Заведующий кафедрой зарубежной литературы Эдуард Семенович К. долго стоял над унитазом, упершись рукой в стену.
Такие побудки посреди ночи не могли не заставить задуматься. В давнишние времена пузырь отдавал себя без остатка. Теперь же приходится стоять и ждать, чтобы помочиться.
Ах, черт!
К врачу, что ли, теперь?
Как оно там? Ларинголог? Колопроктолог? Ах, нет, уролог! И в наименовании-то экое такое инквизиторское...
Впрочем, чушь!
Чушь и вздор!
В свои пятьдесят четыре года начинающий лысеть Эдуард Семенович чувствовал себя неплохо. Но "неплохо" не есть "хорошо". А "хорошо", как мы знаем, не есть "бодрёхонько".
Итак, Эдуард Семенович спустил воду, выключил свет и вернулся в спальню. В темноте прошлепал к кровати и осторожно, чтобы не разбудить, перевалился через спящую супругу Любу, работницу столовой № 4 тридцати восьми лет. Женщина зашевелилась во сне, Эдуард Семенович легонько чмокнул ее в щеку и лег на подушку. Спали они на раскладном диване, она с краю, он – возле стенки, по обоюдному согласию, тем более, что ковер, висевший на стене, был с узорами – любуйтесь в темноте, сколько вам угодно.
Только вот Эдуард Семенович не стал любоваться, потому как не понял, что такое. Он снова поднял голову, потом приподнялся сам, упершись локтем в матрас. Люба спокойно дрыхла. Однако ж издаваемый ею храп Эдуарду Семеновичу не очень понравился. Равно, как и поцелуй. Набравшись смелости, он протянул руку и дотронулся до лица благоверной супруги, хохотнув лишь в тот момент, когда почувствовал, как лицо Любови Петровны сползает с ее лица. Самым то есть натуральным образом. Подобно мокрой тряпке.
Эдуард Семенович немедля включил ночник, торчавший из стены.
Женино лицо, собранное в морщины... хотя нет, не в морщины – в складки, куда-то сползало, оставляя на бледной гладкой поверхности сукровичный след.
– Что такое? – пробурчал Эдуард Семенович, а потом и вскрикнул: – Что ЭТО...
Не зная, куда девать себя от чувства отвращения, черт знает каким образом пробудившегося в нем теперь, Эдуард Семенович дотронулся до плеча (Любы), лежавшей к нему спиной, а потом и затормошил.
– Эй! Вы...
Лицо сползло вместе с ухом, Эдуард Семенович это видел, и теперь не мог сказать уверенно, слышат его там или нет. Тем не менее, он продолжал:
– Эй! Алё! Вставайте! Вставайте, говорят вам!
Существо наконец пришло в себя (или пробудилось, называйте, как хотите) и зашевелилось в постели. И даже повернуло голову, отчего Эдуард Семенович вскричал:
– А, боже мой!
Существо забеспокоилось, засуетилось, принялось шарить ладонями по постели в поисках чего-то. То место, где в силу анатомической естественности должно быть лицу, теперь совершенно было гладким. Прямо как в "Носе" Николая Василича, подумал наш герой. Однако ж на лице коллежского асессора Ковалёва гладким было место, отведенное природой под нос. Здесь же не осталось ничего ни для носа, ни для глаз, ни для рта. Даже бровей у лежавшего рядом создания не было.
– Что ты такое? Ай! Не приближайтесь ко мне! – Эдуард Семенович забился в самый угол, сжимая в ладонях край одеяла.
Он смотрел во все глаза, глядел во все очи, и ему хотелось проснуться. Однако ж он бодрствовал, для чего нарочно ущипнул себя за руку.
Родинка на ключице была такая же, как у Любы. Но кожа вся побледнела. Впрочем, так могло стать из-за особенности ночного освещения. И груди под ночной рубашкой, они казались теперь более обвисшими.
– Люба? – несмело позвал Эдуард Семенович. – Люба, это ты?
Существо не способно было ответить (в силу отсутствия полости рта). Тем не менее, Эдуард Семенович продолжал:
– Если это ты, то что с тобой такое?
Существо предприняло некоторые поползновения, так что Эдуард Семенович взялся неистово отбрыкиваться. Благо, ноги его были худые и длинные, как у цапли – так что не забалуешь. Он даже случайно схватил существо за волосы, и скальп, весь, как есть, сполз с его головы. Черт его знает, может, это был и парик, но образовавшаяся картина явила полнейшую яйцеобразность на тонкой шее. Тогда, сильно закричав, Эдуард Семенович отшвырнул парик и сшиб существо с дивана, отчего оно брякнулось с грохотом. Эдуард Семенович брезгливо поморщился, когда ладонь его уперлась в мягкую холодную ткань, некогда бывшую лицом его жены Любови Петровны К.
– Боже мой! Какая гадость! Нет! Это не моя жена! НЕ МОЯ!
Эдуард Семенович издал воинственный клич и набросился на существо, которое в этот момент пыталось заползти обратно на диван.
– Куда... куда вы дели мою жену? Мою Любу... кровиночку... вторую мою половиночку... – схватил за горло, придавил к полу. – Мерзкие марсиане! Исчадия ада! Персонажи преступного мира! – и принялся душить.
Выше- и нижепроживавшие соседи стали стучать в батарею. В комнату забежал Васютка, их, Эдуарда Семеновича и Любови Петровны, десятилетний сынишка, в этом году занявший первое место на школьной олимпиаде по природоведению.
– Папа! Папа! – вскричал Васютка, все еще сонный. – Что ты делаешь? Не убивай маму...
– Сынок! – брызгал слюной Эдуард Семенович. – На нас совершено нападение потусторонними силами! Звони в милицию... или нет! Спасайся! И не поминай лихом...
– Папа, нет! Нет! Папа!
Несчастный ребенок, так и не отошедший ото сна, пытался оттащить отца от матери, которую тот пытался задушить прямо на полу.
Соседи стучали в батарею, Эдуард Семенович продолжал изничтожать супругу, бывшую теперь существом, и Васютка, понимая, что ему не хватит сил совладать со взрослым мужчиной, укусил его в ягодицу. Тот закричал "ай! " и чисто машинально лягнул сына. Ребенок отлетел прочь, и не просто прочь, но далеко, прямо к серванту, так что хрусталь и сервис внутри серванта тревожно зазвенели. Конечно, Эдуард Семенович находился в состоянии аффекта, но и он сейчас сообразил, что дал лишка.
– Ой, сынок, прости дурака пап...
Только вот он увидел, что и с Васютки теперь сползло его детское личико и валялось рядом, как какая-то резиновая маска.
Эдуард Семенович открыл рот от удивления. Хотя нет, он был потрясен. Потрясен сделанным только что открытием.
– Ах вот оно что, – прошептал он, стуча кончиками пальцев по подбородку; пот градом катился с его раскрасневшегося лица, а волосы, и без того редкие, с сединой, были растрепаны. – Теперь-то я понимаю. Теперь-то уж всё встало на свои места. Они и за ребенка моего... ах!
Тут Эдуард Семенович развернулся к существу-жене, которое пряталось под диван, схватил за лодыжку и потащил, как тушу, на кухню. Существо-ребенок ползало на четвереньках и никак не могло найти того, что искало, хотя оно было рядом, под сервантом.
Спасибо, соседи перестали стучать в батарею.
Существо-ребенок подползло к дивану, нашло там тряпку-лицо и накинуло на себя, как это делают, когда хотят обмакнуться полотенцем после умывания.
Эдуард Семенович (со своей семьей) жил на девятом этаже. Он подтащил существо-жену к подоконнику, распахнул окно, долго с ним провозясь, отчего подуло холодом, и пошли по кухне плясать снежинки. Существо упиралось, но Эдуард Семенович был непреклонен.
– Мерзкие марсиане! – говорил он, затаскивая брыкающееся тело на подоконник. – Исчадия ада! Вы мне ответите за похищение моих родных...
В этот момент на кухню забежало существо-ребенок. Оно держалось за то место, где когда-то было невинное детское личико. Теперь же там красовалась растянутая харя работницы столовой № 4, да еще перевернутое наоборот. Из ротового отверстия, находившегося в области лба, доносились звуки, похожие на человеческие. Существо говорило:
– Мы скоро уйдем... мы скоро уйдем...
На что Эдуард Семенович весело прокричал:
– Скатертью дорога! – и выбросил существо-жену из окна.
Он даже замер в предвкушении криков, но потом вспомнил, что это невозможно.
Ладно, в тишине, как говорится, да не в обиде.
– А ну-ка!
Тут он подскочил к существу-ребенку, и то беспомощно и испуганно замахало ладошками, мамино лицо шмякнулось на пол. Совладать с дитём было куда проще. Эдуард Семенович схватил его на руки, поднес к подоконнику и выбросил из окна. С чувством исполненного долга, закрыл окно, зашторил шторки и потер ладони.
Утром, когда взломали дверь, то нашли мужчину в зале. Тот сидел на диване, скрестив ноги по-турецки и накрывшись одеялом. Он что-то бормотал, раскачиваясь взад-вперед и вперившись стеклянным взглядом в пустоту. Но если наклониться и прислушаться, то можно было услышать, как заведующий кафедрой зарубежной литературы Эдуард Семенович К., читавший для пятого курса факультативные лекции по наследию Ловкардио Хирна (не путать с Лафкадио Херном), бормотал детский стишок. Вот он:
– В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно. В лесу одной приятно. Не хочется обратно...
Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.