Семишиза Ува

Не сильно я стремлюсь быть свидетелем ожидаемого будущего всей Земли и России как её части... По нескольком параметрам Россия напоминает ОК, хотя и в худшем их «исполнении». В ближайшее десятилетие на Земле вероятна ограниченная ядерная война между «делящими» этот мир дефицитными странами, а это «мы уже проходили»... Фантазии о скоростных хищных мутантах и об «одичавших» людях можно оставить сценаристам боевиков, а вот то, что даже после ограниченного конфликта с применением ядерного оружия значительные участки обитаемой поверхности планеты становятся малопригодными для жизни рас людского типа вне глубоко упрятанных под землёй инженерных сооружений (убежищ), это – точно. Радиоактивность уходит из почвы медленно, даже глубокие водные источники зоны поражения ЯО оказываются потравленными и заражёнными радионуклидами и даже кратковременное пребывание на поверхности без жёсткой защиты приводит к поражению жизненно важных органов излучением вторичного распада. Вторичное заражение площадей продуктами ядерного распада также препятствует распространению и росту бактерий и микрорганизмов, что приводит к быстрому изменению характера биоты даже при условии сохранения продуктивности семян. Так что фантазии на тему боевых групп, бродящих «по ядерным пустошам» среди привычных лесов, на вид «ничуть не изменившихся» и «воюющих с мутантами» тоже – из разряда сказок.  

Все биологические компоненты биоты в зоне прямого термического поражения ядерными боеприпасами сгорают и «вместо них» там же не может нарасти обычная флора, которая в зоне, поражённой «застрявшими» радионуклидами, остающимися после ядерной бомбардировки, искажается настолько, что представители этой флоры оказываются неспособными к генетически- обусловленным взаимоотношениям с окружающей средой.  

Другая картина наблюдается в зоне выпадения радиоактивных осадков, где после единичного вывала леса, сопутствующих пожаров и химических потрав привычная биота всё же восстанавливается, но уже в изменённом виде. Какая там обстановка, на этих раненных землях? Чем-то напоминает «зону поражения- отчуждения» ЧАЭС, но совсем не во всех деталях и без неизвестно откуда свалившихся игровых «ужасов». Кажется уместным здесь привести фрагмент описаний от одного натуралиста (в моём переводе), побывавшего на этих землях с научной экспедицией в начале двадцатых. С добавленными незначительными комментариями.  

«За Овчадаром (заметки натуралиста)», изд. 4028 г. Фрагмент воспоминаний Эстина Негониша д. б. н. гос. дип. ОК, заслуженного баюна ГИЦ, Ринкур.  

«Муаровые Пеплы встретили нас неожиданно мохнатыми холмами, покрытыми густой, как казалось из-за стекла, привычной растительностью. Наш конвой трамбовал высокими шинами вездеходов старую просёлочную дорогу, переваливающуюся по холмам, заросшим до войны настолько густым лесом, что он перекрывал путнику горизонт почти во всех направлениях взгляда, оставляя для обозрения узкие просветы вдоль дороги. Ныне же прежний высокий лес выпал, открывая путешественнику на колёсах сглаженные холмы, с разлёгшимися между ними выровнянными проплешинами, зарастающими высокостойными травами. Лётный егерь Отувыр дейн Рясхо, исполняющий роль гида по здешним, опалённым войной местам, рассказывает, что с воздуха, откуда он обычно следит за этой местностью, поля выделяются более светлыми правильными геометрическими формами, на которых часто можно видеть стайки серых стригов и стада пони.  

Кому раздолье теперь в этих местах, так это одичавшим пони, низкорослым мохнатым копытным с причудливой раскраской, отлично камуфлирующей их в кустистых зарослях. У нашего экипажа была возможность убедиться в подходящести этой окраски их подшерстка, когда из-за ближайшего к дороге зеленого кулака на дорогу выскочила пара этих крутолобых зверушек почти перед триплексом нашей неспешно ползущей розовой кавалькады. Считается, что розовый цвет отпугивает животных, но эти пони не выглядели испуганными даже когда мы приблизились к нем на расстояние одного грузовика. Лишь дрожь почвы, как кажется, заставила их уйти, оглядываясь на машины, и пропасть за кулаками длиннохвойных кустов справа от дороги.  

Хвойные породы деревьев здесь причудливо изменились. Они стали расти быстрее, но округлыми тонкими ветвями настолько извилистыми, что кажется невероятным производство из этих пород деревьев длинных и ровных досок. Из этих кустистых сосен можно было бы производить скорее бионическую мебель, отпиливая ветви сразу гроздями. Стволы других деревьев покрылись коровыми наростами, к которым быстро привыкаешь, когда видишь эти олеты не на первом повороте.  

Другое, не сразу, но замеченное мною изменение – листва олетов приобрела искаженную (относительно привычной) округлость. Известны поэтические сравнения кос олетов со струями ручьёв. Местные олеты и им подобные нехвойные несут на себе листву, напоминающую издали скорее чешую или ниспадающие сельские юбки, нежели струи вод. Южнее поймы рек на Пеплах захватили хвощи, набирающие порой роста выше взрослого человека, здесь же наш путь лежал мимо речки, впадающей, чуть в стороне, в слегка заболоченное озеро. Камыш по берегам этого озера выглядит привычнее некуда, вид его суставчатых стеблей ничуть не напоминает об окружающем заражении, но подъехав, с разрешения нашего провожатого, к самой воде мы убедилсь в том, что это озеро более чем местное. Косяки рыб. Её было столько, что она шевелилась чешуёй на мелководье, создавая впечатление брошенной ко дну вуали.  

Майор позволил нам чуть окунуть передок нашего транспорта в прибрежную воду, проверив сперва буром, выдержит ли берег вес бронированной машины. На моё удивление таким опасением, наш гид объяснил, что местные берега водоёмов бывают обманчивыми по консистенции, негаданно превращаясь в рыхлые грунты, покрытые густым покрывалом усистого мха. Этот берег был покрыт только шуршащими за стенками пузыря камышами, но мох, охватывающий участки берегов, проростает грибницами по его корням и выбрасывает споры незаметно настолько, что густо, как нам кажется, стоящий стеной камыш может оказаться обманкой. Моя реплика об этом миковидном поведении мха, напоминающим способ размоножения бисерных грибов, наш миколог Левдис парировала известием, что такая поведенческая мимикрия ускорилась на Пеплах.  

Позже я, любытствуя в её исследованях, обрёл лучшее знание тематики и понял каким образом происходит эта мимикрия, но тогда такое поведение мхов казалось мне достойным удивления. Дно здесь было достаточно крепким для того, тобы мы въехали по ступицы в гладь озера, погнав от транспортёра пологую волну. Рыба сначала отплыла подальше, освободив вид чуть замутнённого силой водоворотов песчанного дна, но потом вернулась. Среди рыбной мелочи попадались рассекающие стайку длинные угри, с неожидано бронзовеющей в свете дня чешуёй. Майор объяснил, что стаи мальков привлекают в этом месте личинки гнуса, которого в почве пронизанной корнями клубнистого камыша, множество. Угри же местные, достигающие по его словам, веса в тридцать килограмм, потому что постоянно растут до старости, ищут головастиков.  

В гидросфере Муаровых Пепелов изменилось время кладки земноводными икры и потому сейчас, ранней весной, эти головастики первого помёта уже покидают икринки, отложенные панцироносыми тритонами почти под лёд. Панцироносые тритоны, наверное, не знают, что этот первый помёт не даром называется нами жертвенным. Раньше, до заражения, первый помёт панцироносы откладывали позже на месяц- полтора, не задевая ледяного покрытия, но он всё равно погибал на 80- 90% своего поголовия. Зачем богами Ува придуман такой механизм размножения панцироносов и некоторых других видов земноводных, в том числе – морских, наука пока понять не может, но первый вымет становится в большинстве своём добычей хищников. Угри эти на чистом воздухе, не ограниченном защитным стеклом, так и вовсе выглядят «вызывающе» жёлтыми, их окраску меняет тональность стекла.  

Сдав назад, мы выбрались обратно на дорогу, где нас дожидались машины остального конвоя и продолжили путь к станции. Кругом нас расстилались теперь зарастающие высоченным травостоем, более напоминающим сочный лес, поля. Таким вот оказалось полезным для травянистых видов растительности убийственное загрязнение, завернувшее ветви хвойных в колени. В лесу же, но более по окрайкам его встречаются тут и заросли паразитирующих лиан, таких, которые и доныне можно в изобилии встретить в останцевых лесах восточного Загне. Тамошние лианы издавана используются человеком, начиная от лингка – огруцов, проявленых в наших северных широтах только пародийными дынными навесами, и кончая арсевскими канатами. На Пеплах же лианы губят кустистый подлесок, но создают подвешенные на стеблях столовые «этажерки», поднимающиеся порой выше крон самих деревьев, убавивших в своём привычном росте. Выглядят эти синевато- лиловые «полочки», карабкающиеся вдоль стволов, что и говорить, красиво, но для леса они губительны. Неожиданно, но местные лианы этажерками сторонятся мест произрастания подвидов олути и привычных ивняков, которые, кажется, и не заметили никаких почвенных изменений. Поля поросли разными видами стеблистых травянистых, включая кочаны с резными листьями (прим. – непонятное описание).  

Здесь встречается многое из того, чего совсем не ожидаешь увидеть в этих северных широтах. Кроме вездесущей жестколистой ложной кобоши, облюбовашей обочины дороги, в полях возвышаются купины золотарника, пустого как от цветов так и от плодов в это время года, тонкие метёлки белого геоса, многоглавые сизые «парашюты» аркадисов (прим. – вид борщевика), всевозможные одичавшие злаки, которые растут в этих местах в окружении вымахивающих вдоль стебелей прикорневых листьев, помещающих стебли в высокие, отблёскивающие продольными ребрами, розетки. На обрабатываемых полях, прилегающих к жестким Пеплам эти розетки уничтожаются фермерами, здесь же им раздолье. В то время года, когда мы только прибыли к станции, всё это разнотравье ещё только поднималось, «морально придавленное» сразу махнувшими в полный рост початками конской кукурузы (прим. – это адекватный перевод названия) и опушающимися аркадисами, но бывшие поля уже были полны низкорослыми весенними цветами, которые представленны здесь, преимущественно, сложноцветными и махровыми, как шиповник ромашками, шарами разноцветного клевера (прим. – клевер). Ромашки стали здесь махровыми и выглядят прямо как розочки на тонких стебельках, но с широкой подушкой тычинок.  

Встречаются здесь и одичавшие корнеплоды, выжившие в этой почве, но изменившие свой фенотип. Так невдалеке от дороги, в поле мы увидели паутинную сетку, протянувшуюся на несколько десятков метров над землёй, окрашенную местами ярко- зелеными нитями на фоне широких бурых «лопухов». Покрывало этих прожилок было окружено неровной границей из «выжженой земли», на которой не было видно стерни. На наш вопрос «что это такое? » майор наш объяснил, что под набирающем сочность покрывалом находится «линза» местной свеклорепы, мутировавшего конеплода, обазующего колонию.  

В дальнейшем наш ботаник- агроном внимательнейшим образом изучавший эту и подобные им мутации, утверждал, что обнаружил у этих корнеплодов зачатки масс-келейного рефлекса (прим. – термин из этнографии ОК), по первости же на наше предложение осмотреть колонию майор Оту объяснил, что этого делать не желательно, потому что к сообществу корнеплодов примыкает колония местных мирмекидов, тяготеющих к такого рода объединениям.  

Даже с нашей позиции в машине, было заметно, что окружающие поля полны живностью: из покрытых почками кустов бузины в при нашем приближении срывались в стороны стайки мелких птиц, в полях проступали тропики, протоптанные грызунами и более крупными представителями фауны, на дороге иногда виднелся помёт копытных.  

Вскоре наш конвой, перевалив пригорок, приостановил степенное перемещение. Майор Оту послушал доклад из рации и приник к дальномеру (прим. – ошибка учёного: в вездеходах этого типа установлен электронный дальновизор). Поглядев в окуляры, майор предупредил, чтобы мы не пугались – им придется немного пострелять. На мой вопрос о происходящем впереди наш гид объяснил, что в распадок стая местных хауров привела уродца и наш военный долг его дезактивировать. Наши восточные хауры – умные лесные существа, обладающие социальными навыками, западные же хауры, мигрировашие сюда из Северного Панита поглупее и с какими-то пара-эволюционными запретами (прим. – адекватный перевод), которые не позволяют им уничтожать себе подобных, не проявляющих гонной агрессии. Уж так повелось, что хауры оставляют своих больных сородичей военным контролёрам, которые исполняют роль санитаров области.  

Майор отдал распоряжение в коммутатор и от головы нашей колонны отделилась одна машина превентивного охранения, уехавшая вперёд. Я попросил майора посмотреть в прибор для того, чтобы увидеть, что там присходит. Минутно поколебавшись, майор повернул ко мне окуляры. В низинке по ходу нашего маршрута, сразу приблизившейся до такого разрешения, чтобы увидеть короткий плоский мостик, перекинутый через речку, прямо перед вьездом на мост, переступали как у них водится – «вихляюще», два седоватых хаура с украшенными «шишками» головами. Судя по этим шишкам этим хаурам было не менее двадцати лет, можно считать – патриархи (прим. – хауры живут даже до сорока лет). Третий хаур, молодой и светло-рыжий, лежал посреди дороги. Даже издали было заметно, что это больной хаур – его задние ноги были вывернуты под малопонятным углом и лежали как-то неправильно. Приглядевшись, я понял, что у лежащего хаура есть, похоже, лишние колени. Лежащий уродец с трудом мог двигаться и вряд ли мог самостоятельно выживать, не говоря уже о том, чтобы строить пару.  

Откуда эти хауры и пославшая их стая знала, что по этой дороге должен проехать внеплановый конвой? То нам неведомо – система знаковой коммуникации хауров пока остаётся загадкой. Речка за корпусами хауров слегка парила, даря стелящийся туман на пока ещё не озеленившиеся берега с выпирающими серыми валунами, так что выскочивший из-за поворота впереди броневичок закрутил шлейф ветра, исказивший контуры сцены у моста. Когда тени отплыли в небо, у моста взрослых хауров уже не было, лоб броневичка смотрел прямо на лежащего больного представителя фауны. Я ожидал какого-то огненного действия, впоминая практику бруствера Дента (прим. – южная граница ОК), но броневичёк всего лишь плюнул в сторону лежащего животного чем-то невидимым, расплывшимся каплей, окружающей участок дороги. Когда капля опала она оказалась мешком с петлёй наверху. Тут я заметил что штанга, которую я принял за пушку броневика, была лебёдкой с манипулятором, которым шестиколёсный броневичёк подцепил мешок с пораженным животным, передвинув эту ловушку на обочину дороги.  

Майор, до того вглядывающийся в стекло пузыря, повернул окуляры к себе, посмотрев в него, перекинулся парой слов с командой броневика и дал команду продолжать общее движение. Я спросил его, что будет дальше с этим животным и если уж хауры его оставили, то почему бы не уничтожить его на месте? Майор объяснил мне, пока наш транспорт переваливался по изгибу дороги, зажатому в голых каменистых откосах, отделявших нас от речки, что «здесь так не делается». Точка выставлена вымпелом, позже прилетит или приедет эвакуатор и его команда уже будет разбираться, что надо делать с усыплённым уродцем. Сжигать на месте обнаружения без должного оборудования что-либо рисковано по разным причинам, здесь – не бруствер, где все оттоки пропадают в электропомехах, могут быть, как выразился майор «осложнения». Ради такого рода осложнений и «инцидентов» тут и передвигаются только вооруженными конвоями, в одиночку не ездят.  

Тогда мне такие предосторожности казались излишними: на фоне немного необычной, но, мирной природы, изобилующей жизнью даже более чем в индустрильно развитых районах, не шло в голову ничего плохого. Народная молва о дальних Пеплах явно преувеличивала местные опасности выживания. Если не считать вынужденность пребывания в радиусах и повышенного радиационного фона, не позволяющего подолгу находиться вне радиуса или вне герметических боксов. Позже, в ходе исполнения нашей миссии, нашей команде пришлось столкнуться с этими «инцидентами» и с другими экзотическими «сложностями», поджидающими гостей Муаровых Пеплов, но сейчас наша колонна вынырнула из отступивших откосов холма и покатилась вниз, к мостику. Перед лобовым стеклом нашего пузыря простиралась земля, покрытая полупрозрачными кустарниками, переходящими в подёрнутые свежей зеленью кудрявые леса, дорога пересекала мостик и несла нас к уже виднеющейся на фоне лиловеющего неба, полосатой обзорной башне станции.  

Тут, в краю Муаровых Пеплов, мы увидели природу, ограждённую от человеческого воздействия. Помню тогда, качаясь в кабине катящегося за немного облезлой спиной маячащего впереди фургона снабжения, я подумал, что хунейская философия экстатического единения с природой может обрести тут новый источник вдохновения. Если бы не ужасные пустоши эпицентров, можно было бы думать, что война подарила Уву отпуск от нас. »  

Примечания по возможным вопросам читателей.  

1. Муаровые Пеплы получили такое название не за свойства окраски местности, а вследствии малопонятного феномена, поражающего нервную систему или психику людей. Через некоторый период пребывания на северных Пеплах у большинства людей, даже не покидающих заглублённые защитные радиусы, появляется ощущение сетки перед глазами, снижающей интенсивность биологического цветоразличения. Видение становится напоминающим чёрно-белое изображение при том, что сетчатка глаза не испытывает никаких физических нарушений. Период начала муарового помутнения – от пары месяцев до года. Меньшинство людей, пришедших в Пеплы извне, этим недугом не поражаемо. Кроме помутнения способности к различения контуров предметов, в зоне Муаровых Пеплов понижается иммунная сопротивляемость организма, что более или менее объяснимо диетическими ограничениями.  

2. Войну начала века можно с полным правом назвать мировой – в ней принимало участие так или иначе большинство народов Ува. Обе спорящие коалиции применяли как обычные боеприпасы, так ядерное, бактериологическое и иные виды оружия, разработанного и на Земле в XX веке. На зону поражения, известную сегодня как Пеплы, пришлось несколько стратегических ядерных ударов. Некоторое время эти обширные территории были полностью необитаемы крупными представителями животного мира, но уже через пять-шесть лет после окончания войны сюда стали проникать как животные так и люди, преследующие разные цели. Формально Пеплы принадлежат демиталиризованной зоне под контролем увянского аналога Совета Безопасности ООН, однако присутствие вооруженных сил Объединённых Королевств здесь носит скорее полицейский характер.  

3. Разбивка текста на абзацы – моя. Эстин Негониш написал свои воспоминания «простынками», да ещё и с отсылками на свои же научные труды с иллюстрациями, которые тут неформатны. Названия растений переведены мной по методу «приближения». Хотя клевер он и есть клевер (очень похожее на земное растение), а вот «бузина» это точно не бузина. Мутировавшие корнеплоды правильнее было бы назвать «непойми-чем», но прежде на Панитах и за Чанчадаром выращивали корнеплоды очень похожие на свеклу и репу, так что новообразование, вероятно, включает семена обоих растений. Стриги это такие копытные, напоминающие лесного оленя. Аналогов «собакоголовым» хаурам (кстати, разных подвидов) в земной фауне нет. Внешне зверюга напоминает помесь бобра с гиеной. Обладает высоким для животных интеллектом и всякими социальными способностями. Считается, что некоторые подвиды умеют общаться «телепатически», каковая способность не подтверждается опытами в гражданских институтах (с публикуемыми итогами исследований).  

4. На последней иллюстрации – Тоцкий ЯП, осенью становящийся удивительно похожим по природе и даже по рельефу на южную часть Муаровых Пеплов.