Этногенез от жрецов

XII  

Вера в «ответную», обменную милость Г-спода, которому молятся, зиждется на внутреннем убеждении большинства людей в своей самоценности, в своём превосходстве над окружающими. Большинство людей с нормальной психикой и с нормальными адаптационно- социальными врождёнными установками верят в свою скрытую неповторимость. Личный договор с Г-сподом калькируется с рыночных отношений: «я, верующий, демонстрирую тебе подчинённость и исполняю положенные тобой ритуалы, ты платишь мне удачей». Сколько бы не отрицался такой подход к устойчивости института веры жрецами единобожия он – логичен.  

Конечно, принято утверждать, что «всё не так! » и никакого такого договора нет, «мы любим Г-спода (Это Учение) потому что любим его», но в таком случае верующий выставляет себя слепым механизмом догмы любви без права на минимальную свободу уклонения от догматики. Как механическое приложение Церкви, которое не может быть неисправным ни в какой своей части. Не может грешить такой верующий, но сразу по отступничеству помирает. Не отложенно и духовно, а сразу и целиком. А если у верующего не важно во что есть хоть минимальная свобода выбора, то он уже вынужден расчитывать свои выгоды.  

Если бы верующие были такими «принайтованными к догматике» инструментами, то потребность связи с Церковью, формирующей методы личного поклонения, встала бы на уровень потребности в оправлении физиологических надобностей. И ритуалистику поклонения нельзя было бы сменить без нейро- физиологических изменений. Примерно такая ситуация исполняется в мире Ува, но на Земле ритуалистика и смена религии на физиологии адепта никак не отражается, если не заниматься внешними хирургическими операциями, привязывающими адепта религии к его аутосоматическому идолопоклонству.  

Может атеисты правы и бога нет? О чём тогда вообще рассусоливать, что описывать? Атеисты не правы. Бог – он есть, перефразируя Ленина, «объективная реальность, иногда данная нам в ощущениях». Более точное определение тоже есть, но оно длинное, состоящее из «страшных слов» и мозголомное. Более того, богов, согласно этому определению в том числе, не один, а много. Так что политеисты более правы, чем монотеисты. Монотисты (единобожники), кстати, эту вероятность множественности эманаций (проявлений, имён, вместилищ) своего «единого бога» тоже признают, причём – самые упёртые: авраамические монотеисты, которые в каждом обращении- молитве упирают на единого адресата своих просьб. Монотеисты из множества имён избрали для обращения часто «формальные», наиболее нейтральные эпитеты для бога, в ряде случаев это «главное имя» (иногда несколько их) вообще табуированно к гласному произнесению. Синкретичность нескольких избранных проявлений в одном, собирательном образе, тоже возможна.  

Политеисты- «язычники» и ближе к определению и ближе к природе, но практика поклонения множеству не очевидно правильно «слепленных» образов оттянула популярность от политеистов к упрощённому канону «оправления культа» у монотеистов – одному богу молиться проще, чем многим. Дело упрощения в обращении к богу приводит на службу культам достижения научно- технического прогресса и смекалку: начиная от распространения алфавита с книгопечатанием и кончая «припахивания» для молитв устройств ветряных мельниц. Есть ли от молитвы, обращения к богу или богам вообще прок? Если бы прока не было, люди бы не молились и храмов не возводили бы. Давно бы бросили это дурацкое дело и верующие приматы не выжили бы как класс, оставив в жизни одних безбожников.  

Какова доля участия этого бога, «данного иногда в ощущениях» в делах человека? Эта доля участия зависит от самого человека и от того, что считать божественным вмешательством в «естественный ход вещей». И заодно – что считать естественным ходом вещей, лишённым бога и подвижек от дэ, а что считать неестественным? Кстати, аргументы яростных «научных» атеистов вроде тех, что «наукой доказано», например, отсутствие души или того, что «бог не сидит на небе» малоосмысленны, потому что наука – штука динамичная, постоянно опровергающая свои предыдущие достижения и на той динамике «стоит» сам научный подход рассмотрения мира.  

XIII  

Рыночный капитализм исповедует эпикурейство. Или эпикурианство? Проще: через сытое брюхо и душа возрадуется. Бог – в удовольствиях. См. «синайский этап» философии иудаизма.  

Эпикурейство это философия индивидуалистическая, в которой для достижения удовольствия всё позволено, «за что не посодют». Чтобы не «посодили», надо чтобы не поймали. Чтобы не поймали надо «делиться» с теми, кто обязан ловить нарушителей баланса социальной справедливости, как эту справедивость понимают представители народа, способные финансировать «ревнителей справедливости». Эпикурейство кастово, элитарно и этого не скрывает.  

Всё эпикурейство можно разделить на «малый набор» (лоток с пирожками) и «большой набор» (грузовик с пряниками). Вынужденное общество, с которым приходится делиться, это гарант безопасности. Бог в этом обществе есть настолько, насколько он подкупен обменной валютой. Священичество в эпикуреизме настолько свято, насколько оно «взяткоёмко» или в открытую «оплачиваемо». Эти чиновники от «бога» эпикурейцев – не грешники, но такие же честные сволочи как и сам адепт эпикурейства. По «теодиции» духовного эпикурейства (выраженной через Адама Смита) греховно упускать любые возможности. Эпикуреец обязан думать и соображать о том, как бы ему никого, от кого он зависит, не «обижать».  

У любого мудрого эпикурейца есть сразу две возможности употребления своего дэ: он может «ценить маленькие радости» или рваться «упиться шампанским». Если дао эксплуатировать быстро, то представители жречества, способные «дать по шапке» будут требовать больше «мзды». Не отстёгивающий мзды в общак эпикуреец борзеет. Борзо бежит по своему найденному дао. За борзость «не по чину» можно поплатиться отнятием ништяков. Ангел, отымающий ништяки за «борзость не по чину» ( с необеспеченными «тылами» ), равен по своей функциональности «общественному богу».  

Эпикурейство и «маммонизм» признают за логичное учение все вольные разбойники и воры в законе, но – на свой лад. «Чистое», не связанное с окружающим обществом «иных конфессий» эпикурейство и сибаритство не нуждается ни в каких моральных принципах, потому что оно сугубо индивидуально и физиологично. Пока эпикурейцу хорошо – его насыщающийся бог доволен и благодатен, становится эпикурейцу плохо – бог, стало быть, гневается, а душа страдает.  

Для достижения телесно- душевного блаженства, равного божественному удовлетворению эпикурейцу надо только развивать в себе чувство прекрасного (полезного). Никакими моральными принципами в достижении этого священного блаженства индивидуалист- эпикуреец не сдерживаем, только бытовыми, материалистическими.  

Вообще эпикуреец это развитый материалист. Хоть он и не обязан быть атеистом, то есть отрицать наличие у себя «движущей» души. Совершенно всё в мире эпикурейца имеет цену, выражаемую в депозитах и обменных вещах. Всё покупается и всё продаётся. То, чего эпикуреец купить не может, то не существенно, того не существует – эпикуреец его не может увидеть. Фанатичное эпикурейство презирает идеализм, не фанатичное признаёт его как ересь, свойственную слабым представителям окружающего чуждого общества, которые не способны к развитию своих чувств. Напомню, что эпикуреец может довольствоваться малым, тем, что не заметно обывателю как «благо». Идеал такого эпикурейства «малой колесницы», как это ни покажется нелепым, это киник Диоген. Этика эпикурейства допускает любые формы демонстрации как достатка так и убожества, не оперируя понятием «приличия». Эпикуреец понимает себя и род человека как такой вид животного, отличающегося от прочих животных только развитостью чувств. Цель его жизни – радость от потребления доступных благ. Когда доступные блага и приятная музыка кончаются, то кончается и «чистый» эпикурец. Все прочие этические школы, по логике и по идеологии эпикурейства – «от лукавого», т. е. от лености, глупости и от слабости воли, не тренируемой для того, чтобы управлять ощущениями. В этом убеждении эпикурейство сходится с индуистской йогой и даосскими тренировками восприятия.  

XIV  

В организованной бандитской среде приняты некоторые «социальные» законы, не выводимые из философии эгоистического эпикурейства, но выводимые из мировой этики, свойственной всем замкнутым, элитным сообществам «рыцарей храма», принципиально недоступного для вхождения в него представителям «низших каст». В этом кастовом кодексе воров есть, например, декларируемое правило, обязывающее разбойника почитать своих родителей, какими бы моральными уродами эти родители не были. Однако это не «твёрдый закон общества», тут общество часто судит «по уму».  

Бандитско- разбойничий «кодекс чести» это устав, призванный сохранять касту, претендующую на роль духовной харизмы. В «интернациональном» разбойничьем «кодексе приличного поведения» есть пять непреложных законов, логически обоснованных правилами выживания в том обществе, от которого адепт этой «конфессии» всегда зависит.  

1. Чтить правила братской поддержки во враждебном «семье» окружении, каковым «враждебным окружением» явлеятся, потенциально, весь мир. От понятия братства и пошло название «братки» (так же как братья- монахи, братья- рыцари и т. п. фратрии). Мафиозную «семью» или «клан» (стаю, род) придумали не на Сицилии – такова мировая практика родственно- ориентированного устава коллективного выживания. Вследствии этого глобального закона взаимной поддержки внутри клана, в семье почитают глав «семей» и им подчиняются. Глава «дома» и «семьи» обычно является и сакральным вождём, мозговым центром, хранителем семейной казны, «хранителем печати».  

2. Держаться с достоинством, опрятно выглядеть, соблюдать этикет, владеть «понятиями», ботать «по фене». Это требование, на первый взгляд, формальное и какое-то «неуместное», но в реальности – оправданное понятием «марки», своего племени, признака кастовости, опознавательного знака для вида «приличного человека», с которым «не стыдно рядом встать». Бандиты блюдут «чистоту рядов» по той же причине, по которой форма одежды и способа выражений принята в любом «святом собрании» : со «своими» удобно и, в стрессовой ситуации, комфортно, ясно чего ожидать, не нужно лишний раз напрягать мозги, чтобы выстраивать контактность. К тому же единообразие самовыражения позволяет качественнее прекращать бытовые конфликты. Разбойники дерутся между собой только «по делу». Они ж не дети...  

3. Быть скромным, не бахвалься своим нажитым имуществом и оригинальностью. У человека, знакомого с тем, как демонстративно- роскошно выглядит жизнь успешных бандитов опять возникает глубокое недоверие. На самом деле понятие «скромность», так же как и термин «героизм», может быть придано только в сравнительных категориях. Относительное это понятие – скромность, приличие. Скромность «правильного» бандита или «вора в законе» обязывает его показывать социальный уровень своего достатка, достигнутого «кошерными» методами, в приличном для бандита виде. Честный метод социальных достижений бандита выражается в использовании своего ума, смелости, силы, хитрости, ловкости для занятия «положения в обществе», но ценим такой метод только в своём обществе, ему «родном», в том, которое его понимает и ведет себя так же (по гомологии эстетики).  

4. Быть стойким в честности с общиной и не отступать с избранного тобой пути (священного дао, определяющего отношение к раздражителям). Единственный разрешённый способ покидания «профессии» для «правильного» бандита это «отойти от дел», перейти в касту притворяющихся «приличными» терпилами. Бандиту вовсе не запрещается священным законом притворяться и хитрить. Наоборот, обман «гоев» чуть ли не предписывается. Горбатого могила исправит, вора может «исправить», сдвинуть с дао «достойного занятия» для честного верующего только смерть.  

В этом правиле, идущим здесь под номером 4, заложено понимание бога и присущей ему «справедливости». Вора, бандита, бродягу может судить, чтобы ему «стало стыдно» только Его Иерархи (сходняк). Мирской, суд «терпил» (жертв, иноверцев) и их «правовых защитников» может вора только формально «обличить». Бандиты – богопослушны и богоносны. Только бог у них – своей общины, своих понятий; их бог и «гений касты» похож на покровителей ватаг викингов, которым члены этих ватаг обязательно приносили имущественные жертвы.  

С пунктом свода правил приличного поведения касты лихих людей номер 5 всё совсем не так, как «в кино». В российском народе, наследующем верованиям «родом из СССР» бытует мнение, что вор или бандит «не должен» и не имеет права жениться, заводить семью и воспитывать детей. Потому что у воров, мол, «такой закон» (с).  

Как этот запрет себе представляют мифотворцы? Если нельзя заводить семью, то откуда же тогда браться костяку «семьи»? Ворам с бандитами запрещена наследственная передача имущества, «нажитого непосильным трудом» (с)? Запрещены депозиты? Нельзя заниматься бизнесом, вкладывать средства и преумножать их через социальные институты? Зачем тогда вообще избытки этого имущества наживать? Только для себя на сегодня-завтра, для своего безбедного спокойствия со взятками «кому надо»?  

Нет, ни бандиты ни воры не копят «исключительно для себя». Преспокойно бандиты и воры, смелая и рисковая «элита человечества», блюдущая священные законы эпикурейства и удовольствия ради души в теле, могут строить семью, воспитывать детей и лелеять внучат. Просто эту роскошь могут позволить себе легализовавшиеся бандиты, что дорогого стоит. А не достаточно крепко «стоящие на своих ногах» (не всех купившие или недостаточно авторитетные) бандиты всегда под угрозой того, что их захомутают и отправят на длительный «принудительный отдых». И кто в при таком раскладе должен содержать его жену и воспитывать детей? Собака дворовая?  

Разумный человек, стремящийся преумножить свои радости и отодвинуть горести, ответственно подходит к своему имуществу, не допускает пребывания его в небрежении и в разрухе. Поэтому прикаладной запрет на строительство ординарной семьи рыцаря идеологии священного бандитизма, у «работника ножа и топора, романтика с большой дороги» (c) – вынужденная мера предосторожности, компромис с генеральным дао и с пребывающим в этом дао Боге, дающий ему хлеб насущный днесь.  

Пятый пункт свода как он выглядит в реальности: клановый разбойник это разбойник сознающий своё положение. Он обязан учиться, думать, расчитывать возможности мира и склад мира, прислушиваться к миру (опять вспоминается даосизм), понимать свой чин, своё умение, свою «масть». Кшатрий- викинг может и должен гордиться своим умением, но не показано «наглеть» в любом обществе. Свой бог накажет, а бог противника ему поможет. И эти боги, прямо не упоминаемые, будут в этом наказании справедливы.  

XV  

Лагерный закон, «катехезис вора», который подсовывают в роли «свода воровских законов», это не мировой бандитский кодекс, а декорация, придуманная для показухи, «талмудические комментарии к Торе», «кукла». Даже начало этого «кодекса» уже лажа: «Вор должен воровать! » (с) Вор никому ничего не должен. Долженствование придумано обществом трусливых жертв. Вор может принять законы «семьи», законы «общества», а может их и не принимать, оставаясь одиночкой. Вор это существо независимое, кормящееся от «природы вещей», использующее только свои силы и умения. Даже своему учителю мастерства вор ничего не «должен». Вор и бандит это индивидуалисты, которые соблюдает законы стаи, «семьи» только до того момента, пока они не поднимаются в своей силе настолько, чтобы или уйти из семьи, став отделившимся, или создать свою семью, свою «бригаду».  

Равно бессмысленными, неисполнимыми для касты кшатриев- бандитов являются и прочие приписывамые «катехезису» законы от «терпил». Например, бытует утверждение, что есть такой закон воров «не воровать у своих» (с). Это правило переписанно слово- в- слово из законов моисеевых, но в открытом пространстве поиска пропитания оно неисполнимо. Как определить – обносимый принадлежит к группе своих или к группе чужих, у которых красть можно? Идентификаторы «приверженности» на экране локационной сетки должны показываться или перед тем, как что-то украсть надо знакомиться с обносимым? Запрет «крысятничества» может работать только в деревенской общине, где все знакомы, в условиях военного лагеря, при обязательном одорантном опозновании. Если на каждом объекте вожделения есть тамга владельца, ещё и оповещающая этого владельца автоматически о своём применении. Нет такого закона, что вор у вора не может стыбзить дубинку. Да, у шакалов, несколько раз попавшихся на кормлении с чужой добычи, плохая репутация их «не уважают». Но шакалить не запрещено.  

Ещё беднякам, склонным романтизировать воровскую житуху и самих разбойников, нравится убеждение, что «воры бедных не грабят». Эдакие Робины Гуды, которым западло обносить бедняков, потому что бедняки разбойникам «близкие по классу». Это убеждение о «духовной родственности» разбойников неимущему пролетариату вошло даже в догматику раннего этапа социализма и оказало влияние на само развитие социализма, попытки «народного экономического строя»... То ли основатели практического коммунизма- социализма сами верили в такую ересь, то ли им это было выгодно. В основе этого заблуждения лежит недоумение относительно двух позиций: ощущения «самоценности» у адепта вероисповедания воровского мира и романтическая непрактичность.  

Состоявшийся разбойник, вставший на путь разбоя, на путь грешника, как это занятие воспринимается в нормах социально- взвешенной морали «смирных граждан», уже прекратил принадлежать к общине смирных граждан, сменил веру и норму. Никакие моральные своды смирных граждан, терпящих свое положение, бандиту не указ.  

У разбойнка-викинга свой моральный свод, в котором нет места жалости к сирым «потому что они несчастные». Если викинг кого-то «пожалел» избавил от роли тактической жертвы, значит викинг-бандит увидел в нём, прикормленном, свою потенциальную выгоду, он расчитывает на будущую оплату своего решения. Как в сказке про охотника – Ивана-Не-Дурака, которому говорящий заяц, по его же обещанию – самого зайца, «может ещё пригодится». И то верно – говорящего зайца не на каждой охоте встретишь. Это только обыкновенный человек думает, что «если кто-то похож на утку, крякает как утка и ходит как утка» (с), то этого набора качеств достаточно для того, чтобы признать его уткой по всем параметрам, даже если к этой трёхсторонней утиности прибавляется умение этой утки танцевать брейк. Мудрец в конфессии блатных наблюдателен, он думает о будущем, рассчитывает свои шаги и риски вперёд. Такая у него острая жизненная необходимость. Если разбойник осторожничает, проверяя имущественный статус жертвы, то этот разбойник расчитывает на помощь от этой несостоявшейся жертвы. В здравии и в безопасности никакой бандит не будет заниматься выяснением того, бедна его жертва, временно обладающая какими-то ценностями, или богата.  

Разумеется, и этой «пятерне» священного разбойничего закона (с расширениями «понятий») есть свои заморочки. Однако устав викингов-разбойников, как священный устав элитарной касты, логичнее устава любой поликастовой структуры, вынужденной подчиняться иносистемным архитектурным законам, наследуемым сообществом адептов- исполнителей из физики, из экономики, из биологии, из «естественного хода вещей».  

Большие непонятки у «рыцарей честного разбоя» возникают между пунктами требования скромности и идеологическим требованием презрения к знакам «обывательского» достатка. Обыватель (гаджо, гой) не исполняющий законов чести и правильной «жизни по понятиям», преклоняется перед большими деньгами, а «жрец разбоя» по идеологии взаимоподдержки чтит первыше всего закон общества «рыцарей силовых решений». С одной стороны рыцарь разбоя любит деньги, как знаки, дающие власть во внешней природе, с другой стороны – он их презирает, только пользуется ими, вынужденно, ибо так уж устроен это несовершенный мир.  

Вор и бандит вроде как гномий дракон, который любит золото за «красоту», но демонстративно плюёт на его рыночную стоимость. Отсюда традиция понтов, типа обклеивания деньгами автомобилей. Этим жестом бандит показывает миру терпил, презираемому им, что он не боится показать свою силу и не стыдиться своей опасной профессии.  

Внутри разбойничьего «братского уклада» много разных духовных компенсаций, призванных облагородить дао честного разбоя, придать профессии «обрядовой храмовости». Человеку свойственно искать гармонию – см. выше.  

XVI  

Особым образом блатной закон вольных охотников за плохо охраняемыми ценностями трансформируется в местах отдыха от трудов праведных, деяний во славу дао. Там это великое служение не прерывается, но там разбойнику- викингу некого приносить в жертву своему богу. Можно и там найти «мужиков» (холопов) из презренных обывателей, попавших в «санаторий» случайно, но расчитывать на эту группу работяг в роли скота, тянущего лямку за элитарного разбойника, неудобно. Во-первых, потому что попавший по первой ходке «случайно» может, при склонности, стать блатным, «своим». Зачем же заведомо лишать себя будущего соратника, который вероятнее всего, будет мстить? Разбойникам нравится «гонять адреналин», но не настолько, чтобы заведомо выстраивать себе будущие сложности. Во-вторых потому что в тюрьме этих случайных людей, влетевших «под монастырь» терпил мало. Они не представляют из себя множества, достаточного для широты угнетаемого, работающего класса.  

В лагерях тоталитарных строев возникала (в основном – в прошлом) ситауция, когда такой тюремный класс «политических» возникал. Не стоит считать этот способ растянутой смертной казни нормой тюремной жизни. «Политические» в тоталитарных режимах просто были негласно осуждены на длительное унижение. Разбойникам- ворам тоталитарных систем, отдыхавших тех же «санаториях», эта группа «политических терпил» была удивительна и чужда. Воры их не принимали за «своих» и правильно делали, потому что «политические» в массе их законов не принимали, чурались и обладали характерами не «блатного» склада. Исключения встречлись, но – редко. Власти тоталитарных режимов просто подкинули блатному сообществу терпил прямо в санаторий. Со вполне закономерными последствиями.  

В обычной зоне такого нежданного кайфа не бывает. Поэтому в режиме плотного скопления разбойников, вынужденных «сидеть на голодном пайке» выстраивается вертикально- слоистая иерархия привелегий и субкаст, подобная той, какая наблюдается в любом теократическом обществе, управляемой жрецами.  

В пенитерциарной системе заключения правят две соперничающие теократии: церковь следования честному блатному «святому закону» и церковь, наследующая той жизнеопределяющей философии, которая разбойников посадила- изолировала. Блатная церковь тюрем тоже связана с волей, но ей не подчиняется. С подчинением каким-то удалённым авторитетам в блатной среде вообще напряжёнка. По внутреннему закону этой касты неподтверждаемая постоянно «деяниями» авторитетность аннулируется.  

Из противостояния жречества разбойников и «жречества» ветрухаев и формирется полная приключений тюремная жизнь. Блатным просто мотать срока скучно. Блатные тоже играют. Блатные стараются отстаивать своё человеческое (бандитское) достоинство и независимость. Отделение теократического института, принудившего схваченных разбойников к ускромнению их вольницы преследует свои, не менее «священные» интересы, но эта церковь жертв априори идеологически слабее блатной. Ей приходится пользоваться стенами, решётками и искать ослабленных членов стаи, которых можно сделать предателями.  

Когда в формально вольном государстве начинается всенародный поиск и выявление скрытых предателей, то с большой уверенностью можно утверждать, что в этом государстве разбойники держат мазу, а ищущий народ ощущает потребность в тюремных развлечениях. Вне стен тюрем так развлекаются только дети, обожающие играть во взрослые интриги с полной отдачей сил.  

Лагерное (тюремное) «отрицалово» и «положенцы» есть во всех странах, хоть они и назваются в разных языках по разному. Единого международного языка, речевого «лингва франка», блатные не создали, хотя внешние знаки «признаков мастей» во многих странах сходны. Например, в семитской криминальной среде есть блатари, увешанные золотыми цепями. Казалось бы – признак женского «поведения», неприличный для рыцаря длинного ножа и тяжёлого топора! Но такое нарочито блестящее, опознавательное золото показывает явную принадлежность этих ребят к той группе людей, которым не стыдно показать свою успешность. Эти золотые цепи и кольца демонстрируют приверженность их носителей к открытому эпикурейству и кастовый признак разбойников- висельников.  

Почётное оружие, топоры, украшенные драгоценными камнями, которые омывают кровью жертв, гордо выкладываемые перед журналистами золотые пистолеты и прочие блестящие знаки роскоши выражают принадлежность их обладателей к конфессиям, прилегающим к духовному эпикурейству. Свободные хищники презирают глупых травоядных, которыми они питаются. Умные хищники, заботящиеся о своих детях, эту пищу и приручают, и выращивают.  

P. S. Конфликт сверхновейшего времени в России между сообществом старых «идейных воров» и новых «наглых братков» в том, что сколь бы не была тоталитарной правоохранительная система терпил и копытных жертв / обывателей в империи СССР, но у воров там было мало возможностей для легализации своих приобретений и себя лично. А у братков, в государстве с идеологией откровенного эпикурейства, таких возможностей много. Хоть в политику иди, хоть в бизнес. Можно выкупать своих братьев из тюрьмы. Молодёжь из братков мало сидела по лагерям, идейные высоты отрицалова рыцарей, идущих в БУР ради независимости, не выстрадала. Братки спокойнее относятся к извечному противнику – вертухаям, прокурорам. Легализовавшиеся братки выработали свой кодекс поведения, свою церковь. Раскол между «церковью блатных братков» и «храмом старых каторжан» напоминает разногласия между протестантами и католиками. Бог братков- спортсменов, по ощущениям старых арестантов, слаб. «Как и не наш»...