Алхимик

Потом открыл холодильник, чтобы заглянуть туда. Почему-то казалось, что звуки всенепременно из холодильника. Однако звуки были не оттуда. Закрыл холодильник и посмотрел в духовке. Посмотрев там, пожал плечами.  

Странно.  

И в шкафчиках тоже никаких звуков.  

И в туалете.  

И под ванной.  

И из унитаза ничего не доносилось.  

И вентиляционная дырка под потолком молчала.  

И радиоточка спала.  

Откуда же тогда?  

Ходил, бродил по однокомнатной квартире в трусах и майке и еще в тапках на босу ногу.  

Проходя мимо входной двери в прихожке, вдруг сообразил, что это в дверь стучат.  

– Кто там?  

– Телеграмма.  

– Никого нет.  

– Телеграмма. Отворите.  

Подумав, решил, ладно, отворю, но токмо через цепочку. Отворил через цепочку. На лестничной площадке кто-то стоял, то ли тетенька, то ли дяденька. Ладно, подумал, пусть будет тетенька.  

– Брунчики здесь проживают? – спросила почтальонша.  

– Нет.  

– Вы Джорданчик Брунчик?  

– Нет, не я.  

– Вам телеграмма. Распишитесь.  

В щель просунули бумажку с ручкой. Он черканул там, вернул обратно. После в щель просунули телеграмму. Он схватил ее, закрыл дверь и пошел читать. Однако ж в дверь снова постучали. Вернулся, приоткрыл на цепочке. Обратно то же лицо.  

– Да, – сказала почтальонша, – и сделайте лицо попроще, тады люди к вам потянутся.  

– Пошла на хуй.  

– Как?  

– Изыди!  

– А, спасибо! И вам того же.  

Наконец ушла.  

Вернулся в зал, здесь было посветлее, особенно возле окна. Встал возле окна, дрожащими пальцами развернул телеграмму, подобрал с подоконника очки, набросил на нос и стал читать.  

МОЛНИЯ  

ДОРОГОЙ СИНЬОР ТЧК ПРОСЬБА ЗУБОВ НАМ НЕ ЗАГОВАРИВАТЬ ТЧК ТРЕБУЕМ ВЕРНУТЬ ДВА ВЫИГРЫШНЫХ БИЛЕТА ЗПТ ПРОТИВНОМ СЛУЧАЕ ВАШУ ДОЧКУ КАШЕЙ СЪЕМ ТЧК  

ИНКВИЗИЦИОННАЯ КОМИССИЯ  

– Что? – только и смог выдохнуть он, прочитав послание.  

Подобно испуганной птичке сердце колотилось в груди. В голове стало горячо, а на лбу выступил пот. Он сглотнул застрявший в горле ком и принялся перечитывать по новой. Закончив, уронил руки, и телеграмма выпала из этих рук.  

– Вот... добрались и до меня, – прошептал он в пустоту. – Боже!  

Тут он стал метаться по комнате, как птица по клетке. Что-то искал в ящиках стола и на шкафу, что-то читал, бросал на пол, что-то рвал на клочки, убегал, прибегал, потом снова убегал. Тапки все порастерял: один валялся в одном месте, другой – в другом.  

Собрал бумаги, все свои чертежи и утопил в унитазе, спустил в воду. Однако ж донельзя забитый унитаз вернул воду обратно, и та потекла через край. Он припал на колени, сунул обе руки в унитаз и стал толкать. Моргал часто, щурился: соленый пот слепил ему глаза.  

Наконец, всё утопил, все следы, все ходы-выходы – плод непосильных трудов от многих десятилетий.  

Заболел палец, мизинец на левой руке. А вслед за мизинцем – и кисть.  

– А-а, – простонал он, прижимая руку к груди.  

Подошел к ванне, включил холодную воду, подставил кисть под струю. Однако ж вода не помогла. Боль появилась в предплечье, потом в плече. А после начала отдаваться в лопатке.  

На кухне, найдя что-то в аптечке, сунул таблетку под язык и побрел в зал.  

Там лег на диван.  

Боль потихоньку стала отступать. Отпустило лопатку, плечо. Кисть еще какое-то время ныла, но потом прошла. Некое онемение чувствовалось в мизинце, но это всяко лучше, чем нестерпимая, как нож, боль. Человек лежал на диване мирно. Засыпая.  

Через восемь минут его не стало.  

Такая утрата для культурки.