Человек

Глава 1  

Он сидел и смотрел на мир. Тёплая уже почти летняя ночь постепенно скрадывала прямые линии города, превращая здания в нелепую помесь световых пятен. Спускалась ночь, но город не спешил засыпать. По светлым ещё дорогам шёл плотный поток тёмных пятен. Куда спешили едва различимые отсюда машины? Что нужно было их водителям в столь поздний час? Город почти никогда не спал, и лишь в тот предрассветный час, что военные именуют собачьей вахтой, жизнь затихала. Город, наверняка, уже чертовски устал. Он был очень стар, красные кирпичи его сердца помнили ещё как из них выбивали мелкую крошку стрелы, и как дрожала кирпичная кладка от стенобитных орудий. Давно всё это было. Чертовски давно. Но город помнил. Нечего ему было запоминать в мелкой суете его нынешних обитателей вот и предавался он своим воспоминаниям.  

Предавался воспоминаниям и человек сидящий на бетоне. В темноте сложно разглядеть человека. Да и зачем видеть того, кто добровольно ушёл во тьму ночи? О чём он думал? Да он и сам, пожалуй, не знал. Смотря на чужую суету люди всегда о чём-то думают, но стоит лишь спросить их о чём они сейчас думали, как они начинают теряться. Что ж так устроены люди, и ничего с этим не поделать.  

Зачем он сюда пришёл? Пожалуй, эта мысль пульсировала в голове человека. «Зачем. Я. Сюда. Пришёл» – Отбивали маленькие молоточки в мозгу. Вот уже четверть часа он сидел на ещё тёплом бетоне и всё более и более ясно осознавал, что не знает ответа на этот простой вопрос. Сердце щемила какая-то невнятная то ли тоска, то ли тревога, но не мог человек сказать, что его беспокоит. Не знал он ответа и на этот вопрос.  

Он встал. Бетон безжалостно забирал тепло и становилось неуютно на нём находиться. Не видя больше поводов оставаться в этом нелепом закутке, рождённым каким-то нерадивым застройщиком, он пошёл. Он не знал куда идёт. Он вообще чертовски мало знал. Он даже плохо представлял кто он есть на самом деле. Какие-то отрывочные воспоминания из жизни вперемешку с кадрами фильмов и щедро сдобренные собственными снами. И кто он после этого? Да и какая собственно разница?  

Где-то вдалеке шумит поток машин. Это город, здесь всегда шумно. Сложно найти такой уголок, где не будет этого гула. Пчелиный улей, да и только. Только с одним различием. Пчёлы делают хоть что-то полезное. Город же этим брезговал. Нет, конечно, его жители работали. Точнее были заняты работой. Каждый считал, что его занятие самое важное и без него весь мир развалится. Может так оно и было. Но человек считал иначе. Он вообще очень много чего считал. И много думал. И за это его не очень то любили. Нет, его никто не пытался прогнать. Его даже зазывали в свои кампании разные люди. Но ему туда не хотелось. Потому что он слишком много думал. Есть у людей такой порок: если человек много думает, то начинает считать себя умнее других. Он, вероятно, будет это отрицать, но где-то внутри него маленький человечек будет надрывно кричать про то, что только он Д’Артаньян, а все остальные второй сорт. И самое паскудное, что никогда не узнать прав этот маленький человечек или нет.  

Говорят, ночная прохлада очищает голову, заставляет мысли перекатываться в голове проще и быстрее. Врут, наверное. На улице было ничуть не легче чем в четырёх стенах. Четыре стены… Добровольная тюрьма, маленькая сота в чреве огромного улья. Зачем из неё выходить? Съездить на работу, закупиться продуктами в ближайшем крупном магазине и всё. Что ещё нужно человеку? А ничего. Иначе люди бы давно куда-нибудь ушли. Но им нравится. Они сами этого захотели. Зачем искать единомышленников вокруг себя, если есть интернет, где легко найдёшь и друзей, и врагов? Зачем смотреть по сторонам, если есть новости, где всё и так расскажут? Зачем воевать, если можно убивать в сети? Зачем жить, если можно смотреть на чужую жизнь?  

Кем чувствовал себя этот человек, нарушивший заветы Бродского? Скорее всего изгоем. А может и неким Избранным, человеком который вышел из стада, стал тем, о ком срывая глотки орали со сцены, любимые им группы? Но если он вышел из толпы, осуществил мечту многих, то почему ему так плохо? Как будто вышел наконец из душной шумной комнаты, но вышел в заснеженную тайгу. Всё по-другому. Но не так как хотелось. Все почему-то считают, что достаточно выйти из серой массы и всё станет хорошо. Не так это. Собственным сердцем чувствовал он это. Не так...  

Город между тем продолжал свой каждодневный ритуал: на улицах стали появляться группки людей, любителей ночных прогулок и посиделок на лавочках. Не то что бы таких людей было много, но ходить по городу теперь следовало осторожней. Почему? Да очень просто: с этими людьми лучше не пересекаться ночью. Словно покусанные сказочными оборотнями ночью они выходили не на прогулку, а на охоту. Сложно сказать, чем эти люди занимаются днём, однако ночью их промысел был столь же прост сколь и некрасив. Полиция сколь угодно может заявлять о том, что всё под контролем, но это днём. Ночью их время уходит. И как бы между делом напоминают господа полицейские, что лучшая защита это отсутствие провокаций. «Не выходите из дома в тёмное время суток без необходимости» – вскользь говорят они. И совершенно верно. Не надо лезть на рожон и всё будет хорошо. Вот только не сидится.  

Шаг, другой, негромко поскрипывает кожа ботинка. Шаг, другой, летят из-под подошв камешки. Спокойная размеренная походка. Нечасто такую встретишь среди суетного мира. Это не походка городского жителя, вечно спешащего по делам, это походка любителя леса, того, кому некуда спешить, того кто не хочет спешить. Шаг, другой, впереди маячит свет. Под кажущимся ослепительным фонарём группка людей. Странных людей. Точнее не так. Люди самые обычные. А вот их одежда, да и вообще внешний вид отпугивают даже больше чем спортивные костюмы и кепочки. Вообще этим людям здесь совершенно не место. Им место где-нибудь… много лет назад, в уже почти сказочную эпоху. Вот там они смотрелись бы органичней, но сейчас их ирокезы и джинсовые куртки, обвешанные нашивками, смотрелись совершенно дико. В руках у них, как и полагается было пиво. Громкие голоса, смех. Господа явно никого не опасались. И были совершенно правы: кто в здравом уме полезет к пяти весьма воинственным панкам ночью? Только псих. Или самоубийца. Или человек, за которым мы так внимательно следим.  

Он с явной неохотой вошёл в круг света. Нет, он не боялся людей. Ему был неприятен сам свет, который жадно вытаскивал его из темноты, бесцеремонно разбавляя тёмный силуэт деталями и возвращая им цвета. Голова с простым лицом, украшенная коротким ирокезом, невнятного цвета куртка, грязноватые штаны, заправленные в высокие армейские ботинки, вот, пожалуй, и всё, что могло отличить его от остальных людей. Его явно узнали, заулыбались.  

–Решил всё-таки подтянуться на пивко? – чуть заплетающимся голосом поприветствовал его один панков, здоровый и крепкий, с изрядно помятой физиономией. Остальные одобрительно загалдели.  

–Ты ж знаешь, я не пью — усталый спокойный голос, чуть с хрипотцой — я просто поздороваться зашёл.  

–Ну тады здорова — крепкое с размаху рукопожатие, сопровождаемое вполне искренним смехом остальных панков. Они тоже поздоровались с ночным гостем, но куда более сдержано, как здороваются малознакомые люди.  

–С концерта или опять морды бить? – лёгкая тень улыбки на лице говорящего, явно за этими словами были совместные воспоминания.  

–Ни то и ни другое — с лёгким превосходством в голосе заявил панк, основательно приложившись к бутылке.  

–Что, неужели в библиотеку собрались?  

–Да не, всё проще — щедрый глоток — мы ж не тупые, чтоб в библиотеку ночью ходить. Ща Андрюха гитару притащит и устроим панк-концерт — на слове «панк» бугай многозначительно тряханул пакетом, в котором весьма увесисто что-то звякнуло.  

Никакого Андрюхи ночной гость не знал, да и знать не хотел. В его умении играть на гитаре он тоже сомневался, да и бухать с панками не хотелось, тем более что подобные мероприятия заканчивались в лучшем случае дракой.  

–Не я просто погуляю – резко посерьёзнев сказал наш герой.  

–Ну как знаешь. Если передумаешь, то найдёшь нас по крикам. Удачи тебе. – Они быстро попрощались и человек растворился в ночи.  

Встреча с друзьями закончилась так как он и ожидал. То есть никак. Он с самого начала знал, что просто уйдёт, но где-то внутри всё равно теплилась надежда непонятно на что. Познакомились они не так уж и давно, но когда именно он уже не мог вспомнить. Пересекались часто на концертах, вместе прыгали в слэме, потом побратались и всё закрутилось. Миха, а именно так звали того человека, с которым он здоровался, был идейным, хоть и очень странным. Истории его жизни человек не знал – не принято выспрашивать у людей их прошлое, но вот его настоящее было сложно не заметить. Он был свободным. Нет, не так. Он был Свободным. Свобода была ему той самое идеей, за которую он неустанно бился. Причём именно бился. Свою правоту он регулярно отстаивал в драках, весьма часто неравных, временами выходил победителем, иногда его просто выносили боевые товарищи. Всякое бывало. Лицо его почти никогда не было целым и это, судя по всему, ему даже нравилось. Простой в общении и прозрачный как пивная бутылка он вызывал невольную симпатию у человека, который не очень то стремился брататься с остальными панками. Чем он отличался от них? А тем что это была его свобода. Та, которой он хотел. Он лез в драку не ради драки, он искренне считал, что помогает этому миру. Что ж его свобода такова, но им не по пути.  

Снова темнота. Почти физическое наслаждение от отсутствия света. Может в этом и дело? Не понятно. Но тьма обволакивает, заставляет забыть кто ты есть на самом деле. Где-то внутри бьётся закреплённый сотнями поколений инстинкт: «тьма — опасность, тьма — враг, ночью время страха». Но чёрт возьми, как же приятно взглянуть страху в глаза, показать, что ты сильнее себя, пусть даже это будет безумством.  

И вот он смотрел. Смотрел и ничего не видел. Ничего, что могло бы вызвать в человеке страх. Пугает только неизвестность. Ко всему остальному можно привыкнуть. Если у тебя есть противник, ты его видишь и ты знаешь, что он может быть побеждён, то тебе нечего бояться. Всё что может шевелиться может быть и убито. Всё просто. Любой осязаемый враг может быть побеждён. Некого бояться. Так думал человек шагая во тьме. Нет, он не был отморозком как, например, Миха. Он не лез в каждую драку. Зачем ему? Он прекрасно понимал, что гораздо правильней не лезть в бой. Хотя бы потому что он может стать последним. То что ты дерёшься хоть по каким-то правилам вовсе не даёт гарантии, что твой противник будет следовать им. Времена рыцарства прошли. И ему вовсе не хотелось, чтоб его однажды нашли с проломленным черепом или ножом в печени. Пожить ещё хотелось. Поэтому идя по городу он уже несколько раз обходил компании подвыпивших людей совершенно не стесняясь уходить во тьму.  

Тьма… выходит она не так уж и опасна. Она даже может спасти, если ты этого захочешь. Тьма может тебя прикрыть, спрятать, помочь уйти. Тьма… Вечный друг воров и молодёжи… Почёму же так тянет к тебе? В тебя. Во тьму.  

Глава 2  

Громкий шорох листьев, далёкий щебет птиц. Солнце висит высоко в небе, беспощадно заливая всё нестерпимо ярким светом. Вокруг лес. Ветер ласково треплет кроны деревьев, закручивая их в своём первобытном танце. Он полулежит, облокотясь на дерево. В своей обычной одежде он смотрится здесь даже страннее чем в городе. Странности ему добавляет и большая круглая, явно очень старая свеча. Непередаваемый тускло-желтоватый оттенок, который со временем приобретают все свечи, красивый узор на боковинах. Красивая свечка. Почти не использованная. Он не помнил откуда она взялась, но точно знал, что она ему очень нужна.  

Солнце нещадно печёт. Становится уже нестерпимо жарко даже в тени деревьев. Он лениво поднялся и снял наконец свою куртку, завязав её на поясе. Под ней оказалась весьма несвежая чёрная футболка, обтягивающая в меру крепкий торс, выдающий в нём любителя спорта, хоть и не очень активного.  

Он идёт по лесу явно наслаждаясь природой. Ему хорошо. Он наконец-то может не думать. Здесь всё легко и понятно. Просто идёшь и гуляешь. Благодать.  

Свечка оттягивает руку. Тяжёлая она всё-таки. Он присмотрелся к предмету. Странная вещица. Вроде и свечка, но неправильная. Тяжёлый цилиндр высотой с ладонь и диаметром сантиметров в восемь, пожалуй. Фитиль странноват — не похож он на нить, не видно на нём волокон, просто какая-то тонкая штука, похожая более всего на сухожилие или лапшу. То, что раньше он принял за красивый узор на деле оказалось чем-то более сложным. Какие-то угловатые каракули, письмена что ли. Ага, демонические. Поставить свечку в середину пентаграммы, в углах который лежат головы девственниц и явится сам сотона. Конечно да, где мой ритуальный топор? Шутки шутками, но вещь странная. Ей место не в лесу, а на сходке каких-нибудь готов. Вот им бы понравилось.  

Лес между тем продолжал проплывать мимо. Он тоже был странным. Вроде лес как лес, но какой-то слишком… однообразный что ли. Нет, это не был парк, где деревья высажены по-линеечке, это больше походило на работу ленивого художника, который нарисовал одно дерево, сделал множество его копий и разбросал вокруг. Что-то неуловимо похожее было во всех стволах. И чем дальше он шёл, тем однообразней становись деревья и тем более плоской становилась земля. Странное чувство. Как будто ходишь по плохой игре, где всё одинаковое, искусственное.  

Он не помнил сколько он идёт. Наверное, давно. Пейзаж стал совсем футуристическим. Одинаковые деревья на плоской земле. И очень много света. Солнце похоже решило испепелить этот мир. Но вот незадача: становится холоднее. Солнце безжалостно бьёт сверху, глаза болят от нестерпимого света, но чем ярче он становится, тем холоднее вокруг. Всё здесь не так. Запоздалая мысль — надо было идти в другую сторону. Но сейчас уже поздно. Нельзя.  

Стволы берёз становятся похожи на огненные столбы, хвойных всё меньше, глаза болят от яркого света. Кожа почти физически его ощущает. Нету тени. Только свет. Чёрт как же больно. И холодно. Куртка уже давно застёгнута, но лицо немеет, пальцы едва шевелятся. Единственный источник тепла — свечка. Её восковые стенки хранят пока ещё крохи тепла, которые охотно отдают озябшим пальцам. Чёрт подери! У тебя есть свеча. Свеча — огонь, огонь — тепло! Да простят меня готы за испорченное украшение!  

Спичек в кармане конечно же нет. Зажигалки тоже. Он не курит. Видимо зря. Похлопал по карманам — ничего подходящего. Паскудно. Глаза уже плотно закрыты — ещё не хватало ослепнуть в этом безобразии, руки старательно ощупывают тушку свечи. Может там чека какая-нибудь есть? Чтоб дёрнуть и загорелось. Эх, походу не судьба, а так заманчиво было.  

Холод. Дикий холод. И нестерпимо яркий свет. Он уже давно не идёт. Лежит в позе эмбриона на земле, пытаясь хоть как-то уберечь глаза. Свеча лежит рядом. Надо засунуть её под себя, может она отдаст ещё хоть немного тепла.  

Рука, словно чужая, очень медленно тянется к свече, обшаривая ледяную землю. Есть контакт. Едва тёплый шершавый бок. Уже почти родная. Под себя её, под себя.  

Боль. Тупая нарастающая боль. Глаза её уже не ощущают, а вот обмороженная кожа ощущает поток нестерпимого света. Пальцы судорожно гладят свечку. Показалось? Мозг начал ловить глюки или пальцы настолько окоченели что не могут определить температуру? Бок свечи тёплый. Она греется. Только очень странно греется. Греть должен огонь, а не сама свеча. Плевать. С диким трудом поднёс свечу к лицу. Греет. Едва ощутимо, но с явно нарастающей силой. Живём. Живём, мать вашу!  

Свеча стала обжигать пальцы, но отпускать её не хочется. Почему-то знаю, что если отпущу, то потеряю навсегда. Теплее, ещё теплее. Вместе с холодом уходит и свет. Странно. Решаюсь наконец открыть глаза.  

–Ммммать- вполне ёмко и душевно срывается с губ. От неожиданности чуть не роняю свечу. Человеческий мозг вообще вещь очень странная, и порой он способен без труда оправдывать самые нелепые мысли, находя совершенно абсурдные и в тоже время безмерно логичные подтверждения. А иногда отказывается воспринимать, то что видит собственными глазами. Как сейчас, например. У меня на ладонях горела свеча, если к ней вообще можно было применить это слово. На кончике фитиля подобно языку пламени извивалась тьма. От неё исходило тепло и запах чего-то жжёного. Сюрреализм ситуации усугублялся ещё и тем, что этот крошечный оплот мрака явно оттеснял границу света, который продолжал испепелять глаза, но был уже не таким ярким.  

Чертовщина какая-то. У кого-то поехала крыша. Но это не важно. Важно то, что мне теперь тепло. Я сижу на плоской земле и смотрю как свет медленно проигрывает схватку с тьмой. Увлекательное зрелище. Мы привыкли видеть совсем другую картину, но удивляться нет сил. Тьма переливается всеми оттенками чёрного, медленно вгоняя в транс.  

Тряхнул головой. Встал. Тьма на свече едва заметно колыхнылась, но продолжила уверенно затенять мир. Опа, а вот это уже интересно. Подошёл к дереву. Дереву ли? Очень бледный неподвижный человек, тупо смотрящий вперёд. В глазах прыгают отблески света, ему неприятна тьма, но он не может закрыть глаз. Что с ним такое? Оглядываюсь по сторонам. То, что я принял за деревья было людьми. Их много. Чертовски много. Бледные, хилые и… пустые что ли. Не хочется смотреть в пустые провалы глаз. Там затягивающая пустота, на дне которой брезжит свет. Жутко. И страшно. Пытаюсь повернуться, но за плечо хватает что-то цепкое и неприятное. В тот же миг свеча в руке вдруг начинает дрожать и взрывается, поливая всё вокруг абсолютной тьмой…  

Глава 3  

-Э, молодёжь, подъём мля, Родина-Мать зовёт на трудовые подвиги, просыпайся — хриплый прокуренный голос окончательно выводит из странного сна. Ненавижу, когда меня будят. Особенно вот так грубо и бесцеремонно. Прям в ухо кричит ведь. Ну не сволочь ли? А вдруг я с похмела отдыхаю? Никакого сочувствия в этом мире.  

Тело словно чужое, всё занемело. Да ещё и этот кретин нещадно трясёт моё плечо.  

–Культяпки свои убери, пока зубы с асфальта поднимать не начал, козёл — зло бросаю я, хоть и не очень то верю в осуществимость своих слов, да и голос сейчас сонный, неуверенный, но проклятая тряска исчезает. Не без труда сажусь, оглядываюсь по сторонам. Какой-то небольшой дворик, я сижу на обшарпанной лавочке, на которой собственно вчера и уснул. Рядом со мной стоит классический такой бомж. Можно даже сказать эталонный. Он в меру грязен, весьма поношен и неопрятен. Сальные с проседью волосы свисают почти до плеч, выбиваясь из-под бомжеватого же вида шапочки. Основательная щетина на лице, почти даже борода. От него, наверное, несёт за километр, но после ночи проведённой на скамейке я не в состоянии чувствовать запахи.  

–Ааа, проспался анархист треклятый — почти поучительно и совершенно беззлобно говорит старик — зачем до беспамятства-то было нажираться?  

–А те дело какое, старый? – грубовато, но вполне искреннее возмущаюсь я — скажи спасибо что морду тебе не набил за такую побудку. – вот тут уже лукавлю. Не могу я бить тех, кто этого не заслуживает. Замеситься я готов с многими, но беззащитных бить это ниже моего достоинства. Да и старик этот чем-то располагает к себе. Вот иногда видишь человека и понимаешь — человек за душой ничего не прячет, делает что хочет, а хочет он добра. Видно таких сразу. Вот только почему-то почти все из них в обносках ходят да бутылки собирают. Но это уже совсем другая история.  

–Но, но, разошёлся-то, жеребец, я ж не со зла. Помочь тебе вот хотел. Я вот тоже однажды на лавочке поспать решил. Эх молодо-зелено было. Ну и того. Без почки теперь. Так что ты мне ещё должен!  

–Ну ты старый совсем обнаглел: честного человека лишил законного сна, и я тебе ещё и должен — говорю уже усмехаясь, совершенно беззлобно, параллельно пытаюсь хоть как-то размять тело. Выходит плохо.  

–Так что отблагодаришь дедулю за спасённое здоровьишко? – улыбается зар-раза во все 8 зубов. Прямо-таки само великодушие.  

–Ну мерседес я тебе не куплю, даже жигули зажоплю, но вот завтраком готов поделиться. Только до него далековато ещё. – Вот так, просто и элегантно, вроде как и гарантия того, что не пропьёт и не раздарит, да и мне веселее будет.  

–Ну что ж, тоже неплохо. В мерседес ещё вложиться надо, бензинчику там закупить, собачек там всяких — сплошные траты на него! А с завтраком всё и так понятно — берёшь и ешь — похоже дедок был вполне доволен таким стечение обстоятельств, что, впрочем, и неудивительно: по нему было видно, что он всегда не против поесть.  

–А ты я смотрю философ, дедуль. До рассвета ещё дожить надо, может траванёшь пока баечку какую-нибудь? – это было даже не проявление скуки, я умел с ней бороться, мне просто интересно было послушать старика, уж больно умным был его взгляд. Да и в людях он похоже разбирался хорошо. Знал ведь, чертяка, что не ударю, а попробуй он так Миху разбудить, который, наверняка, где-то в соседних дворах спит, то лишился бы старичок своих последних зубов. Умный дядька, такого грех не послушать.  

–Баечку говоришь? Можно, пожалуй, и баечку. – минутная заминка, он явно думал, о чём же мне рассказать так, чтобы мне захотелось его ещё раз отблагодарить — ну слушай тогда. Вот ты панк, я правильно понял? – мой утвердительный кивок — стало быть свободу любишь и уважаешь? – ещё кивок — А ты знаешь, что такое свобода? – я не успеваю мотнуть головой, дедок повелительным жестом тормозит меня продолжает дальше – не знаешь ты ничего. Свобода это больше, чем пьянки-гулянки и весёлый разгул. Свобода это когда не стыдно самому себе в глаза взглянуть. Когда делаешь то, что хочешь и не жалеешь об этом. Когда делаешь всё не потому, что надо, а потому что хочешь.  

Свободный человек не тот, который кричит о свободе, а тот, кто никому ничего не хочет доказывать, тот, который делает, что хочет тогда, когда этого хочет и отвечает только перед самим собой. Хоть в десять слоёв замотайся в свой чёрный флаг, хоть метровый ирокез себе поставь. Не станешь ты с этого свободней. Ни капли. Ты станешь рабом свободы, её глашатаем, слугой. А вот когда ты перестанешь кричать и просто сядешь с ней рядом, вот тогда ты станешь по настоящему свободным. Тот, кто много кричит пытается доказать что-то себе. Свободному человеку это не надо. Он уверен в себе. Ему и так хорошо. Вот такая вот штука свобода. – на протяжении всей речи бомжик активно жестикулировал и почти не молчал, похоже, что он умел привлекать внимание людей. Профессиональный оратор, мать его. Сейчас бутылки дособирает и пойдёт лекции вести. Дурдом.  

Старик замолчал, явно довольный своей речью, а я стоял и думал. Он был определённо в чём-то прав. Вся эта показуха мне была чужда и только короткий гребень на голове хоть как-то указывал на то, кто я есть. Вообще дедок попал немного не по адресу. Ему бы к Михе, вот он бы уж точно побеседовал бы с ним на тему свободы, впрочем, диалог мог запросто закончится рукоприкладством с известным итогом, так что сводить их вместе не следовало.  

–Интересно мелешь — подбодрил я его — но вот вопрос тебе наводящий. Если все будут сидеть и наслаждаться своей свободой, то кто эту свободу отстаивать будет, кто покажет миру как хорошо быть свободным, кто организует людей?  

–Эх, молодёжь — бомжик похоже понял, что темой он меня зацепил и расслабился окончательно — всё в этом мире гораздо сложнее, чем ты себе представляешь. Я согласен, что за свободу биться надо, иначе у тебя отнимут её очень быстро, но не надо заменять свободу на борьбу за свободу. Это разные вещи. В тебе кипит кровь, ты хочешь, чтобы всем в мире было хорошо, но ты забываешь главное: у всех своё понятие об этом самом «хорошо». Я тебе даже больше скажу у всех своя свобода и ничего с этим не поделать. Если бы все люди хотели одного, они бы уже давно этого добились. Но они не хотят. Никто не хочет. Людям нравится та яма в которой они живут, и они не хотят из неё вылезать. Вытащи их силой, под конвоем пригони в райский сад, и они всё равно отроют себе новые ямы. Им так лучше. Не надо им мешать. – дедок задумался на минуту, почесал щетину и продолжил — есть у людишек такая старая добрая традиция: они искренне ненавидят тех, кто счастливее их самих. Едешь в метро с хорошим настроением, улыбаешься всем вокруг. Они этого не потерпят. Обязательно наступят на ботинок, оторвут пуговицу на любимой рубашке или ещё какую гадость сотворят. И им будет хорошо. Просто потому что они спустили кого-то с небес на землю. Так уж люди устроены. Нельзя чтобы кому-то было лучше, чем им самим. – он снова замолчал, глядя куда-то вдаль, видимо вспоминал что-то не очень приятное — и так не только в метро происходит, увы – он снова замолчал — у тебя сигаретки часом не будет?  

–Не курю — честно ответил я.  

–Это правильно, это правильно — с явным разочарованием произнёс грязный философ.  

– Ну так вот, о чём я? А, ну так вот, свободный человек счастливей других. Почему? Да просто по тому, что он никому не должен. И людям это не нравится. Люди не хотят, чтобы кому-то было легче, чем им. И они начинают бороться со свободой. Разными путями. Кто как может. И вот тут-то и наступает самое сложное: что делать с этой войной? Можно поднять чёрные знамёна, привить людям свободу или победить их. Можно поднять средний палец и послать всех к черту, живя так как хочешь. А можно просто исчезнуть. Уйди с глаз, и никто не догадается, что ты свободен. Вот на этой развилке взгляды и разделяются. Каждый идёт куда хочет. Но никто не знает куда придёт. Вот такие вот дела.  

–А ты я смотрю не только бутылки, но ещё и умные книжки собираешь? – задумчиво сказал я, чтобы сказать хоть что-то. Мысли мудрого бомжа беспорядочно метались в голове. И вот парадокс: я понимал, что в его словах очень много истины, но вот подогнать себя под эту истину я категорически не мог. Не налезала она на меня хоть тресни.  

–А чем ещё развлекаться старому человеку, сидя на теплотрассе? – усмехнувшись произнёс дедок — только читать и думать, больше нечего. Кстати говоря, думать становится гораздо приятней, когда в желудке есть что-то кроме пустоты.  

Не понять тонкого намёка бомжика было сложно, да и мой желудок уже давал о себе знать. Я посмотрел вокруг. Было уже светло. Не знаю сколько мы просидели с ним, но есть хотелось адски. Не видя причин противиться я встал, и мы пошли в набег на ближайший круглосуточный магазин.  

Глава 4  

-Степаныч, вот раз ты такой умный, то скажи мне почему вокруг так много идиотов? – я сидел на скамейке, держа в одной руке половину батона в другой была зажата полтораха воды, Степаныч, а именно так и назвал себя мудрый бомж, сидел рядом, владея второй половиной батона и полторахой «жигуля», которую он честно заслужил. Бомжик степенно дожевал кусок батона и философски заметил:  

–А хер их разберёт мудаков этих — он приложился к своей бутылке — вот кто такие идиоты? Это те люди, поведение которых не может быть объяснено какой-либо логикой. Их поступки иррациональны и часто имеют деструктивную направленность — он замолчал и снова потянулся к батону.  

–Эк тебя с пивка на красноречие потянуло, слова вон умные вспомнил. А на вопрос так и не ответил. Почему их много-то так?  

–Та фсё профто — он с усилием проглотил хлеб и продолжил — дедушка Дарвин давно всё объяснил. Вот в природе как: нежизнеспособная особь обычно умирает до того, как продолжением рода займётся. Естественные враги, болезни и всё подобное очень хорошо их фильтруют. Откровенно тупые встречаются, но их процент крайне мал, они просто очень везучие. Статистика даёт им шанс уцелеть – он снова приложился к бутылке — у людей же всё иначе. Ну нету у нас естественных врагов. Болезни тоже почти истребили. От чего идиотам умирать? Только случайности. От того что человек тупой он не погибнет и не покалечится, если не учитывать крайние формы этой болезни. А если он не погиб значит даст потомство, причём гораздо раньше, чем люди, обременённые интеллектом. Вот и выходит, что тупых вокруг всё больше и больше. – ещё глоток — нету механизмов естественного отбора, пойми это. Мы все в пропасть катимся. Вид постепенно вымирает. Много больных, много слабых, много тупых. И ничего с этим не поделать. Мы медленно к могиле катимся. Я не знаю, когда родится последний здоровый ребёнок, но рано или поздно это случится. Мы этого уже не застанем, но это случится. Последний здоровый человек покинет эту землю, и что будет за этим никто не знает. Возможно, люди исчезнут как вид, может преобразятся до неузнаваемости. Я не знаю. Никто не знает.  

Он замолчал и надолго присосался к бутылке. Мда. Прав, он чертовски прав, но как не хочется, чтоб он был прав. Я на минуту представил, что будет потом, какими станут люди и во что превратится мир. Было тоскливо. И грустно. Но не очень. На моём веку этой гадости точно не будет, а будущим поколениям я не в состоянии помочь. Вот и нехер грустить попусту.  

Мы молча доели остатки еды. Я не скупился, но и жировать не собирался: один на двоих батон, полтораха жидкости каждому и по одной шоколадке. Не много и не мало. Как раз чтобы набить брюхо и не слишком отяжелеть.  

-Ты сейчас работать? – с подначкой спросил я, когда Степаныч наконец допил свой жигуль.  

– Ну не отдыхать же — он усмехнулся — хоть кому-то в этом городе надо работать. Не хочешь прогуляться?  

–А чё бы и нет, пошли походим — я поднялся с лавки и потянулся, вполне довольный жизнью.  

Степаныч деловито пошёл вперёд указывая мне дорогу. Маршрут был хитрым и извилистым, но вполне оптимальным, бомжик явно хорошо знал эту дорогу. Часть баков мы проходили мимо. Поделены они что ли? Как территория у котов. Интересно, а бомжики ссут на баки чтоб территорию пометить или просто запоминают где чьё?  

Степаныч тем временем остановился около бака, жестом фокусника извлёк из кармана пакет и зарылся в бак. Погремев там немного он вылез обратно с таким видом, словно нашёл там золотой самородок никак не меньше пяти килограмм. Всё оказалось проще. Он вытянул связанные книги. Их было немало, штук десять, наверное. Бомжик резво пробежался по корешкам.  

–Бульварная попса — он вздохнул — а так хотелось духовной пищи.  

Я собрался духом и всё-таки спросил о том, что так и крутилось на языке:  

–Слушай, Степаныч, а ты на что вообще живёшь? Я не верю, что ты каждый день находишь человека, который тебя за красивые рассказы кормит. Не бывает так.  

–Конечно не бывает — легко согласился он — попробуй подумать, а я посмотрю насколько ты сообразительный. Не всё же мне одному болтать.  

Я задумался. Чем может зарабатывать умный, интеллигентный, но всё же грязный и неопрятный бомж? Я начал рассуждать вслух.  

–Ну одними бутылками сыт не будешь, бумаги тоже много не сдашь, да и кому она сейчас нужна. Подрабатывать кем-то? Не верю я что-то. Дворником или грузчиком? Не обижайся, но не вытянешь. Не похож ты на человека, который тяжести долго таскать может. Может находишь в помойках ништяки и продаёшь их потом? Но это как кладоискателем быть: сегодня повезло, а завтра нет. Нестабильно выходит, не проживёшь на этом. – я замолчал пытаясь придумать что-то ещё. В голову почему-то лезли только заказные убийства и ловля собак для бесчисленных палаток с шаурмой.  

– Ну неплохо, неплохо. Вполне способен мыслить. Даже попал один раз. Я действительно лажу по помойкам за ништяками. Есть у меня один товарищ, даже не так, нас бригада целая. Кто-то таскает вещи с помоек, кто-то из них мастерит что-нибудь, ну и кто-то продаёт. Есть у нас даже постоянный канал сбыта: дизайнер один полоумный. Очень ему вещички, сделанные из мусора нравятся. Так и живём артелью.  

–И ты хочешь сказать, что так можно прокормить несколько человек? Не верю я в чудеса.  

–Правильно делаешь что не веришь. Эта артель вполне успешная, теоретически можно даже только этим заработком прожить, но всё-таки голодно будет. Особенно зимой. Но мы как-то выкручиваемся. Кто где работёнки найдёт и чистый заработок в общак кидаем. С него и питаемся. Не как короли, но вполне сносно. Я вот, например, репетиторством балуюсь.  

Вот тут он меня удивил. В самое сердце. Я даже идти забыл. Просто встал на месте. Ну не вязался образ этого бомжика с репетитором. Ну никак. Репетитор это такой солидный дядечка в дорогому костюме, желательно седой и в очках, проживающий в большой тихой квартире с изумительным видом на город. А Степаныч, ну кто к нему пойдёт? Да и где он свои занятия проводить будет? Бред.  

– Что, удивлён как я посмотрю? – он явно был доволен произведённым эффектом — я не репетитор в обычном понимании. Я помогаю студентам за деньги. Раз в неделю прихожу в парк, где обычно собираются страждущие халявы и начинаю принимать заказы. Кому темку объясню, кому задачку сделаю, кому ещё что. Так и набирается. Вполне неплохо выходит. И им хорошо, потому как у меня дешевле, чем у других, да и мне копеечка. Плюс ещё мозги разомну. Чем плохо?  

Я всё-таки вспомнил как ходить, но был до сих пор поражён. Ну и ушлый же бомжик попался. Прямо-таки народный герой какой-то.  

–И по каким направлениям работаешь, если не секрет? – всё-таки смог выдавить я из себя.  

–Да по всем. Я ж читаю много. Технари, медики, экономисты, лингвисты всякие. Я почти везде что-то знаю. А если не знаю сам, то знаю у кого спросить можно, у нас артель ведь почти вся неглупая.  

–А сам что заканчивал? – спросил я чтобы хоть что-то сказать.  

–Восемь классов и ПТУ на сварщика — широко улыбаясь сказал дедок — читать просто очень люблю.  

Вот так. Дурдом. Сварщик учит будущих светил науки тому, чего знать и не должен. Он бомжует по улицам, а тысячи куда более глупых людей греются дома. Мир сошёл с ума.  

Глава 5  

Мы ходили по грязным улицам уже несколько часов. Город постепенно просыпался, вяло и неохотно, но неотвратимо и повсеместно. Утренняя предрассветная тишина сменялась рокотом моторов и обычным городским шумом. Степаныч постепенно завершал свой ежедневный ритуал. Он был вполне весел и общителен, похоже недавняя хандра была окончательно вытеснена пивом и небывалым оптимизмом, рождённым богатым уловом. Насобирал бомжик действительно немало. Те книги, которые он нашёл раньше, были заботливо припрятаны до следующей ходки, ибо унести их было бы проблематично. Вместо них дедок был нагружен всяким хламом, половине из которого, по моему скромному мнению, следовало всё же остаться на помойке. Однако куда более опытный в этих делах Степаныч выгоды своей упускать не собирался. Главным его приобретением за сегодняшнее утро был рюкзак. Он был действительно неплох: литров сорок объёма, грязноватая ткань была ещё весьма крепкой, все лямки были на месте. ''Не рюкзак, а сказка''-  выразился его счастливый обладатель.  

Я так и не понял почему его выбросили. Возможно он кому-то просто надоел. Но в любом случае Степаныч был доволен и очень быстро заполнил его мусором. В очередной раз он сломал стереотипы. Стеклянных и алюминиевых бутылок он не брал, а вот всю пластиковую тару он охотно трамбовал и присваивал. Брал много проводов, да и вообще несложной техники. Надо сказать, он меня вновь удивил, хотя на это утро я уже, кажется, исчерпал все лимиты удивления. Удивил он меня содержимым помоек. Там было очень много техники и мелких бытовых вещей, которые Степаныч тоже не обходил вниманием. Вся загвоздка была в том, что вещи были почти исправны и кроме чуть потасканого вида недостатков не имели. Я спросил об этом бомжика и он вновь разразился длинным монологом:  

–Общество потребления – он воздел указующий перст к небесам, сплюнул и продолжил – вот раньше как было – Степаныч мечтательно закатил глаза – купил ты в магазине, ну скажем телевизор. Здоровенный такой, тяжеленный. Так тебе кроме телевизора схему его дадут на пяти листах, инструкцию по ремонту, и, если повезёт, ещё и запасных частей кучку. Красота просто. На века техника. Грубая, неудобная, но почти вечная. Вот я по бакам шарюсь и до сих пор иногда эти телики стоят около них. Рабочие! Он надоесть трём поколениям успел, а всё пашет. Устарел давно, покоцанный весь, а работает. И ещё полвека проработает. Вот это техника. Как танк. А почему так было? Ну во-первых, страна как на войне жила. В одном цехе платы для теликов клепают, а в соседнем РЛС собирают или ещё что-нибудь такое. А компоненты одни. И подход один. Вот и выходило всё на века.  

Ну а во-вторых, государство другое было. Видов телеков в стране было, по пальцам руки пересчитать можно. А смотрели разные люди. Вот и делали качественно, чтоб значит не обидеть верхушку власти. Нет, конечно неидеально всё было. И брак был и всё было, но общая тенденция такая была.  

А потом пришёл трындец. Мы стали рынком сбыта. И вот какой момент: производитель будет делать только то, что у него купят. И так в мире повелось, что люди всего дешёвого хотят. Ну им и дают. А цена равно качество. Вот и выходит, что половина всего – откровенное дерьмо.  

Но даже это не апофеоз. Вершина это то, что люди покупают то, что им не нужно. У них страсть к халяве, а мозгов маловато. Увидел акцию ''купи пять чайников, шестой в подарок'' и пошёл купил. Халява же. А потом подумал, зачем они ему. Взял да и выкинул. А завтра купил по акции три миксера по цене двух. Так и живём. – он наконец замолчал и начал прилаживать к рюкзаку несколько пластиковых труб, лежащих около помойки.  

–Так что же выходит: все люди тупые? – он поднял голову и посмотрел на меня как на идиота. Но меня такими взглядами не проймёшь. Привык уже. Он наконец сдался и продолжил:  

–Я никого тупым не называл. Они живут так, как хотят жить, как им нравится. Это их право. Пусть живут как хотят, мне даже лучше с этого. Люди разучились думать. Они не хотят. Человек может понять, что его разводят. Но не хочет. У него аксиома: большинство всегда право. Вот и выходит.  

Убеди человека, что все вокруг ссут в чай, чтобы половое здоровье поправить, и он станет этим заниматься. А всех, кто делает иначе он будет искренне считать импотентами. Так уж человек устроен. Он стадное существо, и с этим ничего не поделать. – он критически осмотрел рюкзак, набитый сверх нормы и отдал трубы мне, прекратив безуспешные попытки привязать их к баулу.  

–Сейчас пойду домой, ты со мной? – я задумался. Идти было совершенно некуда, старика слушать было интересно, да и поболтать он явно хотел. К тому же было безумно интересно, как выглядит дом у бездомного.  

–Пошли – коротко ответил я.  

Глава 6  

–Да пойми ты наконец, сверхчеловек это не идеал! Ницше фантазёром был! Его идея есть лишь мечта мелкобуржуазного клопа! Да ты головой своей подумай: ведь он предлагает всю жизнь человека превратить в бесконечный поиск своей тени. Уйти из мира людей! А ради чего? Чтобы просто доказать себе, что ты выше других! Абсурд!  

–Да как ты смеешь Ницше грязью поливать, крыса подзаборная! Ты своим мелким умишком не можешь постичь полёта его мысли! Он предлагает выйти из мелкой людской суеты, понять свою силу! – оба говоривших почти кричали. Похоже спор вот-вот был готов перерасти в потасовку.  

–А-ну ка за-аткнулись оба — рявкнул третий голос, очень властный и усталый.  

–А дома как я вижу ничего не меняется. Когда-нибудь они подерутся, наверное… – задумчиво протянул Степаныч – Ты проходи, не стесняйся. И ничему не удивляйся, не все люди тут в себе.  

Это я, впрочем, понял и без помощи Степаныча. Градус безумия за сегодняшнее утро побил все мои предыдущие рекорды и продолжал неуклонно расти. Как бы самому крышей не поехать.  

Мы уже поднимались на крыльцо старенького, на вид совершенно нежилого двухэтажного домика, затерянного где-то в середине заросшего почти настоящим лесом пустыря. Видок был очень футуристическим. Как в сказку попал. В таком домике посреди леса просто обязан жить какой-нибудь злой колдун или на худой конец стайка разбойников  

Степаныч открыл дверь, выглядевшую весьма хило снаружи, но оказавшуюся весьма внушительной толщины. Мы прошли сквозь темноватую прихожую и вошли в комнату. Простая обстановка, облезлые стены, заколоченные окна. В середине комнаты обеденный стол, за ним сидят два человека. Первый высокий, худощавый, картинно растрёпаный в потасканом жизнью сером костюме и с расслабленным галстуком на шее. На его глазах были небольшие очки, придававшие его глазам какой-то нездоровый огонёк. Он был очень похож на какого-то бешеного аристократа, во всех его чертах так и сквозила благородность. Второй человек был не столь колоритен и вызывал впечатление скорее ушедшего в загул преподавателя, чем бомжа. Он был весь какой-то невнятный. Чуть полноватый, с непонятным лицом, непонятно во что одетый. Без особых примет, как написали бы о нём в сводках. Странная парочка выжидающе уставилась на нас.  

–Ну-с господа знакомьтесь: это — он указал на худого — Евгений Аркадьевич, это — он указал на невнятного — Мутный. Ну а это — он указал на меня — мой знакомый, любознательный панк и просто хороший человек. Знакомьтесь, а я пока пойду Бугру трофеи сдам – сказал он и вышел, оставив меня наедине со странной парочкой.  

–Здорова — не придумав ничего умнее, сказал я, пожал им руки и сел напротив. Они пробурчали что-то невнятное и продолжили играть со мной в гляделки. Это продолжалось секунд двадцать после чего я не выдержал:  

–Вы чё, панков никогда не видели? – они переглянулись, худой чудовищно интеллигентным, хоть и несколько дёрганным движением поправил очки и сказал:  

–Ну что вы, молодой человек, конечно видели. Сегодня они вымирающий вид, однако раньше было сложно пройти по улице и не встретить такого человека. – голос его был тихим и спокойным, как будто не он не далее пары минут назад орал на весь дом о преимуществах сверхчеловека. Он собирался продолжить, но Мутный визгливо его перебил:  

–Да, да панков на улицах было как собак нерезаных. Куда не плюнь, всюду были одни алкаши и маргиналы. Кричали про свободу и равенство, а потом пропили и то и другое. Сидели спокойно по углам, спивались, а потом власть чуть ослабла и повылезали все, как крысы. Развалили страну, станцевали на её костях, а потом передохли как мухи. Так этим шакалам и надо. Последние остались, да и тех скоро добьют – голос был очень визгливый, надрывный, почти бабий. Надо сказать, я такого резкого выпада не ожидал. Нагло-то как. Он либо тупой или очень борзый. Просто взять и так в лицо незнакомому панку гадостей наговорить… Ну-ну.  

Я глубоко вдохнул, чтобы унять нарастающую ярость, чуть прикрыл глаза. Стало чуть полегче. А сейчас станет ещё лучше. Я резко ударил Мутного под колено носком ботинка. Вышло неплохо, хоть было и сложновато попасть под столом туда, куда я целился. Однако несмотря на несильный в общем-то удар эффект был колоссальным. Он завыл от боли и очень соблазнительно наклонился над столом. Было очень сложно не впечатать его лицом в столешницу. Уж очень удачно он стоял, но я сдержался, в гостях всё-таки. Вместо этого я подошёл к нему сбоку и придавив его шею к столу одной рукой и давя предплечьем другой руки ему на голову начал воспитательную беседу. Сначала Мутный пытался вырваться, но после усиления давления он бросил эти бесплодные попытки. И правильно.  

Я зашипел ему почти на ухо, громким зловещим шёпотом, вдавливая его шею в стол на особо важных местах своей речи:  

–Запомни раз и навсегда, говна кусок, никогда, ни-ког-да — для пущего эффекта на каждом слоге я слегка стучал его головой об стол — не груби незнакомым людям, не говори того, чего не знаешь наверняка и не поливай грязью незнакомых тебе людей. Слышишь, гавно? Уважай других, ссука, или однажды сдохнешь в муках. Я тебе понятно объяснил?  

Мутный попытался промычать что-то невнятное, но этим он не убедил меня в том, что усвоил информацию. Надо его ещё подержать. До полного просветления, так сказать.  

Я посмотрел на аристократа, как мысленно стал называть Евгения Аркадьевича. Он был совершенно спокоен и с неподдельным любопытством наблюдал за экзекуцией. Поймав мой взгляд, он чуть смущённо улыбнулся и сказал:  

–Интересная у вас методика работы с людьми. Помогает обычно?  

–Знаете весьма действенно в ряде случаев. Я бы даже эту методику в лечебных заведениях использовал бы. Для профилактики многих болезней — в тон ему ответил я, поймав себя на мысли, что могу обращаться к нему только на «вы». Уж очень он аристократичен, чтобы фамильярничать с ним.  

–Весьма любопытно. Научите? А то знаете, в последнее время стало очень сложно общаться с людьми. Не понимают слов, канальи.  

–С удовольствием. Вот смотрите как надо — я рассказал ему в двух словах как правильно держать человека в положении «мордой в стол и не рыпаться», куда давить, чтобы человек почувствовал всю важность момента. Аристократ слушал с живейшим интересом и вообще был хорошим учеником. Мутный уже перестал дёргаться и постепенно менял цвет своего лица из красного в пунцовый.  

В такой романтической обстановке нас и застали.  

–А я думал вас ещё знакомить придётся, а вы уже во вполне дружеских отношениях тут. Я не помешаю? – грубоватый и мощный голос, чуть сипловатый, ровный и спокойный.  

–Да нет, мы уже закончили — вместо меня ответил Евгений Аркадьевич — садись, скоро обедать сядем.  

Я наконец отпустил Мутного, который уже совсем перестал дёргаться, и повернулся к говорившему. Это был бугай. Здоровенный такой мужик, высокий и почти квадратный. На лысой как коленка голове маленькие очки. Аккуратная бородка. Лицо какое-то детски доброе что ли. Стоит чуть ссутулясь, словно стесняясь своих размеров.  

–Он, он этот урод, Бугор, ну чё ты стоишь, ну вмаж ему, он чуть не убил меня, ты же видел — визгливо заорал Мутный. Впрочем, негромко заорал, я ему хорошо дыхло пережал, надолго должен был запомнить. – выкинь этого урода отсюда, и Степаныча из окна выброси, хрыща старого. – всё это он лепетал с чудовищной быстротой, судорожно глотая воздух.  

Я резко развернулся и зло глянул на него. До чего всё-таки упорный человек. Он похоже поставил себе цель сегодня огрести по полной. И он на пути к успеху, мать его.  

Мутный осёкся от моего взгляда и икнул и резко заткнулся. Аристократ посмотрел на меня с нескрываемым уважением. Похоже немногим удавалось заткнуть его взглядом.  

Я снова повернулся к Бугру. Он стеснительно стоял в дверях.  

–Ну давай знакомиться что ли — сказал я, чтобы разрядить обстановку — Я — Панк, тебя, я так полагаю, Бугром звать?  

–Ну да, вроде того — промямлила гора мышц — но я эти клички не люблю, как собаки ей Богу. Меня вообще Никитой звать. А тебя как по-человечески звать?  

–Меня Колей звать. Сам эти прозвища не люблю, но так всем вокруг удобней. – я пожал крепкую мозолистую, но какую-то вялую ладонь. Никита явно боялся сжать руку слишком сильно и покалечить меня. С его размерами это было вполне оправданным страхом.  

Я осмотрел его внимательней. Здоровенный он всё-таки. За сотню килограмм, это точно. Не так бомжи из успешных артелей должны выглядеть, ой не так. Немалые мышцы его были обтянуты грязной тельняшкой, растянутые треники доходили до середины икры и вообще, похоже, были маловаты. На здоровенных же ступнях были стоптанные тапки. Просто так и по-домашнему.  

Глава 7  

–Ты, Коль, их строго не суди, здесь все жизнью помятые, погрызенные, вот нервишки и шалят. Чудо, что эти люди вообще ещё хоть на что-то способны. Это всё Степаныча заслуга, он нас сколотил в артель, хоть во главу угла и поставил меня зачем-то — мы с Никитой сидели на втором этаже домика, почти сытые после не очень обильного обеда, и он пытался объяснить, как они вообще живут. Выходило очень любопытно. Всех этих людей общество просто вытолкнуло за ненадобностью. Их профессии больше не были нужны, их умения были чужды людям, их способность думать отпугивала людей. Конечно, они сначала пытались вернуться, найти себе новое место или отвоевать старое. Не вышло. Им стало только хуже. Ну и чтоб как-то выжить они собрались в артель, худо-бедно обустроили этот домик, в котором разным составом живут уже почти год.  

–Поначалу сложно очень было, почти дикарями себя ощущали. Чуть с катушек не поехали на этом фоне. С тех пор как я тут появился уже четыре человека на тот свет отправились. Но как-то выжили, хоть и с великим трудом. Работать хочется, а негде. Вообще ничего и нигде. Смог вот устроиться грузчиком через день, и то чувствую, что скоро попрут и оттуда. Невыгодно им там человека держать. Машина дешевле обходится, хоть я и за копейки почти пашу. Вот такая вот дребедень.  

Ты уж прости, что так откровенно на тебя выливаю всё. Выговорится надо мне, а своим нельзя, иначе раскиснут они совсем — он прервал свою речь и задумчиво посмотрел на потолок. Мда. Так и крышей поехать можно, ничего удивительного в этом не будет. Жалко их чертовски. А помочь нечем. Разве что, те неплохие в общем то часы с брезентовым ремешком, что купил я у бомжиков после обеда можно считать хоть какой-то помощью. Но это отговорки скорей. И с этого ещё хуже. Их выплюнула жизнь. Пожевала, покалечила и выплюнула. И теперь они медленно сидят и смерти своей ждут. Жутко это всё. И люди-то ведь неплохие, работящие. Но негде им работать теперь. Вот и бомжуют.  

Я хотел было спросить, как эти люди попали сюда, что их вниз скинуло. Интересно, чёрт возьми. Но вовремя одумался. Ни к чему такие вопросы. Хуже ножей они ранить будут. Поэтому спросил я совсем о другом:  

–Помочь чем-то могу?  

–Нет. Я ценю порывы твои, но нечем тебе нам помочь. Выслушал и на том спасибо. Отдохнуть хочешь? – я прислушался к ощущениям. Сколько я сегодня спал? Немного вообще-то.  

– Если не помешаю, то поспал бы где-нибудь.  

– Там в углу лежак есть, можешь поспать до вечера. Он грязноват, но, я думаю, тебе не привыкать. – Я благодарно кивнул, разулся и лёг. Было хорошо. Давно я не спал на кроватях и этот промятый лежак казался теперь королевской постелью. Как же хорошо лежать, чёрт возьми.  

Глава 8  

Я стою на том же месте. В руке лежит свечка, на фитиле которой извивается абсолютный мрак. Теперь это уже не вызывает никакого отторжения. Так и должно быть. Осматриваюсь. Вокруг кучи жутких неподвижных статуй, глаза некоторых из них едва шевелятся, пытаясь смотреть на меня. Но основная масса неподвижна. Странно всё это. Как будто пришёл в мастерскую какого-то безумного скульптура, помешанного на спиритизме и прочей чертовщине.  

Бросаю взгляд на свечку. Всё такая-же. Непонятная и жутковатая. Но уже почти родная. Иссиня чёрное пламя приковывает взгляд, гипнотизирует. Не понимая зачем, я прикасаюсь рукой к черноте. Я не обжёгся, как ожидал. Тьма дрогнула и обволокла мои пальцы. Страшно не было, скорее любопытно. Это касание не вызвало никакой боли, даже скорее было приятным. Рука зажигалась, словно пропитанная бензином. Чернильный мрак обнимал меня, обвиваясь вокруг тела. Пара мгновений, и я весь объят тьмой. Она не вызывает дискомфорта. Она приятна.  

Я осмотрел себя. Посмотреть было на что. Я весь был покрыт обсидианового цвета бронёй, напоминавшей средневековые латы с явным избытком невнятных шипов разной длины. Взгляд теперь перекрывался забралом шлема. Я провёл по нему рукой. Шлем как шлем, только от лба до затылка идёт цепочка шипов. Становилось весело. Почему-то создавалось впечатление, что эти странные латы способны защитить меня от чего угодно.  

Я посмотрел на свечу, так и зажатую у меня в руке. Она постепенно вытягивалась, приобретая очень странную форму. Через пару минут созерцания этого процесса меня осенило: теперь это была не сатанинская свеча, а вполне удобная ручка меча. Удобная, рассчитанная на две руки, покрытая красивой резьбой бледно-жёлтого цвета, с красивой широкой гардой. Вот только без лезвия. Странно. Я аккуратно заглянул туда, откуда должно было выходить стальное полотно, готовый к тому, что сейчас оно резко выскочит, как из выкидного ножа.  

На месте лезвия торчал фитиль и привычно излучал мрак. Странно. Как же им биться. Я так не играю, как сказал бы Карлсон. Я обиженно потряс мечом. Ничего не произошло. Поднял его над головой и неожиданно для себя крикнул:  

–In nomine tenebris!  

Что я сказал я так и не понял. Однако эффект был достигнут: я почувствовал, как тяжелеет бывшая свеча. Вот теперь это был настоящий полноразмерный меч. Длинное обсидиановое лезвие было покрыто тускло-жёлтым узором. Опять дьявольские письмена. Ну да и хрен с ними. Не они меня сейчас интересовали. Интересовало меня чёрное пламя, которое пылало на всей длине клинка. Красиво, чёрт возьми.  

Глухой удар по шлему. Вам когда-нибудь били камнем по кастрюле, надетой на голову? Нет? Попробуйте на досуге, очень занятное ощущение. Я резко обернулся. Вокруг стояли люди. Много людей. Тех самых бледных статуй. Некоторые держали в руках камни, некоторые были вооружены палками, у парочки я заметил сияющие светом мечи. Ну просто шикарно.  

Я стоял и ждал. Выглядел я сейчас, наверное, невероятно грозно. По крайней мере люди меня явно боялись. Причём боялись дико. Они не могли смотреть на меня, и только лютая ненависть не давала им бежать. Что я им сделал-то?  

–Ты не сможешь нас заразить! – крикнул один из толпы, очень бледный и худой, с едва горящими белым глазами и тусклым мечом в руке — Тебе не сломить нас!  

Сборище психов. Я что похож на чумного? Если только на доктора. Какого рожна им от меня надо?  

Спросить я не успел. Толпа двинулась на меня. Да что я им сделал-то?! Времени думать нету. Взмах меча. Настоящий меч я в руках никогда не держал, однако, на мой дилетантский взгляд, выпад получился хорошим. Но людей я так и не напугал. Точнее не так. Они были напуганы. Очень. Они боялись меня. И поэтому шли вперёд.  

–Ну, не я это начал — сказал я и пошёл вперёд. Взмах, рубящий удар по человеку из первого ряда. Сверху вниз, от левого плеча до правой ноги. Лезвие совсем слегка затормозилось и разрубило тело на две части. Разрез запылал чёрным огнём, стремительно сжигающим бывшее дерево. На месте костра не осталось ничего. Это я отметил краем глаза, потому что уже замахивался вновь…  

Я не знаю сколько я махал. Наверное, недолго, руки потом почти не болели. На очередном замахе я понял, что стою один среди деревьев. Никого вокруг. Я опустил меч. Что это было? Что кричал тот человек про заразу? Чем я должен был их заразил? Не понятно. И очень странно. Я лёг на землю и посмотрел на чёрное небо. Всё же я чертовски устал. Я закрыл глаза и провалился в первобытный мрак.  

Глава 9  

Проснулся я от визгливого крика, разорвавшего тишину домика. Глянул на новоприобретённые часы. Половина седьмого. Неплохо поспал. Пора бы уже и честь знать. Я быстро зашнуровал сапоги и пошёл на первый этаж.  

В обеденной комнате сидели Евгений Аркадьевич и Мутный, который собственно и кричал не далее пяти минут назад. Последний выглядел очень подавленным и зло поглядывал на Аристократа. В соседней комнате раздавались голоса незнакомых людей.  

–О, Николя, вы уже проснулись, а я вот решил попробовать закрепить ваш урок практикой. И знаете, вы – великолепный учитель, у меня получилось с первого раза! Спасибо огромное за урок. Возможно, и я когда-нибудь смогу научить вас чему-то полезному.  

–А чему, если не секрет? – сказал я, наливая из чайника, стоящего на столе, воду в грязноватый стакан.  

–Ну как бы вам сказать, Николай, моё искусство, скажем так, не очень красиво, но я достиг в нём неких успехов. Я вор. Ищу в карманах у людей что-нибудь полезное для моей скромной персоны. – я поперхнулся водой и закашлялся. Психи. Кругом одни психи. Какой из него вор? Вор он должен быть ну таким, зеком что ли. Сидельцем бывалым. Злым, грубым, с перстнями на пальцах. В кепочке. Ну или хотя бы как Мутный. Но Аристократ. Нееет, кто угодно, но не он.  

–Я вижу удивил вас? Все почему-то удивляются. Но такой уж я есть. Не скажу, что это приятное занятие, но оно оказывается весьма выгодным. Не подумайте, я не отбираю у людей последнее, я просто забираю лишнее, а иным даже подкидываю в карманы деньги, ведь им нужнее, чем мне. Я беру только у тех, кому это не нужно. Нет, я не судья им, но это явные излишки. И я их собираю. – он замолчал и выжидающе смотрел на меня.  

–Благородный вор, новый Робин Гуд? Я не осуждаю вас. Это вполне логично. Кто-то должен этим заниматься. Я бы даже взял у вас пару уроков, так, на будущее. Но не сегодня, я скоро уйду — не очень-то заботясь о глубокомысленности сказал я. Что вообще с моим языком стало? Что за «не осуждаю», «логично»? Пообщался, блин, день с умными людьми и всё, сам начал в умного играть.  

–Что ж, печально. Но я не в обиде. Спасибо большое за ваш урок. Знайте, вас здесь всегда рады видеть. Всего доброго. – он привстал и пожал мне руку, куда более уверенно, чем утром.  

С Мутным я тоже попрощался, но куда более прохладно. Он меня боялся. И совершенно правильно. Выходя из комнаты, я скорчил ему злую рожу и вышел в прихожую. Заглянул в соседнюю комнату. Несколько незнакомых лиц и Никита.  

–Я пойду, спасибо за то, что не прогнали — вполне искренне сказал я.  

–Ага, удачи тебе, заходи ещё — ответил Никита, явно погружённый в какие-то свои мысли.  

Я вышел на улицу. Тепло. Уже почти лето. Я пошёл вперёд. Я всегда туда иду, когда идти больше некуда. Вокруг было тихо. Сказочное всё-таки место. Не верится, что такое может быть в черте крупного города. Однако вот он, стоит. Сказочный домик со сказочными людьми.  

Я шёл и думал. А подумать было о чём. На первом месте, конечно же, стояла эта артель. Чертовски странные люди. Пытаются выжить там, где другие живут в комфорте. Что же всё-таки выкинуло их из тёплых квартирок? Думать надо, но не идёт ничего в голову.  

На втором месте стояли странные сны. Прямо-таки сериал какой-то. Сериал про психов. Откуда во мне эта мистика, я ж не из таких? Найти толкователь снов что ли какой-нибудь?  

Я постепенно выходил в обитаемую часть города, до которой, как выяснилось, было очень недалеко. Появились высотки, прохожие на улице. Обычный мир, как будто в считанных сотнях метров не умирает постепенно забытая всеми артель трудяг. Жутковато.  

Однако мысли о жути очень скоро вытеснились другой, куда более приземлённой. Я хотел жрать. Обед у бомжиков был давно, да и назвать его сытным язык не поворачивался, поэтому мои ноги уже несли меня в сторону магазина.  

Можно сколько угодно кричать о том, что капитализм это высшее зло, и о том, что люди совсем зажрались, но в этом есть один несказанный плюс: магазины с готовой едой. Просто спасение для, человека, который чёрт знает сколько уже бродит по улицам. Я накидал себе в контейнер чего-то съедобного и на вид даже вкусного, присовокупил к этому бутылку кваса и пошёл на кассу. Подумав, взял ещё и шоколадку.  

Расплатившись, я сел за один из столиков, стоявших прямо за кассами и принялся за еду. Было вполне недурно. Особенно для тех денег, которые я за это заплатил. Быстро доев я двинулся к выходу.  

Глава 10  

Я шёл по вечернему городу, держа в руке так и нераскрытую шоколадку и остатки кваса. Было хорошо. Поел я капитально и теперь был весьма отяжелевшим. Хотелось сидеть и отдыхать. Я осмотрелся вокруг. Сидеть было решительно негде. Разве что на бордюрчике рядом с местными алкашами. Не хочу. Это не красноречивый Степаныч, а обычные алкаши, тупые и злобные.  

Вокруг чертовски много машин. Если взять камень и кинут его вслепую, то почти наверняка заденешь чей-нибудь автомобиль. Зачем они им? Чтобы каждое утро и каждый вечер стоять в пробках? Ели хотя бы половина из них сядет на автобусы, то проблема пробок почти исчезнет. Но так ведь нет. Не круто им. Да и пошли они все в жопу.  

Наконец-то! Есть ещё в этом долбанутом мире куда сесть. Мой взгляд зацепился за пустую качель на детской площадке, и я направился к заветной цели. Почему все дворы обязательно обставлены машинами так, что пройти к его центру можно только самым длинным маршрутом, обойдя весь этот лабиринт по кругу? Как они вообще выезжают? Сплошная баррикада ведь.  

Впрочем, задачу я себе облегчил, включив наглость на всю катушку: перекатившись через пару капотов и чудом не активировав ни одной сигналки, я перепрыгнул декоративный заборчик и оказался-таки на земле обетованной.  

Дворик был пуст. Ещё бы, ведь даже мне пришлось приложить усилия, чтоб попасть в его середину, о детях и говорить не приходится. Да и не нужны им сейчас такие площадки. Гораздо веселей играть дома…  

Я пошёл к качели. Наконец-то сяду. Взгляд зацепил движение. Одурманенный мечтами о комфортном распитии остатков кваса, я не заметил, что соседняя качель не пуста. На ней качалась девушка в джинсовой куртке и с телефоном руках. Она яростно тыкала в экран пальцами, видимо активно с кем-то переписывалась, не замечая ничего вокруг.  

Я плюхнулся на вожделенное место. Благодать… Открыл квас… Красота… Дворик был весьма живописным. Обычный такой дворик, но при этом вполне красивый, между домами очень хороший вид на заходящее Солнце. Красиво, чёрт возьми.  

Я посмотрел по сторонам. Девушка на соседней качели меня похоже так и не заметила. Всё что-то пишет. Как можно не видеть такой красоты вокруг?  

–И что, там лучше, чем здесь? – спросил я, чтобы завязать разговор. Хотелось почесать языком, а вокруг была только она.  

–А? – девушка подняла голову и вопросительно посмотрела на меня.  

–Вокруг красота сплошная, закат вон красивый, а ты в экран смотришь. Неужели там лучше, чем здесь? – я отхлебнул ещё кваса и откинулся на качели.  

–А, ну это, того — она задумчиво огляделась и отключила экран, уже лучше — Ну не знаю. Там поговорить можно.  

–А здесь нельзя что ли? – я уставился на неё. Становилось весело.  

–Здесь не было никого, а тебя я не заметила. А ты вообще кто?  

–Я — Колян, ну или Панк, кому как нравится. А тебя как звать?  

–Меня Настей звать. Я думала панки давно уже того…  

–Что «того»? Померли? Запомни раз и навсегда — я поучительно поднял бутылку вверх и во всю глотку заорал — ПАНК НИКОГДА НЕ СДОХНЕТ — девушка ойкнула от такого манёвра, а я вдохнул и продолжил уже нормальным голосом — мы как тараканы, нас не вытравить.  

–Зачем ты кричишь, ты полоумный что ли?  

–Потому что панк это громко и весело — мне действительно становилось весело, хотелось орать и отплясывать под громкую музыку. Впрочем, разговор меня тоже вполне устраивал.  

–Ужас. И чем же вы занимаетесь? Что вы делаете громко и весело?  

–Мы живём — я выделил последнее слово — живём как хотим. И в этом наша сила. Наша свобода.  

–И каково это? Быть свободным? — с усмешкой спросила она.  

– Это больно — честно ответил я — чаще физически, реже душевно.  

– А разве свобода не должна приносить радость?  

–Должна, по идее. Вот только что-то не приносит. Пока отстаиваешь своё право на неё, уже забудешь, как она выглядит.  

–И как выглядит твоя свобода?  

–Ну как сказать… – я задумался. А действительно, как? – никогда не задумывался об этом — честно ответил я — наверное, она тихая и спокойная, но при этом нескучная. Сложно сказать. Запутанная она.  

–То есть ты не знаешь, чего хочешь?  

–Да.  

–И не знаешь, за что воюешь?  

–Не знаю.  

–А зачем тогда?  

–Потому что не могу сидеть на месте. Шило в жопе. Я не знаю, чего я хочу, но знаю как этого добиться. Вот такой вот парадокс.  

–И как же добиться того, чего ты не знаешь? – её явно зацепил разговор, она уже перестала обращать внимание на дрожащий в руках телефон.  

–Ну смотри — я сел поудобней и раскачался — надо научить людей смотреть вокруг и уважать мнение других. Тогда всем станет легче.  

–Ты за всех пытаешься думать. А сам ты чего хочешь?  

–Я хочу, чтобы мне было хорошо. И тем кто вокруг.  

–И ты пытаешься методом тыка найти то, чего сам не знаешь?  

–Да  

–Странный ты человек. Не видела таких ещё.  

–Нас мало таких, и мы почти не кучкуемся. Вот и сложно найти.  

–Почему не кучкуетесь?  

–Потому, что мы свободные, а значит разные. И разного хотим. Нету у нас общей идеи, кроме свободы.  

–А что дала тебе твоя свобода, кроме боли?  

–Ничего, кроме себя самой. Свобода… Свободный я, и это уже очень немало.  

–А что это вообще за боль? У вас там драки что ли за неё?  

–Ну как сказать. Не за неё. Из-за неё. Есть гм… люди, которые не хотят, чтобы другим было хорошо. Ну и вот. С ними мы частенько того.  

–Дикари... А что ты сказал про душевную боль? Она-то тут каким боком?  

–Больно вокруг смотреть и осознавать, что никто тебя не понимает. Не часто так бывает. Но это больнее драки.  

–Так есть же другие панки. Они тебя не понимают?  

–Ну как тебе сказать… Понимают. Но не все. И не полностью. У всех своя свобода, у всех своя жизнь… – я замолчал, любуясь закатом. Настя тоже перешла к созерцанию неба. Мы качались и молчали. И было хорошо.  

Глава 11  

Я шёл по улице. Уже темнеет. Настю я проводил до дома. Оба мы, кажется, были рады этой встрече. Поболтали потом ещё о всякой херне, пока её не позвали домой. Что поделать, она была не очень-то свободным человеком. Вообще она была очень странной, непонятной. Она явно умела рассуждать и думать, но словно не очень-то этого хотела. Странный человек. И, видимо, смелый. Я с большим опозданием понял, как я смотрелся со стороны. Действительно дикарь, причём полоумный. Странно, что она вообще не убежала.  

Я бродил по улицам и пытался ни о чём не думать. Выходило плохо, но я старался. Скоро уже голова от мыслей лопнет. Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал внимательно смотреть по сторонам. Улица как улица, почти пустая, куча машин вокруг. Не на что смотреть. В тёмном углу группка людей. Молодые, прилично одетые, приторно модные. Ненавижу таких. Это не ненависть революционного матроса, смотрящего на сытых буржуинов. Нет. Я просто прекрасно знал такой типаж: тупые, борзые, наглые и без тормозов. Самые крутые. От таких чего угодно можно ожидать, любого говна.  

Они куда-то целеустремлённо направились. Четыре человека. Куда они так рванули? Я пошёл за ними. Они подошли к прохожему, начали какой-то истеричный разговор. Подхожу ближе. Степаныч… Ну куда ж ты после заката-то попёрся. Я перешёл на бег.  

–Чё есть, старый?! — с борзоватым вызовом крикнул один из людей. До чего же они тупые. Ничего нового придумать не могут, у гопоты фразочки воруют. Я подбежал ближе, встал рядом с бомжиком. Бледный весь. Ещё бы, мать его. Такого стоит бояться… Я глянул на придурков, до которых было пара метров. Мммать. Они не просто докопаться решили, не деньги им нужны. По глазам вижу, что крови они хотят. Шакалы.  

–Хули ты к старику прикопался? Делать нех? – чуть сбившимся голосом говорю я. Не верю уже что полюбовно разойдёмся. Начинаю аккуратно, так чтоб не было заметно прогревать мышцы.  

–А тебе хули? Вали своей дорогой, мы без тебя побеседуем с ним — всё. Не уйдут. И не отвяжутся. Погано. Ладно, где наша не пропадала…  

–Степаныч, вали отсюда быром, бегом я сказал — кричу. Нервишки шалят. Страшно. Не люблю я такие вот драки. Один к четырём… Эх сюда бы Миху, вот ему понравилось бы. Ладно, сейчас мы козыри достанем, я ж не псих на кулаках биться с полудурками.  

Мельком оглядываюсь на Степаныча, пятится потихоньку, на меня смотрит.  

–За меня не ссысь, беги — помогло, побежал. Одной проблемой меньше. Теперь бы ещё самому перестать кирпичами сраться. Спокойно. Без паники. Время ещё есть. Недогопники ещё тупят. Это хорошо. Пальцы уже обнимают пряжку ремня. Хорошего офицерского ремня, пахнущего кожей и потрескавшегося на краях. Он старше меня не меньше, чем вдвое. Умели раньше делать такие вещи. Латунная пряжка из цельного прутка, сейчас так не делают, сейчас всё тонкое и хлипкое. А этому я жизнь доверяю. Как сейчас, например.  

Я вытянул ремень из петель. Вот теперь я готов ко всему. Штаны и так плотно сидят, а ремень как раз для таких случаев. Малолетки пустыми глазами смотрят за действом.  

–Ты погодь штаны снимать, мы тебя сначала отпиздим, а потом уже ебать будем — дружный ржачь. Смейтесь-смейтесь. Я изготовился к драке. Ремень описывает «восьмёрки» перед моим лицом. Не меч из сна, конечно, но череп может проломить без труда. Я чуть отошёл назад. Теперь у меня есть пространство для манёвра. А у них его нет. Хоть какое-то преимущество.  

Всё. Первый пошёл. До чего же они тупые. С голыми руками на ремень. Кретины. Из петли «восьмёрки» я резко вывожу ремень на противника. Прям в голову. Ремень длинный, дотянусь. Нет, я не маньяк-убийца. Мне холодные тут не нужны. Это просто игра на рефлексах.  

Всё предсказуемо: полудурок отходит на шаг и выставляет перед собой руки. Это и требовалось. Пряжка ремня бьёт его по запястью, он орёт от боли. Ещё бы. С такими ремнями предки в атаку ходили и вполне успешно, а пользоваться я им худо-бедно умел.  

Упёртые парнишки. Ничему их жизнь не учит. Прутся вперёд. Поломанный тоже. Они обдолбаные что ли? Человек со сломанным запястьем не так себя ведёт. Некогда думать. Верчу «восьмёрку». Она мой единственный щит. Если ребята действительно угашенные, то на кулаках я им не соперник. Да и будь они нормальными, тоже лишь вопросом времени было бы.  

Начинаю пятиться. Страшно. Пара атак без видимого успеха. Один раз попадаю парню по плечу. Ну как попадаю… С полного оттяга, вложив в удар всё что смог. Даже сквозь адреналиновый шум в ушах слышу хруст. Красиво, чёрт возьми. Вот только они реально угашены. Такой удар просто так не проходит. Это не просто больно. Это очень больно. А ему насрать. И что прикажите делать? Не на глушняк же их валить. Полиция хоть и только изображает деятельность, но четыре холодных с раскроенными черепами они просто так не пропустят.  

Всё так же идут. Надо срочно что-то придумывать. Ну-ка если так. Пусть они обдолбаны до беспамятства, но есть предел. Я делаю резкий выпад и бью ближайшего пряжкой ремня по голени. Не знаю, сломал или нет. Некогда думать. Но ходить также легко, как и раньше он не сможет. Пару месяцев.  

Удар не прошёл бесследно. Его тело наклонилось и стало падать на меня. Я не успел отпрыгнуть до конца. На тебе, говнарь сраный. Пинаю падающее на меня тело в солнечное сплетение, дождавшись, когда оно уже почти упадёт. Не до красивых манер. Пусть ещё спасибо скажет, что не по голове. Тушку слегка подбрасывает, и она вновь падает. Теперь надолго. Пусть он трижды угашен, но такие удары по груди даже под обезболивающим плохо переносятся. Сломал я ему рёбра или нет? А похер. Есть проблемы поважнее.  

Увлёкшись пинком и отпрыгиванием я теряю контроль над спасительным щитом. Они хоть и тормоза, но успевают подойти. Гады. Понимаю, что не успеваю вновь раскрутить ремень. Паскудно. В левую руку его. Выпад вперёд, бью человека в челюсть. Слабовато. Мало у меня практики было.  

Воздух из лёгких стремительно вылетает. Открыл бочину. Кретин. Рёбра на левом боку горят огнём, собрав волю в кулак отпрыгиваю назад, пытаясь восстановить дыхло. Пред лицом пролетает кулак. Хук не удался. А не будь он тормозом, и я бы уже лежал. Херово-то как. Передо мной возникает спина неудавшегося боксёра. Он, похоже, вложил в этот удар всю свою силу. И закрутился, не найдя цели. Пинаю его куда-то в спину, снова отпрыгиваю. Пытаюсь раскрутить своё оружие. Не успеваю. На меня вылетает очередное тело. Да сколько вас, мать вашу!? Ремень обвивает его и бьёт его куда-то в спину. Совсем слегка. Он, наверняка, даже не почувствовал. Он врезается в меня. Здоровый, скотина. Успеваю обхватить его руками, отпустив своё оружие.  

Чудом не падаем на асфальт. Его глаза прямо напротив моих. Точно нарик. Радужки вообще нету, один зрачок. Он меня тоже обнял, скорее инстинктивно, чем осознавая, что сейчас будет. Мило скажите вы? Чертовски больно отвечу я. Набираю в лёгкие воздух и со всех сил сжимаю грудь соперника. Хрустят рёбра. Не знаю чьи. Чувствую, как в заботливо подставленный лоб бьётся его голова. Пытался ведь нос мне сломать, урод. Он тоже начал сжимать меня. Сильно. А так и не скажешь, что крепкий. Видимо наркота ему силы дала. Жму со всей силы. Где остальные? Сейчас появятся. А я тут обнимаюсь.  

Краем глаза замечаю движение. Некогда думать. Ставлю подсечку, и падаю вместе со своим партнёром. Уже в полёте мир взрывается ослепительной вспышкой света и дикой болью в голове. Мой хват слабнет, и я проваливаюсь в темноту.  

Глава 12  

Я лежу на земле. Сверху бескрайний чёрный купол, огромный и непоколебимый. Сажусь, смотрю на руку. Ну да, конечно, на руке жёсткая обсидиановая перчатка. Интересно, я умер или ещё живой? Живой, наверное. Я мыслю, значит я существую. Так как-то.  

Не без труда поднимаюсь, хотя вроде ничего и не болит. Ну ничего, проснусь и будет всё тело ныть, такие дела просто так не проходят. Если проснусь. Поднимаю с земли рукоять меча, нахожу на латах какую-то петельку и пихаю его туда. Вроде держится и вынимается легко. А то вдруг опять эти психи налетят.  

Иду среди статуй. Жуткие они всё-таки. Никак не привыкну. Так стоп. А почему я их вижу? И почему цвета вокруг тусклые? Осматриваюсь. Ага, вон теперь как. Свечусь я сам. Точнее темнюсь. По обсидиановым пластинам струится темнота. Неплохо. Теперь хоть свечкой тыкать вокруг не надо, один большой факел.  

Я дотронулся до ближайшей фигуры. Тьма на ладони усилилась, погустела. Мёртвенно бледный человек распахнул рот в беззвучном крике, в пустых чуть светящихся светло-серым глазах заметался животный ужас. Я убрал руку. Язычки тёмного пламени ещё секунд десять плясали на отпечатке моей руки, а потом затихли. Я присмотрелся. Это был ожог. Натуральный такой тёмно-серый ожог на белой, как бумага коже. Человек закрыл пасть и стал совершенно дико на меня коситься. Жуть какая-то.  

Я пошёл дальше. Это и есть та зараза, о которой кричал псих? Что это вообще такое? Почему мои касания ранят не хуже огня? Я посмотрел на небо, но в его чернильной пустоте не было ответа. А жаль. Было бы неплохо его там найти. Эх, мечты, мечты.  

Что делать я не знал, поэтому просто пошёл вперёд. Больше идти было всё равно некуда. Опять фигуры, фигуры. Их сотни, тысячи. Они были везде. Какие-то светились белым, какие-то были чуть темнее других. Я подошёл к почти серому человеку. Попытка — не пытка. Приложил руку к его плечу. Тьма послушно поползла по моей руке, обвивая тело. Он не кричал. Ему, видимо, даже было приятно. Секунда, другая и он весь объят зловещим пламенем. Я с трудом убрал руку, её словно тянуло к фигуре. Человек продолжал гореть. Спокойно и равномерно. Он не сгорал, он именно горел.  

И что я только что сделал? Заразил человека? А чем? И зачем? Непонятно. Неожиданно сам для себя я сказал ему:  

–Tenebris pro te – голос был не мой. Какой-то мощный и раскатистый. Что я вообще несу? Я же ни слова не понимаю!  

–Gloria tenebris! – хрипло сказала статуя.  

–Tenebris gloria! – ответил я.  

Похоже пора в дурку. Что за слова я так уверенно произношу? Откуда я их знаю? И что они вообще значат? Чертовщина какая-то.  

Человек, всё ещё объятый чёрным пожаром, с явным усилием оторвал ногу от земли. Сделал шаг. Встал прямо передо мной. Я осмотрел его внимательней. Глаза. Ещё минуту назад они были пустыми, теперь в них плясали чёрные язычки. Взгляд стал осмысленным, целеустремлённым. Кожа его всё ещё была серой, по ней тёмными линиями проходили вены. На плече красовался отпечаток моей пятерни. Она была почти чёрной и горела гораздо сильнее, чем остальное его тело.  

Кстати, о теле. Оно постепенно чернело. Точнее покрывалось чем-то чёрным, отдалённо напоминающим одежду. Это была не броня. Просто куртка и штаны, но похоже человеку и это было в новинку. Он явно стал чувствовать себя уверенней.  

–Ferre ad tenebras – сорвалось с моих губ. Человек кивнул головой и пошёл прочь от меня.  

А я стоял и задумчиво пинал латным сапогом землю. Что, чёрт возьми, я только что сделал? Бредятина какая-то.  

Я снова пошёл вперёд, не на месте же стоять. Опять фигуры. Как же их много. Ещё три раза я поджигал серых людей. Двое после странного однотипного ритуала ушли, а третьему не повезло. Когда я подошёл ближе, он начал тянуть ко мне руку. Я прикоснулся к ней. И он сгорел. За считаные секунды он превратился в ничто. Просто растаял в воздухе, даже пепла не оставил. Странно.  

Я стоял и смотрел, вглядывался в непонятное. Заметил я это издалека. Среди восково-белых фигур стояла совершенно чуждая здесь фигура. Она не была серой, как те, кого я заразил. Она была полосатой. Точнее не так. По восковому телу неспешно перекатывались тёмные полосы. Фигура была чуть живее других, даже чуть-чуть шевелилась. Я подошёл ближе. Настя стояла и смотрела на меня. Без страха, скорее с любопытством, но не с тем бешенным, как у серых людей, а с куда более спокойным. Я встал перед ней. Глаза её не были пусты и были очень странными. Один светился пронзительно белым светом, другой был тёмным, даже почти чёрным. Первый раз такое вижу. Первый раз, блин. Знаток хренов, как будто собаку уже на этом съел.  

Я протянул руку. Она не отстранилась, хотя явно могла. Я дотронулся до её плеча, ожидая, что она вот-вот закричит. Не закричала. Я быстро отдёрнул ладонь. На коже был чёрный отпечаток, по которому неспеша бегали чёрные язычки пламени. Ожога не было. Просто след. Огонь не пожирал её, но и затухать не собирался.  

Она внимательно смотрела на руку. Ей было очень интересно, она, похоже, забыла про меня. Я постоял какое-то время рядом и пошёл. Нечего было больше делать рядом с ней, ей надо было побыть одной, осознать, что произошло. Мне, кстати, тоже не помешало бы понять, что происходит.  

Глава 13  

Сотни мертвенно-бледных лиц вокруг. Жутко. И тихо. Как в морге. Или на кладбище. Давно уже иду, пару часов, наверное, а пейзаж никак не хочет меняться. Поджог пару десятков людей. Пять из них сгорели без остатка, а ещё трое оставили на земле горстку чёрного пепла и большое пятно на земле. Пепел постепенно уносило ветром и тонким слоем разносило по окрестным статуям. Как же всё непонятно в этом странном мирке.  

А где я вообще? Нет ну понятно, что во сне, но откуда этот сон взялся. Я в чертовщину не верю, но тут начинаю сомневаться. Эта чёртова многосерийность, мистика эта вся, язык этот странный. Что это вообще за язык такой? И почему я его знаю? Слишком много вопросов и слишком мало ответов.  

Просто иду вперёд, делать-то всё равно больше нечего. Уже начинаю уставать, сколько можно идти-то? Впереди свет. Много света. Даже через забрало шлема ощущаю, насколько он яркий. А не будь шлема и уже сетчатку бы прожог, наверное. Что это за херня такая?  

Четыре фигуры. Не яркие, ослепительные. Глаза сияют, как прожекторы. Подхожу ближе, чувствую, как затеняется забрало, уберегая мои глаза. Ну хоть полегче будет. Ближе и ближе. Латы начинают мелко вибрировать. Что за чертовщина? Неужели они так на свет реагируют? Мир вокруг погружается во тьму, только четыре световых фигуры остаются неизменными. Они словно сотканы из холодного и мёртвого света. Черты лица разглядеть невозможно, вижу только глаза. Они кажутся очень маленькими, но заливают светом всё вокруг.  

Нас разделяет метра три. Они смотрят на меня, пытаясь осветить, но тело моё так и остаётся кристально чёрным, на грудных пластинах разгорается настоящий пожар. Замечаю в их руках короткие палки. Рукояти мечей, только не чёрно-жёлтые как у меня, а бело-золотые.  

–In nomine luminis! – дружно произносят люди и их мечи обретают свои сияющие лезвия. Вот так. Ни «здрасти», ни «до свидания». Что-то многовато драк в последнее время.  

–In tenebris nominis! – чужим голосом кричу я и выхватываю ослепительно чёрный клинок. На нём не просто горит странный огонь, на нём беснуется тьма, чудовищно тёмная и завораживающая. Языки чернильного пламени срываются с клинка на пару ладоней, наверное, и тянутся к свету, безжалостно заглушая его.  

Странные люди переглядываются и делают шаг назад… И резко бросаются вперёд. Все разом. Я чувствую, как по левой лопатке скользит лезвие. Как он туда дотянулся вообще? Обсидиановые пластины тормозят клинок, дрожа как перфоратор. Боковым зрением вижу, как тьма обволакивает меч ударившего. Не до него сейчас. Не дать зажать в кольцо, иначе конец. Начинаю метаться в стороны, не давая людям обойти меня. Меч порхает почти без моего участия, отбивая чудовищно быстрые атаки. При столкновении мечей слышится очень противный звук на самой грани слышимости. Он достаёт до костей и заставляет ёжиться.  

Удар, прыжок, выпад, удар, прыжок, выпад… Всё по кругу. Четыре световых пятна вокруг, сверкающие росчерки мечей. Они меня просто загоняют, я не могу так прыгать вечно.  

Чёрно-белый мир. Уже рябит перед глазами. Да сколько можно?! Пора что-то менять. Пластины держат удары? Ну вот пусть тогда и держат. Набравшись смелости я перестаю блокировать удары. И перехожу в атаку. Страшно. Чувствую, как обсидиан дрожит. Но держит. Резкий выпад, такого от меня точно не ждут, ведь я открываю всё своё тело для удара. Сработало. Меч нехотя входит в свет. Чудовищно медленно, как в плохом кино он погружается всё глубже и глубже в тело жертвы. По мне бьют. Я это чувствую. Как будто сижу на отбойном молотке. Трясёт везде. Но нельзя отпускать.  

Давлю со всей силы, вижу, как чёрное пламя постепенно поджигает лежащего человека. Он крупно дрожит. В глазах ужас. А я продолжаю давить. Меч начал крупно трястись. Плевать. Он выдержит, я это точно знаю.  

Есть контакт! Меч пролетает сквозь тонкую светлую броню лежащего человека. Вспышка. Яркая и ослепительная. Она настолько мощная, что я даже не могу понять какого она цвета. То ли чёрная, то ли белая. Непонятно.  

Вместе со вспышкой приходит боль. Резко и пронзительно болит грудь. Болит очень странно, рывками. Новая вспышка выкидывает меня из тела…  

Глава 14  

Чёрт, как же больно. Грудь вся огнём горит. Где я хоть? Лежу на чём-то мягком. Пытаюсь глаза открыть. С трудом, но выходит. Новая вспышка боли на груди.  

–Чё ты делаешь, сукаа?! – хриплю я. Не думаю, что можно разобрать хоть слово, но боль мгновенно прекращается.  

–Живой! Живой он! – громкий крик почти над ухом. Как молотком по ушам. Захер так кричать-то? Голос чем-то знакомый, кстати.  

Фокусирую взгляд. Я лежу на асфальте, точнее на нескольких куртках, брошенных на него. Футболка на груди порвана, грудь вся красная. Ага, понятно, так меня в чувства приводили. Грубо и беспощадно. Также как это делаю я.  

Всматриваюсь в рожу, нависшую надо мной. Ну конечно, Миха, кто ж ещё. Кто кроме него мог приводить человека в чувства таким диким способом? Разве что я. Но я сейчас занят. Значит всё-таки он.  

–Ты как? – голос обеспокоенный, волнуется чертяка. А я и сам не знаю, как я. Шевелю правой рукой — двигается. При попытке двинуть левой мозг взрывается вспышкой боли, но я остаюсь в сознании. Лопатка болит. Дико болит на каждое движение. Плохо. Что ещё? Ощупываю голову. Вся в крови, буквально залита. Откуда натекло?  

–Не ссы, не твоя кровь. Ты когда упал, тому долбаёбу нос, кажись, сломал — ага, вон как. Уже не так пессимистично. От чего я отрубился? Тянусь к затылку. Шишка. Здоровенная такая. Чем это мне прилетело? Ногой что ли…  

–Встать сможешь? – отрицательно махаю башкой. Не в состоянии я сейчас ходить. Рухну на землю раньше, чем поднимусь.  

–Тогда наслаждайся жизнью и постарайся сильно не орать. – спросить я ничего не успеваю, в плечо мне втыкается шприц и меня уносит в темноту...  

…  

Несколько раз я прихожу в сознание. Меня кто-то тащит на плечах. Боли нет. Всё ватное, чужое. Мелькают фонари, какие дома, коридоры, а я снова проваливаюсь в темноту…  

…  

Я лежу на продавленной кровати, смотрю в потолок. Он грязный и облезший. А ещё он медленно плывёт, извиваясь причудливыми линиями. Туда-сюда, туда-сюда. Кто додумался сделать такой потолок? Не без труда поворачиваю голову. Стены такие же: грязные... облезшие… и тоже плывут. Больные дизайнеры… Кровать качает. Меня на корабль закинули что ли? Да не похоже... Стены вокруг явно бетонные, таких не бывает на кораблях… Кто-то решил утопить дом? Очччень может быть…  

–О, чел, шевелиться начал, давно уже пора. Как чувствуешь себя? – очень странный голос, словно из ниоткуда. Голос размеренный, но в тоже время весёлый и чуть хрипящий.  

–Н-никак — совершенно честно и с большим трудом ответил я.  

–А, ну так это нормально, да чел — голос засмеялся — этот псих в тебя полную ампулу тормозов залил, а это очень много, реально чел. Сколько раз я ему говорил, что нормальному челу и половины этой дозы хватит…  

–Т-тормоза? – пытаясь собрать непослушные мысли в кучу, спрашиваю я.  

–Тормоза – это наркотик такой, да чел — после моего немого восклицания он добавил — да не ссы ты, с одного раза не сядешь на иглу. Он не для этого, чел. Он просто тебе мультики показывает, чтобы ты от болевого шока кони не двинул, пока тебя нести будут, именно так, чел.  

–Где я? – задал я наконец насущный вопрос.  

–В норке у Ёжика, чел — человек добродушно засмеялся — тебя два дня назад Миха на закорках сюда притащил, сказал, чтоб я тебя на ноги поставил и никому не говорил, что ты здесь, да чел. Ну и как бы вот. Всё.  

События постепенно начали проявляться в мозгу. Степаныч. Драка. Темнота. Миха. Шприц. Трясущиеся огни. Неужели я пролежал два дня? Это же как меня отработали-то?  

–Что со мной? – ссохшимися губами шепчу я.  

–Ничего совсем страшного, чел. Сотряс средний, трещина в ребре и мелочёвка. Жить будешь, хоть и не долго. – он опять засмеялся.  

–П-почему не долго?  

–Да все там скоро будем. Никто от смерти не убежит, да чел.  

–Д-дай попить, а. – рядом заскрипело кресло, Мимо прошёл очень худой человек. До чего он же худой... да у него бедро тоньше моего плеча. Что за узник Освенцима? Майка-алкоголичка висит как на вешалке. Кожа какого-то нездорового цвета. Он поднёс к моему лицу стакан с водой. Предплечья… На них не было живого места. Вся рука была покрыта мелкими точками.  

–Спи, чел, тебе отдыхать надо. – он убрал стакан, и я поплыл в пустоту…  

Глава 15  

Шумит ветер, качаются деревья, кажется, скоро будет гроза. Как же хорошо, что я не сижу в каком-нибудь зассаном подъезде или в мелком магазине. Я полулежу всё на той же кровати со стаканом горячего чая. Мне хорошо. Ёжику тоже хорошо. Я наконец смог нормального его рассмотреть: он был очень худым и бледным. Было большой загадкой, как он вообще мог ходить. Закинь его в концлагерь, и он затеряется в толпе.  

Глаза были большими и тёмными, сильно выделялись на фоне бледного лица. Они были очень живые, дёрганные. В них светился неподдельный азарт и иногда мелькали бешенные искорки. В глубине этих глаз было что-то такое… жуткое что ли. Видел этот человек много говна в жизни. Говна и боли человеческой.  

Он сидит напротив меня с такой же кружкой и рассказывает о себе:  

–Я вообще медик по образованию, да, чел. Не великий лекарь, конечно, но руки на жопу пришить могу и яйца через рот тоже могу отрезать. Ну и всякие там таблеточки-флакончики знаю в какое отверстие пихать, именно так, чел. Худо-бедно выучился, а работать негде. Я помыкался по разным местам, но надоело быстро. Не всрался я никому в этом мире. Ну и однажды сюда пришёл, в этот подвал. В нору свою. И знаешь, тут я себя нашёл, да, чел. В городе куча людей, которые к нормальному медику пойти не могут, либо денег нету, либо криминал откровенный. Ну а я и зашью и скажу, что попить. Вот и тянутся люди сюда, да, чел. Тащат мне всё что могут. В их же интересах, чтоб у меня было всё. Недавно вон старенький рентген притащили, реально, чел. Откуда — хуй их разберёт, но теперь я ещё и с переломами работаю, да чел.  

–Что у тебя с руками? – спросил о зудящем я.  

–А сам не догадался? – вопросом на вопрос ответил он и внимательно посмотрел мне в глаза.  

–Догадался, но от тебя услышать хочу.  

–Да чё тут говорить-то. Балуюсь я наркотой, да чел. Меня же Ёжиком не просто так называют — обколотый весь. Давно начал. Ещё в армейке. – он перехватил мой взгляд — да, да, чел, я ещё и отслужить успел. Некуда было идти, вот и полез туда, думал на казёных харчах прижиться. Не прижился. Но колоться начал. И знаешь, что я тебе скажу, чел? Если не на модной синтетике сидеть, то вполне терпимо выходит, именно так, чел. Синтетика тебе мозги отрубает, в зомби превращает, а натурпродукт он тебе третий глаз открывает. Этот мир очень хуёвый, да, чел. Поэтому я улетаю в другой. Он тоже не идеален, но там можно жить не так, как здесь.  

–Загнуться не боишься? – он усмехнулся и фальшивенько пропел:  

–А вам откуда знать, хочу ли я уцелеть?  

–Ничего не держит?  

–А ради чего здесь оставаться, чел? Я живу только там, здесь я просто выживаю, да чел. Я однажды сторчусь и сдохну в муках, уж поверь мне, чел, я знаю о чём говорю. Но в чём разница? Я могу мучаться ещё лет тридцать, а могу прогореть за пять. Но при этом в эти пять лет я буду вполне счастлив, именно так, чел. Пусть только под приходом, но я буду доволен этим. Знаешь, мне кажется, что у наших потомков, если у нас вообще будут потомки, будет всё иначе. Сейчас чтобы уйти туда нам надо закинуться, да, чел. У нас нет крыльев и приходится прыгать из самолёта, чтобы полетать. Пока мы летим мы счастливы, а потом мы бьёмся об землю, именно так, чел. Но они отрастят себе крылья! Они смогут там жить, чел. Без прихода и отходняка. Жить там всегда, не видя этого говна вокруг, да, чел, именно так.  

Знаешь, чел, я в жизни одну простую вещь понял: за всё платить надо. Ты можешь позволить себе кайф, но готовься к расплате, ты можешь быть добрым в этом сраном мире, но будь готов, что тебя за это будут ненавидеть, именно так, чел. Всё свою цену имеет. И за свои полёты я готов платить, да чел. Уже плачу. Чел, хошь попробовать полетать? – в лоб спросил он.  

–Не, я по этим делам не очень.  

–Аааа ладно, понимаю, чел. Твоё право, чел. Ты тогда сиди тут, отдыхай, а я пойду полетаю.  

–Давай, не разбейся об землю.  

Он ушёл, оставив меня одного. Странный человек. Очень странный. Вроде и нарк и противно должно быть. А вот нет. Понимаю я его. Он не убегает от мира, просто прячется. Сворачивается клубком. Чтобы не съели.  

Ведь если задуматься, то Ёжик сделал этому миру немало хорошего. Скольким людям он помог? Сколько смертей видел? Говорит, что в армейке был. Бьюсь об заклад, что не в штаб он полез, а в горячую точку какую-нибудь. Там хочешь не хочешь, а нарком сделаешься или психом. Потом свалил оттуда… И стал помогать фактически нищим людям. Что он там про криминал говорил? Ножевые и огнестрельные? То с чем не пойдёшь к врачам. Это ведь не банки ставить. Это одежда, провонявшая кровью, вкус меди на языке и хлюпающие ботинки. Хватило бы у меня нервов пулю из человека достать? Не знаю. И узнавать не хочу. А ведь Ёжик этим постоянно занимается. Тут уж захочется крылья себе отрастить…  

Глава 16  

Какой же неимоверный кайф спать без этих идиотских снов. Просто лёг, провалился в темноту, а через пару часов выплыл обратно, без всякого бреда между этими приятными событиями. Хорошо. Я уже не лежу на кровати, а сижу на стуле, в той комнате, которую Ёжик упорно называл пищеблоком. Я с ним не спорил. Да и сложно спорить, когда рот набит едой. Раньше я как-то не замечал голода, но вот сейчас накатило. Если задуматься, то выходило, что я не ел почти трое суток. Непорядок. И я активно занимаюсь восстановлением справедливости.  

Ёжик тоже не отстаёт: его «пробило на хавчик» и он усиленно занимается восполнением пустоты внутри себя. Раньше эта еда показалась бы мне обычной, даже простоватой, но теперь она казалась мне пищей богов. Отварная картошка с сосисками. Хлеб и свежие огурцы. У Ёжика были даже конфеты и чай. Ну просто король. Ещё бы не задумываться, за что ему это всё дают и было бы вообще хорошо.  

Я успел немного побродить по его норе. Удивила пара помещений, которые были заметно чище грязноватого в общем-то жилища. Это были медицинские комнаты, как я понял после осмотра. Много света, шкафчики с какими-то полукустарными лекарствами. Кустарный же инструмент. Всё чистое, можно даже сказать стерильное. Рядом с инструментом газовая горелка. Ну правильно вообще-то: спирта для дезинфекции не напасёшься, а грязным ножом в человека не полезешь.  

В другой комнате стоял немалых размеров старый рентген. Как они его сюда затащили вообще? На нём плохо затёртые отпечатки кровавых ладоней. Весело тут бывает, судя по всему. В углу комнаты свалено штук пять белых халатов, нещадно залитых запёкшейся уже кровью. Это что же человеку должно так оторвать, чтобы он столько крови потерял? Весело Ёжик живёт, ничего не скажешь.  

Третья комната явно была лабораторией. Куча шкафов с баночками, горелки, пробирки, несколько жгутов на стенах. Ну да, он же где-то должен свой натурпродукт получать. Заходить я туда не стал. Нечего мне там делать.  

Ещё одна комната была очень интересной. Мягкие стены, крепкая дверь со странным устройством, похожем на примитивный таймер. Ага, здесь Ёжик и летает. Заводит таймер, чтобы не выходить из неё во время прихода. Оригинально. Варят мозги у парниши.  

Где-то в глубине норы затрещал звонок. Целитель нехотя поднялся и пошёл открывать. Вернулся он уже с Михой. Увидев меня, последний просиял, с театральной аккуратность пожал мне руку и сел напротив. Он был явно очень уставшим, вымотанным, под левым глазом красовался синяк, костяшки пальцев были сбиты в кровь. Как обычно в общем.  

–Ну, рассказывай — начал он не слишком оригинальничая.  

–Чё рассказывать-то, спасибо, что к Ежу притащил. Должен я теперь тебе.  

–Да херня, забудь. Ты лучше скажи, как ты с этими придурками схлеснулся. За тобой раньше такого не водилось. На таких даже я не полез бы, а ты-то вообще аккуратный.  

–А с чего ты на них лезть бы не стал?  

–Ну как тебе сказать, чтоб не обидеть... Во-первых, они обдолбаны были в щи. С такими пиздиться — себе дороже. Такому пока несовместимые с жизнью не нанесёшь, не отвяжется. Ну а во-вторых, ты знаешь, кого ты так мило пиздил?  

–Вообще без понятия. Мелкие ауешники какие-то.  

–Без понятия он! – картинно всплеснул руками Миха — весь город знает, а он без понятия. Это между прочим сыновья очень уважаемых людей города, да и вообще страны – он назвал мне четыре фамилии. Действительно, я где-то их слышал, причём явно не в криминальных сводках – но ты не ссы. Никто не знает, кто это сделал. Мы там замели нормально, не прикопаешься. Но тебе пока что лучше тут пересидеть. На всякий случай.  

–А как ты там вообще оказался? – снова увернулся я от изначального вопроса.  

–Да мы с братвой мотались по городу. Слышим — крики, ну мы завернули посмотреть, а там ты своим ремнём махаешь. Ну мы и побежали. Не успели чутка совсем. Я там придурка уже на землю валил, когда он тебе ногой по кастрюле заехал. Ну мы их опиздюлили как следует, но им походу похуй на всё было. Замели всё по-бырому, тебя на спину закинул ну и сюда. Ты их, кстати, неплохо обработал. Если бы нарками не были, может бы и унёс ноги. И всё-таки: какого хуя ты на них полез? – я глубоко вдохнул, посмотрел Михе в глаза и всё-таки решился  

–Человека они хорошего хотели запиздить. Ну я влез, его подальше отправил, а сам полез, чтоб он уйти успел.  

–Он? Так обычно баб отбивают у гопоты. Скажи мне, пожалуйста, что ты не пидора себе нашёл. – он был серьёзен и смотрел мне в глаза. Интересно, он стебётся так или на полном серьёзе? Неужели у меня репутация настолько сомнительная?  

–Не, Мих, успокойся, я не в пидоры подался. Старичку одному знакомому помогал.  

–Ага, ещё и геронтофилия.  

–Да успокойся ты, хватит паясничать. Просто человек хороший.  

–Ладно, хер с тобой — сжалился он наконец — полез, значит надо было. Но ты в следующий раз хоть меня зови, а то обижусь, что самое интересное без меня.  

–Замётано  

–Ладно, ты короче лечись, поправляйся, а побежал, у меня дел куча  

–Давай, удачи тебе. Спасибо, что вытащил.  

Он довольно осклабился, пожал нам руки и ушёл прочь.  

Глава 17  

Я опять лежу на кровати. Ёжик сказал, что скоро можно будет выпускать меня. Это хорошо, я уже эти стены видеть не могу. Всё одинаковое, серое и грязное. Живу пока что в режиме кота: поел-поспал, поел-поспал. С Ежом беседуем редко, обычно пара бытовых фраз и всё. Он выглядит очень озабоченным, часами сидит в мастерской. Да, да, среди его бесчисленных комнаток нашлась и мастерская, похожая более всего на обычный такой гараж, в меру забитый всяким техническим мусором и снабжённый весьма недурным рабочим местом. Весьма недурно живёт Ёжик вообще-то, прямо-таки почти средний класс.  

Звонок в дверь. Ёж из недр своей норы ползёт к входной двери. Он совсем недавно «летал» и теперь двигается не очень активно, видимо всё-таки ударился об землю. К гостям подпольного фармацевта я относился спокойно, точнее почти не замечал их. Народу к нему приходило много. Некоторым он явно толкал своё натурпродукт, дважды он проводил операции, причём одна из них была явно очень срочной. На глаза этим людям я не показывался. Зачем? Я же вроде как прячусь от властей, не стоит лишний раз высовываться.  

–Приветствую вас, господин Колючий! – весьма громко и отчётливо прозвучало от дверей. Голос был чем-то знаком, да и манеру общения было сложно перепутать.  

Я пошёл навстречу голосам, пробираясь по сложным ходам норы.  

–О, Николя! А мы вас, право слово, уже потеряли. Куда вы так резко исчезли? Нам Пётр Степанович таких страстей наговорил, мы думали вас уже поминать надо! – Аристократ стоял в проёме двери в своём обычном сером костюме и искренне улыбался.  

–О, челы, а вы знакомы оказывается — ленивого зевая сказал Ёж — пошли в пищеблок тогда, нехер тут стоять.  

Мы сидели на кухне и пили чай. Аристократ сидел напротив меня и слушал мой весьма сокращённый рассказ о событиях той ночи. Я не собирался говорить ему всего и весьма преуменьшал свои повреждения. Ёж удивлённо поднял бровь, но промолчал, когда я сказал, что у меня только синяки и ушибы. Молодец доктор, держит врачебную тайну. Вскоре он и вовсе ушёл, сказав, что ему надо кое-что доделать.  

–Ну вот в общем-то и всё, что произошло. У вас там как?  

–Пётр Степанович места себе места не находит, мечется по городу, но нормально искать не может: слишком на слуху это дело, чтобы у всех выспрашивать куда делся главный герой города.  

–А что вообще за дело? У меня такое ощущение, что все уже всё знают и только я один здесь в информационной яме сижу.  

–Ну смотрите — он поправил очки — вашей лёгкой рукой был запущен весьма неприятный процесс. Те уроды, с которыми вы изволили беседовать той ночью, оказались сыновьями весьма влиятельных господ. Им очень не понравилось, что их сыновья теперь лежат в коме в очень нестабильном состоянии — я про себя улыбнулся: Миха дело своё знал туго и, похоже, за меня он отомстил сразу и надолго — они подняли на уши полицию. Все ищут этого национального героя, но никто не знает, как он выглядит.  

–Национального героя? Вы не перегибаете?  

–Ни капли. Дело в том, что эти молодые выродки успели многим в городе надоесть. Они не первый раз так гуляют. И Пётр Степанович не первый, к кому они так подходили. Вот только до этого они завершали начатое. Очень некрасиво завершали. Но посадить их так и не смогли. Слишком уж уважаемые люди их родители. Поэтому новость о том, что нашёлся человек, который дал им отпор была воспринята чуть ли не с ликованием. Так что вы почти национальный герой. Только хвастаться этим я бы на вашем месте не стал. Вас ищут. Причём очень внимательно.  

–Мда, хорошо я погулял... Позволите совершенно бестактный вопрос?  

–Для вас — сколько угодно, задавайте — он чуть улыбнулся и впился в меня взглядом.  

–А как вы с Ежом познакомились?  

–Ааа, с господином Колючим — он широко улыбнулся — что же, вполне закономерный вопрос. Я боюсь вас снова поразить в самое сердце, но мы вместе служили, в одном взводе. Не так давно это было, лет пять назад. Помотались, год по горячим точкам, потом там сложно совсем стало, и мы демобилизовались.  

Он оказался прав. Как всегда. Он меня чертовски удивил. Ну ладно вор, жизнь с людьми и не такое творит, но солдат, да ещё и контрабас в горячей точке. Неее, так уж точно не бывает. Бред какой-то.  

–Да похоже я вас сильно поразил. Прошу меня простить, но это чистая правда.  

Красиво ответить я не успел, на кухню завалился Ёжик.  

–Ну чё, челы, о чём треплетесь? – спросил он, наливая себе чай.  

–Да так, просвещаю молодого человека. Рассказываю вот о том, как мы с тобой познакомились. Помнишь, как тогда весело было?  

–А то. Я тот год никогда не забуду, чел. Когда под пулями ходишь каждый шаг свой запоминаешь, именно так, чел. Я до сих пор отойти от этого не могу, чел.  

–Ну спорить глупо, там было очень страшно и дико. Но как ни странно, это судя по всему было лучшее время в моей жизни. Там я действительно что-то умел, был нужен.  

–Ты хочешь сказать, чел, что забыл, как дудку в руках держать?  

–Такое забудешь — Аристократ усмехнулся — я до сих пор, между прочим, баллистическую таблицу наизусть помню. Это уже навсегда со мной останется. А ты ещё помнишь, как с твоими хлопушками управляться?  

–Это как на велике кататься, чел, такое не забывают. Ты деревню ту помнишь?  

–Помню  

–И я забыть никак не могу, чел. Во сне часто вижу. Никак забыть не могу, чел. Сколько ребят оттуда в цинке уехало?  

–Почти половина, считай, что почти сотня, плюс ещё столько же гражданских.  

–Мда, повезло нам тогда, чел, реально повезло… Давай хоть помянем ребят — он поднялся, достал три стакана и бутылку коньяка. На мой вопросительный взгляд он махнул рукой. Ну он врач, ему решать, когда больному можно пить. Он разлил грамм по сто, и мы не чокаясь выпили.  

–Я вот скажу, что не везение это было — сказал Евгений Аркадьевич после паузы — просто рано нам было ещё уходить, вот и заставили нас случайностью уйти.  

–Кто уйти заставил? Чел, ты в религию удариться решил?  

–Религия не религия, но не нам решать, когда время уходить придёт. У каждого из нас судьба своя. Хотим или нет, но мы будем ей следовать. Никуда мы от этого не денемся…  

–Не неси херню, чел. Мы могли и не пойти туда. Это чисто наша инициатива была. Никто нас туда не тянул. Это мы туда пошли, сами.  

–Знаешь, мне кажется, что даже если бы мы не ушли, всё равно живы бы остались. Просто по тому, что время не пришло. Как угодно, могло повернуться, но не суждено нам было в тот день. Могли спать на тех нарах, с которых скатились бы в подвал, мы могли потерять сознание в тихом углу и выжить. Да что угодно быть могло, но умереть тогда нам было не суждено.  

–Слушай, чел, только ты свои поступки делаешь, никто тебя защитить от пули не сможет, никакая случайность тебе не поможет. Только ты сам, и никто больше, именно так, чел. Ты свою судьбу создаёшь, здесь и сейчас, да, чел. На небе нету бородатого старика, который давным-давно в большой книге написал всю твою жизнь, это так, чел. Только ты в этом сраном жестоком мире. Никто тебе не поможет кроме тебя самого, чел.  

–Господа, я вас прерву: а что там было? – спросил я собравшись наконец с духом.  

–Там был ад, чел — сказал Ёжик, плеснул себе в стакан ещё коньяка и залпом выпил — сам Сатана решил навестить эту проклятую землю, да, чел.  

–Мы заняли деревеньку одну, разбили рядом ней лагерь. Очень немалая группировка наших войск там была, около двухсот солдат, техники много, ну и всего прочего. Приказ был ясный: в бои не вступать, на провокации не поддаваться. Под боком деревня немалая. Вечером мы с командиром полка поругались очень сильно. После этого ушли в поиск без его ведома, не могли на месте сидеть, знали, что вокруг творится. Знатно мы тогда поработали, но если знали, что потом будет, то весь БК бы по этим гадом выпустил бы, и потому ещё в рукопашную полез бы.  

На рассвете подходим к базе, уставшие как черти, предчувствуем трибунал. И дальше на наших глазах всё: сквозь патрули прорывается колонна. Не готовы у нас там были к такому шагу, приказ же. Восемь машин с бойцами, и две хреновины типо наших бэтров. Ну и пошло. Они знали, что делать. Сначала шмелями выжгли всё что могли, потом пулемёты с машин. На одной коробочке огнемёт тяжёлый был, из тех, которые на танки давным-давно ставили… И там начался ад. Мы что могли делали. Я не меньше десятка смог к праотцам отправить, да только толку-то. Они даже дочищать не стали, взяли и обратно свалили. Обратно их только половина уехать смогла. Минут пятнадцать всё длилось. Но для нас до сих пор идёт. Потом вторая часть представления началась. В нарушение всех приказов соседний авиаполк поднялся по тревоге. Ребята под трибунал шли, но не могли иначе. Два десятка крокодилов поднялись и несколько бомбардировщиков с прикрытием. Всё спонтанно, без командования. Обезумели люди от такого, крови хотели.  

Я сам не видел, но говорят, что они там такое устроили, что страшно смотреть. Армагедон настоящий. Тех, кто базу нашу разнёс вертолётным десантом отловили. Всех живыми взяли, но лучше бы убили. Их не просто голыми руками рвали, там люди умеющие были, знали как больно сделать. Там не то что опознать нельзя было, там понять, что это люди сложно было.  

Авиация тоже не отстала. Сровняли с землёй всё, до чего дотянулись, не разбирая где кто. Потери противника почти четыре тысячи людей за шесть часов операции, не считая того, что они лишились баз и техники. Там столько крови в земле было, что страшно представить. Потом, конечно, куча разбирательств, кто и зачем мирных жителей спровоцировал, куча народу под трибунал. Ну а про нас забыли в суете. Вот такие дела. – Аристократ замолчал и сделал несколько мощных глотков прямо из горлышка бутылки.  

Глава 18  

Мы сидели всё за тем же столом. На столе сиротливо стояла пустая бутылка. Аристократ был грустным и буравил стену пустым взглядом. Ёжик минут двадцать назад пошёл летать. И совершенно правильно он сделал. Я там не был и знал всё только по сухому рассказу очевидца, но даже в таком виде проняло. Я на пару минут представил, что там было. Это было страшно. Война должна быть войной: местом где один противник может победить другого, иначе это не война, а побоище. О чём думали те генералы, которые дали приказ не провоцировать противника? Зачем они запретили защищаться? Чем они отплатили за эти смерти? Я не верю, что трибунал по ним прошёлся. Уж кто-кто, а они уцелели.  

Я не стал у них спрашивать больше ничего. Откровенно говоря, я и так пожалел о своём вопросе. Они пережили это снова. Не хочу я больше так делать, как будто давлю человеку на рану. Поэтому я сидел и молчал. Больше делать-то всё равно больше нечего.  

–Знаете, Николя, что никак из моей памяти не выйдет? – неожиданно нарушил тишину Евгений Аркадьевич, всё так же смотря в стену – глаза людей. Я смотрел туда через прицел и видел их глаза, как твои сейчас – он вздохнул и устало посмотрел на меня – знаешь, как смотрит на мир человек, горящий заживо? А я до сих пор вижу. Там молодой парнишка был, зелёный совсем, лет двадцати, наверное. Не место ему там было, но, видимо, поддался на агитацию, поехал за Родину воевать, кретин малолетний. В таком возрасте не должны люди убивать. Рано им ещё, а он полез. И вот его я не забуду.  

Он горел. На глазах у меня горел. По нему с десятка метров башенный огнемёт полоснул. И я не мог иначе помочь. Я знаю, что нельзя потушить человека, облитого такой струёй. И я сделал всё что мог. Я убил его, не дал ему разгореться и подохнуть в адских муках. Не мог я иначе сделать, не мог! – он ударил сухими кулаками по столу и продолжил, тяжело вздохнув:  

–И вот я часто его вижу по ночам. Всё опять так же, только он улыбается. Горит и улыбается, иногда рукой машет. А я опять стреляю. Раз за разом…  

Я не святой, и на войну не за пряниками ездил, много людей я там положил. И раненых своих добивать пришлось, глядя в глаза им. Но они от меня отвязались, двое из пяти сами ствол себе в рот пихали от боли и помочь просили, чтобы не самоубийцами быть, ещё пара не в сознании была. А парень этот… Не мог я иначе. Он и понять не успел. Увидел, может быть, струю огня и всё. Дырка между глаз. И всё, пишите похоронку…  

–Правильно вы сделали – не своим голосом хрипящим голосом сказал я – лучше сделали, не дали ему...  

–Я и сам знаю. Но с этого не легче – он с сожалением покосился на пустую бутылку и продолжил – видел я глаза тех людей, которые приехали тогда. Не знаю, как описать их. Не дай Бог тебе такие глаза увидеть. Дикие глаза, злые и пустые. По таким не жалко стрелять. Но им уже не в голову. Для таких у меня был запас охотничьих патронов. Знаю, что запрещено по людям такими стрелять, но не люди это уже были. Им даже такой пули мало. Большего они заслуживают. Вечных мук. Я надеюсь, что они ещё очень долго в своём аду гореть будут…  

–Зачем вы поехали туда? – спросил я наконец.  

–Я и сам не знаю. Я не умел ничего больше, вот и поехал туда, где можно умения свои применить было. Вот только не так там всё, как должно быть. Ты там делаешь не то, что надо делать, а то, что из большого кабинета сказали. Они-то лучше знают, что если целую деревню позволить вырезать, то международная обстановка улучшится. С-с-суки. Я там одну вещь простую понял: жизнь человеческая ни копейки ни стоит. Сколько угодно пропаганда будет орать о том, что всё на благо, но когда ты там посмотришь на всё, то поймёшь, что ни черта это не так.  

Война это не кровь и стрельба, к ним я быстро привык. Война это куда хуже. Это когда ты сквозь прицел смотришь, как моральные уроды мирных людей на столбах вешают, а сделать ничего не можешь – спасёшь людей этих, и мировая обстановка резко накалится.  

Знаешь из-за чего мы тогда с командиром полка разругались? Он приказал нам засаду устроить. Полноценную, такую из которой никто живым не выходит. Меня, Колючего и ещё десяток бойцов запрягли. Снайпера и сапёры ему нужны были. Мы сначала обрадовались, хотели уродов этих зажать. А он нам раз и сказал, что будет четыре автобуса. С гражданскими. И надо инсценировать нападение противника. А потом отснять. Чтобы показать, значит, какие они уроды. Вот тогда мы послали его. Он трибуналом грозил, стены все заплевал. А мы ни в какую. Обещал рапорт отправить утром. А нам плевать.  

Колючий со своими игрушками поколдовал и обещал, что не успеет он ничего написать, не доживёт, сволочь такая. Ну и потом в поиск пошли, терять-то всё равно нечего было.  

Когда после боя вернулись в расположение, то поняли, что не прогадали. Он в машине сидел, в которой наша мина была, только у него ключи были. Он бежать хотел, как последняя крыса, бежать от своих солдат, оставляя их на смерть. Не успел. Ёж дело своё туго знает. Вот так вот мы жили… Весело и шумно…  

Знаешь, что я тебе скажу, дорогой друг: это была не война. Война это когда-то воюют за что-то, за чистое небо, за ресурсы, за земли в конце концов. Там не было этого всего. Политика, мать её, и только она. Шаг вперёд, шаг назад, шаг вперёд, шаг назад, туда-сюда и так постоянно. Захватили-отошли, отстроили-сожгли, убили-извинились. Постоянно. В больших кабинетах переговоры запанибратские шли, а там люди гибли.  

На меня характеристика очень плохая была, а знаешь почему? Да потому, что я регулярно в самовольные выходы уходил и «подрывал моральный дух бойцов вымышленными рассказами о зверствах местного населения» – вот так у меня в деле записано было. Не смог я так воевать. Два года смириться пытался. Не вышло. Ну и вот теперь здесь я. – он дёргано встал и резко стал серьёзным– ладно, пора мне, спасибо, что выслушали, надеюсь, я был не слишком зануден. И помните, Николя, воюют всегда за что-то, а не против кого-то. Ах да, и постарайтесь нас так больше не пугать – он позволил себе небольшую улыбку. Я попрощался с ним, и он ушёл по своим делам.  

Глава 19  

Небо. О Боги, наконец-то оно синее! Обычное синее небо, как давно я его не видел! От горизонта до горизонта жёлтый песок, переходящий время от времени в такого же цвета скалы. Очень сухо и мало травы. Почти пустыня.  

Я еду на машине в середине колонны на грозного вида пикапе, прямо предо мной здоровенный пулемёт на самодельном вертлюге. Рядом люди. Очень странные люди. Они какие-то… не очень-то люди: волчьи морды… покрытые шерстью полу-лапы полу-руки сжимают автоматы. Глаза светятся красноватым огнём… Оборотни какие-то недообратившиеся...  

Осматриваю себя. Обычные руки, только очень смуглые. На лице, не на морде, намотан платок, голый смуглый торс, песчаного цвета штаны, как и у всех вокруг. Автомат в руках. Калашников, как Калашников, вот уж его я точно узнаю, только чуть другой, не родной что ли. Чуть другие очертания, деревянная ручка, торчащая после магазина, спаренный рожок.  

Прямо над ухом кто-то кричит. Язык я не понимаю, но знаю, что сказали, что скоро будем на месте. На каком месте? Куда мы вообще едем таким странным составом?  

Колонна добавляет скорости. Проносимся мимо каких-то людей, отдыхающих около техники. Люди явно военные в снаряжении и с оружием, но сделать они ничего не успевают – мы проносимся мимо.  

Резко тормозим, колонна машин вытягивается в линию, метрах в пятистах видны палатки, какие-то здания и техника. Гортанный крик, часть людей выпрыгивает из машин, часть встаёт на крыши и капоты. У всех в руках трубы. Шипение, столбы огня и почти два десятка световых точек несётся в сторону палаток. Опять в машины, едем к палаткам, вперёд выезжают два броневика. «Страйкер» – подсказывает мне голос в голове. Да мне собственно плевать. Накидываю на плечо ремень, на нём штук десять кармашков. Открываю один. Гранаты, похожие на родные «эфки». Несёмся вперёд, туда, где уже разгорается пожар.  

Бросаю в стороны гранаты, несколько раз стреляю по бегающим в панике людям… Часть из них нормальные, часть такие же как в машинах полу-волки. Вокруг стрельба и грохот… Кидаю ещё гранаты, меняю магазин, вижу, как один из страйкеров нещадно заливает какие-то бараки струёй огня…  

Вокруг творится сущий ад: пылают палатки, взрывается техника, горят люди… Уже почти ничего не слышу, словно где-то совсем рядом не одна сотня самосвалов выгружает на землю доски… Много стрельбы, чертовски много, но по нам почти не попадают – слишком не готовы были люди к нашему появлению.  

Голова нашего пулемётчика разлетается кроваво-красным облаком, его выкидывает из машины на очередном повороте. Хватаю тяжеленую тушу пулемёта. «ДШК» – услужливо всплывает в голове. Стреляю по каким-то людям, с такого расстояния эти пули просто рвут их в куски. Рядом мощный взрыв. Поворачиваю голову: один из страйкеров пылает мощным пожаром, второй чудом успевает затормозить перед летящей ракетой. Разношу в куски второй этаж кирпичного здания, из которого летели ракеты. Стены послушно разлетаются, убивая осколками всё живое внутри…  

Ещё поворот, обруливаем горящий джип, такой же как у нас. Отходим. Я верчу пулемёт, стреляя просто куда-нибудь, лишь бы внести панику, как меня и учили. Грудь неожиданно взрывается целым фонтаном нестерпимой жуткой боли, в глазах темнеет.  

–Пулемёт на головняке готов, выбивай водилу и на следующего, он прямо за ним едет – знакомый громкий голос прямо над ухом. Я смотрю в прицел. Обычный такой оптический прицел, как фильмах показывают, только куча каких-то чёрточек на нём.  

В прицеле заваливаюсь на пулемёт… я. Вернее недавний я. Человек как человек, смуглый и молодой, но лицо уже начало вытягиваться. Дёргаю рычаг затвора, на песок летит горячая гильза. Ловлю в прицел водителя. Видно только голову. Туда и стреляю. Бам! Голова разлетается на куски.  

–Нахрена ты пустоголовку зарядил? Ты ж в куски их рвёшь.  

–Им и не такого надо – шепчу я пытаясь поймать в прицел следующую машину.  

Бам! Бам! Бам! Все выстрелы находят свои цели. Стреляю по телам, где это возможно, вижу, как корчатся от попаданий люди. Они уже не жильцы, такие патроны подранков не оставляют, я это знаю совершенно точно. Но ещё пара десятков минут животной боли им обеспечена. Эх, сюда бы самозарядку калибром побольше, тогда бы всем досталось.  

Стреляю по целям ещё минут пять, раз шесть, наверное, меняю магазины. Винтовка моя замотана какой-то лохматой тряпкой, буквально сливающейся с песком. Рядом лежит человек с биноклем, замотанный в такую же тряпку и смотрящий на пожары. На мне такой же костюм. Нас не видно почти.  

Достреливаю остаток последнего магазина в сторону уезжающих машин. Просто наугад, прицельно всё одно уже не попаду.  

–Ну не суки ли? – риторически вопрошает голос рядом.  

Поворачиваю голову. Ёжик скинул с себя капюшон лохматой накидки и смотрит на пожар. Глаза его слезятся, сверкая зеленоватым огнём.  

–Суки – утвердительно говорю я и скидываю накидку. Руки мои очень лохматы. Это уже не руки, а полноценные лапы с когтями, лохматые и жуткие на вид. Трогаю лицо – не вытянутое. Странно как-то. Мой сосед тоже высунул руки. Такие же, как и у меня. Вообще это не совсем тот Ёжик, которого я привык видеть. Этот здоровее, гораздо плотнее и живее. Предплечья целые и крепкие. Да и весь он здоровый и покрытый буграми мышц.  

–Они ещё за это успеют ответить – говорю я и пристально смотрю в лицо своего товарища.  

Вспышка света, потом быстрая смена кадров: я стою на каком-то ящике и что-то ору людям в рабочих спецовках авиации. Меня внимательно слушают, соглашаются и куда-то бегут. Следующий кадр – взлетающий вертолёт полный очень злых людей в полной боевой экипировке песочного цвета. Глаза не просто сверкают, они светятся адским огнём, руки почти у всех похожи на лапы, у половины лица превратились в морды, у двоих хищные зубы залиты свежей кровью. Смена кадра – сквозь прицел чего-то большого и тяжёлого смотрю на капот джипа, в котором сидят смуглые полу-волки. Кадр – куча людей на земле, которых нещадно бьют тяжёлыми кованными штурмовыми ботинками, вокруг много крови и несколько почти целых машин. Кадр – человек лежащий на земле, залитый кровью, вместо лица у него сплошное месиво, ему что-то привязывают к рукам и ногам, что-то длинное и тёмное, тянущееся к фаркопам джипов. Человек пытается кричать, но уже не может, только смотрит вокруг дикими глазами и что-то бормочет на своём языке. Кадр – на меня смотрит волчья морда, залитая свежей кровью, в чудовищных лапах зажат огромный десантный нож, полностью покрытый стекающей кровью, перед человеком на земле лежит что-то красное и очень медленно шевелится… Кадр – стоим на залитой кровью земле, многие перемазаны красным, вокруг невнятные кучи чего-то противного на вид, машем руками звену побитых пулями вертолётов. Кадр – стою среди обугленных остовов палаток, смотрю на изуродованные пулями и огнём тела, некоторые пинаю ногой и плюю. Кадр – гружу тела в какой-то грузовик. Кадр – стреляю из длинного пистолета кому-то смотрящему на огонь в голову.  

Слайды кончаются. Я стою в тёмноватом кабинете. За столом усталый полноватый человек задаёт мне вопросы. Я уверенно вру. Человек мне не верит, но сделать ничего не может. Потом разражается длинной сугубо матерной тирадой очень расплывчатого содержания. Я неспешно беру с его стола листок и начинаю писать заявление на расторжение контракта. Человек затыкается и плюёт мне под ноги. Я ухожу. В коридоре улыбаюсь Ёжику, который уже ждёт меня. Погоны с его формы варварски оторваны. Обнимаемся и идём к выходу…  

Глава 20  

Я смотрю в потолок. Он такой же бетонный и облезлый, как и раньше. Лежу так уже минут двадцать, наверное, пытаясь избавиться от жутких картин. Хорошо меня рассказик зацепил, давно я таких красочных и бредовых снов не видел. Что это, чёрт возьми, было? Нет, ну понятно, что я пережил то, о чём так сухо рассказал мне Аристократ, но откуда столько красок? И откуда эти волки? И почему у нас с Ёжиком были нормальные лица, хотя руки были едва ли не самыми страшными? Откуда я вообще столько знаю? Придумал я это или так оно и было? Не понятно.  

Я наконец заставил себя встать. Хватит лежать, в конце концов, сегодня великий день – Ёжик разрешил мне выйти погулять, о чём свидетельствует мятая бумажка с кривыми буквами, лежащая рядом с кроватью. Ёжик был краток и предельно лаконичен: «У меня дела, буду вечером. Можешь погулять» – значилось в бумажке. Ну и замечательно, давно уже хотелось. Видеть эти стены больше не могу.  

Я оделся в свою одежду, только футболка была другой – её принёс мне Миха взамен моей порванной. Впрочем, она была абсолютно такой же, как и моя, разве что чистой. Спасибо ему всё-таки огромное за всё. Надо будет бутылку хоть поставить ему…  

Улица встретила меня тёплым и спокойным… вечером. Обычным таким вечером. Мда, режим я похоже сбил себе капитально. Ну да ладно, до темноты ещё долго, можно пока что-то побродить по улицам, лишь бы ещё разок не нарваться на таких отморозков.  

Выход из норы был на каком-то невнятном пустыре, коих было в этом городе немерено. Быстренько запомнив место, не хватало ещё заблудиться, я отправился вперёд, туда куда и ходил обычно, когда идти было больше некуда.  

Городские улицы поражали количеством людей в форме. Я и не знал, что в городе их столько. Где они все прятались до сегодняшнего дня? Куча патрулей бродит на всех более или менее крупных улицах. Ну и пусть себе бродят, жалко что ли.  

Я свернул во дворы, не хочу сейчас светить своим узнаваемым видом. Ни к чему мне излишняя популярность. Вот во дворах всё как и прежде, всё те же машины, всё та же пустота. Зато никто не будет документы спрашивать, они у меня, конечно, с собой, но всё равно не приятно. Эдакое подсознательное чувство вины. Причём не только у меня. Менталитет что ли у нас такой. Если к тебе на улице подходит добродушный полицейский, то ты уже обязательно знаешь, за что тебя могут повязать и морально готов к тому, что ближайшие пять лет проведёшь за решёткой. Странно это очень, но почти все люди, которых я знаю, чувствуют примерно это. Полиция же вроде как гарант безопасности и всё такое. А их почему-то бояться все. Чудеса, да и только.  

С такими мыслями я прошёл ещё пару дворов. В третьем дворе было шумно, у одного из подъездов кучковались бабульки и местная алкота. Слушать я их совершенно не хотел, но выбора у меня всё равно не было.  

–Да я те в сотый раз талдычу, это нам с запада шпиёна закинули, который подорвать нам всё экономику должен был! Он покушение это давно готовил, но не уследили за ним, вот и успел он побить ребятишек. Он бы их там и порезал бы, убивец проклятый, если бы полиция не успела подъехать! Так в газете вот написано! – толстая старая тётка, старательно разбрызгивающая слюну на пару метров перед собой победно потрясла в воздухе цветастой газетёнкой.  

–Да, бля, чё ты несёшь старая!? – подорвался один из алконавтов, сухой и заросший болезненного вида мужик неопределённого возраста — ты ж, бля, сама знаешь, что там хуйня сплошная написана. Не один он был, бля буду, уж знаю, бля, как в драках таких получают — он почесал заросшую скулу — да и нихуя не ребятишки это были! Помнишь, бля, две недели назад тётку с восьмого дома в закрытом гробу хоронили? Вот это твои «ребятишки» постарались! Я не знаю, чё это были за мужики, но яйца у них стальными были, бля буду! Не зассали этим придуркам вломить, бля. Не шпионы это никакие, а партизаны настоящие, бля буду! – дальше говорить ему не дали, куча бабок разделилась на два почти равных лагеря и начала очень громкую перебранку, грозящую перерасти в драку.  

К счастью, я уже выходил из двора и больше не слышал того откровенного бреда, который приводили в качестве аргументов эти знатоки. А вообще интересная картина вырисовывается и очень странная. Ладно ментов на улицы выгнали, бывают там всякие учения, проверки и всё прочее, но вот то, что мою скромную персону вот так запросто обсуждают около обычного подъезда… Не нравится мне такой расклад, очень не нравится. Надавил я куда-то не туда, куда следовало давить. Как бы под раздачу не попасть.  

Погружённый в свои мысли, я прошёл ещё несколько дворов. Потом взгляд зацепился за знакомые дома. Выходит, что и не очень-то далеко меня Миха протащил той ночью. Вот на этом самом месте стоял Степаныч, оттуда пришли те недоразвитые. Вообще ничего не поменялось, никаких следов драки. Всё подметено и отмыто. Ну и правильно, нечего такие вещи оставлять.  

Ноги тем временем несут меня дальше. Опять знакомое место: тот самый двор, в котором я в тот злополучный вечер встретил Настю. На знакомой качели никого. А жаль. Я был бы не против потрепаться с ней о какой-нибудь херне. Как давно я ни с кем нормально не говорил? Не помню уже. Нет, Степаныч, Ёжик и Евгений Аркадьевич много со мной последнее время разговаривают и дают пищи для моего ума. Но я похоже уже объелся. Хочется простых житейских разговоров ни о чём. А не с кем о пустяках поговорить. Паскудно.  

Я посмотрел на часы. Уже почти час хожу, пора бы уже и честь знать. Воздух и прогулка это хорошо, но сотряс даёт о себе знать, не стоит пока что злоупотреблять.  

Город всё такой же, как и раньше. Только что-то неуловимое всё-таки поменялось. Совсем чуть-чуть, едва заметно, но поменялось. Я даже не знаю, что стало не так, но чувствую это всей кожей. Неприятное ощущение. Просто по тому, что я не знаю, что я не знаю, что за этим последует. Как будто пнул с обрыва камень и начинаешь слышать, как там внизу что-то зашумело. И ещё не понятно, останется ли это мелкой осыпью или перерастёт во что-то большее.  

Сумерки постепенно захватывают улицы города. Красиво, чёрт возьми! И опасно. Трижды обруливаю весёлые компашки. Не хватало ещё раз вляпаться. Спасибо, но на ближайшее время я лимит мордобоев исчерпал. Хватит пока что приключений.  

Не без труда нахожу вход в Нору. Очень хорошо замаскировано — не знаешь не найдёшь. Я открыл дверь и вошёл вовнутрь.  

Первое, что я увидел это свет. Я и не знал, что у Ежа есть столько ламп. Коридор был очень хорошо освещён, вдалеке слышались едва различимые голоса. Я пошёл к ним.  

–Нельзя такие вещи на тормозах спускать, сами не заметим, как в пропасть слетим! – громко и отчётливо сказал Евгений Аркадьевич.  

–С вами и не спорит никто, надо делать что-то, это, я надеюсь, уже все ясно поняли. Вопрос лишь в том, что нам надо сделать, чтобы не стало ещё хуже — тихо, но очень весомо произнёс Степаныч.  

–Один у нас выход, если верить разведке, то нам других путей и не оставляют — вставил Ёж.  

–Кстати о разведке, проясните уже, что там готовится — сказал незнакомый хрипящий голос.  

–Через четыре дня зачистка пойдёт, стягивают силы, причём силы немалые. Опиздюлить нас знатно собираются — произнёс Миха.  

–О, Николя, что же вы стоите, проходите сюда уже — после короткой паузы сказал Аристократ. Я совершенно внезапно понял, что стою в проёме двери и откровенно и совершенно беззастенчиво пялюсь на собравшихся людей. Теперь их очередь пялиться на меня. Неприятно.  

–О чём вы? – чужим сухим голосом спросил я, решившись наконец зайти в комнату.  

–Сейчас я вам всё объясню — сказал Аристократ и хитро улыбнулся.