Затерявшиеся на материке. Крайкомовский десант

З атерявшиеся на материке. Крайкомовский десант  

Александр Железногоров  

В соавторстве с Наташей Ленской  

Но неприятные ожидания молодого этнографа рассеялись сразу же, как только самолет взлетел. Рядом с ним расположился человек примерно сорока лет с горящим взглядом. Огромные черные круги под глазами, сухие губы и нервная жестикуляция, выдавали в нем пьющего человека «говорящей» профессии.  

– Виктор, – он протянул для рукопожатия маленькую, влажную руку, достал бутылку коньяка и объёмный пакет дурманно- вкусно пахнущих копченостей.  

– Ну! По чуть-чуть за знакомство и для снятия внутреннего напряжения, – подмигнул он.  

От такого напора Костя даже смутился, и хотя он не страдал ложной скромностью, но, по возможности, старался как – то обходить сильных мира сего, а тут, на тебе, сами предлагают...  

– Да ты не дрейфь, старик, мы все тут свои, – сделав акцент на последнее слово, новый знакомый плеснул коньяк в заранее заготовленные складные пластмассовые стаканчики.  

– Меня вообще-то Костей зовут.  

– Ты знаешь, я почему-то так и подумал. Ты летишь с нами? В Чумикан?  

– И да и нет.  

– Не понял..  

– Мне вообще-то надо в Удское.  

– У-У-У! Приятель, ты попал, это же гиблое место: никакой цивилизации и дикие нравы, правда, девственная природа, – Виктор лихо опрокинул содержимое стаканчика в рот и тут же налил ещё один.  

– Мне для диссертации надо вот я на "натуру" и еду.  

– Так ты что, как Шурик в "Кавказской пленнице", летишь фольклор собирать – частушки, легенды, тосты? Или шаманские заклинания эвенков? – и второй стаканчик с коньяком незамедлительно последовал за первым.  

– Где-то так, – Костя только пригубил коньяк, но с удовольствием налегал на грудинку и буженину. Его попутчик порозовел, вальяжно развалился на сидении и с каждой минутой становился всё разговорчивей.  

– Давай с нами, разберемся на месте что и как. Я ведь тоже, с позволения сказать, историк. Закончил ваш, то есть наш, факультет, но раньше, распределился, начал вести историю и обществоведение в школе. Но что-то мне не очень катило, дети – это не мое.  

Закончил ВПШ*, попал в лекторскую группу крайкома. Так и затянуло, стал инструктором, а там, гляди, и в секретари выбьюсь…  

– Ты знаешь Кинстентин, (копируя героя известной миниатюры Жванецкого), – заговорчески прищурился Виктор, а я тебе помогу. Это мой район. Держись меня и всё будет тип-топ.  

Костя радостно улыбнулся. Ему положительно нравился этот раскованный, веселый и совершенно не похожий на чванливых и нарочито серьезных представителей партийно-хозяйственного аппарата, человек.  

– Виктор, скажите, а вся эта бригада с Вами летит? – спросил он.  

– Да! Это крайкомовское десантирование по контролю за выполнением решений постановления ЦК от... ну и так далее, – Виктор опять приложился к стаканчику с коньяком.  

– Короче, конец года, а отдаленные районы края ещё не прочёсаны. Вот и летим инспектировать, – Виктор громко засмеялся и в очередной раз наполнил стакан, который тут же опорожнил.  

– Смотри, – продолжал он, – вон в хвостовой части дедок сидит, закутавшись в дорогую дублёнку? Это самый страшный из нас, представитель финансово – ревизионного отдела некий Максим Максимович, большой любитель портвешка, – новый знакомый понизил голос до шёпота, – и молоденьких старшеклассниц, и чтобы были непременно в белых передничках. Страшный человек. Рядом с ним дама средних лет в шикарной шубе из чернобурки – Машка из общего отдела, мужиков ненавидит, но зато подарки любит, как ребенок, всё блестящее и желательно желтого цвета.  

Ну, этого дремлющего "подосиновика" тебе вообще не надо знать, лучше к нему не приближаться.  

– Так, не понял, а это, что за кукла на первом сидении, замотанная в серую шаль, как это делают торговки на базаре, почему не знаю? – Виктор достал красную тиснёную папку из портфеля, – посмотрим, ага, эта дама внештатная, из Политехнического института.  

– Воланд Людмила Васильевна, – таинственным голосом прочёл он.  

– Интересно, есть какая-то связь с персонажем бессметного творения Булгакова? Серая мышка... Как она попала к нам, убей, не понимаю. Нет! Здесь явно не обошлось без потусторонних сил.  

Костя не обратил внимания на последнюю фразу своего новоиспеченного друга. Он смотрел в иллюминатор, где серо-белые краски крутых сопок местами сменялись большими массивами дальневосточного кедра, который предпочитает "держаться" на хорошо прогреваемых солнцем их южных склонах или у их подножий, по поймам маленьких речушек, скованных намертво льдом почти до мая.  

"…Распластались сопки необъятно,  

Охраняя наш с тобою дом.  

Край дальневосточный, не понятный  

Тем, кто с ним лишь издали знаком…"  

Косте припомнилось четверостишье неизвестного местного поэта, которое, как нельзя лучше, подходило к его состоянию души, а также к тому, что он видел через стекло иллюминатора.  

Стиснутая крутыми сопками, покрытая толстым слоем льда, река металась от поворота к повороту маленькой змейкой. Чем ближе к поселкам, тем краски нежнее и разнообразнее.  

Тут и там появлялись следы пребывания человека: лесовозные дороги, огромные лесные вырубки, смотрящие в небо пустыми глазницами, дымок из поселковых труб, поднимающийся высоко, в совсем неподвижный воздух – признак того, что на материковой части абсолютное безветрие.  

– Вот смотрите, Виктор, под нами одна из красивейших рек Приамурья – Амгунь, по местному – Хымгунь, она питается от горных речушек самого большого в крае хребта Ям-Алинь. Еще в восемнадцатом веке в этих местах жили амгунские аборигены: негидальцы и эвенки. Они пришли в Удский острог и попросили принять их в российское подданство, объясняя свой приход нежеланием больше терпеть притеснения манчжурских чиновников.  

– Какое величие! – глаза у Константина заблестели.  

– Послушай, ботаник, как думаешь, где мы будем ночевать? Лётный час уже на исходе, – Виктор еле ворочал языком.  

– Думаю в поселке имени Полины Осипенко  

– Полное дерьмо! Там ужасный аэропорт, со всеми «удобствами» на улице при минус 35 градусов.  

Словно услышав его, самолет сделал круг над поселком, и чуть было не задев деревья своими, довольно подержанными шасси, приземлился и затих. В ушах зазвенело от наступившей тишины.  

– Все к выходу, ночуем в «Полине», завтра вылет в восемь утра на Чумикан, – нарочито серьезно продекламировал капитан воздушного судна, совсем еще мальчишка, с тонкой, как у быка хвост, шеей.  

Деревянный аэропорт — по виду настоящий сарай не внушал оптимизма. Костя с Виктором сразу прошли в буфет, где скучающая буфетчица разглаживала завернувшиеся ломтики отдалённо напоминавшие сыр.  

– Девушка, а минеральной водички у вас нет? – спросил Костя.  

– Ты что, летел сюда четыре часа, чтобы водички попить? Какой смешной, право, а ещё с портфелем, – прыснула девушка.  

–А ты, красавица, не пугай мне молодца, лучше скажи, не пустишь ли нас переночевать, – не без лукавства закруглил Костя.  

– Все в "Готель", вторая дверь направо, – парировала красавица.  

Этот, с позволения сказать, "готель" представлял собой две небольшие комнаты, соединенные огромной круглой печкой, обитой железом и выкрашенной в черный цвет.  

Допровские кровати были покрыты серыми солдатскими одеялами. Если бы они могли говорить, то рассказали бы много интересного. Должно быть, они еще помнили ссыльных троцкистов, последователей Зиновьева и Каменева, Радека, Бухарина и Рыкова, а также командиров Красной армии, проходивших по расстрельным делам Якира, Уборевича и Тухачевского и многих, многих других, репрессированных в двадцатые – тридцатые годы двадцатого века.  

В центре стоял стол, покрытый суконной скатертью, заборного цвета, а завершал картину большой, видавший виды, стеклянный графин с разводами. Впечатляющая картина!  

– Костя, у нас есть ещё что-нибудь? – с пасмурным видом спросил Виктор.  

– Пакгаузы пусты, капитан, – схитрил Костя, зная, что в заначке есть ещё одна бутылка.  

– Может быть хватит, молодые люди, бы уже выпили все "представительские", завтра рано в дорогу, – разминая гороховый концентрат, заметил Максим Максимович.  

–... И то верно, – Виктор плюхнулся на койку, не снимая одежды, и тут же захрапел.  

"…Где-то на севере крайнем, в краю отдаленном,  

Холмик стоит, а на холмике крест небольшой…"  

Костику некстати припомнилась эта старая, нелепая песня, он силился воспроизвести в памяти дальнейшие слова, но так и не смог и через минуту заснул как младенец...  

В кромешной тьме северной ночи, короткой и суровой, утренний рассвет воспринимался по-особому остро: хрустальный воздух с запахом дымка из многочисленных домашних печек, абсолютно белый снег и лай собак, который не прекращался ни на минуту в течение всей ночи. Суровая северная мгла дымом туманила и без того угрюмый поселок, природа замерла в предвкушение восхода солнца...  

Костя не без труда, открыл глаза и увидел сквозь замершее стекло огромный белый сугроб и темный силуэт молодой женщины, которая в столь ранний час делала утреннюю гимнастику. Накинув куртку, Константин решил прорываться к ближайшему ватерклозету.  

– Скажите, милейшая, где здесь можно решить вопросы "гуманитарного " характера, – Костя старался быть предельно галантным.  

Незнакомка обернулась, и Костя узнал в ней вчерашнюю попутчицу из бригады лекторов крайкома. Она была в спортивном костюме и белой шапочке с помпончиком.  

– Если пойдете прямо, то увидите величественное здание эпохи пролетарского ренессанса, – в тон ему отозвалась девушка.  

– Благодарю Вас, сударыня! А если Вы будете так любезны и ещё признаетесь, что владеете совершенно невероятным электроприбором под названием "кипятильник", то вся научная экспедиция, в моем лице, будет Вам невероятно благодарна и признательна.  

– Конечно, таинственный незнакомец из научных кругов, после посещения "дворца снежной королевы» вы можете заполучить сей прибор во временное пользование, – она  

улыбнулась краешками губ. Костя увидел ее теплый, но проницательный взгляд и отметил про себя как похорошело от улыбки её лицо.  

– Так я зарулю?  

– Добро пожаловать!  

– Меня зовут Константин.  

– А я – Людмила.  

Странно, но в отличие от характеристики Виктора, девушка совсем ни произвела на него впечатление «серой мышки»: приветлива, открыта, доброжелательна, остроумна и… очень мила.  

«По-моему я ей тоже понравился» наивно подумал Константин.  

Закончив свой утренний туалет буквально через десять минут, он уже стучал в дверь женского отсека «гранд – отеля».  

– Тихо, товарищ "светило науки" нижнего Амура, некоторые еще спят, – кивнула в сторону своей соседки-чернобурки Людмила и протянула ему прибор, предназначенный для нагрева жидкостей, в просторечии – кипятильник.  

– Костя попытался заглянуть в её, спрятанные за очками, глаза. « Ого! Внимательные, умные, с "ленинским" прищуром, и очки их совсем не портят, а вовсе наоборот подчеркивают интеллигентность и открытость... »  

Через четверть часа в комнатах началось движение...  

Виктор, Максим Максимович и молчун были почти готовы в путь.  

– Историк! Ты где ходишь, "паровоз" уже под парами и молодые машинисты поют "заутреннюю", – лицо Виктора напоминало сморщенную грушу после длительной просушки.  

– Наводил мосты для дальнейшего творческого общения, а проще говоря, знакомился плотнее с "серой мышкой" из вверенного вам коллектива. Кстати, добыл кипятильник.  

– Ну, вот и ладно, вот за это хвалю! – вступил в разговор успевший уже умыться и побриться Максимович.  

– Попьём чайку и по коням! Вперед, товарищи! Нас ждет авиалайнер, – на правах старшего подытожил он.  

Весь дальнейший перелет, а это добрых три часа, Костя дремал, изредка открывая глаза и обмениваясь полу взглядами с Людмилой. Девушка явно понравилась ему, он хотел было сесть с ней рядом в самолёте, но Виктор потянул его за собой и вот теперь он наблюдал за Людмилой издали. Она сидела одна, закутавшись до самого носа в пуховый платок. В промозглом полумраке допотопного «лайнера» девушка выглядела маленькой озябшей пичужкой, затерявшейся среди чуждых ей спутников. Острое чувство жалости шевельнулось в Костиной груди. « Её утренняя бравада и нескрываемый оптимизм – только защитная реакция, а в глубине души она, видимо, легкоранимый и очень теплый человек... » Только когда шасси кукурузника коснулись посадочной полосы, Костя отвлекся от своих мыслей.  

– Послушайте, корнет, планы у вас какие? – спросил Виктор.  

– Есть один адресок директора местного музея, обещали помочь моему руководству и мне в том числе.  

– Хорошо! У меня есть конкретное предложение. Давай сделаем так. Я с утречка сделаю свои дела, а ближе к обеду нарисуем картину реальной жизни в отрыве от цивилизации, согласен? И ещё запомни – теплый туалет есть только в райкоме, не промахнись, – сказал Виктор и, собрав свою группу, прошел в любезно поданный УАЗик – автомобиль на все случаи жизни в северных широтах.  

Костя проводил их взглядом, а сам остался в зале ожидания.  

– Молодой человек, а не хотите ли домашних пирожков? – услышал Костя голос Людмилы. Она присела рядом и в мгновение ока разложила пирожки, открыла термос и налила два стакана горячего чая.  

– Людмила, Вы – настоящая мать Тереза, я голоден и холоден...  

– Пирожки домашние, сама пекла.  

– Ой, какая вкуснятина! Я – Ваш должник, – уплетая пирожки за обе щеки промямлил Костя.  

– Людмила, а почему Вы не поехали с вашими коллегами, ведь автобус будет только через час?  

– Ответ тривиальный – не по чину, места не хватило, – она улыбнулась, и на долю секунды глаза их встретились.  

«Удивительно, от этой женщины идёт такое тепло и нерастраченная энергия.,"- подумал Костя, запивая пирожок. горячим чаем.  

– Можно спросить, Костя, какова сфера ваших научных интересов?  

– Поиски новых этнокультурных процессов, характерных для конца 20 века в такой мало изученной группе как "охотские эвенки", – не переставая жевать, выпалил Константин. – --- Мой научный консультант уверен, что эта тема точно попадёт в яблочко.  

– Как интересно, это же непаханая целина, – с явной иронией, но серьёзным тоном девушка подчеркнула свою заинтересованность в продолжение «научного» диалога.  

Костя никакой иронии не заметил и его "понесло":  

– А Вы, например, знаете, как осуществлялся ритуал поминания умершего у эвенков, живших около Удского острога?  

– Нет! Но мне очень интересно, – девушка подлила очередную порцию чая в маленький складной пластиковый стаканчик.  

– Эвенки только через год устраивали поминки. Обычно они брали кусок гнилого дерева, и делали из него «болвана», который должен был изображать умершего. Его одевали и ставили на постель, где спала вдова или вдовец, после этого приходили гости и...  

– Боже, какая дикость! Неужели и сегодня у них сохранились такие же традиции?  

– Конечно, нет! В период развитого социализма передовой отряд тунгусов (они же эвенки) напрочь отбросили пережитки прошлого и... просто пьют с рождения и до смерти со страшной силой. Эта настоящая трагедия этого маленького, но очень гордого народа.  

Рейсовый " пазик", как будто из музея корейской войны, медленно полз между сугробами.  

– Ой, море! – Людмила увидела полоску прибоя.  

– Да, море. А сколько металлолома кругом :разбросанные бочки, разбитые баркасы, вынесенные на сушу огромные понтоны, сколько их по берегу охотского севера никто не считал, все ржавеет и гниет, – с обидою в голосе отозвался Костя.