ДВА ПОПУТЧИКА

Командировка – особенное состояние вещества, и в этом состоянии пребывает особенный вид людей – «Человек командировочный». Его всегда можно распознать по внешнему виду и скудному его багажу – черной дорожной сумке, с корой он находится в вечном поступательно – возвратном движении. Он коренным образом отличается от других видов «Гомо», перемещающихся в пространстве, например, «Человека административного», с которым его, не имея должного опыта, легко спутать. Но опытный глаз всегда отличит второго от первого по высокомерному взгляду, блестящему пиджаку синего или темно-серого цвета и дорогому кожаному портфелю. Или от «Человека курортного», которого уж точно ни с кем не спутаешь и всегда определишь по его повседневной одежде – шортам, трусам и майке.  

Многие из командировочных предпочитают перемещаться самолетом – быстро, удобно, выгодно. А я всегда больше любил поезда. Совсем, знаете, другое понимание дороги, другое ощущение времени и пространства. Где еще так, с толком, не спеша, чайку попьешь, – нигде, более как в купе поезда дальнего следования. Сколько же я исколесил дорог, отправляясь по различным делам, сколько станций и полустанков проехал, какое множество интересных собеседников стали моими друзьями в этих коротких и дальних поездках. Спасибо им, сокращавшим время моего пути за интересной беседой, заставлявших меня смеяться в часы набежавшей грусти, а порой, делившихся со мной последним куском хлеба.  

Им, моим случайным попутчикам, я посвящаю настоящий рассказ.  

Надо отметить, что подавляющее большинство людей, путешествуя по железной дороге, покупают нижнюю полку. Их можно понять, всегда удобнее присесть на своем, а не на чужом месте, не надо скакать туда-сюда, безопаснее и удобнее во всех смыслах, особенно если пассажир уже не молод. А я любил верхнюю. Заберешься, заляжешь, и смотришь в окошко на мелькающие за окном перроны, – красота. А на все происходящее в купе глядишь сверху вниз. И ты никому не мешаешь, и тебе никто. А еще на верхней хорошо думается. На нижней подумать нет никакой возможности. То сосед присядет чайку попить, то соседка, развернув очередную курицу, выложит на стол такое количество продуктов, что нехотя придется подвинуться и так самому ужаться в размерах, что все мысли вылетают из головы. А там сам себе хозяин, лежишь и думаешь, а затем незаметно, тихо засыпаешь, под мерный стук колес.  

Как-то, еще в начале века, ехал я по казенным делам на Кавказ. Служил я тогда в одной уважаемой и небедной конторе, и мои командировки оплачивались достаточно хорошо, но, несмотря на это, большие расходы на самолет не приветствовались, а командировочные расходы утверждались при условии не превышения некоего среднего лимита. На это раз путь мой лежал в город Пятигорск, и чтобы уложиться в смету, я решил туда добираться скорым поездом до Минеральных Вод, а затем до места электричкой, а обратно возвращаться уже фирменным поездом.  

Была середина ноября. Поезда в это время года шли наполовину пустыми, и в купе нас оказалось только двое. Сразу после посадки я откушал дежурное сваренное вкрутую яйцо, выпил стакан чая с бутербродом и, забравшись на свое место, заснул. Время до Воронежа прошло быстро. В Воронеже поезд стоял минут двадцать, и я успел покурить и купить себе что-то сладкого к чаю. Когда я вернулся, то увидел, что мой второй пассажир сошел и я остался в купе один. Но буквально за минуту до отхода поезда появился мой новый попутчик. Поезд тронулся.  

– Виктор, – отрекомендовался он. – А Вас как?  

Я тоже представился. Сели пить чай, разговорились. В дороге хороший разговор путь сокращает, а мой новый попутчик оказался, к тому же, весьма интересным собеседником.  

Виктор был узкоплечим человеком, среднего роста, примерно одного со мной возраста – лет около пятидесяти. Его доброе морщинистое лицо, пристальный взгляд с прищуром и весьма странная, неброская улыбка, выдавали в нем человека интеллигентного, а поскольку чай он, как и я, пил из старого вагонного подстаканника, стало быть, был человеком, понимающим толк в дороге. Одет он был в синие, слегка потертые фирменные джинсы и легкий элегантный, но дорогой свитер, что говорило о том, что человек он был со вкусом, и скорее всего, не бедный. За окном мелькали платформы и полустанки. Разговор велся не спеша. Расспросили друг друга о том, кто куда едет, по какой такой нужде. Виктор сообщил, что следует он до Невинномысской, и что живет теперь в небольшом поселке, в горах. Я немного рассказал о себе, о цели моей поездки, и поинтересовался у него относительно странного, как мне показалось, места его жительства. И он поведал мне свою историю.  

– Я человек городской, – начал он свой рассказ, – родился и вырос в Воронеже. Еще в школьные годы увлекался радиоэлектроникой, поэтому после окончания школы поехал в Ленинград, поступать в политехнический институт. Закончил его с отличием. На пятом курсе обзавелся семьей – женился на одногруппнице, коренной ленинградке, и так там и остался. Распределился в передовой НИИ. Работа была интересная. А так как я по натуре человек творческий, у меня даже несколько изобретений имеется, то всегда работал с интересом, и, несмотря на небольшую зарплату, моя жизнь в целом меня устраивала. В театры часто ходили, на концерты, собирались с друзьями. Получили квартиру, то да се, как у всех. Дочь у нас родилась. А как наступили смутные перестроечные времена, понял я, что надо что-то менять в жизни. Уволился из своего НИИ, а через два года его закрыли. Не сказать, что новую страну я принял легко. Не просто оказалось мне, мальчишке семидесятых, воспитанному на Юрии Гагарине, Василии Ивановиче и Неуловимых, отказаться от идеалов, которым нас учили, и принять новую действительность, – все мы родом из детства. Человек человеку волк, уж точно, не моя философия. Но пришлось ее принять. Жизнь заставила. Подумал я и решил заняться швейным делом. Тогда, во времена повального дефицита, пошив хорошую прибыль приносил. Поначалу одежду шили: зимой лыжные костюмы на синтепоне, летом плащи – дождевики. Самому все делать приходилось. Сам рисовал эскизы к костюмам, выбирал ткани, подбирал цвета, заказывал у модельеров лекала, закупал нитки и упаковку. Дело шло хорошо. Работа увлекла. Да и деньги, конечно. Семья, ребенок – надо обеспечивать, сами понимаете. И пошло, поехало. После одежды перешел я на постельное белье. Особенно нравился мне процесс выбора тканей. Различные, в цветочек и в горошек, с красными розами на синем фоне, белые с ярко зелеными листьями, смотришь и представляешь себе, как это будет выглядеть в конечном изделии. Магазины брали нашу продукцию на ура. Платили, правда, не сразу, а после продажи. Но такие законы были в то время. Продолжалась моя швейная эпопея пять лет. Купил машину. Все вроде бы хорошо. Но скоро этот мой бизнес перестал меня устраивать. Налоги все росли и стали забирать почти весь доход. Чтобы рубль зарплаты выплатить, надо было шестьдесят копеек налогов заплатить, а еще проценты по кредитам. Пока до прибыли дойдешь, в твердую валюту переведешь, уж ничего и не остается. Чтобы конкурировать с другими производителями, надо было расширяться, вкладывать средства, нанимать сотрудников, а средств, как обычно, не хватало. А семья требовала все больших расходов. Вкалывать приходилось по двенадцать часов в сутки. Вот тогда в первый раз призадумался. Стал я алкоголем торговать. Помню, купил первую свою фуру со спиртным, договорился со своим старым приятелем, живущим в Анапе, и повез. Ну и приключений мы тогда натерпелись с этой фурой. Сейчас расскажу, только сначала пойдем в тамбур, покурим.  

Покурили. Он продолжал.  

– До Ростова-на-Дону ехали нормально, а как мост через Дон в Аксае переехали, стали нас на каждом посту ГАИ тормозить. Первый раз ладно, дело обычное, перед мостом на посту всегда проверки. А как в Краснодарский край въехали, тут и началось. Что такое, думаю? Как подъедем к очередному посту, уже стоят, улыбаются, будто специально нас ждали. Приходилось на каждом посту по три – четыре бутылки коньяка отдавать. Пока до Анапы доехали, почти трех ящиков не досчитались. Это уже потом мы смекнули, что гаишники нас по рации с поста на пост передавали. Хорошо мы их тогда напоили – урок на всю жизнь. Больше этим путем, через Краснодар, не ездили. В Кущевской сворачивали с трассы и через станицы и бывшие совхозные поля, огородами, на Тимошевск, потом на Славянск и на Анапу. Постов там почти нет и короче получалось. Я потом долго вспоминал эту первую поездку.  

Возможно, этот его рассказ не был бы таким откровенным, если бы не дорога, не полупустое купе и не хмель, который всегда немного развязывает нам язык. Хмель тот случился в Россоши, где мы вышли, чтобы покурить и купить чего-нибудь съестного, одним чаем сыт до Минвод не будешь. В то время еще на платформе царили весьма демократичные нравы. Торговый люд толпился на платформе, предлагая всякое разноблюдие: пироги с мясом и картошкой, пирожки со сладкой начинкой, горячая отварная картошка вкупе с котлеткой, завернутые в целлофановый пакетик, вяленая рыба, раки, пиво. Теперь такого уже нет. Нынче на платформе порядок, стоят новые киоски, все одинаковые, как полицейские постовые. А жаль. Пропал тот особенный дорожный аромат, тот свободный дух, что всегда отличал эти периферийные вокзальчики, да и поесть вкусно и дешево, по-простому, больше негде. Взяли по пирогу с мясом, шесть пива и десяток раков. Налили. Раки были большие, мясистые, хотя дорогие и уже достаточно остывшие в ожидании прихода нашего или какого другого встречного поезда. Ничего, пошли родные. Виктор продолжал свой рассказ.  

– Затем я в долги влез. Партнеры крупно надули, кинули на двадцать тысяч зеленых. Взял кредит и не смог вовремя погасить, бандиты наехали. С трудом отбился, но пришлось уехать из родного города. Перебрался я в Москву. Взял в аренду цех в Подмосковье, стал рыбой заниматься- организовал производство. Вскоре дела мои пошли в гору, и я встал на ноги крепко. Дело оказалось весьма прибыльным, да и я уже был не тот, голыми руками не возьмешь, заматерел. Только вот с семьей, что осталась в Питере, виделся все реже. Поначалу ездил каждую неделю, потом раз в месяц, потом и того реже. Не хватало времени – дело требовало моего постоянного присутствия. Работал день и ночь. Отношения в семье стали портится, не смотря на то. что обеспечивал я ее прилично. Да и загулял я с радости, чего греха таить. Бани, сауны с деловыми партнерами и прочее. Сам виноват. В результате остался я один, расстались мы. Через год жена вышла замуж за одного американца и уехала к нему в Штаты. Потом, дочь рассказывала, развелась. Дочь с ней, в Америке. Вроде все хорошо у нее. Два года тому назад ко мне в Москву приезжала, советоваться. Замуж собралась. Я благословил. А год тому назад внук у меня родился. Обещала в этом году на Рождество приехать, показать.  

По морщинистой щеке Виктора прокатилась скупая слеза. Одна единственная. И еще раз удивился я тому обстоятельству, что этот скупой на эмоции человек вдруг решил поведать мне, случайному попутчику, историю своей жизни. Может от того, что ему больше не с кем поделиться этими воспоминаниями, а может, он почувствовал во мне родственную душу. Кто знает? Мы допили пиво, догрызли уже совсем холодных раков. В вагоне тепло и тихо, только чей-то равномерный храп из соседнего купе и бесконечный стук колес.  

– Изменить свою жизнь я решил после смерти матери. Отца у меня уже давно в живых нет, а мать три года как похоронили, без меня. Раньше, до своего отъезда, к ней постоянно моя бывшая жена наведывалась, помогала. Потом, после ее отъезда, ее дальняя родственница ухаживала, она и похоронила. Я в тот день в командировке в Китае был, никак прилететь не успевал. А теперь вот ездил к ней на могилку, на годовщину. Продал я свою фирму, квартиру в Воронеже и уехал в небольшое село в горах. Теперь там живу.  

– А может это просто усталость? – высказал я свое сомнение, – может, не стоило так круто?  

– Это не усталость, – решительно отрезал он. – Разочаровался я в нашем капитализме, вот что. И хотя я глубоко вдохнул в себя свободный дух предпринимательства, так и не смог, как показало время, в нем ужиться. Однажды, я задал себе вопрос: Что я в результате этой жизни я получил? Семьи не стало. Один я. Друзей у меня практически не осталось, только старый, школьный друг, так и с ним года четыре не виделся. Все некогда, все дела, все надо деньги зарабатывать, а заработаешь – не потерять, дальше зарабатывать. Ни о чем другом голова больше и не думала, как о работе. А кто разбогател при этом капитализме? Мелкие и средние ремесленники, такие как я? Нет. Совсем другие правят балом – олигархи, что вовремя успели заводы да фабрики приватизировать, бывшие комсомольские функционеры, ставшие банкирами, бандиты всех мастей. Не по-человечески все у нас как-то, не по совести. Бывало, рабочим зарплату на неделю задержишь, понимаешь, нехорошо это, но прикидываешь – каждый день, что деньги крутятся, в прибыль идет, вот и идешь на такое безобразие, не по злой воле, по привычке, благо приобретенной. Вот и принял я непростое решение все перевернуть в своей жизни. При этих словах глаза Виктора сверкнули каким-то странным, сине-серебристым цветом, а голос стал сильнее, увереннее. Теперь у меня много свободного времени подумать в тишине.  

– А домой в Москву возвращаться совсем не собираетесь? – спросил я.  

– Да, Москва мне домом так и не стала. В Питере мой настоящий дом, – грустно ответил он, – а сейчас там, в горах.  

За разговорами время быстро пролетело. Пиво давно закончилось. За окном показались огни, по-видимому, большой станции.  

– Да где это мы уже? – вслух произнес я.  

– Похоже, Кавказская, – ответил он. – Надо поспать, хотя бы пару часов.  

– Надо, – согласился я.  

И несмотря на свободное второе место внизу, полез на свою верхнюю полку и вскоре провалился в сон, под равномерное раскачивание вагона.  

Проснулся я уже на подъезде к Минводам. Посмотрел вниз. Моего попутчика уже не было. Невинномысскую час как проехали. За окном мелькали телеграфные столбы, поля, холмы, а на горизонте в раннем синем небе отчетливо был виден величавый Эльбрус. Через час поезд прибыл в Минеральные Воды, я сделал пересадку на электричку, и еще через час был в Пятигорске.  

Мой Уважаемый читатель, описание красот этого уголка России не является целью моего рассказа. Поэтому, как бы мне ни хотелось рассказать вам о Кавказских Минеральных Водах, как бы ни хотелось выразить свое восхищение этими местами, я не буду этого делать, тем более, что они достаточно подробно и красочно описаны куда более достойными авторами, чем я.  

Казенные дела в Пятигорске сделал я быстро, за три дня. На прощание, по заведенной мной собственной традиции, выпил я бокал шампанского у подножия Машука за помин души Михаила Юрьевича, и сел в фирменный поезд, который стремительно умчал меня назад в Москву. На этот раз мое купе оказалось совсем пустым. До Ростова никого не будет, подумал я, и уснул.  

Перронный шум разбудил меня уже ночью. Ростов. На платформе суета и веселье. Провожают кого-то.  

– Ну все, пока Володя, пока! – послышался чей-то голос.  

– Привет столице! – подхватили другие голоса.  

Дверь в мое купе со стуком распахнулась и появился мой попутчик, неуверенно державшийся на ногах.  

– Привет! – весело произнес он. – Я Володя, а тебя как»  

– Александер, – спокойно ответил я.  

– Вот что Александер, давай-ка прими у меня, а то разобью ненароком.  

Действительно, руки у моего нового попутчика были заняты двумя бутылками с коньяком, одна из которых было почти пустая, и множеством пакетов с подарками и закуской. Поезд тронулся, качнув вагон. Володя тучно повалился на сиденье. Я только-только успел его подхватить.  

– Молодец! – сказал он, – выпивку уберег!  

А за уходящим окном наш поезд догоняла веселая и не совсем трезвая компания его провожатых.  

– Володя! Володя!  

– Хорошо вас провожают, – произнес я.  

– Завидуют, – радостно сказал он.  

Поехали. Теперь в Воронеж, в город, поезд не заходит, и поэтому быстро домчим до столицы.  

Володя был молодым еще человеком, лет тридцати, может чуть более. Но выглядел старше своих лет из-за своей не толстой, но полной фигуры и уж слишком широкого лица. Судя по дорогому синему костюму и дорогому кожаному портфелю, был он либо важным чиновником, либо человеком большого бизнеса. Он еле держался на ногах.  

– Да Вы присядьте, чего стоять-то. – Я и правда беспокоился, не ровен час приложится всей своей массой и головой о полку.  

– Да, присяду. А чего на Вы? Давай на ты! Давай, Саня, наливай! Вон сколько всего. Икорку откупоривай, мне ребята из администрации столько всего надавали.  

Да, закуска и впрямь была хороша! Выпили по одной, потом по второй, закусили икоркой, лимончиком. Уже хорошо. Само собой пошел разговор.  

– Ты вот кто? – спросил он. – Куда путь держишь? По делам или по работе?  

Я рассказал, что возвращаюсь из командировки, что ездил по казенным делам в Пятигорск.  

– Я вот тоже по работе. Но! У каждого своя работа.  

И он после четвертой, уже достаточно заплетавшимся языком, но четко, без запинки, с упоением и нескрываемой гордостью стал рассказывать о себе.  

– Вот кто я есть? Деревенский парень из под Ростова! Образование десять классов. Ну, потом еще заочно высшее получил, но это так, я за четыре года и появлялся там раз пять-шесть за год. Мне все сделали как надо! Диплом имею! Но всего сам в жизни добился. Теперь на самом верху почти. Мы с братанами фирму по ремонту автомобилей сперва сделали, потом с нужными людьми нас свели, с администрацией, и покатило. Инвестиционный фонд учредили. В строительство влезли, в госзаказы. Через четыре года у меня уже полмиллиона было. Да не рублей. Понял? Потом в местную администрацию выдвинули. Два года проработал и окольцевался, женился на москвичке. Девок этих разных сколько у меня было-перебывало, и еще сколько будет, а жену надо с умом выбирать! У моей папа – большая шишка в Москве. Понял? В прошлом году дом в Борвихе вашей купили. А теперь вот и сам в столицу перевелся. В Центральное Управление! Правда, пока только мелким клерком, мелким, но погоди! Вот так-то! А ты говоришь по казенным делам. Я-то фонд свой на сестру переписал, так что деньга капает и не малая, – произнес он, снимая с себя пиджак и развязывая свой ярко-желтый галстук. -Детей родим, вырастим, в Лондон их учиться отправлю, а потом, может, и сам… с женой.  

Вторую бутылку коньяка мы не допили, сил не хватило. Володя совсем из сил выбился и так и свалился на полку, полный откровений и ужасно довольный собой.  

– Да ты хоть ботинки сними, – сказал я.  

Он меня уже не слышал – уснул крепким здоровым сном. Я полез на свою полку, и только Володин храп отражался в тишине от стен купе фирменного поезда. Утром, как ни странно, я успел встать, сделать свои дела и даже умыться еще за час до прибытия. Позавтракать хорошим завтраком, положенным бесплатно в фирменных поездах, и приготовиться к выходу. Володя еще спал. И даже когда поезд уже причалил к перрону Казанского вокзала, он не проснулся. Я, выходя из вагона, конечно, предупредил об этом проводника, и тот побежал его будить. Да и куда ему торопиться, он уже везде успел, думал я. Я не спеша покурил на перроне, прошелся по вокзалу и вышел на площадь, и к своему удивлению увидел Володю. Тот уже пришел в себя и был как огурчик, свежий, ну прямо, только что с грядки.  

– А, Привет, Саня! – поприветствовал он меня. – Счастливо! Может и увидимся когда!  

Затем махнул мне рукой, сел в черный автомобиль с включенной синей мигалкой, и тот умчался по улице. А я спустился в метро и поехал домой. Соскучился я по дому.  

Со времени описанных мной событий минуло восемь лет. Уже три года, как я пенсионер. Но продолжаю работать, только больше уже не служу, а взялся за старое, опять в капиталисты подался – перешел на другую сторону классовой баррикады. Хотя до конца со своими политическими пристрастиями я так и определился. Видимо, моя самоидентификация слишком сильно привязана к идеалам советского воспитания, но при этом все же далека от коммунистической идеологии, равно как и от либерализма. И от этого я болтаюсь, словно щука в проруби, голосуя то за тех, то за этих. Такая уж доля досталась моему поколению, жизнь нашу переломило как раз пополам.  

А не так давно я вновь посетил Кавказ, Карачаево-Черкессию, Домбай, где с упоением катался на лыжах по снежным склонам под строгим взором неприступной Белалакаи. Нет, что говорить, никакие красоты Альп не сравнятся с видами Домбайской поляны! Однажды, гуляя в живописных окрестностях, верстах в трех-четырех от поселка, забрел я в небольшую шашлычную забегаловку, место не туристическое, где больше местный люд собирается. Заказал баранины, как положено, а положено на Домбае употреблять именно баранину (это я для тех, кто не разбирается). Хозяин, старый карачаевец, мясо приготовил отменно, налил мне бокал своего домашнего вина, а сам стоит в стороне, мельком косясь в мою сторону. Смотрит, понравилось ли мне его угощение. Да как может не понравиться, пальчики оближешь! Видя мою восторженную реакцию, хозяин заулыбался. До чего же дружелюбный и хлебосольный народ эти карачаевцы. Но не дай тебе бог выразить свое разочарование или высказать какую другую неприязнь – зарежут! Постепенно разговорились мы с ним.  

– А скажите, много ли Вы в здешних местах народу знаете? – спросил я.  

– Так почти всех знаю, – отвечал он. – А меня так вообще каждый в горах знает.  

– А не знаете ли Вы такого Виктора из Москвы?  

– Виктора! – воскликнул он. – Это который в Лазе домик купил?  

– Он самый, – сказал я.  

– Да он же мой первый приятель.  

– Вот как, – обрадовался я. – А что с ним? Как он?  

– Да он в прошлом году уехал домой, в Санкт-Петербург. Домик свой моему брату продал и уехал.  

– Значит, – вслух произнес я, – отдохнул, успокоился.  

– Зачем успокоился? – возразил хозяин, – жена его вернулась из Америки.  

– К нему вернулась?  

– Вот этого не скажу. Ну, бог даст! Всякое бывает в жизни.  

На обратном пути, сидя в кресле самолета, следовавшего в Москву, все думал о Викторе, переживал за него. Обрел ли он, наконец, свое непростое счастье или продолжает его искать? Судьба моего второго попутчика Владимира казалась мне более понятной. Этот, если еще не в Лондоне, то точно стал большим человеком в Центральном Управлении. Если, конечно, не сидит.  

Самолет вынырнул из облаков. Я смотрел в иллюминатор и любовался видами. Далеко-далеко внизу отчетливо просматривались города, реки и бескрайние поля.  

– Велика Россия, а налоги собрать не с кого! – вырвалось у меня.  

В командировки я теперь езжу редко. А если направляюсь по делам или на отдых, то чаще самолетом. Когда все же приходится ехать поездом, то беру билет на нижнюю полку. Внизу как-то пенсионнее будет. А некогда любимая верхняя полка осталась только в моих воспоминаниях, похожих больше на сон, где живут случайные попутчики, встреченные и не встреченные мной на дорогах судьбы, и где я вижусь сам себе, то в образе сакральной жертвы перестройки с наивно-глупым лицом незадачливого актера, то в образе зубастой акулы или волка со страшным оскалом, то в виде призрака, бродившего где-то по Европе и заблудившегося в белых полях России.