Отмашка

Б. Собеседник  

Из цикла «Детство золотое»  

«В году семьсот сорок девятом  

(Точнее я не помню даты)  

Лепить свинью задумал чёрт.  

Но вдруг в последнее мгновенье  

Он изменил свое решенье,  

И вас он вылепил, милорд! »  

Р. Бернс, С. Я. Маршак, «О происхождении одной особы»  

Году, наверное, эдак в одна тысяча девятьсот семьдесят четвёртом (точнее я не помню даты) лепить свинью никто, разумеется, и не помышлял, а вылепил ушлый чёрт на развлекуху всей нашей весёлой семейке (не путать со знаменитыми носовскими цыплятами! ) довольно-таки уже к тому времени потрёпанный подвесной лодочный мотор «Вихрь», он же в простонародье — «Пихрь», мощностью, согласно изрядно засаленной, понадорванной в разных местах бумажке — паспорту техническому, — аж цельных двадцать лошадиных сил, о как! И развлекуха, уверяем вас, дорогие друзья, вышла что надо! В сущности, та же редкостная свинья, как вскоре выяснилось, токмо бензиновая! Уж вылепил, так вылепил, от души! Хотя откуда там к евонной же бабушке душа, у чёрта-то?! В натуре оксюморон, граждане! На самом деле никоей двадцатки в его пожилых металлических внутренностях давным-давно и в помине не водилось, а выдавал он на валу от силы где-то лошадок шестнадцать–семнадцать, да и те не первой свежести. Почему сразу же свинья? А потому что! О том, собственно, и сказ, однако всему свой черёд.  

Для наилучшего понимания отмотаем-ка чутка назад. Ещё прошлой осенью, счастливо реализовав наконец-то давнишнюю их с мамулей голубую мечту розового детства, приобрёл папуля у некоего продвинутого самоделкина в Химках стеклопластиковое маломерное судёнышко с «настоящими американскими обводами типа «Кафедрал», где на транце-то как раз и висел понуро сей видавший виды уродец отечественного моторостроения — тот самый ПЛМ «Вихрь» Куйбышевского моторостроительного завода им. М. В. Фрунзе. Уже тогда ни хрена он, чтоб вы понимали, не заводился! Точнее, ровнёхонько с момента евонной покупки! Как отрезало! Вследствие чего весь неблизкий, скажем прямо, путь из Химкинского водохранилища до Конаково, через Канал имени Москвы со всеми тамошними многочисленными шлюзами, втекающими и вытекающими туда-сюда баржами, пароходами, буксирами, прочей докучливой чешуёй, через ревущий Иваньковский плёс, где волну иной раз такую разгоняет, — хошь не хошь, обгадишься! — папуля успешно проделал тихой сапой на буксире за кормой у кого-то из Юриков, перегонявших тогда же и туда же свои замечательные фанерные «Микро». То ли у Юрия Николаевича в кильватере, то ли у Юрия Александровича, то ли и не у Юриков вовсе, а аж у самого Бориса Фёдоровича! — теперь ни за что и не упомнить. Событийный, должно отметить, вышел переход, но то тема отдельного междусобойчика.  

На стоянке в Конаково с помощью тяжеловесного разводного ключа, с матерком-с да с коньячком-с, как это у большинства представителей восточнославянского этноса принято, двигун, естественно, завели, чего отпираться-то? — правда, ненадолго. И поскольку будущим летом всей честной компанией совместно с теми же Юриками, а возможно, даже и с Борисом Фёдоровичем — чем чёрт не шутит! — планировалось забубенить Большое космическое путешествие вверх по Волге-матушке, аж за самую за Старицу, коллегиально решили движок полностью перебрать, дабы в критических ситуациях не шибко-то подводил. Ибо кратковременная осенняя эксплуатация нашего «Пихря» выявила одну очень интересную, точнее весьма паскудную, особенность — глохнуть неожиданно в самый неподходящий момент без всяких на то причин. Просто умирал, сукин кот, и всё тут! До посинения можно было потом верёвку дёргать, искру, без вести пропавшую, искать, «грушу» топливную мацать — всё бесполезно! Последняя электричка через час отваливает, а ему, гниде, хоть бы хны!  

«…Опять от меня сбежала последняя электричка,  

И я по шпалам, опять по шпалам  

Иду домой по привычке…»  

М. Ножкин, Д. Тухманов, «Последняя электричка»  

Однако по шпалам от Конаково до Москвы далековато, знаете ли, покуда дохиляешь — ласты до колен сотрёшь! Просыпалось строптивое двигло так же нежданно-негаданно, само по себе, абсолютно безотносительно к чьей-либо доброй воле. Разве что недоброй… Тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! Этот-то дурацкий непредсказуемый его брыкливый характер и взялись общими усилиями зимой исправлять-починять. Что, честно говоря, оказалось делом весьма закомуристым.  

Одна лишь доставка сего чуда в Столицу чего стоила, да на хрен бы такие геморрои! Автомобили в то золотое время на дорогах в принципе редко встречались, и ежели какой-нибудь лучший друг чудом поимел «Запорожца» (не говоря уж там о «Москвичишке», «Жигулёнке» или, что доступно лишь высшим гоминидам, — «Волге», не путать с рекой! ), нипочём ведь не соглашался, сука, переться по ужасной, раздолбанной, пыльной Ленинградке аж почти до самого стольного града Калинина (ныне Тверь, ежели кто запамятовал) в предвкушении весьма сомнительного удовольствия как минимум полдня кривляться на замусоренном берегу речки Донховки, тратить втуне редкий погожий свой выходной. Абсолютно, заметьте, без всякого толку для органона! Даже водки ведь не бухнуть, поелику за рулём! Выходит, вовсе и не глупые люди обитали тогда в большинстве своём на бескрайних просторах Восточно-Европейской равнины, отчего ж Советский Союз-то вскорости развалился? …А не знаете, так и не говорите! Как там в народе пелось о подобных мероприятиях? — вот примерно так:  

«А мы сидели у речки у вонючки  

А мы сидели у двенадцатом часу  

И ты тыкалась мне сопливой мордой  

И что-то пела ковыряяся в носу  

Ты пела так что выли все собаки  

А у соседей обвалился потолок  

И мне хотелось без шума и без драки  

Обнять поднять тебя и стукнуть об пенёк…»  

Народный фольклор (орфография и пунктуация народа сохранены)  

Точнёхонько так и вышло, лохов не нашлось! Но… Охота, она ведь куда пуще неволи-то! О-о-о-о! Хлебом кое-кого не корми! Посему пришлось папуле тараканить сей фрукт диковинный на собственном горбу через весь город от самого берега до электрички, ибо в редкий автобус, битком набитый красношеими, малость, как водится, подшофе, дерзкими аборигенами, с объёмистым рюкзачищем, да с мамулей, да с сынулей, то бишь со мной красивым, да к тому ж с железным монстром в придачу! — попросту не втиснуться было, вот ну никак! Запросто могли ведь и того… обратно… наружу жёстко попросить! Это ведь тогдашний «за сто первый километр», ежели кто не в курсе, контингент тот ещё, местами быковатый! Затем не менее сомнительное удовольствие — почти три часа толкаться с тем же контингентом, куда ж от него денешься-то? — в тамбуре переполненной, прокуренной, заплёванной электрички (хорошо не заблёванной, случалось и такое! ), и в завершение праздника души — от станции «Останкино» довольно прилично тем же пёхом переть несподручную угловатую железяку до самого дома. Тоже, к слову, на горбу, ибо таксомоторы в ту пору встречались реже, нежели белые грибы на морковной грядке. Слава богу, хоть тележку какую-то стрёмную бабушкину приспособили. Которая, кстати, зараза, сломалась на полпути!  

Дотащили-таки! А дальше? Дальше нужно ведь что-то с этим делать, не правда ли? С какой стороны подойти, кто скажет? Так и обретался неприкаянный механизм в малогабаритной московской двушке часы, дни, недели, покуда мамуля палец ноги об него случайно не зашибла. Что моментом вместо хрупкого душевного единства привело к фанатично беспощадной борьбе противоположностей, в результате коей папуля, тут же подвергнутый жесточайшему остракизму, едва не переселился на ближайшую помоечку вкупе со своим дурно пахнущим травмоопасным агрегатом. И вот уже на самом пике зимнего противостояния, в горячей, так сказать, фазе семейного конфликта, как-то погожим субботним утречком примчались, словно по команде, вездесущие Юрики, а может, и Борис Фёдорович на рюмочку заглянул. Тяпнули водочки, закусили капусткой квашеной, вполне ещё тогда советскими золотистыми рижскими шпротиками, постелили цветастенькую клеёнку в три слоя и быстренько раскидали на хрен злосчастный мотор до последнего винтика, до последней пружиночки! Притом фигни разной грязной немерено образовалось, цельная гора! Там же, надо понимать, посередь махонькой квартирки.  

В результате чего всё это неэстетичное, отчаянно воняющее бензином и машинным маслом безобразие занимало теперь куда большую жилплощадь! Причём мамулину, она ведь была ответственным квартиросъёмщиком-то! Смекаете? День, два, три, неделя, тот же месяц… А время проходит… Всё провоняло напрочь! — одежда, посуда, кофе, хлеб, варёная курица, котлеты, всё! Даже долгожданный Чемпионат Европы по фигурному катанию в югославском Загребе, где Роднина с Пахомовой да сотоварищами всех в хлам укатали! — и тот затхлым механическим дерьмом пропах, о как! У мамули жуткие мигрени с расстройства начались. И теперь, дабы сберечь папулины тестикулы в цельности и сохранности, требовалось лишь одно — незамедлительно скулёмать взад многострадальный двигатель, и баста! Что, как тут же выяснилось, для работников чисто умственного труда, к коим папуля и мамуля скромненько так себя причисляли, оказалось задачей ну ежели не непосильной, то архисложной уж точно!  

Ряд отчаянных попыток с неизменно тухлым результатом, отличимых разве что по количеству непонятно откуда регулярно возникающих «лишних» деталей, довели папулю почти до инфаркта, а мамулю вплотную подвигли к реализации некоего коварного плана Сюзан. Так ведь, глядишь, и до скалкоприкладства дошло бы! — не вмешайся в очередной раз Судьба в лице всё тех же весьма положительно зарекомендовавших себя Юриков (Борис Фёдорович на сей раз с халявой пролетел), явившихся, как, собственно, рядовым простецким ангелам-хранителям и подобает, в апогее семейной драмы, аккурат восьмого марта, в самый что ни на есть Международный женский день! Эти-то позитивные ребята — «двое из ларца, одинаковы с лица», — покуда их дамы неспешно попивали себе с мамулей Божоле-нуво, закусывая попахивающими ГСМ дежурным винегретом, балычком осетровым с салатиком из печени трески, — и запихнули обратно в бездонное чрево нашего злополучного мобиле инкурабилис изрядное количество «дополнительных», так сказать, «ненужных» запчастей, укупорив наконец-то, таким образом, хоть на некоторое время зловещий «ящик Пандоры». Фу-у-у-у, отлегло! После чего, спеленав мотор в старую, застиранную до дыр простыню, хорошенько обмотав полиэтиленом и верёвочками, коих у папули в карманах, мешочках, всяческих потайных ящичках, коробочках, баночках обнаружилось несметно множество! — шарик земной по экватору пару раз с лихвой хватило б обмотать! — поместили сие чудо совковой инженерной мысли на карантин в тёмный, поросший махровой паутиной, непроходной угол возле балкона, отстаиваться до весны. Подальше с глаз мамулиных долой! Где он счастливо, никому не мешая, аж до самых майских праздников в гордом одиночестве и простоял.  

Между тем тихохонько теплело. Местами, обнажая наслоения собачьих какашек вперемешку с использованными резинками, сигаретными окурками, шприцами, кое-где уже подтаял и сходил снег. Как водится, вместе с плиточкой тротуарной. Вернее, как планировалось. Весна, Исаак Левитан, март… Апрель, крестьянин, торжествуя… Вскоре снег сошёл повсеместно. Растаял! Удивительно, да? Аналогично и плиточка, что почему-то вовсе даже не удивительно! Гм!.. Нынче всё так… А вот май семьдесят четвёртого выдался реально жарким! Чрезвычайно! Не-е-е-е, не в смысле погодных аномалий, не подумайте, вовсе нет! — не температурными рекордами ознаменовался он, но необычайной активностью папули и мамули, кратером страстей кипящих в ходе беспрецедентной по своим масштабам подготовки к эпохальному, да что там эпохальному — к Вселенскому походу! Мне-то, кстати, в то время обычному останкинскому пацану, по фигу были все эти сборы сумасшедшие, мне хоть бы пару пачек сигарет на борту мимо таможни сныкать, не то без девчонок, да к тому ж ещё и без курева — вообще с тоски там сдохнешь! А масштабы, масштабы-то, промежду прочим, реально поражали воображение! — тушёнка, сгущёнка, шпроты, сайра, какао, сахар, соль, спички, кура, млеко, яйки, аусвайс, хенде хох, цурюк, расстреляю!.. — ящик, ящик, коробка, коробка, ящик, мешок, снова коробка… — лавку бакалейную впору открывать! Это ведь не считая палаток, надувных матрасов, спальников, прочего барахла: одёжки какой-никакой, весомого такого кирпичика бессмертных «Посмертных записок Пиквикского клуба» Чарльза Иваныча Диккенса — верёвки с мылом для несчастного двенадцатилетнего пацана, керосиновой лампы, карт игральных атласных плюс, плюс, плюс бесконечность… Вместе с тем даже рыбке тупой золотой аквариумной понятно было: откосить на сей раз никому не удастся, ой не удастся! — придётся папуле подсоблять, всю эту трихомудию туда-сюда перекантовывать. Безрадостная, должно отметить, перспективка для молодого сибаритствующего повесы, да выбор небогат. Пришлось-таки корячиться, анус юный надрывать! Вспоминать страшно! При этом «Пихрь» — что удивительно! — вопреки, согласитесь, вполне заслуженным пессимистическим прогнозам вёл себя довольно-таки пристойно: заводился максимум с третьей-четвёртой попытки, не чихал, «писал», как положено, — через дырочку, не глох и вообще всячески убаюкивал нашу, вернее — папулину, бдительность. И, надо сказать, у него это неплохо получилось, расслабились мы, опять же не все — папуля. А зря, ему-то как раз уж точно миндальничать не стоило б!  

Короче, тут вам не роман курортный, понимаете ли, даже не повесть о первой любви или, скажем, вешних водах, что для мая месяца, согласитесь, в средней полосе довольно-таки актуально, посему «предстартовую» прелюдию опускаем и сразу же без раздумий дуем в июнь, в поход! Тугеза, так сказать, форвард! Первая наша стоянка после самого, собственно, Конакова — «стартовая», как её ещё важнецки весомо обзывал папуля, — располагалась аккурат «напротив Компонента». «Ху из ит «Компонент»? — наивно спросите вы. Гм!.. — никто, разумеется, и не чухал. Сами посудите, стоило ли ожидать от людей учёных, постоянно употреблявших в повседневной обиходной коммуникации, более привычной простому человеку как речь разговорная, всякие там «Ромбы», «Кванты», «Алгоритмы», «Кубы», «Контуры», «Объекты», «Компоненты», НИЦы, ЗИЦы, НИБО, прочие ШМИцы, чего-нибудь простецкого, человеческого, вроде «напротив Карачарова» или, к примеру, «у деревни Свердлово», а? Разумеется, вряд ли… В общем, стартовали мы в тот год ровнёхонько «напротив Компонента».  

Ввиду того, что бодрее двадцати в час, ну, может, чуть поболее — на пару километров, хилый «Пихрь» и пустое-то корытце наше не толкал (папуля, правда, с пеной у рта убеждал: мол, не косули мы, и двадцать пять смогём, ежели дружненько пукнем-то как следует! ), граждане-походнички сообща решили использовать нас в качестве баржи, один хрен быстрее не пойдём. То бишь загрузили по самые-самые ватерлинии, только что бортами воду не черпали! Ещё немного, и вовсе утопли б! Остальным же участникам экспедиции надлежало быстренько домчать налегке в следующий пункт назначения и, разбив лагерь, сварганив походный суп «Кандёр», подняв флаг, сидеть, ждать нас, сложа лапки. Мамуле с папулей всё это, конечно же, не шибко нравилось, однако супротив общественного мнения, как известно, не попрёшь, пришлось смириться. Юрики, ясный пень, на своих шустрых «Микро» тут же усвистели в точку, а мы трюхали себе неспешно посередь спокойной волжской глади, покачиваясь на волнах, любуясь проплывающими мимо красотами родной расейской природы, предаваясь попутно философическим размышлизмам и просто кайфуя. Кайфовалось, правда, не шибко-то удобно, бо нагромождение ящиков, тюков несколько стесняло и смотреть приходилось преимущественно за корму, однако сие не особо смущало, молодость, она ведь, знаете ли, тем и хороша, что массу неудобств преспокойно сносит без особого вреда для организма. Папуля, как обычно, меланхолично покуривал сигаретку «Ява», мамуля что-то энергично втирала ему в уши, я же активно сморгал носом, пытаясь словить малька сигаретного дыму, дабы хоть как-то курнуть для развлечения. Так неспешно миновали мы Свердлово, Городню, Шошу, Новомелково и совсем уж было подобрались к Лисицкому Бору, как… Абсолютно верно, догадливые читатели, читательницы мои! — ПЛМ «Вихрь» Куйбышевского моторостроительного завода им. М. В. Фрунзе, самка домашней собаки, заглох. Сдох. Напрочь! Что поначалу тоже оказалось вполне в кайф, ибо на ходу ревел он, честно говоря, безобразно.  

И вот торчим мы, вернее плещемся, посередь Иваньковского водохранилища, не шибко, правда, уже в том месте широкого. Солнышко ласково светит, чаечки приветливо так щебечут, рыбки со всех сторон играются, в лодку запрыгнуть норовят. Благода-а-а-ать! Прикрываешь утомлённые погожей летней яркостью глаза, и всплывают тут же в дремотном мозгу кадры из замечательного советского фильма «Верные друзья», разумеется, со звукорядом, с песенкой любимой:  

«Берёзы подмосковные  

Шумели вдалеке.  

Плыла-качалась лодочка  

По Яузе-реке.  

Плыла-качалась лодочка  

По Яузе-реке.  

Мы плыли по течению  

Сторонкою родной,  

И вместе тесно не было  

Нам в лодочке одной.  

И вместе тесно не было  

Нам в лодочке одной…»  

М. Матусовский, Т. Хренников, «Лодочка»  

Они ведь там, в кино, как и мы, тоже «на троих» типа путешествовали, единственно только вот с речкой нескладос у нас вышел. Н-н-н-нда… Ну Меркурьев, Чирков и Борисов тоже, извиняйте, не на Яузе под гитарку кривлялись. Так что, как говаривал один мой очень хороший знакомый — маленький толстенький самоуверенный человечек, — пустяки, дело житейское, следовательно, вполне себе поправимое. Папуля к тому времени уже перебрался на корму, попутно безбожно оттоптав мне ноги, я ещё и подзатыльник едва не схлопотал за то, что путался на проходе, понимаешь, клюшками своими, снял с «Пихря» колпак, вывернул свечи, продул их зачем-то, ввернул обратно, подкачал бензонасос, постучал гаечным ключиком по блоку цилиндров и увял в задумчивости. Я тоже. И пригрезилась мне Танька Архипова, весьма соблазнительная особа из нашего класса, симпотная до чёртиков, без особых тормозов покадриться, в общем — клёвая девчонка! …Рановато! Рановато будет! …Что же с пацаном через неделю-то сотворится? А через две?!.. Ужас!.. Здесь, слава богу, мыслишки мои скабрезные папуля прервал: дрын-дын-дын — дёрнул он за верёвочку, лодка опасно закачалась. Двигло молчало. Ещё: дрын-дын-дын — та же фигня. И выносит нас потихонечку на самый на судовой ход. Снова: дрын-дын-дын — с тем же плачевным результатом… И понеслось! С передышкой: дрын-дын-дын, и с подкачечкой: дрын-дын-дын, и с остановочкой: дрын-дын-дын, и с перекурчиком: дрын-дын-дын… Прошло минут пятнадцать-двадцать, я малость попривык, расслабился и вновь пригрезил Таньку. Гм!.. Итак, она звалась Татьяной. Грудь, ноги, попа — без изъяна, м-м-м-м… Как вдруг:  

— Витя-а-а-а-а! — мамулин вокал с интонацией сирены воздушной тревоги не предвещал ничего доброго.  

Пришлось эдаким вертлявым ужиком извернуться, дабы ухитриться хоть как-то, хоть краешком глаза вперёд глянуть, и то, что я увидел, заставило меня слегка так, мягко говоря, прифигеть и даже поёжиться. Это знойным-то летом! Ибо из-за поворота, негромко шелестя колёсами, на приличной скорости приближался симпатичный двухпалубный пароход, ежели мне память не изменяет, проекта «737». Чистенький, блестя на солнце свежевымытыми бортами, и, похоже, он нас по какой-то причине то ли не видел, то ли рассчитывал на наше благоразумие.  

— Ничего! На крайняк отвернёт! — довольно самоуверенно отреагировал папуля.  

И знай себе: дрын-дын-дын, дрын-дын-дын, дрын-дын-дын…  

На пароходе, видимо, тоже решили, что мы не идиоты, куда-нибудь да свалим. Это они зря так… Дрын-дын-дын, дрын-дын-дын, дрын-дын-дын…  

— Витя-а-а-а-а! — воздушная тревога взвыла во всю мощь. — Давай весло-о-о-ом!  

Гляжу, и правда дело швах! Кораблик-то близенько уже и прёт прямиком на нас, красава, не отворачивает ни на йоту, хода не снижает. А весло-то у нас одно (матом! ), байдарочное (трёхэтажным матом)! Как им баржу-то гружёную прикажете пихать?! Но папуля не таков, не-е-е-е, не косуля, его голой рукой не возьмёшь! Не пристало истинному водномоторнику по фарватеру с веслом метаться! Тем более с одним, словно какой-то там Чингачгук, понимаешь, на озере Онтарио! Дрын-дын-дын, дрын-дын-дын, дрын-дын-дын…  

А пароход всё ближе и ближе, ближе и ближе, уж пассажиры на полубаке вполне конкретно ведь разглядываются. Музычка весёленькая слышна. Барышни нарядные платочками машут и пляшут! Глянь-ка, верещат чего-то! С папули благодушие, словно асфальт весной, смыло, глаза ровно блюдечки кофейные сделались: Дрын! Дрын! Дрын! Дрын! Дрын! — раздались с кормы суматошные звуки, будто пилили сук, по которому злой медведь в лодку лез. Мамуля ещё тут по опасно кренящейся лодке мечется, пытается папулю веслом по горбу огреть! Вот веселуха-то, только и успеваю уворачиваться! И я даже, каюсь, слегка подумывал, не пора ли маненько искупаться, а заодно и отплыть подальше от всего этого безобразия?! Признаюсь, смалодушничал. Вас бы на наше место, господа! Дрын! Дрын! Дрын! Дрын! Дрын!.. Штанишки-то пацанские к тому времени слегка уже подмокли! Отсырели, ять вашу! Э-э-э-э, не извольте беспокоиться, никаких детских нечаянностей, боже избави! — просто вспотел малость. И вдруг р-р-раз! — гр-р-ры-ы-ы-ы-ы-ы!!! — взревел мотор заливисто. Ура! Поехали! Спасены! Папуля метнулся к рулю, поддал газу и-и-и-и… И нет чтобы попросту в сторонку с фарватера отвалить, на траверсе спокойненько переждать, вовсе нет! Что вы! Не надобно нам лёгких путей, и где лучше нам не надо! Нам надобно где глубже, мы же водномоторники, почти что рыбы! Усекли?! Подчиняясь какому-то своему внутреннему Зову, лишь одному ему доступному высшему Знанию, Просветлению, Нирване, Благодати, Заратустре, Брахмапутре, уж и не знаю теперь, как это звать-величать, папуля врубил полный газ, завалил перегруженную лодку в крутой поворот оверштаг, я еле-еле успел подхватить безнадёжно летящий за борт мешок с крупами, и буквально в десяти–пятнадцати метрах перед офигевшими с подобной борзости, прущими прямо на нас пятьюстами с гаком тоннами водоизмещения пересёк судовой ход… У-у-ух ты ж-ж-ж-ж… (Мат, много мата!!! ) Сухости в штанишках, сами понимаете, сей выкрутас явно никому не прибавил! А пароход гудел, гудел, гудел, и пассажиры суетились, бегали вдоль борта, свистели, улюлюкали и крутили указательными пальцами у многочисленных висков. Папуля отошёл на безопасное расстояние, лёг на встречный курс, выпрямил спину, поправил капитанскую фуражку, достал заветный белый флаг и с гордо поднятой головой, с чувством собственного достоинства дал отмашку левым бортом. Тут же отключился сигнал воздушной тревоги, мамуля рядом с гордо поднятым веслом! Уф-ф-ф-ф! Теперь уж точно отлегло!.. Ежели б мне тогда весло под руку подвернулось, возможно, это была бы последняя папулина отмашка. Но мамуля зело крепко к нему приклеилась, не отодрать! Я отчего-то уверен, меня бы оправдали. А хоть бы и по малолетству!  

И ныне, перетирая в памяти раз за разом события того далёкого замечательного июньского утра, вполне отдаю себе отчёт — ничего особо страшного до момента, собственно, э-э-э-э… неразумного… гм… мягко говоря, папулиного «разворота над Атлантикой» с нами, скорее всего, не случилось бы. Капитан парохода, надеюсь, всё видел и ситуацию, опять же надеюсь, контролировал — это главное! Не стоит в данном контексте вспоминать «Александра Суворова»… Ширина фарватера вполне себе позволяла маневрировать, да и осадка у судов той серии всего-то метр тридцать, не более. Но ведь что-то же папулю на весьма сомнительный фортель подвигло? Н-н-н-нда, вопрос… Уже значительно позже, в процессе более-менее пристального ознакомления с правилами любительского судоходства, выяснилось, что встречным судам надлежит расходиться исключительно левыми бортами и никак иначе! — но то же всего-навсего правило, условность! Вот и задумайтесь: всегда ли имеет смысл неукоснительно правилам следовать, или иной раз стоит где-нибудь на обочине переждать, перетоптаться, пусть и в нарушение тех же правил? Я не знаю. Кто знает?.. К слову, папуля с мамулей как-то два полных круга на машине по московскому Садовому кольцу нарезали лишь потому, что перестроиться в нужный момент не смогли: где-то их не пропускали, понимаешь, супостаты, а дальше сплошная разметка начиналась. «Сплошную» пересекать?! Как же ж можно ж!!! Так и катались полдня. Других же путей домой они попросту не знали. Н-н-н-нда…  

Да, чуть не забыл! — ваш покорный слуга прочёл-таки в то знаменательное лето совершенно улётные «Посмертные записки Пиквикского клуба»! Всем читать, неучи, ять вашу етить! А после и «Холодный дом», и «Большие надежды», и «Тяжёлые времена», и прочее, прочее, прочее — так ведь почти полное собрание сочинений Чарльза Диккенса и осилил, благо в школьной библиотеке оное имелось. Золотые времена застойные, в любой школьной библиотеке всё необходимое можно было найти! И вообще потом все, все, все на свете книжки умные прочитал, о как! Ну… Хотя бы по диагонали пролистал… А вопросики-то кой-какие закомуристые, ты глянь-ка, остались… «Пихря» папуля в том же году продал, вернее, подарил — от же добрая душа! — и купили мы по большому-большому блату моторище «Нептун-23», который нас в дальнейшем боле ни разу в жизни не подводил. Вот, собственно, теперь и весь сказ.