Струнный дивертисмент четвёртого и пятого поясничного позвонка.

Струнный дивертисмент четвёртого и пятого поясничного позвонка. Глава 9 из "Репетиции оркестра"  

Большая часть музыкантов покинула сцену и ушла на перерыв. Всё пространство зала опустело, лишившись музыки, и стало прозрачным и тихим. Откуда-то с галерки, из-за кулис, в кулуарах, за дверьми доносился негромкий шум: тихие разговоры, двигание стульями, шаги, покашливания, отдалённая суета улицы через распахнутые двери и приоткрытые окна. Кто-то на балконе пробежал. Хлопнула дверь на втором этаже. Музыкальная жизнь на время затаилась.  

За вторым пультом скрипок о чём-то беседовали два музыканта. Тот, что постарше, а на вид ему было лет где-то шестьдесят или чуть больше, очень был похож на Шона Коннери: прическа, бородка, импозантен, крепок телом, с лукавинкой в глазах. Но не на Шона Коннери периода Джеймса Бонда, а времён фильма «Имя Розы», где он играл мудрого монаха, расследующего загадочные преступления в бенедиктинском монастыре. Древние манускрипты, потайные комнаты, странные отравления, поиски истины, неожиданные разгадки.  

– Как здорово они друг друга чувствуют всё-таки, а… Какой чудесный концерт получился. Давно не испытывал такого удовольствия, – сказал похожий на Шона Коннери скрипач своему собеседнику.  

– Да, да, спору нет. Но как бы не начали эту удачу отмечать, как в прошлый раз...  

– Ну, прошлый раз – это особый случай был: закрытие фестиваля, последний концерт. Сейчас-то всего лишь репетиция. Хотя согласись, Андрэ, ведь очень весело тогда было.  

– Не то слово – до утра гуляли. Любят же эти русские бурные отмечания по поводам и без. Как сейчас помню: начали с общего банкета, а потом всю ночь Сергей угощал всех, водил по разным местам. Везде бурные разговоры, споры, веселье, смех. Особенно весело, наверное, было нашим двум виолончелистам, помните, те, что ходили за нами, ходили, везде прикладывались ну и перебрали малость, а потом где-то потеряли свои инструменты, помните? А наутро по всем Елисейским полям бегали, искали. Нашли в каком-то ресторане у туалета, стоят их виолончели и ждут хозяев. Да, смеху много было. Другим наука будет: не всё, что дают бесплатно, надо обязательно съесть или выпить. А куда, кстати, они потом перевелись?  

– По-моему, в Марсель, – ответил похожий на Шона Коннери скрипач, немного подумал, а потом продолжил, – наш маэстро и этот Сергей, насколько я в курсе, очень долго знают друг друга, вроде учились или работали вместе. А потом судьба их разбросала. Так вот, в прошлый раз они и концерт, и встречу заодно, и ещё какой-то праздник отмечали.  

– Вот интересно. И Сергей, и Жан-Поль вместе с нами были всю ночь, но почему-то практически трезвыми оставались всё время, – задумчиво сказал Андрэ, – может у русских какая-то особая усваиваимость спиртного… но наш маэстро вроде бы не русский, или у него есть русские корни?  

– Не знаю. Я не слышал об этом, хотя сейчас в мире «вопросы крови самые запутанные вопросы». Может, и есть … Сколько волн русской эмиграции в прошлом веке к нам прибило, так что… кто знает, – задумчиво проговорил Шон Коннери, – а по поводу «непьянения», я как-то с маэстро долго беседовал. У него такая мысль, что очень важна компания, повод и цель.  

Алкоголь понижает уровень сознания, это правда, но вместе с этим уходят личные психологические блоки и барьеры, поэтому людям бывает легче общаться, открываться, настраивать контакты. Если у людей есть повод поговорить о чем-то задушевном, близком, доверительном, а не напиться в стельку, то когда пропустят по маленькой, они становятся ближе друг другу, беззаботней, уходят страхи, сомнения, просыпается фонтан веселья, приподнятости настроения, некой экзальтации, теплого контакта, нежности и заботы друг о друге. Вот они наперебой и угощают друг друга, не считая денег. А это тоже приятно бывает: почувствовать от денег свободу, не быть скрягой и сделать что-то для друга … на широкую ногу…  

– Да, это точно, на широкую ногу. За ночь, пока Сергей всех угощал, наверное, весь свой гонорар спустил. Напитки-то дорогие были, и нахлебников сколько, особенно эти двое…  

– Не каждый день дорогое вино и коньяк может себе позволить скромный музыкант. А тут даром раздают, вот и напились они. А потом плохо было, да и виолончели чуть не потеряли – сами виноваты, – отрезал Шон Коннери, – так вот, если же попадется плохая компания, завистливые, агрессивные, корыстные люди, то на фоне понижения сознания все эти негативные качества усиливаются. Лезет злоба, агрессия, человек словно с ума сходит, становится безумным в плохом смысле. Их будто демонические силы захватывают.  

– А что, разве бывает, что люди сходят с ума и становятся безумными в хорошем смысле? – спросил Андрэ.  

– Ну, это фигура речи «с ума сходить», хотя в каком-то смысле так оно и есть. Ум, гордыня, важность, ощущение значимости себя мешают людям нормально общаться, заставляя собеседников скорей доказывать друг другу, кто круче, умней, успешнее. Что это за общение? А когда, после пары рюмашек, ум затихает и успокаивается, то есть человек становится без ума, без своего обычного ума, тогда легче по душам поговорить, от сердца. Легче сказать, как Вы уважаете друг друга, как Вы рады успехам друг друга, как Вы любите и близки друг другу, опять же, если это искренне. Алкоголь в этом случае не самоцель, а средство. Тогда человек гораздо дольше остаётся адекватным и меньше отравляется. В принципе, ведь и без алкоголя можно этого добиться, но иногда он помогает, – сказал Шон Коннери, потом немного о чём-то подумал и добавил, – слушай, Андрэ, а что ты сегодня после концерта делаешь?  

– Не знаю пока. Наверное, в гостиницу пойду.  

– Поехали со мной. У меня в Париже дочка живет. У неё большая квартира на Северо-Западе. Она очень рада будет, посидим, поговорим.  

– Спасибо, но нет, наверное. У меня спина сильно болит, – сказал Андрэ.  

– Что, опять? – участливо поинтересовался старший товарищ.  

– Да. Беда просто. Собирались на гастроли, вещи таскали, вот я и дернул… И как прострелит, – сморщился Андрэ, – в самый неподходящий момент. Хотя когда он подходящим бывает? И всё. Наутро не разогнуться. И сразу какой-то страх, неуверенность. Мазал чем-то, потом днём укол сделали, к вечеру расходился как будто… Как проснулся, оно опять. Надо ехать, а мне и шнурки не завязать, так скрутило… Ну не бросить же всё, подводить не хочется. Вот и поехал такой раскорякой.  

Напьёшься таблеток, намажешься – поотпустит чуток. Сижу, терплю. Сколько уж прошло времени, – посчитал мысленно Андрэ, – пятый день, да. Так что какой с меня собеседник, тем более, выпивать нельзя, таблетки ведь, уколы. Завтра днём обещали мне массаж сделать, может лучше станет?  

– А, тогда понятно, жалко. Ну не то жалко, что не посидим, а что ты в таком состоянии. А я всё смотрю, ты как-то осторожненько передвигаешься в последнее время, но мне и в голову не приходило, – задумчиво проговорил Шон Коннери, – да, спина – это дело серьезное.  

– Хорошо, что не так сильно, как в прошлый раз. Тогда вообще целый месяц я не мог ничего делать. Таблетки, уколы, мази, корсеты… Острую боль они как-то снимали, немного поддерживали состояние, но тянущая постоянная тупая боль так и не уходила. Хоть сиди, хоть стой, хоть лежи, ноет и ноет. Это как зуб постоянно болит и болит. Чуть поудобнее устроился, вроде ничего, а потом опять. И ночью покоя никакого нет. Только утихнет всё, забудешься, заснешь, но стоит чуть двинуться или повернуться, то от боли просыпаешься. Наутро разбитый, невыспавшийся, нервный. Всё, на что спокойно в нормальном состоянии мог реагировать, раздражает, злит, вгоняет в тоску. Ужас какой-то. Целый месяц или даже больше.  

Сейчас, тьфу, тьфу, не так сильно. Надеюсь, что побыстрее оклемаюсь. Но вот что интересно. Когда мы играли сегодня, я так погружался в музыку, что забывал про боль, подавленность, неуверенность. Чудо какое-то. Правда, как вспомнишь, что ещё целый вечер на этом стуле… кошмар, никакой перспективы. Дурные мысли одолевают, захватывают, словно они сидели долго внутри, ждали своего часа, когда ты ослабнешь, и вот дождались и давят на мозг со всей силы, соки все вытягивают, – устало закончил Андрэ.  

– Это ты верно подметил, оно на самом деле так: всё наше нездоровье, все причины наших страданий и неудач мы создаём себе сами. Нашей ленью, дурными привычками, невежеством мы открываем в нашем организме участки, через которые всё болезненное и нездоровое проникает и поселяется в нас. Оно живёт внутри, особо не проявляясь, не трогая нас до поры до времени, словно спящие шпионские ячейки. И вдруг, в какой-то момент, по чьей-то команде извне приходит сигнал. Можно сказать, что это вирус, бактерия, неудачное движение или дурная мысль. Всё, что угодно может запустить механизм разрушения, болезни, физического или душевного разлада, причиняющего нам вред. А чтобы это не происходило, надо искоренять причины проблемы: не лениться, быть внимательным к себе, заниматься профилактикой. Что ни говори, а со спиной шутки плохи.  

Надо заботиться о ней регулярно. Помнишь, я тебе предлагал какую-нибудь лечебную физкультуру себе найти или йогой позаниматься. Это дело нельзя запускать, на таблетках да мазях далеко не уедешь. Надо что-то делать, а то всё время возвращаться проблема будет. Само по себе не пройдёт.  

– Ну, я не знаю. Я как-то думал об этом, но всё времени нет, да и растяжка у меня слабая йогой всякой заниматься, – отговаривался Андрэ.  

– А вот так каждый раз загибаться время у тебя есть, да? И растяжка тут ни при чем. Все люди разные, у каждого своя конституция. Каждый должен со своим телом разобраться, позаботиться о нём.  

– Вы понимаете, Жак, я даже пробовал, в интернете нашел книжку какую-то. Там позы были от болей в спине. Что-то поделал, но ничего не получалось, только ногу растянул – никакой пользы. Самому никак мне, а в какой-то центр йоги идти не хочу, там ведь философию всякую начнут продвигать, а мне это как-то неинтересно. К чему их философия нам, западным людям. Если бы просто позы показали, какие помогают, может, я и попробовал бы. А так всё как-то пока не складывается.  

– Я честно тебе скажу, я не большой специалист по йоге. Вот дочка моя, она фанат этого дела. Здесь в Париже занимается уже лет шесть. Она всё и меня агитирует, как только мы встречаемся. Разговариваем, спорим часто по этому поводу. Но я тоже не поддаюсь. Но, в отличие от тебя, я регулярно занимаюсь физкультурой. Да я практически всю жизнь чем-нибудь да занимаюсь. Сейчас у меня, – немного задумался Жак, перебирая что-то в голове, – … два раза в неделю бег, два раза – плавание, кстати, плаваем мы с Жан-Полем…  

– О, – перебил его Андрэ, – наш маэстро тоже спортсмен?  

– Да, плаваем вместе в бассейне по вторникам и субботам, потом в парилочке посидим, хорошо… А ещё я немного занимаюсь суставной гимнастикой, растяжками разными, и силовые упражнения присутствуют. Заниматься обязательно нужно. Да, трудно. Особенно вначале. Это как дорожный каток сдвинуть с места. Очень тяжело, медленно, никаких результатов поначалу. Но со временем легче будет, скажешь себе спасибо потом.  

– Я даже не знаю, я всю жизнь неспортивный. Всё больше музыкой с самого детства занимался… Друзья бегали по улицам, играли, шалили. А я всё зубрил, потом в консерватории… На здоровье особо не обращал внимания, да вроде, и ни к чему было, – сетовал Андрэ.  

– Вот и дождался. Годы – то идут, вот и результат, – жестко заговорил Жак, словно отчитывая Андрэ за его проблемы, – твоё тело – это твой инструмент, как скрипка. Ты ж не можешь себе позволить небрежно обращаться со своей скрипкой. Я видел, ты буквально холишь её, лелеешь, пылинки сдуваешь. Чуть она захандрит, сразу бросаешься к специалисту. В хорошем футляре содержишь, тряпочкой протираешь, чем попало не мажешь. А почему бы не заботиться также и о своем организме. Он ведь тоже любви требует, а иначе он также быстро расстраивается и ломается. Всё дряхлое, вялое, депрессивное, капризное, тупое, ну как на нём играть! Ведь можно и необратимо деградировать. Почему бы не заняться, наконец, чем-то.  

– Пощадите, Жак. Я думал, что Вы меня поддержите, подбодрите. А Вы совсем меня решили добить? – взмолился Андрэ.  

– Извини, пожалуйста, – быстро смягчился Жак, – это характер у меня дурной: чуть человек оступился, я его мучить начинаю. Да иногда ещё и приговариваю: «я же говорил, говорил…». Водится за мной такое, извини, я не хотел больно делать.  

– Да ладно.  

– К чему это я начал… Ах, да. Я ж не просто так это, – продолжил Жак свою мысль, – ты знаешь, что твой любимый Иегуди Менухин йогой занимался?  

– Почему сразу «мой любимый». Опять наш старый спор. Это объективно лучший скрипач двадцатого века, это не моё мнение. Даже Эйнштейн, услышав, как он играет концерт Бетховена, воскликнул: "Теперь я знаю, Бог есть! ". Хотя Менухину было тогда всего тринадцать лет, – загорелся Андрэ.  

– Гениальный артист, никто не возражает, но много и других, не менее талантливых было, – спокойно парировал Жак. Он явно не хотел развивать этот их извечный спор – чьи кумиры и учителя лучше, – я не для того, чтобы спорить. Слушай. В начале пятидесятых годов у Менухина серьёзные проблемы со здоровьем были. Там и нервное, и суставы на руке в такую негодность пришли, что появлялись дурные мысли о завершении карьеры. Он вынужден был что-то делать, чтобы исправить ситуацию. Обычная медицина давала лишь временные результаты, а болезни прогрессировали. И тогда он поехал в Индию и нашёл себе учителя по йоге.  

Разве ты этого не знал? – удивился Жак такой неосведомленности своего напарника, затем продолжил, – Проблемы ушли достаточно быстро. И он смог продлить свою музыкальную карьеру на десятки лет, до девяностых годов прошлого века, это практически сорок лет. Неплохой результат. Начав заниматься йогой, он не только тело поправил, но и много нового узнал о природе человека, о его возможностях, в общем, расширил горизонты своей жизни. Он даже стал лучше чувствовать музыку. Так во всяком случае, он писал.  

Ты не читал его статей поэтому поводу? «Шесть уроков игры на скрипке» ты читал? Странно, – продолжал удивляться Жак, – это же твой любимый исполнитель. Он там, в уроках, ещё в посвящении пишет, что особые слова благодарности он хочет сказать человеку, которого он называет своим лучшим учителем скрипки, своему гуру по йоге. И первый урок в этой брошюре Менухин полностью взял из йогических практик: позы йоги, упражнения всякие, может, и на дыхание, сейчас уже не помню.  

А после того, как йога ему помогла, Менухин очень сильно продвигал её на Западе, пригласил своего учителя в Европу и был предан этой дисциплине до конца жизни. Был как-то забавный момент, он в шутку, по-моему… на столетие Берлинского оркестра… да, часть пятой Бетховена продирижировал ногами, стоя на голове. Правда, Караян шутку тогда не оценил.  

– Странно. Такое мне на глаза не попадалось, а может, внимания не обращал просто. Я всё больше слушал его концерты, а не читал про него, – оправдывался Андрэ.  

– Мне моя дочка так подробно об этом рассказывала. Её учитель учился у того же гуру, что и Менухин. И кстати, центр йоги, куда она ходит, здесь недалеко, на проспекте Виктора Гюго. Вот видишь, как всё сходится интересно, – Жак помолчал и немного переменил тему, – Вообще-то, на мой взгляд, нет какой-то там тайной, чисто индийской йоги, а есть универсальные законы бытия, духа, сознания. Они для всех. Как законы физики Архимеда, Ньютона, Резерфорда или того же Эйнштейна. Да, и грипп у всех бывает, и кости ломит, и спина болит как у французов, так и у немцев, и у индусов. Вот в чем я с йогами согласен, что каждый человек обязан эти законы изучать, применять, даже защищать, если надо. Тогда лишь можно называть его человеком. А так… жить в невежестве, небытии и быть игрушкой в руках сил природы – так это удел животных, это скучно, – Жак немного подумал и продолжил, – Я хоть и не делаю непосредственно поз йоги, я мало про них знаю, но я, может, больший йог, чем многие из тех, что ходят в студии, посещают классы. Я честно изучаю свой организм, физкультуру никогда не бросаю и книжки почитываю, научно-популярные исследования по этому поводу просматриваю. А если дочка что убедительное из своего опыта приводит, то я не чураюсь этим пользоваться. Она мне упражнения для плеч показывала, для запястий, для коленей.  

– Может и мне она какие позы покажет или подскажет что? – оживился Андрэ.  

– Понимаешь, в чём ещё дело. Полагать, что помогут лишь позы, не совсем правильно. Насколько я знаю, йога, как наука о природе человека, целостна и охватывает все его части и грани. Думать, что главное в йоге – это позы, то же самое, что полагать будто музыка – это то, как ты водишь смычком по струнам или как дирижер машет своей палочкой. Да, движения важны, но это не музыка. Музыка – это целый мир. Так и здесь.  

Это объективная, точная наука о человеке. Я иногда читаю статьи в разных журналах о современных исследованиях по поводу йоги. Оказывается, то, что раньше полагалось, как тайные мистические знания, чудеса, всё это – реальность. Просто раньше люди не находили этому объяснений, а на веру полагаться не хотели, а сейчас всё научно доказано. Техника творит чудеса. Но правда, эти знания и информация не особо-то и сейчас помогают, потому что они будут работать, если их практиковать регулярно и самозабвенно. А делать дело, пахать в этом направлении никто не хочет. Думают, что само по себе произойдёт. А сама по себе происходит лишь деградация.  

В твоём случае надо искать причину боли в образе жизни, поведении, взгляде на мир. Если ты лишь пользуешься своим телом, своим талантом, эксплуатируешь их, не исследуя, не заботясь, не служа им, не вкладывая свой творческий потенциал в работу с ними, то появляется серьёзная дисгармония. Источник может пересохнуть. Мы же пришли в этот мир не только брать, но и отдавать, – Жак остановился, немного подумал, посмотрел на Андрэ, улыбнулся и продолжил, – Хотя, ты прав, для начала надо отчего-то нам с тобой оттолкнуться. Может, действительно, подобрать какие-то упражнения для твоей поясницы и делать их регулярно, чтобы ты проявил заботу о своём организме, начал изучать его. А там видно будет. Слушай, может передумаешь? Поедем к моей дочке, там ещё поговорим, глядишь и придумаем, что с тобой делать. В гостинице тебе точно никто особо не поможет, а тут мало ли что… пойдём, – стал зазывать Жак.  

– Ну, я не знаю, как-то неудобно, – застеснялся Андрэ.  

– Да ладно тебе, всё решено. После концерта такси берём и едем, – Жак понял, что его товарищ готов сдаться и дожимал, пока тот ещё тепленький, – всё сейчас дочке позвоню и вечером к нам. Возьмём тебя на поруки. Сейчас, – он встал, достал телефон и стал искать в нём нужный номер.