой в душе насчет жизни, лег на пол и уснул. Сергей зашел в усадьбу. Он успокаивал жителей после того, как мы схватили сипучцев. Сергей принес нам целую буханку темного хлеба. Подростки спали. Мы стали резать буханку. На улице сгущались тучи, и через мгновенье по стеклам били капли дождя.  

****  

Наутро поднялось солнце. Я же сидел и наблюдал за детьми, пока остальные спали. Иван уже встал и продолжал смотреть на меня. Через мгновенье поднялся Радимир, за ним Кузьма и Марк, Вацлав и Сергей опоздали на десять минут. Час спустя у усадьбы стояла толпа.  

– Пора идти. – вздохнул я. Радимир грубо поднял ребят и повел на улицу. Я взял под прицел Ивана.  

Выйдя из здания, мы встретили жителей Ромкино, которые хотели мести. Подростки, опустив головы, шли к раскопанной могиле. Я и Марк выкопали ее еще вчера вечером. У могилы встали все подростки, кроме Ивана. Те стояли и, подняв головы, плакали. Всем на это было как-то равнодушно: они будто видели волков, разорвавших овец. " Что вы на жалость давите? – вскрикнул кто-то из толпы. – Смерть убийцам! " Все это подхватили и стали кричать. Я же успокоил их выстрелом в небо. Радимир, Вацлав, Кузьма и Сергей встали параллельно могиле. Они навели винтовки и, не дожидаясь приказа с моей стороны, открыли огонь. Дети, лица которых были мокрыми от залитых слез, упали в могилу. Иван ужаснулся. "Теперь твоя очередь. " – сказал я, держа его по плечу и резко перехватив руки. Он обомлел и не понимал, с чего бы вдруг. Марк помог мне. Мы повели Ивана к висельнице. Он стал истерить.  

– Я же вам помог. – начал говорить Иван. – Я заслужил жизни. Я не хочу умирать!  

– Нет, паренек. – отвечал ему Марк. – После всего, что вы натворили, твоя дорога – быть с друзьями.  

– Как так! Серж, вы же обещали!  

– Нет, Иван. Я тебе ничего не обещал. Хотя, да, обещал оправдать от расстрела, но не от висельницы.  

После этого он подкосил ноги и стал барахтаться руками, чтобы освободиться. Мы подвели его к висельнице, которая недалеко находилась от могилы. Я натянул на него петлю. Перед тем как повесить паренька, мы дали ему последнее слово.  

– Я не хочу умирать! Я не хотел этого делать. Пожалуйста, не убивайте. – после этих слов я ударил по табурету ногой. Он стал задыхаться. Все за этим наблюдали. Через мгновенье тело Ивана, бьющееся в конвульсиях, стало спокойно свисать с веревки. Все разошлись. Мы остались. Я и Кузьма, убрав тело с висельницы, стали зарывать могилу, в которой лежали мертвые подростки.  

– Как думаешь, Кузьма, – спросил я его, – сколько таких мелких чертят осталось?  

– Не знаю, но знаю одно – идиотов много.  

К деревне подошла одна из нашей армии дивизия. Все встречали их, а я с Кузьмой закапывали нацюгнеров.