Мой гениальный злодей

1.  

— Леля, что-нить выпьете? Чего вам налить?  

Вопрос прозвучал из-за спины, и Лелик не повернулась посмотреть. Ну вот специально не повернулась, чтобы успеть сделать правильное лицо.  

Голос, блин-блин-блин… Где Лелик слышала это голос? Такой ма-а-асковский, с таким аканьем?  

Блин-блин-блин... Вспоминай, Леля! И Леля вспомнила. Она слышала этот голос десять лет назад, когда пряталась за подрамниками в захламленной и темной Вовкиной мастерской в Питере.  

Этот самый масковский голос предложил Вовке ма-а-аленькую женскую скульптурку. Слышно было хорошо:  

— Купить? Нет, ну что вы! Помочь атрибутировать и продать.  

Вещь, очевидно, очень хорошая: эта тонкая лепка лица, эти волосы горгоньиными прядями… Странный сюжетец, да? И почему она держит в руках голову этого симпатяги?  

— Ну в любом случае, я хател бы сначала атрибутировать, а патом прадать эту вещичку, патаму как я пакидаю эту прэлестную страну навсегда.  

О цене за атрибуцию они договорились. Вовка заломил прилично, но чувак не торговался и быстро отвалил.  

Лелик взяла ее в руки — и все. Лелик попала.  

— Вовка, дай. Ну дай на неделю, я принесу ее уже атрибутированную и с сертификатом. У тебя ж нет знакомых напрямую, будешь платить всем. А я безвозмездно. То есть даром. Плиз-плиз-плиз!..  

И... Она Лелика на неделю! Ох, свезло так свезло. Лелик думает: это тянет на домик у океана со своим пляжем.  

«Говорят, когда человек на грани, вся жизнь проносится перед глазами в секунду. Ну не знаю, — думала Леля, — у меня как раз наоборот». Вся жизнь пронеслась перед глазами как раз в тот момент, когда в дрожащих руках оказалась скульптурка, которую Леля сразу обозвала медузкой.  

Медузой наоборот. Потому что в самом главном творении Челлини — «Персей и Медуза» — Персей побеждает Медузу и он, красавчик и победитель, держит в руке отрубленную голову поверженной Медузы Горгоны.  

2.  

Леля просто купалась в лучах славы. Ее назначили самой красивой первокурсницей всех времен и народов, и это назначение дорогого стоило!  

Оно пришло не от прыщавых юнцов-одноклассников, не от случайных восторженных взглядов престарелых, лет так тридцати, дядек в автобусе, не от мамино-папиного случайного вздоха: «Ох, выросла, и что делать-то будем с такой красотой», и даже не от влюбленного по уши второкурсника театрального, который уж точно видел красоток в своем институте.  

Признание пришло от своих. От художников. Вот именно так — во множественном числе, потому их было много, с разных курсов и факультетов, разного возраста и таланта. Но все они были художники — это важно! — и все признали и возложили тиару, и выдали скипетр, и вручили медаль, и осыпали цветами.  

Лелик была счастлива.  

Лелик капризничала и выбирала, с кем она пойдет пить кофе и с кем согласится на ресторан. Это была работа, а работать Лелику не хотелось. Поэтому один из воздыхателей был назначен лепореллой: он собирал заявки, сортировал их по перспективности.  

Лепореллой — потому что Леля была начитанной девушкой, Цвейг и его новелла «Лепорелла» — в числе любимых Лелей. Сразу стало понятно, что косолапый однокурсник с алыми пятнами застенчивого румянца и щенячьими преданными глазами — чистый Лепорелла по Цвейгу.  

Лепорелла собирал заявки, сортировал их по перспективности. В ресторан Лелик ходила только с лепореллой, чтоб никаких глупостей! Выпили, потанцевали и до новых встреч! А провожать меня будет мой верный лепорелла.  

По дороге домой Лелик с лепореллой веселились от души, обхихикивали каждого отработанного и предвкушали новенького. При их нищей стипендии походы в рестораны и бары были запредельной мечтой студентов. Лепорелла был не дурак выпить и пожрать на халяву, Лелик обожала танцевать под восхищенные взгляды ресторанной тусовки. И еще очень грело чувство власти над очередным взрослым, талантливым (а иначе как бы он заработал денег на дорогой ресторан? ) поклонником-художником.  

Так веселились с полгода. Пока лепорелла вдруг не отказался идти в очередной ресторан с очередным художником-поклонником. Отмаз был вполне правдоподобный, Лелик удивилась, но не сильно заморочилась.  

Чувак, как и все, был уже не мальчиком-ровесником: армия, академка, туда-сюда — вот и разница в возрасте лет в десять.  

Личность известная. Говорили, рисует как бог. Халтур до фига, денег тоже.  

Ну, собственно, Леле-то по фигу. Просто вел себя этот по-другому. Не пытался лапать, когда танцевали, не пытался напоить, не пытался даже проводить. Посадил в такси — и все, пока, увидимся.  

Лепорелла на следующий день все выспрашивал Лелика, что де за кекс такой? Лелик честно ответила, что ничего не поняла. Странный кекс, ну и хрен с ним. Чего нам про него заморачиваться, будут новые.  

Но новых как-то вдруг не стало. Лепорелла вел себя странно, глазки долу. Вокруг — вместо стаи поклонников — пусто и тихо. Лелик слегка удивилась и забеспокоилась.  

Вечерами они с лепорелла, скучно переругиваясь, тащились домой после занятий, поглядывая на освещенные окна разгульной ресторанной жизни. Гордый Лелик не спрашивал, а странно-молчаливый лепорелла ничего не объяснял.  

Через месячишко скучной и трезвой жизни подъехало такси и странный чувак-кекс спросил, не желает ли Леля прокатиться в бар на крыше известной всему городу интуристовской гостиницы. Простым смертным туда было не попасть, на воротах стоял злобный гэбэшник в ливрее. Леля желала.  

Леля желала прокатиться в бар на крыше, потом выпить шампанского в другом ресторане, с настоящей американской сигаретой, длинной и тонкой. Потом на кораблике, где на столике уже стояли розы. На такси домой без всяких приставаний. И пошло-поехало.  

Только потом, спустя годы лепорелла признался, что с ним поговорили — очень проникновенно. После этого разговора никаких попыток устроить развеселую жизнь он больше не предпринимал. Так же, как и другие претенденты на попить с Лелей кофею или, не дай бог, пригласить в ресторан.  

Исчез и верный влюбленный лепорелла. Причем исчез как-то странно — как-то вдруг и навсегда. Сначала Леля встречала его в институте, но он не подходил. Леля тоже. Кое-кто, ну, то есть некто, запретил ей иметь дело с этим сводником. Ха-ха, кто бы говорил! А сам-то…  

Потом лепореллу в один день выперли из института — говорили, нажрался в хлам и устроил потасовку. Потом знакомые девки шепнули Леле, что видели лепореллу в барах абсолютно пьяным, да что там пьяным — просто невменько. А еще через полгода прошел слух, что помер он.  

В девятнадцать-то лет? Помер? Или убили в драке, или под машину попал по пьяни. Кто там будет врубаться особенно.  

Леля и не врубалась. Даже думать не хотела об этом. Страшно было почему-то.  

3.  

Через полгода Лелика под конвоем отвели подавать заявление в загс. Под конвоем очень даже реальным, потому что испуганный Лелик пытался сбежать при любой возможности. Леля замуж не хотела. Особенно за него. Побаивалась его, не понимала.  

Но такая волна любви и обожания шла от единственного оставшегося поклонника, что Леля иногда обдумывала вариант недолгого замужества — иначе ведь не отстанет. Легче дать, чем объяснить, почему не дашь.  

«Схожу замуж, — думала глупая Леля, — он получит, чего ему нада, и отпустит, а я отвалю обратно в жизнь», — думала глупая курица Леля.  

Ну, все примерно так и получилось. Примерно так. Или вообще не так. Если честно, то не получилось совсем ничего.  

Лелик оказался замужем глубоко и надолго. Как выяснилось, навсегда. Муж сгорал от ревности. Злодей, конечно, знал, что Леля его не любит, но боится. Он искал доказательства ее неверности, он подслушивал, подглядывал и проверял каждый шаг.  

4.  

По четвергам Леля ходила на плавание. Ну, как бы. Брала купальник, полотенце и шлепки. Ехала до бассейна, заходила. А через десять минут выходила. И к Вовке.  

Вовка был свой. Из жизни «дозамужем». Поступали вместе, гуляли, пили, белые ночи, дешевое вино, ржали до икоты, ходили на этюды и стреляли сигарету одну на двоих. Ну, свой Вовка.  

Встретились случайно. «Ты как? » — «А ты как? Семья? Дети? Работа? » — «Кофе попьем? » — «Да-да-да». — «Погуляем? В кино? В ресторан? Может, в театр? » — «Да-да-да».  

«Но я не могу. Муж, живу — как курьерский поезд, по расписанию. Пять минут опоздания — и разборка на пару дней. Могу в четверг с четырех до шести вместо бассейна. У тебя в мастерской».  

Лелик играл в шпионов.  

Лелик шла в бассейн и приходила домой уставшая, с мокрым купальником в сумке. Купальник и резиновые шлепки мочились под краном в мастерской у Вовки. Один раз Леля забыла намочить шлепки. Был страшный скандал, мокрый купальник отдельно от шлепок не проканал.  

С тех пор Леля продумывала все детали очень тщательно. Если речь шла о походе в бассейн, то мочился купальник, шлепки и полотенце, а на подошву мокрых шлепок наклеивался волос — в бассейне ведь бывает грязновато, да?  

И пошли, покатили, побежали четверги. И потянулись резиново-тоскливо дни между четвергами. И в один из четвергов в подвальную дверь мастерской заколошматили ногой, потому что звонка Леля с Вовкой не услышали.  

Лелик от страха рванула за груду подрамников в темном углу, в висках стучало: «Выследил, гад, все-таки выследил, сейчас будет убийство». Богатое воображение в минуту нарисовало Вовку, лежащего на спине, из виска сочилась кровь.  

И в этот момент Лелик услышала незнакомый голос с характерным московским аканьем. Сердце все еще выпрыгивало из горла, но слышно было хорошо, и Леля слушала.  

— Купить? Нет, ну что вы! Помочь атрибутировать и продать. Надеюсь на быстрый и взаимовыгодный результат.  

Масквич ушел, и Леля выбралась из-за горы подрамников.  

— Дай-ка посмотреть, Вовка! Ничо себе скульптурка! — обнаженная женщина с головой Медузы держит в руке мужскую голову, вещь, очевидно, старая, качество. — Ого, такие обычно в Эрмитаже… Вовка!  

5.  

Леля просто влюбилась.  

Леля намертво влипла. Она смотрела на медузку — так она сразу назвала эту вещицу, — смотрела и поглаживала всю дорогу, пока ехала домой. Медузка лежала глубоко в рюкзаке, но Леля видела ее точеный профиль под копной медузьих волос, между кошельком и косметичкой. Медузка была совершенством. Домик у океана был реальностью.  

Это кто-то из великих итальянцев, пятнадцатого или накрайняк шестнадцатого века. Надо все раскопать. Надо купить медузку у масковского чувака. И надо валить из этой прэлестной страны. Теперь можно.  

Завтра Леля уже сидела в библиотеке Академии художеств. Медузка не подкачала. Ничего не было сказано наверняка. Но какие намеки! Если это он, тот самый чувак на букву «Ч», то он был большой шутник. И, кажется, большой злодей. И, без сомнения, абсолютный гений.  

Оставалось только, чтобы атрибутировали эксперты и выдали заключение.  

Но для этого — тут Леля загрустила — надо было раскрыть карты и показать ее дома. Надо было отдать медузку мужу, чтобы он отнес ее этим самым экспертам с их сложными технологическими тестами. У него там есть дружбаны, которые, как и вся страна, рыщут по магазинам в поисках жрачки. За кусок хорошего мяса они проведут полный анализ нашей медузки.  

И — у Лели заслезились глаза от семичасового сидения в библиотеке — и... Если они подтвердят, что это он, шутник на букву «Ч», что Леля схватила за хвост или, скорее, за медузины волосы удачу всей жизни по имени Бенвенуто наш любимый Челлини, то... то... то... Дальше Лелины фантазия и воображение задыхались, слепли и терялись.  

Леля потащилась домой. Сначала будет скандал, потому что она ушла из дома утром как бы на часок в магазин. Потом будет скандал, потому что медузку придется как-то объяснять. Вовка? Что еще за Вовка? И как ты у него оказалась? А потом Леля достанет медузку из рюкзака. И дальше уже ничего объяснять не понадобится, потому что уж кто-кто, а муж немедленно поймет, кто к нам пришел. Леля рядом с ним никто по этой части, хоть и дипломированный искусствовед.  

6.  

После катастрофы с не-Челлини (господи, как это могло такое случиться, как Медуза оказалась копией, как-как-как? ), после быстрой и за маленькие деньги (из-за срочности) продажи родительской квартиры в центре, чтобы купить копию Челлини, вернее не-Челлини, после смерти Вовки — навалилась тоска.  

Вовка... Это был страшный удар.  

Его бывшая жена пришла в мастерскую за алиментами. Он лежал на полу с окровавленным виском рядом с массивным дубовым столом — самого ценного предмета в мастерской. Вокруг — горы пустых бутылок, осколки, вонища от разбитой водочной, последней и недопитой Вовкиной бутылки.  

Ударился виском об угол старого дубового стола, по пьяни поскользнулся — и вот.  

Стол этот Леля обожала. Это был монстр, он врос своими мощными ногами в заляпанный красками пол мастерской. Это был могучий стол. Лелик обожала этот стол.  

За этим столом в Вовкиной мастерской происходило все. Ели, пили, разговаривали, рисовали, занимались любовью.  

И вот. Мой бедный Вовка. Поскользнулся, упал… и не очнулся, как в известной и любимой комедии…  

Нет. Не смешно. Совсем не смешно. Леле было страшно и невозможно продолжать все по-прежнему.  

Решено было уезжать, валить. Валить, валить из этой прэлестной страны.  

Собрались быстро и как-то легко. Конечная остановка — столица мира Нью-Йорк, пересадка в Италии.  

7.  

Еще один эпизод перед отъездом — так, бусинка жизни, породившая клубок сомнений.  

Атрибутировать могли знакомые мужа, пришлось все ему выложить. Ну, не все, конечно. Все, что касалось Медузы.  

Реставраторы за два дня сделали полный анализ, атрибутировали и выдали официальное заключение на бланке с печатями серьезного госучреждения, занимающегося атрибуцией и сертификацией произведений искусства.  

Леля прочитала заключение и беззвучно заревела, некрасиво раззявив рот и не вытирая слез и соплей. Это был не он. Это была отличная, гениальная, но копия «Бэ-Че». Родительская квартира... Домик у моря... Чтоб ты провалился, акающий масквич со своей гениальной падделкой.  

Леля не могла поверить: она ошиблась? Да нет, не так. Они ошиблись? Профессионалы, двадцать пять лет в искусстве?  

Как можно не отличить подделку от большого произведения искусства? Муж поверил экспертам так легко, так безоговорочно, хотя сам с первых секунд, как увидел Медузу, без сомнения сказал, что да-да-да, это оно. Нет почти никаких сомнений, мы в дамках, надо покупать за любые деньги.  

И вдруг первая же экспертиза — и тон поменялся полностью: да-да-да, никаких сомнений, отличная копия, мы попали, все прахом, надежды, деньги, родительская квартира в центре.  

Сволочь он, Вовка. Лелика так подставить.  

И тогда Леля засомневалась. Надо бы поговорить с этими реставраторами, самой поговорить, без мужа.  

У Лели интуиция и подход к мужикам.  

Она поехала в мастерскую. Двое из подписавших сертификат были алкаши беспробудные, на женские прелести и тонкость ума их не разведешь.  

Третий подписант был перспективен. Долбоеб, правда, жуткий, но с фантазией и увлечением. Увлечение показалось Лелику странным до ужаса: прыгать с парашютом — боже, какая дикость. Но Дб — долбоеб — мог часами рассказывать Леле об этом безумном чувстве свободы и счастья, когда ты паришь в свободном полете.  

Дб так залип на Лелю, что в порыве восторга от внезапно появившегося нового чувства предложил прыгнуть вместе.  

Она поймет, она увидит, она же не такая, как все это тупое бабье, глупые курицы, которые только кудахчут: ой страшно, ой зачем это.  

Леля, конечно, согласилась: да-да-да, всю жизнь мечтала. Да-да-да, а потом в мастерскую — отметить первый прыжок, слиться, так сказать, в экстазе.  

А что там за история с поддельным «Бэ-Че»? Леля говорит противным, но спокойным голосом, а у самой все трясется. Неужели копия? Да кто ж такую копию в наше-то время может сделать?  

Дб вдруг делается испуганным и тихим, или Леле кажется, что у него дрожат руки так, что пиво плещется на стол забегаловки, куда они зашли. Он смотрит в сторону и явно не хочет продолжать разговор на эту тему.  

Леля включает Веру Федоровну Комиссаржевскую, соблазнительно облизывает губы, нежно прижимает к столу дрожащий долбоебовый мизинец и закидывает наугад. Да, ладно! Неужели? Неужели ты?  

Дб трясет головой, мычит что-то — кажется, вот сейчас расколется, раскроет тайну золотого ключика.  

Ну давай, Дб, ну давай.  

Но минута упущена, Дб с трудом восстанавливается и предлагает отложить разговор. Вот прыгнем вместе, и тогда...  

Глупая курица Леля надеялась, что Дб гонит, шутит, прикалывается. Но когда она, все еще в образе Веры Федоровны, впорхнула в машину Дб и они поехали из привычного и любимого центра города, она слегка напряглась.  

— Зачем мы здесь? — спросил Лелик, разминая затекшие и поэтому дрожащие коленки в поездке коленки. — Прыгать с парашютом?  

Похоже, что коленки дрожали не только от холода.  

— Ага! — несчастный Дб самодовольно закивал. — Только прыгать будешь ты, а я снимать. Вот у меня тут рояль в кустах приготовлен.  

Он полез исследовать внутренности машины и выбрался со шлемом типа того, на котором байкеры по дорогам страны гоняют, но с финтифлюшкой на лбу, типа фонарика налобного, и стал вкручивать Лелику, что это, мол, видеокамера, кайф и последний писк моды.  

Дальше было скучно. Чтобы укрыться от ветра, четверо каких-то чуваков сидели в комнате с голыми стенами и одиноким телевизором, в который надо была глазеть. Лелика заставили расписаться в ста двадцати бумажках. Потом пришел инструктор, извинился за задержку — ветер не позволяет. Потом ветер стих, но облака были слишком низкими. И вот, наконец, прошел шумок «Облака — два километра». Все четверка, игнорировавшая друг друга до этого момента, дружно потянулась к своим валяющимся в проходе мешкам и хороводом двинула к двери.  

— Профессионалы, — пояснил Дб. — С лицензиями. Первыми прыгают, потом мы, потом снова они.  

Дб сказал «мы»? Мразь!  

— Я не хочу, — пропищал Лелик. — Я боюсь.  

— А ты не бойся, — Дб без оттенка нежности обнял за плечи, притянул к себе. — Тебя к инструктору как мешок картошки привяжут, делать ничего не надо.  

— А ты? Хочу с тобой!  

— Со мной нельзя, я не инструктор. Да ты не переживай так. В самолете вместе будем. Нас зовут, пора.  

Инструкторов было два. Один длинный, с ворошиловскими усами, второй низенький, ниже Лелика, с бородкой Ришелье, оба худющие и в байкерских кожаных куртках. Пока Ришелье объяснял унылому Лелику, как группироваться, а потом выгибаться в форме банана, длинный контролировал, как уже приземлившиеся из первой четверки складывают подтянутые под потолок парашюты в мешки.  

Все было обыденно и серо. Лелик чувствовал себя брошенной, одинокой, обиженной и никому не нужной.  

Потом потянулись к так называемому самолету. По размеру он был не больше горбатого запорожца, чуть вытянутого в длину. Единственной двери не было и в помине. Сидений, кроме пилотского, тоже. Вместо ступенек — приваренный к корпусу металлический прут.  

Первым залез пилот в семейных трусах и затрапезной майке со следами соусов всех стран мира. Лелик был последним в очереди. Самое время пискнуть и убежать, но она постеснялась. Внутри было теснее, чем в бочке с селедкой. Маленький инструктор забился в хвост, согнувшись в три погибели. Дб растянул ноги у дальней от отсутствующей двери стенки, а сама Лелик оказалась между ног длинного — он сидел на полу, вжавшись плечами в узкое пространство сбоку от пилотского сиденья. Более того, Лелик оказалась в недвусмысленной позе: длинный все время полета подтягивал ее зад все ближе и ближе к своей ширинке, затягивая невидимые Лелику ремни за плечами и бедрами. Леля была согласна на все и даже больше, лишь бы не прыгать. Но самолет сурово наклонился, и Лелика от открытой панорамы земли за несуществующей дверью отделяло только согнутое костлявое колено.  

Она даже не заметила, когда Дб передал маленькому в хвосте свой злополучный шлем с видеокамерой в виде рога изобилия посреди лба. Все ржали и корчили рожи. Рогоносец тоже. Только пилот постеснялся или переживал за Лелика. А может, грезил о португальских соусах.  

Леля отвернулась и с печалью смотрела на проплывающие в проеме покрытые лесами горы, пока самолет не пробил слой тяжелых, как вата, облаков.  

Пилот, наверное, что-то сказал, потому что все зашевелились. Маленький переполз через три пары вытянутых ног и спиной вперед вылез из самолета — стоял на металлическом пруте, который Лелик приняла за ступеньку. А длинный одним рывком поднялся вместе с намертво пристегнутой Лелей, и она оказалась типа сэндвича зажатой между двумя инструкторам.  

Втроем они выпали из самолета.  

Свободный полет Лелик помнила плохо: сперва в вату, потом сквозь нее и земля неожиданно раскрылась как топографическая карта. Совсем нестрашный рывок, и ее запланировали: влево, вправо, снова влево. Мозг машинально зафиксировал вытянутый зеленый прямоугольник аэродрома с взлетной полосой посередине и двумя кругами вертолетной площадки на самом краю. И все. Каким-то образом они оказались на земле, две человеческие фигуры сбоку бежали к ним, спешили загасить парашют. Несколько щелчков карабинов в оглушающей тишине — и Лелик обнаружила себя одиноко сидящей посреди зеленой травы.  

Она очнулась, когда кто-то похлопал ее по плечу. Маленький показывал ей большой палец и протягивал шлем Дб. Лелик мысленно показала в ответ другой палец и потянулась к ангару вслед за инструкторами, несущими перед собой охапки парашютного шелка.  

Адреналин в крови никак не взрывался, и Лелик меланхолично смотрела, как инструкторы поднимают парашюты на крюках к потолку ангара и укладывают их в мешки. Какие-то люди потянулись к самолету — тот уже, оказывается, стоял возле ангара, а Дб все не было. Ни в ангаре, ни в комнате, где они подписывали бумажки, даже в стоявшей на отшибе пластмассовой туалетной будке его не было. И в машине тоже. Лелик машинально дернула ручку двери, машина оказалась незапертой. Лелик бросила ненавистный шлем и тут увидела. Увидела ключи на водительском сиденье, а под ними — сложенный лист бумаги. Леля поняла все и протянула дрожащую руку к записке.  

Да, парашют готов. Смеюсь я беззаботно,  

Шаг делаю вперед, машу я высоте.  

Лишь сорок пять секунд свободного полета  

Сквозь толщу облаков к лесам, полям, реке.  

Случайно промелькнет лишь тень от самолета,  

Надежда жить, любить — в спасительном кольце,  

Вся жизнь — как этот миг, сомненья — за порогом.  

Да, парашют готов — остался на земле.  

«Дебил, дебил, долбоеб, — без устали повторяла Леля в автобусе междугороднего автобуса — до остановки ее услужливо довезли. — Одно слово — дебил».  

Все это казалось нереальным, невозможным, срежиссированным и поставленным, включая стихотворное послание, оставленное явно ей, Леле. И руку гениального режиссера Леля, кажется, узнала.  

Особенно узнаваемой была поэтическая концовка. Как раз вчера они с мужем обсуждали недавно прочитанную модную книгу — «Небо падших» Полякова. Муж был необычайно и непривычно многословен — что его так торкнуло, Леля не поняла, но врубаться не хотела и не могла.  

Причем тут сейчас — при нашем диком раскладе с Медузой — литература? Да еще не слишком высокого качества, вымышленные любовные страдания любителя неба и прыжков с парашютом.  

Прыжков? С парашютом? Книжка? Не может быть, не может быть.  

Не может быть? Или... может?  

Леля шумно выдохнула, а снова вдохнуть не получалось.  

Слез не было. Путь лежал домой, плакать было нельзя.  

8.  

Эмиграция в Америку началась с Италии.  

Италия началась с Флоренции. А Флоренция началась с музея скульптуры Барджелло, потому что туда пустили бесплатно, а денег было мало.  

Микеланджело, Донателло, Сансовино… А это что такое? Вернее, кто это? Да ведь подписано, читай. Челлини. Бэ дорогой наш Че.  

Медуза. Как моя. Но без Персея. Но Медуза один в один. Значит... Да ничего это не значит — ну, Медуза, как моя.  

От волнения руки затряслись. Сейчас бы сигарету, надо срочно выйти на улицу, купить.  

Леля выскакивает на горячую и ослепительно солнечную улицу, пачка сигарет в руках, черт, а спички? Забыла. Ничего, прикурю у кого-нибудь в баре прямо напротив.  

Леля кидается к стойке с одиноко сидящим курильщиком, жестами показывает: ну вот же, прикурить, йес, йесс.  

Надо же, как повезло. Лелин ужасный английский встречает достойного собрата в лице такого же ужасного английского одинокого курильщика. Еще пять минут — и разговор уже идет о музее скульптур next door. Курильщик там работает? Да неужели, как интересно! А кем? Что? Вот это да! Ну просто реальный собрат, тоже искусствовед, необыкновенное и волнующее совпадение.  

А вот можно профессиональный вопрос? Медуза Челлини, можно? Что за история, были еще варианты? И с Персеем?  

Леля выходит из бара через полчаса совершенно опустошенная. Скорее всего, это была не копия, тогда она не ошиблась. Медуза с головой Персея была украдена из частной коллекции лет эдак десять назад. Никаких следов, кроме слухов, что заказчик был из России.  

Те алкаши из реставрационных мастерских оказались гениальными злодеями. Сделать копию Медузы, дать заключение и сертификат на вывоз. Так напарить. Так легко нас напарить, профессиональных и подготовленных, занимающихся искусством просто с горшка!  

Будьте вы прокляты, и пусть гениальный злодей Челлини принесет вам Вовкин финал.  

Леля докурила сигарету и бросила ее на прокорм городу.  

9.  

Двери закрываются, следующая остановка — Нью-Йорк.  

Все прошло достаточно легко. Таксистами, грузчиками или уборщицами не работали.  

Нашлось занятие интересное, и деньги хорошие. Общение организовалось, русские компашки, выпить, закусить, потрындеть.  

В каких-то гостях встретился Персей с масковским акцентом. Ну и ладно.  

Леля узнала голос, ага. Акающий голос продавца Медузы из Вовкиной мастерской в подвале.  

Поворачиваться, чтобы увидеть морду, из-за которой начались все несчастья, не хотелось до ужаса. Чтобы купить Медузу, которая обеспечила бы домик на океане с прайвит-пляжем, Леля — вот дура-то! — продала родительскую квартиру в центре города. Она была уверена: это он — «Бэ-Че». Гениальный злодей.  

Леля наконец повернулась: «Мне, пожалуйста, просекко, если можно».  

Повернулась и опять залипла, как тогда, десять лет назад залипла на поддельную Медузу. Это был постаревший, но исключительно хорошо и красиво постаревший Персей. И еще он был нахальный и определенно плохой мальчик — из тех, на которых Леля всегда залипала.  

Смотрел, подлюга, как раз с той долей заинтересованности и вежливого безразличия, которые всегда цепляли гарпуном. Больно и надолго.  

Леля сразу захватила отравленный крючок и, строя планы страшной мести за все — за поддельную медузку и нахальную улыбочку на холеной морде, — поплыла. И это плавание затянулось на долгие прекрасные и ужасные двадцать лет, пока «Бэ-Че» опять не появился в Лелиной жизни, чтобы показать еще раз свое гениальное злодейство.  

Почти двадцать лет с ним, человеком без сердца, раз в две недели на тайной квартире Леля то обижалась, то раздражалась, то возносилась до небес. Жизнь, мать ее. Зазеркалье.  

Про Медузу старалась не вспоминать, засунула копию куда подальше в шкаф. Встретилась с ней снова в той тайной квартире солнечным днем.  

Ну здравствуй, мой гениальный злодей!  

10.  

Ах, Лелик, Лелик. Тупая ты наивная курица. Ну куда тебе отомстить такому? Куда тебе покарать такого?  

Из детских воспоминаний вылезло определение для «такого» — человек без сердца.  

Так водевильно-патетически, пафосно и жутко смешно называла бабушка по маминой линии Лелиного папу. Человек без сердца!  

Как глупому Лелику могло придти в голову, что она сможет наказать человека без сердца? Хе-хе, ну она и не смогла.  

Зато кое-кто другой очень даже смог. Кое-кто. Некто. Гениальный злодей.  

Умная курица Лелик сразу выбрала очень неправильную линию поведения с человеком без сердца. Она влюбилась. Ч. Б. С. (человек без сердца, по бабушкиному определению) был обозначен как айсберг в океане. Глупая курица Лелик поставила себе задачу растопить этот айсберг и попутно выяснить, откуда взялся этот левый «Бэ-Че», который отнял у Лели мечту о домике у океана и родительскую квартиру в центре города.  

За двадцать лет растапливания айсберга Леля не слишком преуспела. Проклятущий в момент особенного откровения сообщил, что жизнь сыграла с ним злую шутку и ему пришлось расстаться с фамильной реликвией и нереально ценной вещью за копейки. (Ха-ха! Копейки! Огромная родительская квартира в центре культурной столицы. ) Подлинное творение величайшего гения и ювелира. (Еще раз ха-ха! Подлинное?! Кидалово масковское! )  

И как бы Лелик ни оправдывала свое двадцатилетнее поражение желанием разобраться в давней истории с подложным «Бэ-Че», все было просто. Банальная история адюльтера с иллюзорным стремлением к алисиному Зазеркалью.  

Просто «немного солнца в холодной воде».  

11.  

Сколько часов, лет, тысячелетий можно пытаться растопить айсберг? Ключевое слово здесь даже не «сколько», а «пытаться».  

Леля шла на очередную попытку. Открыла своим ключом, как всегда, вошла в гробовую тишину квартирки, ага, еще не явился подлюга, как всегда, опаздывает.  

Надо опустить шторы в маленькой спальне, возраст-то уже не тот, чтобы раздеваться в лучах яркого обеденного солнца.  

На кровати маленькой спаленки лежал совершенно седой и совершенно мертвый Персей.  

Висок сочился кровью, кровью сочилось и орудие убийства.  

Она валялась рядом — бронзовая Медуза, отличная копия гениального злодея «Бэ-Че», Бенвенуто нашего Челлини.  

Леля хотела заплакать, но не успела. Вдруг гробовую тишину квартирки заполнили полицейские сирены, топот, крики.  

Кто-то схватил Лелика за руки, она услышала знакомое по полицейским сериалам слово «миранда» и отключилась.  

12.  

Муж приехал с адвокатом.  

Адвокат сиял знакомой американской рожей, эту фарфоровую улыбку Леля узнала, хоть и была слегка не в себе.  

«Откуда у нас деньги на такого адвоката? » — успела подумать Леля.  

Муж понял вопрос до того, как заторможенная Леля успела его задать.  

Дай мне пятнадцать минут, и все вопросы отпадут сами собой.  

Да? Да.  

Так вот, Леля. Ты — тупая курица.  

Ты думала, что смогла меня обмануть? Все эти годы и тысячелетия?  

Я взял твою Медузу, и мои знакомые мужики из реставрационной мастерской за кусок хорошего мяса сделали хорошую копию.  

Ну конечно, тупая ты курица, даром что искусствовед, это был настоящий, подлинный Бенвенуто наш дорогой Челлини.  

Сертификат мужики написали, мясо и водку я им носил еще неделю.  

Ну конечно, я его продал сразу же, как мы уехали сюда из нашей прэлестной страны.  

Очень задорого.  

Гораздо дороже, чем простиралось воображение моей курицы.  

Какой, на фиг, домик, на каком, на фиг, океане!  

Это все было просто.  

А вот что было сложно, так это терпеть столько лет. Терпеть и ждать.  

Если бы ты, курица, знала, как мне осточертело следить за тобой и твоими тупыми обожателями.  

Сначала эта личинка лепорелла, с его влюбленным слюнявым нытьем, он обещал, он грозил, эта бездарная личинка! Грозил рассказать тебе все обо мне.  

Все? Обо мне? Уже смешно.  

Потом Вовка с его амбициями великого художника. Ублюдочный алкаш с мастерской в твоем обожаемом центре. С обожаемым тобой столом.  

Пить за этим столом с мужем своей любовницы ему было очень страшно, поэтому и нажрался моментально и в хлам.  

Поскользнулся, упал... Но не очнулся, как в известной и любимой комедии.  

Смешно получилось, да? И по-умному.  

А долбоеб? Это вообще гениально!  

Он сделал хорошую копию, тут не поспоришь.  

Да что там хорошую! Гениальную копию сделал твой долбоеб.  

Так и денег он получил немерено, мечтал купить какой-то дорогущий шлем с камерой для прыжков с парашютом.  

Купил-таки, дебил.  

А потом, как и все они, запал на твои соблазнительные облизывания губ? Или всерьез пришлось включить Веру Федоровну?  

Запал, дебил. Запал, долбоеб. Расслабился, наверное, да?  

Растрепал бы все после адреналинового прыжка, когда Вера наша Федоровна рядом прыгает, вот ведь на что пошла трусливая курица! Да еще с обещанием невиданного ранее счастия физического слияния.  

Дебил и долбоеб.  

А тут еще оказалась в доме эта пакостная вещица Полякова — «Небо падших», кажется?  

Пригодилось! Таких идеек накидало!  

Парашютная тема просто зашла! Спасибо тебе, жена, читающая подряд всякое малохудожественное барахло про любовь.  

Сюжет выстроился легко.  

Стишок написался в одно дыхание, по-моему, это был красивый финал, нет?  

А айсберг? Боже мой, как тяжело было терпеть столько лет. Каждый раз, когда ты приходила от него с перевернутым бледным лицом, я хотел убить тебя. И его. И себя.  

Почему не убил?  

Ну, дети были еще маленькими или я не знал еще законов этой страны и не собирался садиться в тюрьму из-за тупой неблагодарной курицы и ее любовника?  

Или я надеялся, что он тебя наконец пошлет или ты его пошлешь. Тоже мне, айсберг гребаный.  

Устал ждать, и вот.  

Дело сделано.  

На Медузе твои отпечатки пальцев.  

Сядешь. Он сдох, а ты сядешь.  

Но, если хочешь, вот этот дорогостоящий с фарфором вытащит тебя отсюда.  

Отсюда и прямо туда.  

В домик у океана с прайвит-пляжем.  

И со мной. Твоим гениальным злодеем.