Уроки дяди Р.

Главный редактор малотиражной газеты "Красный Ктулху" Блинчиков-Повидлин сидел за столом у себя в кабинете и задумчиво, с многозначительным видом, ковырялся пальцем в носу. Использовал для этого мизинец с модным длинным ногтем.  

В дверь постучали.  

Тук-тук-тук!  

– Нельзя! – крикнул Блинчиков-П., спешно пряча порножурнал (который предусмотрительно был укутан в обложку журнала "Работница").  

Дверь приоткрылась, и внутрь пронырнула голова.  

– Драсте! Можна?  

– Кто там?  

– Я.  

Не дожидаясь разрешения, в кабинет проник молодой человек в грязных свитере и джинсах и с протянутой для рукопожатия ладошкой засеменил в сторону редакторского стола.  

Редактор вытер руку о штанину и ответил на потное рукопожатие.  

– А, это ты, Пончиков.  

– Нет, не я.  

– Как не ты? А кто тогда? Дай-ка, постой-ка, сам вспомню! Пирожков?  

– Нет, – молодой человек подобострастно ощерился в желтозубой улыбочке.  

– Пироженных?  

– Нет.  

– Тортовский?  

– Нет.  

– Пышкин! Вспомнил! Вспомнил! Ты – Пышкин! Пышкин Яков Семеныч!  

– Не-а.  

Блинчиков-П. перестал улыбаться и сказал:  

– Так, молодой человек, покиньте помещение! Я вас не знаю...  

– Как же, Семен Яковлевич? Как же не знаете? Мы с вами год как знакомы. И в баню вместе ходили.  

– В баню?  

– Ну да! Это ж я, Проблевотин!  

Поправляя очки, Блинчиков-П. более внимательно рассматривал посетителя.  

– Вася?  

– Ага.  

– Проблевотин?  

– Ну да. Это я. Драсте!  

– Драсте, драсте! Садись! Закидывай ногу на ногу! Рассказывай!  

– Пасибки, – молодой человек опустился на краешек табуретки и поджал обутые в кеды ноги вниз, под табуретку.  

– Ну, Вася, рассказывай, что там за дверью творится. Какова то есть ситуация?  

Молодой человек пожал плечами и снова ощерился.  

– Да так. Как-то. Обычная ситуация. Да вот хотя бы: заглянул у вас, на этаже, в туалетик. В мужскую кабинку. А там вдруг... какая-то бабулька пиздёнку кефирчиком подмывает.  

– Подмывает?  

– Ага.  

– Кефирчиком?  

– Из бутылочки. Нежирненько.  

– Ясно, – нахмурился Блинчиков-П. – Значит, все, как прежде.  

– На том и стоим. Я вот насчет своей рукописи пришел. Так сказать, осведомиться. Что там с ней? Какова дальнейшая судьба ее? И так далее...  

– И тому подобное?  

– Ну да.  

– Это роман который эпопея? На двух тыщна триста двенадцать страниц которая?  

– На двух тыщна триста двенадцать страниц?  

– Да.  

– Она самая! Что с ней?  

– А я знаю? Ты меня за кого держишь? Стану я читать романы на двух тыщна триста двенадцать страниц! Я что, похож на идиота?  

– Ну да... то есть па-па-па-па... нет! Конечно, нет! Скорее, наоборот.  

Блинчиков-П. со вздохом полез под стол, потом поднял и с тяжелым звуком бросил перед собой громадину рукописи, обвязанную бечевкой.  

– Уф! Вот твои двух тыщна триста двенадцать страниц...  

Проблевотин заерзал, и глаза его заблестели от слез.  

– Боже мой! Господи! Родные! Мягкие хрустящие листочки бу...  

– Заткнись!  

Молодой человек тут же угомонился и снова принял позу Сфинкса.  

– С каких это пор ты фэнтези увлекаешься?  

– Как с каких? – удивился Проблевотин. – С тех самых, как мы с ребятами на курсы съездили.  

– На какие курсы?  

– Ну как! В Санта-Фе, Нью-Мексико. Литературные курсы у папика Ричи.  

– Какого еще папика?  

– Папик Ричи – это мы так дядю Джорджа называем. Джорджа Мартина. Писателя. Проходили вот курсы. Два месяца. В баню еще ходили... гм!  

– Платные курсы хоть?  

Молодой человек пожал плечами и загадочно ощерился.  

– Кому как...  

– Ясно, – вздохнул Блинчиков-П., видимо. вспоминая о молодости или еще о чем-то. – Вернемся к нашим баранам. Как я уже говорил, романа твоего, "Возвращение в жопу", я ни читал. Зато Марья Платоновна читала (это наш литредактор). Скорее всего, ее ты в туалете и видал.  

– Да, но, – посмел возразить Проблевотин и даже потянул руку, будто просился выйти. – У меня другая вещь.  

– Чего?  

– "Возвращение в Жоппо" – так более точно звучит.  

– Ладно, ладно, я ж не спорю, – Блинчиков-П. уже развязал бечевку и копался теперь в листах. – Где-то здесь должна быть закладка. А. вот она! Щас, щас. – Блинчиков-П. поискал глазами, а потом зачитал отрывок: – И как только рыцарь Бокко занес над ним меч, то воткнул его и проткнул насквозь им принца всех эльфов Мина... грим... брам... брум... блядь, не могу имя прочитать! В общем, ты здесь пишешь, что когда он протыкает евошний живот и вынает меч обратно, то из живота этого принца вылетают белые бабочки разных цветов, а сам меч начинает светиться.  

– Ну да, ну да.  

– По этому поводу наш литредактор уперлася рогами в землю, со своей кефирной пиздой, и всё тут! Запорола, короче говоря, твой роман. Все твои двух тыщна триста двенадцать страниц. – Блинчиков-П. даже хохотнул, но вовремя остановился.  

Проблевотин сидел мрачный. А потом сказал:  

– Только из-за этого?  

– Ага.  

Проблевотин сидел мрачный и думал. А потом сказал:  

– А если поменять?  

– Чё поменять?  

– Внести изменения. В сцену.  

– А, ну валяй. Забирай свою рукопись. Езжай домой. Работай. Как закончишь, позвонишь.  

– В принципе, я здесь бы мог.  

– Здесь?  

– У вас найдется ручка?  

– Нету. А, ну, конечно, есть. Вот.  

Когда молодой человек поднялся и подошел, редактор дал ему ручку.  

– Пасибки.  

Автор вздохнул и наклонился над рукописью. Через какое-то время стал вносить правки. Это было похоже на волшебство, и редактор смотрел зачарованно, ковыряясь в ухе.  

Когда автор закончил, то бросил ручку на стол. На его лбу выступила испарина. Выглядел он утомленным. Он отошел к своей табуретке и опустился на нее и наклонился, обняв себя руками. Проследив за этой сценой, Блинчиков-П. тут же уткнулся в чтение правки. Там было написано следующее:  

"И как только рыцарь Бокко занес над ним меч, то воткнул его и проткнул насквозь им принца всех эльфов Минагримбирриульфграмбельферция. А когда вынул меч свой из живота принца, то оттуда вывалились кишки, которые вместе с говном, источавшим острый запах, с противным звуком стали падать и шмякаться в траву, и трава та, бывшая зеленой, задымилась и изменила цвет свой, и меч был испачкан говном и кровью, и облепили его белые червячки, кое-которое из оных шевелились и ползали... "  

– Не знаю, не знаю, – сказал Блинчиков-П., закончив чтение. – Ничего обещать не могу. Надо это дело показать. Что Марья Платоновна скажет. А так – нормально. Мне понравилось, – и, приподняв одну часть зада, выпустил газы. – Пардон!  

– Ничего, ничего, – приободрился Проблевотин и понюхал воздух.