Султан Египта. Благодетель

Вызвал меня сегодня к себе хозяин. Нежданно-негаданно.  

– Десять лет назад купил я мальчика на рынке, – начал издалека. –  

Битого, голодного, злого, как волчонок. Кормил. К службе приучил. Все  

хозяйство потом доверил. Так, Саид?  

– Так, – отвечаю.  

– Был ты боек и сноровист. Дело на лету схватывал. Хвалил я тебя.  

Ты сыт, одет, обут. Совсем на раба не похож. Так?  

– Так, – отвечаю.  

– Доверял тебе, как себе самому. Так?  

– Так, – отвечаю.  

– Теперь слушай внимательно и не лги, – тяжело ему разговор  

дается. – Дочь моя, Алия, на тебя глаз положила. Так?  

– Так, – отвечаю.  

– Сбежать из дома с тобой решила. Так?  

– Так, – отвечаю.  

С кулаками кинулся. Да только руки дрожат. В полуметре застыл.  

В глазах ярость вместе с ужасом и отчаянием.  

– Как ты понять не мог? Ей пятнадцать всего. Внутри все горит.  

Вот в тебя и уперлась. Совсем с ума сошла.  

Молчу.  

– Скажи хоть, что сам об этом думаешь, – просит.  

– Дочь твоя, хозяин, честная и открытая, как солнце, небо, ветер,  

горный ручей. Лгать и лицемерить еще не научилась, – говорю. – Любовь ее ко  

мне чистая, истинная. Не мог ей не ответить. И люблю, хоть жизни лиши.  

Хозяин обмяк и ссутулился. Погас огонь в глазах.  

– Как жить собирались? – спрашивает.  

– В степь ушли бы. К моей родне, что от ордынского набега осталась. –  

не скрываю я. – Там воля, простор. Весной так мак цветет, – от счастья умереть  

можно. Овец разводили бы. Много овец. Кочевали бы. Весело. Никому ее  

в обиду не дам. Жили бы счастливо большой семьей. Тебя бы в гости позвали.  

А деньги за коней, которых увести собирались вернули бы и скоро.  

– Хорошо говоришь, Саид, – отвечает хозяин с теплотой в голосе. –  

И человек хороший, – тут в ладоши хлопнул, слуги тут как тут. – В колодки его.  

В яму. Не серчай. Не могу дочери своеволия простить. А тебе, что ее выше меня  

поставил. Что любовь к ней сильнее благодарности ко мне оказалась. Жаль  

мне тебя, ее да и себя тоже. Посидишь неделю не хлебе и воде, потом на рынок.  

Немалую за тебя цену назначу. Гордись.  

Потянулись дни вынужденного безделья. Новая жизнь на пороге.  

Ох, Алия! Жаркой была твоя душа и тело жарким. Говорила, что пять  

лет только обо мне и думала. Ради того, что было, ничего не страшно. А ради  

того, что будет?  

Теперь вряд ли что будет, но не жаль. Сколько сил давала она. Вернула  

радость жизни и чувство свободы.  

Впрочем, это чувство всегда было со мной. Даже когда разъезд  

ордынцев разорил наше семейное стойбище. Отец с работниками погибли.  

Я угодил в полон. Но мать с младшими детьми должна была спастись.  

Где они теперь? Узнать бы. Увидеть.  

Меня продали на рынке богатому человеку. Хозяин. Он знал, кого берет.  

Деловитый, хваткий. Хозяйство большое, а я умел считать. Писать не умел.  

Научил грамоте. Из простого слуги я стал управляющим по хозяйству в доме.  

Он никогда не подчеркивал моего рабского положения, за что спасибо.  

Своим отношением почти привязал меня к себе.  

Но Алия напомнила, кто я. Ее любовь, словно, пробудила ото сна.  

Теперь, в яме и колодках, чувство свободы было сильно, как никогда.  

На шестой день отец разрешил ей проститься со мной. Она пришла  

с утешением, а утешать пришлось мне.  

– Как я люблю тебя! – плакала она. – Прости за то, что случилось.  

– Не жалей, – говорил я. – Все было чудесно. Будь счастлива и не  

бойся любить. Ничего не бойся. Глубоко в душе, ты всегда будешь со мной,  

как и я с тобой. Нас никому не разлучить. Все еще будет.  

– Милый мой, – она вытерла слезы и взмахнула на прощание рукой.  

Как хотелось, чтобы она была счастлива.