Искусственный человек живой механизм

Когда я пришел в себя, была темно, повсюду слышны крики, неразборчивые мольбы, пахнет жареной плотью, и сгоревшим металлом. Стоны, плачь, истерика, паника. Разве я не должен утопать, в этом безумие вмести с ними. Разве не естественно, биться в конвульсиях отвоёвывая крупицы жизни. Почему же мне все ровно, почему же я не шевелюсь, почему нет ни слез, ни страха, и что же мне настолько все равно на происходящее, что я даже не осмеливаюсь открыть глаза. Полная, вязкая, такое ощутимое спокойствие, почти смерть, затягивает, заставляя отворачиваться от огненного ада, что твориться в округи. Я мертв? уже мертв? правда? Но нет, слишком громко, слишком сильно, слишком больно, для того кого нет. Мир всё ещё на месте, а я с ним, хотя он и взорвался, в глазах в судьбах, во мне самом. Я ни чего не чувствую, наверное это плохой знак? Но даже страха я тоже не чувствую. Тело ватное, и словно не моё, мысли чужие. А сердце всё ещё стучит. Разве оно не должно замереть, раз вязкая жидкость стекает из черепа прямо в глаза, заставляя жмуриться, не имея возможности стряхнуть наваждения. Это кровь так? Да, наверное, что же ещё это может быть. Но почему же нет боли? Если есть кровь. Но страх и боль, витает вокруг, как будто и не соприкасаясь со мной, не оставляя следа на моей коже. Кожа горит или уже сгорела, важна не это, важен запах, такой знакомый что хочется есть, но осознание того что горю я, заставляет задуматься о тошноте, но только задуматься. Я слишком мертвый, для рвотного рефлекса, и слишком жив чтоб откликаться. Вопросы, одни вопросы, без шанса на ответ, без спасения, без смысла. Взрыв был сильный, и такой красивый, даже отчасти приятно, что я умру с этим зрелищем на глазах. Странные мысли. Хотя какая к черту разница. Все нормы, правила, каноны, всё осталось там, снаружи, где пульс всё еще бьётся, а жизнь всё ещё неспешно течёт, медленно, незримо, утекая сквозь пальцы. Здесь же место безумию, в самом откровенно полном его определении. Какое дела живым, до помысла мертвых, думаю не какого. Так чего же, скрываться от черноты, в последний момент жизни. Особенно, когда ты парализован, почти мёртв, убит, несколько бомбой, сколько своей реакцией на неё. Я сдался, да, пряма здесь и сейчас, я отбросил бренное существование. Просто закрыв глаза, и замерев, я проявил капитуляция, перестав цепляться. Ведь все здесь кричат, плачут, ползают без своих конечностей, цепляясь, выбираясь, стараясь чтобы свет, не поглотил их, пытаясь выйти туда, наружу, в свое привычное настоящие. Они кричат просто чтобы услышать себя, плачут просто чтобы их слышал мир, напоминая что они здесь, они всё ещё рядом. Всё это истерично, и так сильно, последний вздох, в желаний жить, последнее движения, в желании двигаться. На мгновения я открыл глаза. Красная жидкость точна углядела шанс, поглотить меня целиком, закралась внутрь, заставляя жмуриться, и вновь уходить во тьму, ту да где нет нечего, не мыслей, не страхов, не боли, не света, ни даже надежд, где есть лишь ожидания простоя земное смеренная ожидания смерти. Но второй глаз ещё функционировал, и пусть криво, но я видел, как вокруг всё горит, воняет, сверкает и плещет. Какофония смерти жестокости и боли. Театр ужасов, что не пожелает увидеть не одно нормальное существо. Ошметки тел, чьи-то кишки стягивающие ноги, чьи-то ноги находящиеся отдельные от владельца что недавно умер, мертвецы повсюду. Смерть переполняет легкие, заставляя задыхаться от запаха зловония. И всего горстка выживших, в крови и отчаянье, кричащих и умирающих, плачущих и изредка до парадоксального спокойных. Полярно разная, реакция на стресс, противоположная друг другу. Были и такие как я, спокойные, умиротворенные, почти мертвые в своей отрешенности. Когда наши взгляды на мгновения соприкасались, мы словно беззвучно здоровались, и желали друг другу приятной быстрой кончины. Но вот наконец, пришла помощь, слишком быстро, или же слишком медленно, во общим одним словом слишком. И я вновь оказываюсь в трансе, закрывая непослушные глаза. Спасения, какое может быть спасения? Здесь и сейчас, после такого взрыва. Половина умрет по дороги в больницу, другая станет паралитиками на всю жизнь, без возможности даже голову держать самостоятельна. Овощи нечего болея. Так много крови так много криков и боли изуродованных жизней, уничтоженных надежд. И всё почему? Потому что каким-то уродам вздумалось, доказать свою позицию силой. Показать верность себе и своим принципам, отдавая в жертву то что не принадлежит им. Например того старика, что наверное только недавно отпраздновал пенсию, или ту красивую даму, что намеревалась заняться чем-то совсем неприличным, с молоденьким пареньком что смачна и страстно сжимал и тискал её задницу, пока они шли по холлу. Или того ребенка. Боже ребенка. Мы все ладно, это я ещё могу понять, с трудом и скрипом, но могу. Мы прожили, кто 20 или кому повезло, болея 60 лет, у нас была детства, юность, мы любили и развлекались, пили, играли, гуляли, у нас был первый поцелуй и первый секс, у нас была всё это. Но ребенок, существо только-только ставшее членом этого мира, счастливое, ещё не прогнившее создание. Этого я понять не могу. Не понять, не простить, не выкинуть из головы. Хочется просто плакать, видя маленький труп, слыша ещё недавно звонкий смех в голове, и понимая, что вот это, точка как точка. Словно в глупой, незаконченной, без сюжетной истории, написав слова, поставили жирную карикатурную точку. Её не должно здесь быть, нас всех не должно, но её особенно. На мгновения я открываю глаза, не зная зачем, не видя причин этого действии, и вижу женщину в этом мире ужаса и хауса, она не вяжется, не с этой картиной, не с этим миром. Она словно светиться изнутри, улыбаясь так мягко, и изящно, успокаивая самим своим присутствием. Все проходят мимо, не видя, не слыша, не замечая. Не обращая ни какого внимания, на эту выбившуюся из реальности вещь. А она лишь смотрит, и ждет, как будто меня. Создание пропитанное некой незримой добротой, и сопереживанием, начинает вдруг шагать. Один шаг, второй. Так близко. И я вдруг понимаю, что это значит, на клеточном уровне понимаю. Это претит всякой логики, и объективности, но я мучительно ясно осознаю, что нахожусь на самом краю гибели, на пороги у самой смерти. И в эту секунду, в это мгновение, я понимаю, что не хочу умирать, что хочу жить, хочу дышать. Болезненное отчаянное желание. Страстное и недопустимое, в этот момент смерти, и такое естественное, желание жить, охватывает все моё тела. Мозаика из моментов, и образов, жизни и смерти, погибшей девочки и криков женщины, спасателей и убийц, прошлого и настоящего, собралась в голове, разрываясь на тысячу противоречивых чувств, сияя сильнее самого взрыва. Я не знаю зачем. Я не знаю почему. Я даже не знаю как. Но я выживу! И она останавливается, в шаге от меня, в мгновения до соприкосновения с моим пространством, и делает медленный, меленький шаг назад. И я кричу, громко, отчаянно, насколько хватит сил, захлебываясь и вырываясь из пут пустоты. Так сильно, Просто чтоб слышали, просто чтоб нашли, просто чтоб спасли. Шансы, возможности, варианты, больше не имеют значения. Я хочу жить, просто хочу жить. Без смысла, без причины, простой инстинкт. И эта сила наполняет, дает надежду, окрыляет, унося из этого места, этой вселенной, подальше от взрыва, и странного ведения, девушки в белом, что исчезла растворяясь в воздухе стоила мне закричать. И вот бесконечный крик обрывается тихим хрипам. Я утопаю в кровавом кашле, что на мгновения лишает возможности дышать, и наступает темнота…  

Вспышки света, голоса такие сильные, пронзительные глубоко проникающие голоса. Они разрывают мой слух, взрывая вспышкой боли разнеженный разум. Я хочу спать, оставьте меня, просто оставьте, произношу я. Неуверенно, однако, что это вылетело за границы только моего желания, произнести это, став осязаемым, слышным звукам. Снова отключка, снова темнота, и вновь свет размытые краски, звуки, мигалки, крики, голоса, вечная какофония звуков. И лишь один, выбивающийся из общей массы, знакомый, нежный, живой в этом пластмассовом мире. Голос моей жены, словно где-то на задворках. Он тише всех иных звуков, но сильнее врезается в сознания, мощнее звучит в памяти. И снова темнота. А затем резкий удар, пронзающий, громкий, отдающийся эхом в ушах. Электроразряд, проходит по телу, опаляя сознания, и вот я наконец ясно вижу. Понимаю, осознаю. Возможна, между этими двумя действиями прошла целая вечность, или вероятно, боль от разряда, была лишь иллюзорной попытка моего организма разбудить меня. Но не столь важно как, главная что я вновь был здесь. Палата, приторно, стерильная, в своей идеальной чистоте, отделана в приятных, постельных тонах, от которых блевать охота. Типичная одним словом, лишенная какой будто ни было индивидуальности. Врач, объясняющий что-то, моей жене, что в данный момент, плачет в сторонки, и трубки, торчащие из меня повсюду, словно украшения, или метка. Это всё, что успевают усмотреть, мои уставшие глаза. Я не могу двигаться, и не чувствую, не единого нерва, не единого куска кожи, что ниже шеи. Даже не могу убрать трубку, что торчит из носа, закрывая мне всякий обзор. Я парализован? Точно парализован, заперт в собственном теле. Как в клетке, не имея ни срока заключения, не шанса на амнистию. Кто я теперь? Что я теперь такое? Самые страшные страхи оправдались, я стал ненужным, обрел смерть, по средствам собственного тела, ставшего, лишь ненужным довескам, к изнывающему сознанию. Я не кто, я даже не что. Лучше уж умереть. Смерть, более добросердечна. Гнев и боль, охватывают сознания, и хочется хоть что-то сделать, хоть как-то выплеснуть наружу, поток этой грязи, лавину отчаянья. Но даже привычные движения, простой импульс, сжать кулак, не выходит, не получается, а я пытаюсь, изо всех сил, вкладывая всего себя в этот жест. Я не могу, не проявить свое присутствия, здесь и сейчас, не даже сделать хоть что-то, хоть как-то. Это ужасное чувство, беспомощности, бесполезности, смерти. Почему я тогда закричал? Зачем показал спасателям, что я не труп. Они спасли меня, они думают, что это благо, что это жизнь, это спасения. Это самое страшное, что могло со мной случиться. Нужна было молчать, и умереть там, оставив всё, чем получить эти крупицы, от прошлого существования. Эту издевку, фарс, комедию для какого-то садиста, что любит наслаждаться чужими страданиями. Разве не смешно? Разве не комично в своей глупости? Вот лежит парень, решивший что может, выжить просто хорошо пожелав этого, и вместо жизни получивший персональный ад, за собственную самонадеянность. Как же глупо, всё хотят жить, всё хотят выживать, и если бы хватало, лишь желания, если бы достаточно была, лишь мысли, некто бы не умирал. Я был заперт в этом теле, в этой жизни, в этой приторно чистой палате. Наедине с этими слезами, что струйками стекают, по щекам моей жены, с каждым словом, с каждым звуком, с каждой вылетающий сухой фразой, изо рта спокойного, как мертвец врача. Она плачет, а он лишь сухо соболезнует, мир рушиться под ногами, а он непоколебимо стоит. Скрипы, стоны, крики, смерти, всё это не волнует, эту спасительную пристань, полную отстраненности и холода. Ему всё равно, просто всё равно, как и всем там снаружи. Хотя почему им должно быть не всё равно, это не их боль, это не их жизнь, не их тьма, они могу соболезновать, сопереживать, или же смаковать чужое горя. Но для них, это лишь шоу. Цирк уродцев, необычное представление, горестный фейерверк жизненных завихрений. Я ненавидел их всех, презирал, хотя и не знал всех и каждого. Этого врача, этих медсестер, этих людей шагающих, за каменными стенами. Что приторно стонут, с криками о Боже какая трагедий! Что говорят, и говорят, и говорят. Бесконечно, безостановочна, беспрестанно. Я понял, впервые осознал, какая сильная теперь пропасть между нами. Я вижу её, буквально в глазах этого врача, в смиренной позе в которой застыло его тело, в словах которые он заучил на зубок, декларируя без остановок, пауз или заминок. Да мы все знаем, вам жаль, мы все прекрасно знаем, что это ужасно. Но нам всё равно, всем, буквально всем, и мертвым и живым, и калекам, и их родным. Нам плевать на ваше приторное переживания, искусственно выращенное, липкое в своей лживости, притворства. Плевать на вашу снисходительную жалость. Вы врёте себе, оплакивая то, на что у вас нет права, страдая по чужой трагедии. Жалость не воскресит, и не излечит, она не спасет, и не поможет. Это лишь сильнее ранит, открывая не зажимавшуюся рану. Ни чего не изменить, и не исправить, это просто есть, как факт, как данность. Я возвращаюсь в реальность, и слышу, чем заканчивается, столь долгая и объемная речь врача  

–Мне очень жаль, мы сделали что могли, но он вероятно, не переживет и недели, слишком сильные ранения, слишком большая потеря крови, и обширные ожоги тела, это чудо что он ещё дышит.  

Я понимаю, что это значит, и радуюсь от душу, ликуя с каждым словом, что вылетало из его рта, это не вечное заключение. Просто передышка перед смертью, тайм аут, дополнительное время перед неизбежным концом. Но почему же тогда я плачу, отчего так больно, и по щекам бегут слезы. Я не плакал с детства, считая это чем-то недостойным, слабым, неправильным. А теперь как ручьем по щекам бегут слезы. Без звучна, бездумно, без сознательно. Капля за каплей не контролируемый поток чувств. Я не понимаю, просто не понимаю, за что? Почему я? Случайность или рок как это может быть так. Как просто, всего лишь стечение обстоятельств, простая случайность, умудрившаяся уничтожить всё подчистую, стереть с лица земли. Меня, мою жизнь, мои проблемы. Этот взрыв, уничтожил мой собственный мир, и миры других людей. Всё теперь, такое неважное, такое глупое и лицемерное. Теперь былые вещи, образы, мысли, ничто, лишь пепел и прах под ногами у людей. Больно, так больно, так невыносимо, больно, там где не помогут обезболивающие, там где не спасут врачи. Это последнее, что я помню, боли становилась всё больше, она росла, и росла, пока не исчезла, тихо и незримо, забирая меня, в мир покоя и мрака. Я отключился на час, два, три, не знаю. Глупо была бы, провести последние секунды так, но всё в этой жизни и в этой картине было глупо. Лечить меня, чтобы я смог прожить лишние пару тройку дней, разве не глупо, разве не иронично. Подобное спасение, казалось чем-то, искривлённым неправильным. Затем, всё была, как сумбуре, кто-то приходил, что-то говорил. Врачи, медсестры, жена, родители, все в вперемешку, в калейдоскопе эмоционального потока. И бесконечные мне жаль, бесконечные, улыбки и приторные попытки, казаться в норме. Притворство, как они думают охраняющее, моё спокойствие. Иллюзия, что после, что-то будет. Что я когда-то встану, с этой койки, выйду из этой палаты. Игра в которую, ни кто не верит, но не в силах её прекратить. Жена даже с упоением, говорила о том, что мы сделаем, когда я поправлюсь. Что-то про отпуск и поездку за город, про жизнь полную красок. Это было так фальшиво, так наиграно, но она говорила и говорила и продолжала говорить, сама веря в собственную лож, иллюзию, принятую за реальность. А я ей не мешал, ведь прекрасно видел слезы, в уголках её глаз. Пряча за улыбками и пустыми словами. Она отчаянно старалась улыбаться, не плакать, не страдать и я подыгрывал, зная, что правда, не всегда лучшее решение. Я не говорил, даже не пытался, только слушал, и парой немного кивал, спал и смотрел в потолок. Не думая не представляя. Полная пустота, словно я уже смотрю на них всех, из собственной могилы, слушаю, не в силах ответить вижу, не в силах помочь. На третий день, ко мне в комнату, прорвался какой-то щуплый парень, стервятник желающий поживиться. Журналист, вынюхивающий боль, чтобы подкормить любителей сопереживать. Я смотрел на его улыбчивая лицо, слушая его слова о жалости, видя в глазах напротив, лишь пустоту. Он был, лишь бездушной пишущий машинкой, не испытывающий, не угрызений совести, ни даже простого человеческого сопереживания. Я для него лишь звук, похрустывающих, зеленых банкнот, ничего болея. Не оживлённый организм, бесчувственная статуя. Но когда он начал спрашивать, что я чувствую, после того что случилась, и как я отношусь, к тем кто это сделал. Мне так захотелось ему врезать, что даже зубы заскрипели, и впервые я подал голос, впервые начал говорить. Очень тихо, почти неслышно, скрипучим глухим голосам. Иронично, что я столь долга держа свой обед молчания, чтоб вскоре его нарушить, просто для того, чтобы послать его в задницу. Это были, мои первые слова, после спасения, и последний как я думал, после смерти. Не знаю из-за чего, может из-за слов, или из-за взгляда, но парень поспешно ретировался, восвояси. Я думал, что так всё и закончиться, отсчитывал минуты, гадал, какой будет смерть. Что я почувствую, когда сердце перестанет биться, а взгляд закоченеет на веки. Будет ли это быстра? Или займет целую вечность? И что будет потом? Есть ли рай за гранью? Или там нечего нет, пустая безысходность. Я размышлял над этим, почти смеривший, или убеждая себя в этом, играя в притворную игру, с самим собой. Хотя когда же быть честным, если не на пороги смерти. Возможно, быть честным, в вопросах смерти, невозможно, как бы ты не пытался, потому что ты все равно, не хочешь уходить. И потому, что правда всегда пугает. Но мои ожидания, не оправдались, ведь на четвертый день, я встретил его, и всё резко изменилось, повернулась на 360 градусов, это был новый взрыв внутренний, изменяющий не сколько поверхность, сколько сам взгляд на неё.  

Он пришел на рассвете, когда палату, еле озарил солнечный свет, впуская толику надежды, в это царство непроглядной тьмы. Мучительные удовольствия, несбывшейся надежды, невозможной радости от последнего шанса, которого нет, по сути нет. Самообман, иллюзия, ничего болея. Именно из-за этого, я просил закрывать шторы, на глуха. Но меня не слышали, не хотели слышать. Не понимая мотивов, подобного решения. Они думали, что нельзя отнимать, у смертника последние лучи солнца. Я же видел в этом, лишь ещё одно, напоминание, что как прежде, уже не будет, да и по новому тоже не станет. Ничего не будет, ни чего не имеет значения, ведь я умираю, и это конец, просто конец, без всех этих, романтических образов. Всё исчезнет, прошлое, настоящее, будущее, возможности, шансы, вероятности.  

Когда он ступил в палату, я ощутил, что что-то изменилась, просто от его присутствия, лишь из-за одного взгляда, этих пронзительно, темных глаз. Всё стала, куда мрачней, словно он, одним своим присутствием, перекрыл вход свету. Во всем его стане, не было, ни поддельной скорби, ни истинного сопереживания. Он смотрел на меня, с улыбкой, вызывающе прямо в глаза. Без смущения, или страха. Не признавая, ни какого превосходства за мной, из-за случайной трагедий, что я перенес. И он не стыдился, и не боялся. Ему была, попросту плевать. И после долгой скорби, что я видел, во взгляде, приходящих в эту палату людей, это были приятные чувства. Впервые миру, в его лице, была все равно на меня, и мою участь. Это не было грубо, обидно, оскорбительно. Нет, это было, честно. Он не стал, рассусоливать сопли, а сразу же, перешел к делу.  

–Здравствуй, меня зовут Винтроп, и я ученый. Я пришел к тебе, с предложениям, которое может спасти твою жизнь. -Произнеся это без пауз, одним большим, скомканным, предложением, уверено и громко, он остановился, словно на пол пути, смотря на меня, ожидая чего-то в ответ, слова, жеста, знака. Я чувствовал в этих словах, нечто странное, мистическое, дикое и темное. Не хватало только молний, чтобы подкрепить это ощущение. Но всё была естественно, нормально, обыденно. Мир не перевернулся, комната не вспыхнула, небеса не затянули облака. Нет, это была реальность. Обычная, простая, слишком неподходящая к этим словам. Мне захотелось, даже рассмеяться, от боли, от злости, и ярости. Как он может говорить это, с таким серьезным лицом, как он способен врать, словно это чистая правда. Но я просто смотрел, не произнося не слова, не выражая не единой эмоции. Стараясь распознать, где-то там, под непроницаемым взглядом, ели скрываемое, безумие. Оно должно там быть, обязана пустить корни, в саму суть, этого существа, ведь если нет, если я его не увижу, то это значит, что безумен я, раз вижу, и слышу, и нечего не делаю.  

–Это не смешно – сказал наконец я хрипло.  

–А я и не шучу – точный, прямой ответ, без тени сомнения, без секунды замешательства, как выстрел, быстрый, неумолимый, пряма в цель.  

Я начал верить. Как это глупо, верить в невозможное, в медицинские сказки, в бред неизвестного незнакомца. Почему же тогда я верю? Почему надеюсь? Почему поддаюсь собственной глупости. От чего я готов, пряма сейчас, идти за этим незнакомцем, появившимся из самой тьмы. Он улыбается, словно читая мои мысли, так гадко ехидно, его губы скривились, превращаясь в подобие, угловатой, грубо искривленной, улыбки. Заставляя вновь жалеть, о своей невозможности, хотя бы сжать кулаки.  

–Откуда мне знать что вы не врёте…- сказал я и из-за натуги, подавился собственным голосом, начиная кашлять кровью. Красная жидкость, забивала горло, и на мгновения, я даже испугался, что я умру, пряма сейчас, то чего я ждал с упоением, теперь внушало ужас. Захотелось согласиться, не спрашивая, не узнавая, не сомневаясь, простоя да, как возможность быть живым. Кашель всё не утихал, и я уже подумал, что мой страх, стал реальностью, и я и вправду умру, за мгновения до возможного спасения. Но вот секунда, две, и я снова могу дышать, кашель утихает, боль тоже. Я всё ещё тут, я жив, аппараты к которым я привязан, всё также гадко пищат, отсчитывая слабый ритм.  

–Ты не знаешь. Но разве есть разница, умереть тут, в этой палате, окруженный аппаратами, подключенный к ним как к розетки, или же в попытки выжить. Я не даю гарантий, не обещаю, что ты сможешь жить, я лишь даю шанс, возможность иллюзию попытки, это уже куда больше, чем могут дать тебе, эти врачи, и это гораздо больше, чем у тебя было, до этого момента – сказал он когда я, наконец, затих.  

–И как именно, вы собираетесь меня спасать?  

–Не всего тебя, лишь твой разум, твою сознание. Твое тела, спасти уже невозможно. Слышал когда то о киборгах?  

–Да, но это лишь фантастика.  

–Пока да, ещё не кому, не удалось пересадить, человеческий разум, в тела, являющееся подобием человеческого, лишь с разницей, что оно из метала, без летального исхода. Я пробивал, и до этого, попытки были провальными. Но в этот раз, всё может получиться.  

Надежда угасла, столь быстра, сколь быстра, недавно вспыхнула. Вот оно как, шанс, возможность, это лишь, призрачная иллюзия. Невозможно, как бы я не старался, мне невозможно выжить, даже фантасмагории и больные мечты, не могут спасти меня. Но даже зная всё это, даже понимая, что я попросту иду на смерть, даже видя отблеск безумия, в глазах этого учёного, когда он говорил, о своей навязчивой идей, я сказал.  

–Я согласен. Всё же так, я хотя бы умру быстрей, нежили это вечные, мучительные, ожидания, без шанса, и без выхода, что есть у меня сейчас.  

–Я должен предупредить…  

–…Ненужно, мне все равно, какие побочные эффекты, каковы шансы, и какие цель вы преследуете, я согласен – перебил я, снова ощущая позывы к кашлю.  

–Но ты ведь, на самом дели, не веришь, в успех моего предприятия? – спросил он вдруг, находясь уже, окала двери.  

–…Нет…а…что – смог проговорить я между болезненными спазмами, что сжимали, всё мое тела.  

–Но зачем же, тогда соглашаешься?  

–А какая мне разница – сказал я ощущая, что начинаю, терять сознания, и пучина мрака, заволакивает всё сильнее. И на мгновения, перед полной потерей сознания, на грани, между беспамятством, и явью, я успел заметить, как сверкнула его улыбка, но вовсе не такая как раньше, без ехидства, без самовлюбленности. Состоящая, из чистой злобы. Именно этот образ, последнее, что я помню, перед тем, как всё застелил мрак, в середине которого, ярким пламенем, ещё пару минут, горела, это адская улыбка.  

Дальше всё, было как в тумане, мир завертелся быстрой каруселью, но в тоже время, каким-то волшебным образам, не двигался вовсе, оставаясь статичным, неподвижным, скучным, и тягучим. Я умирал, я знал что умираю, но смерть растягивалась, не давая желанного конца, что то держала меня, что то, к чему я был, накрепко привязан, как веревкой, бесконечно длинной, и невероятна плотной, по своей структуре. Она сжимала, моё сознание, не давая уходить. Не позволяя освободиться. Я приходил в себя несколько раз, в поту и агонии, стараясь что-то сказать, произнести, прокричать, не выдерживая напора смерти, слушая споры и крики. Что-то подписывал. Какие-то неизвестные мне бумаги, что подсунул мне ученый или безумец в одном лице. Я ели осознавал реальность, путая её, со своей выдуманной агонией, пугаясь собственных кошмаров, но каким-то образам, он сумел заставить меня, подписать этот документ. Только позже я пойму, что именно тогда, решалась моя судьба. Именно тогда, он обманами, ухищрениями и ложью, сумел заставить всех, больницу, моих родных, жену, отдать мою последнюю надежду в свои руки. Я не знаю как, но ему это удалось. А затем была тишина, полная, непрекращающаяся свободная, спокойная. И наконец, такая желанная нега, забрала меня в свои иллюзорные руки, сжимая в объятиях, полного отрешения. Это было место, где не было не чувств, не мыслей, не звуков, не образов. Только тишина. Это была смерть, самая лучшая смерть, из всех возможных, или вероятных, что дается человеку. Не какова мистицизма, не единого продолжения, полный и окончательный конец, без права, на какое бы то не было, утешения.  

Пробуждения была странным, почти пугающим. Я больше не чувствовал не боли, не слабости, я не чего не чувствовал. А перед глазами, пульсирующими буквами мелькали надписи. Я не понимал, откуда они взялись, не понимал, как от них избавиться. Пытаясь отогнать наваждения, я пару раз закрыл глаза, и вновь их открыл, но они всё ещё были там, символы, надписи, огоньки. И тут я вдруг понял, с ужасом осознавая, что они не перед глазами, а внутри моих собственных глаз. Дыхание участилось, страх охватывал всё тело, от непонимания происходящего, или от осознания, прямого и четкого, понимания ситуации. Я посмотрел вниз, и увидел там часть тела, но не своего, это была железная нечто, что я не мог разглядеть, за надоедливыми надписями, что преследовали меня. Но если быть до конца честным, я и не хотел видеть, не желал знать. Я мог двигаться, мог говорить, но я был окутан таким отчаянным страхам, неизвестным до сих пор ужасом, и поэтому ни одна конечность не двигалась, как бы сильно я не желал, и не один звук не вырывался из незнакомых мне губ. Это тело была не моё, всё в этом организме, было мне чуждо. От ярко красных надписей, транслирующихся в моих собственных глазницах, до кончиков металлического панциря, что сдерживает меня, не давая уйти к смерти, где мне было самое место. Я был словно заперт в клетке, без возможности освободиться, без возможности спастись. Я перестал понимать, что происходит, перестал осознавать, окружающую меня обстановку. Я был напуган, загнан в угол собственным разумом. Это был непостижимый ужас. Когда ты не понимаешь, что делать, куда бежать, и что именно тебе угрожает, но тебе кажется, если ты ещё хоть секунду не сдвинешься с места, то умрешь. Я чувствовал что задыхаюсь, но понимал, что это лишь эфемерное воспоминания. Ведь я не дышу. О боже я не дышу! Не чувствую, не слышу биения сердца, не ощущаю себя собой. Я был не я, это был какой-то полу дохлый труп, куски оставшееся от прошлого меня, которым придали форму, упаковав в подобия человеческой оболочки. И я навеки заперт в нем. Я хотел закричать, завопить как не когда ранее взрывая тишину своим отчаянным крикам. Но я не знал как, как эта клетка работает? Как я могу издавать звуки? Если я мертв. Если меня нет. Волна страха поднималась, всё сильнее, и сильнее, пока я наконец не смог выдержать. Я закричал, так сильно, и так пронзительно. Но даже голос был не мой, даже он, был чем-то инородным, не принадлежавшем мне. Он был скрипучий, металлический, искусственный, пустой. Даже это у меня отняли. Даже этого, больше нет. Остатки человеческого, крупицы личности, нечего не осталось. Хотелось плакать, я чувствовал, что вот-вот взорвусь, от всех этих эмоций. Но я не мог, не мог выпустить их, стряхнуть, убрать. Я был заперт здесь, в этом живом гробу, вмести со своими чувствами, обречён носить за собой это мертвое тело, всю свою жизнь. Стало ещё страшней, когда я только подумал об этом, когда я лишь представил себе, что это всё будет со мной вечность, эти чувства, эти мысли, эти страхи, эта невыносимая боль. Непрекращающееся желание, вылезти из железной кожи, разодрать искусственное, и такое чужое, мертвая одеяния. Вот мое спасения, вот мой шанс, не что иное, как вечное безостановочное проклятье. Ведь это всё не моё, это всё чужое. Эти глаза, эти уши, это тело. Нарочито фальшивое, уродливое существования, вот на что я себя обрек. Вечность спустя включился свет, и вошел этот горе ученый. Что обрек меня на это. Что издевательски, загнал меня в ловушку, собственного выбора, тогда когда у меня его не было, уничтожил и убил.  

–Тихо. Роберт успокойся. Всё в порядки. Ты должен успокоиться. Иначе твой мозг просто не перенесет таких перегрузок.  

Я всё так же смотрел на него, своими перепуганными, без эмоциональными, фальшивыми глазами. Словно его слова, могли меня успокоить, словно эти угрозы могли меня напугать, остановить. Я напротив, хотел этого, действительно хотел. Желал, чтобы мой мозг отключился, вышел из строя, вмести с телом, и я наконец ушел бы, из этого ада, спасаясь из этого кошмара, называемого обыденностью. Как он может это говорить, как он может утверждать, что всё нормально, как он может врать мне, глядя пряма в глаза. Я ведь чувствую это, чувствую на молекулярном уровни, ощущаю каждой оставшейся мне клеткой, что что-то не так. Он даже не представляет как это, понятия не имеет, что значит осознание, того что твое сознание вынули из тела, и пересадили, в искусственный ничего не значивший предмет, словно мусор. Буквально делая тебя, живым пленником, мертвого тела. Боже! А может ли быть, что пересадив мне мозг, он что-то оставил там, в том умирающим теле. Что-то важное, что-то, что делала меня мной. Я ведь чувствую это, чего-то не хватает, чего-то важного. И это определено, не плод, моего изнурённого воображения. Что если, он смог спасти мой мозг, но не смог пересадить мою душу. Странность, состоит в том, что я не когда не верил, в концепцию души. А тут вдруг трясусь за то, в существований чего и сам не уверен. Но это ведь совершенно логично, почти естественно. Ведь это, что-то незримое, неощутимое, но такое важное. И именно поэтому, я словно в оцепенении. Словно во льду как будто мое сознания и есть этот лед.  

–Успокойся Роберт. Это просто паника, из-за того что твой мозг пережил большие перегрузки, сначала взрыв, затем операция, а теперь ещё и это, ты просто не привык. Всё хорошо. О чем бы ты ни думал, чего бы ни боялся, это не так – продолжил говорить Винтроп. Видимо понимая, что я всё ещё его не слушаю.  

Его слова, постепенно выводили меня из пучины ужаса, на свет, я начинал понимать, что он прав, что всё хорошо, что я всё ещё жив, и я всё ещё, тот же человек каким был, Ведь не тело, делает нас теми, кто мы есть, а нечто иное. Правда, что? Понятия не имею  

Но как только, я уже подумал, что тьма начала понемногу растворяться, пропуская лучи света, я посмотрел на противоположную стену, и в свети ламп, увидел это. Отражение того, чем я, являюсь. Два глаза черных как ночь, с красными оганьками вместо черных живых человеческих зрачков. Не живые стеклянные, такие пустые, словно бездна, без начала и конца, пугающие и бездушные, они восседали на своем привычном мести, на моем собственном лице. Кожа которого, была натянута, на металлический корпус, и под ней явственно виднелись, голубые как вены провода. Это была, настоящая живая плоть, моя собственная кожа. Единственная кроме мозга, натуральная деталь, в этом мертвом теле. Они натянули её, на этот ужасный, холодный, металлический каркас, остановив разрушения, и искусственно питая мертвую плоть. Она смотрелась, здесь так фальшиво, и не естественно, среди этих проводов, и глаз пряма из тьмы, взирающих на мир, по средствам ярко красных сенсоров. Не видя, лишь сканируя, не чувствуя, а прогнозируя. Делая весь образ, ещё болея пугающим и страшным. Словно я какой-то демон, что украл чужую плоть, напялив её на своё мёртвое тело, стараясь скрыть, ужасный облик правды. Я смотрел, не отрываясь, и мотор что заменял мне сердце, ни разу не дрогнул, и не сбился со своего ритма, дыхания которого нет, не изменилось, и не один мускул в искусственном творении, не шевельнулся. Я выглядел всё также, безмятежнао и без эмоционально. Но внутри я находился где-то между шоком, и ужасом, на периферии, между безумием, и потерей контроля. Я смотрел и смотрел, не в силах отвести взгляд, но боясь каждой черточки, пугаясь каждому открытию. Вот на голове, фальшивые волосы, как парик, вживленные в металлический череп. Вот шея, что соединяется с плечами, плавно переходя в руки. Всё была с теоретической точки зрения симметрично. Как у настоящего человека, даже искусственный изгиб мышц, и строения мужского тела слеплена в идеальных пропорциях. Но чего-то не хватала. Все эти провода, болты, синтетические волосы, неживые мышцы, несуществующие органы, мертвая плоть, и нечего не выражающие глаза. Это был не я. Не чего не осталась, ни капли, ни мыслей, не чувств. Какая может быть жизнь, у такова существа, жалкая, как и он сам. Я увидел надпись, перегрузка, которая ярким пламенем мелькала на глазах, что были моими экранами, отделяющими меня, от настоящей, привычной жизни. И за ней короткая, но понятная фраза, перезагрузка. После чего я отключился. Это не был не сон, не потеря сознания, просто пустая бессмыслица. Ведь даже смерть, будучи роботом, является лишь, поломкой, и нечего большего.  

Я конечно успокоился. Привык, смерился, поняв, что от реальности, не убежать. Но это была, не спокойное примирения с обстоятельствами. Ведущее к попыткам, обосноваться в новой жизни, принять новое тело, понять новую модель своего существования. Нет. Я конечно больше не паниковал, и не буйствовал, просто ушел куда-то вглубь себя. Ожидая чего-то, но понимая, что ждать нечего, надеется не на что. Я стал живым трупом. И из-за дня в день, пытаясь найти точку опоры, но не мог просто не мог отыскать, за что зацепиться. Я не чувствовал, и не реагировал как обычное существо, чувства мне заменяли сухие мысли незамутненные раздумья. Я понимал, что должен чувствовать, в тот или иной момент, помнил далекие воспоминания прошлого, про то как я, реагировал на тот или иной раздражитель, но не чувствовал его по настоящему, в данный момент, как бы сильно не хотел прочувствовать. Как бы страстно не притворялся, в желании заделать собственную игру явью. Даже когда, ко мне прикоснулась жена, я почувствовал, что она ко мне прикасается. Но это не была, та близость, к которой привыкли люди. Мои рецептары, просто сообщили мне об этом, прикосновении, без всякого импульса, на это действия. Это не было, чем-то сакральным, чем-то, что роднило, заставляла дыхание остановиться. Если люди, от прикосновения, и от близости, становятся ближе, то я же напротив всё ещё был отстранен, находясь за высокий, непроглядной, металлической стеной. А когда она пыталась меня поцеловать, я её оттолкнул, не желая, чтоб она целовала мертвые губы, что приделали к моему неживому корпусу. И не рассчитав силы, отшвырнул её к противоположной стене. И не смотря на то, что мне было жаль, и я понимал, как плохо поступил. Мне была всё равно. Я был мертв, я был бездушен. Всё сильнее, я укреплялся, в своей мысли, что душа, она осталась в том мертвом теле. Ушла, превратившись в прах, вмести с куском мяса, что раньше был мной. А я, кто тогда я, без души, без единственного, что делает тебя тобой. Я не когда не был особа религиозным. Но теперь этот страх, преследовал меня. Заставляя ненавидеть себя, ещё больше. И даже когда меня выписали, и я вернулся дамой, а моя жена по привычки уговаривала меня, пойти в церковь, я отказался, и не из-за своего атеизма, а из-за страха. Перед какой-то высшей силой, для которой я теперь ничто. Мне казалось, что стоит мне переступить порог, этого святого здания, как в меня ударит молния, за то, что я вообще насмеялся существовать, без души, оскверняя всё, одним лишь фактом, своего присутствия в этом мире. Идя против его воли. Мне навязчиво, мерещилось, что он меня ненавидит, и презирает. И это притом, что я даже не знаю, верю ли в его существование. Но не только это вводило в ступор, заставляя убегать от реальности. Я не имел ничего, что любил в своей прошлой жизни, я не мог, наслаждаться её, наравне с другими людьми, словно мне было отказано в этой привилегии. Как будто, простые вещи, естественные радости, стали чем-то далеким, и запрещённым, лично для моей персоны. Секс был для меня закрыт, еда тоже, чувства почти не проявлялись, маяча где-то на периферии сознания. Даже спорт, который я раньше так любил, который заставлял меня испытывать адскую боль, и восхитительная наслаждения. И который давал мне ощущения неразбавленной сильной великолепной свободы. Благодаря нему, я чувствовал, каждую клетку своего тела, наслаждаясь каждым движениям, живя с каждым вздохам, доказывая права на жизнь, с каждым поднятым килограммом. Теперь всё это было закрыто для меня, потеряна, отдана во имя всего, и ради ничего. Я мог ходить, мог двигаться, мог перемещаться в пространстве, из точки а в точку б. Я даже пытался бегать. Но какой в этом смысл, какой толк. Если я нечего не ощущаю. Не боли, не усталости, не свободы, не жизни. Ведь это делал не я, а этот искусственный придаток, присоединенный к моему разуму. Ничего не осталась, ничего, что я любил, ничего, что делала меня мной. Единственное, что у меня была, мысль, фантазия, порыв. Всё, что могло дать, человеческое сознание. Сейчас это всё, что у меня было, мысли, размышления, только это было моей жизнью, только это осталось. Отбросив чувства, необходимости, и слабости, я стал воплощением размышления. Процесс осознания чего-то, осмысливания и вынесения какова та важного вывода стал способом дышать. Для меня мысль, была последним человеческим удовольствием, последним берегом, за который держалась моя жизнь. В остальном, я был мертв, как никто другой в этом мири. Док, правда, был счастлив. И я не мог, ему пожаловаться, или сказать, как сильно я его ненавижу. Ведь он, отнюдь, всё это знал, и понимал. И на все мои жалобы, я бы услышал вполне закономерный ответ, о том, что он делал это не для меня, а для себя, и своего исследования. А значит, всё получилась. И моё мнение его не сильно волнует. В конце концов, кто спрашивает у подопытной крысы, её чувства к проводимым опытам. И я не когда не строил иллюзий, на счет него, и всегда прекрасно знал, что он та ещё сволочь. Эгоистичная и подлая, да и он этого не когда не скрывал. Не играл иные роли. С самого начала, между нами, всё была предельно ясно. Кристально чисто в своей откровенности. Он искал своей выгоды, говоря об этом на прямую, а я был лишь подопытной свинкой. Которая в тот момент времени, в той жизни, согласился бы на всё, ради сомнительного шанса, на самую тонкую ниточку спасения. И он это знал, поэтому и пришел именно в четвертый, самый кульминационный момент, времени. Когда я был на самом краю между жизнью и смертью.  

Единственные, кто были по настоящему рады, моему внезапному спасению, и продления срока годности, моей жизни, так это мои родители, и моя жена. И то, в которой, если быть до конца честным, притворства была больше, чем радости. Она наверняка, надеялась, получить своего мужа обратно, того самого веселого, доброго, соседского парня, в которого она однажды влюбилась, и с которым так хотела завести детей. Но вместо этого, она получила грустного, угрюмого, бесчувственного робота, с которым уже не когда, не сможет иметь детей, не только завести, но и растить. Ведь я уже мало подхожу на роль отца. Я знаю, что будь у нас ребенок, я бы превратил его жизнь в ад, в таком состояний. Ведь сейчас, мне все равно на всех, и всё, что вокруг меня, на тех самых людей, кого я когда-то любил, на тех ради кого я некогда жил. Я помню всё, как вчера, помню, что чувствовал, по отношению к ним. Помню, какими сильными, какими правдивыми, были эти чувства, эти переживания. Но не могу ничего почувствовать, не могу даже симулировать какие-то чувства. Ведь чтобы играть, изображать, или хотя бы пародировать, нужна, понимать, что именно ты играешь. А я уже не понимаю. Не вижу, не осознаю, вся эта радость, и вся эта боль, как это, что это какова она на вкус. Но один раз я все же пытался, с женой, думая, что хоть немного, облегчу её и без того сложную жизнь. И, казалось бы, она поверила, приняла всё, за чистую монету. Но потом, когда она думала, что я ушел, я слышал, как она громка, плачет, почти на взрыв. Это резало изнутри, заставляя на секунду вспомнить, что такое жалость и что есть раскаяние. Но всего на мгновения, на короткую секунду, когда мне показалось, что я всё ещё человек. Затем я с глубоким, сожалениям понял, что это просто очередное воспоминания, на то, как я должен был, себя чувствовать, по отношению к этому мгновению, к этой сцене. Я делал ей, больно, будучи собой, и причинял ей ещё большую боль, претворяясь, что мне не все равно. Ведь она лучше всех понимала, что я притворяюсь, и это наверное ранила куда больше, убивала куда сильнее. Когда любимый человек, лишь играет. В тот момент, я наконец, понял, что с этим, нужно заканчивать. Я был обузой, она со мной только из-за любви, и чувства долга, если бы она могла здраво, подумать, то уже бы давно сбежала. У нас нет будущего, я не могу ей ничего дать, не чувств, не переживаний, не какова отклика, не какой поддержки, ни даже интимной близости, чего ей, как нормальной женщине, наверное не хватает. У неё никогда не будет, со мной нормальной жизни. И она даже не может, в этом признаться, не то, что мне, даже себе. Она все скрывает, прячет, чтобы не казаться эгоисткой, чтобы не сделать мне ещё больнее, но каждый день, каждый час, каждую минуту, сменяющую другую, она плавиться в собственном отчаянье. Без возможности уйти, без даже воображаемой реальности спасения. Всю её жизнь, не хило так снесло этим взрывом, разрушило и разорвало, до самого основания, и я не могу становиться последним камнем, брошены в нее жизнь. Именно тогда, в этот самый момент, я принял самая правильное, самое лучшее, решения в своей новой не жизни. Лишиться, последней связи с людьми. Снять с неё этот долг, подарить ей единственное, что я ещё способен ей дать, свободу. Оставив обручальное кольцо, я вышел за дверь, и шаг за шагом, всё сильнее отдаляясь от этой жизни, этих чувств, этих людей. Я оставлял позади своё прошлое, топча ногами, самого себя. Пытаясь хотя бы, что-то почувствовать, ощутить, какой-то укол в области сердца, малейшее колебания в стеклянно чистых мыслях, малейшей страх в движениях. Но ничего этого не была. Не единой дрожи, не какого сомнения. Я шел долга, и упорно, до самого заката солнца, и после, когда на мир уже опустилась тьма. Я не был человеком, поэтому меня не останавливал не холод, не голод, не усталость. Я мог идти так, вечно, проделав целый круг вокруг земли, став новой орбитой. В этом небытие, в этом движений, без малейшего чувства продвижения вперед, я чувствовал себя, в некоторой степени умиротворенно. Просто шаг за шагом, просто мысль за мыслю, которую я пропускаю, отпускаю, и болея ничего лишнего. Прошлого Роберта нет, но настоящего тоже не было, поэтому это бездумное движение лучшее лекарство. Но всё же, на рассвете, мне пришлось остановиться. Встать перед фактом, что я наконец, полностью всё покинул, бросил, и выбросил. Или скорее мир, окончательно выбросил меня, переживал, и избавился от остатков.  

Прошло, окала 2 месяцев. Двух тягучих, непрекращающихся, бесконечных, по своей однообразности месяцев. Все узнали об изобретении Винтропа, и обо мне. Разразился скандал, а за ним восхищение, со стороны научного сообщества. Все спорили и ругались, решали и думали, является ли этичным, подобное спасение? Разразилась настоящая буря в СМИ, и интернете, которая всё закручивалась, и закручивалась, переходя в очередной взрыв. Теперь уж ментальный. Ученые были поражены. Некоторые злились, из-за успеха своего собрата, и завидовали. Другие же рукоплескали стоя, увиваясь вокруг, в желании узнать подробности, стать ненужной ни кому частью, этого события. Но были и те, кто были напуганы. Естественно назрел соответствующий, в своей последовательности, вопрос, безопасно ли давать человеку такую мощь? С начала, они мне сочувствовали, с показательным упорством, проявляя свою напыщенную совестность, затем восхищались, но после того как прогремел этот вопрос, открылась эта язва, они начали исходить желчью в желаний скрыть страх. И вскоре одни люди стали бояться меня, другие же ненавидеть, а третий самые отбитые, в своем стремлении выделяться, подражать. В магазинах даже начали, с небывалым энтузиазмом, раскупать костюмы робота. Даже волна предпринимателей, влилась в этот поток, стараясь нажиться на вопросе. Меня же, не кто, не о чем, не спрашивал. Пытаясь сделать то рекламой, то шуткой, то обычной страшилкой. Но только не человеком, не личностью. Парадоксально, что даже будучи в центре этой бури, я не был её частью, скорее я стал декорацией, в павильонах которой, и разворачивалась настоящая война. Но когда ученые, СМИ, и политики, немного успокоились, смерились что ли, в поток обсуждений влилась церковь. Но там уж не была место обсуждению, оставляя за собой лишь осуждение. Они утверждали, с полной непоколебимой уверенностью, что я анти-человеческое отродье, не имеющее души, и тот, кто создал подобное, идет против Воли Божьей. В чем-то они были, несомненно, правы. Винтроп и в правду, был далек, от какой бы то ни было, религии. Понятия души, морали и этики, волновали его в последнюю очередь, если и вовсе волновали. Что меня больше всего, поражала, и восхищало в нем, так это то, что пока над нами весел дамоклов меч. А из нас, в умах людей, делали что-то схожее с Виктором Франкенштейном, и его творениям. Он лишь усмехался, и прямым текстом, без всякой завуалированности, красочно посылал ученых, политиков, и религиозных деятелей. Говоря, прямым текстом, что если они не понимают, насколько это важное открытия, для мира науки, то они лишь кучка идиотов, не способных и на простые логические выводы. Может именно с этим связано то, что вся эта буря продлилась куда дольше, чем должна была. Он подогревал её каждый раз, выражая неприкрытое, полное снобизма, отвращение, к религиозным установкам, и ученым обсуждениям. Ему была плевать, на мнения других людей, и он считал его ошибочным, в любом своем проявлении. Но как быстро вспыхнул взрыв, так быстро он и погас. Все забыли, и вернулись к делам насущным, было ещё слишком много войн, скандалов, политических интриг, чтобы обращать внимания на простого киборга, живущего в пригороде, не имеющего ни семьи, ни друзей. Я был выделяющимся пятном, на карте этого абсолютно заурядного мира, став почти экспонатам при жизни. Но так же, парадоксально оставался невидимкой. Становясь ещё более невидимым, чем раньше, ещё более незаметным, чем всегда, когда я был таким же, как все.  

Моя жизнь остановилась, ушла в прошлое, сгинула под обрывками взрыва. И в тоже время продолжалась, шла как обычно, в обычной хронологии, с самым обыденным течением времени. Я даже нашел себе работу, не сколько ради денег, которые теперь мне были не особа нужны, сколько за тем, чтобы как-то занять время. Если бы я этого не сделал, то просто не выдержал бы, груз собственных мыслей, порожденья собственного разума, что топили меня в пучину отчаянной апатии. Я всё думал, и думал, о том есть ли во мне душа? Обладаю ли я совестью? могу ли я навредить кому-то? Просто потому, что мне было всё ровно. На все на всех. И последнее пугала больше всего. Ведь впервые, я верил, что способен навредить, убить, искалечить, словно я потерял что-то такое, что держит человека, не давая ему воли в таких делах. А я не хотел, не хотел некого обидеть, но мог, и осознания этого убивало, с каждым разам, с каждой мыслью, с каждым моментам, когда я возвращался к этому. И смотря, как священники снова и снова говорят обо мне, как о монстре, слушая, как перешептываются толпа вокруг меня, видя подозрительные взгляды, бросаемые прохожими, я так себя и ощущал, чудовищем, ни больше, ни меньше. Я видел это, в отражении их глаз, слышал это в их страхе. И именно поэтому, я пошел в ту строительную фирму. Оказалось, для работодателей, я просто лучший подарок небес. Не устаю, пораниться не могу, работаю без крика, и шума, спокоен и совершена непритязателен. Наконец стала ясно, в ком нуждается современное общество больше всего. В безропотном, без чувственном, существе, без желаний, мыслей и амбиций.  

И вот обычно с утра, обычного, серого, бессмысленного, трудового дня, я встал с пола, который заменял мне и кровать и диван, и всё на этом свети. В моём новом доме, и вовсе не было вещей, ни мебели, ни книг, не даже рамок с фотографиями, только пара простых штанов, и выцветших маек, валяющихся то тут, то там, в полном беспорядки. Делая его не таким неприкаянным, пустым и мертвым. Давая понять, что здесь всё же живет, или хотя бы существует, человеческая особь. Я не видел смысла, населять свой дом, каким-то воспоминаниями, чувствами, ложными смыслами. Очеловечивать это строения, специально претворяясь, играя и обманывая самого себя. Мне не было смысла делать это. Этот дом, как и я сам, был бездушной вещью, без чувств, без привязанностей, без красок. Если бы он сгорел дотла, если бы, от него нечего не осталась, я бы ни чего не почувствовал, ни чего не потерял, ни чего не пережил. Мне была всё равно куда возвращаться, мне была так же абсолютно всё равно, от куда уходить.  

Став тем, кем я стал, я впервые увидел, какой красочной палитрой, обладает человеческая жизнь, каким фейерверком ощущений, она располагает. Теперь мне есть с чем сравнить, ведь теперь, моё существование, больше напоминает, серое непроглядное, бесцельное выживание. Я живу лишь, из-за маленьких проводков, и механизмов, благодаря искусственной модели жизни, в которую не внедрили, даже базовых понятий, о нормальном человеческом существовании. Сейчас, я иногда даже, люблю наблюдать за людьми, их жизнью, их обыденностью. Пытаясь воскресить в памяти, хоть отпечаток собственной. Пытаясь понять, как это. Но я не могу, помню как, знаю как, но не могу воскресить. Обречён вечно, только вспоминать, не имея возможности почувствовать. Но не столь важно, думать об этом, сейчас я должен был идти на работу, а затем заскочить к доку, который должен был провести очередную проверку показателей. Собирался я недолго, всего лишь одел другу майку, и пошел на выход. К непривычно яркой улице, наполненной отторгающей, тошнотворна пылающей, жизнью, и теми, кто способен ею наслаждаться. Открыв дверь, я сразу понял, что что-то не так, но не успел, хоть как-то отреагировать. Возле моей двери, стояла группка людей, не броско одетых, словно закрытых с головы до ног, какими-то тканями, не было ни участка кожи, кроме лица, и шеи которые были бы обнажены, на всех были, блестящие в свет солнца, крестики, и больше ни каким украшений. Ни единого отличия, ни какой индивидуальности. Они стояли с огромными по свое длине плакатами. Исписанные ярко красной краской, выводящей на мраморно белом холсте, разные оскорбительные надписи. Там было все, кроме фантазии, или хоть какой бы то ни было, изобретательности. Всё то, что уже была сказана, написана, и даже спета. От «Отродье» до «Враг человечества». И не только, столь невинными фразами, кичились эти изображения, искусного оскорбления, случалась, попадались и прямые по своей грубости, проклятья и явные пожелания, катиться прямо в ад. Откуда я, по их мнению, и так прибыл. Как парадоксально, верующие люди, Бог которых проповедовал мир, добро, и понимания, творят то, что далеко за пределами этих понятий. Разве не странно, прикрываясь Богом, выплескивать свою собственную гниль, и ненависть, на тех, кто не нравится, или тех, кто пугают. И это в нашем, либеральном, современном, обществе. Пока пикет проходил спокойно, я даже не обращал внимания. Но вот, особа рьяный фанатик, выпрыгнул из толпы, и с ярым криком, убирайся в ад, кинул в мою голову, огромный булыжник. Боли, я не почувствовал, но кожаное лицо неестественно натянулось на стальной холодный череп, и с громким явственным хлопком, порвалось в одном из мест. И из под него, стали выглядывать, стальные провода, и ярко красное сияния, от поврежденного глаза, озарила своим светом испуганные лица людей. Зрелище было, настолько уродливое и страшное, по своей сути, что я сам, не на шутку, испугался, посмотрев на свое пугающее отражение, в зеркальной витрине. А фанатики, зовущие себя чуть ли не войнами Бога, убегали быстрее всех, расталкивая случайных прохожих, руками и ногами, было бы даже смешно, если бы не стало так грустно. Они так поспешна ретировали, что когда пребыла полиция, никого уже не было. Только случайные прохожие, смотрели на меня, и с ужасом охали, закрывая лицо руками. Ровна через 3 минуты, вся полиция, была в сборе. Они разговаривали с прохожими, соседями, с кем угодно, кроме меня. До меня им дела не было, словно меня и не существовало, здесь и сейчас, на этой самой улицы. Я же отчаянно, почти лихорадочно, пытался как-то закрыть разрез, и исправить свой вид, чтобы иметь возможность, сходить на работу. Меня не волновал, не страх случайных свидетелей, не даже ужас, в собственных глазах, я просто хотел, чтобы всё, наконец, прекратилась, остановилась. Желал остаться один, и избежать чужого интереса. И вот, наконец, один коп, самый смелый или скорее самый крайний, смог подойти ко мне с блокнотам. Выглядел, он чрезвычайно напугано, и через чур, взволновано, для бравого охранника спокойствия. И хоть он из-за всех сил, и пытался не пялиться, не обращать внимания, на меня, и моё изуродованное лицо, всё же он не мог отвести взгляда, от места моей раны. И пару раз, его даже отчетливо скоробило, когда его взгляд, упал на мой приплюснутый глаз, что шевелился, как ни в чем, ни бывало. Но вот он, наконец, набрался сил, и заикающимся, чуть дрожащим голосам, спросил.  

–…Вы …впо…ряд..ки сер?  

–Да. Всё хорошо -сказал я своим скрипучим, механическим голосом, слишком даже громко. Из-за чего, он отшатнулся, на пару шагов назад, инстинктивно убегая от опасности.  

–…Вы …буд…ете пи..сать ка..кута зая…ву на обидчика. Правда я даже не знаю, по какой статье, пройдет это обвинения, и есть ли, по поведу вас, какие-то законы, касаются ли вас вообще-то законы людей, и…- затараторил он так быстра, в конце, что я попросту ели различал его слова, в контексте. Именно поэтому, я его перебил, и сказал, совершена спокойно.  

–Нет, не волнуйтесь, не буду, вряд ли вещь, может писать заявление на человека – сказал я намереваясь удалиться внутрь, подальше от, человеческих, любопытных глаз, наполненных ужасам и отвращения.  

–Ээ... сер – позвал вдруг меня, этот несмелый парнишка, так же невероятно, запинаясь как раньше. Я подумал, что должен проявить хоть какое-то уважения, к его не хилой смелости, и все-таки обернулся, узнать, что же он все-таки хотел.  

–Вы не вещь сер, возможна многие люди вас бояться, и многие не понимают, или даже осуждают, но вы не вещь, вы человек, как бы некоторые люди, не хотели этого принимать – сказал он, на удивления разборчива, без своего коронного заикания, или бессвязной, летящей куда-то вдаль, речи.  

–И зачем, ты мне это говоришь? – спросил я, заднем умом понимая, что должен был быть благодарен, за такие слова простые. Но как и агрессия, так и снисходительная доброта, не вызывали отклика, в моём… а что у меня там, я ведь не могу сказать сердце. Я лишен этого права, этой простой привилегии  

–Просто люди всегда ненавидят новшества, презирая тех, кто не похож на них, и мне бы не хотелось, чтобы вы думали так о себе, из-за их врожденной неприязни, к новому и не известному.  

–Да… – протянул я, закрыв дверь, даже не попрощавшись. Словно обрывая это разговор, на середине. Закрываясь от того, с чем не могу контактировать. От мира, людей, доброты, понимания, и злобы. Теперь всё это, для меня лишь декорации, не имеющие особого смысла.  

Я закрыл дверь, на все имеющиеся замки, ни сколько по необходимости, сколько по привычки, оставшейся от той человеческой сущности, что ещё не умерла. И позвонил чудо ученому, чтобы он починил мне лицо. С каким-то непередаваемым садизмом, представляя, как он будет зол, за то, что я умудрился испортить это. Это было так глупо, сердиться за собственное спасение. Но я это делал, пусть за спиной, пусть не зримо, не высказана. Я ненавидел этого человека, всей свой душой. Но ему была плевать, даже на это. И за это, я презирал его ещё больше, ещё сильнее. За его знания, понимания, моего пренебрежения к нему, и полное отсутствие, на это какой бы то ни было, реакции, отклика, злости.  

Пребыв через полчаса, на место где Винтроп расположил, свою лабораторию. Преодолев долгий путь, от дома, до этого, темного адского, научного, котла, сквозь бесконечные лица, наполненные отвращением и ненавистью. Необоснованной, простой, чисто человеческой ненавистью. Сейчас меня не ненавидели, за то кто я, или что, за то какие идеи я обосабливаю, или какие мысли представляю. Меня презирали, не из-за страха к неведомому, и ясному осознанию, моего превосходства. Нет, это была не та ненависть, к которой я привык, которая витала, и будет витать в округ меня, хочу я этого, или нет. Напротив, это была ненависть, к тому, как я выгляжу, они к тому какой я. И это было странно, люди, преодолевшие миллионы лет эволюции, развития, и все ровно они всё также обманчивы, по отношению к своим собственным порокам. Они убеждают себя, и мир вокруг, что в них нет, предубеждённости, и несправедливости. Оставаясь всё такими же, гориллами внутри. Достаточно появиться кому то отличающемуся от них, и они уже несут палки, и готовят факелы, в желаний уничтожить.  

Но оказавшись внутри здания, я позабыл об этом, обыденном для меня, порядки вешай. Так как, меня от моих обыденных раздумий, отвлек визгливый крик Винтропа.  

–О боже! что ты сделал со своим лицом? ты издеваешься. Ты хоть представляешь, как мне трудна теперь будет всё исправлять! – довольно громко, и эмоционально меня оповестил, о себе Винтроп. На секунду, мне даже захотелось, улыбнутся, видя такую желанную реакцию. Но всего на секунду, пока я не вспомнил, что даже не знаю, умеет ли это тела, улыбаться. Это мысль шокировала меня, столько месяцев я ношу на себе эту кожу, управляя этой металлической коробкой, силой разума, и ещё ни разу, у меня не возникла необходимость, или возможность улыбнутся. Я ни разу, даже не думал об этом. Стало грустно от одной мысли, что я не улыбался, уже так долга. Такая простоя вещь, а я уже и не помню, как это делать, какие эмоции она вызывает, или какие эмоции вызывают её. Я тысячу раз выдел улыбки, слышал смех, но сам ни разу, не одной даже маленькой попытки, не сделал. Умею ли я смеяться? Могу ли улыбаться? Или это тела не способно и на это? И я потерял, даже это. Странно, я так легко воспринял потерю способности, получать сексуальная удовольствия, но так драматизирую, из-за потери чего-то столь маленького, и простого, почти ненужного. Может именно из-за этого, это так больно, эта слишком простая, слишком обыденная вещь, и потеря её, означает потерю, последней крупицы человека, в себе самом. Словно, я потерял, даже самые просты, понятия человечности. Я не могу плакать, не могу чувствовать, не могу слышать запахи, не могу улыбаться, не способен смеяться. Но что тогда осталась?  

–На волнуйтесь, я не специально, я просто не мог нечего сделать – сказал я. Стараясь уйти как можно дальше от этой мысли.  

–Конечно, если бы ты сделал это специально, я бы тебя, точно по болтикам раскрутил. Садись уже, давай посмотрим, насколько всё плохо.  

–Разве это не считалось бы, убийством? – спросил я. Садясь в наверняка удобное, и очень мягкое кресла, сам я разницы впрочем, не ощущал.  

–Не думаю, ведь ни кто, так и не сумел, признать тебя человеком. Да и сейчас, ведутся бесконечные дебаты, о том какие у тебя должны быть права, и обязательства. Так что убей я тебя, они бы потратили годы, на то чтобы понять, как это классифицировать, и какое наказания мне вынести, черт да я наварное уже буду мёртв, к тому времени, когда они разберутся, и им придётся садить в камеру мой труп. -Сказал он.  

И видимо эта маленькая речь, его насмешила, по тому, как он улыбнулся своей гениальной фантазии, выпуская мерзкий смешок, и приступил к работе. Рассматривая меня так близко, что будь я человеком, это вызвала бы некую неловкость. Но это тела, словно отгораживала меня от других, поэтому я совершенно не переживал, из-за вторжения, в личное пространство.  

–А вы как думаете, я человек? – спросил я, когда он был на расстоянии, нескольких сантиметров от меня, и его глаза пронзительна долго, рассматривали разбитый, и подогнутый глаз.  

–У меня с этим проблем нет, для меня все мои эксперименты, лишь опыты, ничего более – сказал он, поворачивая мою голову, и слегка приподнимая слой кожи, в месте разреза.  

–Видимо, порез отсоединил верхний слой кожи, от питательного сектора, и вскоре живая плоть начнет синеть и гнить. Так что предлагаю, если ты не против, снять всю живую плоть, с железного корпуса и приделать к нему, новую кожу – сказал он, ни на минуту не отвлекаясь.  

–То есть, для вас я даже не машина, а просто свод каких-то формул, и вычислений? – спросил я снова. Не то, что бы меня, обидели его слова, я и так это знал. Но это впервые, я в лоб спрашивал такие личные вопросы, и мне хотелось, капнуть чуть глубже, узнать чуть больше.  

–Тебя это обижает? – спросил он, наконец, отвлекаясь от моего лица, отходя на более удобное расстояние.  

–Не то чтобы, просто я хотел бы знать по- лучше, того кто сделал меня заново.  

–Тебе не кажется, что такие вопросы, стоило задавать до того, как я сделал из тебя, живой прецедент  

–Тогда у меня не было времени, и ты это прекрасно знаешь, ведь именно поэтому, пришел в мою палату так поздно – Сказал я. несколько раздраженно, сиьнее подчеркивая слова. Обычна я всегда, называл его лишь на вы, стараясь таким образам, ещё сильнее показать, как мы далеки, друг от друга, и по духу, и по суждениям, и по жизни. Он лишь улыбнулся, прекрасно понимая мой посыл.  

–Хочешь сказать, я обманул тебя, и хитростью заставил пойти на это. Ни каких проблем, я всегда могу отсоединить твой мозг, от того бремени, что так груба навязал тебя. Правда твоё тела давно сгнило в земле, но если так хочешь, могу достать то, что от него осталось из земли, и вернуть тебя на места – сказал он язвительно, улыбаясь как не в чем, не бывало. И я так и не смог понять, насколько правдивы, сейчас были его насмешки. Сделал бы он, то о чем вешал, в этот момент, или это была лишь бравада? Уверен, что сделал бы, что смог бы, хотя бы из чистого упрямства, во имя собственной настойчивости. Но я все равно, уже был не в состояний заткнуться, закусить свой настойчивый язык.  

–Как будто ты это сделаешь, в конце концов, я изобретения всей твоей жизни.  

–Ты прав, не сделаю. – Сказал он. – А что насчет моего обмана, и того, что я сделал специально, так тут ты абсолютно прав. Я узнал о взрыве сразу же, но решил подождать, до 3 дня, когда кто-то из…. – он сделал паузу, делая вид, что напряженно думает, и лишь минутой позже сказал  

–…Даже не знаю, как вас назвать, ладно пусть будет жертвы, назвать вас выжившими, была бы слишком большой насмешкой, если учесть, что вы все, были на пороги смерти. Вообщем, когда кто-то из жертв, будет на пороги смерти, находясь в отчаянии, и дать легкую сумеречную надежду на спасения. А так как вас было 12 человек, таких полуживых, я наделся, что хоть кто-то продержится, хотя бы эти 3 дня. Так что да, я обманывал и хитрил, и буквально заставил тебя принять это решение, потому, что в сложившийся ситуаций, у тебя не было выбора, но знаешь что, мне все равно, ты даже со всей своей злостью, не можешь обвинять меня в том, что я обманом спас твою шкуру. Потому, что я спас тебе жизнь, так какая разница, как именно я это сделал.  

–Разница только в том, что ты это сделал не ради моего спасения, а ради своих амбиций. – Сказал я скорее себе, чем ему, но он услышал.  

–Да и это верна, но разве это важно, если ты продолжаешь жить, ты здесь и сейчас, ты существуешь, хотя должен был исчезнуть, и раствориться, не оставив и следа.  

–Если ты это называешь жизнью, то я даже не знаю, какова твоя жизнь.  

–Знаешь что, то, что я копаюсь внутри тебя, отнюдь не означает, что ты должен искать что-то, внутри меня, в конце концов, мы не чем не связаны – сказал он, оборачиваясь к столу с инструментами. – Кстати, ты так и не ответил, срываем полностью умирающую кожу, или все же, хочешь выглядеть как полу сгнивший зомби.  

–Какая разница, можешь срезать, все равно она уже давно мертва. И я, с самого начала, не желал её видеть – ответил я, совершена спокойно.  

–Ух, ты, боже мой, как драматично!  

Это прозвучала как насмешка, или же упрек, но я решил не обращать внимания, на такие незначительные, в целом вещи. А он видимо, через секунду уже забыл, об этой уроненной невзначай фразе.  

Он взял самый обычный скальпель, со своего стола, и подошел ко мне. Приближая к моему лицу стальное орудия, медленно, мучительна неспешно, словно боясь, что я дернусь, бессознательная портя его кропотливую работу. Но вот, с незначительной задержкой, он начел понемногу, срезать слои кожи вокруг металлического корпуса. Процедура была легкой, если учесть, что я не чувствовал боли, у меня не текла кровь, и не мог умереть от подобного вмешательства. Но все же, ему пришлось очень постараться, чтобы аккуратно, обрезать куски кожи на важных проводах, расположенных прямо под ней. Это была очень неспешная монотонная работа, и занимала без малого 40 минут. Хотя, я даже не заметил, течения времени. Со стороны, для многих это могло показаться страшным, почти отвратительным. Когда его тонкое, стальное, переливающейся от солнечных лучей лезвия, проезжалось по тонким слоям, пока ещё живой кожи, вырезая тонкие линий, делая необычный, понятный только ему узор. Снова и снова, с каким-то садистским удовольствием, полосуя человеческое лицо. Для меня по началу, это тоже было не приятно, несколько физически, сколка эмоционально. Лезвие ножа было столь близка, что я инстинктивно прищурился, из-за воспоминаний и предположений, как это была бы больна, будь моя плоть, плотью. Хотелось, как можно быстрее, сбежать от этой близости. Потребовалась пару минут, чтобы осознать свою защищённость, и открыть, наконец глаза.  

–А ты всё твердишь, что не остался человеком, хотя реагируешь, как самый обычный человек. – Сказал Винтроп, не отрываясь от своего занятия, ни на секунду, не переставая, следить за своими действиями. Он даже не смотрел на меня, только все продолжал, отделят мелкими движениями, кусочки кожи, что он презрительно сбрасывал, прямо на пол  

–Ты веришь в бога Винтроп? – спросил я, не знаю зачем. Мне было совершенно, не понятно, как этот вопрос, вообще мог вырваться из моего рта. Как будто мои губы, на мгновения стали чужими, и мои мысли, взяли под контроль, чужеродные мне элементы. Только так, можно была объяснить, это короткое помрачение. Оправдать, эти постыдные, слова. Ведь я прекрасно знал ответ, мало того я знал, что он будет преподнесен, с долей издевки, направленной в мою сторону, за мой недостойный интерес. Рука ученого на мгновения дернула, теряя былую сосредоточенность, но он тут же взял её под контроль, продолжая, как ни в чем, ни бывало, кромсать моё лицо.  

Это была странно, даже страннее, нежили моё туманное, желание узнать, предсказываемый ответ, на этот глупый по своей сути вопрос. Я думал, он не пропустит момента по глумиться, не упустит шанса съязвить. Но он просто молчал, отработанными движениями, снимая с меня истлевшую кожу. Но только лишь до поры, до времени.  

–Это так общение с фанатиками, на тебя повлияла? – Спросил он, каким-то неестественным тихим голосам.  

Сейчас я мог бы подхватить эту игру, пойти на попятную обращая все в шутку. Отнекиваясь, забываясь. Отмахнувшись, от такого несвоевременного желания. Ведь именно этого, я и желал. Но я от чего-то, наперекор себе, продолжил. Манипулировать, самым обычным любопытством  

–Ты не ответил? – Спросил я вновь.  

–Я верю в то, что людям нужна концепция, за которую они могут ухватится. Которая сделает их жизнь, более осмысленной, а их мир более спокойным.  

–Так я и думал.  

–Тогда зачем спрашивал? – Спросил он, наконец смотря, прямо на меня, своим испытующим, ожидающим, сканирующим, взглядом.  

Но я ничего не ответил, заменяя громкие слова, на тихое, вполне ощутимое молчание. Но он не ожидал ответа, с самого начала, так как без всякой передышки, продолжил  

–А ты у нас оказывается верующий? – Спросил он, слегка улыбаясь. Перемещая свой скальпель, уже мне на шею, продолжая кромсать оставшуюся плоть.  

–Раньше не был им ни когда.  

–Ну, это понятно – сказал он. А я поднял свой взгляд, обращая его, пряма на него, стараясь понять, о чем он говорит. Но он не обращал внимания, на моё недоумение, пока наконец не закончил с операцией. Увидев, наконец, что я ожидаю, какого-то развернутого ответа.  

–Неужели не ясно?  

–Мне нет.  

–Ты чувствуешь, что перестал быть человеком, ты сменил жизнь, образ мыслей, даже свое тела, и ты хватаешься за то, что сделает тебя тем, кем ты был, что поможет тебе не утратить собственную человечность, а что может быть, болея по человечески, чем религия. – Сказал он.  

–Я не когда, не думал об этом в таком ключе.  

–А стоило подумать – сказал он, и тут же отвлекаясь. – Так недельку, тебе придётся на улицу не выходить, пока я всё не починю, если твое старое лицо вызвала панику, то твоё новое, точно вызовет всеобщий гнев.  

–Иногда я начинаю думать, что у меня нет души, что ты мне её не пересадил. – Сказал я, выпалив все, на одном дыхание. И тут же пожалел о содеянном, видя выражение, немого отвращения, отразившегося на лице у Винтропа, при моих неловких словах.  

–Как можно пересадить то, чего нет – сказал он.  

–Ну, если не душа, тогда что, по-твоему, делает нас теми, кто мы есть?  

–У нас сегодня, день поэзии? – Спросил он. Откровенно насмехаясь надомной  

Но мне было всё равно, и на его смех, и на его издевки, и даже на то, что я разоткровенничался с человеком, которого больше всех презираю, в этом бренном мири. Я просто пытался докопаться до сути, и найти ответ, на вопрос, что меня интересует, развеять страх, что не как не уходит. И я прекрасно знал, что его слова ни чего не изменят, не для меня. Но мне хотелось, их хотя бы услышать.  

–Какая тебе разница, что я скажу, и что думаю, это не изменить твоей точки зрения, ты веришь в то, во что ты веришь.  

–Но все же?  

–Всё же, у человека есть сознание, мозг, это всё, что делает нас нами, и я пересадил тебя в это тела, и если это то самое, что зовется душой, то оно у тебя есть.  

–Понятно.  

–Видишь, как я и сказал, нечего не изменилось.  

И он был прав. Но я понял, что за всеми этими размышлениями, и философскими изысканиями, упустил нечто важное, нечто, что теперь прорвалось, через внешний шум, и теперь не давало мне покоя.  

–Как именно, ты собираешься сделать мне новая лицо, где ты возьмешь кожу?  

–Ничего сложного, поспрашиваю на черном рынки.  

–Что! – Не то спросил, не то крикнул я, и с моим, металлическим голосом, это прозвучала ещё громче ещё яростней.  

–Нечего страшного, просто, если кого-то случайно убьют, мне принесут труп, и у тебя будет новое лицо. -Сказал он. Всё так же, не понимая моего искреннего возмущения.  

–А это точно, произойдет случайно?  

–Ну, если тебе так будет легче, спать по ночам, то да, поверь мне, это произойдет совершенно случайно, ни кто, не станет убивать, раде твоего лица. – Сказал он мягким, елейным голосом, словно пытаясь загипнотизировать меня, собственным тоном, уверить в собственной лжи. Я хотел вклиниться, в его долгий монолог, но он не дал мне этого сделать, и продолжил с оскорбленным видам, скорбным голосам говорить. – Ты и вправду считаешь меня, таким чудовищем.  

Но я точна, совершенно, точно, знал, что это был не сарказм, и не юмор. И это точно, не была, привычная игривость, с которой он разыгрывал собственные театральные представления, во имя себя, в честь собственного его. Он просто скрывался за этими выражениями, за этими уловками, старыми как мир, показывая мне правду, скрытую за откровенностью, в которую как ему казалось, я не поверю, скрываясь за правдой как за шуткой. Но я совершенно точно, не собираюсь носить лицо, кого-то, кого убьют ради меня, отбирая жизнь ради куска кожи.  

–Я тебе не верю, не единому твоему слову.  

–А если я тебе клятвенно пообещаю, что этот человек, будет очень, очень плохой – Сказал он, с привычным для себя безразличием, улыбаясь во все 32 зуба.  

–Ты свихнулся! Нет, я сказал. – Произнес я. Насколько возмущенно, на сколько это вообще было возможно, в этом теле. Не меняющим, голосовые тона, подстраиваясь под контекст.  

–Да почему же, мне достался самый святой идиот, в этом тупом мири! – Прокричал он. Хватаясь за голову, в каком-то чересчур театральном жести.  

–Я не святой, а совершенно нормальный человек, который не хочет носить чужое лицо на себе, тем более осознавая, что этого человека убили из-за него.  

–То есть, если бы ты не знал, то это всё бы кардинально поменяла, я так понимаю. Это чистое лицемерия, знаешь ли.  

–Я такого не говорил!  

–Но ты, ясно дал это понять. – Сказал он. Даже не меняя свой голос, не на децибел, не поднимая громкости, но я все равно явственно видел, что он начинает выходить из себя.  

–Ладно, просто сделай мне искусственное лицо, и всё тут, и больше не будем, возвращаться к этой теме. – Сказал я. Опуская наконец руки, сдаваясь, понимая, что мне не удастся вдолбить эту мысль, ему в голову. Объяснить, как для меня это выглядит, что для меня это значит.  

–Ты не понимаешь, тебя и так ненавидят, не смотря на твой более, или менее натуральный вид, представь, как тебя возненавидят, когда у тебя будет, целиком и полностью, искусственное лицо.  

–Мне плевать, лучше это, чем чья то смерть, ради моего внешнего вида. – Сказал я. Настолько шокированный тем, что этот спор все ещё длиться, что хотел, было уже уйти, поставив точку. Но он меня остановил, крикнув в след.  

–С искусственным лицом, ты не сможешь проявить ни одну из своих эмоций, не сможешь улыбаться, или хоть как-то, показывать свои чувства, это будет как настоящая клетка, которую ты так боишься.  

–Если ты не видишь, то у меня нет эмоций, которые нужна проявлять. – Сказал я, не оборачиваясь.  

–А по моему, ты врешь сам себе. За то время пока ты был здесь, ты проявлял, достаточна чувств, чтобы выбесить меня! – Услышал я уже около машины, открывая дверь, и впервые за всё это время, пусть и мысленно, но искренне улыбаясь.  

И время пошло своим чередом, оно не бежала вперед, и не тянулась, оно не упрощало мне задачу, и не исцеляло мою душу, оно просто продолжало существовать, по своим собственным правилам, без оглядки на меня, или кого бы то ни было ещё. Времени все равно кто прибыл в эту гонку, и кто вышел из её участия, кто ненавидит её, и кто наслаждаться. Время просто продолжает течь, в независимости от человеческих конфликтов. Оно шло, и ничего не менялось, день за днём, ночь за ночью, все моменты, все события, скатились в один комок, серой невыразительной пыли. Были просветы, те странные моменты, выбивающиеся из общей массы незримости, из-за которых я всё ещё мог отделить одну неделю, от другой, один месяц, от идущего за ним следом, другого. Они не были радужными, или приятными, нет, просто как то отличались, от общей массы невыразительных дней. Когда я задавался, одним и тем же вопросам, это я и моё преображение сделало жизнь столь унылой, или она всегда такой была, просто я не замечал этого, будучи человеком. Винтроп высказывал дикое недовольство, и укорял меня, день за днем, словно отыгрываясь, за собственное разочарование. Теперь я не был идеальным, и он перестал быть гениальным, если не в глазах людей, то в собственном скептичном взгляде, но он всё же сделал мне новая лицо, целиком и полностью, из искусственных материалов. Теперь я ещё больше походил, на нечто неживое. Мертвый пластик, не чем не выделялся, на общем фоне, даже напротив, делая мой образ законченным, завершенным. Делая меня мной, тем, каким я себя чувствовал, в данный момент времени. Люди как не странно, не реагировали бурно, на это значительное изменения, не эмоциональней чем раньше. Но даже если бы и реагировали, я бы привык, я ко всему привык, к одиночеству, пустоте, к фанатичным католикам, и постоянным обсуждениям моей судьбы, со стороны тех, кто в ней даже не участвует. Я даже сумел привыкнуть к своим мыслям, они больше не пугали меня, не заставляли цепенеть, в желаний сбежать из собственного тела. Я смирился, принял данность как факт.  

Так же как я свыкнулся, к постоянным попытками родственников достать меня, связаться со мной. Они постоянно пытались меня разыскать, звонили, приходили, донимали. Я просто не брал трубки, менял номера, и не открывал двери, игнорируя тех, кто значил для меня, больше всего в этом мири. Я понимал, что причиняю им боль, уничтожая последнюю надежду. Это было жестоко, и несправедливо, не правильно по своей сути. Но я не мог быть правильным, я не хотел их видеть, и больше всего не хотел, чтобы они видели меня. Я знал, что ими движет, маниакальное желание, увидеть того, кого давно нет. Они любили не меня, а того кем я был раньше, и я не думаю, что они смогли бы, со всей своей сердобольностью, полюбить это. Им бы пришлось притворяться, врать мне, а самое страшное самим себе. Только из-за долга, только из-за незримых понятий, о родственных связях. Они бы жили в постоянном аду, и именно я обрек бы, их на это, если бы хотя бы раз, хоть на мгновения, подался эгоистичному в корне неправильному желанию, и взял трубку, ответив на звонок. Простого алло, хватила бы, чтобы поставить точки, на их жизнях. Поэтому лучше так, пусть это и жестоко, но это было спасение, тогда как доброта, стала бы смертью, для них и для меня. Самое интересное, что отнюдь меня не удивляет, так это то, что моя жена даже не пыталась найти меня. Однажды мне только пришло письмо, в котором были бумаги на развод, мне на подпись, без единой строки, или слова, сухим юридическим слогом, как констатация факта, разрушения нашего брака. Это значило, что она живет своей жизнью, и возможно уже нашла кого-то другого. Я был рад тому, что мой поступок, позволил ей выйти из плена притворства, отпустить ответственность, и быть счастливой. По крайней мере я надеялся на это, всем своим сердцем. И без раздумий, обид или сантиментов, подписал их, тонким росчерком перечеркивая все, и отправил назад получателю. И больше, я о ней, не слышал ни когда.  

Вот так вот, совсем незаметно для меня, прошло два долгих, и мучительных года, со дня моей смерти. И вот в один из таких вот серых дней, монотонно плывущих, в течении времени, что-то вдруг кардинально изменилось. Добавились краски, появились различия. И эти краски, отнюдь не были окрашены в радость, или надежду, в те светлые и дорогие тона, человеческих ощущений. Нет напротив, сначала они приобрели, ярка выраженный оттенок бешенства. Буквально силком выдирая меня, из привычного уклада будничных дней.  

И это случилась, именно в тот момент, когда выйдя из дома, в обычной одежде, в обычное время, направляясь на свою обыденную работу, я столкнулся с девушкой, на инвалидной коляски, нагло перегружающей мне путь. Она сидела посреди прохода, перекрывая дверь, собственным телом. Спокойно и безмятежно, слушая музыку в наушниках, настолько громко и пронзительно, что у нормального человека, уже бы кровь пошла из барабанных перепонок. Смотря куда-то, далеко вдаль. Даже не замечая меня, нависшим, огромной тенью над ней. Мне хотелось спокойно пройти, не замечая её, не разговаривая, не вступая не в какой контакт, с этой страной девушкой, выглядевшей скорее как подросток, нежили как взрослая женщина, коей она и являлась. На вид ей была лет 25, но ярка розовые, в вперемешку с пронзительно зелеными прядями волосы, и прессинг в носу, портили всю картину. Придавая её, некий налет незрелости. А майка, с каким то новомодным персонажам аниме, ещё сильнее усугубляла эту карикатурную картину. Мне не хотелось рассматривать её, и пришлось всё же напрячь свои искусственные голосовые связки, чтобы попросить её уйти с дороги. Я надеялся, что она меня услышит, не смотря на ту какофонию звуков, что разрывали её уши. Но как не странно, стоило первому же звуку, вылететь у меня изо рта, как она тут же вытащила наушники, и уставилась на меня непонимающим взглядом. Что меня особенно удивило, в её поведении, так это первая реакция, не какого ужаса, или настырной раздражающей заинтересованности. Скорее в её взгляде, явственно проскальзывало недовольство, и странное раздражения. Толи от того, что я оторвал её от музыки, то ли её лицо всегда выглядит именно так. Она смотрела на меня, как на совершенно нормального, обычного, ни чем не отличающегося, от неё самой человека. Правда человека, который сделал ей, что-то очень плохое, и она его отчаянно ненавидит. Но, в общем, она была довольно дружелюбна, в нашу первую встречу.  

–Ну что? Что ты хотел? – Спросила она, через чур, громка, после прослушивания музыки. Казалось, что она и сама не слышит, что в данный момент говорить  

–Ты не даешь мне пройти ты в курсе. – Сказал уже я, раздражено. Удивляясь тому, как с первого взгляда, она сумела меня взбесить. Наверное, ещё ни разу, я не говорил с какими то не было, эмоциями в голосе, как делал это сейчас. Мне всегда была все равно, как будто я говорил с пустотой, как будто я и был пустотой. Но сейчас эта стена треснула. Под напором раздражения.  

–Знаю. А теперь прости. – Сказала она, спокойно возвращаясь к порчи своего слуха, и разглядывания чего-то неведомого, на моем асфальте.  

Меня поразила, подобная наглость. Она не просто перекрыла мне путь, но и когда я её в этом упрекнул, нечего не сделала. А теперь как ни в чем, ни бывало, сидит в своем кресле, с совершено непробиваемым лицом  

–Прости. – Сказал я снова. И для надежности постучал по её плечу, чтобы уж точно, мой посыл дошел куда нужно. Она снова вынуждено, сняла наушники, театрально вздыхая, и посмотрела на меня, ещё более недовольно, чем раньше.  

–Ты в курсе, что ты не даешь мне, дослушать песню. Не волнуйся, как освобожусь, поговорю с тобой, обязательна, тем более, я для этого и пришла, так что просто подожди.  

Это окончательно разозлила меня. Я не знал, кто она, откуда пришла, что ей нужна, и почему она оказалась именно здесь, возле моей двери, но мне уже по настоящему, хотелось её убить, разорвать на тысячу кусочков, и сделать вид, что всё так и было. Даже проповедники, кидающиеся в меня камнями, и люди отводящие глаза, не скрывающие своего явного отвращения, при взгляде на меня, не заставляли меня проявлять, столь сильные чувства. Они не находили ни какова отклика в моей психики, мне была просто все равно. Она же всего за мгновение, заставила меня впервые, с непоколебимой точностью, сказать, что я кого-то ненавижу. Хотя нечего не сделала, не как меня не оскорбила. Я помнил, что всё ещё опаздываю на работу, и мне не хотелось, и дальше задерживаться на пороги собственной двери, из-за прихоти какой-то безумной грубиянки. Поэтому без лишних слов, я поднял её вмести с этим идиотским креслом, под взглядом испуганных не понимающих, что происходит глаз, и аккомпониментов из криков, вперемешку, с отборным матом, выходившие в хаотичной последовательности, из её уст. И затем опустил на несколько метров дальше, расчищая свой путь. Я уже уходил, когда она закричала мне в след.  

–Ты идиот! Знаешь ли, с инвалидами так не обращаются!  

Были бы у неё ноги уверен, она бы топнула, ими громко и драматична не реалистично, в своей игре в обиженную жертву, прям как самый, обычный ребенок. Но у неё их не была, поэтому она старалась, акцентировать внимание голосом, топнуть своими словами, если так можно выразиться. Может быть, это глупо, но я услышал этот звук, в её интонации. Звук того самого ботинка, ритмично сталкивающегося, с жесткой поверхностью асфальта. Я даже ощутил, давно забытая чувство, момент перед улыбкой, но он так и не получил свою желанную естественную кульминацию, потому как мои мышцы, не могли изобразить, этот обыденный для людей жест.  

–Инвалид. Я бы так не сказал, у тебя нет ног, у меня же отсутствует все тела, так кто же тогда обижает инвалидов а?  

На что, к моему удивлению, она ответила просто.  

–Хватит ухмыляться.  

Это был странный эпизод, но не настолько экстремально необычный, чтобы заставить меня уйти, с собственной системы координат. Я ушел на работу, и день влился в старая доброе серое, мутная марева, бесконечной тишины. Мир был слишком громким, но я в своей новой оболочки, был слишком глух, к его словам, и действиям, буквально закрываясь от обыденности. Мне казалось, моя жизнь, моё сознание, атрофировалось. Я боялся, и одновременно надеялся, что наступит тот день, что я настолько уйду в тишину, что все мои системы просто отключаться, принося за собой, очистительную сладкую смерть.  

Но вот рабочий день наконец, закончился, и я по-тихому ушел, не с кем даже не попрощавшись, растворившись, исчезнув, словно меня и не было. Это была уже традиция, и иногда я задавался вопросам, а замечают ли они вообще, моё присутствия. Я был как призрак, в этой компаний.  

Я медленна, шел по улице, видя как люди, дрожат от пронзающего их холода, и кутаются, в свои уютные, теплые куртки, ища спасения, убежища, от обжигающего января. Холод ещё одно не доступное мне чувства, ещё одно потерянное понятие. Я помню его колючие объятья, помню боль, когда долга держишь снег, на откровенно голых, пальцах. Помню, как слезятся глаза, от кружащего словно ворон, над жертвой ветра. Помню пар из-за рта, как доказательства жизни, дыхание обретенное в форму. Эти воспоминания, всё, что у меня есть, ведь попытайся, я сделать выдох, пар все равно не за струиться, и дыхание не покинет мертвого тела. Этого тоже не осталось, как и всего остального, эти ощущения закрыты для меня, я отгорожен от них собственным телам. Холод, жар, мне некогда больше, не прочувствовать это. Но мне уже не было больно, это просто вошло в привычку, превратившись в игру. Сравнивать свою жизнь, с чужой, ставить под сомнения собственную значимость. Считать потерянное, и снова как по кругу, с садистским наслаждением выискивать то, чего у меня нет, и быть не может.  

Но вот я, наконец, дошел до дома, и привычный круг, вновь разорвался, пряма у меня на глазах. Я и не думал, даже не предполагал, что девушка не уйдет, и так и останется у порога. В такой холод, в легкой куртки, и майки с джинсами, она умудрилась преспокойно спать, в своей коляске, у моей двери. Я бы мог подумать, что она замерзла на мертва, оставив за собой лишь бренную плоть, если судить по её мертвецки белому лицу и синим губам. И если бы она не храпела, в такт порывам ветра, проносившемся мима неё, я бы так и не догадался, что жизнь в ней все ещё яростно бьется. Я хотел бы уйти, просто бросит её тут, и пусть сама разбирается, в конце концов, я ей не кто, и она для меня лишь странный эпизод из жизни. Но что-то, не давала мне так просто уйти. Нужна хотя-бы разбудить её, пока не началась ночь, и не пришли, действительна яростные холода.  

–Ей проснись – сказал я, мягка, и осторожна, трогая её по костлявому плечу. Но ей это была, в вышей степени не по чем, она что-то недовольно промычала, в скопище одежды, что закрутились на её теле и перевернувшись на другой бок, продолжила спать. Тогда я решил сменить тактику, и наклонившись к самому её уху, закричал, настолько сильна, насколько это вообще возможна.  

–Вставать!  

Было очень приятно, с легкой ноткой злорадства, созерцать, как она покачала всей верхней частью тела, словно пыталась, выпрыгнут, из собственной оболочки и запутавшись в одежде, ещё минуты 2 выбиралась из скопище тканей.  

–Ты что совсем больной! – Закричала она, как только к ней вернулся дар речи.  

–Сама виновата, не фиг спать на пороги, у чужого дома, между прочим. И вообще, иди домой, скоро здесь по-холодает так, что ты к своему креслу задницей примерз ниш, плюс не стоит тут по ночам сидеть, район не из плохих, но все же ты одна, и в кресле, легкая добыча, для всяких придурков.  

–Спасибо за заботу, но я как-то сама справлюсь – сказала она, изящным движениям, доставая, словно из неоткуда, тонкий раскладной нож, рукоять которого ярка поблескивала, в свети фонаря. Это была достаточно жутка, чтобы нормальному человеку, из плоти и крови, стала немного не по себе. На мгновения я и сам вспомнил, этот старый инстинктивный страх, подбивающий на скорое бегство. Но как только я припомнил, что я такое, инстинкт утих, унося все беспокойства прочь. – А к креслу я и так приросла давно – добавила она, после недолгого затишья.  

–Ну как хочешь – сказал я, отступая, в конце концов, я сделал все, что мог, и теперь собирался зайти, наконец, в своей родной вакуум, когда она снова, нагло перегородила мне путь.  

–Вообще-то я приехала к тебе – проговорила она, уверенно странным образом, смотря на меня снизу вверх, с непоколебимы достоинствам, словно отрицая сам факт, нашего различия.  

–Извини, но я тебя не знаю, поэтому понятия не имею, зачем ты тут, да и мне все равно, если быть до конца честным – сказал я, достаточно резко, стараясь придать хоть какой-то эмоциональный окрас, своему железному, пропитанному машинным безразличием, голосу.  

–Мы может лично и не знакомы, но один раз, мы все же были связаны. – Сказала она. Словно нарочно меня запутывая. Все её действия, каждая слова, каждый жест, все сильнее убеждали меня в моей догадки, о её психическом состоянии. Поэтому я снова, с легкостью отодвинул её, не смотря на громки протесты, и странные взгляды прохожих, косившиеся на нас со всех сторон. Мне уже все равно на их мнения, плевать на испуганный взгляд, я даже отчасти, вполне смерился, с постоянным без прерывным осуждениям. Мне не привыкать, даже если завтра, выйдет вполне красноречивая статья, а том, как бездушная машина, обошлась с беспомощной девушкой, инвалидом, в которой все преувеличат, в рази, разливая по буквам, как можно больше яда, сочившегося вокруг. Я знал, что меня всегда будут порицать, осуждать, и бояться они лишь ищут повод, выискивая возможность, доказать лишний раз свою собственную правоту, на мой счет. Я виноват, просто потому, что я это я.  

–Я была в том взрыве! – Услышал я, громкий отклик, пока уходил в недры собственной фантазий.  

–Что? – спросил я. Резка, оборачиваясь, и впервые смотря на нею, без призмы раздражения, или невнимательных поспешных мнений. Она не была психом, или надоедливым сталкером, она была чем то, или скорее кем-то, отмеченным, встречай с другой стороной, этого мира, другой стороной жизни. На мгновения, всего на мгновения, моя фантазия не на шутку разыгралась, и я увидел её, все такую же, сидящую на этом самом мести, только залитую с ног до головы кровью. Кровью, которую не смыть, не стереть, не забыть, и которая врастает в кожу, оставляя не зримый след. Это тот самый след, из-за которого люди, встречающие нас, узнающие о нас, смотрят на нас с сожалением, и с интересом, желая узнать больше, желая увидеть хоть каплю того, что видели мы. Мне это ненужно была, я там был. И то, что для всех являлась, лишь больной фантазией, предположениям, или проскользнувшей мыслю, для нас жизнь.  

–Ну и зачем ты здесь? – спросил я, наконец, отойдя от своего поэтичного настроения  

–Убери это дурацкое выражения жалости, со своего искусственного лица, я здесь не затем чтобы меня жалели – сказала она, обижена.  

–Я работ, у меня не может быть выражений.  

–Зато твои глаза, всё выдают.  

–Они тоже искусственные, и совершенно не живые, и не могут хоть как-то передавать мои чувства.  

–Я видела людей, и с более пластмассовым взглядом, и поверь они, куда большие роботы, чем ты. – Сказала она. И разговор планомерно заглох. Резка, незрима оборвавшись, я не знал, что спросить, она не знала, что ответить, повисла неловкость. Неловкость, о которой я уже и позабыл. Я молчал, почти все эти два года, а люди не знали, что мне сказать, и даже как на меня смотреть, но ещё ни разу, мне не была, настолько не уютна, как в эти минуты, глубокого молчания.  

–Я просто хотела сбежать – сказала она, наконец, впервые говоря, таким грустным, честным голосам, давая волю своим чувствам. В этом надломанном предложений, была больше её, чем во всех её предыдущих репликах, и поступках, словах и движениях  

–Плохая жизнь? Это, мне знакомо. – Сказал я, старюсь хоть как-то посочувствовать, странному созданию, мешающему мне вести свою обычную жизнь. Но только после этих слов, столкнувшись с взглядом её глаз, я понял, насколько ошибочна была эта фраза, потому что из ранимого, уязвленного, и печального человека, она вдруг превратилась в гарпию, во всей своей красе. Её глаза, наполнились пылающей яростью, точна так же, как раньше наполнялись слезами, и она закричала, так громка, как только позволял диапазон её легких.  

–Я же сказала, мне не нужна сочувствия, или твоё, гребаное понимание! – После чего, оглушив соседей, живущих рядом со мной, она резво, подъехала ко мне, на своей коляске, и со всего размаху, ударила кулаком, по моей груди. Что отозвалась, громким звукам удара, и пронзительным крикам боли, вырывающимся из её уст, когда её мягка, хрупка рука, соприкоснулась с поверхностью моего тела. Я ни чего не ощутил, только на глазах, загорелась надпись, ярка красными буквами, удар и опасность, но она же пронзительно кричала, и трясла рукой, ещё пару минут. Находясь где-то, между шоком и ужасом. Словно в каком-то, истеричном припадки. Отчасти была обидна, что даже от такого соприкосновения, даже от подобного удара, я не получил не крохи эмоционального всплеска. Ни боли ни чего, только пустая надменная надпись, не имеющая смысла. Я ощутил сам факт прикосновения, они его самого. Это было морально больна, я ощутил себя так, словно нарушил какой-то незримый закон, заставляя её брать, всю боль на себя. Ведь драка, должна приносить одновременную боль обоим, и нападавшему, и потерпевшему. Нападающий платит болью, за ту боль, что он нанес другому человеку, она же, не должна оплачивать, своей болью, мою глобальную безучастность.  

–Ты в порядки? – Спросил я, как только она перестала, громко кричать, и перешла на тихое, уязвленная поскуливание. Она все ещё была не совсем в себе, от разрывающей её боли, поэтому не получив, не какого внятного ответа, на свой простой вопрос, я опустился на колени, беря осторожна её и без того покалеченную руку, и осматривая. Надеясь, что хотя бы перелома, удастся избежать. Она безучастно, бездумно, буквально не присутствуя на мести, в этот момент, позволила мне взять её руку. И не проронила не единого слова, пока я осматривал её конечность, находясь в каком-то подобий транса, от всего происходящего. Рука выгладила, просто ужасна, все костяшки стерты в кровь, которая в данный момент непрерывными струйками, течет по руке в низ, до самого края, яркими потоками окрашивая бледная запястья, в кроваво красные тона. Медленно скатываясь с руки, падая прямо в грязь, смешиваясь с городской пылью. Оставляя после себя, весьма отчетливый след. Кость в самой руке, по всей видимости, не пострадала, но вот два пальца были сломаны, и это была очевидно, даже мне, не имеющему не какова представления, о медицине в целом, просто я отчетлива видел, эту кость выглядывающие из плоти.  

–Нам нужно в больницу. – Сказал я, громка, скорее чтобы привести себя самого в чувства, нежели вернуть её к реальности. Но она, все не как не реагировала, даже на мой истошный, скрипящий баритон. Только седела без движении, как парализованная, до крови прикусив губу, зажмурив глаза, из которых струйками текли слезы. Это заставило меня, ещё больше беспокоиться, и волноваться, нет ли у неё самого настоящего болевого шока. Дальше время на разговоры, и приведения её в адекватное сознания, тратить не стоило, слишком плачевным, была её состояние. Поэтому я быстро, без лишних разговоров, покатил её, до ближайшей больницы, благо она была не далеко. И лишь когда мы почти приехали, она наконец, слабым, надорванным голосам спросила.  

–Куда мы едим? – Но я не отвечал, все мое внимание было сосредоточено, на попытки как можно быстрей, оказаться в больнице.  

Как только мы приехали, врачи сразу же начали оказывать её необходимую помощь, что несколько не мешало им в процессе, допрашивать меня, как главного подозреваемого. Но меня удивил, вовсе не этот естественный факт, а то, что когда ей наложили гипс, и дали обезболивающее, на вопрос как её зовут, и сколько ей лет, она, абсолютно не краснея, сказала, что у неё амнезия, и она понятия не имеет кто она. Я очень сомневался, что сломанная рука, могла так плачевно, повлиять на её память. Я не знал, зачем она лгала, и из-за чего скрывала такие безобидные общеизвестные данные, но прекрасно понимал, что это и не моё дело. Поэтому не стал, ни чего говорить, я не врал, меня просто даже не спрашивали. Сказав с уверенным лицом, что о ней позаботиться, врач отправил меня домой, кидая в след обычные напутствия, что со мной, ещё обязательно свяжутся. Но что же я был только рад, вернуться в свой безликий, холодный дом, наполненный приятным, для моих металлических ушей, эхом пустоты.  

Дома как бы я не пытался, сбежать от собственных мыслей, у меня это не выходило, они просто не хотели уходить прочь, становясь с каждой секундой, всё мрачнея, и кровавей. Эта сцена, это знакомство, разбередили старую рану, вернув к жизни так и не утихнувшую ярость. Я снова начал, лихорадочно, почти с маньяческим азартом думать о том, что бы я сделал, с тем ублюдком, что взорвал нас. Это стала не просто естественной мыслью, пострадавшего человека, отдушиной, не готовой к своему реальному воплощению. Это превратилось из банальной фантазии, в настоящий план. Я знал, я чувствовал, буквально предвкушал, как, где, когда. И какими изощренными, садистскими методами, я это сделаю. Я хотел этого, желал всем сердцем. Это стало главной, единственной мыслью, в моей голове. И пока за окном, тьма окрашивалась в красные тона, медленно показывая наступления нового дня. Мои мысли, становились всё, более осознанным, эмоциональным наслаждениям, от самого процесса, воображения мук для теоретического человека. Я думал эта мысль, сгинет, падёт под напором серости мира, окружающего меня, и безликости, моего собственного, внутреннего сознания. Но нет, она не хотела, уходит, становясь навязчивой, совершена естественной, нуждой для моего израненного разума. Это было, как дышать, я не мог прекратить, не мог остановиться, казалось, что это единственное, что держит меня в живых, единственная от чего я не могу, и не хочу отказаться.  

Но не только это, изменила ход моих мыслей, ломая, уложившуюся когда-то систему, меня, перекраивая жизнь, но и надоедливая гостья, которая не хотела уходить, даже после всего случившегося. Я зря надеялся, что её подержат в больнице по дольше, а затем, после того инцидента с рукой, она перестанет появляться у моего порога. Я думал, естественный страх, выработанный через боль, инстинкт, подскажет её держаться от меня подальше. Но я очень сильна, ошибался, в своих, казалось бы, разумных предположениях. Она была очень далека, от слов разумность, логичность, даже нормальность. Я не знал, что её движет, не понимал, какая необоснованная, странная, навязчивая идея, засела у неё в голове. Но уже на следующиё утра, когда солнца, ещё даже не осветила лучами землю, она уж седела у моего порога, с пачкой чипсов, и бутылкой какой-то искусственно, приторно сладкой газировки.  

–Привет! – Закричала она, чересчур радостно, махая мне, здоровой рукой. Мне хотелось фыркнуть, или закатить глаза, проявить хоть какую-то эмоцию, выражающие мои истинные, неподдельные чувства. Я был так удивлен, так взбешен, и расстроен, что даже забыл о том, что не способен, на большинство выражавших человеческие чувства жестов.  

–Что тебе надо? – Спросил я с самого порога, надеясь, наконец, выяснить, что именно хочет эта странная особа. Не размениваясь, на приветствия, или лишние слова.  

–Вот так сразу, не «рад, что с тобой всё хорошо» не, «извини меня я теперь твой вечный должник» – Сказала она, пытаясь с пародировать мой голос. Из-за чего, под конец предложения, она начала лихорадочно кашлять, из-за боли в горле, от слишком низкого тембра.  

–Повторяю, что, тебе, надо! – Сказал я, громка, выделяя вполне эффектно, паузами, каждая свое слова.  

–Я сбежала из дому, и скрываюсь от своей матери, подумала, ты можешь, меня приютить. – Сказала она быстро и как-то совсем не разборчива, и в конце своей маленькой, безумной речи, улыбнулась во все 32 зуба, стараясь изо всех сил, придать своему лицу, жалостливая выражения. Но на мне это не работало я не чувствовал сочувствия к её глупости, единственная, что я почувствовал после её речи, это раздражение и не сдерживаемую ярость, которая переполняла меня, всё это время, и наконец дошла до своего логического взрыва. Заставляя остатки разума, держать в узде собственное тела, и не позволить ему податься на рефлексы, в желаний размазать, эту девчонку по асфальту. Я выдержал, долгую, мучительно долгую, паузу в разговоре. И это притом, как много мне хотелось сказать. То как она меня бесила, раздражала, заставляя выйти из комфортного для меня бесчувствия, было почти искусством. Я знал её всего ни чего, но как же я уже её ненавидел, всем сердцам, всеми фибрами, каждым искусственным проводам в моем теле. Это были феноменальные эмоций, для моего, безмятежно спокойного мозга. За последние два года, я и капли подобного всплеска яркости, не видел, а теперь всё, что меня заполняет, это эта самая, красная, невероятна сильная, пульсирующая ярость.  

–Ты сумасшедшая да? – Спросил я, даже не жилая слышать ответ. Прекрасно осознавая, что это был не вопрос, а скорее простое утверждения.  

–Почему? Нет, я совершена нормальная.  

–Ты издеваешься! – Закричал я, скрипучим голосам, так громка, и так натуральна, для того, кто является лишь искусственно созданной вещью, что даже соседка, гуляющая с собакой по соседству, подпрыгнула и увидев меня, схватила в охапку свою не до крысу, зовущуюся по ошибки псом, и убежала.  

–Чего ты так психуешь, это я тут вообще-то пострадавшая. – Сказала она, показывая свою пострадавшую руку. Мне потребовалась взять все свои силы в кулак, чтобы медленно и точно, сымитировать человеческое дыхания. И начать считать, стараясь взять под контроль, злость. Пытаясь вспомнить, как это дышать, хотя бы представить в своем уме, что я всё ещё способен, на это незамысловатая действия, на ровне с людьми.  

1 вдох. Людей убивать нельзя.  

2 выдох. Я не могу позволить, этим фанатикам взять верх, и доказать свою правоту.  

3 вдох. Она ни в чем, не виновата, она совершенно сбрендившая, её нельзя винить, в собственном безумие.  

4 выдох. Людей убивать незаконно.  

4….  

И цифра застряла во рту, где-то по середине, между вдохам и выдохам, я даже не успел осознать это внутри своего разума, как мой взгляд цепко, зацепился за утренею газету, которая лежала у порога, с весьма красноречивым заголовкам, на первой странице. «Робот чудовище сошел с ума и нападает на людей, первая жертва отделалась лишь переломом, что будет дальше». И всего вдруг разом стала слишком много, людей, заголовков, этой надоедливой девицы, косых взглядов, маленьких собак и чувств. Это была точка, конечный барьер. После которого, только лишь взрыв, и процесс повернуть назад, нельзя была ни как. Слишком сильные были эмоции, слишком яркой, была вспышка.  

–Ты издеваешься! – Закричал я, не стесняясь, не таясь, не убегая от всеобщего, надоедливого, внимания прохожих. Плевать на них, на их мнения, на их страхи, и комплексы, плевать на весь этот поганый мир, надоело. Почему я должен прятаться, понижать голос, молчать и быть тихим, просто чтобы, эти идиоты не обосрались от страха, смотря на мою рожу.  

– Ты появилась в моей жизни, и рушишь её подчистую, ты как болезнь, как гребаная, ни залечиваемая болезнь, непонятно почему ты здесь, непонятно зачем, но ты просто меня убиваешь! Ты хоть осознаешь, насколько ненормальным, идиотским, припадочным, является твоё поведения! Приехать неизвестно к кому, и говорить, что он должен тебе помочь, только потому, что один гребаный раз, мы случайно встретились, в одной и той же точки мира, в одно и то же время, и чуть не умерли! Думаешь, я должен тебе приз дать, за то, что ты чуть не сдохла вмести со мной, но все же выжила, чтобы на веки остаться инвалидам, молодец возьми медаль, теперь ты просидишь всю жизнь, в этом гребанам кресле, а я на веки останусь, заперт в эту стальную тюрьму, без шанса на досрочное освобождения, без возможности спастись или сбежать, без эмоций, без ощущений, в полной нескончаемой пустоте. Пока эти тупые люди, что вокруг ходят с гордым видом, будут ненавидеть меня, или насмехаться! И если ты думаешь, что это делает нас родственными душами, или ещё что-то, и что теперь мы на веки связаны, так обломись. Ты мне не кто, я тебе тоже, так что вали отсюда, и оставь меня в покои! – Закричал я, во всю глотку, не сдерживаясь, не думая, просто делая.  

Я говорил всё то, что приходила мне в мозг, не позволяя даже собственному разуму, накладывать цензуру на эти слова. Пусть грубо, пусть ужасно, но они были моими. Я должен был что-то сделать, хоть как-то, и этот крик был единственным спасением, от того взрыва, что всё сильнее и сильнее, напирал на меня из нутрии, пытаясь раздавить и уничтожить. Я просо говорил, и говорил, и снова говорил, не прерываясь, не важно что, не важно слышит ли меня кто-то, или нет, я просто хотел это сказать, хотел прокричать, хотел услышать себя сам. Чтобы доказать самому себе, что я всё ещё я. Как там во взрыве, когда крики и плачи, были лишь способам проверить, доказать, показать, что ты всё ещё тут. Я был тут, и я хотел хотя бы на мгновения, почувствовать эту причастность, к этому миру, и одновременно вырваться из него, послать весь этот мир, со всеми его людьми, подальше. Это было противоречива, ненормально, неестественно, настолько безумно, что на мгновение, я подумал, что это я здесь сумасшедший, а не она. Но когда крик прекратился, когда река грязи, что была внутри моего собственного подсознания, вырвались наружу, освободив меня, я почувствовал себя вновь пустым, ненужным и серым, каким был ранние. И стыд накатил, той же быстрой волной, как его недавно смыла ярость. Я даже опустил взгляд, просто чтобы не видеть её реакций, я ожидал злости, ответного удара, оскорбления, или что хуже слез, да неверная именно слез, я ждал сильнее всего. Но когда я поднял глаза, понимая, что все вокруг окутала непривычной тишиной, словно сам мир был шокирован моими словами, я увидел что она, всё так же улыбалась, непринужденна, спокойно и уверена.  

–Ты знаешь, когда мне сказали, что я не смогу ходить, я и не такое говорила, и врачам и друзьям и даже близким, я ненавидела их, презирала, и порицала, хотя они пытались помочь. – Сказала она, после недолгой паузы. – Таким, ты мне нравишься куда больше.  

–Ты точна сумасшедшая. – Сказал я, заходя обратно в дом. Это была слишком резкая смена полюсов, слушкам сильные эмоции, для того, кто два года, считал, что на них не способен. Мне нужен был перерыв, нужно было укрытие. И хоть это я на неё кричал, эмоционально нападая, но именно мне была больнее всего, словно меня хорошенько избили, растоптали и унизили. И даже заходя внутрь, прячась, я вновь услышал, надоедливое.  

–Я отсюда не куда не уйду, так что даже не надейся.  

И она не ушла, она осталась, в этот день, и другой и третий, она только и делала, что седела у моего порога, день и ночь, находя как-то время, пока меня не было, чтобы приносить еду. И раздражать меня на утро, своим громким чавканьем. Каждое утро, приветствуя меня, своим невероятно упрямым голоском, всё так же сидя на своем кресле, как на троне, жуя отвратительный фас-фуд, и слушая громкую, совсем не мелодичную музыку, лишенную всякой эстетической красоты, или глубокого смысла. Просто крик, снова и снова, встречающий меня по утрам, из её пресловутых наушников. Мне потребовалась долгая время, чтобы, наконец, понять, что возможно она слушала крики других людей, потому, что они помогали ей самой не кричать. Она вообще была сама адекватность, ни когда не сердилась, не давила на жалость, не ныла, даже не поднимали. Но либо она смерилась, либо мастерски играла, подменяя боль, бесконечным позитивом, и деланной уверенностью.  

Я уже привык, к нашим перебранкам по утрам, к дерзким речам, и не сдержанным мыслям, это стала неким пунктом в моём несуществующем расписании, моей несуществующей жизни. Но, тем не менее, я всё ещё не пускал её в свой дом, в свою жизнь, в свой мир. Хотя, казалось бы, какой смысл отгораживаться, ведь она уже и сама с легкостью пролезла, куда только можно и куда нельзя. Но мне казалось пока я защищён, этими 4 стенами, пока она не зашла вовнутрь, я всё ещё могу убежать, всё ещё могу вытолкнуть её, не давать ей пройти дальше, залезть глубже, и не только в дом, но и внутрь меня. Но судьба, рок, провидения, называйте, как хотите, решили всё за меня, кардинально подменная мои ожидания, собственной программой координат. Это случилась через неделю, после моего срыва. Впервые за всю эту зиму, выпал снег, холодные сметающие всё вокруг хлопья, мельтешили повсюду, падали с неба, рассыпаясь во всех возможных направлениях. Это был не просто маленький снежок, на радость детским ожиданиям, это была настоящая буря. На градусники, застыла минусовая температура, а ветер терзал деревья, и замораживал остатки сумасшедших людей, что осмелились выйти в такой момент на улицу. А она как ни в чем, ни бывало, сидела под этим снегопадом, укутавшись в одеяла, по пояс в белой стружки. Вся синяя, но упрямая, в своём желании остаться, настолько насколько это вообще возможно, чтобы продолжать сидеть, на том же мести наперекор всякой логики, превращаясь в сосульку. Я продолжал себе твердит, что это не мое дела, что мне все равно, что она мне не кто, что если она замерзните, то это будет только на её совести. Я говорил себе это, снова и снова, в течений дня, повторяя как мантру, что мне все равно, что мне плевать. Что меня совсем не волнует, девушка инвалид, сидящая на улицы, и считающая снежинки своим собственным носам. Я притворялся, что смотрю не на неё, когда в 6 раз, за последний час, подходил к окну. Но правду отвергать была не возможна, мне почему-то была больна смотреть, на то, как она зябка, кутается в одеяла, накинутая по верху пальто, и беспомощно потирает друг об друга руки, в отчаянных попытках согреться. В конце концов, я естественно, не выдержал, когда на ею ресничках уже образовались сосульки, а губы по синели в цвет неба. Выругавшись себе под нос, я с неохотой открыл дверь.  

–И долга ты тут собираешься сидеть, не видишь, какой снегопад идет, ты попросту замерзнешь. – Сказал я сразу, с порога, пытаясь скрыть в голосе, явственно проступающая беспокойства.  

–Что заволновался, я так тебе дорога, что ты места не находишь. – Сказала она, язвительна.  

И я бы рассердился, от наглости этих слов, и ушел, громко хлопнув дверью, в свой теплый, пустой дом, если бы её зубы так сильна, не стучали, ударяясь друг от друга в выверенном ритме, после каждого слова, создавая ритмичный барабанный стук. Я снова выругался, но теперь уже про себя, и продолжил.  

–Ты как всегда в своем стили. Но я серьезна, ты так насмерть замерзнешь.  

–Ну, меня не особа страшит смерть. – Сказала она снова, пытаясь быть максимально уверенной, в своей глупой браваде.  

И черт как же сильно я хотел уйти, просто открыть дверь, сделать шаг вперед, и закрыть её за собой даже без всякого звукового сопровождения. Уйдя прочь от этого раздражающего, выбивающегося, из общей среды организма, и просто забыть, перестать волноваться, не думать о том, как на утра я выйду из дома и найду на улицы замерший труп. Почему меня это вообще волнует, почему я должен переживать за незнакомку, почему я вообще за кого-то должен переживать, католики во всем мире, с непробиваемым упорством твердят, что у меня нет души, так как я в таком случаи, вообще способен на сопереживание. Как бы было просто, если бы они были правы. Я должен, прямо сейчас, без всяких усилий, развернуться и уйти, это ведь так легко, ну же, сделай это, говорю я себе, не делая даже попыток, сдвинуться с места. Я смотрел на то, как стучат её зубы, видел, как пар вылетает из её рта, как из носа, что смешно морщиться под порывами ветра, течет вода, а глаза она прикрывает, из-за того что снежинки, раздражают зрения, заставляя постыдно плакать. Она так беззащитно куталась, и дрожала, что мне стала больно, и страшно, я не мог больше бороться, не мог просто пытаться уйти. Я не думал, просто сказал, в последней попытки, спасти свое пространства.  

–Если у тебя нет денег на гостиницу, я тебе их дам, только не сиди здесь.  

–Мой голос звучал почти умоляюще, я не мог скрыть явной мольбы, в этих словах, она читалась всем, кто умел слушать. Она лишь наклонила голову, и так гаденько, улыбнулась, видима, поняла, что победила, что мне не все равно. Сейчас было бы так приятно, удивить её воображение, и просто уйти прочь, оставив её на растерзания природе. Но хватить игр, я так больше не могу. Врать себе, притворяться, играть, это слишком сложно и энергозатратно, легче наконец признать поражение, объявляя свою капитуляцию, под напором её невероятного упрямства. Я распахнул дверь, и усталым потухшем голосам проговорил.  

–Ну что уж, заходи, раз больше тебя, не как не спасти. – И сразу же ушел вглубь, чтобы не слышать её ликования. Она довольна прытко добралась до двери, в её то состояний. Видимо большую роль в этом сыграла обморожение. И каким-то невероятным чудом, сама преодолела препятствия, в виде порога, и оказалась внутри.  

Лихорадочно кутаясь в ощутимое тепло дома. В первую же секунду, я столкнулся со всей странностью, её наличия в этих стенах, её присутствия, вызывала некий диссонанс во мне. Ещё не кто, не заходил за пределы этих дверей, ещё ни кто не переступал, этот порог. Служивший защитой, обороной и добровольным заключением. И теперь она замершая, синяя от холода, дрожащая, на своем инвалидном кресле, и со счастливой, идиотской, улыбкой на губах, всем видом выражая, полную неприкрытую, почти неприличную удовлетворенность, восседала посередине моей пустынной прихожей. А у меня кружиться голова, от улыбок, и калейдоскопа неловких, заинтересованных взглядов, мне не нравиться это, не нравиться её присутствия и то, что её колеса, касаются моего пола, оставляя тонкие мокрые полоски и то, что её неугомонные глаза скользят по стенам. Она слишком глубоко, и это даже больна. Физически больно, нестерпимо, во всех своих проявлениях. Не то чтобы в этом доме, была что-то особенная, что-то постыдное или хотя бы индивидуальное. Нет, голые стены, один матрас на полу и отсутствия какой бы то ни было мебели или украшений, вряд ли можно была назвать со средоточиям, личного, индивидуального стиля. Но это невыразительность, это пустота, этот холодный колючий атмосферный обустрой, говорили лучше, любых картин и украшений, лучше ковриков и гардин. Это был я, это была моя суть, без железной обложки, проводов и детекторов, без внешнего мира и мнения фанатиков, вдали от споров и дебатов. Это была всё и одновременно ничего. И её присутствие здесь, было откровенным вмешательством реальности, в мой пузырь отчужденности и нереально пугающие сюрреалистичным одновременно. Слишком резко и слишком глубоко. Я чувствовал отторжения, от каждого её шага, который был лишь очередной тоненькой полоской на паркете, оставленной от её грязных колес. Этот легкий, почти не ощутимый, шуршащий звук, оставляемых следов, не убираемой грязи. Меня не волновала, что с неё текут ледяные капли прямо на идеальный, нетронутый пол и её замызганные колеса пачкают паркет столь сильно, как меня волновала, само её присутствия, в этот самый момент, в этом самом мести, здесь и сейчас. Куда я не впускал ещё ни кого, даже самого себя. Ведь это место была не домом, а лишь прибежищем, для меня оно была столь же холодным, отчужденным, чужим, как и улица с снаружи, для любого человека.  

–Неплохо, в стили минимализм? – Спросила она с иронией. Крутясь, словно на бешеной качели, туда-сюда, на своем кресле.  

–Мне ничего не нужно, я робот, мне не нужна еда, мебель, не те мелкие бесполезные вещи, что люди заводят без всякой причины, просто для красоты.  

–Это не значит, что ты не можешь их иметь.  

–Зачем? Чтобы снова подчеркивать своё отличие я и так его прекрасно вижу, мне ненужно бесполезные экспонаты, человеческого быта.  

–Ты такой странный. – Сказала она лишь в ответ, безо всякого толка, как будто отдельно, от всего того диалога, что мы вели. Кто ещё тут странный? С этим определением, я могу поспорить.  

–Кстати я Леда. – Сказала она когда, казалось бы, уже все была сказана. Все была обговорено, все роли разделены и декорации собраны. Но этой простой фразой, она уже вносила и без того разбитую систему, новый диссонанс.  

–Странное имя. – Это единственное, что пришло мне в голову, единственное, что выдал мой рот. И это была так же неловко, как и её не откуда взявшееся замечание. И мы застыли на мгновение в тишине, как два до боли знакомых человека, настолько знакомых настолько родных, что уже давно стали незнакомцами. Зачем ей называть своё имя, и зачем мне его слушать. Зачем и почему, она вообще появилась в моей жизни, почему она сейчас сидит посреди голого здания, там, куда я не пустил даже родных родителе. Что и почему происходит, по какой причине, я давно уже не задаюсь этим вопросом. Мы здесь просто потому, что однажды уже были, в одном и том же мести, в одно и то же время, нас снесло одной случайной волной, без целей, но с огромными последствиями и теперь всё, что когда-то обретала суть, стала бессмысленным, прозрачным, простым. Все в конечном итоге, крутиться по кругу, и судьбы людей тоже. Вокруг выбора и случайности, вокруг решения и проблемы, и это дополняет, и делает цельным, но даже если убрать одну параллель, то возможно все останется прежним. Может ли выбор управлять судьбой или же выбор это только иллюзия и это на самом дели судьба, управляет нашими решениями.  

Мы вообще не говорили в тот вечер, просто сидели, я на матрасе, она на своем кресле и смотрели, как подают снежинки. Это было почти безумно искать меня, доставать, пытаться пролезть в мою жизнь. Просто, чтобы посидеть со мной, в глубокой тишине без движения, без слов, без действий, в оцепенении и в полной окутывающей всё темноте. Но меня это устраивало, это была привычной серостью, спокойное обездвиженная течения жизни. Мы заговорили только когда она ложилась спать. Она подъехала к моему жесткому матрасу лежавшему пряма на полу и я предположил, что возможно, было бы правильно предложить ей помощь, поэтому подошел ближе, в желаний узнать так ли это, но прежде чем я успел что-то сказать, она пронзительна закричала.  

–Мне не нужна помощь! – Громка и не сдержанно, это было совсем не похоже, на ту спокойную непоколебимость, что я наблюдал, со времени нашего знакомства. Я отшатнулся шокированный этим открытием, не в силах совладать с неправильностью этой картины.  

–Я даже…  

–Не нужно я сказала! – Сказала она все так же на повышенных тонах. Перебивая меня на полу слове, и я предпочел послушаться её, и отойти подальше. Откуда я могу знать, что твориться в голове у того, кто навеки прикован к железным колесам. Откуда мне знать, что для неё болезненнее всего, какая кнопка запускает истерику, за какую струну лучше не трогать, какие вопросы лучше не задавать. Но должен ли я прощать такое поведение, просто из-за её положения, или же это будет проявлениям ещё большого неуважения. Лично мне причиняет боль, когда меня прощают просто, из-за моего уродства. Даже родители когда пришли ко мне впервые, сразу с порога сказали «твоя жена не злиться, она понимает, тебе многая пришлось пережить». Это бесконечное понимание, принятия, прошение, оно убивает больше всего. Я хочу, чтоб на меня злились, ненавидели, испытывали всё, кроме этого бесконечного сопереживания, холенного, и такова неправдоподобного.  

Она подъехала очень близко, а затем поднимая свою верхнюю часть туловища, опираясь на своё кресла, буквально упала на матрас, с громким грохотам. Это была совсем не плавно, и не выглядела легко, напротив была дико сложно, и наверное болезненно. Так что не знаю, что она хотела доказать мне, или самой себе, но это выглядела больше жалко нежели героично. Когда она уже была на постели я наконец осмелился спросить.  

–Не собираешься извиниться?  

–Не будешь делать вид, что не видел и не слышал, списывая это на моё отсутствие ног? – Ответила она вопросом на вопрос, с былой иронией и спокойным сарказмом.  

–Все это делают, так принято да, в нашем обществе? Притворяться, не замечать ничего, даже самого худшего, если это делает человек который потерял что-то важное. – Добавила она, подтверждая мою недавнюю догадку.  

–Люди просто хотят облегчить, наше и без того, жалкое существования.  

–Как они могут судить, чья жизнь жалкая, а чья нет, то, что у них есть ноги, кожа, или даже тело, не делает их жизнь радостнее, или важнее нашей. – Сказала она.  

–Они делают то, что от них ждут, как и ты, ведь что ещё ждать от инвалида, как не истерик и скверного характера.  

–Почему бы не позволить людям помогать тебе, в том, чего ты не можешь? – Спросил я. И впервые положения дел резко изменилось и уже не она подевала меня, нажимая на болевые точки, влезая точным движениям, пряма в череп, а я играл с её нервами. Не знаю почему, может я садист, хотя я раньше не замечал за собой этой детали, но мне действительно нравилась, эта игра. Нравилось, спрашивать то, что больше не кто не спросит, думая, что знает ответ наперед. Нравилось осуждать того, кто ни кто не осудит, и говорить о том, о чем не принято говорить, в нашем закрытом либеральном мире.  

–Потому же, почему ты не хочешь декорировать свой дом  

–Не хочу лишнего напоминания, о том чего, я лишился!  

–Но ты ведь все равно, принесешь сюда кучу всяких безделушек, стараясь сделать, это место домом. Не смотря на все, мои запреты, если я впущу тебя жить? – Спросил я, уже зная ответ, если бы я только мог улыбаться, мне так хотелось улыбнуться ехидно или саркастично, да как угодна, просто улыбнуться, в этот самый момент, здесь и сейчас, это было бы так вовремя, так подходило бы атмосфере.  

–Да принесу, и не только украшения, но и мебель, ковры и шторы. А ты ведь, все равно будешь мне помогать, если я останусь здесь, не смотря на всё мои запреты?  

–Несомненно. -Ответил я.  

–Ты улыбаешься да? -Спросила вдруг она, смотря пронзительно, прямо, прожигая меня насквозь. Перебивая этот неожиданный диалог не о чем.  

–Я не имею возможности улыбаться, так же, как и ты, не можешь ходить. Так что нет, я не улыбаюсь. – Ответил я, и всякая ненавязчивая радость пробивающийся свет, растворились в реальности не оставляя и следа, от былой дружелюбной атмосферы.  

–Но ты можешь улыбаться в голове, в своей фантази, и твой мозг передает тебе импульс, что ты улыбаешься, и ты чувствуешь эту улыбку, так словно, она на твоих устах, здесь и сейчас. – Сказала она, проницательно точно удивляя меня собственной догадкой  

–Как ты можешь знать, когда это происходит? Этого не видно, ведь всё, происходит, только у меня в голове.  

–Это видно, просто, если внимательно смотреть. – Сказала она, негласно заканчивая это обсуждения, ставя точку на вопросе. Просто удивительно, как в разговорах с ней, одна тема, мгновенно сменялась другой, шутка переходила в вопрос, а вопрос становился утверждением, какие-то два коротких слова, и все готово, мы говорим уже не о том, о чем говорили в самом начали. И ты буквально путаешься в мыслях, понятиях, словах, в чувствах, что вызывают эти фразы, не понимая до конца, в чем же суть. Не могу понять, это гениальность, или глупость.  

–Ну, в любом случай, ты ведь все равно, не впустишь меня жить к себе, так что это к лучшему, а то потрепали бы мы, нервы друг другу. – Сказала она как всегда неожиданно, возвращаясь к нашей шутливой перепалки.  

–Да к лучшему, – подтвердил я, осознанно понимая, что мы оба только что, нагла солгали. Я уже явственно понимал, что с тех пор как она появилась у меня в дома, её уже не выгонишь из моей жизни, слушкам сильно она в неё вцепилась, в желании стать её частью. Мне если честно до сих пор не понятно, насколько нужно быть сумасшедшей, чтобы желать, стать частью этого. Пока я не могу понять, как к этому относиться злиться, ненавидеть, или всё- таки радоваться. Пока я только недоумевал со всей ситуации в целом.  

–Ты спать не будешь? – Спросила она, когда увидела, что я всё ещё стою на том же, самом мести, совершенно не подвижно.  

–Мне это не нужно. – Ответил я, не делая ни каких попыток сдвинуться со своего законного места на ночь.  

–Ну, мне как-то, не особо комфортно спать, когда кто-то, на меня смотрит. – Сказала она, с неким упреком в голосе. Как будто мне самому будет интересно наблюдать за тем, как эта заноза спит. Дело не в том, что я стоял там как истукан, по своей собственной воле или, что у меня дикое непреодолимое желание оставаться именно в этом положений до конца ночи. Я просто не знал, куда себя деть. Мебели у меня не было и единственным оплотом уюта, во всем этом домашнем холоде был матрас, прямо посреди комнаты, который она же и заняла. Так что естественно, что я не знал куда себя деть, не знал куда пристроиться Я мог бы лечь на пол ведь жёсткость паркета или сквозняк, мне абсолютно не мешает. Но против этого противилась какая-то старая часть моей личности, ещё та, не переделанная, не видоизмененная, естественная частичка мозга, которая всё ещё помнила былую жизнь, её незримые правила и непонятные каноны. Мне казалось чем-то отталкивающим, лечь спать, прямо на голый пол. Хотя казалось бы, что в этом такого, неправильного или неудобного. Но это был, как мой собственный барьер или блок, разделяющий то, что я могу сделать и то, что для меня не естественно. Именно поэтому я продолжал стоять, в этом углу словно неприкаянный.  

–Матрас большой можешь лечь со мной, так и тебе будет удобно, и меня не будет раздражать твоё постоянное мельтешение, у моих глаз. – Предложила она громко, чтобы заставить меня выйти, из моего закрытого, маленького мирка, размышлений, и фантазий. Странно ли, что это невинное по своей сути предложение, вызвало у меня смущение и какое-то смутное воспоминание о том, какой двусмысленной, могла бы быть эта фраза. Если бы я не был собой, а она была бы кем-то другим. На самом деле мне было стыдно, уже за то, что мне стала стыдно. Словно я думал о чем-то таком, о чем думать запрещено по факту. На деле же я просто вспомнил, ещё одно ограничение собственного существования, ещё одно воспоминание, вызывающее боль, потому, что она была столь реальна столь, осязаемо близко, что казалось, создавала иллюзию, что я всё ещё мог на что-то претендовать.  

–Нет спасибо. – Ответил я, понимая, что хоть тело у меня металлическое, мозг все-таки мужской и была бы очень неудобно, оказаться в одной постели с девушкой.  

–Почему думаешь, начну приставать! – Сказала она, с издевкой в голосе, вынуждая меня всё-таки, издать нечленораздельный звук, похожий на бурчания, смешанная с рычанием и лечь рядом в обездвиженной, парализованной позе.  

Это было странно, чувствовать на этом маленьком клочке мягкой материй рядом с собой, ещё какое-то тела. Живое тела. Слышать над ухом чье-то дыхание видеть постоянные напоминания, на собственных глазах о том, что какая-то часть её тела соприкасается с моей железной обшивкой. Это было интимно и в тоже время отторгаю-щи отгороженным. Темнота и тишина этой холодной, пустой комнаты только всё усугубляла, сдавливала этот момент до размера этого самого матраса, словно всё в мире перестало существовать и остались только мы, на этом островке отчаянья. Связанные болью, похожие потерями, потерянные для всего внешнего мира.  

–Как думаешь, кто сделала тот взрыв? – Раздался её голос рядом с моим ухом, разрезая тишину, задавая вопросы, которые мы всегда задаем и которые, не следует спрашивать.  

–Я не знаю. Ни кто не знает. – Ответил я шепотом, словно боясь спугнуть, этот крохотный сонливый момент.  

–Мне просто интересно, даже не столько то, кто этот человек, сколько, зачем он это сделал? Почему именно с нами? Жалеет ли он об этом? Думает ли о нас? Чувствует ли жалость, или просто смеется над нами? Нормальный ли он или попросту психопат, без всякого разума? – Сказала она разговаривая даже не со мной, а скорее сама с собой, это были привычные размышления вслух, перекинутые на собеседника, боль, разделенная на двоих, вопросы на которые не существует ответов. И самая страшное, что она это прекрасно знает.  

–Я не знаю. – Ответил я снова, хотя на самом дели, мне хотелось сказать больше, хотелось кричать, хотелось разделить с кем-то, о чем я сам думаю постоянно, то, что осудил бы любой не находящийся в этой комнате. Но я старался держать язык за зубами молчать, сохранять гнетущую тишину. Не знаю зачем, не знаю почему, мне просто казалось, что если я это скажу, это станет реальным. Но проходит минута, две, пять и я не могу больше молчать и начинаю тихо и спокойно проговаривать себе под нос, надеясь на то, что она уже спит, или хотя бы делает вид что спит  

–Иногда я думаю, о том, как сильна я хочу убить того, кто это сделал, как страстно я желаю не просто уничтожить, а изощрённо мучить, пытать этого человека, доставляя ему, как можно больше боли. Прежде чем убить, по капли высасывая его жизнь, стирая всё то, что у него есть, отнимая то, что он отнял у нас, у меня, у тебя у сотни, незнакомых нам людей. Это пугает потому, что это уже не мысль, это план, четкий стимул, шаблон, который заел в моей голове, это единственное, ради чего я живу, больше у меня нечего нет.  

Наступила тишина тягучая и неловкая, я боялся того, что она скажет и боялся того, что она ни чего не скажет, что притвориться спящей, сделает вид, что ни чего не слышала, закроют свои уши намеренно или случайно. Но нет.  

–Это, неправильные помыслы, они ненормальны и безумны, но не думаю, что они хоть в каком-то смысле странные, ведь я думала о том же. Возможно все кто выжил в какой-то степени тронулись умом, ведь как ещё, можно было смериться с подобной реальностью, нужно быть действительно сумасшедшим, чтоб пойти дальше после этого. – Сказала она и тут же затихла, наступила, наконец чистая тишина, в своем первозданном виде.  

И теперь уже разговор был полностью окончен, в темноте маленькой голой комнаты, на твердом матрасе, под светом луны и шумом городской тишины, мы заглохли. На середине без конца, без точки, ни чего не выяснив и не чего не обговорив. Просто переставая воспроизводить звуки, трансформируя свои мысли в осознанные слова. И она заснула, спокойным и беспробудным сном, а я под её тихое дыхание всю ночь провел в раздумьях, в пучине тихой тишины, смотря в потолок. Впервые, находясь в каком-то искрометном благодарном, оцепенении, спокойного умиротворения. Время неумолимо шло и ночь превратилась в яркий день, меняя пейзажи за окном, а я словно так и застыл в этом моменте, не в силах пошевелиться, уйти, убрать взгляда от точки концентрации.  

Утром я ушел как всегда на работу, которая мне не нужна, возвращаясь к жизни которая не имеет значение, не сказав ни слова, не попрощавшись не разбудив. По дороги я вдруг задумался, о том чего давно нет, сделав то, что сам себе, ещё там в клиники, обещал не делать. Нарушая единственный, непреложный обет. Я начал вспоминать, свою жизнь, своё прошлое, всё-то чего больше не когда не будет. И чего как будто никогда и не было, а если было, то точно не со мной, а с кем-то другим, кем-то кто не я. Странно осознавать свое прошлое, через призму настоящего, когда от тебя старого не осталась и крошки. И дело не в металле в груди, взрыве или операции, дело в сознании. Которое больше просто не может, оставаться прежним. С теми же мыслями, целями, раздумьями и принципами. Я совсем другой человек ни чем не связанный со своим прошлым, кроме как тонкой, почти незримой ниточкой воспоминаний о том, что было и чего не было, ведущее меня в моё ставшее чужим прошлое. Но кроме этого, кроме событий и фактов, дат и имен, которые нас роднят, нет ничего общего. Не знаю грустить ли мне или радоваться, возможно сейчас я слишком себя переоцениваю и у меня не изменился характер, а просто исчез. И я как бесцветная субстанция, не имеющая собственных характеристик. На самом деле я уже давно не знаю, кто я. И я не уверен, что когда-либо найду ответ на этот вопрос, если стану искать его в прошлом. Но я снова и снова, возвращаюсь туда, как будто мне доставляет настоящая мазохистское удовольствия, мучить себя.  

Я снова провел день на работе, в раздумьях и отражений всего окружающего меня мира. Не знаю, делал ли, я это намеренно или это получалось само собой, но я всегда старался идти по пути меньшего сопротивления, отгородившись от всего и всех. И все же, хотя всё было по-прежнему, привычно, рутинно, обыденно, та же работа, те же перешептывания за спиной, то же удивление прохожих, та же серость и непробудная обездвиженность. Но что-то изменилось, стало другим. Я все время возвращаюсь мыслями домой, размышляя о том, что она уже успела сделать с моим домам. Я не мог даже мысленно, сбежать от неё. Мне вдруг впервые будучи роботом, захотелось узнать, что-то о другом человеке. Захотелось говорить, спорить, кричать, не важно, что именно. Просто удивляться, всё новым раздражающим краскам, что она привносит в мою жизнь. В один момент, я даже подловил себя на мысли, что с нетерпением жду, чем ещё она меня разозлит, удивит или выведет из себя. Мне стала не по себе, от этого откровения и я постарался как можно быстрее вернуться к привычному оцепенению. Но сейчас это была неестественно и наиграно, почти лицемерно. Ведь чтобы я не делал, как бы ни прикрывался я не мог отрицать, что что-то, безвозвратно изменилось с её появлением. Вещи окружающие меня, люди проходящий мимо, всё это было таким же самым, как и вчера и позавчера и даже год назад, но я видел их по-другому.  

Для меня не было неожиданностью, что когда я пришел домой, то застал своё скромная жилище, совсем не в том состояние, в котором я оставлял его утрам. Не знаю, как она успела, где взяла деньги, и как вообще возможна, такая трансформация. Но это нечто, так разительно отличалось, от моего дома, с голыми стенами и одиноким матрасам на полу, что на секунду мне даже почудилась, что я по ошибки, зашел не к себе домой. Захотелось убежать пока не поздно и законные хозяева, не объявились на пороге. Но, увы, это был мой дом. Я перестал себя успокаивать, убеждая в невозможной мысли, что я проник в чужую собственность. Когда в проеме на мгновения, появилось её нагло улыбающаяся лицо, сверкающая глазами, с издевательским посылом. И в ту же секунду, скрываясь за массивной стеной, словно спасаясь бегством, от моей неудержимой ярости. И это ярость, была бы целиком обоснована. Она умудрилась сотворить, из сухого, пустого, холодного пространства, уют и теплоту, что ненужным бременем легли на дом. Тут и там стояла мебель: диван, кресла, книжные шкафы, тумбочки, кухонные принадлежности, холодильник, шторы, всё это было по всюду, занимая пространство заполняя материю. И не только нужная, повседневная мебель, заполняла собой пустое до селе, помещение, но и мелкие ненужные, бесполезные безделушки. Те самые, к которым привязываются люди, которые населяют их шкафы, украшая пейзажи. Маленькие статуэтки, ковры, горшки с цветами и подсвечники. То чем я ни когда не буду пользоваться, то, что ни когда мне не понадобиться. Теперь всегда было под руками, там, где взгляд цепляет их, заставляя концентрировать всё свое внимания на этих бесполезных вещичках. Странно была не то, что за день она все успела сделать, странно было как раз то, что не смотря на мою осведомлённость происходящего, это все равно вызывала такую естественную, привычно ставшую уже приятной ярость.  

– Леда! – Закричал я, куда-то в пустоту. Зная абсолютно точно, что ей все равно, наверняка, она просто хихикает где-то в уголке, издеваясь над моей гипертрофированной реакцией. И это мысль, одно лишь воображение, заставило меня, снова захотеть улыбнуться. Вот так без повода, просто улыбнуться, над тем как все происходит, над тем, что мой столь оберегаемый от любых попыток вмешательства дом, стал-таки домом, над тем, что сумасшедшая девушка, которая даже не знает, кто я такой, поселилась у меня, и заставила меня кричать на неё, уже дважды. Это казалось слишком неправильным, нереальным, что делала момент ещё забавней. Хотелось смеяться, но я не уверен, что могу но даже это не мешает моменту ведь в голове, в своей фантазии, там, где я не ограничен только этим телом, только этой жизнью, я смеялся, громко и прерывисто, не в силах остановиться, задыхаясь и плача от смеха. Смеялся над собой и своей жизнь, смеялся просто над тем, что до сих пор, не выгнал эту девчонку вон, даже не смотря на тот диссонанс, что она производит в моем сознании.  

–Вижу, ты совсем не злишься? – Неожиданно раздался рядом, тонкий звонкий голос.  

–Какой смысл злиться, на то чего не можешь контролировать, это как злиться на ураган, бессмысленно.  

–Ты меня с ураганом сравнил? – Возмутилась она, нарочита громка. И её лицо в этот момент, заставило воображаемый смех, звучать ещё громче в моей голове, так громко, что на мгновения я даже оглох, оглушенный собственным воображением.  

–И кто здесь должен злиться, я могу подать на тебя в суд, за все вот это. – Сказал я, показывая на комнату и сам, понимая как это глупо.  

–И что ты скажешь, что девушка которую ты впустил в дом, бескорыстно купила тебе мебель и от декорировала твой дом, да это действительно страшное преступление, большинство людей в тюрьмах сидит именно за это. – Сказал она.  

И уже совсем не воображаемый звук смеха, скрипучий, металлически оформленный, вырвался из меня. Настолько громко, и естественно, что я даже испугался. Она тоже в шоке уставилась на меня. И на пару минут, мы как два идиота, застыли в этом пространстве, полного бесконечного удивления. Это тело, моё тело, оказывается, может смеяться, пусть это уродливо, страшно и неестественно, настолько насколько это вообще возможна, но я могу смеяться. Я способен на это, не только в своей памяти или фантазии.  

Я не мог понять, как реагировать, что сказать или сделать. Что я вообще чествую? Я был рад, но это была грустная радость, ведь я понимал, что если такая мелочь, вызывает во мне эйфорию, значит всё хуже, чем кажется на первый взгляд. Но одновременно с тем, я чувствовал, что вернул-таки, одно из тех, давно потерянных, человеческих возможностей, то к чему ты привык с рожденья, естественная, обычная вещь, которую не замечаешь, не видишь и не понимаешь и которой мне так не хватало. Как холода, как улыбки, как ощущения прикосновения, как сладкого, или тошнотворного, вкуса пиши. Этот грубый, не мелодичный смех, не похожий на сладкую мелодию радости, вырываемый словно силком, из моих сенсоров. Мне даже захотелось плакать, от боли и радости, от удивления и наслаждения, но я не мог, как бы я не хотел, не мог выразить это, выплеснуть все эмоции. Они все ещё были заперты, не находя утешения и даже в это самое счастливое мгновение за последний два года, чувства не находили своей кульминации, не вырывались наружу, а оставались там где-то глубоко внутри. Загнанные, кричащие, без возможности выразить, или показать. Поэтому я просто стоял уставившись в пол, представляя, вспоминая, как это, когда по щекам, растекаются соленые капли, обжигая кожу, своим мокрым, холодным прикосновениям.  

–Ты в порядки? – Спросила вдруг она.  

–Да все нормально. – Соврал я, прекрасно понимая, как не убедительно, это прозвучало.  

–А по-моему нет.  

–Это не важно, я и так всё это знал. Просто это тяжело, когда ты даже не способен заплакать, или улыбнуться, это словно быть парализованным внутри собственного тела, которое ходит и двигается, но оно все равно не ты, а ты не оно. И когда ты не как, не оформляешь свои эмоции, когда привычные вещи становятся невозможны, начинаешь всерьез задаваться вопросом, есть ли они у тебя вообще. – Сказал я. Начиная постепенно, уходить в спальню, мне нужна была побыть одному, нужна была уйти куда-то, от этой жизни, туда, где её просто нет. Я просто так соскучился, по простому ощущению, того, что у тебя есть кожа, что просто хотелось выть. Но, как и обычно, как всегда, я просто тихо закрыл дверь за собой, даже не хлопнув её напоследок, от злости ломая краску разбивая дерево. Тихо, спокойно, незримо и незаметно, как и вся моя жизнь. Впервые та мысль, что приходила ко мне иногда, мысль которую я отбрасывал снова и снова, наконец, схватилась за мой разум, наконец накатила, во всей своей красе. Это мысль, была, лучше бы я умер там, в том взрыве. Не ища спасения, не пытаясь избежать, естественного хода событий  

–Слушай, нельзя же так просто взять и уйти посреди разговора, даже ничего не сказав! – Закричала она, врываясь в мою комнату, на всех парах, даже врезаясь своими колесами, в мои стальные ноги. Благо, я нечего не почувствовал, кроме обиды.  

Она что, совсем не понимает значения слов, личного пространства, или такта. Неужели так тяжело, было догадаться, что я хочу быть один. Это уже переходила все границы дозволенного. Она меня уже не просто забавляла, а всерьез раздражала.  

–Я кажется, ясно дал понять, что хочу, чтобы меня оставили в покое и не трогали, какое-то время! – Сказал я, отталкивая её кресло, к двери, получилось даже, слишком грубо, и прерывисто, отчего она немного, но все же, задела дверной прием, своей спиной.  

–Да ладно тебе, чего ты злишься, у меня просто есть идея, как тебе помочь  

–Мне ничего не поможет! – Закричал я, с нескрываемой горькой хрипотой, снова поднимая свой голос. – Неужели так тяжело понять, моя жизнь отстой, все мою существования не имеет смысла, каждый день, я просто ненавижу, сам факт того, что я выжил там. Я проклинаю тот день, когда ко мне пришло это спасения.  

–И ты это мне говаришь, ты смеешься! Я обречена вечна сидеть в этом кресле, я не могу ходить, я не чувствую всю нижнюю часть себя, я не могу не встать, не двигаться, не пошевелиться, я заперта, парализована, в клетке. Но знаешь, по край мере, я не хожу, и не ною, какая несчастная у меня судьба, в отличия от тебя, я что-то делаю, стараюсь выжить, а ты только и делаешь, что сдаешься, Тебе легче страдать, и ныть безостановочно-! Закричала она, так пронзительна громко, что я даже испугался на мгновения, никогда раньше не видев её такой.  

По её щекам текли, горячие неудержимые слезы, от гнева, кулак здоровой руки, сжался до побеления. Что-то должно была случиться, назревая как взрыв, сгущая тучи, доводя до кипения, но нет, она просто не долго смотрела на меня, своими огромными глазами, пока просто не развернулась, захватывая за собой поток, ярости и не уехала, как-то умудрившись ещё, с отличительным грохотам, закрыть за собой дверь.  

Это было болезненно, и я почувствовал себя полным идиотом. Мне было жаль за слова, что я сказал, за её слезы и крики. Я чувствовал свою вину в полной её мере, так ярко, как не когда ещё в жизни. Она захлестнула меня давая яркие болезненные, оплеухи, заставляя упасть ещё ниже, в собственном взгляде. Хотелось тут же выбежать, и просто банально, извиняться, как-то сгладит ту боль, что я доставил ей. Человеку, который нечего плохого, мне не сделал. В конце концов, отчасти, она была права. Ну ладна, вру, не отчасти, она права целиком и полностью и лишь моя глупая гордость, или скорее острые осколки от разбитого самомнения, не дают мне этого признать. Она так же пострадала, как и я, она так же является случайным человеком, что оказался не в том месте, не в то время, так почему же, я считаю, свою личную трагедию, значительнее, всей той боли, что пережили остальные выжившее, что переживают, и по сей день. Почему я позволяю себе, ставить собственную боль, выше боли остальных. Потерял ли я больше других, или же напротив, приобрел шанс, о котором они все, отчаянно мечтают. Кто может, судить, кому повезло больше, во взрыве, унесшем жизни сотни невинных людей. Рассуждая подобным образам, я становлюсь не чем не лучше, виновников этой трагедий. В голове всплыли кадры прошлого и трупы, так много безжизненных исковерканных тел, от старых, до совсем молодых, от живых до совершенно мертвых, раскиданных повсюду. В густом, стоящем в воздухе аромате, разложения, смерти и боли. И меня окатил стыд, холодной волной, отрезвляя. Вот уж кому действительно, не повезло. Не мне, не ей, а им. И мне невероятно сильно хочется что-то сделать, сказать, да хотя бы выйти из комнаты, совершить эти пару шагов, и все будет закончено, эта глупая сора, этот разговор, эти идиотские мысли, что поедают меня за живое. Но я не делаю этого, как и всегда, оставляя, все как есть, потому, что просто не могу, по-другому. Сейчас как не когда прежде, я явственно, понимаю, что простые слова, ничего не изменят, и простое извини, не стирают твоей вины. Но напряжение всё ещё была со мной, ни куда не деваясь, не уходя не оставляя. Мне нужна была что-то сделать, хоть что-нибудь. Любое действия, любой шаг, любое движения, которое сможет вырвать меня из заключения, освободить от цепей. Я обернулся, и наконец, нашел, на что можно выплеснуть, свою ярость, свою расстройства, и свою боль. Выпустить зверя. И почти всю ночь я провел в увлекательном занятии, круша мебель, и разбивая ненужные атрибуты человечности, снова и снова, сжимая в руках хрупкая дерево без жалости, сомнения, без мыслей и идей. Просто действие, монотонное, жестокое, разрушительное действие. Приносящая как не парадоксально, за собой уют, спокойствие, умиротворённость, сравнимую только со сладость смерти, когда нет ни мыслей, ни чувств ни импульсов, только тихая темнота.  

Когда от всего, чем когда-то, ещё совсем недавно, целую вечность назад, была наполнена моя комната, остались лишь палки, да доски, на горизонте, наконец, появилось солнце.  

И я сделал то, что делал уже множества раз, не потом что хочу, или надо, а просто по инерции, тупой безжалостной привычной. Словно ничего не изменилось, и мир продолжал двигаться как прежде, перемалывая и меняя, чужие судьбы, не затрагивая меня. Я пошел на работу. На которую мне была плевать, зарабатывать деньги, которые мне не нужны, чтобы жить жизнью которую я ненавижу. Но сейчас, в это утра под укоризненные взгляды, солнечных лучей, я почему-то, впервые за два года, действительна, серьезно, задумался, зачем я это делаю, для чего? Странно, что существо, жившее в своем собственном разуме, не имея нечего по мима него, за границами этого придуманного мира, из фактов и фантазий, ни разу не задумывалась, о таких простых, по сути, вопросах. Но факт остается фактом, я ни разу не засомневался в своем выборе, и только здесь и сейчас, на обломках времени, я задал себе, вполне объективные вопросы. Почему каждая утро, я встаю, и иду, в одно и то же время, к одним и тем же людям, что ненавидят, бояться, не понимают. Потому, что мне скучно? Или чтобы мне было скучно? Потому, что у меня нет ни какого выбор? Или же просто потому, что я сам, его себе не оставил? Потому, что я хотел найти, во всем этом, какой-то сакральный смысл? Не думаю. Тогда почему? Я словно впервые, стал просыпаться, от долгого, кошмарного сна, по немного, приходя в себя. Вспоминая кто я, или кем я был. То, что я могу смеяться, злиться, кричать, раздражаться показала мне, что, не смотря не на что, я все ещё я. И в голову стали лезть, непрошеные мысли. Мысли, которые я сознательно игнорировал, блокировал, уничтожал, ещё на стадий отбора. Прекрасно понимая, что лишние стремления, лишние попытки, быть собой, это всего лишь лишний шанс, доказать себе, что я окончательно мертв. Пока я ещё не понимал, что именно изменилось, но уже явственно ощущал, что не могу повернуть время вспять, подсознательно опасаясь, к чему приведет эта метаморфоза. Два года долгих, бесконечных, года, я потратил, на то чтобы снова и снова, переваривать свою боль. И самая сильна эмоция в то бренное время, была паникой. В самом начали, она была живой, настоящей, но потом, я словно умер, и она умерла со мной, как все эмоции, как каждая крупица сильных чувств. Обида, боль, невероятно живое ощущение потери. Ничего не было. Мне была просто все равно. Но почему же сейчас, мне вдруг стала не все равно.  

Как-то неожиданно меня вдруг взволновало, почему я работаю, если мне не нужны ни деньги, ни еда и меня стали обежать выкрикивание фанатиков, мне стала по-настоящему больна, от громкого не скрываемого шепота, за моей спиной, я стал действительно злиться и стыдиться. Мир больше не был серий, безвкусной, пародией, на самого себя. Но почему-то, я отчаянно отвергаю эту мысль, заставляя себя верить, что он все ещё бесцветен.  

Но прежде чем, мне пришлось, разбираться со всем тем беспорядкам, что поселился у меня в голове, мне пришлось выдержать встречу с тем, кого я хотел бы видеть, меньше всего, посреди всего этого хаоса. Его причину, и непосредственно прямого, создателя. Именно его я встретил, у своей двери, пытаясь незаметно проскользнуть наружу, не встречаясь глазами с моим собственным призраком вины, что спал на диване. И когда у меня это все-таки получилось, обойдя все видимые и не заметные препятствия, на пути к этой цели, я чуть не врезался в живое и удивленное лицо Винтропа, только собиравшегося нажать на кнопку, звонка. И он тут же, без лишних слов, перешел к делу, начиная по привычки, раздражающе громко говорить.  

–О, а я только собирался, позвонить. Ну да ладно, перейдем к делу. Мне вот, что интересно, где ты шляешься, ты пропустил уже три осмотра у меня. Не предупредив, между прочим, заранее, я уже грешным делом, подумал, ты намерена, скрываешься от меня.  

–Нет. Не намерено, но можно по тиши. – Затараторил я, испуганно, боясь того, что его громкий голос, разбудил Леду, и мне придётся ввязываться, в ещё один, неловкий диалог. В комнате что-то, зашелестела, и послышался звук, громкого и отчетливого падения, поэтому я поспешно и как-то даже нервно, попытался его вытолкнуть на улицу, стараясь спастись, хотя бы позорным бегством.  

Но как бы ни так, как будто его можно была вытолкнуть откуда-то, если он того не желает. Даже с моей силой, превосходящей человеческую, я не мог победит, его пули непробиваемое упрямство. Он встал в эту давно известную мне позу, со взглядом, ты сдвинешь меня, только покалечив, или убив. Пойдешь ли ты на это? И с непроницаемым лицом, продолжал говорить, с неким садизмом, повышая свой голос, до возможного максимума. Наверни-ка, он догадался, что у меня кто-то есть, кто-то, с кем я не хотел бы его знакомить. И только из чувства тупого противоречия, он делал все, чтобы увидеть, кто же это был. И сладким дополнениям, ко всему этому, была его осознания, что он мне таки насолил. Взрывоопасный коктейль, когда дела касается Винтропа.  

–Что-то не так Роберт? У тебя кто-то есть? Завел, наконец, себе подружку? – Спросил он гаденьким голосочком с явным не скрываемым даже для приличия, тоном издевки, проскальзывающим, через каждая его слово. Он был похож на змею, даже темные глаза, стали ещё болея глубокого, черного оттенка, а губы изогнулись, в короной улыбке. В которой не было, не намека, на открытую, дружескую улыбку. Скорее она холодила кожу пробираясь вовнутрь, заставляя по телу пробежать полчище воображаемых мурашек.  

–Слушай, мне не нужен осмотр, всё работает, просто отлично нет ни каких проблем, так, что просто уходи, если что-то случиться, я тут же тебе позвоню.  

–Ну ладно тебе, я ведь всё-таки о тебе забочусь. – Сказал он, хлопая меня по плечу, в непривычно, фальшивом жести, благодушия. Вызывая тем самым, ещё более громкий и гулкий звук, нежили его собственный голос, разносящийся эхом по дому. – В конце концов люди тоже ходят к докторам, даже когда не болеют, просто чтобы держать свое здоровья в тонусе и проверить, есть ли какие неполадки, так что представь, что я доктор и все тут.  

–Доктора дают клятвы, не навредить. – Пробурчал я, смирившись с тем, что выпроводить его от сюда невозможно. Но когда я уже, отчаянно думал, что надежда потеряна, я вспомнил последний, и единственный способ, способный заставить его, уйти восвояси, или хотя бы, дать мне наконец, выйти из зоны, ближайшего поражения.  

–Слушай, я всё понял, но сейчас, мне нужна на работу, так, что я спешу. – Сказал я снова, стараясь придать своему голосу, как можно меньше мольбы, и как можно больше уверенности, в собственной лжи.  

–Правда? – Спросил он, почему-то всё так же, не уходя с окаянного порога.  

–Правда.  

–Неужели? В субботу. – Произнес он, откровенно веселясь.  

И тут я наконец, вспомнил, точно, вчера ведь была пятница, а я так погряз в собственных буднях, что перестал замечать, как день сменяется другим. Да и зачем мне замечать, течения времени, когда для меня, оно остановилось. И пока я откровенно позорился, в глазах Винтропа, случилось наконец-то, чего я так боялся. Леда выехала к нам, сопровождаемая тихим скрипам своих колес, заспанная и нечего не понимающая, со стеклянным взглядом, ещё не очнувшегося человека. Она была ещё в своей, родной пижаме, и ни сколько не стыдилась этого факта, не смущаясь, своего непотребного вида и взъерошенных в разные стороны волос. И с такой непоколебимой злость, в пьяных от сна глазах, что даже Винтроп, я могу поклясться, на мгновения вздрогнул. Она выглядела, ровна так, как человек, который намерен, без всякой жалости, убить находящихся перед ним личностей. Такова была её, безоговорочная ярость.  

–Неужели так тяжело быть по тише, в 6 часов утра! Или тебе всё неймётся! То, что ты чертова железяка, не нуждающееся во сне, не говорит, что всем остальным он тоже не нужен! – Закричала она, почему-то именно на меня, даже не замечая, стоявшего возле меня человека. Может просто не увидела спросонья, или скорее специально не замечала его присутствия.  

–Ей! А почему сразу я. – Сказал я, поднимая в защитном жести руки. Сдаваясь на милость победителя – Это все он, с ним и разбирайся.  

Она медленна, даже зловеще медленно, крутанулась на месте и уставилась, своим заспанным, злым взглядом, теперь уже на Винтропа, сканируя его глазами. Он уже как обычно, за считанные минуты, нацепил свою обычную маску, благожелательности и с яркой, фальшивой улыбкой и прекрасно сыгранным раскаяниям, проговорил.  

–Простите, не знал, что в этом доме, кроме него ещё кто-то есть. Если бы знал, вел бы себя, по тише – Она же молчала, не как не реагирую, на эту сладкую фальшь, и все так же спокойно пялилась в одну точку, не на мгновения, не отводя взгляда, даже не моргая.  

–Так это твоя дама? она очень прелестна. – Сказал он уже мне, стараясь скрыться от этого пронзающего взгляда.  

Я наблюдал за сценой, со смесью удивления и нескрываемого восторгам. Она сумела сделать то, что не каждому по силам. Винтропу было неловко и неудобно и по выражению его лица, было видно, что он готов сбежать от сюда как можно быстрее.  

Она же все так же, седела совершенно неподвижно не как не реагируя, на полную холодной неловкостью атмосферу, смотря на него, без единого признака стеснительности. Словно сканируя, оценивая.  

–Я Винтроп, друг Роберта, это я помог ему после взрыва. – Сказал он, протягивая ей руку для рукопожатия, как будто и не замечая, парящей в комнате неприязни. Которую, она так и не приняла. Поэтому, этот жест радушия, получился ещё, более неловкий, и скомканный. Рука осталась висеть в воздухе как незаконченная фраза, не доведенная до кульминации история. Он попросту не знал, забрать её, или оставить. Он просто не понимал, что происходит. Я если быть честным тоже, но это не отменяла того факта, что это было по настоящему, весело.  

–Могу и вам сделать ноги, если хотите, тем более я как раз разрабатываю новую систему. – Сделал он, последнюю жалкую попытку.  

И она, наконец улыбнулась, взгляд смягчился, и словно что-то для себя осознав, она перестала сидеть неподвижно и безусловно, взирать на него со своего не названого трона.  

–А вы довольна сволочной человек, я права? – Спросила она, заставая в врасплох и меня, и Винтропа, и весь остальной мир, оглушенный, этими словами, взирающий на это зрелище завороженным взглядом. И по отвисшей челюсти Винтропа, застывшего словно в стоп кадре, казалось, что даже время перестала вести свой естественный отчет. Это было так неожиданно оглушающе, и в тоже время так естественно, что не вызывала сомнения в своей подлинности. Обманчиво казалось, что до этого, мы говорили о чем то, что могло привести к этой реплики. Но нет, Винтроп на этот раз, вел себя достаточна по человечески, а я и вовсе молчал. Из-за чего и возникала это странное ощущения, искаженности, в происходящем. В другое время, при других обстоятельствах, с другим человеком, Винтроп точно знал, чтобы сказать, как ответить, перекрутить и выйти победителем, из ментальной перепалки. Но сейчас, он застыл как рыба на суши, хватая воздух раскрытым ртом. Это была слишком неожиданно, из-за чего, казалось ещё более оскорбительным. Наконец, после долгой минуты молчания, он, наконец отмерз.  

–Не думал, что так сильно вас оскорбил, разбудив. – Сказал он, всё так же нечего не понимая, путаясь в собственных масках, и личностях, так и не находя нужных слов, теряясь в простых понятиях.  

–Я и не обиделась, это ни как не относится к тому, что меня разбудили, это отнесется к вам в целом, как к личности, это просто констатация факта, который я прекрасно поняла, за те минуты, что вас вижу. – Сказала он. И он вновь, впал в прежнее оцепенения, не такое долгое, и стремительное как недавно, потому как эффект неожиданности, смазался, оставляя за собой, лишь легкое, незаметное, послевкусия шока. А я не мог больше выдерживать комичности этого момента и неожиданно даже для себя, громко и несдержанно, засмеялся, там самым, скрипучим, металлическим звуком, что меньше всего, похож на смех. Так резко и стремительно, что Винтроп даже испугался, не скрывая дрожь, что мелкой рябью, прошлась по его коже.  

–А ты прекрати ржать! – Сказала она, все так же злобна, только смотря, теперь уж на меня. И я попытался, из-за всех своих сил, честно постарался, заткнуться. И у меня это даже, почти получилась, хотя парочка, самых упрямых звуков, все же вылетела из меня, неосознанно проходя сквозь барьеры, приличия и страха. Из-за чего, она бросала на меня, время от времени, свои привычные, холодные взгляды, отрываясь от созерцания Винтропа, который кстати говоря, наконец пришел в себя, и вернулся в свою обычная гипертрофировано важное состояние. И былого шока, как не было. Маска, что он одевал иногда, почтительности и доброжелательности, с которой он с рождения, не был знаком, но все же каким-то удивительным образам, хорошо изображал, наконец слетели. Не оставляя и следа, фальши за собой. Он не столько был теперь зол, сколько заинтересован, в своей привычной сухой научной манере. И взирал, своими горящими глазами, на неё, как на редкий экспонат, в музеи, который можно изучать по ближе.  

–Разве это вежливо, вот так вот говорить, после первых двух минут знакомства, тебе не кажется, что это грубо? – Спросил он, и в его лощёном голосе, появились странные, но до боли знакомые, нотки змеиного шипения.  

–Я довольна, далека от вежливости, и стараюсь все говорить в лоб, даже если людям, это не нравиться. Жизнь слишком коротка, чтобы притворяла.  

–Если жить по этой философии она может стать ещё короче.  

Это стало звучать как откровенная угроза и перестало, иметь, всякие границы приличия. Даже само выражение, его лица, вызывала неприятную, дрожь ужаса, по всему телу. Это больше не было враждебной, но до боли смешной перепалкой, фраза предала ей более реалистичный серьезный характер. И от чего-то мне отчаянно захотелось перервать это, убрать его, с его выжигающим взглядом, подальше от Леди. Это не понятно, откуда взявшаяся, совершенно нелогичное желание заметить позыв, который заставил меня даже неосознанно, встать между ними. Прикрывая её и встречаясь, с обоюдно удивлёнными взглядами, атакующими меня со всех сторон. Они оба, не понимали смысла моего театрального, нереалистичного поступка.  

–Тебе пора Винтроп. – Наконец нашел, что сказать я. Пытаясь тем самым, разбавить неловкое молчание, не замечая укоризненного взгляда за спиной  

–Да ладно тебе, я ведь всего лишь шутил.  

–Я же сказал, у меня дела. – Сказал я снова, уже не скрывая своего пренебрежения.  

–Ну, раз так, то ладно. Но только предупреждаю заранее, не придёшь на осмотр в следующий раз, и я лично приеду и поселюсь у тебя дома думаю, мы оба будем от этого не в восторги. – Сказал он, переходя снова, на свой сухой и обманчиво, спокойный голосок.  

–Хорошо, я прийду в эту среду. – Сказал я, и в тот момент я был готов на все лишь бы он, наконец, ушел из моего дома.  

–Ну, тогда до встречи друг. – Сказал он, похлопав меня, по железной спине, разнося по дому неприятные, глухие звуки. Явно издеваясь, делая, акцент на слове друг, говоря его с таким неприкрытым отвращением, что казалось, что он не знает его значения. И наконец, скрылся-таки, за дверью, уходя прочь.  

Но когда одна проблема исчезла с поля видимости, другая все ещё стояла за моей спиной, злобна рыча и пуская молний. Я даже не двигался, в своем смирении перед неизбежным, ожидая когда наконец, грянет взрыв.  

–И что это, черт возьми, значит! – Закричала она.  

А вот и он. Я медленно повернулся, чтобы увидеть, в точности то, что я себе представлял. Она, насупившись, смотрела, пряма на меня, пробивая любую броню, своим прямым взглядом, из-под ярка выражающих ярость, бровей. И это была одновременно и утверждения, и угроза, читающееся в её глазах, написанных прямым текстом, пряма как в книги, «Неважно, что ты робот, я способна тебя убить». Я должен был ответить, буквально обязан был дать объяснения если не хотел, прямо здесь и сейчас, найти ответ, на вопрос, как именно меня можно убить.  

Ну что, я могу сказать, если учесть, что я и сам, не знаю ответа, на этот обманчиво простой, вопрос. Я решил не мучиться бесцельно пытаясь сварганить новую лож для неё, и достаточна здравое объяснение для себя, и просто сказал чистую правду.  

–Я не знаю. – Мой ответ явно её не обрадовал, скорее ещё больше распалил.  

–Не знаешь. Не знаешь! Ты издеваешься? – Проговорила она, на таких повышенных тонах, что ещё чуть-чуть, и это можно была классифицировать как крик. И подъехала ко мне ещё ближе, настолько, что мне пришлось по быстрее убирать ноги, чтобы её колеса, бесцеремонно, не проехались по ним. Не то чтоб, я боялся боли, или хотя бы чувствовал её, просто не хотелось идти, к Винтропу лишний раз. А она кажись, даже не заметила, что собиралась только, что сделать из моих ног, свой собственный, личный пандус, и без всяких угрызений совести продолжала говорить.  

–Мне не нужен защитник! – Проговорила она, четка разделяя, каждая свое слово и тыкая в меня пальцем, после каждого произнесенного слога, в назидательном жесте.  

Это было угрожающе нелепо, а от этого, ещё более комично. Вся её поза, взгляд и то, как она словно ребенка, отчитывала огромного, многотонного робота. Вызывала во мне новый, несвоевременный, приступ смеха. Но я так отчаянно пытался бороться с этим порывом, зная точно, что тогда, обижу её ещё больше. Но оказалось, что когда один из способов, выражать эмоции, вернулся, после долгого времени тишины, очень тяжело его контролировать. Так что не удивительно, что после последнего её слова я наконец засмеялся, не слыша и не видя, нечего вокруг себя. Правда, когда приступ прошел, мне пришлось встретиться с её почти пунцовым, от ярости лицом, и явным нескрываемым намерением, достать из кармана, свой припрятанный нож.  

–Прости, прости, я не над тобой смеюсь, честно. – Сказал я, пытаясь остановить это безумие.  

На мою неудачную по всем признакам попытку примирения, я только и получил, что один очень зловещий вопрос, без намека на шутку.  

–Интересно, в тебе есть провод, который можно перерезать, чтобы отключить тебя?  

–Так вот этого, не нужно. Я же сказал, что не над тобой смеялся, ты действительно выглядела грозно, поверь мне на слово.  

–Тогда над чем? – Спросила она с иронией, слабо веря, в мои слова. Наверняка, ярость всё ещё не прошла, но интерес и живое любопытство, перевесила всякую здравую злость. Ей было интересно, как я выкручусь, что сделаю и что скажу. Хотя в этот раз, меня не застали врасплох и у меня уже были ответы.  

–Просто, ты меня, совсем не боишься. – Сказал я, понимая от части, что она, наверное, ничего не поймет. Но все-таки надеясь, что все равно поверить моим объяснениям, ведь это была чистая, ни чем не искаженная, правда.  

–Да чего тебя бояться, ты просто человек, запертый в огромной, железной фигне. Но разве, это повод, чтобы смеяться?  

–Просто обычно все меня боялись, люди которые меня не знали, и даже те, кто знали, считали, что со мной, что-то не так. Однажды, после взрыва, я встретил людей, с которыми был знаком с детства которые должны, были бы знать какой я, но они просто убежали, как только увидели меня. Словно я, совсем другой человек. Но, а ты, даже не зная меня, говорила со мной на равных, а не так словно за каждое твое слова, я могу тебя прихлопнуть, одной рукой.  

–Ну, если ты не убил меня, при первой встречи, то это доказывает, что ты хороший парень, многие, даже не плохие люде, хотели это сделать, поговорив со мной несколько минут. – Сказала она, наконец, полностью остывая.  

–Я тоже хотел, множества раз, бесчисленное множество раз. – Признался я честно, с каким-то странным не скрываемым удовольствием.  

–Но не сделал же, а значит всё нормально.  

И разговор вдруг исчерпал, сам себя. Я понимал, что должен, что-то сказать про вчера, должен извиниться, или хоть как-то показать, дать знак, что мне не все равно. Но я не знал, как это сделать, а когда только начал, тяжелые, натянутые попытки, объясниться, она тут же, меня перебила.  

–Не парься.  

–Но ты, даже не знаешь, что я хотел сказать. – Сказал я, стараясь всё-таки, произнести это вслух. Может ей, это и не нужно, но я нуждался, в этом ритуале, раскаяния.  

–Знаю, и это не так важно, люди часто говорят друг другу всякий бред, в порыве ярости или сильных чувств и это не всегда то, что они чувствуют, это просто набор слов и переживать из-за этого просто глупо.  

–Ты странная, ты знаешь об этом? – Спросил я шутливо, взъерошивая, её и без того запутанные волосы. Это было ещё более странно, чем наш разговор, чем вся эта ситуация, и окружавший нас жизнь. Ведь я все время, старался не касаться людей, ни когда, даже случайно, ненароком. Боялся, что наврежу им или, что они, навредят мне, своим естественным испугом. Страшился того, что я просто нечего не почувствую, вновь подтверждая, свою бессмысленность, доказывая пустоту, что зияет внутри, искусственного организма. Какой смысл прикасаться к кому-то, если не чувствуешь, ответного тепла. Но сейчас, меня это, почему-то не расстраивало, я видел привычную, механическую надпись, на сетчатки моего глаза и моё тела говорила мне, что я с чем-то соприкоснулся, хотя я не мог понять, не мог ощутить, распознать и по настоящему прочувствовать это прикосновения. Я не мог почувствовать, ни мягкость её волос, ни тепло исходившая от её тела, но я мог представить, вспомнить, как это. И воспоминания оживали, делая этот жест, почти реальным.  

–Кто бы говорил. – Ответила она улыбаясь. Прикасаясь к моей руке, не убирая, просто легонько, почти не заметно, гладя. Знала бы она, как это было приятно, не в физическом плане, а в эмоциональном. Её реакция и то, что ей не было, ни страшно, ни гадка, то, что она относилась ко мне, как человеку, как живому существу. Заставляло моё сознание, парить над землей, в блаженстве и радости. Это было просто тепло, хотя я и забыл, что значит это простое, лаконичное слова.  

–Могу даже обнять тебя, если тебе так хочется. – Сказала вдруг она, насмехаясь, по-доброму подтрунивая, тем самым, возвращая меня на землю.  

–Нет спасибо, не нуждаюсь. – Сказал я отдергивая руку, как от огня.  

–Ой, да ладно, давай обниму и пожалею, мою маленькую, консервную баночку. – Проговорила она, наиграно писклявым голоском. Когда я начал, медленно отходить от неё. На что она, только подъехала по ближе, раскрывая свои руки в приглашающем жесте.  

–Отстать от меня, ненормальная! – Закричал, я полушутливо, и на половину отражая, свои истинные чувства. Пятясь спиной назад,  

–Да ладно тебе, объятья всегда делают мир лучше. – Закричала она, снова приближаясь ко мне, в своем навязчивом желаний, захватить меня, в плен из своих рук.  

И по непонятной мне причини, это превратилось в странные догонялки, с детскими возгласами и шутливыми фразами. И хоть она была на коляски, она не отставала от меня не на дюйм. А я даже не знал, почему, и зачем, принимаю участия, в этой до ужаса банальной сцене. Но почему-то, впервые за долгие, изнурительные два года, мне захотелось, использовать эпитет счастья к описанию собственных чувств.  

Но когда перенесенная, в реальность сцена, из Тома и Джери, наконец, закончилась. Рассосалась, за ненадобностью. На свет вылез, совершено неловкий, непрошеный, вопрос.  

–И что будем делать дальше? – Спросила она, откинувшись на собственное кресло, отдыхая, после изнурительной, физической активности и восстанавливая дыхания.  

–Мы не знаю, ты можешь делать, что хочешь. – Сказал я, немного обиженно, за то, что её ненужный, появившийся из ни откуда вопрос испортил атмосферу, и вернул меня в серую, холодную, обыденность.  

–А ты, что будешь делать? – Спросила она, снова выпрямляясь в кресле и смотря на меня, выжидающе.  

Действительна, а что, я буду делать? В принципы мне в голову, ни разу не приходил этот вопрос, я ни чего не делал, обычно, в перерывах, между бесполезными походами на работу и полным отсутствием деятельности. И если не учитывать, мою умственную работу, которая ни к чему толком не приводила, я буквально жил как овощ.  

–Ничего. – Ответил я, непонятно почему испытывая стеснение, от собственного ответа.  

–А что ты обычно делаешь, на выходных? – Спросила она, таким голосом, и с таким тоном, словно разъясняет, обычные вещи, умственно отсталому. Это начинала, бесит. Секунду назад, она мне, куда больше нравилась.  

–Ничего. – Снова сказал я, абсолютно, нейтральным тоном  

–Ладно, а что ты делаешь, после работы? – Новый, неловкий, раздражающий вопрос.  

–Ничего.  

–О, боже мой! Ты самый скучный робот на этом свете! – Вынесла она вердикт, так громка, чтоб её услышал, каждый сосед, в нашем доме. А я тем временем, напряженно, думал, обижаться мне на эту реплику, или просто смериться и наплевать. Хотя, не сколько сама реплика, сколько, весь этот разговор, был в высшей степени оскорбительным. Я чувствовал, что мое существование, выставляют, в очень прискорбном свети. Хотя я, и так это знал, понимал, эту простую истину, прекрасно видя всю бессмысленность, своей жизни, так почему же, меня это так задевало? Я не должен оправдываться, за то, что не могу контролировать, и не способен изменить.  

–Ну, я думаю, что все не так плохо. – Сказал я  

Черт! я все-таки оправдываюсь, но что же, со мной не так? И почему именно она, на меня так действует.  

–Просто заткнись, ладно. – Перебила она меня. – Это конечно очень весело, сидеть и ныть целыми днями, но может, ты найдешь занятия, по лучше.  

–Мне просто, это не нужно. – Сказал я, настолько напыщенно горда, насколько это была возможна, в моём позорном случаи. – Я все равно не могу жить, как любой нормальный человек, так зачем мне…  

–Извини, я тебя всё-таки поправлю, ты может и лишен многих радостей человеческой жизни, но это не значит, что нужно, лишать себя остальных. К тому же, тебе это не нужно? Не нужно, что жить? Ведь сейчас, это даже отдаленно не похоже на жизнь, зачем тогда оставаться в положении овоща, если с тем же успехом, легче сразу покончить с собой, нежили, продолжать волочить, такое существование, и нечего не делать. Ведь, по сути, ты и так мертв.  

Я не знал, что на это ответить. Оправдания кончились, собственная уверенность в правоте своих суждений, тоже испарилась, не оставив и следа. Как она сумела в нескольких фразах сказать то, что эквивалентно, ударом под дых. Заставляя вновь думать, о том, о чем я не хотел думать, а том о чем я боялся думать. Почему, я не покончил с собой? Хочу ли я, покончить с собой? Хочу ли я, умереть? Стоит ли, оно того? Почему я ничего не делаю? Устраивает ли меня это, или нет? Мой ли это выбор, или всё-таки жизнь сама, сделала это со мной? Должен ли я, извиняться за это, или стыдиться? И, что теперь, со всем этим делать, проигнорировать, выставить её за дверь и продолжать жить, так как раньше, забыв, и проигнорировать всю эту ересь? Или же… Или же, что?  

–Ну и, что ты предлагаешь?  

–На всю жизнь?  

–Нет, хотя бы на сегодня. – Сказал я, и тут же добавил, с упрямством осла. – Но это не значит, что я считаю, что ты, в чем-то права.  

–Так тяжело смериться, что ты не мученик. – Сказала она издевательски и мне отчаянно захотелось, закатить глаза, но, увы, это то, что мне не по силам. Не знаю как, но она, явно поняла, мое желание, потому как сразу добавила.  

–Кстати, пока я не начала предлагать, а ты с угрюмым видам делать вид, что тебе на все плевать. Хотела предложить тебе. Если тебе так тяжело, выражать эмоции, какими бы то ни было жестами, которые делают люди, то почему бы тебе просто, не проговаривать их, так ты будешь их выплескивать, понятным для всех способам.  

Мне хотелось сказать на прямую, какой же это бред, но вместо этого, я лишь покорно проговорил.  

–Хорошо. Сейчас, я чувствую, дикое, неконтролируемое раздражение, причиной которому, являешься ты.  

–Видишь, как просто. – Сказала она, не скрывая ехидной улыбки.  

–Раздражения растет, с каждой минутой. Все сильнее!  

–Ну ладно, тогда начнем. На самом деле я могла бы придумать много вариантов, для тебя одного, но раз уж мы будем вмести, возможностей будет меньше.  

–Кто сказал, что мы будем вмести, что-то делать? – Спросил я, и она не нашла, нечего остроумнее, чем банально подъехать к креслу, на котором я спокойно седел, и нагло закрыв мне рот рукой проговорив  

–Заткнись.  

–Напомни, почему я позволил тебе, здесь жить. – Промычал я, почти понятна, через её ладонь. Но она просто проигнорировала, этот вопрос, сделав вид, что нечего не поняла и не услышала, как и всегда впрочем.  

–И так, как на счет прогулки. – Спросила она, и даже благородно отпустила, наконец, из плена мое лицо, чтобы я смог нормально ответить.  

–Пас.  

–Но почему? – Такое неприкрытое возмущение в голосе, словно я её лично оскорбил.  

–Мне обязательно аргументировать, все свои ответы?  

–Какие мы слова знаем? – Саркастично заметила она. – Но, просто ответь и все. Почему ты, не хочешь гулять.  

–Тебе действительно нравиться гулять, находясь на одном мести в кресле каталке, и не имея возможности, по настоящему гулять, своими собственными ногами?  

–Мне нравиться созерцать природу, чувствовать ветерок на своей коже, или запахи летающие вокруг.  

–Ты издеваешься, надо мной! Я не слышу, запахав и не ощущаю кожей, а созерцание, по-моему, идиотское и в корне бессмысленное занятие.  

–Более бессмысленное, чем нытье в потолок. – Сказал она, выговаривая каждая слова, стараясь подчеркнуть всю бесполезность, этого занятия. Но когда я посмотрел на неё, своим, уже полностью наполненным гневом взглядом, она наконец, предпочла замолчать и продолжила дальше. – Можем поиграть, в какую-то игру, на приставке.  

Единственное, что я до конца понял, из этой фразы, так это то, что у меня теперь есть, ещё и приставка.  

–Пас.  

–Даже не буду спрашивать почему. – Пробормотала она себе под нос, но невероятное расстройство, длилось от силы, пару секунд, и через мгновения, очередная гениальная мысль озарила её, занимая все мысли.  

–Спорт? – Спросила она, вдохновленно.  

–И как ты собираешься, бегать? – Спросил я, многозначительно показывая, взглядом на её ноги.  

–Это оскорбительно между прочем, не слышал разве, про паралимпийские игры.  

–Ну, там инвалиды с инвалидами, а я ведь хожу, мы просто не сможем заниматься вмести.  

–Зануда. – Сказала она, хотя скорее это было от осознания того, что она больше нечего, не может сказать или возразить. Я надеялся, что на этом, всё и закончиться, зря надеялся. Её безграничный энтузиазм лез со всех щелей, не останавливаясь, ни перед чем. Не перед проблемами связанными с моими стенаниями, ни перед моим невероятным скептицизмом.  

–Ладно, как на счета творчества? Можем порисовать или что-то ещё, в этом духе.  

–Я не умею. – Проговорил я мрачно, весь этот разговор уже изрядно надоел.  

–Я тоже, но главная ведь процесс.  

–Пас.  

–Но почему? – Спросила она, глубоко уязвлёно, казалось она уже находиться в полном отчаянье.  

–Потому, что есть такое выражения, если ты не знала, звучит оно, как, я не хочу!  

–Проговорил я, резка, повышая голос в конце и наконец, поднимаясь с дивана. Уже после одного этого разговора, мне хотелось повеситься. Я здраво решал, что раз дельных идей нет, закончить это, пока мы не убили друг друга и просто уйти. Но её вопрос, остановил меня на полпути к сладкому спасению.  

–Ладно, что ты сам раньше, любил делать?  

–Читать книги. – Ответил я сразу без раздумий.  

–Ну, это ты и один, можешь сделать. – Сказала она. – А что ты любил, делать с кем то ещё. Почему-то, от этого, весьма невинного вопроса в голову лезли, только довольно пошлые мысли. Если бы я мог краснеть, обязательно бы порозовел до самых ушей, выдавая себе с потрохами. Но кажется, она и без этого, все понимала.  

–Вот только не нужно, тут пошлятины. – Сказала она, улыбаясь, до самых ушей. А я впервые, сам для себя, вдруг заметил, какая у неё красивая улыбка. Почему я раньше, этого не замечал? Может от того, что она вообще не часто улыбается. Она насмехается, ехидствует, но вот так открыто и по-настоящему радостно, по-детски улыбаться, не в её стили. И сейчас мне это нравилось, просто нравилось, без всякой подоплеки. Я не питал к ней каких либо чувств и меня к ней не тянуло, это не была любовь или даже простая привязанность. Нет, скорее я восхищался ею.  

–Ладно, раз больше предложений нет, я пойду заниматься, как ты сказала недавно, пережевыванием, собственных соплей. – Сказал я, намереваясь и вправду уйти. Но впервые для того, чтобы сидеть и думать, вспоминать и анализировать. Скорее меня влекло, непреодолимое желание, узнать есть ли в этом новом незнакомом мне доме, книги,  

–Удивительно у тебя появилась само ирония. – Сказала она, мне на прощания.  

–Сейчас, я бы улыбнулся. – Выдал я неожиданно, уходя, наконец в другую комнату.  

Дальше день покатился, по привычной для меня схеме, я долга бродил по комнатам, надеясь найти книги или хотя бы журналы. Откуда не возьмись, во мне появилась, страстное, давно забытое желания, что-то читать. Неважно что, и зачем просто собирать в голове, образы других людей, других жизней и попробовать, для разнообразия не думать, а посмотреть на чужие мысли. Не знаю, как я сам, до этого не додумался. Чтение, единственная вещь, для которой нужны только глаза, фантазия, и разум. Это единственное, открытое, для меня удовольствие. А я выбрасывал его из собственного существования, в угоду чего? Упрямого желания умереть, если не физически, то хотя бы морально. Или просто, мне была так плохо, что было не до чтения. Почему я забыл о том, что любил, почти всю свою жизнь?  

Но так как я ничего не нашел, пришлось вернуться к привычной, приевшейся уже жизни. Которая обозначала, ничего не делания. Но необычно было, как раз не это. Необычным было то, что мне стало скучно. Скучно просто думать, снова и снова возвращаясь к тому, с чего я начал. Скучно, сидеть на одном мести и упиваться собственной болью прокручивая её, на бесконечном повторе. Раньше я был без ума, от этого занятия и чувствовал себя, в нем совершенно органично. Я не скучал и не ощущал бессмысленности, каждой прошедшей секунды. Сейчас же, это стало чем-то вроде тихой, скучной комы, среди яркой картины жизни. Я не мог не о чем думать потому, что все время думал, о чем, мне думать? Тишина стала тяготить, а серость пространства превратилась в медленную муку. Я мог бы встать и пойти в тот же книжный, купить себе, таких желанных книг. Или хотя бы пойти, посмотреть телевизор, который у меня неожиданно появился. Но мне упорно, не хотелось признавать, что что-то всё-таки изменилось, что я не мог больше делать то, что делал, быть тем, кем был. Мне хотелось доказать, что я всё ещё я. Странное занятие. Ведь, по сути, я боролся за право, быть не чем и жить ни как. Хотя я и понимал, что изменения уже произошли и их не остановишь. И когда я уже хотел сдаться и пойти, наконец, за книгой. Книга сама прилетела ко мне. Неожиданно даже для меня. Как бы странно все эти фразы, в комплексе не звучали. Леда находящаяся всё это время в странных раздумьях, успела выйти из дома и купить мне книгу, затем прийти и с самым невозмутимым видом, кинуть мне её на колени.  

–Ты ведь этого хотела да? – Спросила она. Прежде чем, я успел осознать, что только, что, произошло.  

–Потом почитаешь, за то что мне пришлось, одной ехать в далекие дали, за книгой для тебя, ты мне должен, времяпрепровождение вместе.  

–Помниться, книжный за углом. – Сказал я, рассматривая, тесненный переплет. Книга была не новой, а скорее даже старой, с немного поцарапанной обложкой, и желтыми, от времени страницами, наполненными мелким шрифтом. Мне захотелось насладиться ею, с полна, это была странно, но сначала я долга и упорно, её рассматривал, и трогал обложку, своими бесчувственными, сухими, пальцами, стараясь хотя бы представить, какая она на ощупь. А затем поднес к лицу, в желания понюхать. Такой привычный жест, и принес лишь расстройство. Я так забылся, что даже перестал осознавать, реальная положения вещей, запах то я не ощущаю. Так, что вместо терпкого, старого аромата пыли, и бумаги, я получил привычную стерильную пустоту. И легкий, почти незаметный, осадок грусти. Даже захотелось выкинуть, расстроившую меня вещь, по быстрее, и по дальше. Но я понимал, что это было бы слишком драматично, все-таки, я всё ещё могу читать, пусть и не могу ощущать, другие, мелкие бонусы, этого занятия. Такие как ощущения перелистывания страниц их тихий шелест или запах.  

–Это не так важно, все равно, ты мне должен. – Ответила она, уверено.  

–Ладно, и что за занятие, ты предлагаешь? – Спросил я, с неохотой отрываясь, от заинтересовавшей меня вещи.  

–Сначала пообещай, что согласишься, в любом случаи.  

–О Боже! – Воскликнул я, даже как-то слишком громко, тем более, если учесть, что тон, был неопределенно уставший, для такой яркой реакций. – Ладно, обещаю.  

–Хорошо. Мы будем говорить. – Сказала она, таким радостным, и торжественным голосом, словно изобрела новое лекарство, или разработала какой-то гениальный проект. Я не мог, понят, мне ей поаплодировать, или тихо поздравить. Казалось, это одно, из самых идиотских её предложений. Говорить, серьезна, мы говорим постоянно, даже когда я этого не желаю, её голос как дрель, пробивается, сквозь общее молчание, разбивая всякую имевшуюся у меня, надежду на тишину.  

–И это все? Вообще-то, мы уже разговариваем, и до этого говорили, так какой смыслы?  

–Смысл в том, чтобы узнать друг друга по лучше, мы будем говорить, о нашем прошлом, о том, что мы любим и что ненавидим, и всё в этом роди. – Сказала она, переполненная ненужным энтузиазмом.  

–Цитируя, твои же слова, у меня есть серьезный вопрос. Ты, правда, думаешь, что это интересней, моего мыслительного нытья? – Спросил я озадаченно. Уж лучше книга, чем воспоминания, которые и без того, не блещут, радостными оттенками. Я и так, занимаюсь самокопанием постоянно, не вижу смысла, делить это с кем то ещё.  

–Ты уже согласился, так что молчи, у тебя нет выбора.  

–Ладно, ладно. С чего начнем. Сказал я, поднимая руки, в покорном жесте, полной капитуляции.  

–Не знаю. – Сказала она, начиная кусать свой ноготь, в лихорадочной попытки, придумать что-то. Она выглядела, довольно озадачено, для того, кто это сам придумал. Наверное, будет предсказуема, вновь, в сотый раз думать, о том как, раздражающе разнообразна, стала моя жизнь, с её приходом.  

–Раздраже…  

–Всё, всё, успокойся. – Перебила она, меня – Я придумала, будем задавать друг другу вопросы, это будет как игра. Например, я начну, что ты раньше, любил есть?  

–Ты издеваешься, из всех вопросов, которые ты могла выдумать, ты придумала именно тот, который более всего, сипит соль, мне на раны. – Сказал я, даже слишком обижена  

–Ладно, сглупила. – Согласилась она. – Но, тогда сам придумай.  

Я думал, это будет сложно, или попросту долго. Но почему-то вопрос, появился сам собой, ещё до того, как я успел его толком оформить в своей голове.  

–Почему, ты сбежала из дома? – Спросил я, наблюдая как быстро с её лица, сползла улыбка, и она начала закрываться, пытаясь отвести взгляд, куда угодна, только чтобы не смотреть на меня.  

–Это неважно, давай дальше.  

–Нет, так не пойдет, если ты не будешь отвечать, на мои вопросы, тогда и я, не буду. – Сказал я, отчасти из-за чувства, тупого противоречия, и легкого, почти незаметного, злорадства. Ведь наверняка, она начала все это, чтобы поставить меня в неловкое положение, своими каверзными вопросами, а самой, выйти сухой из воды. А теперь же, сама, оказалась в неловком положении. Но, не только это, двигала мной, чтобы настаивать на ответе. Мне просто хотелось знать, и это была, куда больше, обычного любопытства.  

–Откуда тебя знать, что я не совру. – Попыталась отвертеться она, наконец, поднимая на меня, свой несмелый взгляд.  

–Не откуда, и тебе тоже, не узнать. – Ответил я.  

–Ладно, если ты так хочешь знать, это всё, из-за матери. – Сказала она, поспешна, пытаясь словно убежать, от собственных слов, скрыться от того, что думает.  

–И, что же она сделала такого, что ты убежала?  

Она по-детски обиженно, на меня посмотрела, словно я предал, и разочаровал, какие-то её, естественные ожидания. Наверное, она надеялась, что этого невнятного, расплывчатого, ответа, будет более чем достаточно, и чувства такта, не позволит мне, лезть дальше. Но вздохнув, то ли, от окончательного отчаянья, то ли смерившись до конца со своей участью, она без лишних вопросов, и препирательств, продолжила говорить. С трудом, выдавливая из себя, эту правду.  

–Она была заботлива, и добра, все время, всё для меня делала, и даже слова не сказала, когда я снова, и снова, беспрестанно, грубила ей. Она постоянна была со мной, и не когда не оставляла, она обнимала меня, когда я плакала, и кричала, она не мешала мне, даже когда я крушила её любимые вещи. Именно поэтому, я убежала. – Я слышал как ей больно, и как ей стыдно, не смотря на отсутствия, каких бы то ни было видимых признаков. Она опустила голову, как можно ниже, буквально вжимаясь вся, в свое кресло, пытаясь, то ли убежать, то ли спрятаться от реальности. Не знаю, какой реакции, она от меня ожидала. Но я уж точна, не мог её укорять, потому как лучше других, понимал, что это такое, бессмертное терпение, любимых людей. Порой доброта от других, когда ты беспомощен, и несчастен, хуже всего, что они могут, тебе сделать. Особенно понимание того, что делаешь им, больно, не случайно, а совершенно намеренно, обижая за эту безграничную доброту, а они безропотно, это принимают, просто потому, что понимают. Я не знал, что сказать, зная, что тут, ни какие слова, не помогут. И поэтому, я просто положил руки, к ней на плечи, успокоительно поглаживая. Медленно, и осторожно, словно не веря, она посмотрела на меня, и только тогда я, наконец, сумел найти слова.  

–Я оставил, свою любимую жену, проста уйдя посреди дня, не сказав не слова, убежал, так, что мне …  

–Мне, не нужна жалость – Закричала она, отбрасывая мои руки, не давая мне, даже закончить предложение. А затем спокойно, и как раньше, безмятежно, и если не жизнерадостно, то хотя бы заинтересованно, сказала. – Теперь, моя очередь?  

–Ну, дерзай.  

–До того, как ты стал роботам, кем ты работал?  

–Это просто. Обрадовался я. – Учителем.  

–Серьезна? Не представляю тебя, учащем детей, это была твоя мечта, быть учителем?  

–По одному вопросу, за раз. – Сказал я, тихо посмеиваясь. Тормозя, её, гипертрофированный интерес, но почему-то заметив её, неподдельное расстройство, добавил-таки. – Да, это была, моя мечта. Я поэтому очень скучаю, тогда идя на работу, я хотя бы понимал, зачем, я это делаю.  

Неожиданно простой вопрос, банальный по своей сути, стал слишком болезненным, и личным. Как привычное уже напоминание, о потерянном и утраченном, оставленном и покинутом. Возможно, просто в нашем случаи, нет простых и безобидных тем. И любой вопрос, любое воспоминание, лишь воспаляет, старую добрую боль.  

–Мне жаль. – Сказала она. И это, говорит, тот человек, который секунду назад, взбесился от моего сострадания, достаточно лицемерно, не правда ли?  

–Если ты думаешь, что мне нужна, жалось, то попросту оскорбляешь меня. – Сказал я, тихо, и почти беззлобно, и она тут же убрала руку что тянулась, к моему плечу, в унизительном поддерживающем жесте.  

–Ладно. Тем более, если мы будем говорить, каждый раз мне жаль, когда кто-то из нас, вспоминает о том, что потерял, или что испортил, мы будем говорить вечно.  

–Это действительно умная мысль.  

– Теперь, моя очередь, задавать вопросы. Какая у тебя была мечта, до взрыва? – Спросил я, видя, что снова наступил, на больную мозоль, смотря на то, как она скривилась, от моих слов. Но я решил проигнорировать, этот известный мне факт, в конце концов, мы все состоим, из больных мозолей.  

–У меня, не была мечты. – Ответила она, чем очень меня удивила, я даже в начале, не поверил её словам, думая, что она банально, пытается уйти от ответа. Казалось почти парадоксальным, что такая сильная личность, как она, не имела глобальных целей. Мне казалось, она очень амбициозна.  

–Да ладно. Не за что, не поверю.  

–Я не вру, я не поклонница целей, составленных на всю жизнь. Постоянной, навязчивой мысли, что ты должен сделать то, или иное. Чтобы достичь, того, что хочешь, того ради чего живешь, словно только после этого, твоя жизнь, обретет смысл. Это глупо, жить, нужно просто ради самой жизни, а не во имя идеи. – Ответила она, и я видел, что она не врет, это была чистая, ни чем не разбавленная, истина. Странно только то, что она в своем то возрасте, так думает, являясь, до такой степени, приземленной.  

–И как, ты дошла, до этого прекрасного мнения? – Спросил я снова, нарушая собственные правила, об одном вопросе за раз.  

–Кто-то говорил, об одном вопросе. – Изящно ушла она, от ответа.  

–Ты ведь понимаешь, что когда наступит моя очередь, я спрошу тот же вопрос, и тебе придется на него ответить, и ты уже, не сможешь убежать.  

–Я и не пытаюсь убежать, просто стараюсь, следовать правилам.  

–Ты? – Спросил я, откровенно насмехаясь. – Ты, на это способна?  

Но она решала, пропустить эту ремарку, мима ушей, и продолжила, наш садистко-мазахиский разговор.  

–И так ты сказал, что у тебя была жена, и как вы с ней, познакомились? – Произнесла она, с улыбкой. Словно, наконец, выиграла приз, задав по настоящему, важный вопрос. Но нет, как это ни странно, это была не болезненная тема, не смотря на то, как всё завершилось, скорее на оборот. На мгновение, я почувствовал тепло, воспоминание, воскрешая в сознании эти старые образы. Которые давно уже поблекли, рассыпались, перестали быть важными. Но всё ещё были, частью моей странной, запутанной жизни, хотя казалось бы, как это может быть возможно. Нас, с тем парнем, из прошлого, отделяла не столько время, сколько совершенно разные меры. Тогда мне была всего 16, и мир казался таким простым, в нем все так легко и просто, делилась на черное и белое, на правильное и ошибочное, всё имело своё собственное места, и не могло сдвинуться, ни на миллиметр, в моей системе координат. Странно, вспоминать это сейчас, тут же появляется странный осадок боли, под всей этой красочной радостью, в которую были окрашены, старые, давно забытые дни.  

–Мы познакомились в моей школе, она с родителями переехала в наш город, и уже в 20 лет, толкам не закончив даже колледжа, мы поженились. – Ответил я просто, не вдаваясь даже в детали.  

–Вот так, просто? – Спросила она, разочарована.  

–А чего ты ждала, вселенской драмы?  

–Нет, не драмы, но ваша история, слишком идеальна, как из рекламного ролика, парень встречает девушку, девушка встречает парня, они жениться, и живут долго и счастливо.  

–У нас, как ты видишь, не получилось, долго и счастливо. – Сказал я, грустно, так как в памяти, пробрались воспоминания, о последних днях, когда мы были вместе.  

–Но почему, не получилось, неужели из-за того, что ты робот? По-моему это не повод, разрывать, такие крепкие, и долгие отношения. – Спросила она, недоумевая, а я и не заметил, как наш разговор, из формата, вопрос ответ, перерос в полноценный диалог. Именно поэтому, продолжал говорить.  

–Ну, подумай сама, что я могу ей дать, с этим телом, у нас даже, физической связи, быть не когда не может, я уже молчу, о детях которых она хотела. Я просто не хотел, чтоб она была со мной, из-за жалости, заставляя себя быть, в отношениях, которые приносят только боль.  

–И поэтому, ты предпочел, сделать выбор за неё?  

–Она бы просто не смогла, сделать правильный выбор, её бы держала, чувство вены. -Сказал я, в желании наконец, закончить этот разговор, он воскрешал в памяти, слишком болезненные истины. Но тут, я вспомнил, что пропустил, очередь своего вопроса. Что было хорошим шансом, уйти от этой темы.  

–Теперь, моя очередь. – Перебил я, её энтузиазм, до того как он, вышел за грань, и она вновь, обсыпала меня вопросами.  

–Хорошо, но это ещё не все, ты не можешь просто соскочить с темы, таким вот способом, и надеяться, что я просто забуду, то, что хотела сказать. – Сказала она.  

–Мой предыдущий вопрос, на который ты так и не ответила. – Сказал я, без всяких предисловий. И прекрасно заметил, как улыбка, медленно, сползла с её лица, вновь превращаясь в грустную сосредоточенность.  

–Я уже не помню, что ты, там спрашивал. Может ну его, просто забудем. – Сказала она, притворно насмешлива. Так, что сразу была понятна, что она врет.  

–Да ладно тебе, я думал, кто-кто, а ты убегать не станешь. – Произнес я, издевательски. Зная, что на неё, это действовало, как на быка, красная тряпка.  

–Ты о том, почему я считаю, мечты и цели, глупыми? – Спросила она, неужели так быстра, память прорезалась.  

–Именно. – Ответил я, не без естественного злорадства.  

–Может потому, что я долгая время, исполняла чужую мечту, и это чуть не свело меня в могилу. – Сказала она, быстро, так невероятно быстра, словно куда-то бежала. И эти буквы, сложившись в слова, приобретая форму, становясь осязаемыми, настигнут её, и уничтожат. Я думал напомнить ей, что это слишком туманно. Для того чтобы можно было, засчитать это, полноценным ответам. Но как не странно, ей это не понадобилось. Мне не пришлось, не подгонять, не успокаивать, потому как, после недолгой паузы, она невозмутимо, почти без дрожи в голосе, продолжила.  

–Я занималась, спортивной гимнастикой, с 3 лет, еще тогда, когда я толкам, ни чего не понимала, в этом мире. Меня отправили в кружок, просто потому, что моя мама хотела похвастаться, перед своими друзьями, что её дочь, не просто маленькая девочка, а настоящая гимнастка. Меня, конечно же, ни кто не спрашивал, ведь зачем, это всего лишь моя жизнь, и мое детство. Я мало помню тот период, слишком мала была, первым моим воспоминанием, я помню как впервые, в 6 лет, ездила вместе с тренером, на соревнования, в другой город. Мне было страшно, и одиноко, я не хотела, чтоб мама оставляла меня, я плакала на взрыв, каждый день, но всем была все равно, меня успокаивали, и отправляли на очередную тренировку. Уже в с 7 лет, я путешествовала, по разным странам, не видя не родителей, не друзей. Это стало естественно, привычно, я не знала другой жизни, с утра учеба, с частным учителям, а днем тренировки, до вечера, а парой и до ночи. И так по кругу, в бесконечном, нескончаемом, потоке. А в 13, я уже жила одна, во всех своих поездках, сама распоряжалась деньгами, сама готовила, сама ездила на тренировки на такси. Мама даже, по такому случаю, купила мне квартиру, в Нью-Йорке, где в данный момент, проходили тренировки. Весело да? Большинство девочек, в 13 лет, получают игрушки, платья, косметику, а я 3 комнатную квартиру, в центре. И однажды, это настолько надоела, настолько перешло все рамки терпения. Что я просто больше не могла, я словно все время жила не своей жизнью, у меня не была права ни на что и при этом были бесконечные обязанности. Парой мне даже не хотелось просыпаться, не хотелось начинать этот вечно повторяющийся день, хотелось просто умереть, прям там, в той кровати, в пустой огромной квартире. Казалось еще немного и я просто, сойду с ума. Я не могла больше спать, а когда просыпалась, была уставшей и выжатой, а мне нужно была ещё идти на тренировку, и прыгать, кувыркаться, с натянутой, фальшивой, улыбкой на губах.  

Я перестала, есть нормально. Мне хотелось покончить с собой, я ненавидела все, что меня окружает этот спорт, тренеров, мать, себя, свою жизнь, даже города, в которые я приезжаю. Часто, я даже крушила номера, и квартиры, в которых жила, била окна, резала мебель, вела себя как бешеная. Но им всем было плевать, главное чтоб я выступала, а остальное, просто лишние, сопутствующие затраты. В таком темпе, и прошёл год. И когда мне уже казалось, что я как не когда готова, просто выйти на балкон, и спрыгнут, появилась спасения, как мне казалось в тот момент. Травка, такой легкий наркотик, что может случиться, так ведь. Это снова дало мне, почувствовать себя живой, у меня появились силы, я высыпалась по ночам. Тренеры хвалили, учителя удивлялись, моей невероятной способностью, всё успевать. Я словно летала, день за днем, неделя за неделей, всё исчезала, тонула, в мареве этого дыма. Я снова была не одинока, у меня появились друзья, появился смысл. Это была то, что выбрала я, не они, ни кто-то другой, это была мое личное счастье, мой сокровенный, личный секрет. Но вскоре, этого стала не достаточно, радость уже была не такой безграничной, чувства полета не таким сильным, отключения от реальности блеклым. И как бы я не пыталась, выжать старые эмоции, нечего не выходило. Это было не то, просто не то. И все вернулась, в старое русло, серого бытия. Я курила больше, настолько, что это даже стали замечать, но все равно, это не давала мне того, что дало в начале. И тогда кто-то, предложил не играться, детскими вещами, а попробовать что-то действительно стоящая, и тогда впервые я попробовала кокс. И сначала, мне была настолько плоха, что я тут же вырвала, и меня рвало долга и не прекращаем, я даже на бесконечное мгновение, подумала, что умру, серьезна, я уже была готова к своей смерти. Но потом, наступил такой невероятный кайф, что я не могла перейти в себя, несколько часов кряду, находясь между небом и землей, паря в невесомости, уносимая, теплым, нежным удовольствием. Я словно на какое-то время, просто забыла, кто я, где я, что происходит, всё это просто исчезло в тумане. И это была великолепно, и хотя секунду назад, когда меня выворачивала наизнанку, я клялась и божилась, что если выживу, больше ни когда не приму, ни чего, из подобных веществ. Но после того, что я ощутила, обещание стало, лишь пустым звуком. Важнее было снова и снова, чувствовать это, улететь, оставить свои проблемы, на этой холодной, серой, планете. Это было как маленькая, спокойная смерть, от которой ты возрождаешься, тебя просто не остаётся, и это самое приятное.  

На самом дели, следующие пару лет, я плохо помню, сказались приемы разных препаратов, память не к черту. Какие-то куски, важные, и не очень, попросту, вырезали из моего сознания. Я помню только ощущение удовольствие, свобода и концентрированная не чем не разбавленная, жизнь. Сейчас я понимаю, что это был, лишь синтетический заменитель, существования, но тогда, это было более объёмно, более реально, чем моя собственная жизнь. Я помню, как не спала неделями, и практически ни чего не ела. Только ходила по клубам, принимала наркоту и бухала. И это был не только кокаин и травка, под конец, я уже без всяких мыслей, или сомнений, пробовала всё, что мне могли предложить. Я словно оказалась, в огромном, безграничном, магазине конфет, с неиссякаемым запасом и все было такое яркое и притягательное, какой ребёнок, откажется откусить по кусочку, от каждой, предоставленной ему сладости. Вот и я не отказалась, не когда не отказывалась, слово нет, просто исчезла, из моего лексикона. Самое парадоксально смешное, во всем этом, что тренеры хвалили то, в какой я, физической форме. Хотя я и так была худая, от природы, а похудела ещё на 10 килограмм, и выглядела как живой скелет. Но я чувствовала себя замечательно, ни какой ломки, ни каких проблем, может потому, что я принимала, уже постоянно, сигаретка до тренировок, дорожка в перерыве, сигаретка после тренировок, дорожка дома, таблетка в клубе. Все было расписано, с почти педантичной, точностью. Я не чего не соображала, постоянно, безостановочно, находясь где-то ещё. И я даже не думала, что убиваю себя, что уничтожаю все подчистую. Я верила, искренне верила, что это мой выбор, и оберегала его, как нечто, исключительно ценное. А когда один из тренеров, начал догадываться, что что-то не так, и все-таки, сказал об этом, моей маме, я лишь сказала, что немного покурила травки вчера, и это был первый, и последний раз. И она действительно поверила, Не знаю, возможно, мне просто хотелось, чтобы кто-то заметил, остановил меня, спас. Но всем была плевать, все смотрели на меня, как на спортсмена, и пока я завоёвываю призы, кому к черту, какая разница. Я даже обманывала тесты, которые делали всем спортсменкам, задавая вместо своей мочи, чужую. Но долго, это безумие, продолжаться не могло. Однажды, на соревнованиях, я пришла, настолько обделанной, что даже не помню их, мое тела, была словно на автопилоте, я ходила, говорила, но не была там. И ни кто, ни чего, не заметил, все думали, я просто плохо спала, прошлой ночью, с кем не бывает, нервы, перед соревнованиями. И когда я вышла, на самый сложный и опасный снаряд, я прыгнула, и перелетела так, что врезалась об пол, со всей силы. Говорят, люди в зале слышали, как треснули мои кости и как все тело, от удара, подпрыгнуло, как резиновый мяч. Я отключилась, и пришла в себя, только в больнице, по пришествию почти недели. Я была в коме, врачи говорили, что я могу не выжить, но я выжила, по какой-то неведомой причини. И даже не сломала шею, в том прыжке, только выломала себе оба плеча, и получила сотрясение черепа. И первое, что меня встретила, как только, я открыла глаза, не столько взволнованная, сколько разозлённая мать. И новости о том, что у меня взяли анализ крови, пока я была без сознания, и обнаружили там, до фига наркотических веществ, и теперь, меня выгоняют, из спортивной лиги, с громким скандалом. Мама всё орала, мне это на ухо, обвиняя, и говоря, какой шанс в жизни, я проворонила, а я смеялась, так громка, как ни когда в своей жизни, и это стало в последний, лучший момент, в моей жизни. А потом, успокоившись, наконец, она сказала то, что действительно меня расстроило, и даже напугало, о том, что можно всё исправить, и когда я вылечусь, мы начнем реабилитацию, обелим мое имя, и вновь сделаем меня звездой. Её больше волновало это, не то, что я лежу в больницы, под сильными препаратами и не то, что я чуть не умерла, и даже не то, что её дочь, оказалась наркоманкой. Её волновало только, её собственная мечта, цель, которую она придумала, ещё в моем детстве. Это была слишком больно понимать, вся эта реальность, была слишком страшной, чтобы смотреть на неё, не затуманенным взглядом. И как только я поправилась, смогла ходить, я сбежала прочь, не оставив даже записки. Это было, именно в тот день, когда мама, назначила интервью, и даже реплики мне написала, в её защиту, хочу отметить, довольна старательна. Я же, уехала прочь, в совершено другой город. И все пошло, по той же схеме, только без спорта, школы, мамы, и надоедливых, вездесущих тренеров. Зато с паршивой работай и квартирой, которую мы, с горем пополам, делили на восьмерых, и это при том, что она была, однокомнатной. Но Мы были довольны, мы сдружились с моими соседками, что было логично, в конце концов, у нас была одно хобби, наркотики. Я оказалась в совершено другом мири. В мири без денег, заботы, опеки, и правил. В мире, безумия и жестокости. И теперь, наркотики, алкоголь и секс, были лишь способам забыться, уйти, сбежать, наконец, от самой себя. И только там, я поняла, как все конкретно, проебала, и ладна со спортом, он мне нравился, только разве что в начале, пока моя мамочка, не сделала из этого целый культ. Но я, прежде всего, уничтожила свое будущие, свои отношения с родней, даже себя, и свое здоровья. Я была на тот момент, ели живой, бродила как привидения без цели, по этой земле, я хотела бросить, уйти, разорвать порочный круг. Но уже не могла, как бы плоха мне не была с наркотой, без неё, было ещё хуже. Ведь настоящая ломка, оказалась не такой весёлой каруселью, какой её показывают в кино. Боль, постоянна боль, вот что это было. Кости словно ломаются, прямо внутри твоего тела, и весь организм горит, ярким огнем, как будто тебя подпалили, изнутри. Тошнит, без остановки, даже если, ты не чего не ел, а если рвать уже нечем, тогда, тебя рвет кровью. И ты не можешь не спать, не есть, не двигаться, ни даже говорить. Все, что остаётся, это кричать, пронзительна и громка, от каждой болезненной судороги, от каждой не непрекращающейся волны. И ты знаешь, как это остановить, поэтому все твои мысли, только об этом, снова и снова, в бесконечном повторе. Пока ты не сдаёшься, не ломаешься, и не принимаешь -таки дозу. И теперь, это была уже не затем, чтобы забыться, развлечься, получить кайф, а просто чтобы поесть, или пойти на работу, чтобы иметь возможность, на какая-то время дышать…  

Наконец закончила, она свою долгую речь. И то, я не думал, что это конец, всей историй, казалось, что просто, её голос, наконец дрогнул, на середине повествования, предавая владельца. Пока она все это говорила, я седел в тихом, немом, неподвижном шоке, мне не хотелось перебивать, не хотелось даже дышать, нарушая атмосферу, прерывая поток, чужой памяти. Ведь я видел, что пока она это говорит, пока для меня, это лишь история, что я слушаю со стороны, для неё, это реальность, и она видит всё это, и по сей день. На другой стороне, её пронзительного, влажного взгляда, это происходит, прямо здесь и сейчас. Я уже начинал, отчасти жалеть, что спросил всё это, что заставил её говорить, заставил вспоминать, и вновь, с фотографической точностью, переживать это. Но казалось, что она сама хотела, рассказать это кому-то, так детально, и вдумчиво, она описывала, каждый момент, каждое прожитое переживание. Я не понимал, чем мог заслужить, это доверия, но мне хотелось, ответь ей тем же. Но я не знал, что сказать, не знал, какие слова, могут по настоящему, выразить мои чувства. Я не хотел, чтобы она решила, что я жалею её, или осуждаю. Но я не хотел, так же, сказать. Клишированно, и совершенно лживая, я понимаю. Потому, что я, не понимаю, и не когда, на самом дели, не смогу понять. Да, я тоже переживал ад, в своей жизни, и по сей день переживаю. Но у меня был другой ад, другая жизнь, другие проблемы, я не могу сравнивать, свою боль, и её. Боль всегда одна, она бесконечная, в своей идентичности, но она всегда разная. Для меня, была просто шоком, что она пережила, нечто масштабное, ужасное и темное, в столь юном возрасте. Казалось от неё, все проблемы, просто отлетают, и она всегда знает, что делать, и как поступить. Но я даже и не думал, что чтобы стать такой, ей потребовалась пережить, куда большую боль, чем я могу себе представить. Но она здесь и сейчас, жива, и можно сказать, здорова, а значит, все было не зря, и она ещё более удивительная, чем я мог только подумать.  

–Ты ещё сильнее, чем мне представлялось. – Сказал я, даже не подумав, пока она сидела, с закрытыми глазами, словно готовясь к последнему прыжку. Очень медленна, почти смущённо, она открывала свои глаза, словно не веря, что я это сказал, впервые, за все наше знакомство, стесняясь смотреть, пряма на меня. Боясь встретиться взглядом, после всего, того, что сказала. Ещё никогда, в её взоре, я не видел, столь сильную нерешительность и ужас.  

–Я думала всегда, что если расскажу, все это, люди по-другому отреагируют. – Сказала она, тихо. И сейчас, в этот самый момент, впервые, за время нашего знакомства, она казалось такой хрупкой, и беспомощной.  

–Я не могу сказать молодец, что начала принимать наркоту, или хвалить тебя, за то, что ты с треском, разрушила собственную жизнь, нет, я этого не скажу, ведь это, была бы неправдой. Но ты и сама знаешь, что виновата во всем, только ты сама, возможно обстоятельства, подталкивали тебя к этому, снова и снова, но ты сама сделала первый шаг, на встречу этому. Но зачем мне говорить это, если ты и так, это знаешь, и только ты сама, единственный человек, чье прошения, ты так жаждешь, но, увы, вероятней всего, не когда не получишь. Потому что, простить себя, тяжелея всего. Но я могу восхищаться, тому, что ты выжила, и не уничтожила себя полностью, а это дорогого стоит. Не многий могут остановиться, перед самым концом, затормозить у черты, ты же это сделала, а значит должна уважать себя, уже за это.  

–Я ни когда и ни кому, этого не рассказывала. – Сказала она, и я увидел слезы, в её бездонно светлых глазах, они не падали, не пытались вырваться наружу, выпуская её истинные чувства, позволяя расслабиться, просто отпустить это. Они просо застыли, во взгляде, делая этот момент, ещё болея неловким. – Я даже не знаю, почему рассказала это тебе?  

–Если я тебя сейчас обниму, ты ведь не вырвешь мне руку, со всеми винтиками и проводами? – Спросил я, пытаясь разредить атмосферу. – Потому, как мне-то все равно, но придётся идти к Винтропу, а ты видела какой он  

–Нет, не вырву. – Ответила она, начиная, наконец, улыбаться. Хотя одна слезинка, всё-таки упала вниз, оставляя холодный, мокрый след, на её щеке.  

Я подсел ближе, и аккуратно, словно боясь навредить, обнял её, чувствуя, какая она маленькая, в кольце моих рук. И казалось, что она ещё сильнее зажалась, прижимаясь к моей холодной, безжизненной груди, ища тепло, которого там нет.  

–Хочешь услышать, конец историй? – Спросила она, ели слышно, куда-то, в изгиб моей шеи.  

–Если это, не будет для тебя, слишком мучительно, то да?  

–Я просто, хочу рассказать, до конца, чтобы, наконец забыть. – Сказала она, выпутываясь из моих рук, и смотря на меня, с некой, не ясной мольбой, как будто я могу ей запретить, говорить то, что она хочет.  

–Тебе незачем спрашивать у меня, если ты хочешь сказать, то говори.  

–А ты, будешь слушать? – Спросила она снова, неуверенно  

–По-моему, я все ещё здесь, и ты не разговариваешь пока с мебелью. – Заметил я.  

И она, наконец, начала говорить, но после первого же слова, её голос надорвался, так, что я думал, она не станет говорить вовсе. Но глубоко вдохнув, она начала говорить, по настоящему, пусть её голос, и дрожал в процессе, но она все же говорила, снова громка, снова уверенно.  

–Я хотела бросить, но все не как не могла, я все время говорила себя, завтра, я это сделаю завтра, я остановлюсь, сейчас просто не то время, не то места, не тот настрой. Но наступало завтра, я начинала воплощать свой план в действия, но ломка была слишком сильной, чтобы терпеть, и я вновь брала, предложенный соседками, спасительный наркотик. И теперь, мне уже было все равно, что это, главное чтобы это забирала боль, снимала тяжесть. И снова говоря себе, с непоколебимой уверенностью, что завтра, все обязательно, будет по-другому. Пока не случилась, нечто такое, что перевернула, весь мой мир, разделяя жизнь на до, и после. Одна, из моих многочисленных соседок, решила попробовать, что-то новенькая, все говорила, что кайф, от этого неимоверный, и не такой блеклый, как от всей этой мишуры, которой мы балуемся. Это был, банальный, всем известный, героин. До этого, до таких наркотиков, я ещё не доходила, это было что-то запредельная, запретная, дикая, и даже мне, пришедшей, через все ступени падения, казалось страшным. Но я всё равно хотела попробовать, хотела это сделать, мне казалось, если соскочить не получается, то почему бы не погрязнуть сильней, не сломаться больше, и я придерживалась этого мнения, пока не увидела, как они это делали. Мало того, что этой иглой, одной на всех нас, яд в водили внутрь, так сначала, ещё нужно было взять, немного крови из вены, чтоб она смешалась, с наркотикам, бурлящем в шприце. И только потом, весь этот коктейль, впрыскивался во внутрь, прямо в вену. И в тот момент, им была всё равно, у кого какие, могут быть болезни, у нас просто не было денег на вторую иглу, а попробовать хотелось всем. Это выглядело гадко, отталкивавшее, и слишком отвратительно, уже по своей сути. Казалось, кощунством, делать это с собственным телом. Я словно, впервые очнулась от долгого сна, увидев реальность, такой, какой она является, а нас, теми, кем мы стали. Просто разбитая квартира, без мебели, просто наркоманки, нечего особенного, прагматично до боли. От вида этой картины, меня вдруг резко затошнило, и захотелось с криками бежать прочь, не оборачиваясь, от этих людей, этой квартиры и этой реальности. Мозг словно прострелила, такой обыденной, и понятной мыслю, таким естественным вопросом. Что я, к черту, тут делаю? Что я делаю, со своей жизнью? Но дальше была ещё хуже, ещё страшней, мир в одночасье исказился, и я словно, все глубже и глубже, падала в кротовую нору, пряма в ад. Слишком страшными, и сюрреалистичными, были их действия, и лица, после принятия, судьбоносной дозы. Они исказились, в нереалистичных, блаженных, растянутых улыбках. И смеялись, смеялись, смеялись. Снова и снова, не имея ни какой власти, над собственным телом. Как сумасшедшие, растерявшие, даже последние остатки, связи с этим миром, их качало по всей комнате, они подали, снова смеялись, видя что-то, за пределами моего понимания. Но вот они, наконец, синхронно, упали вниз, утопая в полу, ощущая себя, на седьмом небе. Их глаза были пустыми, стеклянными, зрачки суженными, в одну единственную точку, что свидетельствовала, об их, какой не какой, но жизни. Веки были красными, и они словно спали, с открытыми глазами, но когда кто-то из них, начинал, вдруг говорить, другой полный сил, вскакивал, и как не в чем, не бывало, отвечал. Они выгладили так, живо, энергично, и в тоже время мертва и пусто, что казалось я нахожусь, среди живых зомби. Одни болтали, без остановки, говоря обо всем, и повторяя ничего одновременно. Другие же, забились в угол, и тихо седели, в какой-то прострации, без движения, всматриваясь взглядом, в одну точку, стеклянными, словно заплаканными, глазами. Я словно впервые, увидела себя, со стороны, такой, какой я была, на самом дели. Тот момент, когда тебе кажется, что ты паришь, и ты на вершине мира, оказался в реальности, лишь наркотическим сном, жутким и бездумным. Мне казалось, я попала в психушку, из которой не вырваться, откуда не спастись. И я не как, не могла отделаться, от этого, навязчивого ощущения. Уже этого была достаточно, чтобы на всю жизнь, испугаться. Но случилась, кое-что, более ужасное. Пока все летали, над воображаемыми, сиреневыми облаками, а я заставляла себя дышать, та самая соседка, что принесла этот подарочек, не получив видима, нужного её кайфа, и смотря на всех, с некой почти детской обидой, взяла шприц, в желании догнать, своих подруг по зависимости. И приняла, по-настоящему самую последнюю, дозу. Я увидела это, лишь позже, когда она уже лежала в судорогах. Доза оказалась, слишком большой, и у неё, началась передозировка. Я много слышала об этом, от наркоманов, и людей, которые с наркотиками, вообще то не связанные, но ещё ни разу, не видела, это собственными глазами. И это была, как кошмар, сбывавшийся наяву. Она тут же упала вниз, словно ноги, её не держали, и начала биться, в болезненных спазмах, не в силах вздохнуть, хоть каплю воздуха, хоть глоток. Кожа побледнела, став такой белой, словно она уже давно мертва, губы посинели, как и ногти, которыми она царапала пол, в попытках задержаться в этом мири. Спастись, начать дышать, начать функционировать, но тела, которая она столько лет предавала, отплатила, наконец, такой же монетой. Я подбежала к ней, стараясь трясущимися в паники руками, хоть что-то сделать, ведь остальные, были настолько обдолбаны, что даже не замечали. Напротив, они смотрели на эту сцену, своими отупевшими, неживыми глазами, и улыбались, уголками губ, словно насмехаясь, как будто понимая, что она умирает. Я пытался сделать ей искусственная дыхания, быть по щекам, привести в сознания, заставить встать, заставить дышать. Но её только, все сильнее трясло, я ощущала, каждую вибрацию, проходившую по её, ломавшемуся, хрупкому, телу каждый стук зубов каждый хриплый стон, но нечего не могла сделать. Её сердце, стучало так громко, и так отчётливо. Но ей как будто бы, была всё равно, на то, что она умирает, на то, что наркотик, уносит её жизнь, обрывая минуты, забирая возможности. Она смотрела, пронзительным, пустым взглядом, так что мне уже начало казаться, что я баюкаю, не человека, а тело. Пока её глаза, не начали закрываться. Я кричала, хватала её за руки, трясла, заставляя проснуться, заставляя прийти в себя. Но вот ещё одна, безрезультатная попытка вдохнуть, и её глаза захлопываются, навсегда, и она замирает. С блаженством, на губах, как мертвая, пластиковая кукла. А я лишь смотрю, на неё, не в силах отвести глаза, не в силах встать, двигаться, или даже дышать. Я просто сижу, и смотрю, пытаясь поверить, пытаясь осознать, что только, что произошло. Мне ни больна, и я даже, не плачу, не паникую. Я просто в трансе, без наркотиков, без тумана, без искусственного бегства из реальности. Я просто парализована, каждым кончиком, своего тела. Я все ещё не верю в происходящее вокруг, я трясу её плечи как сумасшедшая, слушаю пустоту вместо дыхания, чествую холод, вместо тепла. Прижимаю, ухо к её груди, стараясь, услышат хоть тихий, пусть неспешный, ели слышный, но всё-таки стук жизни. Но там, нечего нет. Я была в таком шоке, что просто седела там, возле мертвого тела, слушая, как оно разлагается, не видя как ночь, сменяется днем, не замечая как девочки, наконец, пришли в себя, и кто-то кричит, кто-то плачет, а кто-то думает куда бежать. Они честно пытались меня поднять, пытались заставить встать, но я продолжала, упрямо, сидеть на холодном полу, словно прибитая, как будто это я умерла, и не имею права двигаться. И они убежали в паники, оставив меня одну. Я просидела так, ещё пару часов, и только патом, нашла в себе силы, наконец, встать, и идти. Я увидела, каким будет моё будущее. Это была я, через день, неделю, месяц, год, кто знает? Я просто поняла, что я выбрала не свободу, а очередное заключения, очередную боль. Денег на реабилитацию, или помощь врачей, у меня не было, а возвращаться назад, и просить о помощи, я просто не могла, гордость мне не позволяла. Поэтому найдя, заброшенное, разрушенное здание, и взяв с собой, некоторый запас воды, и немного еды, я залегла там. Не выходя, не двигаясь, переживая день за днем, пытку за пыткой, боль за боль, стоически держать, от того чтобы выйти. Целый месяц, когда мне хотелось убежать, тридцать дней, в которые я, почти сдалась. Одна, без семьи, друзей, целей, и надежды. В грязном, пустом, пропахшим гнилью зданий, я пережила всё это. И настал момент, когда я просто поняла, что могу двигаться, могу дышать, могу, есть, могу просто жить, без наркотиков. И это был лучший рассвет, в моей не долгой жизни.  

–И сколько, ты уже в завязки? – Спросил я, прерывая этот экскурс, в прошлое. Наверное, она и не заметила, как плакала, рассказывая эту историю, слезы просто текли, по её щекам, не на мгновения, не замедляя рассказа. Она ничего не видела перед собой, все это время, словно нырнула вглубь, туда, оказавшись вновь, в том аду.  

–Четыре года. – Ответила она, с благодарностью в голосе, за то, что я, не дал ей утонуть, в собственной памяти.  

–Это много.  

–Может со стороны, так оно и есть, но для меня, это ничто. Кто знает, что случиться завтра, возможна, я снова сорвусь, и брошу все, разрушу все. – Сказа она грустно. Я не знал, верила ли она сама, в то, что сказала, но в голосе был явственный страх, что это окажется правдой. И он был не без причинный, иллюзорный, или надуманный. Под этими словами, была база, реальная, осязаемая правда.  

–Почему ты так думаешь, мне кажется, что такой человек как ты, просто не примет поражения.  

–Просто, так уже была. – Сказала она, отводя глаза. Как я и думал за этим страхом скрывался опыт. –Когда я узнала, что больше не смогу ходить, я нашла наркотики, и даже хотела их принять, и это была не просто мечта, или мыслю, я правду собиралась. Я держала их в руках, и ни секунды не сомневалась, в собственном выборе, отчасти я даже хотела, чтобы эта доза, оказалась слишком сильной, и таким способам, я бы освободила себя от страданий, раз и навсегда. Не у кого бы не возникла вопросов, ведь это так естественно, когда наркоманка, умирает от передоза.  

–И что произошло потом? – Спросил я, подводя её, к тому выводу, который она, по слепоте своей, к собственным проступкам, не видит, и просто, не замечает. Я же давно понял, что она не приняла эти наркотики, и не примет, просто потому, что она из тех людей, что просто не могут, сдаться. Она слишком упряма для этого, слишком сильна. Она может думать, что уже сдалась, опустила руки, может говорить, что ей плевать, и она больше не встанет. Но она врет, сама себе, и в конечном итоги, всё равно встанет, и пойдет дальше, как бы сильно и глубоко, она не упала, как бы страстно, она не верила, в собственную лож.  

–Я выбросила кокаин, в окно. – Сказала она, как будто удивляясь, собственными словами.  

–Ну, что и следовала доказать. – Произнес я, с улыбкой в голове, которая увы не как не отражалась, на моем лице. – И почему ты выбросила его в окно, хотя свято верила, что готова начать, все с начала?  

–Я не знаю. – Ответила она, и я видел, что это была, чистая правда. Она не врала, ни мне, ни даже себе. Она по настоящему, не знает, почему не сорвалась вниз, она не может понять, что её держит, в этой жизни, на этой земле, но она просто не может отпустить всё, и снова проиграть обстоятельствам. Может дела в её прошлом, может в настоящем, а может она всегда такой была, просто не замечала. Но она слишком сильна, хочет выжить, чтобы позволить себе такую роскошь, как смерть. Теперь я знаю, что мне в ней нравиться, что с самого начала, меня в ней привлекло, знаю, как это назвать, знаю, почему она такая, какая есть. Но по сути, нечего не изменилось, не моё отношения к ней, не образ, что образовался у меня в голове, после нашей встречи. Да он немного под корректировался, но она, всё ещё была собой, даже не смотря, на такие, шокирующие факты. И я был благодарен, и удивлён, что она открыла мне, эту сторону, своей жизни. Мне захотелось отплатить, подобным доверием. Захотелось рассказать, собственную историю, но я не находил слов, не знал что сказать, с чего начать. В отличие от неё, я даже не знал кто я, и поэтому просто не мог, даже себе объяснить, как я стал тем, кем стал, почему я превратился в то, во что, превратился. Это не была долгие годы испытаний, меня не сделала таким жизнь, или среда обитания. Я стал тем, кем являюсь сейчас, по воли случая, в тот день, когда смерть, красной полосой, разделила мою судьбу, на до и после. Хотя является ли только взрыв, причиной того, что я так запутан и сломлен, или дела во мне, в моей реакции, на происходящее вокруг. Был ли у меня выбор, думать иначе, чувствовать по-другому. Если учесть, что мы те, кто есть, и мы не способны быть другими, жить по-другому, и поступать так, как нам не свойственно. То вероятней всего, нет. Мне стало вдруг интересно, как бы она поступила, будь она, на моём месте. Была бы она, столь сильной, как сейчас, или скатилась бы к нытью, и серости безразличия к окружавшей её реальности, подобна мне. Но я не когда этого не узнаю, не когда не пойму, потому, что все так, и не как иначе, и всегда будет только так, без права на выбор. Но самая страшная, что мои предположения, ранят меня, ещё сильнее, ведь я точно знаю, что она бы, не вела себя так, как я и не ждала спасения со стороны, или избавления по средством смерти.  

–Ты слишком, много думаешь. – Сказала она, выводя меня, из моего транса.  

–Я просто пытался предположить, как бы ты себя вела, оказавшись на моём мести. – Сказал я, без раздумий. Она на мгновения, сделала вид, что задумалась, а затем выдала новый вопрос, в ответ на мой интерес.  

–А как бы ты себя вел, окажись ты на моём месте?  

–На самом дели, не знаю. – Сказал я, не долга думая. – Хотя, я бы точно, не стал пробовать наркотики.  

Я не подумал, как это прозвучит, когда готовил эту фразу, у себя в голове, но только подняв свой взгляд на неё, и оторвавшись от само копания, я осознал, как оскорбительно это прозвучала. Её лицо, исказилась от злости. Словно она доверила мне нечто важное, постыдное и плохое, а я не нашел ничего проще, чем осуждать ею.  

–Я не в том смысли, просто у нас разные ситуации. – Сказал я, стараясь исправиться, но это не помогло, она всё так же молчала, с серьёзным видом, не на секунду не смягчаясь.  

–Ладно, дела в том, что мой отец, был страшным алкоголиком, и видя в детстве его деградацию, созерцая её, день за днем, я возненавидел все это, алкоголь, наркотики, сигареты. – Сказал я вынужденно. Меньше всего на свети, я хотел говорить об этом, вспоминать это, или хотя бы признавать, что эта часть моей жизни, является реальной. Но все же пришлось, я не мог позволить ей, сделать ложные выводы, из моих случайных слов. Поэтому пришлось сказать правду, которую я хранил в душе, много лет, ни разу не извлекая, на поверхность. Я уверил себя, что моя жизнь, началась после всех этих событий, а до, нечего не была. Но зато, ее лицо, наконец приобрело, естественная выражения.  

–То есть, ты хочешь сказать, что не когда не пил, ни капли, даже будучи подросткам? – Спросила она, удивлена.  

–Это так удивительно?  

–Не то чтобы сильно, но да, это немного странно.  

–Ну, извини, у меня не такой большой опыт, как у мисс, попробовала все, ещё до совершеннолетия. – Сказал я, злобно.  

–Ну, у меня, хотя бы есть, что рассказать внукам. – Сказала она, а я лишь, многозначительно промолчал. Я мог бы сказать, ещё много всего, упомянуть, и высказаться. Но, как и любой здравомыслящей человек, я понимал, когда тонкая насмешка, выходит за рамки дозволенного, превращаясь в чистое оскорбление. Поэтому я предпочел закончить эту тему, пока этого не произошло. И не зная зачем, не видя, ни смысла, ни причины, я вдруг, неожиданно даже для себя, начал говорить. О том, что у меня не спрашивали, о том, о чем я сам, не хотел говорить, не хотел даже думать. Я загнал эти воспоминания, вглубь своего разума, запрятал, даже от самого себя. Но сейчас, слова за слова, и они начали оживать, как живые, ощутимые картинки, поглощающие меня, затягивающие назад, в прошлое. Ещё до взрыва, до женитьбы, до этого тела, до этого самого разговора, в мой личный, нескончаемый взрыв. Пламя которого, была всегда, оплетая меня, не оставляя не на мгновения.  

–Мой отец…- Слова давались тяжело, но она не торопила меня, а просто слушала, поэтому я продолжил. – Мой настоящий отец, я помню смутна, но всё же помню, каким он был до, до водки, до того, как он скатился, до медленной, мучительной для нас всех, смерти. Я бы хотел, отделить эти два образа, до и после, хотел бы, чтобы образ до, был моим отцом, а после, всего лишь кем-то, кто просто принял его личину. Я верил в это, изо всех сил, не понимая, как всё это, может быть одним, целым, живым существом, как возможна, такая аномалия. Но как бы я, не обманывал себя, чтобы не говорил, пытаясь проигнорировать, это все ещё был он. Тот человек, что раньше с радостью смеялся, и играл со мной, и тот человек, что кричал, в пьяном бреду, и вырубался прямо на пороги. Это были один, и тот же человек. Я все время старался понять. Почему? Как? Что послужила причиной? Но как ребенок, не мог разгадать этот код. Судьба ли это, или случайность, может такова была задумка, может, если бы он не стал, тем, кем стал, я не стал бы, в последствий тем, кем был. Он был отличным примерам, того, как поступать нельзя. Мы были похожи, очень похожи, все говорили, я его копия и характер тот же и глаза и нрав и даже манера речи. И после всех, этих слов, смотреть на него, было в два раза больнее, ведь я смотрел, в зеркало. Зеркало, которое показывало, каким я могу быть, каким я стану, если не изменюсь, если не стану полностью другим. Я часто замечал, что поступаю как он, и это делало мне больно, ведь это была ещё одним доказательствам, что он зеркало, в мое будущее. Я так боялся этого, так страшился, буквально, до дрожи в ногах. Я видел все, и это стала нормой, реальностью, обыденностью, и от этого, резь в сердце, становилась сильнее. Наполняя меня горечью и ядом. Я ненавидел его, старался отстраниться, выкинуть его из своей жизни, просто представить, что он не мой отец, что его нет, и он лишь мебель, что вечно валяется, под ногами. Моя жизнь слаживалась из криков, битья мебели, ночных скандалов, плача матери, и скула собаки, которую он бил ногами, когда был, в плохом настроений Ему было плевать на меня, а мне было плевать на него. Но если мне была плевать, от чего же, было так больна, от чего же, из раза в раз, когда он подводил меня, я ощущал, эту сжимавшую в тиски боль. Я не мог ответить на этот вопрос тогда, и не могу сейчас. Снова и снова, я разочаровывался, как в первый раз, как будто, нечего не было, словно, я не видел это, на повторе, сотни раз, как постоянное напоминание и не знаю, что будет дальше. Но я верил, до конца верил, что когда-то, возможно, вероятно. Но в жизни, так не бывает, не случается, и не происходит. Чудо, спасения, избавления, бывает только в сказках, очень плохих, нереалистичных сказках, а это увы, была быль. Но я всё равно, чувствовал одно и то же, я не мог простить его и не мог до конца плюнуть, ведь верил в него, словно сама судьба, со мной играла, издеваясь. Вот, он снова мой отец, которому интересно, которому не всё равно, он делает что-то такое, что меняет мое представления о нем, дает мне вновь, ощутить эту глупую веру, снова почувствовать, что может я и не прав и все, на самом-то дели, не так уж и плоха. А вот он выпивает и снова, все по кругу. Он кричит, буянить, я тиха плачу в своей комнате, чувствуя собственную ничтожность, слабость, ненужность. Я был скован, я не мог не сказать что-то, не сделать, я лишь стоял в сторонки, надеясь, что меня не затронет, очередная волна его ярости. Я знал, что я мужчина, я должен быть сильным, должен помогать, защищать маму, а не прятаться как последний трус. Но когда доходила до этого, я и слова сказать не мог. Но однажды, этот порочный круг молчания, наконец, прервался, и я всё-таки сумел сказать, то, что так долга копилась во мне. Это случилась, когда мне исполнилась 10 лет, был большой праздник, вся семья была приглашена и мои родители, делали вид, что все хорошо, все идеально. Притворяясь обычной семьей, сглаживая углы, так моя мама, могла не видеть реальности. Но как только, дальние родственники и друзья разъехались, кошмар снова взял верх. Он говорил, что просто хочет отпраздновать, рождение сына, и отпраздновал, так, что примерно через полчаса, пошла привычная для нашего дома песня, с криками, плачем, и разбитыми осколками. Я забежал в комнату, когда он начал, крушил мебель. И сказал, сказал все то, что хотел сказать годами, крича о том, что убивало меня, всю мою жизнь, глотая слезы, говоря без перерыва, громко, пронзительно ясно. Даже не думая в тот момент, не готовясь, не жалея. Меня словно взорвало, я говорил, и говорил, и говорил. Я даже сам не знаю, как я смог это сделать, мне было очень страшно, у меня тряслись коленки, я заикался от долгого плача, но все равно продолжал говорить. Я говорил всё, что думаю, всё, что приходит в голову, словно в трансе, не контролируя себя. А потом посмотрел на него, наконец, увидев с кем, я на самом деле говорю, я застыл, как вкопанный, просто понял, бесполезно. Он не кричал и даже не ударил, он не сделал ничего того, что я от него ждал, к чему я был готов. Он просто стоял, качаясь, смотря на меня, своим мутным, пустым взглядам, с полной апатией, улыбаясь уголками губ. Ему была все равно, на мои слезы, на мамины слезы, на мою боль, на всё то, что он рушит. Он не слышал, не мог слышать, ему было пофиг. И это было самое болезненное воспоминание, за все мое детство, оно отложилась у меня в памяти, осталась клеймом навсегда. Он видел, своего трясущегося, плачущего сына, и ему не была больно, он не чувствовал, ни какого стыда, или раскаяние. Ему просто была все равно. Это как гром поразила меня. Как последняя капля, упавшая, в переполненную чашу кипения, осознания, принятия. Говорить с ним, как говорит со стеной, нечего не добьёшься. И это безразличие, стало чем-то новым. Не было больше, не жгучей ненависти, не разочарования, не даже ложной надежды. Он был тем, кем был и как бы ни ужасно, это не звучало, я считал его ничтожеством. Были дни и поспокойней, когда он просто вырубался где-то, пьяный, убитый в хлам. И лежал прямо на полу, скрючившись, с блаженной, безумной улыбкой на губах, зрелище, не для слабонервных. И каждый раз, проходя мимо, смотря на его грязные штаны, сползающие с ног, на перекошенное лицо. Слыша запах перегара, пропитавший весь дом, я испытывал, невероятное, безграничное отвращения, меня тошнило и выворачивало, только когда я бросал на него, свой взгляд. Я видел всё это, снова и снова, как на повторе, все свое детство. И самое страшное, чем старше я становился, тем более злыми, становились мои мысли. И уже в 14 лет, проходя мима этого тела, я с упоением представлял, как легко было бы его убить, просто взять кухонный нож и вонзить в него, или подсыпать химикатов в его стакан, что валяется неподалеку. Но, слава Богу, мне не удалось воплотить свои зрелищные фантазии. Он умер, когда мне была 16. И я ничего, по этому поводу, не почувствовал, я ненавидел себя за это безразличие, презирал и не мог ни кому рассказать, не мог признаться, что даже его смерть, не сумела выбить у меня слезу, хотя бы одну, маленькую, невыразительную капельку. Напротив, я почувствовал, наконец, облегчение, словно, я впервые могу по-настоящему дышать. И я ненавидел себя за эти чувства, буквально презирал. И в том возрасти, это вылилась, в ужасные последствия. Я впал в какое-то странное состояние, когда я сам себя не понимал, когда желала, только одного, уничтожить себя. Но так как алкоголь, вызывал у меня тошноту, вмести с остальными препаратами, затуманивающими сознания, я пошел, по другому пути. Я стал драться. И не просто драться, я бил первый, провоцировал, а если человек не мог дать сдачи, избивал его до тех пор, пока он, наконец, не терял сознания. Я не мог контролировать себя, не мог обуздать. Я хотел быть избитым, исковерканными, уничтоженным и в конечном счёте, убитым. Но так же, я с той же прытью, невероятно сильно, хотел причинить боль, кому-то ещё. Втоптать его в грязь, уничтожить, сломать. После всех моих драк, а скорее даже побоев, ведь заканчивалось все всегда одинаково, я бил бездыханное тело, лежавшее в крови на полу. Меня даже пару раз, отправляли на терапию, и прописывали сильные успокоительные. Но я сбегала, таблетки не пил и продолжал заниматься, тем же самым. Все говорили маме, что она должна, отправить меня, в какую-то военную академию, или закончиться тем, что я кого-то убью, или сам умру. Но она им, не верила. Она хотела видеть во мне, старого доброго мальчика, который помогал ей, который всегда, был добр ко всем. Если бы она только знала, каким подонком, я был, на самом то дели. Мне была буквально плевать, на всё, на всех. Я бил всех, без разбору, не важна был ли человек слаб, или селен, и доводил дела до конца, пока наконец, не оказывался измазан в его крови. Только девушек, я не трогал, потому, что это была та черта, которую я не мог переступить. Но это, отнюдь назначит, что я чём-то выделял их, или обращался с ними хорошо. Я не мог бить физически, поэтому был словами, я унижал их, оскорблял, доводил до слез, радуясь, каждый раз, когда у них случалась истерика, впитывая их боль, наслаждаясь каждым всхлипом, слетающим с их губ. Порой, я сначала говорил всякие ужасные вещи, а патом избивал их парней, которые пытались, за них вступиться. Все, буквально все, пророчили, что я либо стану убийцей, или стану серийным убийцей. Но мне, была все равно. Это был, какой-то транс. Я ненавидел себя, ненавидел других, меня всё во всех бесила, и особенно то, что есть во мне самом. Однажды, я даже избил парня, просто за то, что его отец, оказался алкоголиком. И мне не нравилась это, не нравилась, что он отражает меня, что он и есть я. Я хотел чтобы меня, наконец наказали, за мои мысли, мои слова, мои действия, по-настоящему наказали, избили, сломали, унизили. Но не кто, не был достаточно селен, чтобы сделать это. И это бесило меня, больше всего.  

Я остановился, чтобы вздохнуть, и наконец, посмотрел, прямо на неё, пытаясь понять, что она думает, как она теперь, смотрит на меня. Мне нет прошения, я знал это. Поэтому не хотел, говорить об этом, я не кому этого не говорил, даже себе, стараясь забыть. Я пытался представить, что этого не было, этого не существовало. Но оно была, пряма там, в моем из гнившем, израненном нутре. Я ненавидел себя за свое поведение, долгие годы, избегая любых напоминаний, об этом отрезки моей жизни, а теперь должен был встретиться, с собой, лицом к лицу. Неважно, простят ли меня когда-то, мои жертвы. Но я знал точно, только одно, себя я простить, не смогу ни когда. И это худшая кара, которая может быть у человека, вина перед самим собой. Её лицо, тем временем, не выражала, ни каких обозначенных, осознанных эмоций. Она просто смотрела, беззлобна, без эмоционально, не прерывая даже мою тишину. Как это делал я, при её недавнем рассказе. Возможно, это просто чувства долга, благодарность, за то, что выслушал, и не осуждал. Но как далеко, простирается эта благодарность. Как много моей грязи, она может покрыть, простить в ответ, на моё не осуждение. Возможно, когда я доскажу до конца, она назовёт меня последней мразью, и уйдет, хлопнув дверью. Я не удивлюсь, и не обижусь. Сам бы, если бы мог, ушел бы так, от самого себя. Но, увы, это просто невозможно. Поэтому, я просто продолжаю.  

–Точка кипения, настала тогда, когда один парень, из-за моих издевательств, попытался покончить с собой, он выжил, слава Богу, ему повезло, его спасли. Меня бы тут не была, если бы он умер. Ты даже не представляешь, как я почувствовал себя, когда в школе об этом сказали, и все взгляды, устремились на меня. Все знали, почему он это сделал, от чего решился на этот отчаянный шаг. И все презирали меня, все и каждый. Но был один, кто ненавидел меня больше всех, он бился в моей груди, снова и снова, морально избивая меня, ненавидя, молясь о моей погибели, нашептывая мне тихим, спокойным голосом, что мне место, лишь в аду. И тогда, наконец, я получил, чего хотел, один учитель, что только пришел в нашу школу. Учитель, которого все остальные учителя презирали, считая никудышным педагогом. Он не стал говорить, как другие, не стал прочищать мне мозг, философствовать или пытаться докопаться, до моего истинного я. Он просто врезал мне, со всего маху, как бил когда-то я, как делал это, снова и снова. И он бил меня один раз, второй, третий, не останавливаясь, не сомневаясь, без жалости или сострадания, с настоящим усердием. Я падал от боли во всем теле, глотая кровь, текущею ручьем из носа, и губ, не видя заплывшим глазам, и в удавлении почти шоке, смотря на него. Голова кружилась, пол уходил из-под ног. Впервые, за все время, мне не то, что дали задачу, меня подло и метка ударили, в самое нутро, как делал это я. И пока, упав без сил, я лежал пару секунд, на холодном полу, он просто неподвижно ждал, как статуя, без эмоций, без спешки, без ярости. Просто застыв надомной, смотря своим пронзительным взрослым взглядом, мне прямо в глаза. Без осуждения, как не странно, а скорее с невероятным по силе, пониманием. Пока я наконец не поднимался, и все не повторялась снова, в бесконечном кругу. Я пытался защититься, дать сдачи, ударить, уничтожить, в груди играл азарт и ярость, в висках пульсировала кровь. Но один мой удар, он возвращал двумя своими, и это продолжалась, до тех пор, пока я снова с грохотом, не падал на землю, судорожно дыша. И он снова терпеливо ждал, не подавая руку, ничего не делая, ничего не говоря, ни как, не выражая своих эмоций, просто ждал. Пока я снова, в упрямстве своем, не поднимался, на свои трясшиеся, ходившие ходуном ноги. Я знал, что мог бы просто остаться там, на земле, где я бы был, в безопасности. Он не стал бы бить, того кто упал, не стал бы добивать лежачего, как это делал я. В его действиях, неправильных, противоправных, было столько благородства, столько нужной мне помощи. Сколько не была, не в одном циничном, холодном разговори, со взрослыми, что притворялись, что понимали, что со мной, почему я такой, и почему я так поступаю. Но что-то, снова и снова, заставляла меня подниматься. Словно говоря, мне мало, мне нужно ещё немного утешения, ещё немного боли, ещё немного страха. Я хочу этого, я хотел этого, с самого начала, но не кто ни мог мне этого дать, я не хотел причинять боль, я хотел, чтобы её причинили мне. Чтобы я смог простить себя, простить свои мысли, свою свободу, свою искрению радость, на могиле отца. И он давал мне это, говоря со мной, откровенно и по-мужски. Ему не было всё равно, он смотрел с болью, ловил каждую эмоцию, на моем лице, ожидая, когда будет хватить, когда нужна остановиться, когда я наконец, сломаюсь. Мне нужно была сломаться, просто развалиться на части, упасть наконец. Я видел каждый его удар, слышал свист воздуха, от нового замаха, чувствовал все грани боли, отдельную ссадину, каждый синяк, и всё сломанные хрящи в своем носи. И именно в этот момент, ощущал себя живым, чувствуя жизнь, во всей её, безграничной безудержности. По лицу текла кровь, но я всё ещё стоял. Я улыбался, и плакал, плакал и улыбался. Он был только в лицо, и только руками. И после каждого удара, смотрел мне в глаза, словно надеясь, хоть что-то услышать. Но я нечего не говорил, ни слова, не стона, ни даже звука, я просто ликовал. Не знаю, сколько прошло, минута, час, неделя, или целая вечность. Мне казалось, ещё чуть-чуть, и я наконец умру, пряма здесь, и сейчас, в эту самую секунду. Но это заставляла, только ещё сильнее, стискивать зубы, и сжимать кулаки. Пока, наконец, от последнего удара, я не подкосился, не упал с-грохотам, как раньше, теряя ориентацию в пространстве, из-за шока. А просто, очень медленно, осел вниз, и заплакал. Это не была боль, это небыли страх, это была радость. Выплескиваемая, через край, в ярких каплях счастья. Это стало тем, что помогло мне выжить, спастись встать снова на ноги, стать собой. Я навестил того парнишку, и даже принёс подарки, он удивился, увидев мою избитую физиономию. Все удивлялись, но скорее не тому, что нашелся кто-то, кто смог таки побить меня, а тому, что я ходил по школе, улыбаясь. У меня часто пытались узнать, кто это сделал, но я молчал, обещая себя, и другим, что ни когда не скажу. Потом мы уехали из города, а этот учитель, стал моим отчимам. Нет, не так, он стал моим настоящим отцом, именно из-за него, я, в конечном счёте, решил стать учителям.  

Я замолчал, потому, как голос надломился, переставая слушаться своего хозяина. Не знаю, возможно ли это, на самом деле, или же, это просто, мой бред. Может ли надломиться, искусственный микрофон, способны ли от эмоций, дрожать, сплетения проводов. Единственная, что я смог выговорить, смог выдрать, из глубин своего искусственного нутра. Забрать себе, у этой тягучей, пугающей тишины, была лишь одна фраза.  

–Тогда, я действительно был живым. – И впервые, сказано это было, не с жалость к себе, не криком, не стоном, отправленным прямо в мир. Это была лёгкая печаль из-за навсегда ушедшего в века прошлого.  

–Почему, ты мне, это рассказал? – Спросила она, с какой-то меланхоличной задумчивостью.  

–Не знаю, просто так, мне хотелось сказать это, произнести вслух, чтобы кто-то, кроме меня, помнил, и нёс эти воспоминания.  

–Ты ведь не мог не знать, что у меня поменяется, отношение к тебе.  

–В лучшую или худшую сторону? – Спросил я, с грустью, и лёгкой почти незаметно надеждой. Я не хотел видеть этого, не хотел слышать, только не от неё, слишком много раз я видел разочарование в себе в глазах тех, кого я даже не знал, я не был готов увидеть это в глазах девушки, которая узнала меня, лучше всех в этом мири.  

–Нет, не в ту, и не, в эту. – Сказала она, поднимая, наконец, на меня свой взгляд. Пронзительный, и такой теплый взгляд. В нем нет осуждения или порицания, он не сквозит нравоучительностью. Ей нечего мне сказать, и не в чем упрекнуть, она не из тех людей, кто станет это делать. Она не лучше, и не хуже меня, мы просто оба люди. Девушка, в инвалидной коляски и парень, от которого остался лишь мозг и надломанная сознание. Просто, обычные люди. Без ответов, без истин, запутавшиеся, и ничего не понимающие. Ведь в реальности нет простых ответов, однозначных истин, и спасительных слов. Всё просто есть, как есть, обыденно, естественно.  

–Я просто поняла, что ты просто человек, со своей тьмой, и своим светом. Тебя сделали искусственным, но одного, они так и не смогли изменить, твою неоднозначность.  

–А если бы я всё-таки убил кого-то или же тот парень, смог таки, покончить с собой, ты бы, так же ко мне относилась? – Спросил я  

–Ты ведь и так знаешь ответ, возможно, если бы ты кого-то убил или я, так и осталась наркоманкой, мы бы не сидели, здесь и сейчас, не было бы не этого разговора, ни этой стальной брони, ни этого кресла. Зачем же думать, о том, что могло бы быть, могло быть все, что угодно, но у нас есть только то, что есть.  

Она была права, хотя и не достаточно честно, с собой. Наверняка, она думает об этом и не раз в день, думала о том, что было бы, если бы в тот день, в ту минуту, в тот злополучный момент, мы бы не оказались там, просто свернули в другую сторону, задержались, опоздали, не сделали, этот последний шаг. Уверен, об этом думают все, кто выжили, гадают, жалеют и ненавидят, что в тот день, просто не ушли в другую сторону.  

–Можно, я задам, не очень приятный вопрос? – Спросил я, не решаясь, на прямое посягательство, в недра, этой темной темы.  

–А до этого ты думаешь, вопросы были приятные? – Спросила она, искренне, улыбаясь. И я понял, что за этим, скрывается, так и не сказанная вслух, согласие. Не долга перекатывая, этот сложный вопрос, у себя в голове, размышляя как лучше скомпоновать слова, делая их цельным предложениям и сомневаясь, в своем праве, говорить это. Я, наконец, решился.  

–Каким, для тебя, был взрыв? Ты что-то помнишь, из того момента, или ты просто, потеряла сознания.  

–Странные у тебя вопросы, ты не находишь? – Ответила она, нарочито весела, но так и не смогла, скрыть фальшь. В словах, и жестах, за улыбкой и беззаботностью, пряталась что-то темное, как сама ночь. Печаль, или может горесть, а возможно, обычный, почти животный страх. Не зная точно, но я сразу же пожалел, что вообще завел эту тему.  

–Прости, не нужно было…  

–Не обязательно меня оберегать, я могу справиться, с тем, что уже давно пережила. – Сказала она, как всегда грозна, как только, кому либо, начинала открываться, другая её сторона. Более уязвимая, болея мягкая. Она боялась, открыться, даже перед собой, просто боялась быть слабой. Потому, что прекрасно знает. Как это, беспомощность, слабость, невозможность контролировать свою жизнь, свои мысли, даже свое собственное, тело.  

–Я не успела тогда, зайти в здание, мы с… – И тут, она запнулась, и застыла, смотря завороженно, в одну точку, с полными слез, глазами. Забыв как говорить, теряя свой голос, глубокая, незримая тишина, наполняла комнату. Ощутимым осознанным дискомфортом, вызывая конкретное желание, сбежать. Она словно впала в ступор.  

–Леда?  

Ответа нет, всё тот же остекленевший взгляд, все та же, мертвецкая бледность,  

–Леда! – Закричал я, уже на полной громкости, начиная переживать. Она, наконец, тряхнула головой, показывая первые признаки жизни, вновь возвращаясь на эту землю. Вот только, куда она уходила и что, настолько страшное, могло быть там, что она так быстро сбежала. Она могла сказать все напрямик, без фальши и лжи, обычно она так и делала, болтала, что думала, словно дышала словами, без перерыва на мысли над тем, что можно и что нельзя, говорить.  

–В общем, здание взорвалось, очень ярко и так громко, что мне заложила уши. Меня откинула назад, прямо на машину, части разбитого стекла впились мне в кожу и самый большой осколок, оказался у меня в спине. Я была вся в грязи, крови, украшенная, цветастыми, блестящими осколками, по всему телу, как какой-то ежик. Последнее, что я помню, это то, как я поняла, что не чувствую своих ног, ничего не чувствую, ни боли, ни чего. Словно этой части моего тела и вовсе не было. – Сказала она, уже спокойно. Слишком спокойно, для того, кто совсем недавно, впал в ступор, от одного только взгляда, в прошлое. Но я знал, что она врала, скрывая под маской безразличия, что-то от меня. А затем, она сделала то, что только подтвердило мою догадку, она начала убегать. Просто развернувшись в кресле, с непроницаемой холодностью на лице, она поехала вперед, к выходу из комнаты. Ни сказав, ни единого слова, просто укатываясь вдаль, как-то поспешно и неловко.  

–Леда, ты куда? – Спросил я.  

–Уже поздно, я пойду спать. – Ответила она, даже не оборачиваясь, пряча свой взгляд от меня.  

–Ладно, только ты ведь знаешь, ты можешь рассказать мне все, если, когда-то захочешь, просто скажи.  

–Мне не о чем говорить, я просто хочу спать. – Сказала она напоследок, и уехала.  

Я не стал останавливать её, или говорить, в попытках подтолкнуть к утешению. Зная, что какая бы дыра не зияла в её сердце, кокой бы вид пустоты, не наполнял её душу, ни какие слова, тут не помогут. Я не мог ей помочь, как и она не смогла бы, спасти меня. Порой только мы сами, можем справиться или потеряться, ни кому не дано, залезть так далеко, разделить так много, чтобы стала лучше.  

Я только, наконец раскрыл, желанную книгу, и начал читать. Слова за слова, чувства за чувством, эмоций, мысли, запахи. Нереальные, призрачные образы, они наполняли меня теплотой или уничтожали отчаяньем. Давали такую необходимую, живую боль или отнимали её. Я снова был живым, я снова мог дышать, мог слышать запахи, имел возможность прикасаться и ощущать прикосновения в ответ. Со стороны, в закрытых, запертых в буквах отрезках жизни. В мири фантазий, не было ограничений, они снимали стальную броню, проникая пряма в нутро, в то, что ещё осталась у меня от человека, живое, бьющееся, неспокойное как сама жизнь оголённая как нервы. Но по окончании, каждой прочитанной страницы каждого пройденного шага я отвлекался, прислушиваясь к звукам, в соседних комнатах, стараясь угадать, когда ели слышные всхлипы, которые она без жалости душила подушкой, прекратятся. Эти звуки, резали мне душу, проходя по оголённым нервам как струи тока. Наверное, она рыдала навзрыд. А я просто заставлял себя, стискивал кулаки, не слышать, не понимать, смотреть на буквы. Она не хочет, моей помощи, она не желает успокоения или жалости. Я должен наблюдать со стороны, делая вид, что я нечего не слышу, что мне все равно. Но мне было не всё равно, увы, как бы я не пытался это отрицать, но это было так, я чувствовал что-то к этой девушки, не привычную любовь и не обыденную страсть, а какую-то привязанность, ближе, чем любовь, сильнее, чем кровные узы. Я понял вдруг, что моя жизнь больше не будет прежней, её не стать больше, серой и однообразной, привычной для меня, наполненной скукой и отчаяньем. Но самое страшное, я и не хочу этого. Я что-то чувствую, наконец, нечто там, глубоко внутри, шевельнулось. Мне хочется, то плакать, то смеяться. Я просто хочу, чтобы ощущения, этой жизни, не растворялись, в холодности метала, что держит меня в живых.  

И вот, только под утра, всхлипы прекратились, она заснула, спокойным, и тихим сном. А я просто отложил книгу, и вышел на улицу. И шел так долго, как мог, иди не останавливаясь, не разбирая дороги, в полумраке, утреней зари, под звуки, ещё не проснувшегося города, в полном одиночестве. Сейчас я не бежал, не пытался спрятаться, не старался затихнуть, так сильна, чтобы казалось, что я мертв. Я не знал, что делал, понятия не имел, зачем это делаю. Я просто смотрел, как встает солнце, как медленно тьма, превращается в яркий свет, как пустоты на улицах, обретают свою живую толпу. Я смотрел и смотрел, перебирая, своими искусственно, сконструированными ногами. Я не чувствовал, усталость, не мог её почувствовать, ведь это тело не устает, не болеет и не живет. Я не мог не заплакать, не даже просто улыбнулась, восходящему солнцу. Но это не важно, не так важно, как мне казалось ранее. Я вижу все это, могу быть частью этого рассвета, могу говорить и смеяться, могу кричать и чувствовать ярость, я способен жалеть и страдать. Я всё ещё здесь, я всё ещё жив. Я остановился, у какого-то обрыва. Словно знак, последнее испытания небес. Высота достаточна, чтобы даже Винтроп, не смог меня спасти. Но почему-то, смотрю в глубокую, необъятную пустоту, меня охватывает страх, первородный, нелогичный и я не могу сделать и шага. Хотел бы, я умереть? Потерять остатки того, что у меня есть, потерять всё, уйти в пустоту? Я хотел, решит, это раз и навсегда, для себя, выбрать и забыть о сомнениях. Либо я сейчас лечу в низ, под треск метала, либо иду назад и начинаю жить этой жизнью, без сомнений, без жалости, без панихиды, об утраченных возможностях. Мне потребовалась секунда, всего мгновения, чтобы развернуться и пойти в сторону дома. Это было легко, я почему-то, знал свой выбор, задолго, до того, как встал перед ним.  

Всю оставшуюся неделю, я думал, думал, и думал, то есть по сути, занимался всё тем же, чем был занят, всё это время. Только теперь, я не думал о том, как все плоха, не вспоминал, снова и снова, тень забытых деньков. Я размышлял над тем, что я могу, что осталась для меня, в этом мири и что я хочу для себя сам. Я даже составил список, который с переменным успехом, старался скрывать, от Леды. Список того, что я могу делать. Он был маленьким и не таким объёмным, как у обычного человека. И в нем в основном, были незначительные пункты, но между чем-то и совсем ничего, была большая разница. И так, в списки было:  

1. Чтение;  

2. Просмотр фильмов;  

3. Прогулки;  

4. Смех;  

5. Рисования и всякие рукотворные занятия;  

6. Хождение;  

7. Думать (Ну да, если бы я не занимался этим, на протяжении, последних 3 лет без остановки, был бы, просто счастлив);  

8. Разговаривать;  

9….  

Больше, я ничего, так и не придумал, большинство удовольствий человечества, были мне закрыты, раз и навсегда. Ставя непробиваемую стену, между мной, и другими людьми и этот список, стал лишь тому доказательством, как ещё одна издевка, напоминание. Поэтому, в скорее, я забросил список, и вновь начал заниматься, невозможностью, под номерам 7. Я думал, что прятал список, достаточна хорошо, от ненужных глаз, пока однажды, за завтракам. Когда она завтракала, а я лишь подыгрывал ей, в игру, ты всё ещё человек, значит сидя на кухни. И тут, она с совершенно непроницаемым лицом, сказала.  

–Ты знал, что многие ученые говорят, что человек, может испытывать оргазм, мозгам? – Я остолбенел на мгновения, теряя дар речи, впервые за 3 года, отчаянно радуясь, что я не могу ничего, не есть, не пить, ведь после такого, я бы точно подавился, тем, что была бы, у меня во рту, и умер. Что была бы, очень позорна, для человека, который выжил во взрыве. Но она сидела, так спокойно и безмятежно жуя свои хлопья, запивая их кофе. Что мне уже показалось, что я действительно ослышался или же, что это я ненормальный, раз так бурно реагирую. Ведь по её реакции и не скажешь, что это ненормальный, просто ужасно, смущающий вопрос, для обсуждения с кем либо, тем более со мной.  

–Извини? – Переспросил я, и не потому, что хотел услышать это, снова, а потому, что просто был в ступоре, не контролируя, свою речь.  

–Я сказала, что многие ученые…  

–Не продолжай, ради бога! – Закричал я, перебивая её монолог. Не знаю отчего, я так смутился, в конце концов, я взрослый мужик. Но обсуждать, что-то подобное с ней, казалось мне кощунством. Это как обсуждать секс, со своей сестрой. Только подумал и уже к горлу подкатывает, иллюзорная, взятая из прошлого, ощущения тошноты.  

–Да ладна, чего так психовать, мне это психолог рассказывал, к которому я ходила, в конце концов, я тоже не чувствую ни чего ниже спины, так что я понимаю твою озабоченность. У тебя просто, площадь тела, у которого отсутствует чувствительность, куда больше. – Сказала она, все так же смотря в чашку, с непроницаемым, ледяным спокойствием.  

–Ты, не офигела слегка! – Закричал я, снова, но добился лишь того, что она поднял свой непонимающий, в чем дело взгляд, на меня. – Мне не нужно знать о том, что и где ты чувствуешь! – Сказал я, так же громко, как до этого, надеясь хоть как-то, её пронять. – В конце концов, у тебя что, нет даже маленького, чувства такта?  

–Не а. – Сказала она, нагло ухмыляясь. Я уже давно заметил, она действительно, искренне радуется, когда я злюсь.  

–Не лезь, пожалуйста, в мою сексуальную жизнь.  

–Какая там сексуальна жизнь, если у тебя её и нету.  

На этом, слава Богу, все заглохло, и она, наконец, продолжила, громко чавкать и разливать повсюду свой кофе. Но я зря, преждевременно, обрадовался. Потому как ровна через 5 минут, она все так же, не отрываясь от завтрака, с совершенно пустым выражением лица, произнесла, словно сама для себя.  

–Нужно тебе порнухи накупить или книг эротических, как раз попробуешь теории о мозге.  

От этих слов, я чуть не подавился воздухом, который не употребляю и постарался уйти, пока она ещё, чего не выдумала. Тем более, как раз был повод, нужна была наведаться к Винтропу, для обычно, неприятной, ненавистной мне проверки. И хоть я не горел желанием, снова видеть его лицо, но всё же, это был куда лучший вариант, чем продолжать этот разговор с Ледой.  

Я думал, просто пройдусь, туда и назад, освежу голову, сбегу от пронзительного, и ехидного взгляда, и затем вернусь к своей жизни, с безрезультатными попытками, понять, зачем мне жить. Но мой план, был скорректирован непредсказуемой, не логичной, совершенно непредвиденной случайностью. Когда я приехал, на место к лаборатории. Которая больше походила на заброшенный склад. И иногда, я на самом дели так и предполагал, что это был заброшенный склад, и Винтроп просто занял его раньше, бездомных, перетащив туда, весь свой необъятный хлам. Первое что меня удивило, это какая-то слишком напряжённая атмосфера, витающая в воздухе, странное чувство, словно дальше идти не стоит, нельзя. То самое чувство необоснованной тревоги, что возникла у меня тогда, перед взрывам, и повторялось сейчас, прямо под копирку. Нелогичный, непонятный, охватывающий всё тело, страх. По спине, словно пробежали, давно забытые мурашки. И хотя я знал, что это иллюзорное ощущение, родом из прошлого, всё же для меня оно было, более чем реально. Поэтому, медленно ступая, чувствуя, как ноги тонут, в тягучей реальности, я подошёл ближе. Не знаю почему, я подался этому чувству, почему стал осторожней ступать, и тиши идти, пытаясь по привычки, задержать свое дыхания. Мне-то бояться нечего, я сделан, из металла, который и взрыв с большой вероятностью, переживет. Так почему, я словно человек, крадусь к двери, оглядываясь вокруг, как какой-то, параноик. На этот вопрос, я не могу ответить, инстинкты, психология, или память, кто знает, что этому виной. Может дело в первобытном страхе, который записан у нас в подкорке, и не зависимо от того, кто мы, где мы, как мы не уязвимы, или сильны, мы всё равно, испытываем страх. Робот, роботам, метал металлом, а мозг у меня всё ещё живой мягкий, человеческий, состоящий из множества, неизведанных наукой, элементов. Я наконец, дошёл до двери, и дернул её решительно, в желании по скорее, оказаться внутри, и понять, что все мои опасения, совершенно беспочвенные. Не знаю чего, я опасался, от чего внутренне вздрогнул, берясь за эту ручку. Но ничего, не произошло, единственная странность, в этом океане безмятежности, это то, что дверь была закрыта. Знаю, может для многих, это обычное дело. Но Винтроп, никогда не закрывал, эти двери, никогда был внутри, никогда уходил, даже на долгое время. Я не знал почему, он это делает, из-за самодовольства, уверенности, или попросту глупости. Но он не боялся, оставлять эту дверь, нараспашку открытой. Тем более, он бы не закрыл её, зная, что я должен прийти. Все это была, до нелепого странно, и ещё сильнее, укрепляла, меня в моих тревожных мыслях. Ладна, возможно, он просто ушел по делам, и впервые за те два года, что я его знаю, решил закрыть, за собой дверь. Это самое логичное, объяснение, которая я мог придумать. Но почему же, оно не успокаивало. Может дела в мелких деталях, как например, его категоричная нежелание, закрывать эту дверь, он словно упертый баран, никогда не слушал, ни меня, ни кого бы то ещё, когда ему говорили, что это опасна, и у него тут, аппаратуры, на много миллионов долларов. И ещё одна мелочь, он никогда некуда не уйдет, если на это время, у него назначена встреча, и даже если уйдет, то вернётся вовремя, можно сказать, даже заранее. Он был чертовски раздражающим, в своей пунктуальности. И мог прийти на встречу, на полчаса раньше, просто чтобы не опоздать. Мне ли не знать, ведь именно меня, как подопытного кролика, он таскал с собой, на разные научные встречи, и конференции. И мы всегда, приходили так рано, что к тому времени, когда приходили все остальные, хотелось повеситься, от скуки и ожидания. Учитывая эти два факта, мое интуитивное, ощущения опасности, не навеяно простой фантазией. Теперь нужно, только понять, в чем собственно дело.  

Я прислушался, стараясь уловить, хоть какие-то звуки, понять, что именно, мне нужна сделать. И тут изнутри, послышались отголоски слов, кто-то кричал, и хоть я не разобрал кто, и что, но я отчетливо слышал, недовольство, и злость в этом голосе. Но на этот крик, не кто не отозвался, а затем тишина, словно этот человек, говорить сам с собой. Но самое страшное, было то, что этот голос, был не Винтропа. Так, медлить больше нельзя, не знаю что там, происходит, но что-то явно плохое. Больше не осталась, человеческих инстинктов, страхов, или какого-то замедляющего меня фактора. Я больше просто не думал, и когда мозг отключился, вторая сторона моей личности, та, что из металла, и проводов, взяла верх. Может, для обычного человека, сломать дверь, было бы сложно, а то и невозможна, если бы это дверь, была такая прочная, как у Винтропа. Но не думал, что когда-нибудь это скажу, но, слава Богу, я робот. И для меня, это была дела, 2 секунд. Только, когда я откинул дверь, как обычную бумагу. Я вдруг задумался, зачем я всё это время, так мучился, размышляя, анализируя, если ещё пять минут назад, я мог спокойно, выломать дверь, и все решить. Сначала, я нечего не увидел. Обычный беспорядок, обычная, страшная, обитая железам, просторная комната. Пока, не зашел, вовнутрь. Только, дойдя до входа, в следующую комнату, я наконец понял, в чем дела. Двое парней, держали руками, весящего, словно тряпичная кукла, Винтропа, а третий бил. И после каждого удара, что-то кричал, на непонятном мне языке, злобно и рассержено. Но самым удивительным, был тот факт, что Винтроп, всё это время, улыбался. По его подбородку текла кровь, нос был сломан, один глаз заплыл, превращаясь в один, огромный синяк. Но он улыбался, так искренне, и так самодовольно. И всего одним лишь глазам, смотрел на своих обидчиков, так словно это не его бьют, а их, и вся власть, вся сила, вся удача, сейчас на его стороне. Он смотрел на них, не отрываясь, не прекращая при этом, ухмыляться, и молчал, не издавая не одного стона, или звука. Его лицо, даже не скривилась от боли, а в глазах, не была ни капли страха. А я вдруг застыл, не в состоянии отвести свой взгляд. Что с этим человеком? Кто он такой? Его обидчики, тоже вдруг застыли в шоке, не понимая, что происходит. И пока они стояли, просто смотря на него, не зная, что и делать, как поступить. Он вдруг, резка рассмеялся, так громка, и так издевательски. Он смеялся над ними, смеялся над теми, кто мог, и ещё может, убить его прямо здесь, и сейчас. Но ему было всё ровно, на риски, опасность, или логику, он уже, почти плакал от смеха, уничижительно, смотря на всех троих. И впервые показалось, что это не он в ловушке, не его держали, не его избивали, а их. Это они были жертвами, а он палачом. Он выглядел, настолько, демонически сумасшедшим, в этот момент, что тот самый парень, что всего минуту назад, его безжалостно бил, отступил вдруг на шаг, в интуитивном, нелогичном, желании сбежать. Но прошло мгновения, и он наконец, взял себя в руки, и хотел, по-видимому добить, раздражающего, его человека. Он взял с пола, деревянную, толстую палку, и замахнулся в сторону Винтропа. А он, как и раньше, только смотрел, таким странным, спокойным взглядом, в котором так и читалась. Ты нечего не сможешь сделать, а даже если и заделаешь, всё равно выиграю я.  

Но тут, я наконец, отошёл от ступора, и вмешался. Я, конечно, не очень люблю Винтропа, рядом с ним, всегда чувствуешь, это надоедливая чувство, внутренней тревоги. Словно, находишься рядом, с ураганом. Но каким бы плохим, он не был, я не думаю, что он заслужил смерти. И мне достаточна была, только выйти, как увидев меня, они побросали всё, и трусливо сбежали, сверкая пятками. Разумно полагая, что со мной, им не справиться. Как только, они скрылись за дверью, Винтроп медленно, но верно, начал оседать на пол. Я хотел его подхватить, помочь, но он оттолкнул мою руку, с такой злобой, что мне стала не по себе.  

–Ты в порядки? – Спросил я первый.  

–А как, ты думаешь? – Сказал он, ухмыляясь, кровоточащими губами, и пытаясь рукой, стереть кровь, с лица. В конце концов, он её просто размазал, по всему лицу, не обращая на это, должного внимания.  

–Нужно, вызвать полицию.  

–Ненужно. – Сказал он тихо. Опуская голову, и наконец, выдыхая, словно, после долгой, изнурительной, пробежки.  

–Но как, же… – Начал, было я. Но он перебил, и смотря, пряма на меня, громка прокричал.  

–Я сказал, ненужно! У тебя что, со слухом плоха, если да, то давай я все починю, и мы на этом закончим!  

Я застыл, на мгновения, не зная, что ещё сказать. Мне, в принципе, была тяжело, с ним общаться, и в обычное время. А сейчас, когда неловкость дошла, до возможного максимума, я и вовсе потонул, в привычной для меня тишине. И только потом, осмелился спросить.  

–И что, ты им сделал?  

–Почему ты думаешь, что это я, виноват. – Сказал он, чуть хриплым голосам, со своим, привычным ехидством.  

–Может потому, что я тебя знаю.  

–Да так, мелочи, всего лишь украл, у их босса, пару тысяч долларов, по молодости. – Сказал он, наконець найдя, в себе силы, встать. Всё с тем же, пресловутым, превосходством, и неважно, что это была неуклюже, и он вообще, только с третий попытки, смог встать, на ноги.  

–Но что это было? – Спросил я снова. Понимая, что наверняка, он поймет, о чем именно, я говорю, о чем спрашиваю. Я пытался понять, то, почему он так себя вел, почему улыбался, и смеялся, пока его били. Может он просто мазохист, в этом все дело.  

–Ты о чем? – Спросил он, словно не понимает, хотя я прекрасно видел, что он лишь издевается, и тянет время.  

–Ты сам знаешь, о чем я, когда нормальные люди, уже были бы, без сознания, или хоть как-то реагировали, на побои, стонали, мычали. Ты просто ухмылялся, и смеялся, это ненормально.  

–Нормальность, понятия растяжимое, по сути, мы все, немного того. – Сказал он, прилаживая лед, из холодильника, к не открывавшемуся глазу.  

–Но это всё равно странно, ты что…  

–Я не мазохист, если ты это думаешь, я так же как все, ненавижу боль, и у меня, совершенно другие, фетиши, в сексуальном плане, но не думаю, что ты хочешь о них знать.  

На мгновения я скривился, потому что мой мозг, стал думать, какие у него, могут быт отклонения, и что же ему нравиться, дошло даже, до того, что я на мгновения, представил, Винтропа, в платье и туфлях. И меня чуть не вырвала, от этого, красочного зрелища.  

–Ладно, тогда ты специально, так себя вел, это какой-то план, непонятный мне, попытка выкрутиться? – Спросил я снова.  

–Какой же ты, раздражающе настырный, – Сказал он отлаживая, наконец, пакет со льдом, от синяка на глазу. Что теперь начал, приобретать, свою истинную форму, превращаясь, в огромный, синий, фингал. Но я не дал ему, просто взят, и соскочить с темы. Я просто стоял, и ждал ответа, на свой вопрос. Готовясь к тому, что мне придется, проявить полную несдержанность, спрашивая в третий раз. Но он, всё понял, и без слов, поэтому начал говорить сам.  

–Если бы это, был специально разработанный план, ты не думаешь, что это был бы, самый фиговый план в мири, в конце концов, если бы ты не пришёл, тот парень, просто убил бы меня. Но это, не было подстроено, просто это моя реакция, на идиотов, которые думаю, что меня можно унизить, применив банальную силу, против меня. Я просто думаю, что ни кто, не может унизить тебя, если ты ему, не позволишь этого. Вот я, и не позволяю, мне всё равно, пусть бьют, сколько хотят, я не буду умалять, или стонать, унижаясь. Тело просто тело, какая разница.  

–Честно говоря, не представляю, что с тобой могло случиться в детстве, что ты стал таким. – Сказал я, неожиданно, даже для самого себя, вслух. На самом деле, это было то, о чем, я думал, с тех пор, как встретил его. Но только сейчас, случайность, подтолкнула меня, обличить, эти мысли, в слова. Реальные, существующие слова, о которых, я пожалел, как только произнес их. Глаза Винтропа, опасно сузились, а улыбка приобрели, по настоящему хищный оскал. Нельзя было не понять, что он злиться. Он подошёл ближе, почти в плотную ко мне, и я даже забыл, о том, что я вроде как робот, и выше, сильнее, неуязвимей него. Но в этот самый момент, когда он побитый, весь в синяках, и крови, смотрел на меня, с таким презрением, и яростью в глазах, и перекошенной улыбкой на лице, я вдруг почувствовал себя, таким слабым, и беспомощным. Мне захотелось убежать, сжаться в маленький комочек, скрыться куда-то, лишь бы, избежать его ярости. Но он просто смотрел, долго и пристально, и лишь потом произнес, с нотками, какого-то шипения.  

–Я такой, какой я есть, просто потому, что я такой, потому, что выбрал быть, таким. Если хочешь так знать, у меня нет, скелетов в шкафу, нет страшных тайн. Меня ни кто не бил, и не пытался покалечить, у меня не было, сексуального, или морального насилия. Я родился, в нормальной, любящей семье, в которой, меня все любили. И знаешь что, я это ненавидел, всей своей душой, их заботу, их любовь, ласку, поэтому я и ушел, из дома, когда мне была всего одиннадцать.  

Я был так ошеломлён, от его слов, что на мгновения, застыл на мести, даже когда, он уже давно ушел. Когда он говорил, то ментально, избивал меня, этими простыми словами, без насилия, без силы, просто звуки, наполненные смыслом, произвели такой эффект. Они вылетали из его уст, и пощёчина за пощёчиной, встречались, с моими ушами. И это была ужасно.  

–Ну что, теперь удовлетворён, теперь можешь идти отсюда, понятно, что осмотр, я проводить сейчас не могу. – Сказал он, наконец переставая, давить на меня, своим непонятным взглядом. Я хотел что-то сказать, как-то исправить ситуацию, стереть этот момент, не оставлять всё, вот так, не законченно. Но не мог, подобрать слов. Поэтому вновь, сказал то, о чем я давно думал, но всё не как, не осмеливался, сказать вслух.  

–Я не успел сказать тебе, но спасибо, что спас меня. – Сказал я, в воздухе повисло молчание, Винтроп был настолько удивлён, что смог даже, приоткрыть, свой второй, больной глаз. И теперь, эти полтора взгляда, пристально, смотрели на меня. Кажется, последний раз, я видел у него, такое выражения лица, ещё при встречи, с Ледой.  

–Ты, меня благодаришь? – Переспросил он, каким то, совсем не своим, голосам.  

–Да, а что, это так странно.  

–Да, очень, даже, особенно, если учесть, что совсем недавно, ты говорил, что будешь, всю жизнь, меня ненавидеть за это.  

–Ну, я изменился. – Сказал я, откровенно. – Сейчас, я просто рад, что могу, быть живым, и не важно, как много возможностей, я при этом, потерял.  

–Это хорошо. – Сказал он, всё так же, ошалело, но тут вдруг, что-то вспомнил, и его лицо, изменилось. Губы расплылись, в какой-то, очень при мерзкой, улыбке, а глаза, напротив, сузились.  

–Ну, раз так, я спокойно, могу тебе, кое-что, рассказать, я не хотел говорить ранее, ведь ты, вел себя не адекватно, и я боялся, что ты наделаешь, каких-то, глупостей, поэтому и молчал. Дела в том, что, из-за того, что твоё тело, искусственное, и ты не можешь болеть, или стареть, и тебя мало что может убить. В тоже время, твой мозг, может работать, очень, и очень долго, тем более в этом теле. Есть шанс, что ты проживёшь, на много больше, чем обычный человек.  

Когда он это сказал, эти слова, не просто пролетели мимо, поглощённые тишиной, а ещё, минут пять, прокручивались, как на повтори, эхом, у меня в голове. Он уже давно молчал, и, улыбаясь, смотрел на меня. А у меня в голове, всё болезненно, пульсировали, эти слова, превращаясь, в тошнотворные мысли. Дольше обычного человека, дольше? Паника затопила сознания, снова, как тогда, в день, когда я только проснулся, в этом плену, в этом живом гробу, из железа.  

–На сколько, дольше? – Единственная, что я смог, произнести. Глаза застелила пелена, я словно был, в каком-то пространстве, отделённым, от остального мира, невидимыми гранями. И всё в круг, время, материя, словно патока, облепляла меня, растворяя, в своей тягучести, тормозя, всякие зачатки мысли. Я задыхался, в этом, безвоздушном мира, забывая, что мне не нужен кислород. Теряясь в реальности, которая была слишком, однозначной и бескомпромиссной. И даже его ответ, звучал для меня, в два раза медленнее, словно, он тянет, слово за словом, в мучительной, издевательской, агонии  

–Лет четыреста, может пятьсот, а может и вечно, пока твой мозг жив, ты тоже жив, а он, может жить, в этом механизме, почти всегда.  

Дальше, я нечего не слышал, не разбирал, не видел, и не соображал. Я не помню, как, я оказался, по среди дороги. Я просто, слушал, слово вечно, в бесконечном, пугающем повторе. Они душили меня, топили, забирая за собой, туда, куда я не хочу идти, но они не позволяли, выбирать. Я не хочу жить вечно, я не хочу, даже четыреста лет, жить, не в этом теле, не в этой жизни, не с тем фактом, что я даже не знаю, зачем мне жить, один час, не то что вечно. Я не могу так, я не мог снова, и снова переносить это. Я уже пресытился, устал, и распался, я не хочу ждать, когда моё тело, последует за душой. Это слишком, слишком много. Я не желаю, чувствовать, это постоянно, и не чувствовать ни чего постоянно. Это как вечная, изощрённая, непрекращающаяся пытка. И тут, на краю осознания, я вспомнил о Леде. Она уже умрет, давно, когда я буду только начинать жить, её не будет, единственный человек, который меня не боится, единственный человек, которого, я могу обнять, будет мертв. Я буду снова один, совсем один, целую вечность, без чувств, без возможностей, без жизни. Я даже ни с кем, не смогу поговорить. Я не хочу, я не могу, я не способен на это. Лихорадочно, безумно, страшно, жизнь распадалась, и мир вокруг распадался в моих глазах, пока я сам, разрывался на куски. Я больше не мог, больше, просто не было сил, это была последняя точка, последний удар, последний взрыв. В эпицентре, которого, я находился, причиной которого был. Вокруг, с громким, бурлящим ветром, пролетали железные кони, не оставляя и следа, в моей памяти. Мне была всё равно, на мир, на вселенную, на себя. Я взирал на происходящее, словно, через маленькую брешь, сквозь свою истерию. И пришёл в себя только тогда, когда кто-то схватил меня за руку, в тот самый момент, когда я уже сделал шаг вперед, на линию дороги, на которой вот-вот, должен был проехать, огромный грузовик. Я словно очнулся, когда перед глазами, вновь вспыхнула эта надпись большими красными буквами, оповещавшая, об опасности. И хотя, меня ни кто не тянул, ни кто бы и не смог меня сдвинуть, но это маленькая, ладошка, на моей руке, словно гипнозом, заставила меня, сделать шаг назад, пряма перед тем, как фура, проехала со свистом мимо. Я знал, чья это рука, знал, что как только обернусь, посыпятся крики, угрозы, и даже обвинения, и поэтому, был готов к ним. Но когда я обернулся, я увидел то, что сломила меня, выбила весь дух, припечатала к земле. Леда седела на своей коляски, и по щекам, у нею текли слезы, она плакала, снова и снова, не останавливаясь, глаза покраснении, а на смелом лице, застыл страх, такой сильный, такой естественный, и откровенный. Она впервые плакала, впервые плакала при мене, с криками, слезами, соплями, как настоящая девушка, задыхаясь от слабости. Она выглядела такой маленькой, беспомощной, несчастной. Я посмотрел на свою руку, она так и не отпустила меня, вцепилась со всей силы, буквально хватаясь ногтями, ломая их об меня. И без слов, просто сидела, и плакала, смотря на меня, как маленькая девочка, а затем, еле выговаривая слова, заикаясь, и пытаясь сдержать боль, она наконец, сказала.  

–Пожалуйста, не бросай меня, пожалуйста, не уходи, не уходи, умоляю. – Снова и снова, как на повторе, не останавливаясь, слеза за слезой, она повторяла эту фразу как мантру.  

Я не знал, что сказать, не знал, что сделать, как реагировать, поэтому, я просто опустился на колени и обнял, её такое, маленькая, легкая тельце. Крепко, как только мог, чтобы не навредить ей, не поранить, еще больше. Она вцепилась в меня, руками, словно за последнюю опору, последний берег, в этом море, сбивающем с ног. И зарыдала, мне в плече, еще громче, еще сильнее, не сдерживаясь.  

–Прости, я ни куда не уйду, – сказал я, даже не зная, слышит ли она меня, за своей болью. Не смотря на ужасность этой сцены, не смотря на боль, которую я принёс ей, я чувствовал, то тепло, что окутывала нас, в тот момент, мягким, солнечным шаром. И я почти уверен, что она тоже, его почувствовала. Во всяком случае, надеялся на это. После того, что я чуть не сделал, это меньшое, что я мог ей дать.  

Тот самый, тяжелый разговор, который я ждал, случился уже дома, намного позже, когда она, наконец выплакалась, и мы в полной тишине, вместе, но как то, невообразимо далеко, друг от друга, вернулись дамой. Я знал, что мне не избежать этого, не избежать ни ругани, ни криков, ни нотаций. Но это уже было не так страшно, не так больно и не так обидно, как видеть её слезы, там на мосту. Я готов был вытерпеть всё, лишь бы, больше, не видеть у неё, этого взгляда. Но прежде чем, карусель закрутилась, она надолго, заперлась в своей комнате. Видимо, ей была стыдно, за слезы, за слова, за проявления, собственной слабости. Она была, еще более уязвлена, чем я. Я хотел сказать, что ей нечего стесняться, что это я баран, в этой истории, а она ничего ни сделала. Но понимал, что это не поможет. Для того, кто бойца, собственной слабости, как огня, случай на дороги, был слишком откровенным.  

И пока она, в тишине, сидела в своей комнате, я седел в гостиной, которая только недавно, стала гостиной, благодаря всем, манипуляциям Леди. Всё здесь, была пропитано ей, она буквально стала самой важной, частью моей жизни. Как же, тогда там, на трассе, я мог забыть о ней. Как я мог думать, о том, как плохо, будет мне, даже не задумываясь, что будет с ней, если я умру. Нет, она переживет, она сильная, но я причиню её, невообразимую боль. Боль, которую нельзя, не смыть, не простить. Почему я такой дурак, почему я всегда, причиняю, кому-то боль. Мне захотелось вновь, что-то сломать, раскрошить, уничтожить. Но это не поможет, то, что я хочу сломать, на самом дели, я не могу уничтожить, как бы сильно, я не желал этого. Сломать этот панцирь, уничтожить эту преграду, которая стоит, между мной, и этим мирам, этими людьми, этой жизнью. Но вот в чем дело, если я её сломаю, я умру. Как, что-то, может спасать тебя, и настолько сильно, убивать. Я просто не понимаю.  

Но наконец, по прошествии, всего какого-то часа, она выехала ко мне, я встал и улыбнулся ей, но она не вернула улыбку, в ответ. Просто, с холодом в глазах, смотрела на меня.  

–Если, ты убьёшь себя, я тебя не прошу! – Сказала она. А я лишь кивнул, не зная, что еще сказать, – Я просто хочу знать, почему? – Спросила она сразу, не дожидаясь, моих оправданий.  

–Винтроп сказал, что я, возможно, буду жить, намного больше, обычного человека, возможно вечно. – Сказал я, с трудом, выговаривая, эти слова. Я пытался забыть их, сделать вид, что я их не слышал, что они не когда не касались, моего сознания, и не рушили, всю мою жизнь, оставляя за собой, глубокий шрам.  

–И что? – Переспросила она, как то, очень спокойно.  

–Ты, что не понимаешь, вечность, вечность в этом. – Сказал я, с надрывом, и каким-то отчаянием, в совершенно без эмоциональном голосе, показывая рукой, на весь тот метал, из которого я сделан. – Вечность в металле, и проводах, вечность в пренебрежительных взглядах людей, вечность в одиночестве, вечность без тебя.  

Её глаза, расширились, от последней фразы, это была похоже на признания в любви. Но это была что-то больше, чем просто любовь, страсть, или похоть, к которой так, привыкли люди. Я не хотел её, и не любил, я просто, не мог, без нее.  

–Я тоже, не смогу без тебя, а ты просто решил бросить меня, как я должна реагировать, на это, ты подумал, ты хоть знаешь, как это, потерять навсегда, друга... – Запнулась она, на мгновения теряя голос, а затем сказал – Брата. – И по её щеке, побежала, непрошеная слезинка. Оставляя мокрую дорожку, она тут же, испуганно всхлипнула, и отвернулась.  

–Слушай, хватить, перестань. – Сказал я, её спине, потому, как она, опять пряталась, от меня, опять бежала. Я прямо чувствовал, как она, из последних сил, держаться, чтобы позорно не уехать.  

–Что перестать? -Спросила она, тихо, из своего угла, в котором, всегда, прячет собственную слабость.  

–Перестань, прятаться. Ладно, ты только, что, признала, что я важен для тебя, ты тоже важна мне, и не нужно стыдиться, своих слез, не нужно прятаться, не от меня. – Сказал я, поворачивая её кресло, чтобы она оказалась, лицом ко мне, но она попросту закрыла, свое лицо руками, словно цепляясь, за последнею соломинку. Её это была, тяжело, я буквально силой, ломал её барьеры, но я не хотел, чтобы она оказалась заперта, как я, в своей клетки. Не имея возможности, высказать, показать, объяснить, и прочувствовать, свои эмоции. Я взял её за руки, и медленна, стал опускать в низ, её самодельную стену. Сначала показались, глубокие, наполненные слезами глаза, с испугом, а затем, и покусанные, от нервов, красные губы.  

–Слезы, не признак слабости, это лишь признак того, что ты имеешь душу, я бы все отдал, за возможность, просто вот так вот, выплакаться, за все то, что со мной случилась, за всю ту боль, что я принёс тебе, за все. И мне бы, было все равно кто бы, что подумал, я просто бы плакал, не останавливаясь, без перерыва, наслаждаясь, наконец, этой свободой. – Сказал я, смотря на неё. В её взгляде, что-то вспыхнуло, какой-то еле заметный огонек, и она, наконец, улыбнулась, как раньше.  

–Ты такой глупый, говоришь такие речи, а сам не понимаешь, совсем простых истин.  

–И, каких же?  

–Ты не хочешь жить вечно, и поверь, не кто не хочет, в теории, может да, но на практике, это ужасно. – Ответила она, туманно.  

–И что? Спросил я, не понимая, к чему она клонит.  

–Не хочешь жить вечно, так не живи, но не обязательно, умирать прямо сейчас. Сказала она.  

Такое простое предложение, снова показала мне, мой кретинизм, ведь она совершена права, умереть я могу, в любое время, а вот жить, у меня потом, не получиться.  

Время шло, и изменяла, всё до неузнаваемости, стирая подобные горести, оставляя лишь горькая послевкусие, но убирая глубину. Этот момент забылся, превратился в страшный сон, который словно, и не со мной, происходил вовсе. День за днем, час за часом. Все менялась, превращаясь в нечто другое, эволюционируя. Не знаю как, не знаю, почему это случилась, но я заметил, что гораздо чаше, мог сказать, что я счастлив. Я вспомнил эту эмоцию, на вкус, все её оттенки, и гаммы. Сначала, это был лишь, лёгкий толчок, привет из прошлого, незначительный огонек в груди, мимолётное ощущение. В первый раз, это случилась, когда Леда, в очередном порыве жизнерадостности, заставила меня, играть, в настольную игру, и из вымученного время препровождения это превратилось, в какое-то детское, сладкое, давно забытое удовольствия. Я забыл о времени, и о том, что, я, по сути, не ребёнок, и даже не человек. Затем всё чаше, она стала таскать меня, на всякие выставки, в кино, театры, и курсы живопись, скульптура, даже лепка горшков. Не всегда, в эти моменты, я по- настоящему испытывал кайф, от своего положения, но парой, я искренни, говорил, что улыбаюсь. Самым смешным эпизодам, была попытка, сходит в оперу, которую, мне она, расписывала, как прекрасный, культурный опыт. Но завершилась, всё тем, что она скучала, и канючила, все выступления, все время спрашивая, когда эта хрень наконец, закончиться, а я хоть и не большой фанат оперы, шикал на неё, и изображал заинтересованность, просто чтобы по дольше, насладиться её реакцией. Хотя пот конец, я засмеялся, и выдал себя. Вообще, каждый день, был полон событий, и перемен, постоянных идей, и моего, традиционно, наигранного недовольства. Это была, словно игра, она что-то предлагает, я долга выражаю недовольства, отказываюсь, и отвергаю все, её идеи, а затем мы идем, делать то, что она сказала.  

Я вновь обрел, пусть не смысл всей жизни, но хотя бы пунктик, ради которого, стоит дожить, до конца этого дня. Такой простой стимул, вроде как, – я не могу умереть, ведь Леда, притащила дамой, новую дивидишку, или, я не могу умереть, ведь завтра выходит книга, которую я ждал, или я не могу умереть, потому что завтра мы едим на пикник. И так изо дня в день, затем поводы, незаметно, просто исчезли, растворились, и я не могу умереть, превратилось, в я не хочу умирать. Затем, я стал пытаться, взаимодействовать, с другими людьми. Это тоже, была идея Леди, как и все, гениальные перлы, которые она выдавала, и которые я, просто ненавидел, первые минуты, их озвучивания вслух. Сначала, я попытался, поговорить с кем-то, на работе, но это не увенчалось успехам, все попадали на пол, как только я произносил, одно лишь слово. Может, от неожиданности, ведь я столько лет, молчал, может просто потому, что они, идиоты. По крайне мере, Леда склонялась, ко второму, варианту. Из-за чего меня, в конце концов, наконец, уволили, сказав, что я слишком, пугаю людей. Да, два года, не пугал, и вот теперь оказалась, что я мешаю, производству. Но это ничего, я и так хотел, уйти с этой работы. Она была мне нужна, просто чтобы, ради чего-то, вставать по утрам, теперь же, я встаю по утрам, просто потому, что хочу вставать. Но так как попытка влиться, в это общество, не удалась, мне пришлось постараться, хотя бы поговорить, с теми, кто действительно, хотел меня видеть, и кого я даже не впускал на порог. Не знаю почему, я не могу найти, разумного объяснения, этому решению. Я просто решил, что так надо, что нельзя, вот так вот просто, ранить тех, кто меня по-настоящему любит. Позволять им видеть, что этого человека, не стало, и они не когда, его не вернут. Они, конечно же, были в шоке, от моего неожиданного прихода. Потом были долгие 3 часа, в которых, мама рыдала, без остановки, а отец суровым голосом сказал, что если бы мог, и сейчас бы мне по шеи надавал, потому как, только этот способ работает, по отношению ко мне. Я был, на самом дели, даже рад, сделай он это. Но, увы то, что было невозможно, оставалась не возможным, и по сей день. И не какая психология, не один разговор, по душам с Ледай, этого не изменит. Но зато теперь, были ещё, хоть какие-то люди, кроме Леди, которые не боялись меня, и хотели видеть. На самом деле, они всегда были, просто я, не видел этого  

В общем, все поменялась, и одновременно с тем, нечего не изменилось. И главной постоянной, в этом уравнений, был сам Винтроп. Он собирался открыть, собственную клинику, где мог бы, роботизировать людей, пострадавших от аварий, катастроф, взрывов. Но кроме этого, его плана, ни чего, в его образе, или поведении, не поменялась. Теперь, мы ещё меньше, разговаривали, нежили раньше, если такое, вообще возможно. Обычна, я без слов приходил, он без слов, проверял мои системы, говорил, что всё хорошо, и я кивнув, уходил прочь. Я прекрасно знал, что тот разговор, и та, случайно брошенная фраза, была специальной, чтобы ранить меня, посильнее, заставив снова страдать. Я не знал, зачем ему это, и почему он так поступил. Но знал, что это было, умышленно и понимал, что спроси я его на прямую, он бы даже, не потрудился отрицать, мою догадку. Может именно поэтому, я не спрашивал, а он не говорил. Это ни чего бы мне ни дало, ни объяснений, ни извинений. Поэтому, мы просто продолжали жить, в постоянном, навязчивом, обществе друг друга, почти не как, не контактируя. Казалось, такое положения вещей, его устраивала, как не что другое. В таком темпе, прошёл год. Самый лучший год, впервые, с тех пор, как я стал тем, кем стал.  

И все бы, так и длилась, если бы как всегда, судьба не решила вмешаться. После нова года, когда мы хорошенько отпраздновали, она кучей еды, которую целых два дня, готовила, и которой была так много, что мне становилась плоха, только смотря на неё. А я, в просмотре, новогодних передач, и чтений книги, что она подарила. И после, грандиозного празднования, она выбила у меня, обещания, что я поеду с ней, в поездку, дальше, чем соседний парк, или ближайшая речка. Именно поэтому, сейчас, двенадцатого января, мы гуляем, возле моря. Я уже не бурчу, как прежде, по поводу и без, а просто стараюсь, идти с ней вровень, и наслаждаться, видами моря, доставая из глубин памяти, воспоминания, о том, как оно пахнет, словно заново вдыхая, этот невозможный сейчас, для меня аромат.  

–А ты, плавать можешь, в этом теле? – Спросила вдруг она, преривая мою меланхолию.  

–Не знаю, это у Винтропа, нужно спросить, но мы не говорили, уже больше года, и мне не хочется, нарушать традицию.  

–Жаль, но может, все-таки, проверим.  

–Я вешу больше, трехсот килограмм, ты правда думаешь, что моря, удержит такую махину.  

–А как же, корабли.  

–При чем, тут корабли? – Спросил я, улыбаясь, её глупости.  

–Но их же, вода держит. – Сказала она, как-то по-детски, наивно. На что, я только и смог, что рассмеяться, начав гоготать, ещё громче, увидев кислую мину, на её лице.  

–Какая, ты всё-таки глупышка. – Сказал я примирительно, потрепав её, по волосам  

–И, не смешно, между прочем.  

–Ты знаешь, что мои родители, уже нас, сосватали? – Спросил я, стараясь, перевести тему.  

–Да, конечно, это ведь так банально, если мы разного пола, мы просто обязаны, влюбиться, и пожениться, бесит просто. – Сказала она, как-то яра, размахивая, своим кулачком.  

–Ну, это естественно, я думаю, поэтому все, так и считают.  

–Да, но это уже достало эта тупая логика, пещерных людей, если у нас, разно половая принадлежность, это не значит, что мы должны, сею секунду, прыгнуть, друг другу, в постель. И этот тупой стереотип, уже везде обыграли, и в книгах, и фильмах. Парой смотришь, и не понимаешь, почему они блин целуются, в конце, если к этому, нечего не ведет, это как если бы, мы, сейчас стали целоваться, просто так, не с того не сего.  

Это долгая речь, была почти бесконечной, как-то моя идея, уйти от темы, развила философскую дискуссию, и зная её, на пару часов, уж точна. Я перестал слушать и просто смотрел на моря, которая, волнами, размывало песок, смывая за собой, всякие надписи, напоминания, и замки заделанные, накануне детьми, уничтожая все зримые доказательства, присутствия в этом мири, человека. Я почти ушел куда-то, в нирвану, глубокий вдох, который не дает кислорода и выдох, которого, на самом дели, нет, и я уже не здесь, и я уже, даже не я. Придя в себя, только когда, услышал чей-то голос.  

–Леда, это ты, деточка? – Спросил, этот хриплый, женский голос. Обернувшись, я заметил женщину, в возрасте, с ярким макияжем на лице, который не скрывал, ни морщин, ни серости кожи. Она стояла, с сигаретой в руках, которую всё курила, и кашляла, после каждой, новой затяжки. Она улыбалась Леди, с такой искренней радостью, словно это, её родная внучка. Леда же, этих чувств, явно не испытывала, так как на мгновения, она застыла, и в глазах, показалось, ели скрываемый страх. Не знаю, что тут происходит, но она, явно, была, не рада, этой встречи.  

–Ты помнёшь меня, я миссис Лешвуд, вы с сестрой, гостили у меня, в детстве.  

–Сестра? – Спросил я, так громка, что это даже казалось, не вежливо, и две пары глаз, уставились на меня, одни с неким призрениям, другие с со страхом, и некой, виноватой гримасой.  

–Да, я помню вас, простите нам пора. – Сказала она, на лету, как можно быстрее, оборачиваясь на своем кресле, в попытках сбежать.  

–Да, я понимаю, я только хотела сказать, что мне очень жаль, я слышала, что случилась. – Сказала, пожилая женщина, даже, не смотря на меня, словно стараясь сделать вид, что меня, и вовсе, здесь нет. Леда застыла, как вкопанная, вытянувшись, в напряжённую струну, оставаясь, в каком та, паралитическом трансе. А я, лишь не мог понять, что происходит, когда эта случилась, почему я, стал частью этого. И сестра? Серьезна, у неё есть сестра. Мы живём вмести, больше года, а она даже, не соизволила, упомянуть, хоть словам, что у нею, есть сестра. Почем, зачем, скрывать это, после всего, того, что она мне рассказала, после всего того, что я ей рассказал. Была глупа, вот так обижаться, но я обижался, ведь я думал, что мы доверяли, друг другу, все.  

–Вы били же близняшками, даже не представляю, как это, когда, кто-то, столь близкий, умирает. – Продолжила та женщина, словно не видя, как с каждым словам, делает все больнее.  

Умерла, когда, где? Неужели при взрыве, но она даже не сказала, хотя мы говорили, об этом, множества раз, значит, она не просто забыла, или решила, обойти эту тему, она намерена, скрывала это. Как бы сильно, я ей не сочувствовал, ведь видел, что отвернувшись от нас, она тихо, без звучно, без единого выдавшего её движения, плачет. Но я был слишком обижен, по-детски уязвлён, чтобы проявить, хоть каплю сострадания.  

–У тебя, была сестра, близнец? – Спросил я, игнорируя, брезглива скорчившуюся, от моего голоса, тетку, смотря, на ровную спину Леды.  

–Это, твой друг, Леда? – Спросила, с отвращением, и лёгкой ноткой осуждения, в голосе, эта женщина.  

–Заткнитесь. – Ели слышно, тихим, осипшим голосам, сказала Леда, так, что только я услышал. – Я сказала, заткнитесь оба! – Закричала она, тут же, на эмоциях. Так, что рядом стоявшие люди, в непонимании, обернулись. И уехала прочь, не давая не какого ответа, не оставляя, ни какой зацепки, со всей скоростью, на которую были способны, её колеса. Но я, так просто, не согласен был, отступать. Не попрощавшись толкам, и даже не обернувшись, на курящую, бесцеремонность, в человеческом обличии. Я побежал за ней, догоняя её, в считанные секунды.  

–Извини, но может, ты объяснишься. – Сказал я, буквально на ходу, или скорее на бегу, ведь она отнюдь, не собиралась тормозить, или останавливаться, ради моего комфорта.  

–Что тебе, от меня нужно? – Бросила она, и снова, начала набирать, былую скорость.  

–Что мне, от тебя нужно? Ты чего, не в себе, может мне нужно, чтоб мой лучший друг, говорил мне, а ни намерено, скрывал, такую информацию. И я ещё мог бы понять, если бы это была, что-то отвратительна, ужасная, или криминальное, но почему это, почему ты не сказала?  

–А ты не думал, что может ты, не настолько близок мне, чтобы говорить с тобой, о таком. Может на самом деле, я притворялась, чтобы было, где жить, не забывай, я сбежала из дома.  

Я застыл, как вкопанный, меня оглушило. Я не верил ей, не верил не секунду, я знал, логически понимал, что это не может быть правдой, что она врет. Что просто, пытается, больно ударить, чтоб убежать. Но это была логика, а чувства, и сомнения, ни куда не исчезают. Постоянная мысль, что все люди, ненавидят меня, так с чего, ей любить, появилась вновь, надоедливым треском, в моей голове. Возвращая к тому, от чего я бежал, напоминая о ненависти, к себе. Заставляя подумать, всего на мгновения, что может она не врет, может просто, она наконец, говорит, чистую правду. Это была так больна, такая резка, тупая боль, в области того, что когда-то, была сердцем. Больнее, чем оказаться во взрыве, больнее, чем понять, что ты заперт, в собственном, ходячем гробу, больнее, чем все, те слова, что мне кидали, за спиной, и прямо в лицо. Это была боль, болея глубокая, изощренная, разрезающая все нутро, и вытаскивающая, остатки, человеческих эмоций. Я окоченел, не в силах подвинуться, пошевелиться, сказать что-то, даже самому себе. Я видел, что она едет дальше, патом останавливается, смотрит мельком на меня, и, видя мою боль, видя то, как я умоляюще, на неё смотрю, просто уезжает. Вновь, эта болезненное чувства, родам из детства, чувство, что тебя не видят, что ты не нужен, на тебя плевать. Она словно смотрела, сквозь меня.  

Я вернулся в гостиницу, один. Прошёл час, два, три, день, она так, и не приходила. Из номера, я тоже уехал, один. И через 3 дня, я вернулся, в старую жизнь, старый дом, в котором, словно по волшебству, исчезли все её вещи. Мне снова хотелось плакать и я, снова не мог, мне снова хотелось кричать, но я тоже не мог, но по другой причине, я просто не хотел кричать, в холодную, пустую тишину. Поэтому, я просто сел и начал смеяться, как сумасшедший, смотря в пустоту и слушая эхо, от собственного, одиночества, которого, уже год, как в квартире, не бывало. Я снова остался сам, один, она просила меня не бросать её, и в итоги, бросила меня сама. Разве это справедливо, разве это вообще возможно. Я не понимал, что произошло и не хотел понимать, мне не нужны были объяснения, причины, это дурацкое, почему? Мне просто нужно было, чтобы там, в железной груди, где ничего нет, перестало так ярко, болеть пустота.  

Но, проходили часы, дни, недели. Недели без криков, шума, бесконечных предложений, и идей, недели, проведенные в абсолютной тишине. Где спокойствия, граничила с мукой, а пустота становилась болью. Я всё, так же, старался, делать вид, что всё осталась прежним, что ничего не изменилось, мир не выбился из своего курса, и жизнь, не поменяла орбиту. Я читал, ходил гулять, старался находить вещи, ради которых стоит жить, стоит вставать, стоит не бросаться, под рядом, проезжающий грузовик. Я вставал, и думал, вот ещё один день, всего один день, я проживу его, я должен. И так, снова и снова, день за днем, час за часом. И вскоре, даже её присутствия в моем доме, смылось временем. Еда, которую она ела, вещи, которые она хранила. Я не выбрасывал их специально, не пытался со злостью избавиться, от напоминаний, лихорадочно выискивая улики, и вынося их на помойку, без жалости. Нет, напротив, я их берег, они служили напоминаниям, и заставляли, тлевшую надежду в груди, не угаснуть полностью. Вдруг она вернуться, за своими любимыми хлопьями, за дорогим шарфиком, или за любимой книгой, вдруг она придёт, может не ко мне, так хотя бы, за ними. Но как-то постепенно еда портилась, сгнивая, превращаясь, лишь в набор молекул, вещи исчезали, а я смирился, и приходило осознание, нереалистичности, моей фантазии невозможности, такой мечты. В конце концов, прошло три месяца, и не осталась ничего. Не одного упоминания, знака, или следа. Её словно, и не было, она не существовала, только там, где-то в моей памяти, глубоко в моем уме.  

И так прошло, три с половиной месяца, когда боль, перешла в пустоту, а пустота стала обыденностью, когда вдруг, весь этот процесс брожения, в моем разуме, перервал звонок в дверь. Какой-то порывистый, и очень не смелый. Словно человек, что там за дверью, долго думал, собирался с мыслями, решался, а только затем нашел силы, лишь на это, короткое, сильное, прерывистое касание и отдернул от кнопки руку, словно от огня. Я не спешил к двери, уже давно прошло то время, когда я вздрагивал, от одного лишь шороха, в неконтролируемом порыве убедиться, она ли это, или нет. Я знал, что это не она, знал, что это ни когда, не будет она, поэтому я медленно, в своем спокойном, обыденном ритме, пошел открывать дверь. За дверью, меня встретила, достаточно странная картина, на пороги, стояла женщина лет сорока пяти, которая была одета, в дорогое, черное пальто, из настоящего меха, и широкополую шляпу, которая в некоторые моменты, закрывала её лицо. Словно она, с помощью неё, пыталась сбежать, отсюда, куда-то, где безопасна, и легко. Больше ничего, особенного, в её внешности не наблюдалось, она словно, ни чем не выделялась, не жилая отделяться, от всеобщей толпы, находя укрытия, в этой идентичности. Но я, был почти уверен, в том, что если бы я имел возможность, воспринимать запахи, от неё бы, приторно сильно, пахло чем то, на подобии, Шанель №5. Я почти представил, этот запах, идущий от неё. Сначала она вскрикнула, когда я открыл дверь, звонка и резко, словно не ожидая, от себя, подобной реакции, но очень быстра, подавила собственную истерику. А затем, застыла как вкопанная, смотря на меня, из-под своей огромной шляпы, то пряча глаза, то бесцеремонно пялясь, как на необычную зверюшку, экспонат в музей. Видима, она очень боялась меня. Как это типично, ни разу не разговаривать со мной, а уже считать, меня монстром. Мне захотелось, по скорее с этим закончить, поэтому не дожидаясь, когда она, наконец найдет, в себе силы, заговорить, я сказал первым.  

–Чем, могу помочь? – Нейтральным, совершено не вежливым, или хотя бы притворно, заинтересованным голосам, произнес я. Она вздрогнула, и отошла на шаг назад, но тишину так и не перервала. Меня, это ещё, больше взбесила.  

–Ну ладно, тогда, раз вам ни чего не нужна, я пойду, у меня, и своих дел, полно. – Сказал я, начиная, закрывать дверь. И только лишь тогда, её тоненький голосочек, показал свое присутствия.  

–Нет, подождите, пожалуйста. – Сказала она, тихо, срываясь, на какой-то, отчаянный стон, в конце.  

–Женщина, может, хватит либо говорите, зачем пришли, или уходите. – Сказал я грубо, не растроганный, этим сломанным, печальным взглядом, мне надоело, изображать вежливость.  

И тут, она вдруг изменилась, из забитой, пугливой тени, превращаясь, в дикого зверя, готового к прыжку. Она, очень злобна, стрельнула в меня, своим яростным взглядом, прорезая себе путь, пряма внутрь, этими темными, глубокими глазами. И наконец, сняла шляпу, за которой пряталась, все это время. Под ней, оказалась, ярка блондинистая, шевелюра, пышными локонами, спадающая на плечи. И уставшие, не по годам, разочарованные глаза, наполненные мудростью и силой, не смотря на боль, что слезами, скопилась на самом краю. Морщин, на её лице, была не много, была заметна, что она следит за собой, всеми возможными, способами, маниакально стараясь, продлить утраченную молодость. Она не выглядела, ни красиво, ни даже симпатично, скорее ухоженной. Но вот на лбу, запечатлелась, очень крутая полоса, морщины, пронизывавшей, весь её лоб. Что говорило, о том, что она достаточна часто, морщилась в напряжении. Но самым странным, была то, что что-то, во всей её внешности, была мне, смутно знакома, где-то, я видел, подобные черты. Убрать весь этот лоск, стереть напыщенность, добавляя, живой, непосредственной, теплоты, и будет кто-то, кого, я очень хорошо знаю. Она, как-то по особому вздохнула, словно сдаваясь, или скорее смиряясь, со своей участью. И наконец, уже твердым, как сталь голосам, сказала.  

–Меня зовут Даяна, и вы точно, знаете, мою дочь, Леду.  

Вот, где я видел эти черты, более молодые, менее уставшие, но очень похожие, в своей ярости, упрямстве, и властности. Даже стало, на мгновения смешно. Когда смотря на её мать, которая, не смотря на всю решимость, все же мнётся, боится, и избегая моего взгляда, как огня, я вспоминаю, нашу первую встречу, с её дочерью. Та нагло, перекрыла мою дверь, и умудрилась сломать себе руку, пытаясь, бесстрашно, ударить меня. Какие, они всё-таки разные, даже не вериться, что, по сути, в ней, гены этой женщины. Но мгновение, теплых воспоминаний. прошло, оставляя за собой, след боли, охлаждая сердце, до привычной стужи.  

–Если вы, её ищете, то её, здесь нет. – Сказал я, как-то, через-чур небрежно, словно мне была всё равно, как будто она для меня, ни кто. И попытался, под шумок, закрыть двери, но Даяна, продемонстрировала, полную, бесцеремонность, своей дочери, и поставила ногу в двери. Чтобы я не сумел, её закрыть, уйти сбежать, спастись, от этих, знакомых глаз, на чужом лице.  

–Я знаю. – Сказала она, и настала моя очередь, удивляться, настолько сильно, что я даже открыл дверь, вновь нараспашку.  

–Тогда зачем, вы здесь? И второй вопрос, откуда вы, черт возьми, это знаете?  

–Понимаете, моя дочь, достаточно упряма, и самостоятельна, но это не значит, что она, не совершает ошибок. Она сделала их уйму, и я уже давно привыкла, нанимать детектива, чтобы следил за ней, просто, чтобы знать, когда ситуация вновь, выйдет из под контроля. Так, и она счастлива, и я могу, присматривать, за своей девочкой, благо денег, у меня, для этого достаточна. – Сказала она, так без эмоционально, и четко, словно репетировала эту речь. возле зеркала, множества раз, оправдывая свои поступки.  

–То есть, прошлый раз, когда она сбежала из дому, когда ударилась в наркоманию, и жила на помойки, вы тоже знали? – Спросил я, удивлённый, полученной информацией.  

–Да знала.  

–И вы, нечего не сделали. Вы просто стояли там, в своей дорогой квартире, читали отчеты, и думали, что это делает вас, хоть как-то причастной. – Сказал я, уже злобно, подходя, настолько близка, что ей просто пришлось отступить. Но она, не выглядела загнанной, в угол, или виноватой. Напротив, она подняла свой взгляд, и гордо смотрела на меня. Как образец идеальности, правильности, и аристократичности. В общем лживости, если по-простому.  

–Вы, ужасная мать, вы знаете об этом? – Сказал я, колка, прекрасно понимая, что она не поймет, и не изменить, своего поведения, не видя, нечего плохого, в той системе, что она избрала.  

–Я так, не думаю.  

–Неважно, что думаете вы, важен результат, думаете почему, ваша дочь, стала такой, какой стала?  

–Моя дочь сильная, целеустремленная, женщина и если это, моя вина, что она стала, такой, то ладно, я рада быть причастной к этому. – Сказала она горда, смотря на меня, с превосходством, и презрением  

–А ещё, она наркоманка. – Сказал я, не заботясь, о чувствах, этой женщины, мне просто нужно была это сказать. Сказать то, что Леда, точно, держала глубоко в себе, но так и не осмеливалась, сказать вслух.  

–Я давала ей все, я заботилась о ней, я отдала её в гимнастику, чтобы она развевалась могла, построит карьеру, и жить прекрасной жизнью, в будущем. И ей это нравилось, действительно нравилось, кто мог знать, что это закончиться этим. Уж точна не я. И я не вмешивалась, просто потому, что она бы не приняла, мою помощь, она ненавидела меня, настолько сильно, что скорее бы умерла, чем позволила мне, спасти себя. Вы хоть знаете, каково это, смотреть как твой ребёнок, медленно, уничтожает себя, снова и снова, и даже не иметь возможности, помочь. Я не спала, почти каждую ночь, в тот год, и когда, ко мне приходили отчеты, о том, что она делает, о том, с кем она общается, я читала и плакала, пока ни кто не видел, пока всем было всё равно. А на утро, мне нужна была, вставать, краситься, натягивать улыбку, на свое лицо и вести свою вторую дочь, в школу, так словно, нечего не происходит. Дочь, которая была, копия Леды, дочь, смотря на которую, мне хотелось вновь, плакать. Это, достаточное наказания, для меня, как вы думаете.  

Мне вдруг, стала действительно стыдно, за все те мысли, за все те слова, что я говорил, или хотел сказать. Сейчас, я вижу, что эти круги под глазами, эти морщины, даже этот, потухший взгляд, был результатам, того, что она пережила, в своем прошлом.  

–Я не идеальная мать, отнюдь, я понимаю это, но разве есть, в этом мире, идеальные родители? А идеальные дети? Не думаю, но я ни когда, когда она вернулась, не вспоминала об этом, ни когда не укоряла её, и даже, не говорила об этом.  

–Простите, я не должен был… – Попытался объяснить я, но она перебила.  

–Это сейчас, не так важно. Я пришла не просто так, на самом дели, когда я узнала, что моя дочь живет, с подобным чудовищем, я ужаснулась, а когда она съехала от вас, в душе обрадовалась, но кое-что случилась, что изменила мое мнения, в этом вопросе. И сейчас, только вы, можете, помочь мне. – Вся моя жалость, сострадания, или хоть какое-то понимание, этой женщины, как рукой смыла, после её слов. Злость, вновь начала, закипать, пока она, не дошла, до последней фразы, которая разом, остудила весь пыл. Кое-что случилось? Случилось с Ледай?  

–Что с Ледай? – Спросил я, взволнована. Как-то сразу, стала всё равно, на её мать, на нашу сору, на то как сильно, я был зол. И то что, последний недели, я говорил себе, что мне плевать, на неё. Это было неправда, чистая, спасительная лож. Она была, мне дорога, наверное дороже. всех, на этом свете, и не смотря на обиду, не смотря на боль, я всё равно, готов на все, лишь бы, с ней, все было, хорошо.  

–Она вновь, принялась за старое. – Ответила её мать, и это звучало, как зловещий приговор, последняя точка. У меня перед глазами, на мгновение, всё потемнело, а сознание, спасаясь от этого момента, уплыло, в спасительную даль, где нет ничего, ни слов, ни времени, ни образов, ни правды. Она сорвалась? Как это возможно? Нет, только не она, этого не может быть, этого просто не может быть. Слишком сильная, чтобы упасть, так я думал, о ней, все это время, даже не понимая, что сила не залог устойчивости, а лишь следствие большого, количества ошибок, в прошлом. Вернулся я в себя, только минут через пять, столкнувшись, со взволнованным, взглядом Даяны.  

–Я, не могу ничего сделать, но вы как я поняла, близки, и возможно вы сможете… – Попыталась объяснить она  

–Что, она употребляет? – Спросил я, поспешна, перебивая её речь.  

–А это, так важно?  

–Да, просто ответье, на вопрос.  

–В этот раз, все хуже, чем раньше, в этот раз, это героин. – Сказала она, тихо, опустив глаза вниз, словно стыдясь, поступка дочери.  

В глазах, снова потемнела от ужаса, сознания, пыталось спасти себя, глупой, старой как мир, ложью. Начиная убеждать меня, что этого не может быть, просто, не могло случиться, а значит это сон, видение, иллюзия, все, что угодно, только не правда, но я взял себя в руки, сейчас не время отключаться, я и не время сбегать.  

Но как она могла сорваться, и вновь начать употреблять, спустив в помойку, все свои достижения, и еще именно, этот наркотик. Тот самый, который раньше, столь сильно, напугал её, отрава, из-за которой, умерла её подруга, последняя капля благодаря которой она некогда решилась спастись. Неужели теперь она станет её погибелью. Но, что если, именно этого, она и хочет, жаждет умереть, жилая изничтожить, себя полностью.  

–Этот наркотик, для неё, синоним смерти. В этот раз, она не просто, желает забыться, она хочет умереть. – Сказал я вслух, собственные мысли, смотря как медленно, белеет, лицо её матери.  

–Этого, не может быть, она слишком сильная, для самоубийства.  

–Поэтому, она его и не делает, а ждет, когда это, само её убьет. – Сказал я – Она возможно, даже сознательно, не понимает этого, но подсознательно, она совершенно, точно, хочет, уничтожить себя.  

–Так вы поможете мне? – Спросила Даяна, уже с отчаяньем в голосе, от былой смелости, напыщенности, и силы, не осталась и следа. Теперь, она просто мать. Просто мать, которая не имеет, не какого, контроля, над жизнью своей дочери, как и любая другая мать. И это осознание, самая страшная истина, в её жизни. – Я знаю, что вы с ней поругались!  

–Это не важно, как бы сильно, я не был на неё зол, и как бы сильно не ненавидел, я не позволю ей, убить себя.  

И тут я вспомнил, единственный вопрос, который я должен был задать, из-за чего всё это и началось, почему мы поругались, и она слетела с катушек. Её сестра. Что-то связанная, с ней, что-то, что было, для Леды, тяжелея взрыва, и потерянной возможности ходить, ведь тогда то, она сдержалась, смогла не пойти, этим путем. Сейчас же, она непроста вернулась, на старую тропинку, а прыгнула, в самая пекло, этого ада. Так в чем же дело, что может быть, настолько ужасным, что она даже, не смогла рассказать мне.  

–Вы знаете, что случилась, между ней, и её сестрой, перед взрывом? – Спросил я  

–Не знаю, а что? – Ответила её мать, с непониманием.  

–Да нечего, просто именно после того, как задели тему, смерти её сестры, она слетела с катушек.  

–Не знаю, в принципе, все естественно, она потеряла сестру, это тяжело перенести.  

–Сказала Даяна грустно, давая понять, что она, все еще, не перенесла.  

–Мне кажется, здесь что-то большее, вы не замечали, в ней, каких-то странностей, когда дела, касалось этого?  

–Нет, все в принципе, было обыденно, она страдала, как любой бы, страдал на её мести. – Сказала она, желая поскорее, закрыть эту тему, но тут, словно, что-то вспомнила – Хотя, одна странность, была. Она так, и не сходила, на могилу своей сестры, даже не пошла, на похороны. Я подумала, что это связано, с тем, что ей слишком больна, видеть, как хоронят её близкого человека.  

Может, конечно, и так, но почему-то, мне это смутно напоминает, как обрадовавшись смерти отца, на его похоронах. Я потом боялся, подходит к его могиле, или даже говорить о нем, мне было стыдно, слишком стыдно. Возможно ей тоже, за что-то стыдно, за что-то, что она сделала, сказала, или возможно, даже просто подумала. Как я, там, на могиле, когда я не мог, выдавить не одной живой, настоящей, слезинки. Когда смотрел, на темное, холодное надгробья, под которым, покоиться мой отец. И вместо боли, вместо соли, на щеках, на мгновение, всего на секунду, до того, как осознанием, захлестнул стыд, я искренне, не прикрыто, улыбнулся. И как бы я не отрицал, как бы сильно не загонял, этот момент, в свою память, стараясь стереть, из сознания, я все еще помню, что это первый, самый счастливый, эпизод, за мое долгое, холодное детства.  

Это, был худший год, в моей жизни, это была ужаснейшая вина, что весела на мне камнем. И что если, она переживает, нечто подобное.  

–У вас есть адрес, где её искать?  

–Да, конечно есть. – Сказала она, с дрожью, в руках, доставая, из сумки, скомканный, помятый листок. – Только, если вы не против, поедим сейчас, а то я боюсь, что она…  

Она не досказала, я и так, прекрасно понял. Это была то, о чем, я и сам подумал. Вдруг, пока мы здесь стоим и болтаем, она уже умирает. Я лишь кивнул, и без промедления, проследовал за ней, к машине. Кажется, я даже не закрыл, за собой дверь. Но сохранность вещей, в данный момент, меня волновала, меньше всего.  

Машина тронулась, медленно, унося меня прочь. От привычной тишины, от спокойной пустоты. Я пытался представить, что меня ждет, что за картина, предстанет, перед глазами. Как это странно, раньше, она спасала меня, теперь же, мне, выпала эта участь. По видимому, никто из нас, не может быть, постоянно сильным. и парой, когда ты падаешь, тебе нужен кто-то, кто подхватит тебя. Мы все время ловим друг друга, и я уже, даже не знаю, как назвать, эти отношения. По-видимому, мы просто не можем, быть цельными, друг без друга.  

Мы подъехали к месту, а я даже не заметил, как машина, что все время, была в движений, наконец остановилась. И мы уже как несколько минут, просто сидим, без движения, застывшим взглядом, смотря, в темную, об писаную граффити, стену, полу разрушенного знания. Повисла тишина, мы так спешили сюда, а теперь, я не в силах, сделать и шага. Мне отчаянно хочется плакать, хочется иметь возможность, заплакать. Её мать, сидящая рядом, со мной, делающая эту тишину на двоих, уже плачет. Мы не знаем, почему это делаем, это просто как инстинкт, безвольное, неосознанное действия. Я хотел, было, уже встать, как она вдруг, схватила меня за руку.  

–Пожалуйста, мне всё равно, кто ты, но помоги её. – Произнесла она, щепотам, почти не слышно, одними губами. И опустив мою руку, беззвучно, продолжила плакат. Я понимал, что возможно, должен что-то сделать, что-то сказать, как-то утешить, но вместо этого, я просто вышел из машины и не оборачиваясь, пошел вперед.  

Ко входу, в адское, прогнившие, смертельно опасное, гнездо смерти. Сзади, машина быстро уехала, оставляя за собой, пыльный след. Оставляя меня одного, на этой дороге. Я ни когда, не был, в подобных местах, поэтому даже не знал, чего ждать и что делать. Как я вообще, должен себе вести, и имеет ли это, здесь, хоть какое-то значение. И когда я найду её, среди прогнивших, убивающих себя тел, что мне делать, что мне сказать, как поступить. Будет ли она вообще, слушать меня, или просто отвернётся. Способна ли она, еще на это, или потеряла, все человеческое. Неважно, всё это неважно. Главное, просто забрать её, из этого ада. Странно, я робот, из металла, и стали, но мне всё равно, страшно, заходить внутрь. И поэтому, я мнусь у двери, что открыта на распашку, приглашая вовнутрь, всех, кому захочется зайти, вмести с холодным, зимним воздухом. Я делаю, ненужный мне вдох, по инерции, стараясь успокоиться, таким способом, и захожу вовнутрь. Внутри, всё так, как я и представлял. Как видел, в своих кошмарах. Расписанные, прогнившие, украшенные плесенью, стены. Гнилой, скрипучий пол, с дырами, разбросанными по всюду, в которых, словно в картины авангардиста, просматривается. Кусочки еды, загнившей от старости, упаковки чипсов, бутылки из под дешёвого вина, пива, водки, иногда, из-под медицинского спирта, и шприцы, куда же в этой картине, без них. И маленькие, нечего не подозревавшие, тараканы, бегающие, по использованным шприцам, туда-сюда. Суетясь, стараясь найти еду, и сбежать от крыс, что находились, неподалеку. Но это, была лишь часть картины, мёртвая её часть, живая же, состояла из людей. Людей, что сидели, стояли, лежали, улыбаясь во все тридцать два зуба, словно, это был, их личный рай. Катавшиеся в агонии, сидящие в трансе, трясшиеся от лихорадки, и просто мертвые они были повсюду, хотя и отставали, тут. Это только тела, лишь ошмётки, остатки, безвольные объедки божества, выкинутые волной, в эту помойку. В живых, не осталась ничего разумного, ничего человеческого, ничего живого. Они все, словно прогнившие, испорченные овощи. Когда прохожу дальше, вижу синий труп, оставшийся от человека, он так давно здесь лежит, что нос, и рот, покрыли мухи, а в глазах лежал гной. Я даже, почти вспоминаю, этот терпкий, резкий, запах гниения, запах смерти. Мне становиться плоха, рвотный рефлекс, словно по команде, подкатывает к горлу, но рвать то мне нечем. Хочется сбежать, просто чтобы не видеть этого, просто чтобы не знать, просто чтобы не дойти, до того места, когда Леда, станет частью, этого общества. Но вместо этого, я снова, делаю шаг вперед, к новой страницы, новой комнате, новой грязи, под ногами. Здесь, по углам, спят бомжи, кто-то колит себе дозу, кто-то уже под ней. Зрелища не из приятных, все такое обшарпанная, грязная, отвратительная, ужасная, и наверняка вонючая. Впервые, я не страдаю, от потери обаяния. Даже без этой возможности, мне становиться дурна, когда я только представляю, как здесь всё воняет. Я прохожу, одну комнату, за другой, они все похожи. На столько, что я не понимаю, ушел ли я, из приведшей, обители смерти, или остался. Все те же, старые, порванные матрасы, в которых с радостью, копошатся, клещи и блохи, всё тот же мусор, всё те же люди. Повсюду дерьмо, шприцы, и пакеты от каких-то чипсов, банки из-под колы, и остальные, отходы человечества. Все смотрят на меня, но из-за яда, даже не видят. Это впервые, когда меня не бояться. Им, просто всё равно. Чем дальше иду, тем больше надеюсь, что её, здесь, не будет. Я не могу представить, эту сильную, красивую, девочку, в этом антураже, из отбросов и грязи. Новая комната, новый виток грязи. Вот там, в углу, кто-то тряхается, находясь под кайфом, а там, спит. Рядом кого-то вырвало, а в соседнем углу, кто-то, уже много часов, смотрит в одну точку. Мне всё хуже, и хуже, но я заставляю, себя идти, передвигать ноги, двигаться вперед, только вперед. Хотя, я вижу то, что видел, все свое детство, что наблюдал, все первые годы, своей жизни. Деградацию, смерть, вонь. И снова, словно становлюсь, тем маленьким, потерянным, не понимающим, ничего мальчиком. И это пугает, ужасает. Я забыл это ощущение, исторг его, из своего сердца, но вот оно тут. Эта хрупкость, эта боль, эта злость и отвращение. Почему люди делают это? Зачем тратят на это свою жизнь? В чем смысл если ты не когда не бываешь собой?  

И вот, среди, однообразной толпы, грязи, и порока. Я вижу её, она сидит на матрасе, без движения, глаза раскрыты, но она ничего не видит, зрачки расширены. Она смотрит, в одну точку, словно в трансе, в вене, так и застряла игла, покачиваясь. Я подавляю отвращение, и желания отвернуться, убежать, оставив её здесь, и подхожу ближе. Она даже, не замечает, моего присутствия. Она где-то там, далеко, в каком-то своем сне, происходящем, здесь и сейчас. Она сбежала, из этого мира, из этой жизни, из этого тела. Здесь, только оболочка.  

–Леда! – Говорю я, громко, но она не слышит, не вздрагивает, ни как не реагирует, на громкий звук.  

–Леда! – Кричу я, ещё громче. И мой крик, эхом, проходит, по другим комнатам, этого ада. Заставляя вздрогнуть, тех, кто еще, способен на дрожь. Но она, все ещё, не шевелиться.  

Мне становиться, действительна страшно, и я лихорадочно, дрожащими руками, даже причинная ей боль, своей торопливостью, начинаю, прощупывать пульс. Но все нормально, сердце, пусть и тиха, неспешно, но все ещё, бьётся, она пока, ещё жива. Я не хочу оставаться здесь, ни одну, лишнею секунду, и её оставлять, здесь не желаю. Я выдергиваю, ненавистную иглу, из её руки, тонкая, почти незримая, капля крови, разделает её руку, вырисовывая отвратительный силуэт. Растаптывая шприц, со всей злостью, на которую, способен, и топтал, снова и снова, пока стекленная убийца, не превратиться, просто в прах. Не видя рядом, ни её коляски, ни чего подобного, я беру её на руки, и быстра, уношу, из этого места. Назад, я стараюсь идти, как можно быстрее, не оборачиваясь, не смотря, не видя. И только оказываясь, на холодной, засыпанной снегом улице, я, наконец вздыхаю, с облехчениям. Леда, так и не приходит в себя, даже когда, я её легонько трясу, даже когда, пряма на неё, сыпется, белый, обжигающий, холодный снег. Она все так же, мертвой, сломанной куклой, весит, у меня в руках. Не долга думая, я понес её, в наш дом.  

Она пришла в себя, через пару часов, сначала, очень сильно испугалась, и лихорадочно, рассматривая пространства, вокруг себя, пыталась понять, где она, и что происходит. А когда поняла, и увидела, кого, в этом нужно винить, началась вторая стадия, злость.  

–И какова хрена, я здесь делаю? – Спросила она, как всегда, нагло. Хорошо хоть, наркоманка Леда, и обычная Леда, не чем, друг от друга, не отличались. Правда эту версию, отчетливо потряхивала, и морозила, словно в лихорадке. Она все время, куталась в одеяла, и дрожала, стуча зубами, через каждое слово.  

–Ну да, ведь просыпаться, на порванном матрасе, в говне и блевотины, в компании таких, же нариков, куда приятней, правда. – Говорю я, со злостью.  

–Это не твое дела, где я просыпаюсь, и что, я делаю. – Это прозвучало бы, более язвительна, если бы, она не заикалась, на каждом слове, и у неё, не начинались, судороги.  

–Леда, что ты делаешь? – Спросил я, когда она, попыталась приподняться.  

–Я сейчас же, ухожу.  

–Да, конечно, интересно только, как ты это сделаешь? – Спросил я снова, уже с улыбкой. Она посмотрела, сначала на свои ноги, патом осмотрелась вокруг, и только тогда сказала.  

–Очень правильно, пользоваться моей инвалидностью, и где мое кресла, куда ты его дел?  

–Это ты, у себя спроси, когда я тебя нашел, при тебе, его, вообще не было. – Ответил я, всё так же, спокойно. Она походу, не поверила мне, а затем задумалась, что-то вспомнила, и вдруг покраснела.  

–Что, с памятью, стало совсем, плохо. Хочешь остатки мозгов, себе зажечь? – Сказал я, даже слишком грубо. Но в данный момент, я просто не способен был, жалеть и прощать. И это даже, не из-за её слов, и обиды, что она мне нанесла, а просто из-за того, что я видел, где она была. Видел собственными глазами, как низка пала. И я ненавидел её за это, я был зол. Она разрушила, моё восприятие, уничтожила ожидание, и я ненавидел её за это. Я знаю, это не тот настрой, с которым стоит, помогать наркоманам, но я не мог, ничего с собой сделать. Я уже видел, деградацию дорогого мне человека. И там, я мог сделать вид, что мне всё равно, притвориться, что мне плевать, врать самому себе, что он лишь отброс, этого общества. Но она, как я могу, так думать о ней. Впервые, я наконец, понял, как тяжело, была моей матери. Ведь я всегда осуждал, ненавидел, в душе презирая её, за то, что она не ушла, не сдалась, не бросила. Но могу ли, я просто уйти сейчас. Оставив все, как есть. Это правильно, или это предательство. Как мораль, может объяснить мне, эти вопросы. Как я могу думать, что мой отец мусор, если самый дорогой мне человек, делает тоже самая, даже хуже. Почему она тогда не отброс, почему мне не всё равно, почему я просто не ушел, оставив её, разлагается дальше.  

–Да, как ты смеешь? -Спросила она, но я её перебил, и снова не сдержался, и закричал.  

–…Смею, представь себе! – И ударил по стене, так, что по ней прошла трещина. На мгновения, она испугалась, по-настоящему сильно испугалась, вжавшись в диван, и попытавшись, стать меньше, и незаметнее.  

–Зачем, вот это все? Зачем, просто ответь мне, я хочу знать? Ты так старалась, так боролась, а патом, одним лишь поступком, просрала все годы. Все дни, что ты боролась, всё то что ты отвоевала, у наркотиков, они забрали назад. И тебе не стыдно, не больна, из-за этого?  

–Нет. – Ответила она, уже тихо. И я видел, что она врет, слушкам уж короток был ответ, слишком уж быстра, она постаралась выговорить его. Словно боялась чего-то, боялась сказать больше, ощутить сильнее.  

–Правда? – Спросил я, смотря пряма в её глаза, и она, не выдерживая взгляда, отворачивается, словно капитулируя, убегая.  

–И что дальше, собираешься довести дело до самого конца, пока не сдохнешь, где-то в подворотне? – Спросил я снова, пока она молчала. Это была грубо, все, что я говорил, была грубо, но с ней, по-другому нельзя, она не поймет, как бы ты не говорил, чтобы ты не говорил. Но самое страшное, что даже на самые гневные, грубые, правдивые замечания, она не как, не реагировала. Просто сидела, на диване, смотря в одну точку, как зачарованная.  

–И в чем же ты, себя, так сильна винишь? Что можно искупить только уничтожив себя? – Спросил я. И тут, она наконец, обратила на меня, свою внимание. Она посмотрела, этим странным, взглядом, где страх, смешался с удивлением, но ничего не сказала. Видима я, всё-таки, на верном пути. Я решил не отходить от него, и попытаться, продвинуться дальше.  

–Это связана, с твоей сестрой, я правильно понимаю? – Спросил я, понимая, что не выдержу, просто ещё одной, тихой паузы, и бессловесной перепалки. Лучше бы она кричала, орала, говорила гадости, в общем, вела себя, как обычна. Чем это мучительное, тихое, смирение. Смирение с тем, что все кончено. Полная капитуляция, перед падением.  

Даже не вериться, что всего пару месяцев назад, мы могли спокойно, сидеть, на этом самом диване. И болтать, болтать, болтать без перерыва, обо всем, и не о чём одновременно. Теперь же, складывается впечатления, что мы безумно, далеки друг от друга. Словно находимся, в разных мирах.  

–Ладно, не хочешь говорить, тогда я лучше пойду, книгу почитаю, это будет не такая, тупая трата времени. – Сказал я, и развернулся, чтоб уйти. Когда, наконец, её голос, тихим всполохам, разрезал тишину.  

–Ты, меня не отпустишь?  

–Я тебя, и не держу – Сказал я, улыбаясь – Просто не вижу смысла, помогать в самоубийстве. – Я думал, что на этом, наш диалог, и закончиться, на тихой, незаметной усмешки, с её стороны, в ответ, на мои слова. Улыбки, что она постаралась, как можно быстрее скрыть, спрятать, убрать, любые признаки жизни.  

–Ты, не злишься, на меня? – Вдруг спросила она снова, когда я уже уходил.  

–За что? – Переспросил я, не оборачиваясь  

–За то, что я сказала, там на море.  

–Злюсь. – Сказал я, совершена, без эмоционально. Хотя эти слова, не выражали, и доли тех чувств, что во мне бушевали, последний месяцы. Это было слишком горька, ядовито, и тошнотворно, чтобы обречь эти понятия, в строгие слова – На самом дели, я в ярости, за то, что ты сказала, и за то что сбежала, и за то, что даже ни разу, не позвонила.  

–Но тогда, почему? – Спросила она. – Почему, ты пытаешься помочь.  

–То, что я на тебя злюсь, не означает, что я хочу, чтобы ты себя убила. Я всегда был зол на отца, и хотел его смерти, но когда он умер, а я справился со своим чувствам вины, пришла боль. Запоздалой волной, сметая все вокруг. И только повзрослев, я понял, что злился не на то, что он меня предавал, а на то, что покинул. Алкоголь, в конце концов, оказался сильнее. Отрава, всегда сильнее, правда, Леда. – Сказал я презрительно, не выдержав ненависти, что сжигала меня изнутри. И наконец, ушел, в другую комнату. Боясь, что скажу что-то хуже, зделаю что-то ужаснее. Я не контролировал себя.  

Я скрылся в комнате, зная, что всё равно, через час два, эта карусель безумия, начнётся снова.  

Я пришёл через час, чтобы узнать, нужна ли ей чего-то, она уже была не такая спокойной, как до этого. Если то, её нервная состояния, можно расценивать, как спокойствие, в классическом его виде, то сейчас, она была на взводе.  

Ломка ещё не началась, но организму уже, не доставала, желанного яда. Она все так же молчала, только лихорадочно, кусала ногти, что отличались, своей неровностью, и грязью. Но ей было всё равно, на гигиену, она слишком сильно, хотела того, чего не могла получить. И от того, как только ногти, которые можно была, с мясом выдирать, из пальцев, закончились. И она начала, раздирать, руки в кровь, от какой-то иллюзорной, чесотки. Все движения резкие, словно судороги, все взгляды, безумны. Я смотрел на эту картину, на этого жалкого человека, и не мог поверить, что это она. Она была сломленной, уставшей, безжизненной. Не была больше, ни силы, ни воли, ни всего того, что восхищало меня, в ней. Вены все исколоты, ногти прожёваны, лицо серое, и худое, словно она не ела, весь месяц, а под глазами, залегли, глубокие, синие круги. Она крутилась на мести, как юла, не в силах, задержать взгляд, хоть на чем-то, снова и снова переводя его, с предмета на предмет. Я понял, что сейчас, вести конструктивную беседу, не имеет смысла. Она сейчас, даже и близко, не была собой.  

–Тебе, что ни будь нужно, еда, вода, отнести тебя в туалет? – Попытался спросить я, как можно тактичнее.  

–Иди к черту! – Закричала она, неожиданно громко с яркой хрипотцой в голосе.  

–Ну ладно. – Сказал я миролюбиво, понимая, что в ней говорит наркотик, и уходя прочь. Я знал, что с каждым часом, всё будет хуже, и хуже, я был к этому готов, ну или думал что готов. Начитавшись, чего ждать, я забыл, что реальность, кардинально отличается, от сухих фактов. Но как же, тяжело была видеть это, в реальности, парой даже казалось, что это происходит, не со мной, не сейчас, не здесь. Я приходил каждый час, и это была, словно новый, невиданный ранее, круг ада.  

Через час, она уже была не такая дерганая, и даже была, почти рада, моему приходу. С порога, встречая меня, судорожно скрещенными руками, и натянутой, почти реалистичной улыбкой. Она словно, играла роль. Роль, которая ей не подходила. Я видел, как тяжело, её была оставаться, на одном мести. Но сделал вид, что ничего, не заметил. Она выждала, всего мгновение, чтобы это не показалась странным, и заговорила, не сумев сдержать, лихорадочность своей мысли, облечённой в слова.  

–Да, я все поняла, ты прав, я брошу, обязательно брошу, только в последний раз, дай мне попробовать, в последний раз, чтобы было, не так плоха. – Сказала она, таким быстрым, безумными голосам, что я даже, не все слово разобрал, в этой путаной, отчаянной речи. Но контекст, был удивительно ясен.  

–Нет. – Спокойно, точно, неумолимо, сказал я. Не на секунду, не задумываясь.  

–Ну, пожалуйста. – Уже болея отчаянно, более жалко, более мерзка. Меня словно обступала вокруг, эта липкая, вонючая реальность, эта безумная грань, существования. Она не выдела сейчас меня, она не слышала меня, ей была всё равно. Она смотрела, стеклянными глазами, готовая сказать, и сделать, все, ради дозы. Дозы проклятья, порции смерти.  

–Нет. – Снова неумолимо, без объяснений, уговоров, попыток дать понять позицию, просто ответ.  

И вот спокойствия закончилась, веселья испарилась, в глазах блеснула безумия, и она завопила, так громка, так отчаянно словно зверь. Просто крик, пронзающий ухо, по-детски нелепый, упрямый крик. Заставляющий вздрогнуть. Я смотрел на это, слушая как быстра, кончаются силы, в её стоне. И пытался напомнить себе, что она, все ещё она, она это Леда. И как только она заглохла, теряя запал и вместо неконтролируемой ярости наступила пустота. Я вновь начал сомневаться, не потеряла ли она рассудок. Не перешла ли ту грань, после которой более не вернуться. Но вот мгновенья пустоты, и привычной злость, уже выстроенная, в живую, человеческую речь.  

–Ненавижу тебя, изверг, чертов, ты что не видишь, как мне плоха, уёбище железное, сам не черта не можешь, вот и мучаешь других людей, ненавижу, ненавижу, ненавижу!  

–Она кричала, и кидала в меня, всё, что под руку попадётся, все её тело, тряслось в лихорадке, а голова вертелась, по сторонам, словно в фильме, про подселения демонами. Это выглядела так страшно, так отвратительно, что по неволи, хотелось отвернуться, закрыть глаза, перестать слушать, и просто идти, куда глаза глядят, подальше от этого, подальше от неё. За грань, этой колючей правды.  

–Нет. – Сказал я снова, и она взревела. Она кричала, и кричала, и кричала. Я ушел прочь, но всё равно слышал, её дикий, неуправляемый крик, пронзающий перепонки, разрывающий душу, она не останавливалась, не на секунду, просто дико, истошна орала. И только по прошествии получаса, крик как-то резко прекратился. Словно сломался на половине. Это было так раздражающее, мучительно, что у меня даже начались, мысли об её убийстве, я сам испугался этих помыслов, но ничего, не мог с собой сделать. Я просто зажимал, угол стола, так сильно, что помаленьку, ломал его, снова и снова, кусочек за кусочкам, секунда за секундой. Но наконец, её голос сел, и я сумел, насладиться тишиной. Но, увы, не надолго.  

Прошёл ещё час, и когда я вновь зашел в комнату. Переда мной предстала, по настоящему, тошнотворная картина. Её ломала, казалось, словно кто-то тянет, за веревки, привязанные к её конечностям, и каждая кость в её бледном теле не принадлежит ей. Она хваталась, то за одно места, то за другое, стараясь, вывернутся так, чтобы избежать, невидимых пут, бьющих разрядом по нервам, и тиха, пищала от боли. Когда я в очередной раз, спросил, нужна ли ей что-то, она видимо хотела, как обычно послать меня. Но как только, она открыла было рот, чтобы выплеснуть, очередную порцию грязи на меня, её вырвала кровью. И рвало так, ещё минут десять. Я всё это время, сидел рядом, скрывая боль, отвращения, страх, непонимание. Ожидая, когда это закончиться, чтобы убрать за ней, и помочь добраться до ванной. Я не знал, поступаю ли я правильно, не знал, может ли человек, выжить, после всего этого, я знал только, что мой собственный страх, ей ни чем, не поможет. Я стал сильным ради нее. Или твердым, бессердечным, как она говорила. Но я принял эту роль, взял на себя вину, даже если не был виноват, в её страданиях.  

Когда прошел, ещё один, прекрасный час. Я начал чувствовать, как мои нервы, по немного сдают. Начал осознавать, что до чёртиков, боюсь переступать, этот порог. Каждый раз, когда стрелка часов, вновь застывала, показывая, что пора выходить из убежища, я вздрагивал как от удара. Мне приходилась напоминать себе, зачем я это делаю, и для кого. Приходилась внушать, что я не могу, оставлять её одну, даже если не могу помочь. Я должен был быть там, должен, оставаться рядом. Когда я наконец, сумел, заставить себя, войти внутрь. Я застал, как она, ползая, цепляясь за пол, пыталась, доползти до дверей. К желанной свободе, которая, наконец, её прикончит. Когда я её поднял, её глаза были пусты, она только все время, порывалась бежать, хватаясь, за мою железную спину, и отбиваясь, руками и ногами. Мне пришлось, в этот раз, уже привязать её к дивану, чтобы она, не навредила себе. Кажется, пока я это делал, она что-то кричала, проклиная меня, пытаясь укусить. Но я уже не слышал, я уже нечего не слышал. Абстрагируясь от происходящего, я не давал своему разуму, сойти с ума, от окружавшей меня реальности.  

И так, снова и снова, круг за кругом, час за часом. Стрелка замирала, я цепенел, а затем заставлял себя, вставать, двигаться идти. Она словно умирала, у меня на глазах, а я ничего не мог сделать. Я мог только смотреть, наблюдать, задавая один, и тот же вопрос, раз за разом. А затем выходить, с ненавистью, к самому себе, что разрывало на части. Так прошла одна ночь, без сна, в бреду. Патом другая, и лишь на третью, она вырубилась, и наконец заснула, беспокойным сном, в котором металась, кричала, и ворочалась, как юла. У неё то поднималась температура, то подала, до такой степени, что я боялся, что она уже мертва. Она то рвала, то её ломало. Она все время кричала, как сильно ненавидит меня, как презирает, но это была не так страшно, как моя собственная, ненависть к себе. Парой, я даже порывался, купить ей, этой проклятой наркоты, просто чтобы, ей стала лучше, просто чтобы, она не мучилась. Это была, в тот момент, когда она начала, биться головой об стену, из-за невероятной боли. Я тогда даже вышел на улицу, в полной решимости, сделать это. Но не прошёл, и два шага, как, наконец, понял, что я делаю. И с трудом разворачиваясь, на трясшихся ногах, я вернулся домой. Мне казалось, я мучаю её и пытаю, и я ненавидел себя, за это. А парой ненавидел её, за то, что она заставила меня смотреть на это, участвовать. И тогда, мне хотелось всё бросить, сбежать, оставить её одну, наедине с этой гнилью. Но я не мог, я должен был смотреть, должен был связывать её, заставлять пить воду, мыть. Хотя я ненавидел это, всем сердцам. Это было худшее, что я видел, худшее, что я переживал.  

Через четыре дня, весь, самый страшный ад, наконец, отступил. Боль, жажда, страх, все прошло, оставив за собой, лишь тихую, мучительную скорбь. И теперь, она просто лежала на диване, без движения, и смотрела в потолок, тиха плача, снова и снова, не прекращая, не останавливая этот поток, горячих слез. На этот раз, это была не истерика, не попытка привлечь внимания, ни ломка, а она сама. Её истинное сознание. Пришло осознание того, что она сделала, того что придала. Ещё три дня, она провела в постели, находясь совсем одна, наедине с самым страшным, для себя человеком, собой. Я хотел бы помочь, но я не мог, влезть в её голову, и распугать там всех демонов, расчистить путь. И только через неделю, войдя в её комнату, я увидел её, сидевшей на диване, полностью одетой, и ожидавший меня, в тихом спокойном молчании.  

–Нам нужно, поговорить. – Сказала она, хриплым, от долгих мук голосом.  

–Сначала ты поешь, и выпьешь кофе, а патом мы поговорим, обо всем, о чем, только хочешь, ладно? – Сказал я нежно, смотря на её лицо. И только сейчас понимая, как сильно, она исхудала, щеки впали, руки были как спички, через майку, просвечивались ребра, и совсем, впалый живот. Губы были искусаны в кровь, глаза заплыли от слез, а руки мелко дрожали, то ли от страха, то ли от холода. Но, не смотря на все это, она наконец, была собой. Она лишь кивнула, в ответ, на моё предложение, пряча глаза. Видимо, после всего того, что я видел, она стесняется, даже встречаться со мной взглядом.  

Я сделал яичницу, на скорую руку, и налил ей, в большую чашку, горячий кофе, из кофеварки. Она с неуверенностью, взяла протянутую, её тарелку, и положила её на колени, руки же заняла чашкой, об которую, она грела холодные, худые пальца, и на которую могла отвлечься, чтобы было, не так тяжело говорить. Она даже, не столько пила, горячий напиток, сколько крутила его в своих руках, смотря куда-то вглубь, темной жижи. Я не торопил её, ни чего не говорил. Я просто не знал, что сказать, с чего начать, как вообще, произнести эти слова. Казалось, чтобы я не сказал, чтобы не сделал, это уже не поможет, не спасет. Поэтому я предпочитал, труслива молчать, радуясь хотя бы, тому, что слышу её дыхание. Понимая, что она все ещё жива, все ещё здесь, все ещё рядом. Но вот, проходит минута, другая, и она отрывается, от ряби в чашке, и начинает стеснительно, и неловка говорить.  

–Я не знаю, что сказать.  

–Говори всё, что захочешь, я не буду заставлять тебя, или пытаться выбить, у тебя откровения. – Сказал я, настолько спокойно, насколько это возможно было, в тот момент. Она наконец, осмелилась, посмотреть пряма мне в глаза, каким-то забитым, умаляющим взглядом.  

–Прости меня. И спасибо. – Сказала она, и казалось бы, эти несколько простых слов, обыденных предложений, потребовали от неё, огромных сил, и выдержки. Она словно вот-вот, готова была расплакаться, вновь разрыдаться. Но подавив этот приступ, преодолев желания, она осталась неподвижна, и внутри, и снаружи. Она не зарыдала, не закричала, а просто сидела, смотря в свой кофе, и грея свои длинные пальцы, о керамическую поверхность чашки, пока по ею впавшим скулам, медленно стекала, влажная капля. Одна, другая, падая пряма в чашку, делая и без того горький кофе, соленым. У меня не было ответов, у неё не было слов, да и что можно сказать, или сделать, когда все уже растеряно. Когда-то и я был на её мести, когда-то и я был потерян для себя. И в этот момент, нет слов для спасения, дорог, маршрутов, или путеводителей, есть просто это тихое, серое, обыденное, отчаянное молчание. Она была подавлена, я был подавлен, и с этим, уже ничего, нельзя была сделать, это была точка, конец, простая данность. Нет надежды, нет спасения, но и нет отчаянья, просто обыденность, серость, в своем принятии, простая жизнь. Мы не хотели, не умирать, не мстить этому миру. Прошло то время, когда бунт, был спасением, когда взорвать, сознание, и разрушить собственные, и чужие жизни, было выходом, действием, путем. Сейчас же, мы другие, и мысли, более не наполнены, крайней степенью, фатализма. Но все не должно иметь, однозначных решений, не обязано быть чем-то конечным, эпохальным, ярким и приторным. Всё просто такое, каким должно быть, и в тоже время искаженная, неправильная другое. Может это можно назвать взрослением, а может смертью. Когда драматизм, наконец, уступает место, прагматизму. Но важно, даже не это. Важна то, что мы до сих пор здесь, она сидевшая напротив, поедающая яичницу, сдерживая свои рвотные позывы, и слезы, и я, что всего 2 года назад, думал, что не способен больше, на эмоции. Тот самый человек, что за год, испытал больше впечатлений, нежели за всю, свою сознательную жизнь. Здесь и раздражения, и ненависть, радость и горе, боль и отвращения, и самое главное страх. Я поменял тела, поменял жизнь, потерял себя, но меня все ещё тошнит, когда я вижу, что-то отвратительное, я все ещё боюсь, дрожа, находясь на пороги опасности. И мне все ещё дороги люди, что находиться рядом. Я все ещё жив, мы, все ещё живы. Она доела яичницу, и посмотрела на меня, своим бездонным взглядом, наполненным немым вопросам.  

–Ты не хочешь знать, почему? – Спросила она, наконец.  

–Для меня это, не столь важно, но если ты об этом, упомянула, то, наверное, для тебя важно это сказать. – Сказал я, но вряд ли помог, своими словами. Ведь всего через мгновения, она сломлено, уронила голову, в свои дрожавшие руки, и тиха заикаясь, начала говорить  

–Я все, уничтожила да? Наговорила тебе ужасных вещей, сбежала, вновь начала принимать наркотики, разрушила все, что построила. Боже мой, я даже кресло продала, ради наркоты. Своё чертовое кресла! Я все похерила.  

–Не все, у тебя по-прежнему, есть я. – Сказал я, и сам рассмеялся, от того, как мелодраматично, клишировано, и заезженно, это прозвучало. Кажется, я слышал подобную фразу, в тысячах фильмов, и сериалах, в разных вариациях, передающих, один и тот же смысл. Она тоже поняла, причину моего смеха, и, не имея возможности смеяться, после случившегося, хотя бы приподняла, уголки губ, в подобии улыбки. Это была, самая яркая, окрашенная в позитивные тона эмоция, за последнее время.  

–Если я расскажу, почему, из-за чего я это сделала, ты меня возненавидишь. – Сказала она, и даже тень улыбки, растворилась, в пустых глазах, уничтожаясь грустным голосом.  

–Вряд ли, я имею на это право, после всего того, что сам когда-то делал. – Ответил я, без лишнего пафоса, по-настоящему правдиво. Она застыла, в своем молчание. Словно готовясь, перед опасным прыжком, в невесомость. Боясь отпустить поручни, отстегнуть зашитый трос. Сделав шаг в неизвестность, покоряясь гравитации. Она сделала глубокий вздох, и хотела уже начать говорить, когда заглохла, словно голос её не слушался, словно она резка, разучилась это делать, она просто открывала рот, без единого звука. Пока я не подошёл, и не взял её за руку, не зная зачем, просто почувствовал, что должен, это сделать. Неважно, что я не ощущаю этого прикосновения, она та чувствует, и для нею, оно по-настоящему существует. Этот момент, это ощущение, её рука, в моей руке. Это не просто красная надпись, где-то на пределе сознания, закрывавшая обзор, мешающая видеть, но дающая понять, такую простую вещь, как соприкосновения с чужой плотью. Не просто воспоминание, ненужный элемент прошлого. Это поддержка, нежность, хрупкость, и близость, в самом глубоком, её проявлений.  

–Я хотела забыться, сбежать хотела…  

–Умереть, -Закончил я, за неё. Видя, что она просто физически, не может сказать, это вслух, не может признать.  

–Это ужасно да?  

–Да, но я тоже однажды, пытался прыгнуть, под огромный грузовик, из страха, вечной жизни. Но вопрос не в этом, вопрос в том, от чего, ты так упорно, и сильно бежала, что хотела, даже уйти из этой жизни? – Спросил я, и она сжала, мою бесчувственную руку, сильнее, так сильна, что будь моя рука настоящей, я бы ощутил, пронзающею боль, от этого прикосновения. И я так хотел, её почувствовать, в этот раз, даже не ради себя, а просто чтобы, забрать хоть каплю, её страданий, пусть даже таким, банальным способом.  

–Кое-что случилась, там, во время взрывы.  

–Я это, и так понял, но что имена?  

–Мы были там, с моей сестрой, и ты ведь знаешь, мы близняшки, почти идентичные. И не смотря на то, что мы росли отдельно, из-за моей гимнастики, а затем побега из дому, мы все же были, очень близки. Мы постоянно созванивались, писали друг другу, разговаривали, мы любили друг друга, и были лучшими подругами. И там, во время взрыва, когда нас отнесло, от взрывной волны, я на мгновения оглохла, и от рубилась, не было ничего, только темнота, и когда я пришла в себя, я лежала на машине, а она лежала, в паре метров от меня. Моя точная копия, с пробитой, какой-то железной деталью, грудной клеткой. Она смотрела на меня, и задыхалась, кашляя кровью, и медленно, но верна умирала, пряма на моих глазах. И это было, словно наблюдаешь, свою смерть, смотришь на неё, со стороны. И не знаю почему, возможна что-то, случилась с моим мозгам, но в тот момент, всего на мгновение, на какое-то секундное мгновение, я посмотрела, на свою умирающую, любимую сестру, и всерьез подумала. Слава Богу, умирает она, а ни я. – Говорила она, а по её щекам, текли слезы, она не в силах была, поднять свои глаза на меня, она просто смотрела вниз, на свои ноги, и плакала, естественно, не притворяясь, не скрываясь, по-настоящему плакала.  

–Как, такое, можно простить? Как вообще можно, жить с этим воспоминанием. – Спросила она, в отчаяние, наконец смотря, пряма на меня. В поисках ответов, пытаясь найти поддержку, увидеть спасательную нить. Но я не мог, ей этого дать, так как не знал, что сказать, не знал даже, что ответить. Теперь я, наконец понял, теперь всё стала, на свои места.  

–Я осталась, а она погибла, и я радовалась этому, я готова была, кричать в тот момент от радости, разве это нормальна? Разве это правильно?  

–Не бывает правил поведения, и этикета, в момент, когда ты попадаешь, в эпицентр взрыва. – Сказал я, единственное, что мне пришло голову, в отчаянной попытки, унять её боль, стереть слезы с глаз, успокоить. – И это, всего лишь мысли, парой мы, не в силах, контролировать свои мысли, и это не всегда, даже близко то, что мы по настоящему хотим, то, о чем, мы на самом деле думаем, парой мысли, это просто мысли.  

Я прекрасно видел, что это не помогает, вина её не отпускает, она все слышит, всё понимает, но не может, просто не может, простить себя. Эта ненависть, это призрения, стыд, вина, как долга она носила, всё это в себе. Как долга мучилась, без возможности, чем либо, себе помочь. Этот стыд, врос в неё, становясь частью существования, неотъемлемой частичкой личности. Теперь я понял, значения тех ночных слез, и почему она всегда не договаривала, скрывала что-то, и пряталась.  

–Я чувствую, что это из-за меня, она погибла, что я, словно отказалась, от неё, в тот момент.  

–Нет! – Закричал я, даже как-то слишком резка, настолько неожиданно, что она даже вздрогнула, на мгновения. Я не мог позволить, чтобы она так думала, не мог оставить, всё вот так. Мне была больна, физически больно, слышать всё это, и мне была страшно, видеть её такой, сломленной и побитой. Но страшнее всего, что она буквально, сравнивает себя с убийцей, перекладывая чужую вину, на себе.  

–Не ты виновата в её смерти, не ты убила её, а тот ублюдок, что подложил бомбу, тот самый человек, из-за которого, ты сейчас не можешь передвигаться, без инвалидной коляски. Твоя сестра мертва, именно из-за него, и ни какие мысли, ни какие твои слова, ни как, на это не повлияли. – Я говорил это, и чем дальше я заходил, тем сильнее, зажималась моя рука, тем явственнее, скрипели зубы. Злоба, переполняла меня, как только я вспоминал, об этом. Как только я думал о нем, об этом призрачном человеке, образе, иллюзии, отображении, настоящего зла. Пусть мы не знаем кто он, как выглядит, где живет, но мы точно знаем, как сильно презираем, и ненавидим этого человека.  

Все мы, каждый выживший, и каждый убитый, сотни людей, их родственники, друзья, знакомые, все презирают, одного единственного человека. Которого даже ни разу не видели, которого не когда не узнают. Такая сильная ненависть, такая яркая злость, может ли она, что-то сделает. Через расстояния, через время, преодолевая незнания, и доходя таки до адресата. Будет ли для него, какое-то наказание, или это всё выдумки, успокоительная лож, для слабых людей, не способных смериться, с мертвой несправедливостью. Интересно, где он сейчас? Думает ли он о том, что сотворил? Жалеет ли, или ему всё равно? Странно, но этот человек, этот убийца, ни когда не был, для меня, по настоящему человеком, он скорее был образам, показателем. Чем-то эфемерным, почти мистическим. Хотя легче думать так, легче обманывать себя, чем хотя бы на мгновения, признавать, что он такой же человек, как все мы. Но от моих слов, криков, доказательств, ничего не изменилась. Она была, всё так же виновата, в собственных глазах, как и раньше. Да согласен, её мысль, была ужасна, отвратительна, но она не стоит, таких мук. Ведь у всех у нас, есть провинности, большие или малые, у всех у нас, есть скелеты в шкафу. Так или иначе, не бывает полностью, невиновного человека. Который бы ничего не сделал, не подумал, не почувствовал. Который ни кого, и ни когда, не обидел. Если бы её сестра, была жива, она бы наверняка, посмеялась бы, над этим, сказала бы забыть, и ничего бы этого не было. Но так как, она была мертва, все была куда хуже. Леда буквально, не могла, не у кого, попросить прошение, и не кто, не мог, отпустить её грехи. Кроме неё самой, но она не могла, отпустить себе, эту провинность. Она стала виноватой, даже не перед мёртвой сестрой, а перед самой собой. А это худший, вид вины. Худший вид боли.  

–Я не хотел, говорить это, ну думаю, придётся, может тогда тебя станет лучше. Дела в том, что у меня есть, свой груз на сердца. – Сказал я, и она наконец, обратилась свой взор. На меня.  

–О чем ты? – Спросила она, давая мне передышку, чтобы подумать и решить, стоит ли говорить это, или нет. Могу ли я вообще, открыть рот, и выпустить, это чудившее наружу, позволить ему выйти, из себя. Но посмотрев, на её заплаканные глаза, и измученная горем лицо, я заделав глубокий, ненужный выдох, не подаривший мне, не грамма кислорода, продолжил говорить.  

–Когда мы только стали встречаться, с моей будущей женой, нам была по семнадцать, мы были подростками, и не о чем, не думали. Мы просто развлекались, жили, любили, всё казалось простым, и незатейливым. Пока, через год, она не забеременела. Я был испуган, она была испугана, мы не знали что делать, у нас не было, не денег, не работы, мы были детьми, и знали только одно, что родители убьют нас, если узнают. Я только собирался, поступить в колледж, моя жена, тоже этого хотела, у нас была уйма планов, в которые не вписывались, пеленки, и уход за меленьким ребёнком. Мы знали, что это разрушит нашу жизнь, уничтожит её, и мы не чего, не сможем сделать. Поэтому, она сделала аборт, мы оба так решили, но именно я, первый, подал эту идею, именно я, ночами, в тайне надеялся, что она согласиться. И она, все-таки согласилась. Всё прошло хорошо, мгновения, и нет ребенка, нет проблем, нет забот, жизнь вернулась в свое русло. Ни кто не о чем не узнал, мы поступили в колледж, поженились, начали жить вмести. И вот прошло 5 лет, и мы наконец, задумались о ребёнке, время была подходящая, мы были в браки, у нас были деньги, дом, поддержка семьи. Но чтобы мы не делали, нечего не получалась, проходили месяцы, а всё оставалась по-прежнему. Мы старались, из-за всех сил, но всё без толку. Прошло 2 года, и мы отчаялись, и пошли-таки к врачу. И он сказал нам, именно то, чего я больше всего, боялся. Он сказал, что она, возможно никогда, не сможет забеременеть, а все из-за того аборта, много лет назад. Из-за того аборта, что я предложил сделать. Не из-за каких-то благородных целей, не в попытки спасти нашу жизнь, а в настоящем акте эгоизма, не брать ответственность, на себя. Это была целиком и полностью, моя вина, тогда я был мальчишкой, и не думал о будущем, не думал о ней. Так что, ты только подумала, о чем-то ужасном, а я, по настоящему, сделал, что-то ужасное.  

Когда я наконец, досказал, свою очередную, болезненную историю. Я встал с дивана, расплетая наши пальцы, и вновь ощущая, привычную пустоту. В руках, в теле, в душе. Она хотела что-то сказать, я видел, как тихо шевелиться её губы, словно она что-то пытается прошептать, тихо, и несмела. Но затем передумывает, резка замолкая. Здесь не помогут слова, ни ей, ни мне, от них не станет лучше. Поэтому, мы просто смотрели друг на друга, в полной тишине, стараясь хотя бы мысленно, забрать чужую боль. Но вот тишина стала не окутывать, а давить, не успокаивать, а расстраивать. Поэтому, я своим будничным, пропитанным серостью голосам, произнес.  

–Тебе ведь, нужно купить, новое кресло. – Как будто, нечего и не было. Ни разговора, ни откровения.  

–Да, хотелось бы, всё-таки, мне надоела звать тебя, каждый раз, когда я хочу в туалет. – Я рассмеялся, кажется впервые, за эту, кошмарную неделю, осознавая, как сильная я устал, выдохся, истощился. От последствий взрыва, от собственных мыслей, от жизни, от всего.  

–Да, а ты думаешь, мне весело, если учесть, что ты ходишь в туалет, буквально, каждый час.  

На самом дели, не кому из нас, не стала лучше, ни кто не получил ответов, и не кто, даже не пытался, начать спрашивать, нужные, правильные вопросы. Это все ещё тяготило, топило, убивала нас. Но хотя бы, мы смогли в этом признаться, сказать, поговорить. Является ли это шагом вперед, или это лишь передышка, кто его знает. Возможно, мы просто искали не там. Мы пытались понять, как не умереть, от этого, а нужно была узнать, как жить с этим.  

Жизнь продолжалась, ей становилось, всё лучше, и лучше, я купил её кресла, чтобы она наконец, могла самостоятельно передвигаться. Наверное, я даже слишком, затянул с этим, но подсознательна, её неспособность двигаться, казалось мне благом. Давая мне контроль, уверенность, возможность спать по ночам. Мне было действительно, по настоящему, страшно. Я боялся, что как только, у неё, появиться возможность передвигаться, она сбежит за очередной дозой, в очередной, Богом забытый притон. Я ей этого, никогда не говорил, но она и так, это понимала, я видел, грустное осознания, в её глазах. Но она и ничего не говорила, не жаловалась, и даже не торопила меня. Ожидая, когда доверие, наконец вернётся. Когда у неё, появилась, желанное кресло, она была такая счастливая, что я даже забыл, на мгновения, все свои страхи. Но только на мгновения, как только её колеса, оказались за дверью, за пределами моей видимости и контроля я пережил самый настоящей приступ паники. Но я ничего не сделал, как бы тяжело, это бездействие, мне не давалось. Оставаясь на месте, и позволяя ей, обрести ту свободу, на которую она имела, полное право. Проходил час, а её всё не было, затем второй, ввергавший меня все глубже, в отчаяние. И с каждой секундой, сдерживаться, становилась все сложней, я множество раз, порывался вскочить, и бежать её искать. Как самая настоящая мамочка наседка. Я понимал, что не способен, контролировать, каждый её шаг не мог спасти её от самой себя. Ведь если она захочет, вновь уничтожить себя, я ни чего, не смогу сделать. Но так бы хотелось, иметь хотя бы шанс, хотя бы возможность.  

Через четыре часа, она наконец вернулась, в полном порядки, а я чуть не задушил, её в своих объятьях. Вскоре, этот комплекс, гиперопеки прошёл. И всё вернулась, на свои места. Наша жизнь, приобрела, тот же окрас, что был у неё раньше. Дом вновь наполнился крикам, смехом, идиотскими, и безумными идеями, и совершено ненормальными спорами. И это было, если не счастье, то очень, на неё, похожая эмоция. День за днем, всё менялась, становился новым, старая боль, забывалась, новые проблемы, наполняли сознания. Мы становились другими, не такими, какими были, месяц, или год назад. Я окончательно нашел, чего хочу, в этой жизни. И начал бороться, за казалось бы нереальное, в моем случаи, право стать учителем. Это вызвала, по настоящему, международный скандал, с бесконечными спорами, можно ли мне, доверять детей. Но я был счастлив, я хотел улыбаться, и кричать, на каждом собраний, на каждой конференций, в каждом интервью. Винтроп, таки открыл свою клинику, которая уже вскоре, начинала работать. А Леда, пошла, наконец, на встречу, анонимных наркоманов. Она так боялась, переживала, и стеснялся, как ребёнок ей богу. Мне пришлось, привезти её, буквально за руку, чтобы она смогла, переступить этот порог. И то, первые два раза, она убегала, и только на третий, смогла зайти вовнутрь. Я не ходил туда с ней, не заставлял силой, посещать эти встречи. Решив, предоставить ей свободу. Это было её поле битвы, её личная война. И я не мог, в это вмешиваться. Но как же она была счастлива, когда начала получать, свои первые значки, трезвости. Она вставляла их в рамочку, и ставила, на самое видное место. Наверное, чтобы не забыть, чтобы все время, напоминать себе, что она потеряет, если вновь окажется за чертой.  

И такими темпами, прошли 4 года, со времен взрыва. 4 долгих, сложных, мучительных года. И кто-то, в чей голове, возникла замечательная идея, устроит, что-то на подобии, встречи выпускников, только с выжившими, в этой катастрофе. Разослал всем, выжившим, приглашения, на вечеринку века. Я не хотел идти, даже не просто не хотел, я презирал, всем сердцам, эту идею, и её создателей. Но кто бы меня слушался. Леда сказала, это будет круто, схватила меня за руку, и потащила за собой, и чтобы я не говорил, и как бы сильно, и громка, не возмущался, ни чего не помогала.  

Всё была совсем не так, как я себе представлял. Всё была иначе, слишком реальным, настоящим, трагичным, неправильным. Нет, все конечно веселились, кто мог ходить, тот танцевал, кто не мог, просто поддерживал, бесконечное веселье, в разговоре и вине. Но это было грустное, печальное, мертвое веселье. За всем этим, скрывалась фальшь, желания сбежать, желания не вспоминать. И тогда я понял, почему, она так сильна, хотела прийти сюда, почему мы здесь. Этот день, этот праздник, этот момент, самый ужасный, самый трагичный момент, в наших жизнях, перевернувший, уничтоживший, взорвавший, наши планы, возможности, мечты. Это то, после чего, возвращаются, к прошлой жизни. Как черта, как вечная бремя, как портал, между тем, что была, и тем что стало. И мы все это понимаем, мы все это помним. Поэтому, за смехом, за музыкой, за мишурой, слышалась боль, а в глазах стояли слезы. Все смотрели по сторонам, не веря, не желая признавать, что это всё. Маленькая кучка, потерянных, искалеченных жизней, из сотни, некогда улыбающихся лиц. Из тех кто жил, и строил планы, кто просто шёл за молоком, или гулял. И те другие, кто теперь по другую сторону, видят ли они нас, знаю ли, понимают ли, как много времени прошло. Я посмотрел на Леду, и в глазах у неё, застыли слезы, и она тихо, почти не слышна, произнесла.  

–Она должна была бы, быть здесь, если бы выжила.  

–Я не стал, ни чего говорить, потому что, у меня не была, правильных слов. Впервые, за столько лет, мысли мои, были кристально чисты. Я существовал, только здесь и сейчас, в этом самом моменте. И не мог, просто не способен был думать, о том, что могло бы быть, и что будет дальше. Я просто смотрел, в глаза людям, что пережили то, что пережил я, которые видели те же картины, слышали те же крики, и издавали их. И пытался понять, вспомнить, был ли кто-то из них там, в этот самый момент, рядом со мной. Но их лица, были мне незнакомы. Хотя когда я продвигался по толпе, они все, мне кивали, улыбались, здоровались, смотрели на меня, словно на брата. Они не боялись, не убегали, не кривили свои лица. Просто улыбались, и протягивали мне, свою руку, или, если у них не была рук, кивали. Странно да, эти потрепанные судьбой, сломленные люди, инвалиды, те, на кого обычные люди, смотрят с жалостью, и неким отвращением в глазах. Те, кого просто, не замечают. Были, более понимающими, болея развитыми, более человечными, чем все те, кого остальное человечество, считает нормальными, здоровыми людьми. И эта встреча, этот день, эта боль, была лучшим воспоминанием, за многие годы. Мы говорили, плакали, смеялись, вспоминая то, что другие, воспринимали, лишь с ужасам, и отвращением. Но мы могли смеяться над этим, мы имели это права. Поэтому, мы шутили над взрывом, и над тем, что происходила с нами. Никогда, правда, не вспоминая, даже мельком, других людей, что остались там, под обломками. Это было, как неписанное правила, то, что все знали, подсознательно, не в силах нарушить, этот закон. Байки были, самыми разными, но естественными, реальными, живыми. Например, одна женщина, сказала, о том, как думала, что если умрет, патологоанатом, увидит её порванное, старое бельё, что она одела, в день стирки, из-за того, что других вещей, не было. Другой же парень, боялся, что его семья, найдет склад порнухи, на его ноутбуки. А Леда, со всей честностью, сказала, что подумала, что будет очень грустно, бросать наркотики, ради жизни, а затем умереть там. И на секунду, она подумала, как ей хочется кокаина, хотя бы, в последний раз. А я рассказал, как находясь, на пороги смерти, был в таком, пофигестичном настроений, что мне буквально, была всё равно, что я умираю. И это была забавна, столько людей, столько реакций, мыслей страхов. Это не показывают в фильмах, это не рассказывают в книгах. Настоящие мысли, настоящие страхи, настоящие воспоминания, на пороги смерти. Неважные, безделушки. Ни какой жизни, что проноситься перед глазами, ни сакральных мыслей, ни понятных идей, только страх, показать старое белье, боль, по поводу, недосмотренного сериала, и мысль, что же, в конец концов, от тебя останется. И это, и есть жизнь, не та, лощеная картинка, что нам пытаются всучить, а эти маленькие желания, маленькие улыбки, мимолетное счастье.  

–А вы случайно, не видели там женщину, такую, словно не из этого мира, она была настолько светлой, что словно светилась, из нутрии. – Вдруг сказала, одна из девушек, седевшая по зады меня, заставляя вздрогнуть. И это взорвало, все мои мысли, заставив вспомнить, тот странный момент, ту странную сцену, которой, как мне казалось, ни когда и не было. Которую, я почти забыл, я просто, не хотел помнить. Потому что не мог объяснить, и логически обосновать, происходящее перед глазами. Так бредова это было. Легче была списать все на шок, или помешательства, чем найти, этому место, в реальности  

–Я видел. – Сказал вдруг я, пугаясь, своего собственного голоса, появившегося, словно из неоткуда, в этой тишине. – Я увидел её, и она шла ко мне, пока я не закричал, чтобы меня спасли, и тогда, она только улыбнулась, и исчезла. Все посмотрели на меня, как на сумасшедшего, кроме той самой девушки, что задала вопрос.  

–Да ладно ребята, мы были, в такой стрессовой обстановки, почти при смерти, всякое, могло привидеться. – Сказал парень, что недавно, всё-таки, закончил медицинский, не смотря на то, что ему оторвало руки. Правда, хирургом, как он хотел, ему не стать. А мы с девушкой, переглянулись, понимая, друг друга без слов. Я, почему то, как и она, наконец понял, как ни когда ясно, кто была, это магическое ведение, и почему я его видел. Но не она, не я, ни чего не сказали, зачем спорить, и пытаться, что-то доказать.  

Главное, у меня на душе, от этого знания, почему-то, наступил, такой невыразимый покой. Теплое чувства, разлилось в груди, почти какой-то признательности, за второй шанс, за жизнь, которую я получил. И надеюсь, я очень в это верю, что лет через сто, когда жизнь наконец дойдет, до своего логического конца, я увижу вновь, эту девушку в белом, и в этот раз, она уж точна, подойдёт ко мне, со своей нежной улыбкой, на губах.  

–Как вы думаете, кто это был? Кто сделал, этот взрыв – Спросила, совсем молодая девочка, подросток, лет 17, что по воли судьбы, оказалась с нами, в одной лодки. Мы все, как-то сразу замолкли, словно кто-то, нажал кнопку, выключения звука. Кто-то уставился в потолок, а кто-то, просто ушел в себя. Не решаясь говорить. Этот вопрос, был ещё одной, запретной темой. Больной мозолью, что мы все, уже мысленно, себе по натирали, не один раз. Это, был обшей вопрос, общая боль, общая ненависть. К образу, к возможности, к существующему где-то там, человеку.  

–Ненужно Кети. – Сказал, как-то отчаянно, парень, имя которого, я так и не запомнил, зато отчетлива помню, что он всё время, клеился, к этой малолетки, хотя ему уже давно за 20.  

–Ну что, в этом такого, мы все об этом думаем, так почему бы, просто честно, это не обговорить.  

–Может потому, что это, ничего не даст, и мы не когда, не узнаем, кто он, и одна мысль, а том, что этот подонок, не получил, не какова наказания, за то что сделал, наполняет нас ненавистью, не только к этой ***вой системе, но и к миру, в целом. – Сказала вдруг Лида, то, о чем, мы все давно думаем.  

–Но всё-таки, может если, мы подумаем. Всё не как, не унималась девчонка.  

–Мы, не детективы. – Сказал я, так громка, как мог позволить, мой тихий, почти произнесенный щепотам, тон. Я просто не мог, говорить об этом, громка, не мог даже попытаться сделать это. И мы все были такие, боязливыми. Мы боялись этой темы, бежали от неё, боялись этого образа, в тени. Человека, которого, мы даже не когда, не видели.  

–Но вдруг, если мы подумаем, просто представим, ведь это не могла быть случайностью, просто прихотью. У человека, даже у такого человека, должен был быть мотив, так зачем, он это сделал? Ради какой цели?  

Все молчали, все знали, что целей, могло быть миллионы. Множество причин, ради которых можно убить, ради которых убивали, и будут убивать дальше. Но которые, ни как, ни стоят смерти.  

–А что если детективы, и мы все, неправильно думаем, что если, взрыв не был, ради какой-то цели, а был самой целью. – Сказала наконец, одна женщина, лет за 50. Что весь этот вечер молчала, отсутствовала, пряталась в тени, и вот наконец, осмелилась подать, голос.  

И зал погрузился в молчания, не кто не понял, а даже если и понял, то не мог найти, ухватиться за эту ниточку, за эту возможность. Но я, только я, в этом зале, не мог просто сидеть, в оглушавшей тишине. Что-то произошло, словно вспышка, мысль, осознание. Божественное озарение, и я, наконец, понял. В этот самый момент, в этом зале, посреди грустного праздника, в честь спасения, и поминок погибших. Это была лишь мысль, идея, возможность, но почему же, я чувствовал, что она была, настолько правильной, настолько верной, реальной. Словно ответ, всё это время, был у меня перед глазами, и я просто, его не видел. Я был слеп, глух, разыскивая ответы, вдалеке, вместо того, чтобы просто бросить, взгляд, на рядом стаявших. Я должен был быть в шоке, должен был отрицать всё, в уме доказывая обратная, оправдывая, и отрекаясь от правды. Но я не мог, как бы я не старался, я не мог. Я не мог придумать лож, которая бы, перебила правду. Я видел перед глазами ответ, и не мог больше, стереть его из своей памяти, отвернуться, отвергнуть эту истину, просто бежать. Нет, сейчас я был предельно открыт, обнажен, перед реальностью. Кому, был выгоден взрыв? Кто, смог получить, от этого события, больше всего выгоды? Я словно прозрел, и увидел то, что должен был заметить давно, понять разгадать. Это была так просто, но почему же, я просто не понял. Хотя все мои инстинкты, все чувства, говорили мне, об этом. Винтроп, это он взорвал здания, это он, тот самый образ, из тени. И когда не осязаемый, не различимый образ, всего лишь тень человека, приобрёл измеряемый, возможный описать лик. Мне захотелось сбежать, захотелось не верить, и найти доказательства, сказать самому себе, что я не прав. Но я не мог, я пытался, честно пытался, около десяти минут. Но я не мог найти, не одной причины, не одного, стоящего доказательства. Но самая страшная, что доказательств его вены, тоже не была, их не существовало. Это была лишь мысль, идея, сама по себе, нечего не объяснявшая, и не доказывавшая. Мне нужна была знать наверняка, я не знал, что со всем этим делать, как с этим жить. Но мне нужно было, это знать. И вот, я уже бездумно, подрываюсь, и бегу. Под ошеломление взгляды, всех присутствующих, под шепот, которым они выстреливают, мне в спину. Эти вечные почему? Зачем, он? Что он делает? Куда идет? А я попросту бежал, бежал к своей правде, бежал к попытки, возможности сбежать от неё. Я не мог, просто не мог, дальше, как не в чем, не бывало, сидеть, там на мести. Плевать на людей, плевать, что Леда, наверняка обидеться, плевать, что я даже не знаю, что буду делать, когда окажусь там, я просто должен был, это сделать. Я буквально, не контролировал себя, не слушая не голоса разума, не подсказок логики. Я просто бежал, на адреналине, на бешеном инстинкте, на непрекращающейся злобе. Которая, наконец, нашла, причину, объект, на который, способна была выплеснуться.  

–Это был ты, так ведь? – Спросил я, без предисловий, без каких либо пауз, или хотя бы мгновения, данного мне как передышку. Чтобы осмотреться вокруг, увидеть, узнать. Я не знал даже, если он тут, присутствует ли он, в этих темных, комнатах. Но почему-то, мне казалось, что мой вопрос, не ушел в пустоту. Звук моего металлического голоса, вопрос, который не следовала задавать, и на который нельзя была ответить, они соприкоснулись с чём-то, незримым, но ощутимым. Кто-то, это услышал, кто-то, кто стоял сейчас в тени. Я надеялся, почти молился про себя Богу. Которому наверняка, даже нет дела, до искусственно созданной, жизни, вроде меня. Что он скажет нет, просто начнет отпираться. Солжёт, сплетая хитрые нити выдумки, оплетая ими меня, душа, и не оставляя выбора. Давая мне право, свободу, выбор быть обманутым. Это не значила бы, что я поверил, это не значила бы, что я купился, просто это была бы проще, легче, спокойнее. Я хотел верить, хотел услышать лож, хотел отвергнуть истину. Но нет, сначала его голос, прорезал темноту, не оставляя мне пути к отступлению, своей правдой. А затем и сам владелец, вынырнул из тьмы, которая служила ему, не сколько укрытием, сколько королевством, личным владением.  

–Вау! целый год молчания, и тут такой вопрос, неожиданно, очень неожиданно. – Сказал он издевательски, делая паузу, рассматривая свое собственное творение, с головы до ног, с неким предвкушением. Со спокойной уверенностью, смакуя, свой будущий ответ, перекатывая на языке правду. – Да, это я, и как, ты догадался?  

Пару секунд, я просто не знал, что сказать. Я был не готов к этому. Столько лет ненавидеть, презирать, и мысленно желать смерти, тому, кто оказывается, всё это время, был рядом, тому, кто спас мне жизнь, и сам же, загубил её. И вот я оказываюсь, предельно слабым, обнажённым, перед этой правдой. Я миллионы раз, представлял, что убиваю его, этот безликий образ, в моей голове, что ни как ни хотел, показывать свою личность. И теперь, когда загадка, наконец решилась, и вот он стоит, пряма переда мной, я даже не знаю, чем нарушить, тягучая молчания. Вроде как я пострадавший, я здесь герой, а он злодей, и это он должен, ощущать трепет, вину, стараясь искупить, унять то пламя, что горит в моей груди. Но в реальности, все не так. Я напряжён, загнан в угол, забит собственной не состоятельностью, перед правдой.  

–Одна женщина, на встречи выживших, сказала, что взрыв, не был самой целью, он был способом, достичь цели, и я вдруг понял, кому это была выгоднее, всего. Ведь это давала тебе, столько подопытных, столько материала, для эксперимента. – Сказал я, даже как-то, слишком спокойно, пока он беззаботна, расхаживал по комнате. Так спокойно, словно он, не наедине, с триста килограммовым роботам, который больше всего, на свете, жаждет его смерти. Я хотел бы сказать, что он был беззащитен, загнан в угол, в паники. Но это не так, он вел себя так, словно являлся, королём положения, спокойно, вальяжно, уверенно. Он не боялся, не убегал, не отрицал, лишь смотрел, со злобной усмешкой, как будто опять, проводил свой эксперимент.  

–Ведь это так, да? Мы для тебя ни что, лишь материал, да! – Закричал я, выходя из себя, делая именно то, что он предполагал, давая ему преимущество. Это вызвала у него, лишь очередной смешок.  

–Прости, не вежливо смеяться, над тем, кто так яра, страдает. – Сказал он, между не наигранным, а весьма естественным смехом. Это окончательно, вывело меня из себя, и я схватив его, за ткань майки, и со всей силой, припечатал, его худощавая тела к стене. Он на мгновения задохнулся, от силы удара, и начал прерывисто кашлять, пытаясь ухватиться, за остатки кислорода. Но затем, подняв на меня, свой взгляд, заставил, так и застыть, в таком вот положений, без движения, шокированным, и поверженным. Одним лишь взглядом, без оружия, без силы, без мощи, только этот насмешливый, смелый, спокойны взгляд, победителя.  

–Ну, и что дальше? – Спросил он, ни отводя, не на секунду, взгляда заставляя меня, и тут проиграть, и отвернуться, капитулируя, убегая. Просто чтобы не видеть, этих дьявольских глаз.  

Ведь, и вправду, что теперь. Я хотел его убит, всегда хотел. С первого стона в больнице, с первой слезой, на щеках близких, с первой, с трудом выдавленной улыбки, тех, кто пытался казаться, сильным. Но очень легко убивать в мыслях, отнимая жизнь, у того, кто не имеет лица. Но теперь, когда фантазия, стала реальностью, это стала слишком ощутимым, слишком правдивым, от того и не простым. Если бы я просто мог, без размышлений, без вопросов, без всех этих, ненужных соплей, свернуть ему шею. Меня бы не кто, даже не осудил бы, я сам бы, не смог, осудить себя. Но почему же, я не могу, даже представить, не то что, совершить, это действа. Это не совесть, не принципы, не закон останавливают меня. А что-то другое, что-то, в глубине, моей собственной души. Отчасти, я хотел понять, услышать ответы, найти хоть какое-то оправдание, простить. Я просто хотел, обелить его, сделать не таким плохим, каким он является, найти то, что может объяснить, всё это. Мне не хотелось, чтоб все это, все эти годы, все эти смерти, были чем-то бессмысленным, незаконченным. Мне хотелось, чтобы он понял, какой вред принёс, хотелось, чтобы увидел это, с моей стороны. Я даже в тот момент, не понимал, что это невозможно. Ведь нет мгновенных исправлений, нет смысла, нет покаяния, злодеи не меняются. И парой, что-то происходит, просто потому, что происходит. Но я хотел смысла, я не могу уйти, не найдя смысла.  

–Ты знаешь, достаточно глупо, угрожать кому-то, если не собираешься, действительно, сделать то, чем угрожал. Это выглядит, поменьше мере, жалко. – Сказал он, всё так же, наблюдая за мной, как за подопытным кроликам, в вольере. Я всё ещё, оставался, его проектам, экспериментом, нечего более. Не человек, не личность, не тот, кому, он сломал жизнь. А лишь, научный объект. Я отпустил его, понимая, что он прав, я не мог его убить. Пока не мог, пока не задам, этот вопрос.  

–Я хочу знать, почему?  

–Зачем? В желании чего, найти причину, хоть как-то, оправдать мои действия.  

–Отвечай! – Сказал я вновь, повышая голос, словно это, на него хоть как-то подействует, про стимулирует, напугает.  

–А то что? – Спросил он, с неиссякаемой долей иронии, смотря на меня так, словно насмехается, и одновременно, бросает мне вызов. Он знал, что так и так, выиграет этот спор, выйдет победителям, даже если, не сможет выйти. – Убьёшь меня. Не думаю, не с этими твоими понятиями, о морали, и чести. Не с теми, тупыми вопросами, которыми ты донимал меня, всё это время. «А у меня, есть душа? » «а я хороший, или исчадия ада? » «А вдруг, я могу, убить кого-то? » Сказал он, пародируя мой голос, с нотками обиды.  

–Неужели, так тяжело ответить. – Сказал я, устало, тем самым, ещё раз, признавая поражения. Этот разговор, это места, вся эта ситуация, высасывала у меня силы, и всю жизнь, что ещё осталась в моем теле. – Хотя бы, это, ты мне должен.  

–Я, тебе должен? – Спросил он, с ехидством. – Напомнить тебе, кто спас, тебе жизнь  

–Если бы не ты, меня бы, и спасать ненужно была бы.  

–Ты и сам, знаешь ответ, на свой вопрос, почему тогда, спрашиваешь? – Сказал он, снова ныряя, в темноту, что являлась, для него, естественной средой, обитания. Я не пытался, остановить его, или задержать, ведь ему ни куда, ни деться, да и он, не выказывает, не какого желания, убежать. Побег, был бы унизителен, для такой личности. Для него, это было, сродни поражению,  

– Я сделал это, чтобы провести, самый грандиозный, опыт, в истории человечества. И больше, за этим, ничего не стоит, ни каких благородных планов, ни какова желания, улучшить этот мир, или жизнь, его обитателей. Я делал это, ради себя, и только из-за себя. Такой ответ, тебя устроит.  

–Ты хотя бы задумывался, хоть на секунду, сколько людей погибла, сколько осталось калеками, сколько жизней, ты уничтожил, сломал, растоптал. И не только тех, кто ушли, но и тех, кто остались здесь. Те, кто вынуждены, всю жизнь, жить с потеряй, которую нельзя вернуть, невозможно исправить, с которой нельзя, смериться. И все ради чего, чтобы порадовать, твои амбиции, доказать свою правоту! – Закричал я, не выдерживая, не вида его лица, не звука, его голоса, не тех слов, что вылетали, из этого рта. Но сколько бы я не говорил, сколь сильно не кричал, я не мог достучаться. Ему было, всё равно, он выглядел, все так же безразлична, так же холодна. Ни каких угрызений, ни каких сомнений, ни какой жалости. Он просто смотрел на меня, как на идиота. Словно я, сказал, что-то настолько глупое, и банальное, что его, это даже обижает. Я не мог, заставить его понять, ни словам, ни силой, ни даже смертью. И это безразличие, била по нервам, выкручивая, остатки самообладания. Он победил, именно здесь, сейчас, в эту минуту. Когда довел меня, до отчаяния, когда заставил меня, молить о том, чтобы он проявил, хоть каплю, сострадания. Оставаясь собой, ни делая, ровным счетам, ни чего, он выиграл, и ни какая месть, ни какая смерть, ни способна, это стереть.  

–Мне все равно. – Сказанное тихим, спокойным, даже каким то, снисходительным тоном. Прозвучала, громче взрыва, больнее раны, страшнее, чем вид, истерзанных тел, оплетающих тебя, со всех сторон. Наполнявших комнату, запахами смерти, и разложения.  

На мгновения, я вновь, оказался в прошлом. Снова видя их, перед собой, каждого из них, мертвых, живых, полу живых. Тех, кто по воли случая, стали актерами, в этом театре боли. Слезы, крики, страхи, смерти, на фоне, этого без эмоционального лица, и хитрой усмешки.  

Я снова схватил его, в тиски, своих металлических рук. И как бесконечно, повторявшийся кадр, на его лице, мелькала улыбка, всё та же, въедливая, раздирающая, блевотная насмешка. Он только и делал, что улыбался, всегда, это единственное, на что он был способен. Он не умел, не плакать, не сопереживать, и это лицо, как маска, отвратительная, злая, искусственная деревяшка, въелась в него, навсегда.  

–Я не знаю, есть ли у меня душа, но я точно, знаю, что у тебя, её не когда, не была. – Сказал я, под аккомпанементы, издевательского смеха. На самом дели, эта фраза, была лишь попыткой, потянуть время, дать себе паузу, передышку, прежде чем сделать то, что я собирался сделать. То, что я ни когда, себе не прошу, что останется со мной, на веки. Но по-другому нельзя, нет выхода, невозможно уйти из мрака, оставив все, висеть в воздухе. Я уже ненавидел себя, заранее презирал, видя, представляя, как это произойдёт. Я пытался оправдаться, перед самим собой, пытался найти то, что спасет меня, от постоянных, не прекращающихся, мук совести. Но ничего, не было. Как бы правильно, не была причина, как бы благородна не была действие, это всё равно убийства, намеренная, специальное, вырывания жизни, из человека.  

–Ты знаешь, мы с тобой похожи, в своей ненависти, к друг- другу. Ведь ты, ненавидел меня, с самого начала, как и я тебя. Но знаешь в чем, наша отличия, я могу убить тебя, и даже не поморщиться, а ты не можешь. Если ты убьёшь меня, то будешь мучиться, всю оставшуюся жизнь, будешь ненавидеть себя, уничтожать мысленно и морально, укоряя день за днем. – Сказал он, издевательски медленно, словно наслаждаясь, звуком, собственного голоса. И его хитрый, змеиный голос, окутывал меня, душил, заставляя сомневаться, в принятом решении.  

–Может быть, я и буду, ненавидеть себя, но это лучше, чем отпустить тебя, и гадать, кого ты ещё убьёшь. – Сказал я, хватая его за голову, и молниеносно, без всяких усилий, сворачивая её, до легкого, и оглушающего, щелчка. Его тела замирает, и падает, с последней эмоцией, неподдельного удивления на лице. Я хватаю в воздухе, бессознательную, мертвую плоть. Словно это может помочь, что-то изменить, как-то исправить. Время идет, а я даже не замечаю его течения, мысли просто застряли, зависли. Последнее щелчок, все так же, реальным шумом, весит в пространстве, затмевая все звуки. Создавая настоящий вакуум. А я всё также, держу его в руках, поддерживая, уже умершую плоть, не в силах, разжать руки. Я не знаю, что чувствую, не знаю, что должен чувствовать. Наступила какая-то апатия, бесконечная, безжизненная пустота. Я застыл, в этой позиции, в этом моменте, в этом поступке, словно кто-то, нажал на стоп, не давая ни моему тела, ни моему сознанию, идти дальше. Но этот перерыв, длилась не долга, пока чувство происходящего, не затопила сознания, смывая всё на своем пути. Я убил, отнял чью-то жизнь, собственными руками. Раньше, вечная улыбка, теперь застывший оскал, пустые глаза, и недвижимое тело. Словно ничего и не было, не было ни его, ни его поступков, ни его действий, он ни что. Стал, ни чем. Я держу, словно пустоту в руках. Я оборвал его жизнь, заставил его исчезнуть. Не знаю, был ли всему шок, или вина, или боль, от собственного решения, но я не мог шевелиться. Словно сам, был мертв. Я не мог встать, я не мог идти, или бежать. Я просто застыл, в этой точки времени, держа в руках, некогда живого человека.  

Мы встретились с Ледой, аж через неделю. Когда я наконец, смог вернуться домой, переступить этот порог, и посмотреть в её глаза. Увидев в них, честное, настоящее, отражения себя. Она ничего не спросила, ни чего не сказала, и не в чем, ни упрекнула, просто обняла, словно без слов, всё понимая.  

–Я хотел бы, сейчас заплакать. – Сказал я тихо, куда-то в её макушку.  

–Ну, так плачь. – Ответила она, своим нежным, понимающим, голосам. И я вправду, в тот момент плакал, где-то в душе, там, где не кто, не видит, ни кто, не слышит, и ни кто не поймет. Но только разве что она, увидит, своим, пронзительными, светящимися взглядом. Она столько пережила, а её глаза всё равно, так ярко, и жива светятся. И она все ещё, способна улыбаться. Потрясающая девушка. Но когда слезы, из моих фантазий высохли, оставляя глубокий след, в моей памяти, я наконец смог сказать, то, ради чего, в принципе пришел.  

–У меня, есть для тебя сюрприз.  

–Правда, какой? – Спросила она, с таким, по истины, детским энтузиазмом. Если бы она только знала, что я собирался сделать, как сильна, собираюсь её ранить, она бы так сильно не радовалась. Со стороны, мой поступок, мог казаться грубым, жестоким, и почти оскорбительным. И он, таки и был. Но мне всё равно, пусть хоть, возненавидит меня, лишь бы, простила, наконец себя. Я не желаю, вновь видеть то, что видел, после того, как нашел её в этом приюте, грязи и мерзости. Я дал себе клятву, я должен её придерживаться, должен быть верен ей. Она слишком дорога мне, слишком близка, чтобы хоть мгновения, думать о себе, и о той боли, что я испытаю, если она отвернётся от меня. Я должен был сделать это раньше, я должен был перестать бежать. Но я слишком боялся, слишком держался, за нашу вновь, возобновлённую дружбу, чтобы разбивать её сердца. Но парой, разбить сердца, заставив страдать, единственный способ к спасению.  

Всю неделю, бродя по городу, без цели, без вектора, один, не имеющий поддержки, или спасения. Я думал об этом. Просчитывал, решал. И лишь патом, понял, что дальше, тянуть была нельзя. Смерть Винтропа, нет не так, убийства Винтропа, как ни что иное, показала мне, что такое вина. Я не убил тогда, в том тёмном прошлом, наполненным яростью, и болью. Но я сделал это сейчас, осознана, взвешенно, обосновано и совершенно не под действием эмоциональной нестабильности. Я знал, что делаю, и почем. Я убил, просто потому, что должен был это сделать, обязан был. Но это ни сколько, не искупает мою вену, ни сколько не оправдывает, или принижает её. Не знаю, сделал ли я, мир лучше, или только ухудшил. Ведь не смотря ни на что, исследования Винтропа, могли помочь многим людям, даже если, он делал их, только лишь, для себя. И эти люди теперь, вероятно всего умрут. Я стану первым, и последним, человеком киборгам, если в мире, не появиться когда то, такой же безумец. Я убил его, не из-за мести, не ради правды, или наказания. Я просто знал, что если не убью его, он может сделать это снова, и вероятнее всего сделает. Я не когда не пойму, ни его логику, ни его мораль, если она у него вообще была. Я просто не хочу, чтобы ещё какие-то жизни, вот так вот сломали, без права на спасения, возврат или изменения. Мы сломленные люди, в своем сломленном мири, но есть ещё те, кто не увидел эту сторону мироздания. И я не желаю, чтоб они, её увидели. А моя вина, моя боль, мой не смываемый грех, не большая плата за это. Сейчас, я впервые, могу дать однозначный ответ, на мой вопрос, есть ли у меня душа, или её забыли пересадить, забыли приделать, к этому металлическому каркасу. Она сама дает понять, о своем существований. И это, невероятно больно.  

–Это сюрприз, поэтому, я не могу тебе, пока сказать. Я завяжу тебе глаза, и кое-куда отвезу. – Сказал я, как можно натуральней. Чтобы в голосе, не смогла просочиться, явная лож.  

Она на мгновения, о чем та задумалась, и её вид, стал несколько мрачным. Но затем, она вновь засветилась, откуда-то из нутрии, и произнесла, непоколебимо уверенно, с улыбкой на губах.  

–Ладно.  

Я зашел её за спину, и достав, не пропускающий света, или каких либо изображений, темный шарф. И как можно нежнее, завязал на её лице, закрывая глаза. Закрывая обзор, погружая её, в темноту. Но она не выглядела, ни капельки обескураженной, или взволнованной. Потеря возможности видеть, не как не отразилась, на её ощущениях. На секунду, мне даже стала стыдно, ведь она, так мне доверяет, безгранична а я…. У меня затряслись руки. Странно, что мое металлическое тело, может передавать, такое волнения, физически, воспроизводить его. Но я, как можно быстрее, убрал от неё руки, чтобы она, не смогла ощутить, это волнения.  

–Ты словно, извиняешься за что-то. – Сказала, неожиданно она, пугая меня.  

–В смысли? – Спросил я неуверенно.  

–Проста, ты слишком нежен, в своих действиях, словно чувствуешь, за что-то вину.  

Я не знал, что сказать, поэтому сделал то, к чему привык, просто засмеялся. Своим скрипучим, не естественным, мертвым голосам. Надеюсь, она не поняла, не услышала, не учуяла, в этом фальши. А затем, взялся за ручки её кресла, и неторопливо, покатил её, к своей цели. Мы ехали медленно, мучительно медленно, я видел, как она морщиться под повязкой, словно что-то подозревая, замечая, в этой нервной, неторопливости. Но чем ближе, мы приближались, к нужному мне объекту, тем быстрее, ускорялась наша поездка. Словно я сам, не осознано, желал сбежать, закончит этот момент, не растягивать муку. Под конец, я почти бежал. Ветер, развевал её волосы, а промозглый холод, шипел щеки, из-за чего она ежилась. Люди вокруг, пусть уже не так испугано, но с-некоторым отторжением, смотрели нам в след. Неужели что-то изменилось, неужели, их взгляды смягчились.  

Ну вот, по пришествию, долгого часа, мы наконец, оказались на мести. Старое кладбище, такое темное, и немного зловещее, с надгробьями, напоминающими, подавлявшими, и убивавшими всякую надежду, что могла бы летать в этом воздухе. Здесь была отчаянно тиха, и слишком громко, пуста и одновременно с тем слишком заполнено. Словно само пространства, наполнилось смертью. Пропахла концом, пропиталась, последним вздохам. И я знал, что последний вздохи, стоны, слова, прозвучали далеко от сюда, но не мог отойти от чувства, что эта земля, наполнена их эхом. Страшно, была даже думать, о том, что там, под нашими ногами, совсем рядом, лежать тела, что когда-то, ещё недавно, были людьми. Разлагаясь, питая эту землю, заканчивая свой природный цикл. Трава, на фоне этого, безумного, отчаянного, праздника увядания, была слишком яркой, свежей, живой. Она словно светилась, выделяясь, из общей картины, мраморной искусственности. Тут и там, попадались имена, неизвестных мне людей, и я словно видел их, здесь, она стояли надо мной, наблюдая. Запах, наполнился смертью, и каким-то давящем, чувством, высасывающим, весь кислород из лёгких. У меня не было, ни лёгких, ни даже кислорода, но я почему-то, это чувствовал. Как раньше, как тогда, много лет назад, стоя на могиле отца. Даже Леда, это почувствовала, потому как, почти мгновенна проснулась, и занервничала.  

–Где мы? – Спросила она, обеспокоенно.  

Я подождал, ещё мгновения, ещё одну секунду, размышляя, вспоминая, давая себе, последний шанс, для трусливого побега. Последний шанс, для спасения, нашей дружбы. Но я знал, что не смогу, им воспользоваться, не смогу отступить. Назад, дороги, уже не было. Но мне, просто нужно было, это осознание, эта возможность, на вето. Но вот мгновения прошло, и я развязал узел, что держит лёгкую матерю, которая медленна спадает, лишившись всякой силы, обнажая горькую правду. Сначала она, все так же улыбается, пусть, и несколько нервно. Она ожидает чего-то, все ещё веря мне. Пока, покров с её глаз, полностью не спадает. И её взгляд, натыкается, на надгробья. Мгновения, и зрачки расширяются, выдавая панику. Вызывая дрожь, в моем искусственном теле. Одним лишь мгновениям, одним мимолётным взглядом, стирается всякая радость, уничтожается любая жизнь. И она готова кричать, или плакать, падать или бежать. Но вместо этого, она медленно, спокойно, так не естественна, выговаривая по слогам, каждая слова говорит.  

–За что? – И тут же, подхватывая, свой собственный, внутренний крик, который в тишине, разразился, ещё минуту назад, выплескивая на поверхность, это отчаянья, и начинает истошна орать. – За что, ты так, меня ненавидишь! Что, я тебе сделала! – Она разворачивается на мести, и пытается ударить меня. Я рефлекторно, отхожу подальше, помня, чем это закончилось, в прошлый раз. Но она не прекращает, она делает один удар, за другим, снова и снова, попадая лишь, по воздуху. Крича на полную, уже не разборчиво, и не понятна, на своем собственном языке. Каким-то, израненным, осипшим, голосам. Я заслужил этот удар, заслужил эту боль, но не могу позволить её, его сделать, зная, что она сделает больно, только себе. Мне даже обидно, невероятно обидно, что я не способен, дать её, эту малость. Позволить, этот срыв. Ей больно, невероятно больно, это как удар в спину, как обжигающее, болезненное предательство. Моё предательство. Но тут, она как-то резка, успокаивается, и пытается сбежать, развернуться, уйти. Но я хватаю её кресла, и блокируя его, не давая ей проходу. Но она не унимается, не может размышлять логично, лихорадочно, дергая за колеса, ворочаясь, и бессмысленно избивая, собственное средства передвижения. Она бьет, и бьет. Словно безумная, раздирая руки в кровь, пытаясь сбежать. И тут, когда отчаяние, доходит до апогея, и она понимает, что я её не отпущу, не дам уйти, не позволю сбежать. Она приподнимается, собираясь сбежать, из этого, надоевшего кресла, из этого, надоедливого кладбища. Словно забывая, что не может ходит, не имеет этого шанса. И она встает, на руках, а затем попытка, шага, бессмысленная, глупая, обречённая на провал, и она предсказуемо падает, со всего размаха, врезаясь в твердую землю. Я не знаю, что делать, не знаю что сказать. Такова я не ожидал, хотя должен был. Зная её упрямство. Я подбегая, в попытки помочь, но она отталкивает, мою руку с брезгливостью, и кричит.  

–Прочь! Иди вон отсюда! Ты уже достаточна, поиздевался, надо мной. – И пока, она это говорит, я лишь вижу, тонкую струйку, что стекает, из её, по-видимому, сломанного носа, и грязные руки, все со сбитыми костяшками, которыми, она цепляется за землю. И вдруг, она начинает, лихорадочно плакать, рыдая во весь голос, обрывая траву под собой, колотя её руками, как сумасшедшая. Крича, и не переставая плакать. Я понял, что должен что-то сказать, именно сейчас, в этот момент, самая то время.  

–Твоя мама, сказала мне, что ты ни разу, не была, на могиле у сестры.  

–Ты ещё, и с моей матерью знаком? Это, не твое дела. – Сказала она оскорблено. Даже не смотря на меня, не смотря не на что, словно закрываясь, от этого момента, этого места. Боясь смотреть, на надгробья сестры, боясь увидеть, осуждение, в её мертвых глазах.  

–Нет, как раз таки мое! ты не можешь себя простить, не она винит тебя, не она ненавидит тебя, а ты сама! – Поднял голос уже я. Насильно, поднимая её на ноги, и заставляла её посмотреть, на заросшая сорняками, надгробья. Она отворачивается, пытается увернуться, крутиться в моих руках, как бешеная. Вновь старается ударить меня, укусить, оттолкнуть, но у неё, не чего не выходит, я держу слишком крепко.  

–Посмотри на это надгробья, твоя сестра, там под землей, её больше нет. И ей всё равно, на то, что ты подумала, в тот момент, что ты решила, или представила, она мертва, ей всё равно!  

Это была жестоко, это была почти пытка, но я пытался заставить её понять, пытался заставить её, принять это. Она наконец обмякла, в моих руках, сдавая позиции, переставая сопротивляться правде, и заплакала. Не громко, не истерично, а тихо, совсем незаметно, словно стесняясь, своего горя, боясь собственных слез. Она не считала себя достойной, лить их, но не могла остановиться. Я знал этот момент, помнил какого это, но мне помогла, боль физическая, ей же была нужна, моральная.  

–Хочешь попросить прошение, можешь это сделать, попроси его у этого куска камня. Но как бы ты не просила, как бы ты не извинялась, как бы не унижалась, перед ним, только ты, сама, можешь дать себе это прошение. – Слова шли, сами собой, словно я готовил их, всю жизнь, словно знал, за-долга, до этого мгновения, они просто были внутри. Но она не слышала меня, она ни чего не слышала, и не видела, это было, словно говорить со стеной. Даже, когда я её легонько встряхнул, стараясь привести в чувства, не какой реакций не последовала. Она закрылась, сбежала, сбежала куда-то глубоко в себя. Но мне нужно было, не её присутствия, а её понимания. Иначе, все зря. Я отпустил её на землю, и она упала на колени, и, схватившись руками за голову, заплакала ещё сильнее, ещё истеричнее. Уже не скрывая своих слез, не пряча их, а напротив словно оправдываясь ими, перед ушедшей сестрой, безликим напоминанием. Она всхлипывала, задыхаясь, от собственных слез, закрываясь, этой пеленой, от реальности.  

–Ты не убивала ни кого Леда. А я, напротив, по настоящему, убил человека. – Сказал, я в последней, отчаянно попытке, привести её в чувства. Это вышло, само собой, я не боялся говорить ей это, не собирался скрывать. Казалось, она была единственной, кому я могу рассказать это. И даже если окажется, что это не так, я не пожалею, об этих словах.  

И тут медленно, совсем неспешно, словно не по её воли, руки оторвались, наконец, от её лица, и она посмотрела на меня, своими красными, от слез глазами, хватая в воздухе, струйки крови. Она словно ждала ответа, на свой невысказанный вопрос.  

–Я нашел, того, кто устроил взрыв, теперь он мертв.  

Её глаза расширились от удивления, но она все ещё не верила, всё ещё не могла понять, правду ли я говорю, или попросту лгу, чтобы её успокоить. Тогда я, наконец осмеливаюсь, и говорю главное.  

–Это Винтроп. – Затем делаю паузу, и добавляю – Поэтому, я знаю, что такое вина, за убийство. И ты не должна, брать на себя, это бремя, за то, чего не делала, за то, чего даже не хотела.  

На мгновения, она словно застыла, отключаюсь от происходящего. А затем тихо, заикаясь, от недавней истерики, сказала.  

–Но, она всё равно мертва.  

–И она, была бы мертва, в независимости, хотела ты этого, или нет, и она будет мертва, в независимости от этого. – Сказал я, и кажется в её глазах, наконец, загорелось, какое-то понимание, осознание, сказанного мной. И она наконец, осмелилась, повернуться, к куску мрамора, на которым, фигурными буквами, была написана, имя её сестры, а рядом фото. Улыбающаяся, копия Леды, стоит в парке, такая счастливая, и такая живая. Наверное, тяжело, смотреть на надгробья, которое поставили тебе. Это всё равно, что смотреть в подобие, зеркала. Зеркала, что являет миру, твою смерть. Она медленно, неспешно, с нескрываемой нежностью, и почти религиозным трепетом, водила рукой, по буквам. Пока наконец, не сказала то, ради чего, я привёз её сюда.  

–Когда мы попали во взрыв, я подумала о том, хорошо, что погибла ты, а ни я. И хоть ты умерла, не из-за этого, мне ужасно стыдно, ведь, по сути, все оставшееся время, я только и делала, что думала обратное. Я все время, думала, почему выжила я, почему не ты. Ты была куда лучше, куда правильней, куда сильнее меня, и теперь тебя нет, а я всё ещё здесь. После всего, что я делала, после всего, что я разрушила. Разве это честно, разве правильно. Я должна была умереть от наркоты, ещё там, в старом, грязном подвале, а ты должна была жить. А теперь я стою тут, а ты…. я даже не знаю, где ты. -Ели проговорив эти слова, срываясь на крик, больше похожий на стон, она снова упала, словно потеряла, все силы, на эту речь.  

И схватилась за надгробье, ища в нем какую-та поддержку, хоть какое-то, иллюзорное тепло. Но даже если его не было, даже если её там не была, она просто не могла, отпустить руку, своей умершей сестры. Это все, что у неё было, все что осталась. Лишь напоминание, только лишь это, физическое воплощение, скорби. Она плакала, разрываясь на части, а я не мог её помочь, не должен был вмешиваться. Даже если это, было больно, даже если я хотел, помешать этому. Это была её личное, сокровенное. Я мог быть просто рядом, давая её напоминание, что я все ещё здесь, но пройти, она должна была сама. Впервые, я наконец понял, её мать, осознал её позицию. Нельзя спасти того, кто не хочет, нельзя заставить жить того, кто умер. На мгновения, мне даже показалась, что она здесь. Как всегда наблюдая, присматривая, направляя.  

–Я так скучала, так скучаю по тебе, но даже не могла прийти, просто посмотреть, мне была стыдно, перед тобой, стыдно перед самой собой. – Вновь послышался, очередной, наполненный болью стон. Наконец, она могла рассказать ей все, поведать каждую черточку, своей скорби. Она не знала, слышат ли её там, по ту сторону, и даже не знала, есть ли, та сторона. По сути, она даже говорила, не с сестрой, а с самой собой. Впервые за долгое время.  

–Я думала, что не выживу, после твоей смерти, хотела покончить с собой, и почти сделала это. Меня даже не так волновала, то что я, потеряла возможность двигаться, сколько то, что я потеряла тебя. А ведь когда то, мы могли, не говорить годами, но это другое, тогда я знала, что ты где-то там, ты жива, ты в безопасности. – Продолжала она говорить.  

И она говорила, и говорила, снова и снова, обо всем, и не о чем. Она плакала, срывалась, а патом смеялась, искренне честно, рассказывая тому, кого нет, смешную историю из жизни. Она рассказала ей все, что произошло, с того дня, про мать, про себя, про меня, про свои взлеты и падения. Словно её сестра, не могла, просто не знать этого. Она хотела, чтоб она знала, и она хотела, чтоб она жила. Но это единственно, что она не могла сделать. Поэтому, она просто говорила, чтобы чувствовать, что её, все ещё слышать. И возможно, я не верю, в загробную жизнь, но в эти мгновения, мне действительно казалось, что мы не одни, и её искренние слова, не улетают в пустоту.  

Но вот, солнце начало садиться, а говорить была, более не о чем. Наступила молчания, и лишь тихие, редкие всхлипы, доносились от Леды. Всё наконец, закончилось, этот ад, завершился, осталась ей, только принять, собственное прошение. Я подошёл, и обнял её, как раньше, нежна, и осторожна. Словно боясь сломать, такую восхитительную хрупкость. Она не отвергла этот жест, только сильнее, прижалась ко мне, вцепившись рукой, в мою куртку. И продолжая, лихорадочно всхлипывать. Пока не наступила, тишина. И мы остались наедине, с этим местам, в полном молчании. И только лишь тогда, под звездным небам, в окружений мертвецов, она, наконец, прошептала мне в уха.  

–Я простила себя. Теперь, твоя очередь.  

Не знаю, возможно ли это. Но я многое считал невозможным, до этого момента, до встречи с ней. Например то, что сейчас, по моей щеке, течет влага, словно настоящая слеза. Я не знаю что это, не знаю, как это возможна. Но я плакал, созвучно с тишиной во круг, я наконец, сумел заплакать. И это было словно, освобождение, я разрушил, свою собственную тюрьму.