Ларец счастья. Часть 1

-Джек и Фонарное чудо-  

Романтика – диагноз на всю жизнь? Может и так, но в свои шестнадцать Джек смутно мог представить себе «всю жизнь» чтобы ответить на этот вопрос. Для него существовало время, заключенное в два дня. Это была суббота каждой недели, когда в местном спикизи чернокожие парни играли джаз, и Джек проникал туда, не пропустив ни одного их выступления уже как 3 месяц подряд. Да, он платил по 10 центов, что равнялось половине его карманных денег, выдаваемых ему отцом в начале недели, но грех было жаловаться: как сыну уважаемого мужчины, владельцы делали скидку, плюс, из-за того, что он был просто славным малым, не говорили его отцу о посещениях его сына нелегального заведения. Самым важным днем для Джека было сегодня. Сегодня со школой, потертой стоящей в углу его комнаты гитарой (на которой играл мальчуган, из-за всех сил стараясь подражать тем чернокожим парням), с товарищами, а самое главное, с сегодняшними возможностями. Как сказал ему когда-то его отец, сегодня – это шансы, которые нельзя упускать. И в ту мокрую и прохладную осень 1924 года паренек не собирался отдаваться воле судьбе, а сам решил схватить ее за хвост.  

Уже как полгода Джек в полной мере ощущал себя несчастным романтиком, страдающим от безответной любви. Причина его самоистязаний – Керри. Проблема, стоящая железобетонным барьером на пути к знакомству с ней – ее красота – раз, два – она была на год старше него. Но все-таки причина «раз» – главная и необыкновенная для Джека. Он любил читать книги, наверно, даже больше общения с друзьями по школе, и потому был знаком с идеалами Шекспира, наверно, себе назло. Все манеры, выражающие благородства духа средних веков, овладевали им и заставляли подчиняться при нахождении Керри в области слышимости и видимости. Когда она была рядом, кто-то врубал на полную «режим кретина», как называл это сам Джек, и этот же кто-то возвращал поведение мальчугана в привычное русло славного-малого, когда та отходила. В чем выражалось его странное поведение, сам подросток не до конца понимал, но, конечно же, ощущал это, из-за чего он чувствовал себя крайне неловко. Его дружки, когда паренька не было с ними, часто в шутку высмеивали его стремительно менявшиеся манеры: поклон головы, быстро выпрямившуюся спину, рука за спину и еще некоторые. Романтичная душа Джека нашла повод показать себя. И надо сказать, показала себя в полной красе.  

Когда-то поздно желтолистым осенним вечером, лежа на кровати и смотря в себя, Джека охватила непоколебимая решимость, что он должен что-то предпринять. Он должен что-то сделать. Он должен сделать шаг. Должен завести дружбу с Керри. Для этого недостаточно просто страдать лирической любовью, лежа под одеялом. Приподнявшись на локте, его возбуждённый мозг стал лихорадочно придумывать варианты. Он остановился на решении что-нибудь ей подарить. Его алые щёки выдавали мальчишку, что задумал сделать что-то очень серьёзное. Что-то, что послужит толчком в становлении взрослым.  

Две недели Джек откладывал свои немногочисленные карманные деньги. Два выступления любимых черных парней пришлось пропустить. Но цель оправдывает усилия, что знал парень, и поэтому стиснув зубы копил. Может его финансовая сдержанность и не особо лишала его нормальной жизни, но нельзя забывать – он был романтиком. Поэтому ему подсознательно хотелось чувствовать себя несчастным жертвующим всем ради любви.  

Через две недели он вошёл в антикварный магазинчик старого еврея, приехавшего откуда-то с востока. Хозяин, любезный и обходительный, предложил вниманию Джека шкатулочку размером с большое позднее яблоко. Парню она показалась довольно красивой, аккуратной штучкой, которую Керри могла использовать в качестве коробочки. И красиво, и полезно. Отдав за ларец все накопленные за две недели деньги, Джекки, завернув ларец в его снятое, несмотря на изморозь, старое потёртое пальтишко, вышел из магазинчика и быстрым шагом побрёл домой. На лице было выражение человека, которого завтра ждёт смертная казнь. Нет, с языком у него было всё вполне в порядке. Но одно дело общаться с одноклассниками, вроде тугодума Тома, или с занудой Беттой, с её большим крючковатым носом, а другое с великолепной Керри, чья аура была священна для Джека. Он трепетал перед ней, к тому же врубался ненавистный «режим кретина», который тоже не шёл в пользу Джека…  

Через 12 часов он бежал за ней и догнал на перекрёстке, бывавшим пустым по несколько часов кряду: место было удаленно от центра города, к тому же был четверг – не столь напряжённый как среда, но всё ещё ощутимый для рабочих своим грузом ответственности. День, надо сказать, скверный, как и понедельник и остальные будни, но уже подающий надежды на скорые выходные. Чем-то похожий на пятницу, такая неудавшаяся пародия на своего старшего брата, до которого меньшому ещё расти и расти. И в этот четверг Впервые в жизни он боялся по-настоящему. Но, конечно же, не смог быв этом никогда себе признаться. Как не смог бы тогда признаться, что почувствовал фонарное волшебство в тот предвечерний час, когда они с Керри стояли под светом уличного факела, изменившегося по технологии, став более совершеннее, но выполнявший свою работу с отличием до сих пор: освещать дороги для людей, и, конечно, освещать самих людей своим тёплым и радостным светом. Своим особым фонарным счастьем.  

Они стояли, обхваченные в неловкое молчание после взаимного приветствия, и, конечно, опустив глаза. Дождь неутомимо покрапывал, а фонарь, под которым они стояли, наделял каждую лужицу неподалёку золотым свечением. Первым вышел из объятий безмолвья Джек, и чуть изменившимся голосом, сказал, что у него кое-что есть для Керри. Из-под пальто он вытащил коробочку, которую передал в маленькие руки своей смущённой собеседницы.  

Ее пальцы скользили по гладкой лакированной поверхности ларца, то и дело проваливаясь в маленькие ямки. Они чувствовались со всех четырёх сторон, и только потом, разглядывая в кровати шкатулочку, для зелёных глаз Керри эти углубления составили единый узор: резьба выполнена «розеткой», а по бокам виделась вьющееся вверх да вниз змейка, огибавшая весь ларец. Крышка, как и донце, была идеально гладкой, не единого следа грубой работы. Шкатулка была сделана на совесть.  

Бам! Крышка, которую Джек неплотно второпях надел на коробочку, отвалилась при её перевороте ручками Керри. Молнией, пребывавший в напряжении всё то время, пока собеседница оглядывала шкатулку, Джек потянулся за крышкой к мокрому с залипшими уже не яркими листьями асфальту. Голова Керри опустилась и она развела руки, как бы извиняясь, тем самым подставив полость коробочки под свет фонаря. Именно в это мгновение, когда его никто и не ждал, случилось то самое фонарное чудо. Плотный, казавшимся почему-то вязким, жёлтый свет наполнил собой внутренность ларца, который, вместе с выступающей из под него ладоней девочки, погрузился под почти оранжевое тяжёлое одеяло. Фонарные лучи проникли в каждую частичку деревянных стенок, пропитав собой в целом ларец. В него вливалась(2) особенное тепло, собранное уличным светилом из смущения Керри, напряжённости Джека и неловкости их обоих. Наверное, так только можно было описать происходившее в то мгновение, когда Джек на корточках поднимал упавшую крышку шкатулки, Керри, раскинув в извинении руки, любовалась каштановыми волосами мальчишки, а вокруг на парочку смотрели своими пустыми глазницами дома. Противная погода средней осени окутывала их, моросил упрямый дождь, но прохлады под свечением этого фонаря даже не чувствовалось.