Награда за терпение

I  

◦ Мы страдаем, но нам обещано, что после смерти за эти страдания мы получим ангельский гонорар.  

◦ Богу виднее кого покарать каким страданием. Трудитесь и придёт вам райский гонорар. Посмертно.  

◦ Мы страдаем только потому, что мы не совершенны в познании путей избавления от этих страданий.  

◦ Мы страдаем, потому что мы грешны. Чтобы поменьше страдать нужно припахать страдать неверных.  

◦ Мы страдаем пока мы плохо трудимся. Труд во благо есть удовольствие духа. Радость духа возрадует и тело.  

◦ Наше страдание происходит от недостаточной восприимчивости в при получении оплаты. Развивайте чувства.  

◦ Нам только кажется, что мы страдаем, ибо неверное тело обманывает наш дух, который от страданий тела радуется.  

◦ В страданиях наших даётся нам испытание. В следующей жизни, потом, за наши страдания нам обещана награда...  

***  

Возможны ещё варианты перепевов «успокоения» и концепций «переключения внимания» с того же самого факта, что тело страдает от работы и от болезней, а оплата работы силы страдальца восстанавливает не достаточно для того, чтобы почувствовать счастье.  

Религии, в которых бог, устами чиновников церкви, что-то адептам вероисповедания обещал после смерти можно сразу отправить в категорию «обман зрения». С того света никто не возращался (или почти никто) так что подтвердить или опровергнуть обещания бога и его чиновников не может.  

Да, надо ещё отметить, что любая религия намеренно делит имущество индивидуума на «движущее начало» и «движимые инструменты». Главенствующую позицию в деле мотивировки поведения все религии отдают воле, как бы её не называли. Воля движит телом и разумным строительтсвом. В такой иерархии «сил индивидуума» есть доля реализма, потому тело в какой-то степени действительно модифицируется фантазиями. Обратную зависимость религии диалектически отрицают, в отличии от атеистического материализма и научного подхода.  

Религиозная диалектика отрицания зависимости души (психики, воли) от телесных изменений в том, что изменения способностей воли (умонастроения), связанные с отказом от пищи, религии признают. В посту воля усиливается, при том что тело ослабляется. Такая религиозная физика в авраамическом монотеизме. Объясняется влияние пощения на рост способностей воли адепта таким образом, что тело, получающее меньшую долю удовольствий, очищается от греха. Понятие греховности в авраамизме почти всегда связывеатся с телесным удовольствием или телесным же страданием, которое совращает движитель – волю. Однако само воздаяние за любые страдания, душевный «гонорар» за труды, и в христианстве и в исламе отложен на те времена, когда адепт уже полностью потеряет тело, склоняющее душу к любому виду греха. Освобождённая от умершего тела душа уже не испытывает влияний тела и потому может почувствовать блаженство. Если принимать за аксиому нетленность души, то в таком утверждении о блаженстве души после смерти тела (в авраамической системе ценностей) есть логика. Нет тела – нет и склонности к греху. Есть непослушное тело – есть и проблемы, нет этого кривого инструмента, вызывающего страдания, нет и проблем.  

Нет логики в жёстком запрете на самоубийство и в христианстве и в исламе. Ведь если генеральная цель христианина и мусульманина в освобождении души от влияний склонного к греху тела, то чем быстрее христианин или мусульманин освободит свою вечную душу от влияний своего смертного тела на душу, тем быстрее и полноценнее состоится душевная свобода. Свободной душе после смерти своего тела будет нечем управлять, но в этом уже второе противоречие в «дочерних» авраамических религиях. И христианство и ислам в современном «прочтении» не признают реинкарнации. В обоих этих религиях после смерти индивидуального тела его душу судит «высший судья» и нетленная душа отправляется получать гонорары и наказания. И эти наказания и гонорары – на веки вечные. Есть суфийские и мистические «отклонения» от такой догматики, но это уже не совсем ислам или христианство.  

Отрицание реинкарнации в христианской церковной догматике вступает в прямое противоречие с рядом текстов канонических Евангелий, передающих речи самого формального основателя этого религиозного учения. Как бы то ни было, но современное христианство любого направления реинкарнацию (переселение личностей) и метемпсихоз (переселение душ) отрицают, значит вечной душе, освобождённой от «склоняющего ко греху» тела управлять становится нечем и она остаётся «безработной» на вечной пенсии или в вечной отсидке. Стоит, конечно, всю жизнь бороться с соблазнами, чтобы после смерти тела всё равно проиграть и, с большой вероятностью, получить вечное наказание...  

В официальном исламе двух главных направлений посмертная реинкарнация тоже отрицается, но в простонародной версии ислама метемпсихоз почти признаётся. Вообще для праведного мусульманина более важно не успешное уклонение от грехов, но попытки уклонения от прегрешений, радение адепта в борьбе с телесными же соблазнами. Опять «чистая душа», но тело требует грешить. «Слаб человек!...» Аллах судит человека не просто после смерти, но и при жизни тоже может покарать с большей вероятностью нежели христианина. Кстати, пророк Мухаммед ничего не говорил на ту тему, что мусульманин, мол, обязан подчиняться и платить дань и светским властям, сколь бы греховны они не были и, отдельно, богу. В социальной психологии ислама значительно меньше стартовых противоречий, чем в христианстве.  

II  

Базовый, древний иудаизм до нас не дошёл, потому что иудейские священные книги, дошедшие до нас, последний раз переписывались не раньше пятого века до нашей эры. Современный иудаизм распался на несколько связанных друг с другом направлений, признающих за единые «якоря веры» кровное родство и презелитизм через принятие ряда ритуалов формальной догматики. Иудаизм, давший начало обоим «дочерним» авраамическим религиям, не оперирует понятием посмертного наказания за грехи, откуда бы они не исходили, откладывая «конечное наказание» до некого дня страшного суда, когда вообще «всё кончится». Современный иудейский бог «судит» своих адептов каждый год, в день суда, каждую осень. Здесь иудаизм логичнее, ничего не откладывая «на потом», когда ещё неизвестно, что и как станется. Посмертное существование души в основных направлениях иудаизма ограничено вечным или, скорее, безвременным «залом ожидания». Иудаизм признаёт обратное влияние тела на душу в большей степени, чем христианство, даже влияния «символов тела», начиная от сакральности обрезания и кончая запрещением приёма ряда необъяснимо запретных продуктов в пищу. Считается, что в «праведном» теле не может пребывать неправедной души. «В здоровом теле... – здоровый дух! » И наоборот – здоровый дух облагораживает даже нездоровое тело, помогает выздороветь. Откуда может взяться больное, ущербное тело или разум классические направления иудаизма прямо не объясняют. В иудаизме, как древнем его пласте так и в большинстве современных направлений, нет догматического противопоставления грешного тела управляющей душе, которая вроде бы и хочет управлять, но «тело ей не даёт». Иудей обладает душой пока он жив в теле. Посмертная душа иудея это уже что-то «не то», что и «живая душа», может быть она – часть единого народа, ожидающая возрождения и суда?  

Иудаизм вообще мало касается посмертных наказаний за прегрешения или воздаяний за праведность. Идею о вечной душе «отдельного» человека христианство никак не могло заимствовать из иудаизма. В иудаизме считается, что есть некая учётная книга Г-спода, где записываются поступки живущего, отвечающие понятиям праведности или противоречащие им. И по этим записям Г-сподь посылает старательному иудею блага, а ленивому или грешному благ не посылает. Мистические направления иудаизма и «народные версии» даже его классических направлений признают и метемпсихоз и скрытую греховность. Иудаизм объясняет врождённые уродства единственным способом – наследованием душ грешников, передачей грешности от предков его рода.  

Мистические «ответвления» и «прочтения» в иудаизме появились очень давно – после периода так называемого «вавилонского пленения», когда древний иудаизм вплотную столкнулся с древними же религиями персов и религиями Междуречья (Месопотамии). Классический иудазм не «красочен» и он оказался не способен объяснить многих жизненных несправедливостей. В древнем иудаизме, судя по дошедшим до нас текстам, вообще не было такого понятия как «справедливая плата». Для древнего иудея был писанный устав от племенного бога. Исполняешь этот устав – получаешь радости. А если не получаешь радостей, а получает их сосед, который явно грешен? Значит – или ты плохо исполняешь или Г-осподь тебя почему-то не слышит. Кричи, праведник, богу громче, на соседа внимания не обращая. Грешный сосед пришёл и угнал большую часть иудеев в рабство. Не обращать на него внимания стало трудно...  

Про веру древних персов, владевших тогда Междуречьем, мы знаем только то, что у них были городские боги- покровители местности по типу богов Древней Греции и, по видимому, дуализм, нашедший позже отражение в учении пророка Зороастра. В дуалистических религиях всё просто: есть дурные силы, склоняющие ко греху, ведущему к болезням и погибели и есть добрые силы, любящие праведника и посылающие ему всякие радости в обмен на положенное по уставу поведение. И с добрыми силами и со злыми можно, в принципе, «договориться». Вот вавилоняне междуреченские с захватившими их элитными персами и со своими «влиятельными силами» и договаривались. Иудеи на это буйное и торгующее всем многобожие поглядели и... им понравилось.  

С тех давних пор в скучном иудаизме появилось чёрт-те что... Начиная от старшего архидемона Сатаны, от которого в классическом, «до-вавилонском» иудаизме даже духа не было. В этом классическом иудаизме были всякие противники родового бога, которых никто не совращал, а они сами, по крови, были противными иудеям. Вот был некий Амалек и его племя, с которым иудеи воевали и то ли обошли его стороной, то ли победили – мутная история... Амалек этот был обыкновенный царь, но он неудачно стоял на пути и пришлось признать его грешником. Никакого интернационализма, но чисто африканская война племён: наши дротики против их дубин. После вавилонского плена этому царю Амалеку, вместе со всем его племенем, стали приписывать злонамеренность, исходящую от демонов, «противопоставляющих» себя божественному народу с дротиками. В христианской трактовке этот несчастный Амалек, который оказался «не в том месте, не в то время» стал служителем Сатаны...  

В пост-вавилонском иудаизме для всех уже прижились добрые силы – что-то вроде ангелов, злые силы – черти с иноязычным Сатаной во главе, оттуда же, из вавилонского пленения, была почерпнута идея о посмертном влиянии души предка на дела живых и т. д. Иудаизм пары-тройки веков до явления христианства был весьма пёстрой религией, слабо напоминающей даже современный иудаизм. Стоит вспомнить, что после «вавилонского пленения» ведь ещё приходили успешные «грешники» политеисты Александра Македонского и «под старт» христианства опять «грешники» и опять успешные политеисты – римляне... Сухая логика одножизненного иудаизма проиграла в Иудее времён первого века нашей эры такому разнообразию пришлых политеистических верований, что мне кажется удивительным делом, что Иисусу Христу вообще пришлось с спорить с какими-то адептами храмового иудаизма.  

III  

Итак иудаизм логичен и сух, но архаичен и его адепт поклоняется, фактически, телесному влиянию на душу. Иудаизм склоняется к материализму, если вдуматься. Христианство не логично, противоречиво, но даёт надежду на финальный отдых от страданий. Ислам, по логичности принятого учения, где-то между иудаизмом и христианством, признавая усилия души за главную силу, стремащуюся к праведности, но в современном исламе столько внимания уделяется совращающим тело и «части души» демонам, что обратному, телесному, тварному влиянию на судьбу придаётся важное значение. Ислам тоже дарит надежду на «посмертный» отдых от тягот жизни, хотя этот лейтмотив выражен слабее, чем в христианстве.  

Материалистических и внутренне непротиворечивых религий современности есть несколько направлений, которые даже не полнеценные религии, а скорее секты. Самые «экономически- обоснованные» религии: философская доктрина конфуцианства, никак не относящася к авраамической традиции формального единобожия, дианетика- саетнология ( это как бы секта, но – не совсем... ) и религиозный коммунизм. Причём религиозный коммунизм глупее конфуцианства, относя наступление справедливости и всеобщего блага опять в некую посмертность: советских людей убеждали, что «если не дети, то уж внуки будут жить в Золотом Веке». Они – ваши дети и внуки – будут жить преотлично, а вы пока для этого работайте, работайте!  

Понятно, что вера в грядущий коммунизм для всё более отдалённых потомков продержалась у «советских людей» не очень долго. Уже при Никите Хрущёве эта вера стала давать крупные трещины. Всё таки коллективный разум со времён первого века нашей эры немного набрал в весе. Кроме того коммунистические идеологи крепко промахнулсь в борьбе с основным конкурентом «по обещалкам» – с христианством. Стоило сперва старательно и фанатично, «с фактами в руках» убедить людей в том, что нет никакой посмертной души, которой обещано вознаграждение от бога, которого тоже, по коммунистической идеологии, нет, чтобы этим же людям пообещать в посмертности радость от того, что их дети будут жить в счастье... Вера в грядущий коммунизм «для детей» сохранялась пока у «переходного» социализма наблюдалась динамика социальных изменений, превосходящая соседскую. На соседей можно было «не обращать внимания»... См. выше, про вавилонские соблазны в иудаизме.  

Материализм коммунистической надежды на творимое «светлое будущее» опирался на веру в науку. На веру в человека и на веру в справедливую оплату по труду. Вера в человека, в его честность и в безгрешность вождя- хранителя всего прогрессивного человечества во главе с нашим «племенем» накрылась после разоблачений «культа личности» от Никиты Хрущёва. Веру в силу чудотворной науки, продвигаемой нашим племенем, загубили жрецы коммунизма. Это было трудно, но они смогли. Веру в справедливую «оплату по труду» загубили законы экономического развития. В СССР была попытка создать священную «социалистическую законность», свод правил общежития, «моральную экономику», но создатели этого свода- идеи споткнулись об экономический дуализм «переходного» социализма, который не мог, как экономический строй, вынужденный обслуживать реальное хозяйство, отказаться от денег в качестве способа оплаты труда.  

Коммунизм Карла Маркса предполагал отказ от денег в пользу натурального обмена, как мы бы теперь сказали, обязательствами взаимных поставок. Исторически «коммунизм» Карла Маркса был скорее экономической утопией, как это и расценивалось его критиками. Священный «храмовый» иудаизм, кстати, тоже вынужден был лавировать. Ни одно аграрное хозяйство не может себе позволить в какой-то день не подоить корову, потому что в этот день «нельзя работать». Поэтому «священный день субботний», якобы наследуемый современным иудаизмом из древности и записанный в Торе (в Ветхом Завете) под диктовку самого бога, это не более чем «декларация о намерениях». Собственно слово «Тора» и означает «направление» или «теория», декларация. Древние иудеи не могли соблюдать субботу в том виде, в котором это соблюдение им предписано. По причине этой фактической невозможности соблюдения верующим иудеем среднего достатка дня субботнего в более поздних «разьяснениях к написанному» священному закону и указывается «что надо считать работой, а что работой считать нельзя». Обе попытки подчинить экономику неким «намерениям» спокнулись о грубый быт в самом начале своих построений. Иудаизм вывернулся, коммунизм – нет.  

IV  

Конфуцианство это, формально, так же как и коммунизм, не религия. Однако в конфуцианстве есть понятие праведности поступков, приводящих к заслуженному счастью. Судья или «бог» в конфуцианстве располагается вокруг адепта, почти как в недоделанном пантеизме Спинозы. Недоделанным учение Спинозы я называю потому что этим теологом была выдвинута абстрактная концепция, опирающаяся на иудаизм, но без детализации, предопределяющей правила воздаяния за праведность. Вообще мне не вполне понятно, за что община иудеев так обозлились на Баруха- Бенедикта Спинозу. В давнем- давнем иудейском молитвеннике сефрадского канона (испанские евреи) есть благодарение богу, проявленному в чудесных явлениях, наблюдаемых иудеем. Эти «явления», предписанно содержащие частичку, «эманацию божественного» параллельны синтоистскому канону восприятия «ками» или понятию бога, расстворённого в мире, проявляющегося в окрестности верующего (концепция витализма).  

Единение с этим наблюдаемым богом и было, по Спинозе, источником счастья и душевного вдохновения для человека. Чистейший синтоизм. Видимо, главы еврейской общины Нидерландов ополчились на Спинозу за его публичный отказ от наследного иудаизма в пользу христианства, да ещё и за поддержку идей познания божественной природы разумом. Но завершающую простую философскую идею «канона праведного поведения мирянина» Бенедикт Спиноза вывести не успел. Такие завершающая концепции, пути праведных, дао, была созданы независимо от европейской философской мысли в Китае.  

Понятие дао или «способа» (как это и переводится наиболее адекватно на русский) есть в даосиме и в конфуцианстве. Дао, вернее «дао тзяо», это способ самоорганизации и отношения к значимым вещам окружающего мира, призванный превлечь к исполняющему правила благодать. В некотором роде «дао» это свод законов личного поведения в обществе. Неупоминаемый «судья» из окружающего или «из мира» и воздаёт исполняющему предписания праведности доступную благодать. Основы дао поведения разрабатывал, как считается, полулегендарный философ Лао-Цзы.  

Конечно в «народном» даосизме множество шизофренических суеверий «увязывания» и сравнения «красного с круглым». В Европе с некоторых пор «увлечения восточной философией» стал известен феншуй. В даосизме таких «феншуев» много... Дао вопринимается как всеобщий, космический закон Стабильности в Динамике с несметным количеством встренных Эманаций, сочетний и Возможностей. Единственно любезный индивидууму путь проявляется через божественный дух, «Дэ», который и ведёт человека к личному счастью. Чтобы этот путеводный дэ- дух мог «заработать» в человеке «в полную силу», человеку требуется «прислушиваться к миру», где присутствует неупоминаемый Организатор Всего и исполнять предписания поведения в обществе, фактически, разьяснения мудрецов.  

Даос ничем особенным или необычным для любого верующего не занимается: он так же строит свое отношение в миру и предаётся молитвенной медитации. Разница между даосом и обыкновенным христианином, иудеем или мусульманином в том что авраамист обращает свой внутренний взор к в какой-то степени антропоморфной, анимированной функции «мой судья» и «податель сил», а даос просто «замирает перед миром», разнообразно упорядоченным.  

Высшим достижением даоса считается его отрешённость от тех вещей, которые его раздражают, принятие всего на него валящегося со смирением. Смиренность, скромность это вообще трансконфессиональная поведенческая идея, к которой призывают своих адептов все зрелые мировые религии. Базируется идея о смиренности на понимании того, что «плетью обуха не перешибёшь» и если с каким-то источником страдания сделать ничего нельзя, то лучше сделать себя нечувствительным к этому разражению, привыкнуть, смириться. А чтобы не возникло умственного сомнения в том, что «все равно сделать ничего нельзя», то давайте пропишем угодность смирения Богу. Божественный святой дух, он же даосский «дэ», впитываемый из мирового Организатора (он же – масонский Архитектор), проявляется в человеке силой, позволяющей привыкнуть к чему угодно. Никакого понятия о «посмертном воздаянии по трудам» в даосизме нет. Даосы в этом гипотетическом воздаянии мёртвым не нуждаются, так же как и легендарный Симон-Пьер Лаплас не нуждался в гипотезе божественного сотворения солнечной системы.  

Есть и в высоком даосизме схоластический вопрос, «а откуда вообще всё взялось? », но практической стороны жизни даоса эти отстранённые «материи» не касаются. Всё так уже сложилось. Путем синергетически- волновой организации «дэ» всех вещей. Здравствуйте, Барух- Бенедикт Спиноза, Рене Декарт и Альберт Эйнштейн с ними!  

V  

Неоконфуцианство это свод правил поведения личности в обществе и свод правил отношения личности к своему положению. Опять, вроде бы, не заметно никакого единого бога, точнее бог присутствует, но в виде очень напоминающем «божественное понимание» Свидетелей Иеговы. Конфуцианство раннего периода было чисто социальным учением об управлении, руководством сохранения стабильности для государственной элиты. Кодекс благочинного поведения в конфуцианстве сразу включает в себя принципы уважения к старшим, слабо объяснимые законы непересечения имущественных интересов конкурентов и, главное, указанный поиск своего наилучшего проявления в мире. Последняя деталь очень важна для разумного человека, однако немного отступлю от «прямизны» повестования, для того, чтобы объяснить, что я называю правилами непересечения интересов.  

Известные любому авраамисту десять заповедей, начертанных на камне и переданных, по авраамическому преданию, Моисею на горе Синай, постулируют это непересечение. Все десять заповедей моисеевых касаются регулирования душевно- имущественных отношений в обществе, вынужденном жить общиной во враждебном всей этой общине мире. Община, по мусульмански «умма», способна сохранять свою целостность только если все граждане этой общины согласны следовать общим правилам взаимоотношений, «подписались» под «конституцией благочинного поведения».  

Община жизнеспособна пока у всех граждан этой общины есть общак, налоговая казна, в которую вкладываются все сограждане добровольно, ради обеспечения комфортного выживания.  

Общак, хранение и преумножение имущества в этом общаке должно быть делом освобождённых от прочих обязанностей личностей, выделенных только для этой цели – преумножения коммунального имущества. Отсюда в любой общине должны быть стражи- хранители. Поэтому первая и вторая заповеди моисеевы и постулируют общинное единобожие. Принятием этих заповаедей как Конституции Общины «пустынные» иудеи подписались под тем, что они все согласны подчиняться полиции из левитов. А вы как думали?  

Вообще-то заповедей моисеевых не десять, а всего пять. Не декалог, а пентолог. Но для исторического удобства они распределены так, что их получилось десять. Первая общинная аксиома синайской социальной подчинённости, в переводе на декларативный, должна звучать так:  

Палец 1 (1-2)  

«Вот слово от имени и при свидетельстве гаранта нашего единства, избавивашего общину от рабства и беззакония силой своего дао, утверждаем, что этому дао мы все верны. И не будет у нас другого дао или закона, ни изображения его, ни копии изображения его, ни подобия его вида. Ибо этому дао мы посвятили и себя и детей своих и детей наших детей. Этот носитель дао любит нас, а мы любим его. И не принимающие этого дао дэ они – враги наши, вперёд на четыре поколения детей наших, а за наше послушание этот гарант, именем которого скреплён сей договор на нашем роду даст нашей общине благости на тысячу поколений».  

Между прочим, согласно этому заклятию бог древних иудеев наказывает не самих грешников, а их детей, что как бы предполагает заклятие крови и рождение уродов у нарушающих договор. И ещё евреи поклялись этим подписанием любить этого гаранта в течении максимум «четырёх родов», а бог им, согласно этому документу, обещал помнить о праведности отцов вперёд на тысячу родов. Если считать за «поколение», то есть за «род» сорок лет, то бог тетраграмматон обещал благо за праведника в течении 40 000 лет. 160 лет исполнения наказания по заклятию в обмен на 40 000 лет памяти о благочестивом предке. Прости мя, сомневающегося, Господи, но как-то не уважали древние евреи способности своего грозного бога в арифметике...  

Палец 2 (3-4)  

Дальше идёт непонятная для современников «заповедь о секретности имени бога» и «о дне субботнем», в который общинникам запрещено работать от понятия «совсем». Про субботу в иудаизме считается, что этот день посвящён богу. Т. е. «шаббат» это и есть разрешённое к гласному произношению имя- эманация иудейского бога.  

Запрет на произношение имени общинного бога «всуе» это военно- магическая доктрина. Древние «иудеи пустыни» в военном плане идиотами не были, поэтому постулировали конституционно, что «сирена включается исключительно в случае пожара», а не потому что кому-то пошутить захотелось. Но случается, что требуется обозначить ситуацию общего сбора, а сиренить то нельзя. Что в таких случаях делать? А вспомнить седьмой день. Слово «шаббат» пишется так же как слово «насыщение». Вот это и есть разрешённое и пристойное для всякого случая имя бога, «слабая эманация». С этим именем бога, запретного к гласному произношению, есть ещё одна особенность. Как я уже упоминал выше, заповедей моисеевых было не десять, а пять. Ровно столько, сколько пальцев на руке. Иудеи синайского периода были уже вполне людьми нашего склада психики и моторики, поэтому они показывали на явление привлечения внимания так же как и мы – указательным пальцем. И если выкинуть вперёд, в направлении явления, на который требуется обратить внимание, указательный палец, то это и будет всем понятное напоминание об общей заповеди №2 (привычные 3 и 4).  

Палец 3 (5-6)  

Дальше следуют заповеди привычные нам по десятиричному счёту нумерации как 5 и 6: почитание родителей и запрет убийства. Шестая заповедь выглядит очень спорной, потому что в Ветхом Завете то и дело встречаются прямые указания от иудейского бога и от его жрецов: убей того, убей этого, тех истреби и т. п. Получается прямое нарушение предыдущих указаний. Это получается, если не знать про пять строк заповедей по пальцам одной руки. В реальности заповедь «не убивай» относится к родителям. Буквально эта заповедь прилагается как завершающая к пятой «строке» и должна была бы звучать как заповедь не убивать их, своих родителей. История с родителями, которых законодательно запрещается убивать, наглядно демонстрирует достаточно жестокие нравы выживания в тяжёлых условиях и закрепляет определённый нравстенный канон, позволяющий выживать в общине ослабленным и почти бесполезным членам общества.  

Квартирного вопроса тогда не стояло, но стоял вопрос пропитания. Ослабленные, хоть еще не собирающиеся помирать родители отделившихся молодых семей это – лишние рты, которых вынуждены кормить как молодые, так и община. От тогдашних стариков польза была только в условиях земледельческой общины, но никак не при кочевом образе жизни. Таким образом подписанный «устав о заботе» вынуждал «пустынных» иудеев во-первых осесть на землю, а во-вторых их содержать, этих родителей, не убивать их. Содержать родителей в почитании могла только разрастающаяся за счёт прироста внутреннего населения община, в которой свой прирост берегли. Заповедь об уважении родителей, которых нельзя убивать, но надо их содержать, вынуждала общину строить свою защитную политику таким образом, чтобы община ни в коем случае не сокращалась. Чтобы молодых не выбивали враги, чтобы пропитания хватало, чтобы создавались стратегические запасы, чтобы тогдашняя медицина развивалась и прочие социальные институты. Заповедь среднего пальца вынуждала иудеев учиться думать, «а не только шашкой махать» (с).  

Палец 4 (7-8)  

По привычному счёту заповеди моисеевы 7 и 8 вроде бы, уж совсем о разных вещах: не блуди и не кради. На самом деле это об одном и том же, но в разных видах. В замкнутой общине «девушек лёгкого поведения» и даже граждан, придерживающихся «свободных нравов» не было – все были чьи-нибудь дочери, жены и молодцы. Принадлежащие кому-нибудь, родовое имущество. Красть друг у друга в общине нельзя, это – крысятничество, ведущее к взаимным обидам, к мордобитию и уходу из общины на сторону, к переходу на сторону врага и к прочим конфликтам, разрушающим единство, дружное соратничество.  

Так же нельзя и посягать на чужое родовое имущество, чужую кровь. Хоть всё кругом, вроде бы «общинное» и принадлежит «всему народу», но всегда появляются «первые среди равных», которым позволенно, по их разумению, больше, чем другим равным, но «ценностью пониже». Заповедь безымянного пальца была направлена, главным образом, против этих более равных «по праву власти», то есть против беспредела представителей властей, стоящих как бы «над народом». По доказанному обвинению в краже или в блуде можно было пришибить, а чаще – изгнать из общины кого угодно. Потом уже в оседлой иудейской общине, много лет спустя, появились города-убежища, назначение которых слабо понятно современникам. Эти города-убежища прямо наследуют исполнению этой общинно- конституционной заповеди, пришедшей в соприкосновение с законодательным сводом Хаммурапи.  

Палец 5 (9-10)  

9 и 10 – не лжесвидетельствуй и не желай соседского. Попросту: не ври, будь смиренен и доволен тем, что у тебя есть. Про смирение и скромность – смотри выше. «Не стоит завидовать соседу, сядь на горе и помедитруй. Может быть то, что ты имеешь, тебе и соответствует? » Заповедь мизинца сильно не прижилась у иудеев, но анатомии ради – так ли уж важен на руке мизинец?  

VI  

Эта «пятерня заповедей» регулируют персональные отношения внутри общины так, чтобы личные претензии минимально нарушали имущественно- накопительные желания ценных единиц общества, вынужденного коллективно выживать во враждебной среде. Казалось бы – просто и логично, легко объяснимо. Но это нам объяснимо, особенно в той редакции, в которой не замутняется цель создания такого свода законов. Отдельному человеку объяснить, почему он должен придерживаться каких-то законов, нарушающих его желания тяжело, а порой и невозможно. К тому же человек склонен думать тактически и защищать свои личные интересы, а не интересы тех, кому выгодна община стратегически. Свои тактические выгоды ценее общинных выгод, пока человек не начинает нуждаться в помощи общины и в заимстованиях из государственного общака.  

Вместо того, чтобы каждый раз объяснять очередному недовольному ущемлением его прав всю цепочку его потенициальных выгод, проще ему приказать, заявив, что «так заповедованно нам предками», которым указал так поступать всемогущий бог. «Цыц, смертный! » Однако для авторитетной опоры на всемогущего, всеведающего и мудрого в своём всеведении Бога, обитающего «где-то рядом», его существование должно как-то подтверждаться «по первому требованию». А с этим то подтверждением проявленности «всемилостивого бога» у мировых монотеистов, опирающихся на писанные договоры, дело обстоит туговато.  

Тем более туговато, что сплочённые национальные общины давно утратили своё жизнеопределяющее значение. Мир, окружающий индивидуума, стал принадлежать государственным образованиям, ассимилирующим общины и нивелирующим между ними любые различия. И, заодно, ослабить герметические институты этих общин. В государственной иерархии требования нацональных «богов» аннулируются и человек начинает формально принадлежать абстаргированному государству и тактически – самому себе, в крайнем случае – своему клану, семье. При таком раскладе зависимостей надо соразмерять свои накопленные возможности с теми благами, которые человек способен получить за свою отдачу от ближайшего круга людей, заинтересованных в его деятельности.  

Сакрализованный, «скреплённый кастовой печатью» общественный договор, это штука противоречивая. Евреи даже в своих пяти статьях умудрились запутаться, заключив между собой и со своим общинным богом- ревнителем (защитником) заведомо неисполнимый пакт. Если бы статей этой «племенной конституции» изначально было десять описательных категорий, необходимых к исполнению людьми, то иудейское государство людей с любой формой правления распалось бы от внутренней «несочетаемости программ». Ибо был бы слишком велик набор версий, произошло бы переполнение аксиоматическими условиями.  

Первая статья «договора Моисея» декларирует верность идее сохранения единства рода под жреческим управлением, но не обуславливает порядка смены этих жрецов, отдавая функцию выбора нового верховного неизвестно кому. Поэтому первый же кризис, который случился в уже управляемой иудейской общине был связан с непониманием выбора бога, приданием власти. Даже у пустынных евреев, ещё не отошедших от Синая, произошёл так называемый «мятеж Кораха» – воцарение альтернативного верховного жреца, которого выбрал народ в отсутствии Моисея (Моисей был в командировке на горе, общался там с богом). И по возвращении Моисея из этой командировки пришлось сразу принимать поправку, что такая функция смены верховного жреца отдаётся самому чудотворному богу, а если сделать лицо попроще, то внутреннему, закрытому кодексу в жреческой касте, которая каста и была оформлена только после «всенародного голосования».  

Вторая статья декларирует единство бога, но не объясняет в чём этот бог вообще имеет право проявляться, кроме как в субботнем коллективном насыщении, которое у евреев было «во славу божию». Согласно второй статье моисеева договора получалось, что всю рабочую неделю, шесть дней, бог отдыхал, жрецы его кормились от щедрот общины, но очевидно бездельничали, не позволяя даже упоминать общего бога, «вопить пожарной сиреной». Не молились тогда евреи каждый день по три- четыре раза в сутки – не до того было. Такое окормление удобно для жрецов и постоянного состава армии – ничего не скажешь, но немного напряжно для остального народа. Будем считать, что этот пункт договора какое-то время мог соблюдаться, но только до того периода, когда евреи были вынужденны – согласно другим пунктам того же соглашения – «осесть на землю» и заняться сельскохозяйственным трудом. К тому же прибавляется недопустимость изображения бога нигде кроме как «в сердце», в уме. Надо сказать, что древние иудеи эту часть заповеди нарушили почти сразу же «по отдалению» от земного обиталища их бога – горы Синай. Ещё в пустынном периоде «скитаний» жрецы «постороили» первый храм, где семисвечнику- мировому дереву сразу же было придано значение символа бога. А потом и того краше – был введен обряд обрезания, про который в законе Моисеевом – ни слова. Стоило огород с запретом изображений городить...  

Третьим «щелбаном от среднего пальца» на общину наваливаются родители, которых надо любить и уважать, какими бы они не были, и которых нельзя убивать. Но почему их нельзя убивать, кстати, тоже не объясняется гласно. Древние евреи были новообразовавшимся народом- племенем, нарушающим многие каноны, поэтому не стоит пугаться «дикости» такой постановки вопроса. Ладно, мы не будем убивать своих родителей и потенциальных родителей своих соплеменников, но до периода оседлости эти уже состояшиеся родители, утратившие детородную функцию по возрасту – обуза для полукочевой общины. Да, у них – опыт, но образовавшееся полукочевое племя иудеев не нуждалось в этом опыте, разве что в напоминании о том, как жили в рабстве, что при новом типе хозяйствования было не нужно. От пожилых родителей общины проку общине кочеваников было не много. В стойбище остаются женщины, на которых лежит содержание хозяйства, а пожилые – зачем? Будем считать, что какой-то прок, о котором я забыл, от родителей был даже при кочевом образе жизни.  

Заповедь безымянного пальца – не блудить и не красть – не учитывает права наследования при смерти соплеменника. Эти права пришлось потом отдельно выводить, заимствуя правила наследования у побеждённых иудеями оседлых народов Канаана, поклоняясь таким образом их мудрости и их общиннным богам вопреки указанию первых дувух заповедей «большого и указательного пальцев». Вообще в «пятерне» законов «декалога», спущенной богом Моисею на горе Синай тогдашняя еврейская община смотрится какой-то «бессмертной членами», монолитой «стороной договора» – вопросы смерти отдельных евреев в скрижалях не прописаны. Посмертная воля, понятие о завещании и о правах наследования появляется только у евреев уже оседного периода. При убитом муже его жена становится вдовой и... и дальше то что? Она кому принадлежит? Себе? Родителям? Роду или брату? Общине? Жреческой касте? Муж умершей жены на что имеет право? Имущество убитых переходит всей общине или каким-то его одельным членам, жрецам? В синайской редакции законов выживания общины на эту тему ничего не говорится, а права такого наследования совсем не настолько очевидны, чтобы можно было сказать: «да это же всем ясно!... »  

С моральным законом и его доказательным контролем дело совсем плохо. Последние два закона «декалога» – моральные. Не завидуй и не пожелай. Как отследить желания, а не действия грешников жрецам? Только по принципу «пост-фактум». Эти моральные законы – лазейка для интерпретации, введенная хитрым человеческим умом самих жрецов. То, что жрецы для своего удобства «выторговали». Дурными пожеланиями, за которые «бог наказал», можно объяснить любые личные неудачи и любые же природные явления. Вот на этот «мизинец» левиты показали себя молодцами. В дальнейшем кость «мизинца» развилась в полноценную суставчатую штангу «летательного крыла» не только мистического направления в иудаизме, но и целых отдельных христианства и ислама, где усмирению греховных желаний отдаётся главенствующая роль в деле личного приближения к благодати.  

VII  

От этого «мизинца», вставшего «во главу» счёта, я плавно возвращаюсь к «безбожным» азиатским философским учениям, где главным способом приближения к благодати является контроль за желаниями, контроль своих эмоций. Любопытно, что прямо таки символическое сакральное число «пять», святая пятерня власти, присуща и конфуцианству. «Великому учителю Куну» приписывают написание опять пяти книг- трактактов, написание «Пятикнижия» китайского образца. У мусульман – «пять столпов веры», у евреев – «пятикнижие», в конфуцианстве – пять главных книг. Традиция конфуцианства выражает традицию гноселогического начала в вере и познании мира. Мир, кем бы он не был создан, познаваем разумом, детали гармоничного мира применяемы для получения благ.  

Есть три главных аксиомы в конфуцианстве, не показанные к сомнению: мир создан для человека (ср. «Бог – Создатель» в авраамизме и в вотанских учениях о сотворении мира); мир подчинён законам – познаваемым «порядкам» – дао вещей (гностический или научный подход к познанию мира); отдельный человек, народ- нация, государство и его правители могут накапливать опыт положительных решений («золотой век» можно построить как здание, технократия).  

Конфуцианство кардинально расходится с прочими азиатскими учениями по постулированной «созданности мира для человека»: даосизм и весь буддизм считают мир индифферентным человеку, существующим по каким-то своим законам, где роль человека и его рассудочной деятельности не определена. Человек ничего никому не обязан делать как в даосизме так и в буддизме. И предначертанной цели его существования никакой не постулированно. Полная свобода выбора!  

Введя постулат атропоцентризма в мире, конфуцианство создало образ любящего человека Бога, способствующего познанию этого мира во благо индивидууму, как бы этого неощутимого гения и Помощника человеку не называть. Благодяря этому гению- пособнику в мире вещей, учение Конфуция это всё таки религия, монотеистическая. Более того – согласно конфуцианству государство должно быть построено как семья, где роль главы семьи отдаётся мудрому правителю, следующему канонам конфуцианства (другими словами – верховному исполнительному директору конфуцианства), ведущему праведный народ к процветанию. Таким образом конфуцианство постулирует священный этатизм, фрагментарные воплощения которого подхода и осуществляются в большинстве теоркатических империй, включающих и современный Китай.  

Теория, признающая бога- создателя мира «для человека» сразу после постулирования этого мирового признака «целевой сотворённости» становится монотеизмом. И в этом контурном монотеизме уже не важно в каких ипостасях признаётся «проявленность бога». Хоть в неназываемом вслух имени, заменяемым субботними насыщением, хоть в виде тысяч богов, в том числе богов, «лепивших» человека. Отличие древнего иудея, насыщающегося божественностью через правильную еду от постящегося монотеиста любой другой конфессии только в способе душевной подготовки к общению с всемилостивым богом, отвечающим на плач о несправедливом страдании. Если бог не отвечает – смотри на мизинец: не пожелал ли плачущий чего греховного, отталкивающего его от благодати?  

Удержание себя от «греховных» желаний ведет или к аскезе или к отказу от явного прояления эмоциональной насыщенности (с последующим приучением себя к эмоциональной сдержанности) или, редко – хроническим болезням нервной системы. Что считать запретными желаниями? Это «вопрос, конечно, интересный» (с) Можно не выдумывать своего определения и обратиться к предложениям левитов: вредным желанием является зависть к ближнему своему, владеющему тем, чего нет у плачущего страдальца. Тот же принцип выражен и в тибетско- азиатских школах «усмирения желаний», так что предложения от левитов достаточно. Если любым путём усмирить желания лучшей жизни или обретения предметов, эту жизнь улушающих то теряется экономический стимул прогресса вообще. Полная утрата желаний означает смерть тела, обуянного желаниями, например, покушать.  

Можно ли довести себя аскезой до смерти? Можно. Поэтому все выжившие аскеты, которые исторически отказывались от желаний в результате своих волевых усилий этому «дьяволу желаний», заключённому в самой основе жизни, de facto проиграли. Хотя никакой монотеистической церковью этот тотальный проигрыш и не будет признан. Церковь в лице жрецов считает, что «эти аскеты очистились от оскверняющих желаний достаточно для (нужное вписать). Кто сказал что «достаточно»? Верьте нам! А кто нам не верит, тот искушаем противником бога. Конец обсуждения святости наших аскетов, все неверующие в нашу святость – покиньте дискуссию! »  

VIII  

Итак, очистившийся от любых желаний адепт «усмирения телесных нужд» это мёртвый адепт, окончательно освободившийся от причиняющего страдания тела, вызывающего смущения души. Или этот адепт – приближающийся к мёртвым, «поймавший» нирванну, расстворение в принятом внутрь «пустоты» мире. Не даром древние евреи считали, что увидеть лицо бога и потолковать с ним может только покойник или «стоящий на краю могилы». Все желания, вынуждающие человека искать пути улучшения своего состояния или быта, не ожидая пока эти улучшения «прийдут сами», априори «греховны», потому что нарушают принцип «богоданности». Если не слукавить и не принять всю полноту общинного бога внутрь одинокого носителя, т. е. отдельного человека, который имеет право желать всё, что «бог внутри него» пожелает. В любом монотеизме присутствует некая «воля бога», «желания бога».  

Однако если бог – внутри индивидуальности и человек «с богом» внутри имеет право на пожелания и приобретения, то зачем тогда вообще нужна организация церкви, какое-то отдельное место обращения к общему богу сообщества, следование социальным заветам и прочие священные правила взаимодействия с миром? Не нужны они, эти институты согласования своих желаний с общественными балансирами. Примерно так евреи, принявшие после разрушения Второго храма весь «потенциальный храм внутрь» и поступили...  

Принцип согласования своих желаний с нуждами общины или с нуждами других близких, взаимозависимых людей, выражаем в понятии «совесть», «веления совести». Совместность, совместимость своих нужд, с общественными выражаема через чувство совестливовости, чести. Как поступать можно, а как – бесчестно диктует это ощущение совместности, соратничества. В совести и обитает коммунальный бог, отношение, равное божественной справедливости для общины. Если близкий, община, институт коммунального выживания, государство не являются инструментом, способствующим выживанию или накоплению стабильности для индивидуума, то и совесть превращается в мешающий атавизм, в обман чувств. Индивидуалисту совесть не нужна. И любые его желания, диктуемые его недостаточностями автоматически прекращают быть «социально греховными», т. е. мешающими коллективному выживанию. Там, где коллективное выживание не существенно и совести не вырастает.  

Сложность для разумно отказавашегося от мешающей совести индивидулиста в том, что он не может выживать совсем без опоры на общественные институты. Индивидуалист- «безбожник», со своим храмом «внутри», вынужден так или иначе контактировать с окружающими его вещами, с обществом, хотя бы вид делая, что он подчиняется коллективным законам устойчивого взаимодействия. Чтобы общество этого носителя своей морали не прибило, как потенциально опасное существо.  

Общество видит в любом человеке, да и в любом неодушевлённом предмете, выгодную ему единицу. Общество, «социум» это и есть видимый носитель коллективного бога, его вещественная, проявленная испостась. Религии, откровенно помещающие «бога – дарителя» в общество есть.  

Читатель может удивиться: зачем вообще нужно это понятие – «религия», если все общественно- персональные взаимодествия объясняются с точки зрения рационализма и с позиций рациональной социологии? Религия, в современном значении, это «перепорученная аксиоматика». Слово «религия» происходит от диалекторного латинского слова, идущего от выражения «произносить, излагать», «дело чтения». «То, что произносят». В общем, можно и обойтись без этого устаревшего слова, но как-то же надо обозначить договор между отдельным человеком и окружающей его средой выживания?  

IX  

Этика социальной философии индуизма базируется на вертикальном кастовом делении общества. Касты стабильны – что на роду положенно, тем человеку и предопределено заниматься. У каждой касты – свой набор божеств, свои покровители, свои «Музы и Грации». В целом в индуизме и во всех его ответвлениях чёрт ногу сломит, но вертикальных «социальных» лифтов и переходов между кастами в индуизме, который развился из древнего этатизма, не предусмотренно. В подобие индуизма мог бы превратиться древний «посаднический» иудаизм, но иудеям помешали хорошо вооруженные соседи, которые «объяснили» им, что спокойно восседать на главной трансконтинентальной караванной дороге не получится. Индуизм развился «на отшибе», на полуострове Индостан, через который древних путей, контроль над которыми оспоривали великие державы, не проходило и поэтому становлению индуизма никто не мешал. Индуизм это религия проявлений божественной сущности «через всё» и, в первую очередь – через законы внутрикастового общежития. Сейчас, в новейшее время, касты здорово поперемешались, поэтому совесть и общие «понятия о приличиях» индусы разных каст интенсивно утрачивают. Индуисты разных каст сильно страдают (туалетов упорно не строя), но боги им обещали, что после смерти праведники получат лучшее тело. «А был ты туп как дерево – родишься баобаом» (с)  

Наиболее счастливым «бегством» из колеса бесконечных мучительных перерождений индуисты считают освобождение от всех желаний – см. выше, и абсолютную, заслуженную смерть. Логично. Но кончать с собой всё равно нельзя, потому что в таком случае развалекающиеся боги будут недовольны недостаточным набором пройденных индивидуумом квестов и страдания все равно продолжатся. Тоже, в общем, логично. В целом понятно, что индуисты очень любят друг друга, желая друг другу (и себе) как можно больше сложных квестов и ожидая после смерти перерождения своих наиболее полезных членов. Для новых квестов.  

Из индуизма в период имперских распадов и метаний и после знакомства с вооруженными соседями, добавившими квестов жреческой касте и касте правителей, народился буддизм. Буддизм начального периода был одним из ответвлений индуизма, переведший всю борьбу с греховными желаниями на уровень личной аскезы и поиска пути выживания, не задевающего никакое общество. Видимо, принцу Будде Гаутаме очень надоели окружающие его представители любой касты...  

Ничего особенно интересного удалившийся от мирской суеты Будда- основатель из мирового космоса не получил, но с этим учением «его имени» индуизм вышел с территории Индостана и попал в Китай и на полуостров Индокитай, по пути задержавшись в Тибете. Буддизм проповедует отказ от внешнего общества, уход от мира, отказ от чувств или, как минимум, контроль за своими чувствами, с неминуемым стремлением к общественной смерти и к окончательной смерти, где промежуточным этапом является ощущение «безмятежности» – см. выше, «священная мечта каждого индуиста». В качестве очередного промежуточного этапа «цепляния за жизнь, божественно запрограммированного» буддисты придумали себя как «народ, живущий в монастырях».  

Монастырский буддизм это вариант дауншифтинга, т. е. добровольного отказа от социальных зависимостей в пользу пребывания в среде «малого народа» ( «В деревню! В глушь! » ), которому благоволят боги с местными «гениями – эманациями», которым гениям каждая отдельная община «нравится». Разделившиеся в дальнейшем направления буддизма на «разновеликие колесницы» отличается друг от друга только тем, что приверженцы хинаяны довольствуютеся нирваной, а адепты махаяны стремятся к полному освобождению от зависимого тела, сменного по предопределённому пререорждению. Махаяна это технология избавления от вечной жизни. Тот же индуизм, но «вдали от мира». В целом буддисты, так же как и индуисты в обществе, пусть и содержащем эманации бога, жить не стремятся, предпочитая от него отгородиться, скрыться и предаться тем божественным эманациям, которые потише.  

Единственное социально-активное ответвление индуизма это джайнизм. Джайнизм проповедует пути достижения все того же всеобщего просветления и «бесчувственного блаженства», но не удаляясь от мирской суеты. В понятных нам терминах джайнисты, джина, это такие индийские масоны. Официально джайна ищут своё «высшее» предназанчение любыми путями, но более всего – путём контроля над вредными чувствами. У джайна есть свой аналог «скрижалей», конечно же с пятью принципами (никуда от пятерни не деться), которые так же как и иудейские «от Моисея на Синае», по видимому, не могут быть абсолютно выполнимы в своей взаимосвязанности. Джайна верят в мировую душу, которая вселена в любую вещь (витализм) и может быть там «проявлена» – см. пантеизм Спинозы. Божествами и «примерами для подражания» в джайнизме считаются боги (точнее «герои» или «полубоги» ), полностью освободившиеся от чувств, делающих их зависимыми от телесных и социальных «предпочтений».  

Разумеется, джайна верят в переселение душ, но воздаяние за душевные труды, по преодолению жизненных квестов, им засчитывается «в отдельной графе». Джайнизм это религия запутанная, как и исходный индуизм, и закрытая, но джайны не очень стремятся в «вечное блаженство» без чувств, но скорее они стремятся к исполнению через дао (технологию жизни и учёбы) такого размеренного ухода от мирской суеты, чтобы этот «уход» не приносил страданий. В этом «довольствовании средним путем к нирванне» джайнизм смыкается с мирским путём «Малой Колесницы» – с буддистской хинаяной.  

X  

Очень социально- активным направлением «поиска бога в мирской суете» является талмудический иудаизм. Нынешний иудаизм делится, как было сказано выше, на несколько «почти» враждебных друг другу направлений, хотя все эти направления – иудейские. Эта враждебность доходит до смешного – хасиды не только ни в коем случае не молятся в тех же синагогах, что и конформисты- ортодоксы, но не любят даже садиться в автобусе рядом с «харедим». О евреях из разных общин есть короткий анекдот. Два еврея из разных общин (направлений одного иудаизма) попали на необитаемый остров и посторили там три синагоги. Когда евреев спасали их спросили: зачем же три синагоги? Вас же всего двое! «Ну, » – ответили спасаемые – «это же понятно: одна сефардская, одна – ашкеназская, а в третью мы не ходим. » Евреи очень любят друг друга... Но только среди гоев. Однако речь не о любви или нелюбви, а об идеологических противоречиях в деле достижения просветления.  

Весь иудаизм формально социально- активен, ( см. разбор некоторых аспектов раннего иудаизма выше ). Иудейский бог изначально, это «бог общины». Есть иудейская община – есть иудейский бог, нет общины... Тут большинство современных иудейских мудрецов глубоко задумываются, но выдают что-то вроде того, что «есть такое мнение», что в случае, если нет поклоняющихся иудейскому богу, то «божественный потенциал» всё равно «где-то» есть ибо бог же создал этот мир! Все верующие иудеи официально считают мир созданным своим богом. Эта вера декларируется, однако именно среди евреев больше всего убеждённых, уверенных атеистов. Да и с «лишними атавизмами» евреи как-то не уживаются...  

Современный «народный» иудаизм делится на три основных направления морализаторства: «государственный» иудаизм или сионизм, хасидизм и иудаизм «харедим». Эти непонятные «харедим» переводятся как «праведные», «преклоняющиеся». В разных нееврейских справочниках пишут, что это какие-то «ультраортодоксы». Никакой крупной общины «ультра» в иудаизме быть не может как класса. Есть такие «ультра» в Израиле – внутренняя секта «натур'ей карт'а», «свободного города». Их – человек двести осталось если не меньше. Сионисты (официальная религия еврейской части Израиля) исповедуют иудаизм вполне себе «поверхостно» (только не говорите им этого! ): молятся, соблюдаяют разрешённость пищи, обрезают детей, празднуют то, что положено, но без фанатизма.  

Полурелигиозный сионизм стоит на супер- активной жизненной позиции с самого зарождения движения: если Бог медлит призывать евреев на Святую Землю, то сионисты добьются этого возвращения «своею собственной рукой» (с). И добились. Сначала, правда, рассматривались «варианты Святой Земли» для создания еврейского государства такие как Уганда (идея об Уганде родом из британской империи), Крым и Биробиджан (российская мысль), Мадагаскар (Адольф Гитлер предлагал, пока он сотрудничал с «Сохнутом» )... В итоге, всё таки, «остановились» на Палестине. Одновременно рассматривалась версия «освящения земли Кнаанской» в Южной Африке. Почему »не срослось» с Йоханесбургом – сам не знаю.  

Как бы то ни было, но революционные сионистские евреи «вернулись домой», чуть ли не площадно проклятые теми евреями, которым и в их Германиях было не так уж плохо. Сионисты основали свой канон молитв, заговорили на ещё раз заклятом всеми честными евреями мира «новом иврите» и вообще с основания сельскохозяйственного социалистического движения ( внезапно – в 1933 -м году) вплоть аж до 1967 -го года видеть никаких «ультраортодоксов» на своей земле не хотели. Но потом политико- эколномическая «концепция изменилась» и их общины пришлось в Израиль пустить... И хасидов, до кучи.  

Хасиды это разнообразные иудейские дервиши, призывающие лично- общинное счастье и нирванну приложения к красочному богу (не путать с ЛСД! ) всевозможными песнями, плясками, ритуалами и принятием на коллективную душу субботней водки. Кому как понравится. Хасиды есть влиятельные, а есть не очень, пляшущие и поющие «просто для души». Бог хасидов любит, как правило, веселие. Я как-то спрашивал одного бреславского хасида, очень образованного и нескучного мужика ( фамилию называть не буду – она довольно известная в мире): как этот весёлый образ иудейского бога соотносится с тем суровым судьёй, которого мы «видим» в ТАНАХе? «Богу нравится», – сказал этот мужик – «когда евреям хорошо, вот он у нас и такой. Ему же ничто человеческое не чуждо». Вот оно что...  

Хасиды бывают разные. Одни живут в миру, но радостно «молятся» узкой общиной. Другие живут почти даосскими «монастырями». Как цадику (духовному главе хасидской общины) покажется «правильным». Часть праведных цадиков не признают легитимности «государства» Израиль, но члены их общин голосуют при выборе премьеров этого нелигитимного государства так, как им цадики прикажут. Текущий «вечный премьер» держится на голосах в частности и этих «не признающих» хасидов. Здорово, правда? Но самую значительную часть верующих иудеев ( а не прикидывающихся «по случаю» ) составляют ортодоксы. Не «ультра». Просто – ортодоксы. Они и представляют из себя направление общинного талмудического иудаизма. Почему он «талмудический»?  

Потому что есть ряд таких громоздких книг, официально считающихся комментариями всяких «мудрецов» к Ветхому Завету, которые собирательно называются талмудами. Название «талмуд» в преводе на русский означает просто «учебник» или «то, по чему учатся». И там, в основном, написаны никакие не комментарии к Ветхому Завету, к Торе, а разбираются случаи древних социальных конфликтов с выведением юридически- оправданных решений, формально опирающихся на «священную конституцию». Я разные талмуды и читал и даже кое- что оттуда учил. Эти «решения мудрецов», фактически – древних судей, настолько «формально» опираются на эту священную «конституцию», записанную в ТАНАХе (Пятикнижие Моисеево), что связь между решениями социальных конфликтов, выводящихся в «талмудах» мудрецами и «статьями» ТАНАХа порой эфемерна. Талмуды учат находить бога в управляемом социуме и получать душевный кайф от решений, относящихся, в основном, к области юриспруденции.  

Дао (путь самореализации) талмудического иудея в поиске благодати, проявленной через управление социальными конфликтами, преимущественно – в общине признающих главенство иудейского права. Талмудический иудаизм не признаёт «множественность перерождений», у талмудического иудея только одна жизнь. Успеть приложиться к божественному надо в этой жизни, другого шанса не будет. Ещё у талмудического еврея есть задача – создать здоровую семью и расплодиться, оставить потомство. Это «распложение» воспринимается буквально: семья должна быть полной и благочинной. Детей должно быть как можно больше – община, способная принять верховно- божественную сущность, должна постоянно расти. Такая же идея о распложении есть в «сектах» мормонов и у Свидетелей Иеговы, но там ставятся более жёсткие воспитательные рамки. Талмудический еврей, так же как и даос и как любой аскет «усмиряет желания плоти», мешающие главному предназняачению. Хотя у даосов это усмирение получается убедительнее...  

Иудейский бог талмудичсекого направления проявлен в трех ипостасях (прямо божественная троица, да простят меня христиане): верховный создатель – ревнитель – моисеев (исторический); расстворенный в общине и в священных книгах; принимаемый персонально, несомый самим адептом.  

Вот эта троица, она почти никогда не объясняется так прямо, как я это я делаю здесь. Потому что это «в какой-то степени» секрет учения. С другой стороны тут и объяснять, по понятиям «харедим», нечего. Верховный бог, или по-христиански «бог- Отец», это явление мира напрямую почти недостижимое. И как говорится, лучше его и не достигать, потому что всё равно – принять эту божественную эманацию целостно нельзя. Талмудический иудаизм обращается напрямую к этой «верховной эманации» только в протокольной коллективной молитве. Бог общины, в христианском исполнении это «бог – Дух Святой», вмещающая общность.  

Тут, в общем, всё понятно – во всех религиях это понятие есть. И третяя составляющая, в христианском исполнении «бог – Сын». Этого божественного сына, исполнителя с какойто свободой телодвижений, каждый талмудический иудей содержит в себе. Сам себе интерпретатор и оценщик «прихода». Вот этот носимый эквивалент работает в семье. Известно, что еврея хлебом не корми – дай поруководить. Это всем нравится, но «отцы» талмудического иудаизма тут нашли способ поставить эту жажду на службу общине и стабильности семейного уклада. Каждый производитель потомства в своей семье хозяин и официально – духовный руководитель. Будь этот производитель хоть полным ослом, нищим и подкаблучником, но по закону, принятому в общине он – глава, наиболее приближённый к богу. Женщине в талмудическом иудаизме отпускается роль любящей жены и матери, послушной как в исламе – на полшага позади средоточия семейного божественного вместилища. Не всем нравится, но в общинах «харедим» действуют свои законы взаимной поддержки, отличные от «внешних».  

Цели талмудическго иудея в этой жизни: самореализоваться через управление каким-нибудь имуществом, выучиться на нечто ему подходящщее (здесь правят не сами индивдуумы, а духовные руководители), жениться по разнарядке от руководителя, расплодиться, являть собой среднее преуспевание, делиться с общиной налогами. Верх «проявления дао» для талмудического иудея – спокойная, защищённая жизнь в кругу своей семьи.  

XI  

Бог благодетельный и дающий кайф через постижение личного дао, явленный через социум, или способный прийти через действия общины, уже предполагает алогичность самоустранения индивидуума из общества ему подобных. Кто же от своего вероятного блага бежать то будет? Только мазохист, свою выгоду отрицающий. Но даже талмудический иудаизм не передал всю божественную сущность этому социуму, не поместил «всего бога целокупно» в «серединный мир». Потому что даже в иудаизме остаётся «надежда на всемогущество», на персонально- ориентированное чудо, которое обществу людей и демонов, сколь угодно могущественному и праведному обществу, не под силу. В талмудическом иудаизме есть и демоны- искусители, кстати. В качестве совратителей ума. Как они туда, в этот скруплёзно описанный мир, умещаются, я объяснить не могу.  

Неглупые главы общин «талмудических иудеев» к этим полу-легальным «совратителям» относятся скорее насмешливо, чем всерьёз в них верят. Но суеверия живучи и равины, руководящие философией ортодокасального направления иудаизма стараются все эти суеверия охватить пониманием – почему мы так делаем? Этот разумный подход по охвату всех «таинств души» пытается распространиться на все сферы жизни ортодоксального иудея. Кажется, им такой «всеохватный» подход нравится. В итоге этой работы по охвату всех позиций для сомнения, видимо, предполагается достижение акме – Абсолюта Охвата адепта заповедями и законами. Тоже – Цель.  

Философией или, вернее, теодицией, прямо заявлявшей, что понятия «общество подобных» и «высший справедливый судья» эквивалентны и совместны была философия «социалистической законности», формально основанная на ленинском диамате. Диамат это жутно сложная и противоречивая дисциплина «диалектический материализм», которая дисциплина существовала только в головах возомнивших себя учёными руководителей СССР. В реальности эта «пролетарская совестливость» и «социалистическая законность» никак не опирались на полемическо- доказательный материализм, но наследовали общинному пониманию «справедливости». При том что коммунизм и социализм формально отрицает наличие любого типа «управляющих» богов, социализм стоял на идеологии коллективизма: примата выгоды коллектива (общины), более священной, чем выгода индивидуума. Общинное «вместилище» справедливости это типичный идеализм, причём в своём примитивном виде. Более понятная формула этого типа справедливости выражена во мнении, что «народ не может ошибаться».  

Народ ошибаться, увы, может. И народ может и даже любит верить в разную привычную ерунду. Постоянно этим занимается – верит в приятные и привычные вещи, поступая согласно указаниям чувств, опирающихся на кажущиеся очевидности. Наука душевно непонятна и науке народ – общество усреднённого интеллекта – не верит, но верит народ лишь тому, что усреднённый интеллект толпы может объять и принять.  

В «усреднённом интеллекте» всей общины, конечно, тоже есть какая-то часть «божественного явления», если принимать бога за данность, но усреднённый бог общины не может быть слишком силён или прозорлив. Так, средненько прозорлив и мудр. Как сказано у Гермеса Трисмегиста «что вверху, то и внизу». Что переводимо на русский поговоркой «каковы сами – таковы и сани». Чем мельче вместилище, тем меньше жидкости в него можно налить. Вот 70 лет со «средненькой справедливостью» и получалось.  

* * *  

Тут я подхожу к различению народного понимания того, зачем вообще в окружающем нас мире нужен бог, кому этот бог нужен и что мы подразумеваем под названием «бог». Для чего он, бог?  

В разговоре или в рассказе о каких-то событиях, нас не касающихся «бог» ( или любое эмфатическое звукосочетание с неточной расшифровкой значения ) нужен как определение неведомой силы, способной что-то сотворить, изменить, превратить один вектор движения в другой, перевести виды энергии, проявить энергию «непонятно откуда»... Короче, «бог» в разговоре это некое неизвестное нам «устройство», работающее непонятно как. Точно так же «бог» явлён в сотворении мира. Если на место слова «бог» или «боги» поставить в каноническом описании «Сотворения мира за 7 дней» по авраамической традиции, определение «что-то», то «семь дней творения» никак не изменятся. «Что-то населило землю зверями». Нам от того, что эту «машину заполнения» земли живностью перестали называть богом и назвали какой-то хренью – ни тепло ни холодно.  

Бог в роли «мудреца», «судьи» или «правителя» начинает требоваться нам только тогда, когда Он, Его поступки, заставляют нас, вследствии Его действий, страдать или радоваться. Мы понимаем бога только через страдание и Он нам нужен в роли защитника только тогда, когда мы страдаем или полагаем, что пострадаем. Сильно реже понимающий «бог» нам нужен для того, чтобы мы могли с кем-то поделиться радостью, отдать избыток. Чаще всего мы ждём проявлений «силы нашего бога» как подателя решения в кажущейся нам неразрешимой Проблеме. Попросту говоря «божественное дао» заменяет нам слабость нашего собственного интеллекта или умения, восполняет нашу слабость в обмен на любовь к Нему, страх пред Ним, почитание Его...  

Требующися нами «бог» это Приглашаемый Могучий Интеллект или Проявляющийся Могучий Волшебник (искуссный лекарь, умелый проводник, героический освободитель и т. п. ) Нужный нам «бог» это древнегреческий «личный гений», «ангел- хранитель», «спаситель нас и близких», «сильный друг». Может ли такого Друга- Помощника вместить средний проявитель, мелкая посуда? Ответ очевиден – нет, того бога, в котором мы порой нуждаемся, средне- мелкий вместитель выразить не может. Только очень большой, великий ум, мудрый правитель, общество каких-то наших подобий и друзей, но подобий и друзей демонически- вместимых. Откуда они могут у нас взяться – такие друзья и наши подобия с заданными характеристиками?  

Первый и естественный вариант, приходящиыий в голову при попытке приблизить «врата бога» к нам открыли шаманы. Эти врата- храмы, дружественные нам, но более вместимые чем мы сами это – наши кровные родственники. Или уже умершие или ещё живые. Живые родственники, коллективный ум которых получается объемнее и сильнее нашего, это главы нашего племени, мудрые старики, уже набравшие жизенного опыта и потому способнее к вмещению мудрости «собиремого бога». Эти родичи нашего племени, наше общество помогающее нам потому что кровь наша, родное племя. Но мне, как призывающему мощь ума вместилища Мудрости нужно не всё общество, которое может быть и глупее меня лично и в моих проблемах не разбирается, а нужны мне Мудрецы моего племени, которые уж точно в моих проблемах разберутся, меня поймут...  

Вместо того чтобы обращаться к этим Мудрецам «по прямому проводу куда-то» можно обратиться к их Душам... Первый шаман, который сообразил ( почувствовал ), что умершие Кровные Мудрецы продолжают существовать «в каком-то виде» во всей общине был величайшим Мудрецом сам по себе. От него пошло всё мировое жречество, умеющее общаться со «вместилищами Мудрости».  

XII  

Если эти Родственники, всё равно меня любят «по кровному притяжению», то зачем тогда нужен молитвенный «договор» с этими родственнкиами? С родственниками никакого письменного, скреплённого подпиями, клятвами и прочими знаками верности договор и не нужен. Они, единоплеменники, хоть живые хоть уже частично умершие, и так будут помогать тому Просящему, который из их рода, из их племени. Древним «иудеям пустыни» потребовался «писанный на камне договор» затем, что они заключали этот контракт «о взаимных услугах» с чужим богом. Левиты, ставшие порученными жрецами по призыванию сил Бога среди еврейских племён сами то не принадлежали к собранным ими «в Египте» беглецам, но создавали новую общность, новый народ, скреплённый этим взаимным обязательством «об услугах». Иудеи как отдельный народ существуют только благодаря этому синайскому договору. И многие другие межплеменные религиозные конфессии, избравшие себе жрецов с наработанными способами призывания божественных сил образовались только благодаря подобным «писанным» договорам.  

На деле договор о ритуалах заключается между главами родов и жреческими кастами, выбирающими себе вооружённую защиту. Точно по такой же схеме образовалась и христианская церковь и мусульманская община. Некий жрец, проповедник способа связи с могучим богом набрал себе личную охрану, с которой заключил договор об охране себя и своего учения, в котором заключается способ связи с Мудростью. Так образовался зародыш общины. Главное для развития нового «народа по договору» чтобы набранная гвардия могла ещё кого-то притащить в новообразованный народ, общество вместилища Духа Сватого. Иисус Христос так прямо и говорил «вы – ловцы рыб... но я сделаю вас ловцами человеков» (с).  

Я понимаю, что такое объяснение возникновения нового народа и новых конфессий непривычно и даже может вызвать возмущение. Верить мне или не верить – дело читателя. Продолжение? Возможно...