Портрет серого кардинала

Портрет серого кардинал  

Глава 1  

Забавная, в чём-то даже скабрезная история о том, как отважная медсестра на пике эпохи застоя, жертвуя здоровьем, спасла репутацию одного из главных руководителей страны, могла бы сойти за перестроечный анекдот. Если б не была сущей правдой…  

Истоки этой истории коренятся в конце тридцатых годов прошлого века, когда, кстати, складывалась политическая карьера этого самого руководителя. Но речь пока не о нём, а о том, что в те годы в городе Реченске Горьковской области началось строительство советского химического гиганта. Впрочем, никакого Реченска на тот момент в природе не существовало, как не было и речки, которая могла бы дать название городу. На самом деле, строительство началось в забытой богом деревушке «Чёрное болото», получившей своё название из-за её соседства с реальным вековым болотом. Перед областным руководством встал вопрос о названии будущего центра химической промышленности. Вариант «Чёрноболотинск» отвергли сразу как слишком мрачный для государства, строящего светлое будущее. Присвоить городу имя какого-либо героя-революционера, как это делалось на заре Советской власти, поостереглись: времена такие, что сегодня он герой, а завтра… Выручила, как это часто бывает, случайность. В областной газете местный краевед В. И. Трепушин тиснул статейку о том, как 1611-1612 годах в Нижнем Новгороде (нынешнем Горьком) сформировалось и отправилось освобождать от интервентов Москву ополчение Минина и Пожарского. Одной из дружин ополчения командовал ремесленник Пахом Речка, а первой остановкой дружины на отдых была деревушка «Чёрное болото»… Назвать город в честь местного героя, почившего в бозе 300 лет назад, было и почётно, и безопасно. Обретший название город бурно рос вместе с химзаводом. К моменту, когда из труб гиганта повалил окрашенный во все цвета радуги дым, работникам были предоставлены для жилья деревянные одно-двухэтажные бараки. Возвели их на большом расстоянии от завода, учитывая опасность данного производства для здоровья людей, что в те времена, да и потом в стране соблюдалось далеко не всегда: сплошь и рядом жилища лепились впритык к предприятиям, извергающим ядовитейшие миазмы… Но тут, повторим, жильё было построено на удалённом от химзавода расстоянии, более того, со временем на месте деревянных бараков выросли благоустроенные панельные и кирпичные пятиэтажки – «хрущёвки», решившие острейший на тот момент квартирный вопрос, который, как заметил ещё герой Михаила Булгакова, портил людей... Казалось бы, живи – не хочу… Однако «неблагодарные» люди почему-то заявляли: «В гробу мы видели такую жизнь! » и при малейшей возможности найти в другом городе работу покидали насиженные места. Из-за этого на заводе постоянно не хватало рабочих рук, их дефицит временно пополняли расконвоированные заключённые, так называемые, химики. Но и эти несчастные, отбыв свой срок, на предложение остаться на производстве, со словами «только через расстрел! » отбывали восвояси. Правда, и высококлассных специалистов-химиков среди них как-то особо не наблюдалось, а между тем, дефицит не только рабочих, но служащих на заводе становился хроническим. Причина? Да как поётся в старой песенке, «чисто было на бумаге, да забыли про овраги…» Когда ещё только планировался город химиков, некоторые умные головы предупреждали власти о розе ветров, которую надо обязательно учесть при строительстве, иначе быть беде. Этих врагов народа слушать не стали, и, чтобы не умничали, оправили в места не столь отдалённые. А напрасно не послушали, и, уж точно, зря сгноили! Оказалось, что, согласно местной розе ветров, свозь химический гигант проходит постоянный, неподвластный властям, воздушный поток. А стоит завод аккурат на пути потока к городу. В результате жители Реченска обречены (кстати, и до сегодняшнего дня) постоянно вдыхать исторгаемые химгигантом выбросы, воняющие трупами, аммиаком и ещё хрен знает чем... Одного такого амбре достаточно, чтобы бежать из города, куда глаза глядят. Но, кроме того, эти выбросы – ещё и источник постоянных аллергий, бронхитов, астм, сердечных и онкологический заболеваний у людей. Во времена хрущёвской оттепели проблему стали всерьёз поднимать и озвучивать на самом верху. И там решили: раз уж розу ветров невозможно изменить (во всяком случае, пока), а вредоносный завод нельзя ни закрыть (стране нужна его продукция), ни коренным образом реконструировать (слишком дорого и технически очень сложно), то надо построить в городе химиков большой медицинский центр. Его наличие позволит не только лечить несчастных заложников индустриализации, но и предупреждать у них связанные с вредным производством заболевания. Так в Речинске к шестидесятилетию Советской власти появился огромный медицинский центр всесоюзного значения.  

Именно в этом центре и случилась история, которую мы вознамерились рассказать.  

Глава 2  

– Куда торопимся? – тормознула спешащего к выходу рентген-техника Васю Носова старшая медсестра Антонина Карпова.  

– Домой, я свою смену отбарабанил...  

– А взглянуть на доску объявлений, Василий?  

Вася бегло окинул голубыми глазами объявление и с ехидной улыбочкой повернулся к медсестре:  

– Ошибочка вышла, уважаемая Антонина Петровна тут о партийном собрании, а я пока, к глубокому сожалению…  

–– Вечно вы, молодежь, торопитесь, – укоризненно покачала головой медсестра. Читай внимательно: от-кры-то-е парт-со-бра-ние. А значит, должны присутствовать все члены коллектива. Или ты себя к таковым не относишь?  

– Да ладно, чего уж там...  

Василий обречённо поплёлся в сторону актового зала, за ним засеменила, довольная Антонина. Медсестра постаралась как можно тише приоткрыть дверь в актовый зал, но она всё равно заскрипела, и все собравшиеся обернулись на шум.  

– Ну что, Антонина, последнего изловила? – хихикнул завхоз Фадеич, но его веселье не передалось окружающим, напротив, раздались недовольные женские, а затем и мужские возгласы: «Начинайте уже, в школу за детьми пора! », «Ага, не тяните, сегодня с чехами играем»…  

Ведущий собрания врач Бармин, про которого сослуживцы говорили, хороший бы специалист получился, если бы не занялся партийной работой, постучал карандашом по стоящему на столе президиума графину с водой.  

– Товарищи, коллеги, как вы знаете, в год Олимпийских игр, впервые проводимых в стране социализма, городской комитет партии оказал высокую честь нашему медицинскому центру выступить на первомайской демонстрации отдельной колонной!  

Бармин намеренно сделал паузу, чтобы присутствующие осознали важность предстоящего события.  

– Это говорит о том, что партия высоко ценит наш с вами, товарищи, труд на ниве здравоохранения. Призываю вас Первого мая прийти с семьями, друзьями…  

– А те, кто на дежурстве в этот день будут освобождены от работы? – прервав парторга, поинтересовался молодой терапевт Оськин.  

– Не фантазируйте, товарищи, вы прекрасно знаете специфику нашего учреждения, мы, как сталевары у мартеновских печей, ни на секунду не можем прервать процесс сохранения здоровья наших граждан.  

– Хотелось знать, как именно сталевары сохраняют здоровье граждан? – подловив парторга на неудачном сравнении, чуть было не брякнул язвительный Фадеич, но вовремя прикусил язык и, вставая с места, сказал совсем другое:  

–- Вопросик имеется!  

– Слушаю вас.  

– Демонстрация, это не только толпа идущих стройными рядами, но и знамена, портреты руководителей партии и правительства, транспаранты и прочая всякая дребедень. У нас всё это есть?  

– Будет! – заверил Бармин. – Только, уважаемый, Иван Фадеич, не дребедень, а атрибутика. В горкоме обещали.  

– А еще я слышал, – не унимался Фадеич, – кто несёт эту самую атрибутику, по окончании демонстрации получает денежное вознаграждение.  

–- Каковы расценки? – оживилась мужская часть собрания.  

– За портреты классиков марксизма и членов политбюро – 10 рэ, за правительство и прочие транспаранты – 5 рэ.  

– Это что же получается, – вдруг встрепенулся Вася Носов, – кто-то проведет демонстрацию за вознаграждение, а кто-то просто так прогуляется? Несправедливо...  

– А Васька Носов останется с носом, – сострила пожилая санитарка Надежда Павловна.  

В зале засмеялись, зашумели, заспорили, но ведущий открытого партийного собрания призвал всех к порядку.  

– Успокойтесь, коллеги. Как показывает практика, этот вопрос на заводских предприятиях давно решен вполне демократическим путем, и руководство нашего центра не собирается ничего менять.  

– Поясните! – попросил Фадеич.  

– Каждое подразделение нашей больницы выдвигает общественников, которые достойны нести портреты и транспаранты, остальные участники после окончании демонстрации тоже будут вознаграждены за исполнение своего гражданского долга. Администрация нашего центра организует небольшой буфет, разумеется, с напитками и скромной закуской, никого не забудем.  

– Опять мужикам всё, – начала полемизировать Надежда Павловна, обращаясь к Бармину, – прогуляется мужик, нарядно-одетый, денежку получит, да еще за воротник заложит, а мы, бабы и стол накрой, и гостей встречай… У мужиков, значит, праздник, а у нас?  

За парторга ответил Фадеич:  

– Ты, Павловна, не ворчи, бабам тоже выгода будет, может и им часть деньжат перепадёт, а если нет, так на водку для мужиков тратиться не придётся.  

–- И то верно, – раздались женские голоса.  

Бармин объявил собрание закрытым, но свою верную помощницу Антонину и завхоза Фадеича попросил задержаться.  

– Сейчас репетировать будем, -- улыбнулся старшей медсестре Фадеич.  

– Ты о чём? – изумилась Антонина.  

– Давай так. Я как бы стою на трибуне и изображаю парторга. А ты вроде идёшь во главе колонны и кричишь: «Да здравствуют советские пилюли, самые счастливые пилюли в мире! »  

– Не вьюнош ужо, а все бы вам шуточки, – напустила на себя строгость Антонина, но сама же не выдержала и громко прыснула в ладонь.  

Глава 3  

– Это хорошо, что вам весело, товарищи, – сказал Бармин сослуживцам. – Но давайте поговорим о серьёзном. Ты, Фадеич, завтра со своими хлопцами на нашей «скорой» смотаешься в горком партии за транспарантами и портретами – держи список. Вы, Тонечка, после того как они вернутся, найдите меня – надо будет определиться с атрибутикой. Очень надеюсь на вашу помощь.  

Это нежное «Тонечка» в устах парторга никого не удивляло: у них существовала давняя, всем известная обоюдная симпатия. Благодаря Бармину она попала на работу в этот медцентр, куда кого зря не берут, но и он был ей кое-чем обязан своей помощнице…  

Вообще-то любимица местного парторга в партию вступать никогда не собиралась. Биография нашей героини похожа на миллионы других советских людей, рождённых после революции. Когда в семье рабочих в 1935 родилась Тонечка, третья по счёту дочка, им выделили двухкомнатную квартиру в бараке, в котором со временем появится на свет ещё и её братик. В 41-м папа, отказавшись от брони, положенной многодетному отцу, ушёл на фронт, был дважды ранен, но вернулся живым. В войну мама и две старшие дочки работали на заводе – вытачивали для фронта корпуса мин и снарядов, а Тоня занималась малолетним братиком. После войны – учёба в школе, где из-за своей излишней полноты девочка испытала все радости от кличек «пончик» и «жиртрест». Испытывая комплекс неполноценности из-за своей фигуры, Тоня смирилась было с участью одинокой старой девы, но в 25 лет в больницу, где она трудилась по окончании медучилища, привезли после ДТП красивого парня Тимофея Карпова. Молодые люди, что называется, с первого взгляда полюбили друг друга. Когда Тоня однажды задала Тиму мучивший её вопрос, как он относится к её фигуре, тот ответил:  

– Тонечка, полные люди в большинстве своем добрые и сердечные. Такая у меня мама, ты на неё чем-то похожа. Выбрось эти глупости из головы, я тебя люблю, и давай выходи за меня замуж…  

Вскоре в их семье пошли дети – Танечка и Ванечка, которых с удовольствием нянчила свекровь, оказавшаяся и впрямь добрейшим существом. Когда дети пошли в школу, по настоянию бабушки Тоня с Тимом приобрели в деревне небольшой домик, а тут и очередь на машину подошла. Подзаняв денег, семья стала счастливой обладательницей «Москвича» – чуда советского автопрома.  

Однажды к ней, на тот момент старшей медсестре, подошёл главврач больницы, по совместительству парторг, и спросил, не думает ли она о вступлении в партию. Тоня честно ответила, что ей такое и в голову не приходило.  

– Понимаете, Тоня, я по призванию – врач, а партийная работа меня, если честно, стала тяготить.  

– Надеюсь, вы во мне не свою преемницу видите? -- засмеялась медсестра.  

– Да нет, тут такое дело... К нам недавно пришёл новый врач Бармин с явными задатками партийного работника, одна закавыка – он не член партии. По пресловутой процентной норме на четырех человек младшего медперсонала членов КПСС избирается один врач. Троих кандидатов я уже нашел. Нужен четвёртый. Помогите, пожалуйста.  

На расширенном семейном совете было принято решение помочь хорошему человеку. А через три года, когда в Облздраве формировался персонал нового медицинского центра, секретарь парткома Бармин, которого тоже туда взяли одним из первых, не забыл об оказанной когда-то ему услуге и похлопотал о переводе старшей медсестры Антонины Карповой к себе в помощницы…  

Глава 4  

Днем после полудня в ординаторскую позвонил Фадеич и попросил Антонину вместе с Барминым прийти в хоз. отделение.  

– Что за рухлядь ты привез? – вскричал парторг, увидев доставленную привезённую атрибутику.  

Завхоз, став в позу прокурора, ответил:  

– Как вы можете, гражданин Бармин, называть рухлядью художественные произведения, на которых запечатлены руководители партии и страны? Это не красит вас, как секретаря парторганизации такого огромного медицинского учреждения.  

–- Но-но! Не ёрничай! Нашёл над чем... После Первого мая, зайдёшь ко мне в партком, побеседуем.  

– Так я же пошутил, – поспешил оправдаться Фадеич.  

– Я тоже, – отозвался парторг и подмигнул Тоне.  

Стали рассматривать атрибуты.  

– Цвет у транспарантов какой-то блеклый, – заметила медсестра. – Новые мы навряд ли сможем получить, времени в обрез. Ты вот что, Фадеич, скажи своим хлопцам, чтобы побольше красных шариков на них навесили.  

Бармин, стоя напротив портрета Генерального Секретаря КПСС, загибал пальцы и что-то бормотал.  

Завхоз с медсестрой прислушались.  

– В шестьдесят первом Звезда Героя Соцтруда, в шестьдесят шестом Герой Советского Союза, в семьдесят шестом на семидесятилетие еще одна звезда героя, в семьдесят восьмом тоже героя вручали, по телевизору было… Итого – четыре.  

На портрете Брежнева красовались три высшие награды страны.  

– Где еще одна звезда?! – спросил Бармин Фадеича таким тоном, будто именно он, завхоз, с его неуместными шуточками начудил с орденами Генсека.  

– Так портрет старый, -- объяснил Фадеич. – Я попрошу Лешу Смертина из морга, намалюет сколько угодно.  

– Сколько угодно – не надо! Только одну. Странная фамилия у твоего Лёши…  

– Как раз, очень даже подходящая для работника такого заведения, – хмыкнула Тоня.  

– Вон у того мужика надо рамку подправить, вся потрескалась, а лучше бы новую изготовить. – Завхоз кивнул на портрет, стоящий рядом с изображением генсека.  

– У мужика?! Ты что, не знаешь, кто это? – возмутился Бармин.  

– Вроде как Михал Андреичем кличут, а фамилию запамятовал. Мудрёная… Что-то поповское… Серокардиналов, кажется. Он всегда в « праздничных атрибутов.  

Глава 5  

Сегодня Тоня проснулась рано, впереди было много дел, которые необходимо завершить до начала демонстрации. Погладила рубашки мужа и сына – Тим собрался со своим наследником идти в колонне от своего нефтеперерабатывающего комбината. Написала записку для дочери: «После шествия школьников сразу домой, никаких гулянок. Отметим в семейном кругу». Продегустировала из тазика салат оливье, приготовленный свекровью. И с чувством выполненного долга вышла из дома.  

Весенний май — Тонино любимое время года. Природа весной просыпается от унылой спячки омолодившейся и наполненной жизненной энергией. Солнечные лучи начинают согревать все вокруг, а голова дурманится от ароматов, исходящих от березок и кустарников, на которых проклёвываются робкие почки и появляются первые цветы. Весной легче веришь в перемены к лучшему. На этот раз медсестра ожидала, что дочка успешно окончит школу и поступит в университет, и появится в их семье человек с высшим образованием. А там, глядя на успехи сестры, и сын возьмется за ум, и, если повезёт, то после восьми классов Ванька успешно сдаст вступительные экзамены в Речинский химичекий техникум. Возможно, мужу да и ей самой повысят зарплату, и тогда они сумеют провести ремонт своего загородного домика. Свекрови неплохо бы взять путевку в санаторий, пусть подлечится немного, она этого заслуживает.  

С такими мыслями Тоня подошла к медцентру. В сквере напротив кучковались сотрудники. Она взглянула на часики, до начала демонстрации оставалось минут сорок. Тоня зашла в свой кабинет, взяла барминский список с указаниями, кто и что несет, а также ведомость и деньги для выплаты за исполнение гражданского долга.  

В хозяйстве Фадеича вовсю кипела работа. На микроавтобусы, метко прозванные в народе буханками, наносились последние украшения – цветы из разноцветной бумаги. Рядом крутилась санитарка Надежда Павловна, уговаривая «главного декоратора» Лешу Смертина прикрепить к цветам веточки вербы.  

– Иду я давеча мимо церкви, смотрю, у входа аккуратно лежат ветки, которые были использованы неделю назад во время Вербного воскресения, ну и подумала, не пропадать же добру. Ты уж, милок, пристрой их как-нибудь, все живые растения, а не мертвые из бумаги, да пожилым людям будет приятно.  

– Я бы с удовольствием, уважаемая, да начальство заругает, скажут: религиозная пропаганда.  

По замыслу руководства один из автомобилей должен двигаться во главе колонны. Место рядом с водителем для Тони – не пешком же ей с такими деньгами пилить. Второй микроавтобус поступал в распоряжение завхоза и должен был замыкать колонну медработников. По окончании шествия второй автомобиль превращался в буфет. Фадеич назначался главным виночерпием, а заведующая больничной столовой отвечала за скромные закуски, состоящие из бутербродов с докторской колбасой, (а какой же еще для работников медицины, не сервелат же) и селедкой иваси.  

За два дня до события завхоз выпросил на фабрике по производству мороженого три сотни бумажных стаканчиков, после чего до хрипоты спорил с Барминым о количестве миллилитров водки на одного человека.  

– Ты что, весь народ мне хочешь споить?! – вскричал парторг, ошеломлённый предложением Фадеича, – «бутылка на троих». – Почему на троих, а не пятерых или семерых?  

– Три -- святая цифра на Руси: три богатыря, было у отца три сына, три девицы под окном… И вообще ещё во времена Петра великие умы доказали, что бутылка водки состоит из двадцати семи бульбулек, на троих – по девять бульбулек. Был даже издан соответствующий царский указ!  

– Мастер ты заливать, Фадеич, в старые времена не было такой тары, как сейчас…  

– Так я же говорю, великие умы доказали, что любая тара содержит в себе двадцать семь бульбулек, если её заполнить водкой. К другим алкогольным и не алкогольным это не относится. У них свое измерение.  

После долгих и продолжительных дебатов пришли к согласованному решению, что на одного демонстранта мужского пола положено100 грамм, на особу женского пола – 75…  

Время неумолимо приближалось к выходу коллектива на демонстрацию, и на хоздворе посланцы от подразделений больницы осаждали Фадеича, требуя выдачи им необходимой атрибутики.  

– Может вам сразу и вознаграждение вручить и плеснуть порцию водицы из-под бешеной коровки, – отбивался от них завхоз. – И вообще я не при чём, все вопросы к Антонине, у неё списки, а вот и она, кстати…  

Глава 6  

– Успокойтесь, товарищи, всё получите согласно утвержденным спискам. Фадеич, где атрибутика?  

– В буфете, – и, не дожидаясь следующего вопроса, указал на один из автобусов.  

Когда хлопцы из бригады завхоза доставали из салона очередной транспарант, студент-практикант неожиданно воспротивился.  

– Я бы хотел нести портрет первого секретаря ЦК Молдавии, у меня бабушка из тех краёв родом.  

– Поменяйся с Трутовым, – взглянув на список, ответила Антонина.  

– Нашли дурака десять рэ. менять на пять, но если студент не против за пятицелковый нести портрет, тогда обмен возможен, – предложил ответственный за вынос изображения...  

Практикант замялся.  

– Ну ладно, давайте оставим всё, как есть, тем более транспарант мы с напарником несем, не хочется его обижать.  

В перечне, не отмеченная галочкой пустовала одна строка напротив портрета идеолога партии, а нести его должен был сам парторг. В автобусе изображения тоже не было.  

– Фадеич, черт тебя возьми, а где?!  

– В подсобке. Леха вчера вечером рамку новую изготовил и олифой покрыл, не в автобус же его нести, все руководство провоняет. Держи ключи от хозблока, и не забудь потом закрыть дверь...  

Тоня забежала в подсобку завхоза, портрет стоял на стуле возле открытого окна. Она слегка провела ладонью по раме, не липло, но запах олифы ощущался еще остро. Взяв осторожно портрет, направилась к выходу. И только тут вспомнила, что не вынула ключ из замочной скважины.  

«Может, не захлопнулась», -- подумала она, но надежда оказалась напрасной. Английский замок сработал с подлой буржуазной надежностью!  

«Надо позвонить сменщице», – решила Антонина, и, прислонив к стенке портрет, направилась в подсобку. До начала демонстрации оставалось пятнадцать минут. Она в который раз обвела глазами «кабинет» Фадеича, телефонного аппарата нигде не наблюдалось. Из телефонной розетки змейкой тянулся шнур и оканчивался перед дверцей сейфа.  

– Идиот, прятать аппарат на выходные и, главное, от кого? – с досадой изрекла Антонина.  

Окон на первом этаже хозблока не бывало от природы, и Тоне ничего не оставалось, как подняться на 2 этаж и поискать там окно рядом с наружной пожарной лестницей. Открытое окно обнаружилось в раздевалке, но без признаков пожарной лестницы... Тоня метнулась вниз, забежала в подсобку, нашла в аптечке упаковку бинтов и, схватив сиротливо стоящий портрет Суслова, понеслась наверх. У неё созрел план: перевязать высокочтимый атрибут бинтами и спустить его на них со второго этажа, а самой вылезти наружу через то же окно. Первая часть плана удалась легко: Тоня накинула на портрет своё весеннее пальто и бережно на бинтах спустила «серого кардинала» на землю. Со второй частью вышла заминка.  

«Ну сколько здесь, не более трёх метров, то есть минус ее рост остается меньше полутора… Не такая уж и большая высота, спрыгнуть можно, если ударюсь немного, не насмерть же», – размышляла она, примериваясь к прыжку. Но, чем больше она себя успокаивала, тем страшнее ей становилось.  

До начала шествия оставалось пять минут.  

«Что подумает народ, не увидев портрета второго человека партии?.. Пойдут разговоры, нехорошие догадки. И Бармин из-за меня пострадает! »…  

Отчаяние придало Тоне смелости, и она, держась за подоконник, вынесла своё грузное тело спиной наружу. Какое-то время она так висела, но прыгать всё равно было страшно. И тут она представила, как всё это выглядит: немолодая женщина с задранной из-за неловкой позы юбкой висит на подоконнике, демонстрируя возможным зевакам своё нижнее белье цвета её любимого розового платья… От стыда медсестра покраснела и разжала руки.  

(Кстати, волновалась она не зря. По закону подлости неподалёку от больницы в это время слонялась стайка местных мальчишек. Они-то как раз и лицезрели её исподнее, а потом, вовсю фантазируя на весьма волнующую тему, обсуждали увиденное…)  

Падение оказалось удачным, без переломов и ушибов – сбитые коленки и порванные колготки не в счёт. Мгновенно набросив на себя пальто, Антонина схватила портрет и устремилась к назначенной цели.  

Парторг в ожидании Антонины в который раз пытал Фадеича, где его помощница.  

– Да не волнуйтесь вы, подойдет, – успокаивал его завхоз.  

Оркестр заиграл «Интернационал», колонна начала движение.  

– Я же говорил! – обрадовался Фадеич при виде медсестры, обгоняющей ряды демонстрантов.  

Бармин устремился ей навстречу, приняв из её рук портрет, прытью метнулся, чтобы занять подобающее место справа от изображения Генсека.  

– Бинты, бинты с Серокардиналова снимите! – хохотнул ему вслед завхоз. А у Антонины спросил про ключи.  

– Ой! Забыла, Фадеич…  

– Ладно, я кого-то из своих за ними пошлю, а ты бегом Мыколе в автобус – амуницию почини... – завхоз кивнул на её коленки.  

Укрывшись за спинкой сидения Антонина, стащила с ободранных коленок подпорченные колготки и, припомнив недавние злоключения, зашлась нервным хохотом.  

– Ты чего, Тонь? – поинтересовался водитель. – Фадеич, что, уже буфет открыл?  

– Нет Коль... Эт я так о своём... Да и праздник же сегодня — веселый.