Проверенный способ

-

Письмо. Простое письмо. Ты что ответить не можешь?!  

На меня уставилось два фиолетовых глаза и тут же опять исчезло. Да, я слышала короткий щелчок-сигнал, но была занята и не смогла добежать. Спорю, он думал, пришёл новый комментарий к работе. Ага, хорошо думал. Но на то он и муз, чтоб надеяться лишь на такое. Да только, увы…  

Парень тут же скривился. Опустил глаза, набросил на себя одеяло, чем тут же напомнил призрака. В один момент отвернулся и такой, обиженный, явно хотел лечь на диван, где, признаться, творилось уже что-то страшное. Огромное гнездо или лежбище – он не давал мне убраться, а сам не хотел ничего.  

– Тебе письмо. – повторил он голосом холодным и грустным.  

– И… что же там?  

Подобные фразы всегда немного пугали, но особенно в последнее время. Прежде, то есть до наступления затяжного литературного кризиса, муз занимал компьютер всегда первее меня, первым читал комментарии, отзывы или ответы. Радовался больше меня, когда говорили хорошее. Печалился также сильнее. Сейчас же он был настойчив и мрачен, заспанные глаза немного косили вниз.  

– Дай угадаю… Опять?  

– Нет. – он покачал головой. Спутанные волосы выглянули из-под одеяла.  

Парень читал мои мысли, и благодаря этому чаще всего не приходилось договаривать фразы.  

– Но что же тогда?  

Он молчал. В последнее время это стало случаться часто и, малость, надоедать.  

– Говори! – хотелось уже закричать. А он просто уступил компьютер и подпустил меня быстрее к экрану.  

– И что же тут?..  

Простое письмо. Я обернулась в смятении, полная странных чувств. Кто-то из читателей спрашивал, как дела и как творчество. Самый элементарный вопрос, что только можно представить!  

– Ну и сказал бы. Почему же ты ему не ответил?!  

У нас давно повелось так: я разрешала музу отвечать на свои письма, потому как в каком-то смысле мы представляли единое существо, его мысли, слова и фразы являлись такими же, как мои, слова шли в том же порядке. Во-первых, читатели не видели подвоха, во-вторых, тем самым муз чувствовал доверие к его персоне, а в-третьих, и это главное – ему было, чем занять себя. Ведь я, а что я? На учёбе, на работе, на тренировке, а он дома да дома, должно быть, и летать разучился, прирос к стулу, как говорит знакомая. Без конца советовала выгуливать себя (и его), и вот надо, надо прислушаться!  

В общем, как-то так повелось. Пока я делала какие-то людские дела, он помогал с письмами. Иначе мы не успевали. Но сегодня…  

– Он ведь не спросил ничего такого, чего ты?  

Только бесполезно было начинать разговор.  

– Ты всё знаешь. Я… не могу. – это был максимум, сказанный за это утро. Бывало и ещё меньше. Когда просто качал головой и молчал. Я заподозрила то, что он, по всей видимости, не разговорчив, и кроме как о новом творчестве больше говорить не о чём.  

– Я сказал, что устал, ты сама можешь.  

В чём-то он, конечно, был прав.  

– Могу, но причины не понимаю. – заулыбалась, пытаясь загладить вину. Наивная, с таким, как он, мало одной улыбки. В общем, не получилось. Он понял всё и без слов.  

Парень выглянул из своего «убежища», отбросив его немного в сторону, вытянулся, посмотрел через моё плечо, кажется, даже прищурился.  

– Читаешь мой ответ, значит?  

Он сделал невозмутимый вид.  

– Нет.  

– Люди интересуются, почему нет новых работ. Из-за чего кризис? Не знаю, что отвечать, – передразнила.  

– Что хочешь. Только не правду.  

Впрочем, правды не знала даже сама я, автор. Думала, но не догадывалась. Да мало ли что? Болезни не спрашивают нас, приходят, молчат, а ты уже дальше, как хочешь. Кризис – явно болезнь, не авторская, не людская, к счастью или к несчастью, подвержены бывают лишь музы. Но кто такие музы – души тех самых авторов. Учитывая всё это, получается ещё более грустно. Ты не знаешь причины. Ты не можешь помочь. Он, может, там уже умирает, а ты просто сидишь так, смотришь, смотришь и смотришь… Все твои идеи будут отвергнуты, ведь он «не умеет видеть своими глазами чужых и чуждых ему персонажей. » Тоже говорит про сюжет.  

Чем занимался муз? В последнее время валялся в позе морской звёзды, печально смотрел на меня и на окна, как будто бы только в тех крылся ответ и причина, как будто они (кто знает? ) станут внезапно страницами, позволят перелистнуть себя и увидеть ближайшее будущее. Впрочем, может, и так. Музы – никак не люди. Я знаю о них с Его слов. А Он может что-то недоговаривать или не хотеть говорить.  

– Люди предлагают способы. И, да, я сама знаю, восемь дней уже ничего не было! Не порядок. Сроки! Издательство скоро напишет. – и тихо прибавила после: Сам знаешь ведь…  

– Ну и пусть пишет. – внезапно произнёс он.  

– Как пусть? Да что же ты… – я убавила в тоне, поняв, что так ничего не добьюсь. – Надо стараться, пытаться. Само оно не проходит. Через силу, значит, писать. Или людей послушать. Много чего говорят. Мне многие методы нравятся. Ну, давай, а?  

Крылатый бездельник, смеясь, лишь качал головой.  

– Всё ты за своё! Нельзя отходить от режима! Писали по чуть-чуть каждый день – нормально всё было. А после… 8 дней – это 16 листов. – я стала считать и попутно ужасаться дикому графику.  

Муз понял, к чему всё идёт.  

– И так 10 лет.  

– 11-й, – поправила.  

– Так тем более. 11 лет без праздников, смен, каникул и просто без выходных! – он демонстративно отвернулся и опять упал на диван. Накрылся, насупился и как будто бы даже дышать перестал.  

Да, в последнее время придумал такую вещь: сдерживал себя, задыхался от смеха, но почти не дышал, лишь бы только с виду казаться мёртвым. И после кричать, что я его уморила, убила и вытащила все силы!  

– Хватит уже! Прекрати!  

Одеяло вздрогнуло.  

– Это было!  

– Так ведь и было? А если, правда, нет сил?  

– Есть у тебя всё, – огрызнулась я, – на 3 романа хватило, на 13 повестей хватило, на 350 рассказов – хватило? И это я молчу о стихах!  

– Но ведь это не значит…  

– Да, конечно, не значит… – я металась от желания накричать на него и молча бросить всё и обнять, задушить в порыве этой странной любви и страсти.  

– Учись писать без меня. – выпалил муз. Парень знал, что без муз мы бессильны. И потому это был лёгкий сарказм. – Пиши, хотя бы попробуй… По чуть-чуть. По 2 листа в день…  

Это было на него так не похоже. И на меня, вы согласны? Чтобы после стольких работ и вдруг ничего? Смешно! Самой смешно. И это в первую очередь!  

– Нет.  

Хватит бессмысленных разговоров!  

– Не хочешь сам – хорошо. Я тоже кое-что могу сделать. Я докажу, что не дам тебе уйти в иной мир – рано ещё, рано тебе умирать, молодой!  

Крылатый подавился от смеха.  

– А если я… захочу?..  

– Сбежишь от меня?!  

Обычно он не смеялся, особенно на такие темы, мы жили в баснословной гармонии, всё было спокойно и хорошо, и тут пришёл он – ужасный страшила-кризис. Разлучил, заставил переживать, ночи не спать, а кого-то – рыдать. Словом, вызвал к себе лишь ненависть и жалость к бедному крылатому трудоголику. Ведь ему было ещё хуже. Он, действительно, жил этим. Я? Лишь записывала. А придумывал и диктовал Он.  

– Будем лечиться, раз так. Будем пробовать. Там советы проверенные, взятые от других муз.  

…Пугающий белый лист снова остался белым.  

***  

Что сказать, врач с меня вышел неграмотный. Первым мы решили опробовать музыку. Кое-кто лежал и не двигался, сложив руки на груди и слушая только звуки своего сердца, ему как будто бы стало вмиг всё равно, испарилось желание писать и трудиться.  

– А как тебе эта?..  

Он, правда, не слышал.  

– Ты чем занимаешься?  

– Сама видишь – лежу.  

– Ты не слышал…  

Он хотя бы не врал. Или лень наступила, или песня совсем не понравилась. Итог был один – пришлось искать следующую. Снова, снова и снова. Но кому-то было опять всё равно и на всё.  

Сил не хватало сдерживаться! Но и силой тут – бесполезно.  

…Музыка полетела в окно. Птицы стали подпевать, а муз лежал, как мумия и отрешенно не участвовал в моей жизни.  

– Ты снова витаешь в своих облаках?  

– Ты права.  

– Есть будешь?  

– Не надо меня кормить, точно маленького…  

Худой и крылатый страдалец явно или притворялся, или просто снова капризничал.  

– Но ты ничего не ешь.  

– И не хочу…  

Больной не противился кризису и явно ему потакал.  

– И при том ты прекрасно сам понимаешь, что после…  

– Знаю. Прости, не могу. – эти глаза, смотрящие прямо в душу, врать, к сожалению, не могли. К сожалению или к счастью. Он говорил правду, и это единственное, что нравилось.  

– Ты сдался. Боюсь спросить…  

Тот, кто всегда отвергал подобное происшествие, как будто бы был согласен.  

***  

Мы вышли прогуляться к морю. Было темно, люди почти все разбежались. Остались только магазинчики с их яркими неоновыми вывесками, отражения вывесок в тёмных волнах и ветряная симфония моря.  

– Воздух какой!  

– Свежо…  

– Рыбой пахнет. Нет, мне не кажется! Здесь бы погулять днём, но днём жарко…  

Мой спутник не выражал ни одной единой эмоции. Держал меня за руку, точнее я держала его, сдерживала, защищая от шуток про утопление. Он, конечно же, ничего бы с собой не сделал, но, знаете… Всё равно страшно. Мало ли что на уме? Допустить подобное невозможно.  

– Даже Луна выглянула. Ты только представь!  

– А ты ещё про цветочки скажи.  

Крылатый ворчал и ворчал, вжимался в свой тоненький шарф, который был одет лишь «для вида». Дрожал, но явно не от ветерка. Опустив голову, я также плелась по улице. Грустно было осознавать, что все твои попытки помочь оказываются банальными и бессмысленными. Казалось, уже ничто не в силах вернуть Его к жизни!.. Или это только казалось?  

***  

– Лес? Да это уже смешно! – парень дёрнул меня за руку и глубже натянул кепку.  

– Здесь не так жарко. Тебе кажется.  

– Как и то, что здесь бродит сюжет.  

Он распустил свой небольшой хвостик, и волосы рассыпались по плечам. Холодная рука казалась худее, чем прежде.  

– Здесь, по правде, красиво. Многие писатели брали вдохновение именно из природы.  

– А я – нет.  

– Раньше – да! Ты – тоже! Что же случилось сейчас?..  

– Всё прошло.  

– Но ты только вспомни! Как ты писал! Видел мельчайшие подробности, краски… Я ведь могу процитировать! Вспомни же!  

– Было – прошло.  

И снова смешно и грустно. «Выгул» ничего не давал. Цветочки, действительно, не мотивировали. Надо было что-то более мощное, более действенное, как удар молнии в ясный безоблачный день.  

Если сдаться – то только после всего!  

– У нас есть ещё несколько способов…  

***  

Думаете, смешно кормить музу таблетками? Нет, в самый раз! Только без врача и рецепта. Проявления у болезни достаточно странные. Пришлось долго искать, долго думать.  

На чём остановилась? Плацебо. Самое безопасное, самое действенное. Соврала, что специальный отвар, а сама намешала воды с мёдом и просьбами-мыслями и мечтами.  

Выпил, поблагодарил за ненужное продолжение жизни, упрекнул, что лучше бы придушила подушкой, кинул подушкой в меня, рассмешил, сморозил ещё одну глупость. Хотя бы не сидел, не лежал.  

Хотя бы заулыбался. Понял, с кем связался, наверное. А ведь я говорила, кричала, что буду согласна на всё, чтобы распрямить крылья! Говорила и вот я делаю.  

Авторы, любите своих крылатых, только от вашей любви зависит, что будет завтра и сколько они проживут!  

***  

…Мы вернулись с долгожданной экскурсии. То самое место, что хотели давно посетить. Я хотела, и он очень ждал. Но что теперь? Масса эмоций и фотографий, да только ему всё равно.  

Орби, тот самый муз, простите, если забыла представить, не любит он всех этих имён и определений, но скорее всего просто стесняется; так вот, он выслушал меня, кивнул убедительно, сел, как вампир, в одну позу, и продолжил заниматься ничем. А я пыталась написать без него, но так же, как в прошлый раз, ничего из этого не получилось.  

«Я не пишу и ты не напишешь. » – читалась насмешка в глазах.  

А потом звёзды чуточку улыбнулись: муз убрал в доме и перестал прятаться под одеялами – я перестала смеяться, пусть и по другой, куда более важной причине. Но тем самым он сделал хоть что-то! Хороший, очень хороший знак!  

***  

Сегодня предложила ему вместе обсудить нашу проблему. Потратила два часа на расчёсывание крыльев и перьев и минимум десять попыток коснуться его души. Зачерствевший, закрывшийся от всех на замок, Орби, полностью принявший судьбу и как будто бы снова вспомнив печальную юность, отвергал попытки помощи, даже такой, как объятия.  

Это были всё игры, он сдался после без боя и больше не сопротивлялся. Сидел спокойно, вёл себя хорошо, только дышал тяжело – это не сильно радовало. Отшучивался, что я придушила, а, может, опять вспомнил прошлое. Не важно, почему; ему, правда, было нехорошо. А я, как всегда… Я ненавидела себя порой за то, что издевалась над ним, выдавливая столько идей! Но с другой стороны, он привык. Он выдержал. И целых 10 лет работал со мной в одном ритме. Он мог, а значит, сможет и дальше! Это была главная мысль, оттеснявшая все остальные. А потеплевшая кожа убедила ещё сильней.  

***  

О это ужасное чувство пустоты, чтоб оно было проклято! Я обычно не ругаюсь, но тут готова и громко. Простите, если вас удивила – он меня очень-очень достал. Он – кризис, не Орби, с тем я сама разберусь; повторяю слова своего муза. Смотреть жалко, злоба душит, и главное – ничего не помогает. Не пишет. Только, наконец, осознал, что он болен! Что ж, хоть какая-то новость.  

И так каждый день, стояло пропустить раз, два – понеслось. Боюсь даже сказать, когда выйдет новый рассказ. Раньше мы часто писали – практически каждый день. А теперь же… Молчу. Последние 12 дней пусты – ни одной строчки. И напишу ли сегодня что-то – большой-пребольшой вопрос. Скорее нет, чем да. И завтра также отодвину на послезавтра…  

Что делать? Кланяться, что ли, крылатому? Но какой толк? Грустно. Смешно. Не смешно.  

…Вроде ему полегчало. Летнее солнце согрело ли? Или само, без причины? Распрямил спину, начал воровать конфеты и прочую мою еду. Но по-прежнему ничего – ни слова. Хотя бы живее стал. А то прежде умирал, без преувеличения говорю. Надеюсь, скоро поправится.  

Я согласилась ждать дальше, написав друзьям и знакомым, что меня накрыл творческий кризис. Меня. Но ведь и меня тоже. Не будем вдаваться в подробности.  

Скажу лишь, что после множества неудачных попыток постепенно начиналось казаться: мы на правильном пути. Скоро всё станет, как прежде. Попыткой меньше – ближе к тому самому способу. Но мне всё равно было страшно.  

***  

Избавление пришло оттуда, откуда его никто не ждал. Собиралась на тренировку, предложила ему пойти вместе. Как это выглядело со стороны? Привела ли в коллектив нового парня? Нет. Совсем нет. Интересной особенностью муз было умение материализовываться в своём теле и также уметь быть в другом. Так в лице меня кое-кто впервые побывал на спорте. Хотя про впервые не знаю – он до сих пор молчит о том, сколько ему. Врёт внешностью, притворяется юношей, на самом же деле… Нутром чувствую – врёт! У него большой жизненный опыт и мудрость не как у мальчишки. Капризность – это другое. Это он мог войти в роль. Музы так хорошо всех убеждают, что, в первую очередь, сами верят своим словами.  

А на счёт кризиса… Задумалась. Может, и тут так? Очень-очень возможно!  

…Музы отчасти как люди. В них есть не только то, что удивляет и восхищает, но и то, что может показаться весьма банальным. В частности, мой муз так хорошо притворяется обычным парнем, что и стал им, обзавёвшись вполне физическим телом.  

Лень его замучила! Подождать не мог – боялся меня расстроить. А просто кровь надо было разогнать. Заставить всё двигаться. Перезапустить. Разбудить задремавшее чудо.  

…После сложной кардио тренировки к кое-кому вернулась и бодрость, и сила, и, как говорят, сама жизнь. Стал вместе со мной ходить – в своём уже собственном теле.  

…Кстати именно в момент тренировки и родился этот сюжет…  

То ли подождать надо было, и вдохновение совпало со спортом, то ли двигаться больше, то ли отвлекаться иным?  

В это было трудно поверить и до сих пор не верится – решение оказалось так близко, а мы зря пытались сделать всё сами… Но с другой стороны – мы пытались, не сидели, сложив руки и крылышки.  

Их надо подталкивать, стимулировать каждый день!  

***  

– Будешь всё время ходить со мной! – заявила на следующее же утро.  

Крылатый нежился на крыше родной-любимой пятиэтажки. Должно быть, готовился к полёту за новыми впечатлениями и идеями. Можно было забыть про печаль и больше не беспокоиться, что не вернётся.  

Вернётся! Они всегда возвращаются! Похнычут немного и – в путь! Пока будут живы в физическом смысле – будут работать и будут радоваться. В них заложено природой то, что делает слово жизнь жизнью. Муза с горящим сердцем не может быть не живой, а в пламени я уверена!  

Севастополь, 31 мая – 1 июня 2019, 365