FB2

Тихий омут

Повесть / Любовный роман, Проза, Психология, Реализм, Религия
Аннотация отсутствует
Объем: 2.837 а.л.

«Кто скажет «безумный»,  

подлежит геенне огненной»  

Мф. 5:22  

 

Часть 1  

Миша решил не идти на следующую пару – очень уж унылая вещь этот сопромат. Одно название чего стоит – как будто во время отрыжки ощутил во рту привкус рвотных масс! Нет, сейчас он этого не выдержит. Но есть выход. Миша проследовал по путанным коридорам института к выходу, спустился по лестнице с крыльца и направился, почти автоматически, в сторону ближайшего алко-магазина, по дороге открывая в телефоне знакомый контакт. Нажал вызов. Приятель был готов его поддержать и обещал быть там же, у магазина, через пять минут. Миша знал, что "пять минут" могут означать значительно больше, но это ничего, он подождёт у магазина. Этот человек был ему интересен.  

Миша, вообще-то, большинство людей презирал за их серые будни, стереотипные взгляды и устроенною как по шаблону жизнь. Сам Миша так, по шаблону, жить не будет никогда! Он основательно встряхнет этот унылый мир или погибнет – но компромисса не будет! Знает даже как встряхнуть – его идеи пока только его, но стоит их должным образом оформить, высказать, сформулировать, и они найдут своих последователей, таких же бескомпромиссных. Чтобы его идеи эффективнее захватили массы, лучше оформить их в художественном виде, в форме романа, – так они будут восприниматься обычными людьми легче, чем, скажем, в форме научной теории или философской концепции. Да и ему самому хочется «самовыразиться» именно в форме романа. Он уже неплохо проработал свой художественный мир – мир космических исследований и великих личностей далёкого будущего; мир первопроходцев дальнего космоса. Однако суть всё же не в этом. Суть в философии, которую он ненавязчиво, но аргументировано встроит, вплетет в художественное повествование. Именно она захватит массы, поведет за собой – подтолкнет скучное человечество навстречу его великому будущему. И тогда, в будущем, мир романа станет реальностью. Люди, воспитанные философией его романа, посветят свои жизни науке, исследованию космоса. Научные достижения позволят победить слабость, болезни, старение. Преобразить даже уже взрослые тела, сделав их прекрасными и сильными, и конечно, бессмертными. Впрочем, люди всё же будут умирать – по своей воле, когда сочтут это нужным. Мудрый, зрелый человек будущего, прожив столетия, даже тысячелетия, обогатившись невиданным опытом и совершив бездну открытий, передаст их потомкам через книги, и достойно завершит свою эпическую жизнь по своей воле! Для этого будут, пожалуй, специальные крематории, куда такой человек вступит с гордо поднятой головой и, нажав кнопку, нет, лучше, одним мановением мысли… В этом обществе людей будущего государственной религией будет атеизм, потому что, действительно, зачем религия, если люди и так совершены?..  

– Здорово, Миха!  

Звонкий голос приятеля вырвал его из раздумий.  

– Что́ залип перед магазом? Пора внутрь! Там нас ждут наслаждения! Ин вина, как ты помнишь, веритас! Вперёд!  

Этот девиз был написан у приятеля на косухе, латынью. Вообще, весь он, затянутый в черную кожу, в расписанной черепами бандане, из-под которой выбивался пышный хаер, выглядел исключительно стильно!  

Но ещё круче было то, что звали его все не по имени, а по прозвищу, и прозвище это было совершено необыкновенное – Монах! И это было особенно дерзко и провокационно!  

Впрочем, представлялся он всем "Черный монах" – Миша улавливал в этом намёк на какое-то классическое литературное произведение, но не мог припомнить, какое именно, отчего впечатление становилось ещё сильнее. Миша, конечно, как и все называл его просто"Монах", что нередко на людях заставляло оборачиваться в их сторону, пугаться, суеверных бабулек, – и Мише нравился этот эпатаж, вызов обществу!  

У Миши же никогда не получалось выглядеть так стильно. Он всё хотел купить косуху, но всегда было множество причин этого не делать. Для начала, ему просто стыдно было просить родителей, а своих денег в таком количестве, понятно, не предвиделось. Во-вторых, ему это казалось слишком банально – просто косуха. Вот если бы дополнить её каким-то изящным, оригинальным штрихом, как это готическая надпись на косухе Монаха "In vina veritas" – вот это было бы круто! Но не будешь же копировать то, что у он уже сделал. Придумать бы что-то своё!  

В-третьих, новенькая косуха вообще выглядит не круто – сразу видно, что он ее только что купил! – вот если бы она была такой потертой, видавшей виды, как у Монаха…  

– Ну что, Миха, по пиву, или сразу по-серьезному?  

Мише хотелось кое-что важное узнать у Монаха, для этого нужна была "кондиция", и он сказал: "Сразу водки! "  

– Вот это мужик, – воскликнул Монах.  

Мише стало приятно на миг, потом он подумал, что можно ведь и сочетать для скорости воздействия, и продолжил:  

– Давай ерша.  

– Ну ты даёшь! – не на шутку восхитился Монах, – как ни забухаю с тобой, всегда в говно! За что и уважаю!  

Вот это был серьезный комплимент, и Миша воспрянул духом. На кассе у них привычно спросили паспорта, но это уже не было проблемой. По дороге в знакомый подъезд, проходили мимо зеркальных витрин, и Мише стало, как обычно, стыдно за свой внешний вид. Куртка, хоть и кожаная, но вполне обычная, сидела на его тонкой длинной фигуре мешком; старые джинсы- совершенно обычные. Длинные волосы, собранные в хвост, – пожалуй, единственное, что отличало его от серой массы. Надо непременно заняться своим видом! Только где взять на это деньги? Тут и на водку с пивом с трудом насобирали! Как другие люди вообще устраиваются?  

Ну вот, наконец, и подъезд; пароль они знали, потом на боковую лестницу, наверх пару пролётов, – можно и притормозить. Погруженный в свои мысли Миша только теперь заметил, что Монах оживлённо рассказывает ему что-то очень интересное про его новую "тёлочку". Миша пытался теперь слушать, ведь примерно об этом он и хотел узнать у Монаха – как ему вообще удаётся так классно жить? Вот за этими разговорами за бутылочкой Миша и узнает у него постепенно – лучше сказать, догадается с его слов, – в чём особенность его жизненной философии, которая позволяет ему жить так легко и приятно. Монах ведь не делает из этого никакого секрета – напротив, всегда готов поделиться! Почему же Миша никак не может понять, в чём секрет? Ведь примерно так должны жить совершенные люди будущего – в наслаждениях, как боги Олимпа! Только не на глупой горе, а космическом крейсере, несущемся в пространстве между квазарами...  

– Мих, видел видео, где тип заливает про ёрш? Зацени, вот сейчас в тему! Повторим!  

Смотрели видео, ржали; ёрш заходил легко и действовал стремительно. Затем вышли на улицу, беседа шла непринужденно, Миша даже чего-то выспрашивал у Монаха, а тот охотно рассказывал, потом вдруг прервал сам себя: "А что нам не намутить дунуть? " Он всегда, выпив, начинал изъясняться как-то изящнее, и всегда предлагал "намутить дунуть" – иногда это даже ему удавалось. Миша, конечно, горячо поддержал эту инициативу. Монах стал звонить кому-то, что-то пьяным голосом объяснять, потом резко сказал "едем! "  

Ехать пришлось на метро, долго, к тому же они заснули в вагоне, проехали нужную станцию, проснувшись только на конечной, поехали обратно. Зато и опьянение стало заметно меньше. Вышли, наконец, на нужной станции, свежий воздух их ещё больше взбодрил.  

– А у тебя лаве-то есть? – спросил вдруг Монах.  

– Уже нет.  

– Ну и куда ты поехал за дурью без лаве? – возмутился Монах.  

– А ты куда? – нашелся Миша, понимая, что у того тоже нет.  

– А ты вообще понимаешь, к кому мы едем? К кому я тебя веду? Это такой тип, который план курил, когда ты ещё пешком под стол ходил и ссался под себя!  

– И ты тоже, – опять не растерялся Миша.  

– Почему я тоже? – не понял Монах.  

– Потому что мы ровесники!  

Монах замолчал и насупился. Мишке даже стало жаль, что он невольно обидел такого классного парня, хотя он и не понимал, почему тот обиделся, – пусть у них нет денег, можно обзвонить несколько человек друзей из их компании, собрать вместе, кого удастся, и непременно насобираются деньги хотя бы на пиво! Он уже хотел предложить этот план, когда Монах вдруг продолжил свою речь.  

– Ты знаешь вообще к какому человеку я тебя веду? Ты пойми, если мы вот с ним будем разговаривать, и он вдруг достанет из кармана ствол, я не удивлюсь! Но если я с ним поговорю, может, он нас и так накурит. Просто ты не понимаешь, что это за человек! У него там плана, да и не только плана! Много чего потяжелее! И плана он курит, чтоб накурило, сколько нас с тобой вдвоем просто убьет! Ты просто не представляешь, сколько там дури и денег через него проходит каждый день! Так что нас с тобой накурить, он и не заметит! Пошли! Рискнем!  

Мише стало интересно, и он последовал за Монахом. Подъезд самого обычного панельного дома, этаж, и уже здесь, у двери, он почувствовал отчётливый запах дури.  

– Чуешь?! – торжествующе воскликнул Монах.  

Постучали в дверь, открыл полный мужичок с маленькими глазками под опухшими веками. "Привет-привет", и проследовали за ним на грязную маленькую кухню. Монах успел шепнуть Мише: "Ни слова о лаве! Всё беру на себя! "  

На кухне, посреди пустого липкого стола возвышалась конструкция из двух половинок пластиковых бутылок из-под воды – Миша ещё такой не видел. В нижней большой, заполненной грязной водой, плавала вторая, поменьше, вся темно-желтая от покрывавшего ее изнутри слоя смол.  

– А смол у тебя с бульбика наковырять, слона убьёт! – поспешил с комплиментом Монах.  

– Да нафиг те смолы, – хриплый голосом ответил хозяин квартиры, – нормальная ганжа есть, зацени.  

И он насыпал в пробку из фольги какие-то мелкие темно-зеленые ошметочки.  

– А думал, гаш будет, – вставил Миша. Монах уже открыл рот, должно быть, чтобы его одернуть, но не успел.  

– Тот гаш, который вы курите, это говно, а не гаш. Там 70 процентов крахмала, если не больше. А это породистая гидропоника, малец! Она тебя убьёт в слюни с одного напаса, вот увидишь.  

И с этими словами он плавно поднял верхнюю половину бутылки из воды, одновременно поджигая зажигалкой содержимое пробки из фольги. Бутылка наполнилась темно-желтым густым дымом.  

– Давай, кто смелый! – сказал он, снимая пробку из фольги с бутылки.  

– Мих, тебя это просто убьёт, давай по половинке! – вскричал Монах, и прильнул губами к горлышку бутылки.  

Полный мужичок опустил ее в воду до половины, Монах вдохнул и тут же опустился назад на табуретку, выпуская из лёгких клубы дыма.  

– Подержи-подержи, лучше накурит!  

Но Монах только закалялся в ответ.  

– Ну, детский сад! Теперь ты.  

Миша послушно присосался к желтому горлышку и полно грудью вдохнул едкий дым. Его буквально обожгло изнутри, но он усилием воли подавил кашель и задержал-таки дым в лёгких – ему очень хотелось посмотреть, что будет, как его "убьет" эта породистая гидропоника.  

Если б под ним не оказалось табурета, он, наверно, упал бы. Шум в ушах и чувство свинцовой тяжести во всем теле. Голоса Монаха и того мужика всё удалялись, удалялись от него, или это не их голоса? Какая разница? Он один в огромном мире, который должен изменить к лучшему, и теперь он чувствует небывалое вдохновение к своему творчеству! Пусть они там болтают о своем, он в себе, в мире будущего, где теперь ясно видит, как в кино, те космические крейсера, что проектировал ранее, далёкие звёздные системы и даже нарождающиеся из квазаров галактики! Он до этого, наконец, добрался, долетел. Для этого стоило жить!  

Миша очнулся и открыл глаза. Рядом тихонько посапывал Монах, опустив голову на грудь, из приоткрытого рта на отворот косухи тянулась тонкая струйка слюны. Напротив опухший мужичок набирал из большого шприца в маленький коричневую жидкость.  

– Нет, ширы мало, ширы не дам, – сказал он, поймав Мишин взгляд, – но можно ещё намутить, если лаве есть, я сам сварю при вас.  

– Нет, лаве нет.  

– Да вас и дурь нормально убивает, зачем вам шира? Сторчаться раньше времени? Успеете ещё, – с этими словами он тщательно добрал в маленький шприц из большого коричневую жидкость, – а теперь смотри, малой, как старые дядьки делают.  

Он встал, приспустил растянутые треники вместе с трусами, обнажив густые черные волосы паха, и почти не глядя вколол куда-то туда, в волосы, шприц. Миша действительно был вречатлен! "Жаль Монах не видел", – подумалось ему: "Он бы ещё больше этим мужиком стал восхищаться". А опухший мужичок тем временем тихо опустился обратно на табурет, склонил голову на грудь и заулыбался. Потом закурил сигарету.  

– Ну что? Ещё по напасу? – спросил он, – смотри, твой приятель не отъехал ещё?  

Миша, не понимая, обернулся на мирно посапывающего Монаха.  

– Да я шучу, шучу, от этого не отъезжают, хе-хе, да и отъехавшие не так выглядят, они синие, – и он опять принялся набивать пробку из фольги мелко покрошенными сухими листиками, – а вы сколько хотели дури купить-то? Один, два?  

– Да у нас и денег нет, – честно признался Миша.  

– Ну вот, денег нет! Нафиг вы мне такие сдались, "денег нет", накуривать вас на халяву? – флегматично пробубнил мужичок, – нафиг нужны? А сиги есть, хоть пачка?  

– Почти полная, – сказал Миша, показывая ему свою пачку.  

– А у этого? Посмотри по карманам!.. Ну посмотри, посмотри, не стесняйся!  

Миша послушался и сразу нашел пачку Монаха, тоже почти полную.  

– Давай сюда обе, а я вам пятку насыплю. Не за просто так ведь курили!  

Миша протянул ему две пачки и взамен получил ловко свёрнутую маленькую бумажку с пахучим содержимым.  

– А теперь ещё по напасу, – сказал мужичок, – видишь, какой я щедрый! Заходи вообще в любое время, только с лаве.  

По домам они с Монахом возвращались поздно, в почти пустом вагоне метро. Сонный Монах вышел на своей станции, Миша ехал дальше и думал, что, наверно, родители будут ругаться. Но он ведь не пьяный почти, только немного сонный от дури, но об этом они ведь и не догадываются. Поэтому лучше дуть, чем бухать – алкоголь очень уж заметен. Главное, он столько создал в своей голове материала для будущего романа! Нужно уже начинать писать! Вот завтра и начнёт, на свежую голову! Он, пожалуй, уже близок к своей цели! Ну, завтра, завтра... И с Монахом познакомился поближе, даже близко, только вот что-то тут не то, – он не понимает, что именно... Завтра разберемся, всё завтра!..  

 

Утро было болезненно ярким. Миша, в целом, неплохо помнил вчерашний день, даже вечер, как приехал домой. Родители были, конечно, недовольны его поздним возвращением, но, вроде, в меру – муть попилила, как обычно, отец поворчал. Но Миша почти сразу лег спать. Утром отец по обыкновению рано ушёл в свой НИИ, мать же закрылась в дальней комнате и засела за свою диссертацию по чьей-то там поэтике XVIII века – она всегда так делала, когда была чем-то расстроена, отсюда Миша сделал вывод, что вчера всё-таки произошло что-то не то, – может быть, как-то “спалился”? Впрочем, не только это его беспокоило в то утро – ещё неприятное впечатление оставил Монах. Что в нём не так, Миша толком и не понял, но восторженный интерес к нему полностью пропал, сменившись чем-то вроде брезгливости, – хотя секрета его Миша так и не разгадал, и почему-то всё ещё надеялся что, может быть, надо ещё с ним подольше пообщаться, чтобы понять… Впрочем, и не это его больше всего беспокоит. А что? Ах, да, роман! Вчера же было столько материала в голове! И вот, кажется, теперь-то пиши! Самое время – он, фактически, один, никто не мешает, на институт можно сегодня забить – хоть на первые пары, хоть полностью (ну, родители попилят, как обычно). Только вот чтО пиши? Вчера же он так ярко представлял – да что там представлял, он просто видел мир будущего – космические путешествия среди бездн, озаренных квазарами, – так что же теперь? Он ничего не запомнил? Нет-нет, он же помнит, только как будто ничего и нет, – ну, можно записать, и выйдет пара строк! Какие-то жалкие пара строк вместо романа, призванного перевернуть мир! Миша почувствовал, как комок подступает к горлу, а на глазах навернулись слёзы. Нет, ещё плакать теперь не хватало! Стоп, у него же есть вчерашняя “пятка”! Может, с её помощью он и вспомнит всё?! Или выдумает заново!  

Миша дрожащими пальцами стал шарить по карманам своей висящей в прихожей куртки, боясь подумать, что потерял. Нету! Тогда карманы джинс! Есть! Ура! Теперь он спасён, его роман спасён, а с ним и всё будущее… Короче, надо раскумариться. Половину он оставит Монаху, чтоб потом раскурить с ним, его же была одна пачка. А сейчас… Он развернул бумажку, боясь просыпать, – так дрожали пальцы. Да как здесь много! Конечно, бульбулятор он собирать не будет, палево, он знает способ курить понезаметнее, да и, к тому же, красивее и изящнее! Достаёт пипетку, загоняет внутрь пружинку от авторучки, прилаживает из половины пластмассового футляра, поплавив его зажигалкой, мундштук, – готово! Набивает пипетку той самой породистой гидропоникой, выходит на балкон, подносит огонёк зажигалки, затягивается, – огонёк красиво вливается внутрь стеклянной пипетки… Дыма немного, и весь в лёгких! Подержав, выдыхает, и плавно опускается, присаживаясь на порог балкона – вот это то, что нужно! Голова немедленно стала ясной и лёгкой, и на душе покой, мысли побежали, как им нужно, как ему нужно! Вот теперь можно и роман сочинить, и с Монахом потом созвониться, может, и ещё кого вызвонить на такую знатную “пятку”! Ну, да это потом, потом…  

Посидев так, “позалипав”, Миша решил послушать музыку – торжественный и мощный блек-метал как нельзя лучше подойдёт к его настроению, к его будущему роману. Включил музыкальный центр, нужный диск, и замер, весь превратившись в слух – вот теперь-то только он и услышал давно знакомую музыку по-настоящему, и в то же время, по-новому! Могучие гитарные рифы просто уносили его за собой, а барабаны, казалось, превращали в свой ритм само пространство вокруг! Поразительно, но он даже стал хорошо понимать текст, несмотря на английский язык, который никогда ему раньше не давался! “I’m a cosmic storm”, – чего тут непонятного? И как оказалось в тему идеям его романа! Как специально! “I’m a tiny worm”, – тут уже менее понятно, но тоже здорово. А почему бы не посмотреть перевод в интернете? Как он раньше не догадывался? Всё ведь так просто! И столько раз слушал эту песню… Да, эта фраза меньше подходит замыслу его романа, зато что-то неуловимо напоминает! Ну да, точно, – гениально! Это же так похоже на какую-то классическую поэзию – “я бог, я червь” – разве не похоже?! Вот это открытие! Вот это аллюзия! Это он обязательно добавит в свой роман, сделав его тем самым ещё многограннее!..  

Странные звуки – стук, шаги и голос – вырвали Мишу из глубин музыки. "Стук – это понятно, шаги, а вот что за голос? " Тут Миша оцепенел от ужаса – он узнал голос матери! К ужасу своему Миша понимал, что вид у него сейчас, наверняка, странный, и хуже того, он совершенно не понимает, что́ она ему говорит! Затравленного озираясь, Миша нащупал взглядом окно – а не покончить ли со всем разом? – ужас всё нарастал, и вот, когда он уже готов был рвануть к окну, вдруг всё понял: она всего лишь просит его сделать потише! Даже ничего не заметила! Обычный уставший голос матери – ничего страшного! Облегчение было просто сладостным! Да, он сделает потише, даже, пожалуй, и вовсе выключит – пойдет на улицу, чтобы больше не рисковать. Зачем ему опять переживать такой ужас?  

Сборы заняли много времени. Нужно было не забыть породистую гидропонику, а также, собраться аккуратно, не вызывая подозрений. Наконец, всё было сделано, даже спуск в лифте и по лестнице был преодолен успешно, и вот Миша идёт по улице, наслаждаясь свежим воздухом и обдумывая дело своей жизни – роман! Определённо, писать его будет лучше, расположившись на природе, в тишине!  

Но найти такое место оказалось непросто – Миша обследовал, кажется, все окружающие дворики, но везде были какие-то люди, везде шум и риск, и никакого уединения! Он пытался уже найти открытый подъезд, но как на зло, и здесь его преследовали неудачи. Ко всему его ещё и стало "попускать" – он отчётливо чувствовал ослабление опьянения и наваливающуюся усталость – "подкурить" же было совершено негде, по причине многолюдства! Какой уж тут роман?! Измученный и усталый Миша вернулся наконец домой. Здесь его ждало, впрочем, большое облегчение – мать опять уединилась в своей комнате, и он смог спокойной и основательно покурить, после чего, немного "позалипав", сладко заснул крепким сном.  

Очнувшись от сна, он ещё некоторое время приходил в себя. За окном было темно, очевидно, ночь, и он находился дома, в своей комнате, но ничего более определенного он понять не мог, хоть и вроде бы неплохо помнил вчерашний день. Помнил, что вчера было что-то не так, но что именно – не мог вспомнить. Даже, кажется, две вещи были очень "не так", но какие именно? Туман в голове мешал вспомнить, а тревога нарастала.  

Миша нащупал телефон, посмотрел время – было ночь, или скорее раннее утро. Скоро в институт, если к первой паре. Вчера прогулял институт? И, вроде, позавчера тоже? Может, в этом причина тревоги? Да нет, разве это проблема? Значит, что-то серьезнее? Две проблемы – и обе серьезнее?  

Он встал, ходил по комнате, – может, покурить, и опять будет хорошо! Но нет, что же ему так и накуриваться постоянно, как алкоголик в запое? Нет, он не такой! Да и от травы такого не бывает – это же лёгкий наркотик! Вот и тот мужик вчера по столько курит, да ещё колется, и ничего – до таких лет дожил, и на здоровье не жалуется! Так что без паники!  

Вспомнить бы, что за две проблемы? Или уже не вспоминать? Ах да, мама! Что-то было не так, точно не помню, но вел себя странно, она, кажется, что-то подозревает, и даже не спросишь, что именно! Да, скверно, но что тут поделаешь? А что второе? Второе – роман! Опять ничего не получилось записать! Ну, ладно, главное – он вспомнил всё, что нужно. Не так уж и страшно. Роман он ещё обязательно напишет! Начнёт прямо сегодня! Даже знает как – надо пойти к первой паре в институт, заодно маму успокоить, и сидеть на лекциях писать роман! А ведь так можно делать каждый день! У него полно времени на роман!  

А перед походом в институт хорошо покурить! Поники у него ещё достаточно, даже Монаху, наверно, ещё останется, а главное, это позволит писать с настоящим вдохновением, да и вообще придаст силы. Итак, сейчас быстрый завтрак, потом раскурка, и вперёд! Или сначала раскурка, потом завтрак? Нет, после еды трава попускает, а ему нужны силы!  

В спешке позавтракав, в предвкушении раскурки, Миша затем заторопился ещё больше, чтобы не встретить никого из родителей, которые, видимо, ещё спали. А покурит он лучше в подъезде – в собственном подъезде! Почему нет? И искать открытый не надо, да и в такую рань точно никто не помешает! Отличная идея!  

Быстро собравшись – теперь это не заняло много времени – Миша вышел из квартиры, далее на лестницу и, присев на ступеньку, уже не спеша достал обожженную пипетку и сверточек с гидропоникой. "Вот он, момент истины! – мелькнуло у него в голове, – теперь и роман будет, и вообще всё будет хорошо! " Дрожащими от вожделения пальцами набил пипетку содержимом сверточка, с особым удовольствием отметив, что там всё ещё осталось немало. "Сколько же курит тот мужик, если это для него "пятка"?!" – восхитился Миша, поднёс зажигалку к пипетке и полной грудью затянулся. Горячий дым опять обжёг лёгкие, но Миша терпел в предвкушении наслаждения. И вот началось – мысли ясны и прекрасны, на душе легко, да что ещё нужно?..  

Миша не знал, сколько времени просидел он так в подъезде, – знал, что долго, но не жалел – когда, наконец, покурив ещё раз, не спеша спустился на улицу и, закурив сигарету, пошел в сторону метро. Поездка в метро поначалу была уж очень долгой и томительной, но вскоре он заснул, а проснулся, хоть и проехав несколько нужную станцию, всё же будучи уже рядом с целью, чему несказанно радовался. Однако последние станции, которые пришлось проехать обратно, опять показались ужасно тягостными, но зато вырваться, наконец, из метро на свободу было просто прекрасно!  

Наверно, утро уже прошло, так как Мише сильно хотелось подкурить. На этот раз ему повезло – рядом с метро был торговый центр, в туалете которого были очень удачные кабинки, надёжно отгороженные от внешнего мира. И Миша вышел оттуда довольный, оставляя за собой терпкий флёр конопли.  

Лёгкой походкой он бодро направился к институту. Здесь на крыльце у входа неожиданно встретил Монаха с целой компанией знакомых, которым он что-то оживлённо рассказывал, явно находясь в центре внимания. Миша бы, впрочем, верно прошёл мимо, не заметив их, погруженный в планы своего романа, если бы Монах по обыкновению звонко не окликнул его.  

– А вот и он! Здорово, братан (Монах раньше никогда так к нему не обращался) О тебе, Михась, и речь! Я тут этой школоте рассказываю, как мы вчера рисково оторвались в гостях у знакомого драгдиллера! Они ещё и не верят, прикинь?! Им-то такие вещи в диковинку!  

Монах был заметно пьян, и оттого особенно весел. Миша почувствовал вдруг зависть, что вот этот тип может продолжать со вчерашнего дня, если не дольше, бухать, без тени рефлексии или сомнения, вот так вот просто и беззаботно! А он, Миша, несмотря на использование куда более изысканного и приятного вещества, опять что-то не рад... А ведь только что подкуривал! Может, надо ещё? Но Монах продолжал увлеченно рассказывать про их вчерашнее времяпрепровождение, добавляя бесконечные сочные подробности. Там уже были и "телки" и "кокос". Мише в какой-то момент захотелось прервать его, напомнив, что Монах бо́льшую часть вечера просто проспал. Но Миша сначала не успевал вставить слово, а потом и вовсе передумал, – в конце концов Монах отводил ему в своем рассказе не менее достойную роль прожженного гуляки, чем себе, – Мише стало приятно.  

Но вскоре Миша начал думать, как отделаться от этой компании, чтобы ещё покурить, – понятно, что делить остатки на стольких человек было бессмысленно, – максимум, он мог взять с собой Монаха. Но, как назло, ему ничего не приходило в голову, а уйти просто так он боялся – они обязательно догадаются и увяжутся за ним! Тогда остатков «пятки» не хватит и на один раз! Да и в чём смысл их всех накуривать? Он-то знает, как курят эти, как верно выразился Монах, «школота»! Они и затянуться нормально не могут, как тут же закашливаются, выпуская из себя драгоценный дым! Это будет пустой и глупый перевод ценного продукта – «породистой гидропоники»!  

Пришлось Мише слушать их пустую болтовню, чувствуя всё нарастающую ненависть к людям. О, если б хоть как-нибудь намекнуть Монаху! Он бы что-нибудь придумал! Нашёл способ спровадить всех этих ненужных людей, или самим от них уйти! Он ведь умеет! Но нет, Монах вместо этого только ещё больше удерживал их своей задорной болтовнёй. «Может, он один из них, – думалось Мише, – такой же представитель серой массы, как и все вокруг, ничуть не лучше, а всё это – косуха, длинные волосы, черепа – для него не более чем поза? Да он просто позёр! ». Мише вдруг показалось, что он сейчас расплачется от обиды и злости. Надо было как-то спасать положение, но он не знал как, и вот уже на грани отчаяния неожиданно для самого себя выпалил.  

– Монах, я пойду поссать. Пошли, подержишь!  

Решительно развернулся и направился прочь, чувствуя спиной изумлённый и даже, пожалуй, восхищённые взгляды "школоты". А Монах – Монах понял! И наигранно рассмеявшись, послушно последовал за ним.  

–У тебя есть? У тебя есть? – шептал Монах заговорческим шепотом и заглядывал ему в глаза.  

Миша выждал паузу и торжествующе объявил: "Есть! "  

Монах чуть не взвизгнул от радости.  

– С меня пиво!  

До знакомого подъезда шли молча в радостном возбуждении. Монах и правда купил по дороге двухлитровую пластиковую бутылку пива. Два пролета наверх, забили пипетку – Монах с уважением отметил, что у Миши теперь свой инструмент для курения, – затяжка, другая. Затем пиво приятно охладило обожженное горячим дымом горло. Мише тот "трип" не запомнился. Они покурили, выпили, потом, вроде, ещё курили. Он вообще заметил, что чем дальше, тем меньше запоминаются состояния опьянения. В какой-то момент они заснули, потом проснулись, потом он как-то оказался дома. На утро никакой травы уже не было.  

"Больше нет! " – это было первое, что понял Миша, проснувшись утром. По мере того как спадало с него оцепенение сна, всё яснее, всё страшнее становилась эта мысль. Сейчас бы найти ещё, но как? Ведь у него нет денег! Да и неужели так и накуриваться теперь постоянно, всю жизнь, как... Нет, он не такой! У него великое будущее, великая цель – роман, что перевернет этот мир! Ах, роман, роман! Он ведь по-прежнему ничего – решительно ничего не написал! Что же делать?!  

Он вдруг почувствовал жгучее сожаление, что накуривал вчера Монаха. Зачем?! Ведь можно было просто уйти одному – просто уйти и курить самому, и тогда, конечно, осталось бы на сегодня! Ах, зачем?! Монах ведь всё равно не может оценить этого так, как может он, Миша, для Монаха ведь это просто как попить пива, или что-то в этом духе, – вот и пил бы своё пиво! Ему ведь не писать роман, который преобразит человечество! Теперь роман под угрозой – роман, и всё будущее, с ним связанное!.. Что же делать? А вот что! Больше он, конечно, Монаха накуривать не будет, но сейчас, раз уж накурил, Монах ему должен! Вот и пусть ищет, где взять – он должен, он умеет!  

Миша схватил телефон, выбрал нужный номер, но тут его ждало новое жестокое разочарование – номер оказался недоступен. Миша застонал от отчаяния и обиды на судьбу. Ну как же так?! Что теперь-то делать? Ждать, не проснется ли Монах?! Вот и накуривай его после этого?! Какая неблагодарность и подлость! Да, он такой как все, как все люди!  

Что если покончить со всем разом? – пришла Мише в голову отчаянная мысль, – действительно, вот окно, в шаге, что́ медлить? Никто не помешает – родителей, кажется, нет дома, во всяком случае, в комнату ни с того ни с сего не полезут. Другого такого случая может и не представиться! Разом покончить со всем, и больше не страдать, не унижаться в ожидании какого-нибудь Монаха... Это, пожалуй, даже как-то благородно, возвышенно! Пусть увидят все... Все, кто продолжат эту мерзкую жизнь, что он не с ними!  

Миша встал, подошёл к окну, открыл створку... Свежий воздух обдал холодом его теплое со сна тело. Миша поежился и захлопнул окно. Нет, холодно, – решил он, надо как-то по-другому... Может, вскрыть вены? Это красиво – много крови на белых простынях – и не холодно, – решил он, возвращаясь в пастель.  

Некоторое время он лежал, глядя в потолок, то представляя зрелище своего окровавленного мертвого тела, распростертого на белой постели, то обдумывая, как это осуществить. Где-то же должно быть лезвие... Можно ли сделать это безопасной бритвой? Пожалуй, можно попробовать, но для этого нужно пройти в ванную, а по дороге можно встретить родителей... Да и из постели вылезать... Как бы так разом? Разбить окно – и осколками стекла! Красиво! Но на звон стекла прибегут родители, если они дома... Что же делать? Или быстро успеть прорезаться, пока не прибежали? Нет, скорую вызовут, и вообще... Стоп! У него же где-то был перочинный ножик! Где же? Миша встал, завернувшись в одеяло, подошёл к письменному столу, где когда-то делал "домашку", принялся выдвигать ящики, копаться в них. Есть, нашёл! С ножиком в руках он вернулся в постель, лег, укрылся одеялом, и, лёжа, торжественно раскрыл нож – вот он! – тот, кто прервет эту опостылевшую жизнь! Миша задумчиво смотрел на нож, пощупал лезвие, потом аккуратно провел по вене на левой руке, однако разреза никакого не получилось. Миша попробовал надавить сильнее, стало больно. Миша, закусив губу, надавил ещё сильнее, боль очень усилилась, а кровь даже не показалась.  

– Тупой! – воскликнул Миша со слезами в голосе и с гневом отбросил от себя нож.  

Так лежал Миша, глядя в потолок, и ему всё больше становилось страшно и тоскливо. Он вдруг понял, что мысль о самоубийстве раньше как будто поддерживала его – в этом представлялся ему какой-то экстренный выход из всех проблем, да не просто выход, а ещё такой, чтобы хлопнуть за собой дверью, чтоб узнали... А что узнали? И чтобы кто узнал? Родители?.. А он-то всё равно уже не узнает, что они там... То есть тут... Без него. И все остальные, и весь мир – всё по-прежнему, а его нет... Да, родителям он причинит этим сильную боль, и больше ничего! И всё, что от него останется! Чужая боль... А его не будет! Но как так понять – не будет?! А если будет, только он не знает, где и как? Может, это ещё страшнее?! Если умирать – да даже не умирать, а только сделать первый маленький шажок в сторону смерти – если это оказалось так холодно и больно, то что же там?! Вдруг он немедленно захочет обратно, в эту теплую кровать, а обратно уже нельзя! Никак!..  

И что же теперь делать? Так и влачить это жалкое существование от укурки до укурки, от пьянки до пьянки? Ну, или, допустим даже, он однажды всё это бросит, и что? Будет просыпаться утром, ходить в институт, принимать пищу, ложиться спать... Как-то ведь обычные люди живут, и им это нормально! Но он-то не обычный! Он так не может! Ему больно жить – каждый миг, каждую следующую минуту! Целый день впереди – как бездна мучений! И так долгую-долгую жизнь, от которой он, наверно, ещё и четвертой части не прожил! А потом смерть, которая ещё страшнее!..  

Представив это теперь, Мише показалось, что он задыхается и умирает уже сам собой, без всякого самоубийства, от одного этого ужаса. Он ясно ощутил нехватку воздуха и схватился руками за горло, когда вдруг услышал властный голос у себя за затылком: "Пиши роман! "  

Да, роман! – уцепился Миша за эту мысль, – вот зачем ему жить! Вот что привнесет в существование порядок и смысл! Роман! Как же он сразу не вспомнил о своём высшем предназначении! Вот поэтому-то он и мучается жизнью, поэтому-то и не может жить как все – потому что он другой! Для другой, высшей цели предназначен! И он исполнит её! Этот голос – тому доказательство! Сильные и мудрые люди будущего, при помощи какого-то надвременного устройства, послали этот аудио-месседж ему сюда, в прошлое, в доказательство, что у него всё получится! Уже получилось – раз они там в будущем есть и обладают такими технологиями, и обращаются именно к нему, – значит, именно он их предвосхитил, создал общество будущего, воспитал своим романом, как и планировал! И именно на тот момент его жизни они нацелили свой месседж, когда ему это было так жизненно необходимо – когда он умирал – пришла помощь из будущего! Какая мудрость, какая предусмотрительность! Он знал, что его не бросят! Нет, он не один, с ним великие духом и техникой люди будущего, с кем он переговаривается через бездну времени над головами суетящихся в повседневности карликов!  

Миша энергично вскочил с постели – он жаждал действия! Писать роман! Для этого нужен материал, а не просто голое желание! Ну, конечно, как он раньше не понимал? Роман его – не просто художественная литература, вроде маминых писателей, он должен содержать технические решения, проекты, открывающие путь к будущему человека и человечества! Тут ему надо совместить в одном произведении новую философию и технические решения для реализации задуманного! Миша лихорадочно оделся и, не позавтракав, почти выбежал из квартиры на лестницу, где курил в одиночестве отец. Миша, ничего не сказав, пробежал мимо него – просто некогда было объяснять что-то, да и незачем. Миша спешил взяться за дело. Материал для романа он планировал найти в библиотеке своего института, – действительно, институт технический, кроме того, философию им тоже, зачем-то, преподают, а значит, в библиотеке должно быть всё необходимое. Миша, впрочем, там раньше не был, но был в этом совершенно уверен. Кроме того, в институтскую библиотеку у него был пропуск.  

Он как мог быстро шёл к метро, иногда переходя на бег, вбежал в вагон, затем, плюхнувшись на сиденье, погрузился в свои мысли. Замыслов было множество, но ему никак не удавалось их хоть как-то структурировать. То ему представлялись великолепные люди будущего, творящие новые философии и совершающие межгалактические путешествия, то технические вопросы реализации полетов сквозь таинственные червоточины пространства-времени. Тем не менее, поездка в метро прошла быстро, и он уже, задыхаясь, нёсся к институту, когда его окликнул знакомый голос.  

– Миха, братан, ты куда это? Неужто на пару торопишься? – и Монах расхохотался во всю глотку, очевидно, довольный своей шуткой. Действительно, мог ли такой вольный парень, как Миха, торопиться на пару?  

С Монахом, как обычно, была целая группа слушателей, которые тоже дружно загоготали.  

А Миша понял, что попал! Как ему отделаться от этой компании? Сказать прямо, что ему нужно в библиотеку? Исключено! Они в это ни за что не поверят, и решат, что у него припрятана "пятка", которую он хочет раскурить один! Конечно, пусть бы они думали себе что угодно, но вот только они обязательно увяжутся за ним в надежде на халяву, и помешают работе, его делу!  

Так стоял Миша, затравленно озираясь и не находя выхода, а Монах подходил всё ближе, широко улыбаясь и оживленно что-то ему рассказывая, распахнул объятья и уже обнял бы Мишу, если б тот вовремя не отпрянул.  

– Да ты пойми, – перешёл вдруг Монах на заговорческий шепот, чтоб его не услышали оставшиеся позади товарищи, – да ты пойми, я им сам ганжу впарил! Они скинулись, а я купил, расфасовал понемногу, разбадяжил, и впарил! Прикинь! Я теперь сам настоящий драгдиллер! И себя не забыл, как ты понимаешь, и при лаве теперь! И тебя накурю, Михась, я ж тебя не забуду, ты меня накуривал, я тебя. Потом ты опять меня, если у меня вдруг не будет, понимаешь?  

Миша почувствовал, что жажда романа как-то разом растаяла, или по крайней мере, отступила, потонув в сладком сиропе предвкушения. Да! Вот сейчас он опять... Монах и правда ему должен! А потом и роман будет – будет ещё лучше! Ведь действительно, в тот раз, накурившись, он придумал ту восхитительную аллюзию, на какую-то там мамину литературу… Аллюзия, конечно, очень обогатит его роман! Аллюзия – это серьезно – мама их для своей диссертации всегда ищет!..  

– Пошли, пошли! – заторопился Миша, и вся компания поспешила в знакомый подъезд, по дороге закупившись пивом. Дверь, код, лестница, два пролета наверх. И у Миши как раз в кармане нашлась обожжённая пипетка, что не на шутку повысило его авторитет, ведь остальные-то средства для курения не предусмотрели! И первыми раскуривались, конечно, они с Монахом. И тут компанию поджидала неожиданность – пипетка не выдержала такого количества курильщиков, и наконец, лопнула от температуры, оставивляя часть компании ненакуренными. Впрочем, Монах тут же спас положение, смастерив из пластиковой бутылки и фольги корявую замену. Остальные докуривали уже через это аппарат, немало повеселив уже накуренных Монаха и Мишу своим кашлем. Потом, впрочем, случилась ещё одна неприятность. Смех и крики такого количества глОток вызвали, наконец, недовольство жильцов, и вот, на лестнице появились мужик с бабой, и начали что-то им кричать про милицию. Пришлось компании срочно ретироваться.  

Миша, однако, был даже рад оказаться на улице в относительной тишине и немного отстать от компании. В голову опять начали приходить интересные идеи романа, и в целом, будущего человечества. А вот и властный голос человека будущего: "Пиши роман! " Конечно! Хватит терять время с этими обычными людьми, пора вернуться к своему великому предназначению! Миша потихоньку всё больше отставал от шумной компании, и вот незамеченным свернул в переулок. Теперь – в библиотеку!  

Найти библиотеку получилось не сразу, однако запыхавшийся Миша всё же сделал это, подстегиваемый властным голосом: "Пиши роман! "  

На входе он долго искал в сумке пропуск – неужели не взял?! Ведь никогда им раньше не пользовался! – но нет, вот он! Пробежал почти в зал, затем в каталог. И тут остановился – что ему, собственно, надо? Как сформулировать запрос?  

У стойки каталога субтильная интеллигентная женщина, чем-то напоминающая его мать, внимательно смотрела не Мишу, ожидая, пока он наконец скажет, что ему нужно. А он, как назло, только мялся, в голову не шло ничего, кроме ярких образов великого будущего, которые теперь только мешали, да ещё её выжидающий взгляд, который потом вдруг стал тревожный, такой же как часто бывает у его матери. Тут Миша в конец потерялся – что ему, в самом деле, нужно?! И тут опять голос: "Пиши роман! " Только не сейчас! Он же и так знает, что нужно писать, зачем же сейчас повторять это?! Миша почувствовал, что колени у него слабеют и дыхания не хватает.  

– Ах, что с вами?! – не на шутку теперь испугалась женщина, – присядьте, лучше присядьте, как побледнели!  

Миша почувствовал, что кто-то сзади заботливо подставил ему стул, и очень вовремя – Миша почти упал на него и обмяк. Где-то далеко-далеко слышались встревоженные голоса, его, вроде бы, тормошили, но как-то очень слабо, еле-еле. Потом вдруг как из туннеля впереди появились лица, его зачем-то обрызгивали водой.  

– Бледненький какой! А такой молодой! – теперь уже громко, на́ ухо, кричала ещё одна женщина, – нет-нет, сиди, не вставай опять упадешь! Сейчас уже "скорая" приедет!  

Мысль о "скорой" окончательно вернула Мише сознание, и он резко встал, несмотря ни на какие протестанты, и направился к выходу.  

– Всё в порядке, со мной всё в порядке!  

Какая ещё "скорая"?! А если они какой-нибудь анализ у него возьмут... Нет уж!  

Выбежав на улицу, Миша под визг чьих-то тормозов пересёк проезжую часть и, вбежав в первый попавшийся дворик, плюхнулся на первую попавшуюся лавочку. Только теперь уже сознание не спешило оставлять его, хоть он был бы не прочь, оно, напротив, особенно ясно и четко озаряло его изнутри ощущением провала. Он со жгучим стыдом понимал теперь всю нелепость своей попытки "найти материал" для романа – да и откуда вообще взялась в его голове эта нелепая фраза?! И что теперь делать опять? Как выполнить задание своей жизни? И нужно ли его выполнять, если оно, вроде бы, уже выполнено в будущем, раз оттуда... Да как это вообще так? Как это всё нелепо! Страшное подозрение начало подкрадываться где-то из глубины души – а что если?.. И что́ он тогда? И зачем, к чему тогда жить? Ведь именно они его вызвали из отчаяния на дело, а что если всё-таки?.. Он никак не хотел додумывать эту мысль – что если всё это ложь? И где же тогда не-ложь?!  

Мучительное беспокойство всё нарастало, он тревожно озирался по сторонам, как будто ища ответа, когда знакомый силуэт, показавшись вдали на дорожке, отвлек его от тягостных сомнений. Это была давнишняя знакомая девушка Маша, однокурсница, с которой познакомился он ещё в прошлом году, пока относительно часто ещё посещал лекции. Она как-то подсела к нему поближе, когда он по обыкновению сидел один, и начала разговор. Разговор тот был какой-то нескладный, ни о чём, но они всё же начали иногда общаться. Точнее она к нему раз за разом подходила и упрямо начинала разговор, или просто была рядом молча, что, в общем, никак не мешало ему, иногда даже было по-своему приятно. Она часто смотрела на него грустно, когда-то ему даже было за это немного совестно... Но это когда-то давно, тоже, наверно, ещё в прошлом году, – он точно не помнил. А вообще, она ему не нравилась. Этот бесформенный балахон на ней, – конечно, хорошо, что она одевается неформально, но он полностью скрывает фигуру и без того, наверное, никудышную – нет, такая ему не нужна!  

Он подумал, что Маша может сейчас подойти к нему и, встав с лавочки, поспешил удалиться. Она наверняка не заметит его – у неё было плохое зрение, а носить очки она, видимо, стеснялась. Миша не раз видел на лекциях, как она смешно прищуривала усталые глаза, чтобы разглядеть что-то на доске. А потом вдруг, поймав на себе его ироничный взгляд, смущённо "пряталась" за прядями нерасчесанных средней длины русых волос, ниспадающих в беспорядке на лицо.  

Мише с ней бывало забавно, думал он, но сейчас нет, не хочет он возобновлять этого бессмысленного знакомства! Он придумал, куда теперь пойдет – поищет Монаха с его "школотой", – вероятно, они вернулись в знакомый подъезд, потому что идти им больше особенно некуда, и наверняка, у них ещё осталось покурить! Миша быстрой походкой добрался до знакомого подъезда, отворив, вбежал вверх по лестнице.  

Монах с компанией встретили его лёгким испугом, так как не знали, кто там с топотом бежит к ним по лестнице. Однако, увидав его и почувствовал облегчение, очень обрадовались, Монах даже как будто опять хотел обниматься, но Миша опять его остановил, сказав резко: "Есть чё? "  

– Братан, для тебя всегда есть! – заверил его Монах, доставая из кармана косухи маленький заветный свёрток. Другой кто-то протягивал уже смятую пластиковую бутылку с "колпаком" из фольги. Тут же нашлось и пиво. Миша с радостью покурил и выпил и совершенно успокоился. Серый подъезд снова стал приветливым и уютным, а компания – приятной. Минута за минутой проходили в безмятежном спокойствии, кто-то о чем-то опять болтал, когда новые шаги по лестнице заставили компанию насторожиться. Все смотрели вниз по лестнице, шаги были лёгкие. Миша немало удивился, увидев Машу.  

– И мне того же яда, что и тебе, – сказала она решительно, без приветствия, обращаясь почему-то только к Мише, как будто остальных всех просто не существовало. Молчание сменилось одобрительным гомоном – вот, мол, храбрая девка! Монах опять что-то завёл про "телок", а кто-то уже протягивал Маше мятую бутылку. Все с любопытством уставились на нее, как она будет курить, Мише же было особенно интересно, так как он знал, что Маша никогда не пила и не курила даже сигареты, ссылаясь, что не может из-за слабого здоровья. Монах услужливо поднес зажигалку к "колпаку", и Маша усердно затянулась. Сдерживая изо всех сил душивший ее кашель, отдала бутылку, отступила к стене и, облокотившись на неё, медленно осела на корточки. Миша, задумчиво улыбаясь, протянул ей пластиковый стаканчик пива. Выпив залпом, Маша сползла теперь набок – на пол.  

– Контрольный! – пошутил кто-то, а Монах даже сделал вид, что стреляет в неё из воображаемого пистолета.  

Миша внимательно смотрел на неподвижную Машу, лежащую в позе эмбриона, на ее правильные черты лица, прямой нос, красивый лоб, прикрытый прядями волос. Миша вдруг подумал, не умерла ли она, не "отъехала"? Но вспомнил слова того опухшего мужика, коловшегося в пах, что "отъехавшие" – синие. Нет, синей она не была, разве что немного бледной.  

Вскоре докурили, что оставалось, и компания начала расходиться. Маша всё лежала неподвижно, щекой на бетонном полу, и Миша подумал, не холодно ли ей? Хотя нет, она же без сознания... Миша заметил, что каждый поспешил уйти поскорее, опасаясь остаться последним с Машей, чтобы не пришлось ее тогда либо оставлять одну, либо приводить в чувства.  

Мише было тревожно, что Маша так долго спит. Но вот она потихоньку начала приходить в себя – дыхание стало заметнее, потом она немного пошевелилась, тихонько застонала, и наконец, очнувшись, села спиной к стене и посмотрела на Мишу, и почему-то заулыбалась. Миша понял, что это он первый заулыбался, обрадовавшись, что с ней всё в порядке.  

– И что, и это всё? – вдруг спросила Маша.  

– Что “всё”? – не понял Миша.  

– Эта дурь, от которой ты тащишься. В этом и есть весь эффект?  

– Вовсе я не тащусь... Мне для другого... Да и не поняла ты ничего, просто заснула!  

– А что я должна была понять?  

– Тяжёлый ты человек! Разве я говорю, что ты что-то кому-то должна? – нашелся Миша.  

– А что ты находишь?  

– Да, ну... Это трудно объяснить... – замялся Миша и задумался, что он, действительно, находит? Вдохновение для романа? Но пока результатов нет! Может, покой? Успокаивает нервы? Что-то он, в самом деле, нервный стал последнее время... А что она на него опять так смотрит? Как раньше, грустно и ласково.  

– Ладно, пошли отсюда, – сказал Миша, вставая. Что, действительно, тут сидеть, подумал он, когда курить нечего? А почему он сказал "пошли", а не "пойду", теперь придется вместе... А куда им вместе идти? Решительно некуда!  

– Дай сигарету, – неожиданно попросила Маша.  

– Ты что, курить стала? – Миша протянул ей сигарету и зажигалку.  

– Нет, просто во рту привкус такой мерзкий после этого, хуже табака. Думаю, пусть уж лучше табак.  

Миша пронаблюдал как она неловко закуривает. Всё же она забавная, подумалось ему. Маша, затягиваясь сигаретой, набирала полный рот дыма, чтобы перебить мерзкий привкус конопляных смол.  

– А давай тогда съедим по мороженому? – неожиданно для самого себя предложил Миша.  

– Давай! – обрадовалась Маша, бросая недокуренную сигарету.  

Из провонявшего подъезда они вышли на свежий воздух, где разгорался один из первых погожих дней весны. Солнце светило ярко и грело нежно, а из упившейся влагой черной земли проступали первые крохотные зелёные росточки.  

Подойдя вместе к ларьку, купили с детства любимое лакомство. Однако в разгаре их невинного пиршества в душе Миши снова проснулся червь: как глупо с их стороны, подумалось ему, словно дети, уплетать вдвоем мороженое! Заняться больше нечем? Если кто увидит, пожалуй, и стыдно... Что это даёт ему для будущего? Для его великой задачи? Или он забыл про неё? И вспомнит только, когда вновь услышит властное "пиши!.. "?! Нет, он не хочет опять слышать этот голос, он и так знает, что надо, надо писать! Только как, как это сделать, когда постоянно все вокруг ему мешают, отвлекая собой, своими пустыми забавами, суетой, своими мелкими жизнями! Куда ему деваться от всех от них?!  

Надо рвать со всем этим, иначе будет поздно, решил Миша, резко повернулся, бросил недоеденное мороженое в урну и сказав решительно: "Пока! Не иди за мной! " – и поспешил к метро. Вбежав в метро и миновав турникеты, Миша бежал по эскалатору вниз, словно убегая от своих мыслей. Сознание было занято этим рискованным бегом, уклонением от препятствий-людей, однако дальше его ждала ловушка – вагон метро – здесь бежать уже было некуда, пришлось остановиться, и мысли с чувствами догнали его. Мише совсем не хотелось бросать Машу, тем более, вот так! Сейчас ему очень хотелось вернуться к ней, узнать, как она, не обижена ли таким грубым завершением их встречи? Да конечно, обижена! Но, что делать? Она одна из них, из серых масс простых людей, мешающих своим жужжанием его творчеству! От него, от Миши, зависит слишком многое! Без преувеличения – будущее человечества!  

Он так разволновался, что опять начал слышать: "Пиши, пиши! " Вот, они, люди будущего, опять поддерживают его в трудную минуту, укрепляют в решении писать во что бы то ни стало! Да, он напишет, напишет, только как? Он уже столько бьётся над романом, а никак не может даже начать! Если такие труды и муки требуются для того, чтобы только подступить к началу, то что же нужно, чтобы совершить дело целиком?! Сколько же ещё ему страдать от этого романа?! От этой мысли Миша просто похолодел, прижался спиной к двери вагона, затравленно глядя по сторонам. Какой-то мужчина заметил его состояние и вопросительно уставился на него. Затем заметила одна женщина, за ней ещё кто-то, и ещё – всё смотрели теперь на Мишу, кто-то уже что-то спрашивал у него. Но тут поезд подъехал, наконец, к станции, двери открылись и Миша вырвался на свободу. Однако и на станции людей было много, целые толпы, и все смотрели на него вопросительно, – очевидно, догадавшись, что он не такой, как они!  

Новая волна ужаса накрыла Мишу, и он опрометью бросился к выходу на улицу. Но и на улице у метро людей было немало! Но тут на помощь ему опять пришли люди будущего: "Беги, мой друг, в своё уединение! " Да, конечно, парк рядом с домом, где он с детства находил уединение – вот где он найдет убежище, вот где соберётся с мыслями! И как же хорошо они там, в будущем, изучили его биографию! Значит, он там подлинно велик и почитаем! Обнадеженный Миша направился туда пешком, проложив маршрут в навигаторе. Путь был неблизкий, но цель того стоила, кроме того, людей теперь встречалось значительно меньше, а значит, идти было проще.  

К вечеру уставший Миша, сбив до крови ноги, добрался до своей цели и углубился в лесопарк. Когда голоса гуляющих остались далеко позади, он позволил себе, наконец, отдохнуть и с наслаждением опустился прямо на землю под деревом, прислонившись к стволу спиной, и почти мгновенно заснул. Проснувшись среди ночи от холода, не сразу вспомнил, где он, однако, вспомнив, опять приободрился – здесь хотя бы его не мучил страх! Однако новый враг – холод – подступал всё сильнее. Миша попробовал развести костер при помощи зажигалки, подсвечивая себе телефоном, который ещё немного держал зарядку. И тут на телефоне он заметил множество пропущенных вызовов и понял, что его ищут. Новая волна страха заставила на время забыть о холоде, и Миша поспешно отключил телефон. Некоторое время ещё возился в почти полной темноте с зажигалкой и сырыми листьями, потом бросил и направился наугад сквозь лес. От ходьбы стало значительно теплее. Глаза, которые больше не ослеплял телефон и зажигалка, быстро привыкли к темноте, и Миша уверенно огибал стволы деревьев, подсвеченные заревом города впереди. Добравшись до выхода из парка, Миша огляделся и с облегчением убедился в отсутствии людей – была глубокая ночь. Мише посчастливилось быстро найти круглосуточный магазин, где он не без опаски купил на оставшиеся деньги пиво, хлеб и майонез. И сразу же, по пути обратно в своё убежище, с жадностью съел. Покурив сигарету и значительно повеселев от пива и пищи, опять углубился в чащу. Скитаться в темноте ему быстро наскучило, в голову опять полезли тревожные мысли про неначатый роман и неоправданные до сих пор надежды. Миша опять устало опустился на холодную землю, решив, что утром, может быть, что-нибудь всё-таки получится. Здесь хотя бы никто не будет ему мешать, а значит, как только рассветет, он сможет приняться за работу. С этими мыслями он заснул и проснулся действительно очень рано – опять от холода. Причем теперь холод терзал его особенно люто и Миша принялся беспорядочно ходить и бегать среди деревьев, просто чтобы согреться. Со временем это ему удалось, да и солнце вставало всё выше, прогревая потихоньку весенний воздух. Миша снова утомленно опустился на землю, даже не вспомнив про роман, и, верно, опять заснул бы, если бы неожиданные звуки не заставили его встревожиться. Это был хруст веток, шум ломающегося подлеска, как будто сюда кто-то шел, и не один! Это, кажется, целая толпа людей, целая облава на Мишу – и как они только его выследили?!. Миша в ужасе пятился назад, наконец, развернувшись бросился бежать не разбирая дороги, пару раз падал, споткнувшись о предательские корни деревьев, снова поднимался и бежал. Ему удалось значительно оторваться от преследователей – звук совершенно стих – и Миша с облегчением вновь опустился на землю, отдыхая. Но нет, опять тот же звук! Опять они приближаются! И Миша снова бежал, не разбирая дороги, падал, поднимался. Так повторялось несколько раз, пока в конец измученный Миша не оказался перед городом – парк закончился! Теперь перед ним невыносимо шумела многолюдная улица, а сзади приближался ненавистный звук. В отчаянии Миша схватил большую кривую палку и спрятался с ней за деревом, решив драться. Звук всё приближался, заставляя его трепетать. Вот среди ветвей и стволов деревьев он разглядел первых из своих преследователей – люди, много людей, некоторые в камуфляже, в спортивных костюмах, сапогах и берцах. Похолодев от ужаса, Миша всё сильнее вжимался спиной в ствол дерева, не зная, что делать. Вот кто-то заметил его! Окрикнул! Вот, ещё и ещё! Кричат!  

Миша в панике выскочил из-за ствола, беспорядочно размахивая перед собой палкой, тоже что-то крича. Но палка оказалась трухлявой и тут же обломилась, половина отлетела в сторону, и Миша понял, что пропал, и безвольно опустился на землю, замер, опустив голову. Растрёпанные волосы закрыли ему лицо.  

– Эй, ты как? – услышал он совсем рядом голос. В ужасе рванулся прочь, но сильные руки схватили его, удерживая. Миша вопил, брыкался, пытался кусаться, его отпустили, он опять бежал, падал, вскакивал. На время опять, казалось, оторвался от преследователей, затем его опять настигали. Наконец, новые руки схватили его ещё грубее прежнего, он почувствовал болезненный укол в плечо, а через считанные минуты появилось вдруг незнакомое чувство, своего рода опьянение, только никакой эйфории он не испытал, а сразу наступила та сонливость и заторможенность, которая бывает после. Миша обмяк в чужих руках, чувствовал, как сквозь сон, что его куда-то ведут, но ему было уже всё равно. Как тогда, когда он падал в обморок в библиотеке, только теперь он как будто не упал до конца, а остался где-то посередине между сознанием и обмороком... Мише было всё равно.  

 

Часть 2  

Под низким потолком малогабаритной кухни клубился удушливый сигаретный дым. За столом сидел нестарый ещё мужчина, правильные черты лица, высокий лоб и волосы с проседью делали бы его образ очень интеллигентным, если бы не краснота и опухлость лица – он был уже не первый день в запое. Рядом с ним, из-за малых размеров помещения почти вплотную, стояла спиной к окну хрупкая женщина, его супруга, с опухшими и красными от слёз глазами.  

– Ты ведь профессор! А ведёшь себя... Ты мне сейчас очень нужен рядом, но не такой!..  

– Такой – не такой! Что изменится от того, какой я буду? Трезвый или пьяный? А мне так легче...  

– Тебе легче? А обо мне ты не подумал?  

– А ты тоже выпей! Выпей со мной водки, жена! "Пей, моя девочка, пей моя милая... Это плохое вино... " Как там дальше? Помнишь, чья песенка? Ты в молодости, помню, любила очень...  

– Но не в таком исполнении!  

– А ты выпей, сразу и исполнение понравится, и вообще, полегчает! Кого стесняться? Мы в доме теперь одни...  

– То есть, по-твоему, прилично себя вести нужно было только пока он был дома?  

– А для чего теперь?.. Вообще, жить! Единственный сын! Ну, ладно, учился через пень-колоду, но раньше хоть была надежда, а теперь что?.. Ничего себе! И в ПНД, и в наркологичке теперь прописан! "Анализ положительный"! Как тут не запить, скажи, жена?.. – он налил в гранёный стакан водки, и перешёл на крик, – теперь у него не то что надеяться на карьеру там, или что, ему и институт не закончить! Только инвалидность оформлять! По "голове"! Чтоб хоть пенсию копейки давали! – и с этими словами залпом выпил и закурил сигарету. Подождав немного, чтобы ощутить эффект от алкоголя, продолжил уже сильно пьяным голосом.  

– А вот ты знаешь, кто разработал гранёный стакан? Это же тоже инженера разрабатывали! А ты всё со своей "лирикой"! Может, у него от этого и крыша поехала!  

– Что ты несёшь?!  

– Ну да, не от этого, конечно... А вот в семье у тебя это было, не у меня. Дядюшка-то твой, или кто он там?  

– Перестань!  

– Почему перестать? Надо уяснить источник порченной генетики! С моей стороны всё в порядке!  

– Перестань! Это какой-то фашизм! – она разрыдалась и, накинув пальто, выбежала из квартиры.  

– Вер, да подожди ты!..  

Выбежав на улицу, Вера быстрым шагом двинулась в совершенно случайном направлении и затем петляла по городу, не разбирая дороги. Привычная жизнь рухнула дважды – в сыне и в муже – то, что придавало жизни порядок и смысл, обернулось хаосом и абсурдом. Как они могли так?.. Ну, ладно Миша, юный возраст и болезнь, хоть и, возможно, спровоцированная наркотиками, но в то же время наследственная, как-то его в ее глазах извиняли. Но как же... Её муж! Которому она всегда безусловно доверяла, чьим успехам в науке радовалась и восхищалась, в самую страшную минуту жизни не только не стал поддержкой, но обернулся новой бедой! Стремительность и внезапность крушения самих основ ее жизни, бессилие что-либо изменить, заставляли чувствовать себя ничтожной перед слепой жестокой судьбой.  

Её слабое тело быстро устало от ходьбы, и усталость как будто притупляла отчаяние, или во всяком случае, позволяла не думать. В какой-то момент она было остановилась отдышаться, но навалившиеся мысли тут же погнали её дальше. И тогда притупленным усталостью взором в сером пасмурном небе над серыми панельными домами она заметила блеск золота. Купола храма самой формой дерзко контрастировали с прямыми углами домов. Как она раньше не замечала? Она много слышала о церкви из литературы, а теперь увидела воочию, и поспешила туда. "Ты есть – и я уж не ничто! " – вспомнилось ей.  

На пороге храма Вера неуверенно перекрестилась. Храм встретил ее молчанием. Она, кажется, впервые в жизни сознательно решила помолиться и произнесла одно только слово: "Господи... ", когда почувствовала себя ребенком, утешенным на руках всемогущего Отца.  

– Бог меня принял, – подумалось ей, – ещё бы! Ведь не сделав в жизни ничего плохого, ей выпали такие ужасные испытания! А она и о муже и сыне всегда заботилась, и научную работу не забросила, несмотря на постоянное отсутствие времени и сил... И теперь непременно спасёт и сына, и мужа! Ведь несмотря ни на что, она, слава Богу, отлично образованная, интеллигентная женщина!  

Вера обернулась назад, оглядываясь, и увидела у задней стены храма неряшливо одетую сгорбленную старушку, опустив в глаза в пол, шепчущую молитву.  

– Какие люди сюда только ни ходят, – продолжила Вера внутренний монолог, – наверняка, ни образования, ни культурных запросов! А ведь, судя по возрасту, большую часть жизни советской гражданкой была. Наверняка, и в партии состояла, может даже на ответственной работе какой-нибудь, с таким-то усердием! Может, партвзносы собирала...  

Вере вдруг стало тяжело и скучно стоять здесь, и она поспешила вон из храма.  

Домой Вера возвращалась со всё возрастающей тревогой, с возрождающимся чувством беспомощности. На пороге ее встретил запах перегара и храп мужа. Он лежал навзничь на их кровати, – конечно, в одежде и даже в обуви, – голова его была неестественно запрокинута назад, и из горла вырвался этот отвратительный громких храп, напоминающий хрип, однако демонстрирующий дыхание вполне ровное и глубокое. Вера застыла над ним, глядя на него сверху вниз, и пыталась понять, как она могла за ЭТО выйти замуж? Но нет, двадцать лет назад он был ведь совсем другой! Она силилась в опухшем и покрасневшем лице угадать ТЕ черты – высокий бледный лоб, аристократический профиль носа, тонкие, четко очерченные губы... А в этой расплывшейся теперь фигуре – худощавого стройного юношу Игоря... Ну, ладно внешнее, понятное дело, – время! Но внутренняя его составляющая, казалось бы, не подвергалась тлетворному воздействию времени, напротив, казалось, он развивался, совершенствовался в своей науке, пусть ей не интересной и непонятной, но безусловно всеми уважаемой. Почему же сейчас он такой? Что, кроме скучной науки, было все эти годы за этим по-прежнему высоким лбом? Вера почему-то не могла сказать. Она хорошо помнила его юношей, его трогательные неумелые ухаживания. Помнила, как он ею восхищался, её музыкальными пристрастиями, обширными и необычными, как искал для неё, покупал или переписывал, редкие пластинки и кассеты... Помнит, конечно, рождение сына, его первые годы. Но затем воспоминания становятся всё более блеклыми, потом жизнь потекла спокойная и размеренная, год за годом, и вот, так незаметно всё пришло к тому, что есть... Нет, к тому, что было ещё несколько дней назад до этого внезапного ужаса!  

Но как этот ужас вызревал незаметно, прежде чем открыться? Как так вышло, что она не замечала в сыне надвигающейся беды? Наркотики и психическая болезнь – это что-то не из той спокойной жизни, которую они тогда вели! Как же они существовали уже тогда, пусть скрыто, для ее сына, не будучи заметны для неё? Как он так скрывал?.. Или она сама была так невнимательна? Они с мужем недостаточно, может, любили сына? Вот уж нет! Напротив, он всегда был в центре их внимания! И когда, в эти последние страшные дни, он пропал, они так бросились на поиски, "поставили на уши", по выражению мужа, всех и вся, привлекли к поискам, к прочесыванию местности множество волонтёров, нашли, с помощью полиции, очевидцев, видевших их сына вблизи лесопарка...  

Так как всё это могло случиться именно с её сыном? Незаметно?! Ответов не было, были какие-то страшные догадки, которые она не могла сформулировать, отчего они становились ещё страшнее.  

Тут храп ее супруга изменился, а к запах перегара как будто усилился. Она вдруг почувствовала жгучую ненависть к нему за то, что он сейчас такой, что не может её поддержать, что сам спит, и не мучается теми же вопросами, что и она... Тут к храпу добавилось какое-то совсем уж отвратительное бульканье, а к запаху перегара – едкая вонь рвотных масс. Вера поняла, что его рвёт, и с отвращением отпрянула назад. Он продолжал лежать навзничь, издавая бульканье и конвульсивно подёргиваясь. Вера понимала, что он может в любой момент захлебнуться собственной рвотой – она раньше слышала, что бывает такая смерть, и содрогалась от отвращения при одной мысли об этом. Но вот это происходит перед ней и с её мужем, и надо как-то помочь ему, но ее словно парализовало отвращение – она могла только наблюдать, что будет дальше. Может, так и надо ему такой конец, предателю? – мелькнула у нее дерзкая мысль, – может, без него будет всё иначе? Она не старая отнюдь ещё женщина, и в отличие от него, вовсе не безобразна!..  

Бульканье усилилось, и тут он сам повернулся на бок, и прямо под ноги Веры хлынули, наконец, массы рвоты, пронзая воздух своей вонью. Вера бросилась вон из комнаты, вбежала в другую, где когда-то, в другой уже жизни, уединялась со своей диссертацией, и бросилась на подвернувшийся диван, рыдая со смешанным чувством облегчения и разочарования.  

 

Игорь проснулся, или вернее, очнулся от тяжелого забытья. Первым ощущением был смрад собственной рвоты, к которому сразу добавилось быстро нарастающее чувство жажды. Он сел на кровати, спустил ноги на пол и тут же застонал от отвращения – ноги размазывали по полу его же рвотные массы. Игорь с трудом поднялся, почувствовал головокружение, новый приступ тошноты и отвращение к себе. Однако он добрался всё же до кухни, в квартире, кажется, никого не было. Он налил себе воды, выпил залпом, ещё налил, снова ее в себя влил. Жажда стала полегче, но в пробуждающемся сознании всё острее становилось отвращение ко всему происходящему с ним и к самому себе. Он искал по квартире остатки алкоголя, чтобы заглушить им это чувство, но ничего не было. Зато были деньги, и нетвёрдой походкой слабого и больного человека он направился в ближайший магазин. После выхода из подъезда, свежий воздух вполне вернул ему сознание, чего ему менее всего сейчас хотелось. И вот стали настигать мысли, а путь медленной шаркающей походкой стал невыносимо долог.  

Как он позволил себе дойти до такого состояния? Раньше Игорь воспринимал себя человеком, заслуживающим уважения, твёрдо стоящим на ногах. И вдруг вот так в одночасье всё рухнуло! Хуже того, он сам – рухнул! Раньше, видя пьяниц на улице, как он презирал их, пренебрегая даже взглянуть в их сторону! Неужели он теперь выглядит как один из них?! Да, он узнавал в себе эту их неуверенную походку, этот мутный взгляд… Нет, он не такой! Он профессор! Уважаемый человек!.. О, а если его сейчас увидел бы кто-нибудь из коллег?! Игорь впервые осознал что значит, хотеть провалиться сквозь землю, – да, именно такое желание возникло у него при этой мысли!  

Что ж, это не так уж невозможно! Он взглянул наверх, на далёкие окна квартиры. Достаточно высоко – верная смерть! Сейчас только сначала в магазин за водкой, чтобы не холодно было лететь, и вперёд! В этом есть даже что-то эпическое – в таком конце перспективного учёного! Жизнь довела, что поделаешь?..  

С этими мыслями Игорь доковылял, наконец, до магазина, купил на оставшиеся деньги водки и, для скорейшего эффекта, пива, и отправился обратно. От осознания скорого конца, он вдруг ощутил необыкновенную свободу – от всего. Действительно, если он вот-вот умрёт, чтО ему заботиться о чем-либо? Он на ходу достал из пакета бутылку пива и стал пить на ходу, веселея от алкоголя и сознания безнаказанности. Вот бы напоследок учинить чего-нибудь... Только чего?.. Ничего не хотелось, только покоя.  

Допив по дороге пиво, он бросил бутылку мимо урны, и уже вполне бодро ступил в подъезд, не обратив внимания на удивленные взгляды повстречавшихся соседей. ЧтО они ему теперь? Осталось только подняться на лифте, выпить водки – не зря же купил – и шагнуть в окно; и всё – свобода!  

Вот и закончилась жизнь, – неужели всё? Это и есть – всё? Об этом ли он мечтал когда-то, ЭТО ли планировал? Чего он вообще ждал от жизни? Ну, в детстве, конечно, мечтал о подвигах и приключениях, и мечтам этим, как он уже давно понял, не суждено было сбыться… И о каких приключениях он мечтал! Конечно, освоение космоса… Тогда, кажется, все об этом мечтали… Но позже, в юности, он, казалось, смог стать реалистом, взяться за науку, которая, вроде бы, косвенно осуществляла эту детскую мечту, служила ей – пусть не он, пусть другие, но в результате его работы, и его вклада в общее великое дело… А какая, вообще-то, если здраво рассудить, ему радость, если кто-то, используя его труд, осуществит для себя его заветные мечты? Может, наоборот, от этого только обиднее будет разочарование?.. Но, впрочем, не только об этом он мечтал, позже, взрослея, реальнее глядя на жизнь, он мечтал уже о карьере научной, и не просто ведь мечтал, делал немалые успехи… Только вот чтО это ему дало или должно было дать? Ну, наработает он положенный ему материал, не хуже других многих, даже лучше многих… А потом что? Пенсия, старость, смерть… Так к чему ждать? Без него, что ли, не справятся? Да хоть бы и не справились, чтО ему до того?.. Так хоть сын бы, как ему раньше казалось, продолжил бы дело, а теперь и того нет… Такая теперь молодежь – наркотики и компьютерные игры доводят до “дурки”! Раньше разве так проводили? Они в их возрасте пели студенческие песни под гитару, сами сочиняли:  

«К ногам привязали тройной интеграл  

И в матрицу труп завернули», – затянул он унылый мотив, поднимаясь на лифте.  

Однако, добравшись в квартиру и открыв дверь, Игорь встретил там свою супругу. Вера сидела на кухне и смотрела на него, не говоря ничего и не подходя ближе, а он не мог разглядеть ее на фоне окна, даже распознать ее взгляд, выражение лица. Игорю только становилось всё более и более стыдно за свой вид, за запах рвоты в квартире, за пакет с бутылкой в руке, тут ему уже по-настоящему захотелось “провалиться”, страстно захотелось, но при ней он никак не мог... Он почувствовал только, что вокруг темнеет, услышал вдруг ее голос, только как будто далеко-далеко, и упал в прихожей без сознания. Из разбившейся бутылки растекалась лужа, наполняя воздух своим едким запахом. Вера подбежала к супругу, уже не говоря ничего, только заламывая в ужасе и отчаянии руки. Потом всё же догадалась вызвать "скорую".  

***  

Миша сидел в больничной столовой, употребляя положенную пищу. Рядом с ним за столиком находился очень худой человек средних лет. Большинство окружавших Мишу теперь людей выглядели стариками, поэтому Миша, сам того не сознавая, тянулся к этому человеку, который, на его взгляд, старым не был, хотя тоже был намного старше Миши. Пару раз бывало, что Миша приходил в ужас от своего положения, от окружавших его крашеных больничных стен, увешанных зачем-то какими-то глупыми детскими рисунками, от общества этих флегматичных стариков с трясущимися у многих руками, которые вяло жевали пищу беззубыми ртами и почти не разговаривали, от строго регламентированной жизни взаперти… И тогда Миша пытался кричать и что-то доказывать властным и равнодушным медсёстрам в белом, которые почему-то напоминали ему нянечек в детском саду, как будто его насильно закинули в далёкое детство, заставив выполнять нелепую теперь роль ребёнка в детсаду, притом что он давно ведь не ребёнок!.. Однако его справедливые возмущения почти мгновенно пресекались уколом, после которого он погружался в то равнодушно-апатичное состояние, где всё – всё равно. Впрочем, как он заметил, это состояние «всё равно» здесь всегда с ним немного присутствовало от получаемых таблеток, хоть и менее глубокое, чем от укола.  

– Эй, новенький, – обратился к нему тот человек, – ты сколько уже тут?  

– Не знаю, – замялся Миша, понимая, что даже приблизительно не мог бы сказать, сколько здесь пробыл дней, недель, месяцев, а может, лет?! Да нет, не лет, конечно… – не знаю, не считал.  

– А зря, – продолжил худой человек вяло пережёвывая пищу, – надо считать, а то свихнёшься.  

Миша хотел было сказать, что, мол, и так ведь… Но не решился.  

– А за что ты тут? – продолжил свои вопросы сосед.  

– Да не знаю, ни за что, в общем…  

– Что-то ты ничего не знаешь! Я вот знаю, за что я! Я за идею, за то, что я – фашист! Но не тот фашист, про каких вам в школе рассказывали. То есть это не значит, что я хочу кого-то уничтожать по национальному признаку. Это вообще правильно называется нацизмом, а не фашизмом. А фашизм, я тебе скажу, это другое…  

Он внимательно уставился на Мишу, чтобы убедиться, что тот слушает, и продолжил тихо, чтобы не услышали санитары, но чётко и внятно.  

– Фашизм – это осознание главенства нации, рода, идеи над своим маленьким человечком! Вот ты для чего живёшь, а? Ты ведь и сказать не сможешь, да?  

– Я хочу написать роман, который изменит…  

– Во-от! Видишь! Ты – хочешь! Роман – чтобы тебе прославиться! Это подход маленького человечка, который хочет прославиться! А фашизм – это наоборот, когда ты себя положил на алтарь победы твоей нации, рода, всего человечества! Но не подумай, что в этом нет места человеческой личности, – напротив, личность здесь-то, в условиях самопожертвования, и вырастает в сверхличность, в нечто большее, чем свой маленький человечек! Обратимся к истории: наши деды и прадеды, хоть и воевали, как говорят, с фашизмом, но сами были отличными фашистами! Поэтому и победили! Потому что смогли переступить через своего маленького человечка, положить себя на алтарь великой победы. В Советском Союзе плевали на маленького человечка! Также и их враги, немцы, были хорошими фашистами, и тоже отлично восходили на алтарь победы – это была воистину борьба титанов! Так совершаются великие исторические события!.. Сейчас уже таких нет, или почти нет… В нашей постисторической действительности остались, в основном, маленькие человечки… Поэтому некогда великая европейская цивилизация проигрывает теперь азиатам и прочим дикарям с традиционным укладом. Традиционный уклад намного слабее настоящего фашизма, но сильнее современного буржуазного общества. И знаешь, что ещё скажу… То, что мы с тобой тут, что все они тут, – он окинул взглядом окружающих пациентов, мирно потребляющих свою пищу, – это как бы иллюстрация бессилия современного буржуазного общества… Мы ведь не работаем, не приносим пользы обществу, в настоящем фашистском обществе нас бы уничтожили, и это было бы закономерно! Но слабое буржуазное общество на это не способно! У него руки трясутся! Поэтому мы, по логике самой жизни предназначенные к уничтожению, оставлены тут, в подвешенном положении, и не живые и не мёртвые, а полуживые-полумертвые от нейролептиков…  

Миша слушал его речи внимательно, и не мог понять одного – как, вроде бы, такие логичные рассуждения могут быть, тем не менее, таким бредом?..  

Впрочем, Миша больше старался быть один – в таком месте, рассудилось ему, не стоит заводить знакомства. В палате было людно, и хотя в основном все вели себя тихо, он старался быть в коридоре, убивая время в интернете, благо в пользовании смартфоном его не ограничивали. Несколько неприятно было ощущать на себе взгляды санитаров, которые, как он понимал, всё подмечают и запоминают. Впрочем, вскоре он с этим смирился. Зато «люди будущего» его как будто оставили в покое, вообще он теперь мало думал о романе. Помнил, впрочем, что почему-то «надо писать», но ему было теперь и это было почти всё равно.  

Как-то в его одиноких скитаниях в коридоре к нему подошёл один, как ему показалось, старик и хриплым шепотом спросил.  

– Цикла есть?  

– Что? – не понял Миша  

– Цикла, таблеточки такие маленькие, ты их не жри, под губу прячь, потом мне отдавай, а я тебя сигаретами подогрею или едой домашней.  

– А они прут! – догадался Миша, – хорошо прут?  

– Нет-нет, плохо, вообще ерунда, лучше мне давай, я тебя чем-нибудь другим подогрею.  

Мише вдруг стало тошно на душе от этого разговора.  

– И долго ты так живёшь тут? И сколько меня тут продержат?..  

Он почувствовал, что по щекам его потекли слёзы.  

– Не реви, а то укол получишь.  

Миша до боли закусил губу.  

– Достаточно я тут, тебе лучше не знать. И ты так же, как я, тут на постоянку останешься, если будешь один болтаться, всех чураясь.  

– И что же делать?  

– Притворяйся нормальным. Общайся со всеми, и с нами, и с санитарами тоже.  

– Нет уж, не могу!  

– Ну, так и оставайся... – и старик развернулся, чтобы уходить.  

– Подожди, – Мише вдруг страшно захотелось ещё поговорить, он вспомнил, что уже не один день и словом ни с кем не перебросился, – а сколько тебе лет?  

– Какая тебе разница? Тридцать четыре.  

– Врёшь, – опешил Миша, – не может быть!  

– А ты пожри с моё больничные колёса, таким же станешь…  

 

Миша всё же стал заставлял себя побольше находиться в палате с остальными и даже перекидываться отдельными словами. В основном, разговоры касались нехитрых развлечений – кто-то собирал "циклу", кто-то варил "чифирь", – и то и другое, понятно, в тайне от санитаров, что предавало этим сомнительным радостям определенную для Миши притягательность, напоминало его наркотические развлечения на свободе. Однако "вписаться" в круг местных наркоманов у него никак не получалось, поскольку и таблетки и чай для "чифиря" были в дефиците и делиться с ещё одним потребителем никому не хотелось, а Миша также не был богат на сигареты или домашнюю снедь, чтобы обменивать чего-нибудь на них. Вот и как можно, недоумевал он, общаться с людьми, которые регулярно обижают тебя отказами и лживыми заявлениями, что ничего нет?..  

Зато Миша иногда общался с "Фашистом". Тот научил его не глотать положенные таблетки, а искусно прятать во рту, что позволяло потом обменивать "циклу" на домашнюю снедь и сигареты. Миша, впрочем, и сам хотел попробовать эффект от "циклы" и как-то стал копить таблетки, чтобы съесть сразу много, но тут его постигло разочарование – тайник в пыльном углу за батареей, куда он прятал сэкономленные таблетки, кто-то нашел и опустошил.  

 

Пару раз к нему приезжала мать, привозила небольшие передачи, но разговор с ней не получался. Было тяжело видеть ее заплаканное лицо и слышать тихий голос, который заметно изменился и звучал как-то иначе, чем раньше. Кроме того, она была болезненным напоминанием прошлой жизни на воле, которую он теперь потерял. Проще было о прошедшем не вспоминать.  

Но на этот раз, когда медсестра крикнула ему "Миша, посещение! ", и он направился к двери из отделения, на которой, как он давно заметил, не было ручки, за этой дверью было что-то иначе.  

– А вы ему кто вообще? – послушался оттуда вопрос медсестры.  

И короткий, но решительный ответ знакомым девичьим голосом: "Друг".  

– Ну ладно, – важно сказала медсестра, вставила дверную ручку в замок двери и открыла, выпуская Мишу наружу, в небольшой холл с мягкими креслами.  

Там стояла Маша, как всегда в бесформенном балахоне и джинсах.  

Миша почувствовал комок в горле и еле сдержался, чтоб не разрыдаться, неожиданно для самого себя подбежал к ней и крепко обнял. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, как будто не виделись очень давно. Впрочем, Мише действительно казалось, что он находится тут уже годы, хотя он, конечно, догадывался, что это не так.  

– Что же ты раньше не приезжала? – спросил он вдруг Машу, и увидел, что немало удивил ее этим вопросом, – извини, я, наверно, говорю что-то не то... Я теперь вообще не очень в ладах с реальностью... Впрочем, и раньше... А тут ещё эти лекарства!  

– Я понимаю!.. Не сразу получилось найти, где ты... Твои родители... Не очень хотели говорить, то есть, вовсе не хотели... Они сейчас очень в шоке, ну, ты знаешь...  

– Да нет, – честно признался Миша, – а впрочем, мама – да, я видел, она приезжала... А отец что-то пока не приезжал и не звонил...  

– Я от него и узнала почти случайно, он... Сильно нетрезв был...  

– Да ну? – удивился Миша, – а мне раньше всё предъявлял, если я пьяный приходил!..  

Маша смотрела на него, не отвечая, с грустной улыбкой.  

– Слушай! – снова заговорил Миша, – мне надо выбраться отсюда! Любой ценой! Иначе конец! Ты бы видела, что тут с людьми делают!  

– Да! – испуганно согласилась Маша, – догадываюсь! Мы обязательно выберемся... Что-нибудь придумаем!.. Тут не такая уж серьезная охрана! Я уже кое-что примерила, как здесь пропускная система работает, и есть некоторые идеи... Но на обратном пути ещё проверю! А потом приеду опять! А ты оставь свой новый номер телефона! По старому ты не на связи давным-давно...  

– Да, да, конечно! – и Миша стал поспешно говорить цифры, припоминая со стыдом, что новую симку купил когда-то около года назад как раз для того, чтобы порвать с Машей, дружба с которой ему тогда казалась обременительной и ненужной.  

 

Миша вернулся в палату окрылённый радостью скорого избавления – он почему-то не сомневался в способности Маши осуществить задуманное. И ему очень хотелось поделиться своим счастьем с кем-нибудь. На своей койке лежал, уставившись в потолок "Фашист". Миша поманил его за собой, мол, выйдем, дело есть.  

– Говори так, – буркнул тот.  

– Слушай, – начал Миша шёпотом ему на ухо, – слушай, тут такое дело! Сбегу я отсюда очень скоро! Вот увидишь! Это не блажь! Способ найдём... Обязательно!  

– А что тут искать, – вяло отозвался Фашист, – нормальную одежду пусть тебе твоя девка принесет, и через КПП на тупую... Если даже и тормознут, скажешь, посетитель, а предыдущая смена паспорт не записала, потому что забыл, так пустили... Только куда ты пойдешь? Где жить будешь? У родителей? Они тебя тут же обратно и отправят.  

После этого короткого разговора Миша некоторое время ходил по коридору, не находя себе места, однако вскоре, понимая, что вызывает подозрения медперсонала, заставил себя вернуться в палату и лечь на койку. Но и здесь покоя не было. И тут он сообразил, что теперь может поделиться своими переживаниями с Машей по телефону, – только лучше, конечно, в письменной форме, чтобы никто не мог их услышать. Впрочем, говорить ему сейчас не хотелось бы даже с ней, поскольку он чувствовал, что голос его будет дрожать, и боялся в самый неподходящий момент расплакаться. А так он писал ей одно за другим жалобные сообщения, а она отвечала, как могла, сочувствием и робкими попытками подбодрить его.  

Но через недолгое время их переписку прервал Фашист. До этого метавшийся по палате, тоже, казалось, не находя себе места, – что было для него совсем не типично – теперь он подошёл к Мише и, закрыв рукой от него его телефон, чтобы привлечь к себе внимание, сказал тихо, но четко, словно зная с кем и о чём Миша переписывался: "Пусть везёт два комплекта одежды, понял меня? Два комплекта! Тогда будет вам вписка, обоим, на сколько хотите! Есть где пожить... – и он, отняв свою руку от Мишиного телефона, положил ее ему теперь на плечо, наклонился к самому уху и повторил, – два комплекта! Иначе сдам вас обоих санитарам! "  

Миша в ответ только радостно кивнул – и стал писать Маше, вместо жалобных, восторженные сообщения. Остаток дня Миша провел в радостно-приподнятом настроении, как в раннем детстве перед путешествием на море. И Фашист, кажется, тоже. На следующий день равнодушная медсестра выкрикнула их обоих "на посещение", как будто не заметив в этом ничего необычного. Маша стояла перед ними с рюкзаком за спиной и необычно широко улыбаясь, переводя взгляд то на Фашиста, с любопытством, то на Мишу, с нежностью и ожиданием чего-то. Впрочем, на обоих – с радостью.  

– Я и не знала, – задумчиво сказала она, – что можно сделать столько хорошего за один день!  

С этими словами она вручила им свой рюкзак и скомандовала: "В туалет, переодеваться! Потом встречаемся на улице перед корпусом. "  

В рюкзаке оказались плотно свёрнутые в трубочки две пары джинс, майки, лёгкие куртки, которые после больничных пижам казались образцами красоты и изящества. По-весеннему яркий день встретил их свежестью, солнцем и ароматами просыпающихся трав.  

На КПП охранник смотрел футбол и обратил на них мало внимания, молча нажал какую-то кнопку, открыв им для прохода турникет. Мише не верилось в своё счастье! А у Маши даже оказалось немного денег, чтобы купить всем троим по дороге мороженое...  

После нескольких пересадок в автобусах и метро добрались наконец до цели их пути, обещанной Фашистом "вписке".  

– Квартира моего брата... То есть и моя, я просто в "дурке" много лет, не без его помощи, – коротко пояснил Фашист.  

– То есть как "помощи"? – не поняла Маша.  

– Ну, он мне "дуровоз" вызывал, несколько раз... Заявы какие-то писал...  

– Зачем?  

– Как зачем? Чтобы квартиру не надо было делать. У него тогда семья была... Ну, сейчас ему пофиг уже, не беспокойтесь. Он бухает страшно.  

Поднялись на какой-то этаж, Фашист позвонил в квартиру. Долго продолжалось томительное молчание.  

– Должен быть, должен... Или может бухает где-то на улице... Погода-то хорошая!  

– А откуда ты знаешь, что он вообще должен быть тут, – спросил Миша, – что не переехал, что не... умер, например?  

– Да где ж ему быть? Он и навещал меня не так давно, месяца два назад... Звонил как-то... Должен быть!  

Тут за дверью послышалось наконец какое-то шебуршание, затем лязг замка, скрип, и в дверном проёме показался наконец тот, кого и ожидали все трое увидеть, – пропитый, сизо-опухший мужичок неопределенного возраста.  

– О! – дохнул он перегаром, – кого черти принесли! Тебя никак опять выпустили? А это что за детвора?  

Но Фашист, и следом за ним Миша с Машей, не слушая того, проходили уже внутрь.  

– Смотри, – продолжал брат Фашиста, – будешь плохо себя вести, опять обратно отправлю!  

Квартира показалась им мрачнее и вонючее подъезда.  

– Что нос воротите? – заговорил вдруг Фашист, заметив их смущение, – не привыкли к таким условиям? Думали, я вас в хоромы приглашаю? Ну уж, что есть... Вот так и деградирует человечество от хороших условий, удобств, влажных салфеточек... Вы уже поколение последних деградантов, дальше будут только моллюски...  

– Чего?! – не понял Миша.  

– Моллюски... Люди будущего будут мягкотелыми, как моллюски, изнеженные комфортном до крайней степени. Их изнеженность будет возрастать с каждым поколением... Раньше выживали только сильные. Теперь выживают все подряд. Генофонд портится, разлагается! Евгеника могла бы спасти человечество, фашизм спас бы человечество! Но, увы, наши деды слишком хорошо воевали не на той стороне! О, как я от этого... – он недоговорил, и стиснул кулаки. Вены на лбу вздулись. Повисло тяжёлое молчание, усугубляемое царящей в квартире вонью.  

– Я пойду домой, – сказала Маша.  

– Я тебя провожу, – обрадовался Миша возможности побыть наедине с Машей, да и просто уйти отсюда.  

– Идите, идите, – устало проворчал Фашист, – поколение влажных салфеточек.  

Миша с Машей выбежали, наконец, на свежий воздух словно из ада преисподнего, и бодро зашагали куда-то, держась за руки. Мише очень хотелось что-то сказать, что-то важное, но он не знал как и что... Он много видел и слышал слов о любви в фильмах и песнях, читал в книгах, но всё это было не то – не подходили как-то те слова для жизни, казались сейчас наигранными и ненастоящими. А своих слов у него, почему-то, не было. А Маша выглядела, как обычно, задумчивой и тоже молчала. Надо было хотя бы поблагодарить ее за освобождение. О чём она думает теперь? Что делать дальше? Да, это трудный вопрос! Но сейчас ему просто хорошо идти вместе с ней, держась за руки.  

– Мне так хорошо идти с тобой вместе, – нашелся вдруг Миша.  

– Да, мне тоже, – отозвалась радостно Маша.  

– Жаль, что так не сложилась эта "вписка"...  

– А ты что ожидал там увидеть?  

– Не знаю, я ничего и не ожидал...  

– Я тоже, просто не думали, куда идём и зачем, и что там делать... Не жить же так с ними... Ладно, что-нибудь придумаем!  

– Обязательно придумаем! – подтвердил Миша.  

– Но домой я тебя не приглашаю, – сказала вдруг Маша, – у меня там родители... То есть, не то чтобы такие уж плохие с ними отношения, просто ничего не могу объяснить им. Понимаешь?  

– Да, конечно, очень понимаю!  

Расставшись с Машей у ее подъезда, он поспешил обратно. В голове рождались осторожные планы на будущее. Он найдет работу, пусть для этого придется бросить институт, и они с Машей будут снимать квартиру, или даже возьмут какую-нибудь ипотеку!..  

Добравшись до своего теперешнего мрачного жилища, Миша, как и в первый раз, долго ждал перед дверью, нажимая на звонок. Наконец, дверь нехотя, как и в прошлый раз, отворилась, обнаружив неприглядную фигуру знакомого уже алкоголика.  

– Где твой брат? – спросил зачем-то Миша.  

– Почём я знаю? Закрылся в комнате, дрыхнет, наверно. А мне спать не дали! Будете мне мешать, отправлю обоих обратно в дурку! Нашли тут приют для додиков!  

Но Миша, не слушая, прошел мимо него к закрытой двери в дальнюю комнату и осторожно отворил её. Из комнаты неожиданно запахло нечистотами. На ярком фоне окна трудно было различить странную конструкцию, вроде мешка, подвешенного на верёвке. Сверху, рядом с веревкой, у мешка была голова с синим лицом. Миша подходил всё ближе, чтобы рассмотреть лицо, пока не узнал наконец знакомые черты...  

Сзади вдруг послышался вой фашистова брата-алкоголика: "У-у, треклятая жизнь! ", и он стал крушить ветхую мебель, потом бросился на кухню, откуда послышалось бульканье водки. А Миша медленно вышел из квартиры, не закрыв двери, спустился по лестнице, на улицу и побрел куда-то. Вскоре он стал двигаться всё быстрее.  

– До чего мерзкая и безобразная смерть! – думалось ему, – висеть на верёвке с синим лицом и, отделавшись, вонять! Да и удушье перед смертью... Нет уж, он выберет для себя что-то мгновенное и не столь безобразное! И что тут думать – вот метро, там ходят поезда...  

Миша сбежал вниз по лестнице, миновал двери и турникеты и замер на краю платформы. Вот и поезд – не заставил себя ждать! Секунды потянулись долго и, наконец, прошли – вот поезд, вот пора, шаг вперёд... Но он его не сделал – поезд впустую пронесся перед ним, тормозя, и замер, распахнув двери.  

– Нет, здесь слишком много народу! Все смотрят! А ему надо уединение, чтоб решиться...  

Миша шагнул в вагон. Надо доехать до какого-нибудь лесопарка, что ли...  

Как же долго идёт поезд – как долго тянутся последние полчаса его жизни! И опять мысли атакуют – как же без них?! Вот Маша, каково ей будет из-за его смерти?.. Неужели будет страдать по нему? Ну, что ж, пусть последует за ним, раз любит, это же так просто! Сама хотела "того же яда"!.. Всё равно у них ничего бы не получилось – это всё минутная блажь, мечты, как с написанием романа, а реальность-то вот она! Серая и безнадёжная! Абсолютно!  

От тяжких раздумий Мишу отвлекла очередная станция, которая оказалась надземной и остекленной, через окна виден был лес, стеной уходящий в гору. "Воробьёвы горы, – догадался Миша, – подойдёт! " И ринулся к выходу, сталкиваясь на ходу с людьми.  

Только вот что "подойдёт? Лес, уединение, понятно, но как же он это сделает? Каким способом? Не вешаться же, как Фашист, – нет, только не так! Вскрыть вены у него тоже уже не получилось! Что же делать?! Миша почувствовал охватывающую его волну отчаяния – как же так, что у него даже умереть не получается?! Неужели ничего нельзя сделать?!  

Выбежав из станции, он вдруг заметил на горе блеск золота – купола церкви! – он выскажет напоследок Тому, Кто Виновник всего! Миша бросился к храму – похулить Бога и умереть!  

 

Пожилой священник отец Иоанн только что закончил службу и благословлял немногочисленных в этот будний день прихожан, когда в церковь вбежал запыхавшийся тощий молодой человек с растрепанными длинными волосами и ужасом в остекленевшем взгляде. Он остановился, пытаясь что-то сказать, но не мог – не хватало дыхания. Отец Иоанн перекрестил его, от чего юноша вскрикнул и побежал прочь. Поняв, что его нельзя оставлять одного, отец Иоанн побежал за ним, жестом остановив бросившихся было следом своих прихожан, чтобы это не превратилось в облаву.  

Праздно гуляющая в тот солнечный день на Воробьёвых горах публика с удивлением наблюдала диковинную картину: по крутому склону бежал юноша с безумным взглядом и копной спутанных волос, а за ним гнался старик-священник, одной рукой придерживая рясу, другой держась а старое сердце.  

– Спёр что-то! – воскликнул один из гуляющих, крупный, спортивного телосложения мужчина, и бросился наперерез Мише. Но отец Иоанн набегу замахал на мужчину обеим руками и закричал странные слова: "Не знаете, какого вы духа?! Нам велено спасать, а не губить! ". Мужчина в замешательстве остановился, а отец Иоанн продолжал бежать за Мишей, который теперь, напуганный многолюдством, направился в какие-то заросли. Некоторое время он продирался сквозь кусты и ветви деревьев, пока вдруг не почувствовал, что что-то держит его за волосы. Миша с ужасом понял, что нелепо зацепился своими пышными волосами за густые ветви деревьев. Тут его догнал, наконец, отец Иоанн и тихо-тихо, от нехватки дыхания, спросил.  

– Что ты хотел сказать, сынок?  

– Я?! – Миша сначала недоуменно уставился не него, пораженный таким вопросом, а затем стал обдумывать ответ. Действительно, что же он хотел сказать там, в церкви? А отец Иоанн тем временем не спеша освобождал его волосы от ветвей. – Я хотел спросить, почему всё так плохо? Если бы я создавал мир, я сделал бы всех людей красивыми, умными и здоровыми, а умирали бы они только по собственному желанию…  

– И когда бы ты тогда захотел умереть? – поинтересовался отец Иоанн, продолжая занимать Мишиными волосами.  

– Я?.. Да хоть прямо сейчас… Лучше сейчас!  

– Почему? Ты совсем никого не любишь? Ради кого стоило бы жить?  

– Нет-нет, люблю! – уверенно заявил Миша, вспомнив о Маше.  

– И хочешь лишить своей любви того, кого любишь? Причинишь боль…  

– Тогда лучше было бы вообще не рождаться!.. Вот, точно! Мир надо было вообще не творить!  

Отец Иоанн задумался, внимательно глядя на Мишу, затем перевёл взгляд немного в сторону и улыбнулся, как бы указывая туда взглядом.  

– Посмотри туда!  

Миша взглянул вдаль, не понимая куда именно.  

– Да нет, ближе, прямо перед собой…  

Миша не мог сначала понять, куда именно смотреть, перед ним ведь ничего существенного не было. Ах, да, паучок спускается на паутинке, раскачивается на ветру. Миша стал следить за ним взглядом.  

– Только представь себе, – сказал отец Иоанн, – это абсолютно уникальный паучок на абсолютно уникальной паутинке единственный раз спускается, неповторимо раскачиваясь на этом ветру, который тоже каждый раз разный… Каждое мгновение творения совершенно неповторимо и другого такого не будет! И каждое такое мгновение столь прекрасно, что множество художников в течение всей истории человеческой не считали потерей времени рисовать пейзажи, натюрморты, чтобы любое из этих мгновений остановить, удержать… А ведь это только самые простые, материальные вещи, животный мир – что же говорить о душах человеческих, бессмертных, об ангелах? О мире духовном!.. А как думаешь, этот паучок хочет жить? Рад, что живёт?..  

– По-своему, да, конечно, – неуверенно сказал Миша, – животные ведь сами себя не убивают…  

– Вот именно, радость моя, сами себя не убивают! И радуются непосредственно и беззаботно каждому дарованному Богом мгновению их крохотных жизней! А что же человеку мешает?  

– Что?  

– Ты, думаю, не поверишь, какой простой ответ…  

– Какой? Что?  

– Грехи!  

Отец Иоанн, наконец, распутал Мишины волосы, и они теперь неторопливо шли вместе бок о бок, беседуя, и не замечая удивленных взглядов гуляющей публики.  

– И какие же у меня грехи? – недоверчиво спросил Миша.  

– Это тебе со временем будет виднее, если будешь внимательно смотреть в себя.  

– Ну, например?  

– Например, благодаришь ли ты Бога за каждое мгновение, которое живешь, чтобы радоваться, как тот паучок, только намного больше? И радуешься ли вообще каждому мгновению? А ведь мог бы, раз паучок может! А заботишься ли ты о том, кого, как говоришь, любишь? А благодаришь ли Бога за саму любовь, без которой, и правда, не жизнь?..  

Миша, впрочем, не очень поверил.  

 

* * *  

Мише снился сон. Он проснулся утром дома, в своей постели, и знает, что ему как-то удалось наладить свою жизнь. Он больше не употребляет наркотики, и его не преследуют больше голоса, он даже стал хорошо учиться, но этим утром что-то не так. Он выходит из комнаты, родители дома, отец не пошел на работу, несмотря на время. Они сидят молча на кухне, слушая то ли радио, то ли телевизор, – там новости, говорят о чем-то очень тревожном. Миша заходит со смартфона в интернет, чтобы узнать, в чем дело. Дальше он как будто смотрит 3D-графику. Это с детства знакомая схема Солнечной системы, с бодро вращающимися вокруг Солнца планетами. Но вот из черной межзвездной бездны выныривает нечто невидимое, отмеченное лишь искажением пространства вокруг него. Миша понимает, что это чёрная дыра. Благодаря некоторым познаниям в астрономии, понимает, что она во много раз тяжелее Солнца. Планеты, сорванные со своих орбит её чудовищной гравитацией, начинают одна за другой разлетаться в разные стороны. Вот сорвались и улетели синий и зелёный шарики – Нептун и Уран. За ними, теряя кольца, понёсся прочь Сатурн, далее, разбрасывая многочисленные спутники, казавшийся когда-то огромным, Юпитер... Миша понимает, что для планет возможны два варианта, – либо, разогнавшись в гравитационном поле "дыры", планета улетает прочь, в вечный межзвездный мрак и холод, либо падает на чёрную дыру, разгоняясь её гравитацией до релятивистских скоростей, в виду чего собственно упасть не может, оставаясь навечно в горизонте событий "дыры", словно зависнув там с замедленным временем – чего вообще понять невозможно!.. Впрочем, для населения Земли это уже не имеет значения – поскольку падать или улетать она будет отдельно от Солнца, здесь наступит вечная ночь и невероятно холодная зима. Вот он видит теперь крупным планом Землю. Голубое сияние вокруг шарика – это тонкая пленка атмосферы, столь важной для всех ее обитателей.  

Вот Миша снова в своей комнате. За окном на глазах темнеет, хотя по времени – утро. Темнеет уже навсегда! Несмотря на лето, начинается снег – это вымерзает атмосфера и выпадает на землю, закрывая и без того навсегда тускнеющее, удаляющееся солнце. Этот снег кончится только вместо с атмосферой, – вместе кончится и всякая жизнь на Земле. В наступившей ночи яркие звезды, свет которых больше не рассеивает и не задерживает атмосфера. У Миши последняя дурацкая мысль – роман-то писать больше не надо, не будет уже никаких "людей будущего"! Вообще, никакого будущего, ни великого, ни хоть какого, – его нет. Звезды на небосводе тоже тронулись с мест – большая видно очень "дыра" – понеслись круговоротом, всё ускоряясь, а затем, в разные стороны, как прежде планеты. Ночь лишается теперь даже звезд, становится абсолютной...  

Миша проснулся в ужасе, хотя сразу понял, что это всего лишь сон. Ужас его был другого свойства, чем страх скорой смерти. Он почувствовал себя попавшей между жерновов блохой – и даже меньше! Вся Земля не более блохи, а он сам, и все вокруг, – не более чем бактерии на спинке той блохи, что в любой момент может оказаться между мерно вращающимися жерновами космоса! Он же знал это и раньше – почему только сейчас об этом подумал?! А его родители – разве не знакомы с физикой и астрономией? Тут и школьного курса хватит, чтобы понимать это, или популярных видео из интернета! Как же они об этом не думают?! А если сказать им? Неужели и в правду сочтут сумасшедшим и отправят обратно в "дурку"? Но почему же он сумасшедший? Это же так и есть!..  

Миша и правда был дома в своей постели – он вернулся домой по совету отца Иоанна, и родители действительно не отправили его обратно в "дурку", по крайней мере, пока. Они даже были очень рады его видеть, но дело теперь не в этом. Стена, отделявшая его от них, казалась теперь ещё непроницаемее, – они ведь считали его сумасшедшим! Или он такой и есть? Но ведь то, что его сейчас волнует, это просто естественнонаучные факты, которые они и сами отлично знают, – почему же о них нельзя говорить? Почему тогда сумасшедший именно он?..  

Миша решил сходить в церковь к отцу Иоанну, – кажется, он единственный, кому можно об этом рассказать. А ещё, он вчера рассказывал о Том Единственном, кто может удержать космические жернова...  

Уходя из квартиры, Миша не смог ответить на вопрос матери, куда он идёт, – почему не смог, сам не знал, просто не хотелось, долго объяснять, – а она в отместку проводила его долгим, тяжелым, упрекающим взглядом и гробовым молчанием; и отец что-то заворчал пьяным голосом, – что-то про то, что это Миша их довёл.  

– Ладно, ну их, – пытался уговаривать себя Миша, сбегая по лестнице вниз, но уговоры мало помогали. А тут ещё стал закрадываться страх – а что если, когда вернётся домой, его будут ждать вызванные родителями санитары? Их будет двое – ясно представил себе Миша – скрутят его тощие руки за спиной своими сильными руками, вколют, конечно, укол, от которого он расползётся внутри себя, как моллюск без раковины… Ну, хотя бы некоторое время не будет ни о чём думать… Это даже чем-то похоже на коноплю или алкоголь, только сильнее и скучнее… А потом очнётся он опять в «дурке» – и что делать? И почему колят эту дрянь, хоть бы уже что-нибудь поприятнее. И тут ему отчаянно захотелось накуриться. Сильно, и будь что будет! Потом, кончено, всё будет опять очень плохо, но это потом, только через несколько часов! А это так много… Он отдохнёт, отдохнёт от всего! Только вот взять-то негде!.. Не уж, лучше не возвращаться к этому – там опять голоса… И тут Мише стало совсем страшно! Слишком много всего сложного сразу лезло в голову, цеплялось друг за друга: упрёки родителей, страх санитаров и возвращения в неволю, да ещё мучительная тяга употребить наркотик… Миша устало закрыл глаза, и вдруг ясно увидел мысленным взором тройной интеграл. Он такие пытался решать, когда ещё учился… Один интеграл он вполне мог взять, двойной – был труден, а вот тройной для него и вовсе нерешаем! Только тогда это была всего лишь учебы, от которой он всегда мог защититься спасительным глаголом «забить», а теперь это была жизнь, его жизнь! Тройной интеграл его проблем дружно кивал своими тремя головами на тонких шеях, издеваясь над Мишиной беспомощностью.  

А ведь всё это, его жизнь, сидит на… Да-да, сидит на спинке блохи, которую в любой момент могут перемолоть космические жернова! Мише вдруг стало смешно и гадко – почему бы не закончить уже всё это разом? Этот он может? Или нет, не может? Уже ведь не получилось, или теперь получится?..  

Миша усилием воли заставил себя оборвать этот ход мыслей. Он вспомнил отца Иоанна и Того, о Ком он рассказывал… Теперь ведь есть Дверь, из-за которой брезжит Свет! И надо стремиться туда всеми силами, потому что он ведь ничего не теряет, кроме этой мерзкой блохи с тройным интегралом!  

Спустившись в метро, Миша думал отвлечься музыкой, вставил в уши наушники, однако привычные риффы и соло показались однообразными и не интересными. Нет, не то! Столько вопросов нужно решить, а тут эти пустые звуки... А как их решить, эти вопросы?.. Как же томительно ехать в метро! Вот раньше, укурившись как следует, можно было так сладко погрузиться в мечты! О будущем романе!.. Ах да, роман!.. Да нет уж! Опять это "пиши, пиши! "...  

Тут на очередной станции в вагон вошёл кто-то, кто показался Мише как будто знакомым. Миша смотрел на него в упор, пытаясь припомнить, кто же это, а тот старательно делал вид, что не замечает Мишиного взгляда, отчего Миша так и смотрел на него в упор, не замечая в этом ничего вызывающего. Наконец, тот человек, грузный взрослый мужчина, резко обернулся к нему и огрызнулся: "Что надо? " И Миша сразу узнал его – это был тот самый старый наркоман, распространитель конопли, который ещё кололся в пах чем-то коричневым!  

– Так мы же знакомы! – выпалил Миша, – помнишь мы у тебя с Монахом зависали?  

– Чё? С кем?  

– Ну, два таких оба хаирастых к тебе приходили, – попытался напомнить Миша, – за этим, ну ты понял?..  

– Лаве есть? Пошли мутиться!  

– Да нет, нету почти... Разве что чуть-чуть...  

– Да хоть на пиво есть? Я тут на сухую живу... Такая жесть...  

Он сказал это так устало и безнадежно, что Мише стало жаль его.  

– Да, на пиво хватит, пошли!  

И они вышли на ближайшей станции.  

По дороге в магазин, Миша понял, что ему совсем не хочется пить, а при воспоминании об отце Иоанне и вовсе стало стыдно, но теперь он не решался не оправдать надежд несчастного знакомого, который почти бежал в магазин. На кассе продавщица смерила взглядом странных покупателей – молодого худого и старого толстого, который никак не мог отдышаться от быстрой ходьбы, – покупавших одну большую пластиковую бутылку самого дешёвого пива; ни на что другое у Миши денег не хватило. Вышли из магазина и зашли за угол – Мише стало как-то совсем паршиво на душе, но ситуацию неожиданно спас его приятель, так присосавшись к бутылке, как будто и не собираясь ничего оставлять Мише. Высосав больше половины, он всё же остановился отдышаться и даже протянул ее Мише, но тот теперь нашелся сказать: "Ладно, пей сам", – и старый наркоман с радостью присосался обратно.  

Миша смотрел на него со смешанным чувством жалости и удивления – в памяти он остался ведь вовсе не таким уж жалким – он, конечно, и раньше выглядел неважно, но говорил гордо и самоуверенно: "Смотри, малец, как старые дядьки... " И чего-то ещё в этом духе, – припоминал Миша...  

Потом сидели на лавочке, курили Мишины сигареты. Старый наркоман прислушивался к медленно наступающему в нем алкогольному опьянению, и вот, когда оно, наконец, достигло какого-то достаточного для него уровня, с облегчением заговорил.  

– Ну, вот... Хоть чем-то упоролся – уже хорошо!.. Знал бы ты, малец, какие дни я провожу... Это тебе всё пока в кайф – дунул, выпил, вмазался...  

– Да я не...  

– Ещё не мажешься – вообще, хорошо – впереди само интересное, значит... А у меня позади всё... Это как с бабой – сначала любовь, в кайф всё, а потом год, два, три проходит, – думаешь, где кайф-то? А кайф весь в начале был! Теперь осталось только...  

– Что только? – с ужасом переспросил Миша, вглядываясь в маленькие заплывшие глазки на опухшем лице.  

– "Что только? " Кумара́ остались только...  

Миша знал, что "кумара́" – это абстинентный синдром, и даже припомнил что-то, что читал в интернете, по поводу того, как это лечится, или, как выражался автор прочитанной Мишей статьи, "купируется". Только как об этом рассказать теперь? Даже в собственной памяти эти сведения казались теперь какими-то блеклыми и неубедительными, как если бы кто-то стал рассказывать Мише как с помощью таблеток и уколов "купируется" приступ шизофрении... Миша тяжело, до боли в груди, вздохнул. Где бы найти Врача истинного, Который поможет?..  

Старый наркоман вскоре задремал на лавочке, и Миша поспешил оставить его – Мише очень не хотелось видеть его, когда он, протрезвев, проснется.  

По дороге к метро Миша вдруг почувствовал себя победителем. Он не только не поддался на искушение вернуться к наркотикам, – рассудилось ему, – но и увидел теперь воочию, как это выглядит, к чему приводит. Теперь неприятие наркотиков психологически закрепилось в нем отталкивающим зрелищем старого наркомана, а значит, он не вернётся к ним. Он победил своего дракона!..  

От этих приятных раздумий его отвлек телефонный звонок. Не кстати! – мелькнуло в голове, – он же собирается в церковь... И кто-то ему постоянно мешает! Достав телефон, Миша понял, что этот к т о – т о не гнушается никакой подлостью! Это был удар ниже пояса – звонила Маша.  

Миша поспешил ответить и услышал ее плачущий голос. Он не сразу смог понять из ее слов, что случилось, понял только, что ей нужно, чтобы он срочно приехал. Ещё продолжая слушать её путаный рассказ, Миша обречённо сел в поезд – теперь в обратную сторону. Когда поезд уносил его в туннель, успел услышать, что она поссорилась с родителями.  

Связь прервалась, Миша остался наедине с собой. Электропоезд, повинуясь какому-то неживому закону, уносил его туда, куда Миша не хотел и не собирался. То, что хотел, Миша не мог сделать, то, что не хотел, делал.  

– Несчастный я человек! – мелькнуло в голове, – кто освободит меня от этого рабства!..  

Но додумывать эту мысль не хотелось, и Миша прибегнул к испытанному средству – вставил в уши наушники – теперь ритмы и риффы пришлись как нельзя кстати, заполнив собой его сознание, прекратив мысль. В перерывах между треками мысли, однако, возвращались.  

– Как вообще идти этим Путем, на который звал его отец Иоанн, если всё, буквально всё на свете становится против него – и это он попытался лишь только вступить на Путь! Пришлось бы оставить родителей и знакомых, вот теперь и Машу, да и саму жизнь...  

Но следующие мегабайты треков избавляли от мыслей. Наконец, он добрался до нужной станции и, не вынимая наушников, выбрался на поверхность.  

Вот и Маша! Она была в зелёном балахоне, на котором клубилась змеи. Миша подошёл спешно, вынув наконец наушники, и обнял ее, стараясь не смотреть на змей. Маша тоже была в наушниках, вынула их, и Миша услышал оттуда фразу: "Весь мир идёт на меня войной…"  

Маша не выглядела расстроенной – она теперь была очень рада видеть его. Она еще раз вдруг обняла его, не так как раньше, прижавшись к нему. Миша почувствовал её ароматное юное тело, обхватил руками, в свою очередь прижал к себе так, что оно разом заполнило всё его сознание, и друг понял, что он в уме своём больше себе не хозяин. А был – хозяин? И не ценил?..  

– Пошли гулять, – сказал Маша, увлекая его за собой и не давая додумать, – мне теперь терять нечего и идти некуда, это – свобода!  

Они вышли на не по-весеннему жаркий воздух и углублялись в зелёный парк. Маша не переставая что-то рассказывала по дороге – о ссоре с родителями, о своих мыслях, об обрушившейся на неё, как она говорила, свободе…  

***  

Миша проснулся лежа на земле в каких-то зарослях в глубине парка. Рядом кто-то жалобно всхлипывал. Миша, повернувшись, увидел Машу, которая сидела на земле, вся в грязи, и плакала. Миша потянулся к ней, желая обнять и утешить, но Маша испуганно отстранилась от него, даже оттолкнула перепачканной грязью ладошкой: «Не надо! ». Миша обнаружил, что и сам весь в грязи. Было холодно, вечерело.  

Некоторое время они ещё сидели вдвоём на земле, поодаль друг от друга, пока холод не заставил подняться. Миша опять робко потянулся было к ней, на этот раз просто чтобы согреться, но она опять отстранилась и даже отвернула лицо. Повисло тяжелое молчание.  

– Пошли! – вдруг решительно сказал Миша, – я знаю выход!  

Он упрямо стал пробираться сквозь заросли, и Маша осторожно последовала за ним. Надо было сказать ей что-то очень важное, – сказать, куда он ее ведет, и куда идёт сам, и зачем, – но как было это сделать?  

– Маш, знаешь, на что похожа наша жизнь? Это тройной интеграл на спинке блохи!  

Маша слушала внимательно, и Миша стал пересказывать сначала свой сон, а затем, все три составляющие "интеграла".  

– Впрочем, суть даже не в этом! Это мои личные заморочки, могли бы быть и другие – не одни, так другие – дело же не в этом!..  

– Ой, как ты интересно говоришь! А обычно молчишь всё... Давай, давай дальше!  

Миша посмотрел не неё с ужасом, на ее змей, и замолчал. И Маша замолчала, погрузившись то ли в раздумья, то ли в печаль. Миша хотел ее утешить, но слов опять не стало, а обнять ее он уже не решался.  

Оставалось надеяться, что Тот, Кто столько раз выводил его из безвыходных ситуаций, разрешит и эту неразрешимую проблему. Миша стал перебирать в памяти, сколько раз только за последнее время оказывался, как ему казалось, в тупике, из которого внезапно открывался выход: наркотики, особенно, влияние на него Монаха, потом старого наркомана, попытка самоубийства, голоса, бегство в лес, психушка, там Фашист, его самоубийство… Потом ещё родители, страх вернуться обратно в «дурку», тяга обратно к наркотикам, – в общем, весь этот «тройной интеграл»… Стоп! Да, ещё ведь «блоха»!.. Как же до сих пор…  

А вот так! Мише так хотелось поделиться этой радостью с Машей – его хранит Некто, чего ему бояться?!  

Так они выбрались, наконец, из леса, оба перемазанные грязью, проехали в метро до нужной станции, смущая прохожих своим внешним видом, и, выбравшись, восходили теперь к храму. Маша вдруг остановилась, сняла с себя балахон, под которым была рубашка мужского покроя, и бросив балахон со змеями на землю, переступила через него.  

– Пошли!  

Затем молча стояли в церкви, наслаждаясь покоем, здесь как будто не было ничего особенного, но было всё иначе. Потом какая-то добрая старушка пригласила их в помещение рядом с храмом. Миша забыл сказать Маше, что они шли на огласительную беседу, и что это такое, тоже забыл сказать. Отец Иоанн рассказывал про какую-то тайну, к которой они приблизились. Миша мало что понимал – слишком уж непривычно это всё было, – иначе, чем всё, что он знал когда-либо или слышал, и оттого захватывало дух.  

Выйдя из церкви, Миша обнаружил, что хотя ничего вокруг не поменялось, но всё стало иначе. По дороге обнаружили валявшийся по-прежнему на земле машин балахон, и она, проходя, теперь наступила на змей. Мишу развеселил её поступок, он теперь вообще радовался всему, что происходит – и весенней погоде, и ветру, и Маше, и предстоящей им тайне, о которой рассказывал отец Иоанн.  

Миши вдруг диким и нелепым показалось, что совсем недавно он ведь хотел умереть! Что изменилось с тех пор? Внешне, в обстоятельствах жизни, – практически ничего, зато внутренне… Раньше он мыслил себя как существо конечное и покинутое, теперь же чувствовал и верил – он бесконечен и любим Богом. И вот ведь каково свойство души – от старого самоощущения конечности хотелось немедленно скончаться, не доживая конечной жизни, от нового, бескрайнего, – жить, и во времени возможно дольше, и в вечности… Ему хотелось поделиться этим наблюдением с Машей, но как тут подберёшь слова? Поэтому он только задумчиво смотрел на неё и улыбался, и она ответила ему тем же задумчивым взглядом с улыбкой, – должно быть, ощущая то же…  

– Ты знаешь, – заговорила вдруг Маша, – внешнее не страшно, если внутри не боишься! Я могу легко вернуться домой, это раньше ссора с родителями казалась катастрофой. Теперь я понимаю, что они меня не выгонят… Мы и раньше так ссорились… Главное, не паниковать в душе, понимаешь?  

Миша и думать забыл про её семейные неурядицы, и ему даже стало как-то совестно от этого. Впрочем, это чувство тут же потонуло в радости, что всё наладилось. Миша предложил Маше проводить её домой.  

А завтра их ждало Таинство, о котором рассказывал отец Иоанн, и новая жизнь. Маша задумчиво смотрела на Мишу.  

– Это как вынырнуть из омута!

| 231 | 5 / 5 (голосов: 3) | 23:19 11.06.2019

Комментарии

Shashkov_dmitriy22:49 19.09.2019
elver622017, и Вам спасибо большое!
Elver62201715:19 18.09.2019
Да-а! Хороший рассказ у ВАС получился! Сразу вспомнилось своё. У меня, когда родители развелись, тоже были скитания, метание туда-сюда. Не знал, куда приткнуться?! А за рассказ СПАСИБО! И конечно БРАВО!

Книги автора

Логика
Автор: Shashkov_dmitriy
Стихотворение / Лирика Поэзия Философия
"Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога»." (Пс.13:1)
Объем: 0.021 а.л.
08:24 04.03.2024 | 5 / 5 (голосов: 10)

Падение 18+
Автор: Shashkov_dmitriy
Рассказ / Фантастика
Продолжение "Первой космической войны"
Объем: 0.18 а.л.
12:40 23.02.2024 | 5 / 5 (голосов: 2)

Первая космическая война
Автор: Shashkov_dmitriy
Рассказ / Проза Фантастика
События разворачиваются в мире "Аномалии", "Погони за ветром" и других фантастических рассказов, однако может читаться как самостоятельное произведение.
Объем: 0.627 а.л.
15:41 15.01.2024 | 4.5 / 5 (голосов: 4)

Смерть мозга
Автор: Shashkov_dmitriy
Рассказ / Естествознание Проза Фантастика Хоррор
Естественнонаучный хоррор :)
Объем: 0.139 а.л.
15:16 15.01.2024 | оценок нет

Меч начальника
Автор: Shashkov_dmitriy
Эссэ / Проза Философия
Небольшая заметка о праве государства на насилие...
Объем: 0.112 а.л.
14:48 15.01.2024 | 5 / 5 (голосов: 1)

Палеолитическая военная песня
Автор: Shashkov_dmitriy
Песня / Поэзия Боевик Верлибр История Эпос
Мысленный эксперимент, как это могло быть...
Объем: 0.272 а.л.
14:22 15.01.2024 | 5 / 5 (голосов: 1)

Записки о войне 18+
Автор: Shashkov_dmitriy
Другое / Военная проза Мемуар
Продолжение "Записок наводчика"
Объем: 0.998 а.л.
18:53 23.06.2023 | 5 / 5 (голосов: 2)

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.